Глава 6. Водоворот событий
Выйдя из кабинета начальника управления, первое, что сделал Мостовой — включил мобильник. Так было заведено: входя в кабинет руководителя, нужно было выключить телефон, дабы не отвлекать себя и не раздражать генерала.
Трубка заверещала спустя секунды. Посыпались сообщения, после чего раздался звонок, требующий незамедлительного ответа.
Мостовой настолько хорошо знал характер телефона, что с ходу мог определить, как тот относится к вызову — уважительно ровно или без видимых и невидимых переживаний.
Звонила секретарша, что даже не насторожило полковника, а повергло в смятение. Зная, что шеф находится у генерала, та не постеснялась воспользоваться мобильником, чего до этого не случалось ни разу.
«Что-то серьезное, — подумал Мостовой. — Просто так Валентина звонить не стала бы».
— Что случилось? — произнес Мостовой.
— Ничего, — испуганно ответила секретарша. — Просто я подумала, вдруг вы решите еще куда-нибудь зайти.
Голос в трубке прервался, чтобы спустя секунду зазвучать вновь, на этот раз не столь открыто и не столь возбужденно.
— Вас ждать?
«Ждать!» — хотел было произнести Мостовой, но что-то подсказывало, что следует проявить смекалку.
— Кто-то дожидается в приемной? — спросил полковник после нескольких секунд раздумий.
— Да.
— Кораблев?
— Да.
— Давно?
— Полчаса.
Мостового будто ужалило — «полчаса криминалист просидел без дела?».
— Ноги, в каком положении?
— Что? — не поняла секретарша.
— Спрашиваю, ноги удерживает на цыпочках или опирается на ступни?
— Первое.
Сбитая с толку, женщина могла ожидать чего угодно, но только не того, чтобы шеф мог видеть сквозь стены.
— Ясно, — стараясь смягчить ситуацию, произнес Мостовой. — Проводите в кабинет. Скажите, буду через пять минут. Сделайте кофе, сахара одну ложку.
«Если Глеб впал в состояние транса, значит, открыл нечто особенное», — подумал Мостовой. Но не успел он разобраться с одной мыслью, как возникла другая: «А если он нашел нечто, что сможет помочь сдвинуть с мертвой точки дело Мытника?»
Представив лицо Глеба, то, как тот потеет и морщит лоб, Мостовой ускорил шаг. Со стороны его походка была похожа на бег трусцой, что никак не вязалось с полковничьими звездами.
Войдя в кабинет, Федор Николаевич занял место напротив Глеба. Стоявшая перед криминалистом кружка с кофе, а также прилипшие к губам капельки пены говорили о том, что тот успел сделать глоток, самое большое — два.
— Что-то случилось? — спросил Мостовой.
— И да, и нет, — ответил Глеб.
— Если точнее?
— Получены данные экспертизы взятых со стрел микрочастиц слюны киллерш.
— Ты хотел сказать — киллерши?
— Нет. Сказал то, что хотел сказать.
У Мостового перехватило дыхание. Глеб, наоборот, словно сбросил с души камень.
— Микрочастицы слюны на одной стреле не совпадают с микрочастицами слюны на другой.
— Но этого не может быть.
— Еще как может. Криминалистика — наука точная, вы это знаете не хуже меня.
– — Знать — то знаю, но…
Мостовой не мог понять, как микрочастицы с одной стрелы могут не совпадать с другими. Это значило, что в Мытника и Черкашина стреляли два разных киллера. Правильнее будет сказать — киллерши.
— Так, давай по порядку. Экспертиза определила — и в том, и другом случае стреляли женщины. Не буду спрашивать, откуда вы это взяли, однако методику определения разности в микрочастицах ты должен будешь рассказать. Начни с момента, откуда на стрелах могла оказаться слюна.
— Все проще, чем вы думаете, — сделав умное лицо, произнес Кораблев. — Человек мог чихнуть, кашлянуть, что позволило капелькам слюны попасть на арбалет и на стрелу. У киллерши, что стреляла в Мытника, содержание в крови сахара превышает норму. Иначе говоря, имеется склонность к диабету. У ранившей Черкашина такой предрасположенности нет, что дает право утверждать — киллерш было две.
— Час от часу не легче.
Глядя на криминалиста, Мостовой не видел, как Кораблев, взяв в руки кружку с кофе, поднес ту ко рту. Все слилось в водовороте мыслей, выделив одну и сделав ту приоритетной.
Полковник мысленно вернулся к разговору с генералом. Полчаса назад он с пеной у рта уверял начальника управления, что в обоих случаях стреляла женщина. В принципе, ничего не изменилось, если не считать того, что стреляла не одна женщина, а две.
— Это же надо! — воскликнул Мостовой и расхохотался, чем поверг Кораблева в смятение, он даже чуть не опрокинул кружку.
— Вы чего? — Глеб посмотрел на полковника не столько с удивлением, сколько с опасением.
— Лицо генерала представил, — поспешил успокоить криминалиста Мостовой. — Уверял, что в обоих случаях стреляла женщина, а теперь придется доказывать, что женщин было две. Можно представить, как отреагирует генерал.
Разговор прервал телефонный звонок. Беспокоили из приемной.
— Федор Николаевич, — прозвучал голос секретарши. — Тут Гладышев пробивается. Говорит, что у него дело, не терпящее отлагательств.
— Что, сидит на диване и раскачивается из стороны в сторону?
— Нет. Ходит из угла в угол, при этом хлещет по ноге папкой.
— Если так, пусть заходит.
Войдя, Гладышев увидел Глеба и подмигнул ему, на что тот ответил взглядом мрачнее тучи.
— Проходи, присаживайся, — показав глазами на стул, произнес Мостовой. — Случилось что?
— Есть новости по делу Мытника.
— Надо же, — пожав плечами, полковник боковым зрением глянул на криминалиста. — Прямо день открытий какой-то. Сначала Кораблев, сообщает новость, от которой не знаешь, то ли хохотать, то ли плакать. Теперь ты…
Мостовой хотел было сказать — «ну, давай, выкладывай», подумав, произнес:
— Знаешь, прежде чем начнешь удивлять, я хотел бы, чтобы ты ознакомился с этим.
— Что это? — принимая из рук начальника отдела листок с текстом, спросил Антон.
— Заключение экспертов.
По мере того, как Гладышев вникал в суть написанного, возгоралось любопытство в глазах Мостового и Кораблева. Невооруженным глазом на лицах и того, и другого виден был интерес к его реакции.
Гладышев отреагировал со свойственной ему простотой.
— Это что, розыгрыш?
— Какой розыгрыш? — возмутился Кораблев. — Факт.
— Факт?
Округлив глаза, Гладышев перевел взгляд на полковника.
— Я ни причем, — поспешил перевести стрелки на криминалиста Мостовой.
— Но…
— Мы полночи потратили на то, чтобы убедиться, — не дал договорить Антону Кораблев. — И даже когда убедились, сомнений было столько, что не дай бог.
— А сейчас? — попытался поймать на слове криминалиста Гладышев.
— Что сейчас?
— Сейчас сомнения гложут?
— Сейчас нет. Исходный материал обрел форму закона — есть и печать, и подпись.
Мостовой и Гладышев переглянулись.
— Что будем делать? — спросил Антон.
Запрокинув руки за голову, Мостовой расправил плечи и сделал вид, что впал в состояние размышления.
— Работать. Менять версию. Раскручивать…
— Двух киллерш?
— А ты предлагаешь работать над тем, что заведет в тупик?
— Идти параллельным курсом.
— Не понял.
— Идти по избранному направлению. Когда упремся, поменяем курс.
— И как ты себе это представляешь?
— Не знаю.
— Не знаешь, а говоришь.
Послушав со стороны, можно было подумать, что разговор зашел в тупик.
По поводу умерших надежд должна была возникнуть минута молчания. И та уже витала в воздухе, как вдруг в момент наивысшего напряжения Кораблев, выйдя из-за стола, произнес:
— Я пойду, товарищ полковник. Заключение у вас. Отчет пришлю позже. Возникнут вопросы — звоните.
Все сразу встало на свои места. Мостовой вспомнил, что Гладышев пришел к нему не просто так. Тот же, пребывая под впечатлением, спешил поправить моральное состояния шефа сообщением о том, что вопрос по поводу мастера-арбалетчика сдвинулся с мертвой точки. И хотя правды в известии было, что называется, «на понюшку», рассказ о поездке в Ступино должен был заинтересовать полковника ровно настолько, насколько тот заинтересовал Гладышева.
На все про все ушло чуть более десяти минут.
— И что от твоих приключений будет иметь следствие? — Дождавшись, когда Гладышев выговорится, задал вопрос Мостовой. — Мастер-арбалетчик, умерший полгода назад? Один персонаж поменял на другой, еще более неизвестный. Знаешь, что получается, когда слагаемые меняют местами?
— Ничего.
— Ответ неверный. Человеку кажется, что он близок к истине, на самом деле отдалился на шаг. И знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что понапрасну потратил время.
Взор Гладышева, потеряв остроту, начал гаснуть, что не мог не заметить полковник.
— Поиски человека, сумевшего изготовить мини-арбалет, сравнимы с поисками иголки в стогу сена. Тем не менее, это результат.
— Но есть еще дочь.
— Дочь… — Задумчиво произнес Мостовой. — Отыскать проживающего в Москве человека, зная имя и фамилию — дело двух дней. Вопрос, как выяснить причину отказа продавать дом.
Гладышев задумался.
— Может, есть смысл прошмонать?
— Без санкции прокурора? Собаки деревенские и те засмеют.
— И что делать?
— Не знаю.
Постучав по столу кончиком карандаша, Мостовой причмокнул.
— Не идет у меня из головы один факт.
— Мастерская стрельба Ивана Басманова? — произнес Гладышев.
Удивление полковника выглядело настолько откровенным, что брови не поползли, а прыгнули вверх, застыв в виде сложившихся пополам дуг.
— Откуда знаешь?
— Догадался. Могу даже сказать, почему.
— Почему?
— Потому что Басманов и вы примерно одного возраста. Владея арбалетом, тот мог оказаться убийцей Четвертного.
По движениям плеч было понятно, полковник крайне изумлен.
— Надо же. А я уже начал было подумывать, что отношение молодежи к старшему поколению начало входить в состояние деградации.
— Зря вы так, — обиделся Гладышев. — Я и Черкашин дело ограбления коллекционеров помним наизусть. Как только стало известно, что Мытника убили из арбалета, первое, что пришло в голову — убийство Четвертного.
— И на том спасибо.
Принимая благодарность, Гладышев ощутил желание повергнуть начальника в моральный нокдаун.
За ощущениями последовала мысль, за мыслью слова:
— Хотите, скажу, о чем подумали, когда узнали, что Басманова посещает дом родителей?
— Говори, — подперев кулаком подбородок, произнес полковник и тут же, дабы не потерять инициативу, добавил. — Ты, я вижу, сегодня в ударе, предположения так и прут.
Взяв в руки кружку с недопитым кофе, Гладышев поднес к губам. Сделав глоток, поставил на место.
— Что, если отец передал дочери навыки владения арбалетом?
— Намекаешь на то, что Мытника завалила Басманова?
— Строю предположения.
— М-да, — взяв в руки заключение экспертизы, полковник отложил его в сторону. — Предположения твои могли быть верны, если бы не одно «но»: киллерш, согласно вот этой самой бумаге, две.
— И каков же вывод?
— Вывод один: надо держать совет. Одна голова хорошо, две лучше, три — надежда на успех.
— И чья голова будет третьей?
— А ты не догадываешься?
— Матвея?
— Его родимого. Его.
Пробежавшая по глазам полковника усмешка придала Гладышеву уверенности ровно столько, сколько тот имел после посещения Чернецкого. Часть ее он растерял, ознакомившись с заключением экспертов.
— Когда едем?
Глянув на часы, Федор Николаевич поднял трубку телефона.
— Говорит Мостовой. Машину к подъезду.
––
Хорошо, что Гладышев успел предупредить Матвея о том, что в госпиталь едет не один. В противном случае потребовалось бы время, чтобы тот сумел собраться с мыслями.
Как и ожидалось, пару минут ушло на разговор о ранении, на вопросы, как кормят и чем лечат. После этого последовал удар по нервам в виде обвинений в непрофессионализме, дилетантстве, а также отсутствии мозговых извилин.
Когда словарный запас по поводу несоответствия должности и званию иссяк, полковник перешел к делу.
— Что скажешь по поводу заключения экспертов?
— Я? — Удержав взгляд, Матвей задумался. — Не имей заключение официального статуса, посчитал бы бредом. А так… Думаю, микрочастицы есть не что иное, как подвох. И это в худшем случае. В лучшем — ротозейство.
— Ротозейство?
Мостовой, глянув в сторону Гладышева, наткнулся на полный недоумения взгляд.
— Да, — продолжал удивлять Матвей. — На стрелу могли плюнуть специально, чтобы увести следствие в сторону.
Не ожидая, с какой легкостью Черкашин начнет разгрызать орехи версий, о которые он — полковник МУРа — чуть не поломал половину зубов, Мостовой опешил.
— Думаешь, нас дурачат?
— Предполагаю, или, как выражаются в кругах юридически подкованных людей, допускаю.
— Чтобы допускать, нужны основания.
— Оснований нет. Есть интуиция, которая подсказывает, что начать надо с разработки стратегии предстоящих действий. И чтобы о ней знали только вы, Федор Николаевич, я и Гладышев.
Не понимая, к чему клонит Черкашин, Мостовой решил задать вопрос в лоб.
— Говори прямо — есть подозрения в утечки информации?
— Ни подозрений, ни сомнений. Есть правило — не верь никому, даже самому себе.
— Надо же, а я думал, верить надо всем, — улыбка полковника была похожа на усмешку. — Сомневаться, проверять, при этом не терять веру.
— Вы неправильно поняли, — попытался защититься Черкашин, чем разозлил Мостового еще больше.
— С такой позицией прямая дорога в НКВД или в Гестапо. Слава Богу, ни того, ни другого уже нет. Что касается правила, то оно гласит: потеря веры в людей сравнима с потерей себя.
— Это не позиция, мера предосторожности.
Нахмуренные брови говорили о том, что в голове Черкашина начали набирать обороты процессы обратной связи, когда требовалось объяснить то, чего он сам до конца не понимал.
— Извини, капитан, — не дал закончить Мостовой. — Любая мера должна иметь причины возникновения. У тебя такой причины нет.
— Есть! — Воскликнул Черкашин. — Мне не нравится, как продвигается следствие.
— Что значит — не нравится?
— Это значит, что есть моменты, которые невозможно объяснить словами и которые не поддаются логике.
— Например?
— Например, история с записной книжкой и то, как мы на нее отреагировали — практически пошли на поводу.
— А ты хотел, чтобы оставили без внимания?
— Я только констатирую факты.
— Ладно. Констатируй дальше.
— Арбалетчица наведалась в квартиру Мытника задолго до того, как там оказались мы. Что могло заставить незнакомку пойти на столь серьезный шаг? Стремление отыскать то, что должно было превратить риск из неоправданного в оправданный. Насколько трудно было решиться, но ведь решилась. Ради чего?
Замолчав, Матвей вопросительно глянул на полковника.
— И в чем прикол? — воспользовавшись заминкой, произнес Антон.
— Прикол в том, что мы направляем в квартиру людей, которые просвечивают стены и ничего не находят. Факт более чем странный. Арбалетчица знает — тайник есть, иначе бы рисковать не стала. Мы же без всякого риска не только не можем ничего найти, но, и заявляем, что в квартире Мытника нет потаенных мест.
— Честно сказать, история с тайником меня не то, чтобы напрягает, но и не дает расслабиться, — вынужден был признаться Мостовой.
— Теперь о том, что касается заключения экспертов, — поблагодарив полковника взглядом, продолжил говорить Черкашин. — Не верю, что киллерш было две. Не верю и все.
В воздухе еще витали произнесенные Матвеем слова, но на какое-то время установилось молчание. Потребовалась минута, чтобы все трое привели в порядок мысли и смогли систематизировать услышанное.
Первым на призыв Черкашина держать ухо востро отреагировал полковник.
— Что скажешь по поводу путешествия Гладышева в Ступино?
Пожав плечами, Матвей попытался изобразить улыбку.
— Ощущение не положительное и не отрицательное. Здорово, конечно, что появилась зацепка. В то же время она слишком легко далось. Не успел Антон объяснить причину появления, как вот она — тарелочка с голубой каемочкой — рассказ про Басманова, про его умение поражать цель, про дочь, про то, что она не желает продавать дом. При этом Ермилов отрезал путь к отступлению: к тому не ходи — умер, другой в тюрьме, третий вообще не мастер.
— Но результат-то налицо, — произнес Гладышев.
— Согласен, результат налицо. Вопрос в том, каков будет эффект и будет ли он вообще.
Произнеся это, Черкашин глянул в сторону Мостового с надеждой на поддержку.
— Помнится, вы, товарищ полковник, нас учили — что легко дается, рано или поздно будет обращено против следствия. И я подумал: что если Ермилов не такой уж добряк, каким хотел казаться? Что, если ждал кого-то из — нас — меня, Гладышева, вас? По такому поводу приготовил «пирог», от вкуса которого Антон забыл о главной заповеди сыщика — «доверяй, но проверяй».
— Легко сказать — доверяй, но проверяй, — предпринял попытку выпустить шипы Гладышев. — Как проверишь, если оружейников всего ничего.
— А ты искал? Посетил пару секций, получил пять фамилий и посчитал, что работа сделана?
— Нет, я должен был оббежать всю Москву, убить уйму времени и при этом получить тот же результат.
— Хорошо. Поставлю вопрос по-другому, — видя, что Гладышев недопонимает, вынужден был перейти к конкретике Матвей. — В музее был?
— В каком еще музее?
— В любом, где среди экспонатов есть средневековое оружие.
— Зачем?
— Где экспонаты, там реставраторы — люди, которые не делают арбалеты, но восстанавливают их. В той же Третьяковке, наверняка, найдется специалист по средневековому оружию.
Стоило Черкашину произнести слово «Третьяковка», как в сознании Мостового всплыл образ Евтушенко.
— Про Третьяковку забудьте, — произнес полковник.
Переглянувшись, Черкашин с Гладышевым пожали плечами.
— Почему?
— Забудьте и все.
— Появились сомнения в действиях реставратора? — не удержался, чтобы не спросить Черкашин
— Сомнений никаких. Интуиция подсказывает, что не следует напоминать Евтушенко о том, что МУР проявляет к нему интерес.
— Вот! — непонятно чему обрадовался Гладышев. — Наглядный пример того, что доверять — означает подставлять себя под риск.
— Капитан! — повысив голос, оборвал Антона Мостовой. — Давай не будем…
Полковник хотел было добавить «обсуждать то, о чем и без того сказано слишком много», вместо этого произнес:
— Лучше скажите, что делать с квартирой Мытника?
— Надо установить видеокамеры, желательно с прослушивающими устройствами. И чтобы этим занялись люди не из МУРа и не из милиции, а, к примеру, из ФСБ, — произнес Черкашин.
— И что это даст?
— Развяжем себе руки. Заодно получим возможность обнаружить тайник первыми.
— Так говоришь, будто знаешь, что в квартире что-то есть, — позволил себе усомниться Мостовой.
— Точно знать не может никто. Но меня постоянно преследует мысль, что мы на пороге чего-то чрезвычайно важного. Не в плане раскрытия преступления, а в отношении приобщения к тайне, о существовании которой мы пока даже не догадываемся
— Я чувствую то же самое, — добавил Гладышев.
— Так, пофантазировали, и хватит! — Возглас полковника заставил Черкашина и Гладышева вздрогнуть. — Дело надо делать, а не пузыри пускать.
— Пузыри пускать тоже надо уметь, — парировал Матвей.
— Ты это к чему?
— К тому, что в пузыре находимся мы.
— Можно без аллегорий?
— Можно. Требуется понять, что мы считаем приоритетным, что второстепенным. Раскрытие убийства Мытника — приоритетное? Да. Поиски второй арбалетчицы — второстепенное? Это так. Поиски…
— В деле об убийстве не может быть ни приоритетных, ни второстепенных аспектов, — не дал договорить Мостовой. — Все должно быть единым.
— Единым? Нельзя хвататься за все сразу.
— Так сложились обстоятельства, одно из которых — твое пребывание в больнице. Впредь, чтобы подобного не допустить, думать надо не задницей, а головой.
— Я думаю, — проговорил, будто продекламировал, Матвей. — Исходя из придуманного, предлагаю разделиться.
— Разделиться?
— Да. Три направления. У каждого будут свои задачи и пути их решения. Вы, Федор Николаевич, возьмете на себя общее руководство, а также выясните местонахождение Басмановой. Арбалетчицей займется Гладышев. Я попытаюсь найти то, о чем мы думаем, но не знаем, как выглядит.
— Каким образом? Ты же в больнице.
— Больница никуда не денется. Через два дня разрешат вставать. Через три начну мозолить врачам глаза. Через четыре, вы, Федор Николаевич, попросит лечащего врача назначить домашний режим. Девять дней — срок немалый, но я не собираюсь сидеть без дела. Есть такая вещь как интернет. Интернет — это информация, а информация — двигатель прогресса.
Нельзя сказать, что Мостовой принял доводы Черкашина полностью, тем не менее, идею отвергать не стал. Легкость, с которой тот манипулировал фактами, не только подкупала, но и заставляла думать, искать аргументы для возражений. Они не находились, поэтому сказанное принималось. Торжествовала истина, разум, и в этом было что-то из прошлого полковника.
Мостовой иногда даже хотел бы походить на своих подчиненных. Уж он бы показал, как отделять приоритетное от второстепенного. С другой стороны, нужно ли кому-то что-то доказывать? Парни идут в ногу со временем, и этому можно только радоваться.
И Мостовой радовался. Радовался, когда прощались, когда выходил из больницы, когда шел по скверу. Когда садился в машину, тоже радовался. Глянув в окно, увидел уходящее за горизонт солнце и подумал: «Солнце тоже радуется. Прожитый день согрет теплом. Чем не жизнь? Утро наступит, родится новый день, опять тепло, опять улыбки. Всегда бы так!».
