Спикосрак капитана Немова

Александр Етоев, 2002

Глава пятая. Похититель свиного рыла

И только я так подумал, как сверху, с необхватного тополя, под которым мы все стояли, посыпались какие-то веточки, какие-то кусочки коры, какая-то непонятная шелуха и прочий древесный мусор. Ветки наверху заскрипели.

Мы разом подняли головы.

Метрах в четырех над землей из рогатины раздвоенного ствола на нас глядело свиное рыло.

Я не знал, смеяться мне или плакать. Просто стоял и молчал с раскрытым от изумления ртом. Когда я его закрыл, вокруг были тишина и покой. Топот хулиганской четверки, эхом отразившись в ушах, растворился в Климовом переулке. Это было очень неплохо. От Матросова мы отделались. Непонятно теперь было одно: как отделаться от свиного рыла. И что у него на уме.

Рыло глядело хмуро. Потом сказало знакомым голосом:

— Братцы, это я — Шкипидаров. Снимите меня отсюда, я уже всю задницу отсидел!

Сзади зашевелился Щелчков.

— Какой же ты Шкипидаров, — сказал он, выступая вперед. — У Шкипидарова лицо не такое. И вообще Шкипидаров рыжий.

— Шкипидаров я, Шкипидаров, — сказало свиное рыло. — Это я от погони спрятался.

Щелчков приблизился к дереву и задумчиво поскреб по стволу.

— Голос будто похожий, — сказал он, сощурив глаз. — Но лицо… — Он снова задумался. Потом хитро посмотрел на меня, подмигнул и спросил у рыла: — Слушай, если ты Шкипидаров, ответь, пожалуйста, на вопрос. В пятницу в школьной столовой сколько ты съел ватрушек на спор с Мымриным и Бубониным?

— Одиннадцать, — ответило рыло. — И пять пирожков с повидлом.

Все правильно. Мы со Щелчковым переглянулись.

— Как же ты так забрался, — спросил Щелчков, — что слезть обратно не можешь? И почему у тебя другое лицо?

— Это у меня не лицо. А лицо мое — оно вот… — Из-за рыла высунулась рука, отодвинула рыло в сторону, и мы увидели лицо Шкипидарова, все в солнечных апрельских веснушках. — А как на дерево забрался, не знаю. Думал, за мной погоня, я и залез.

— Интересно, — сказал Щелчков, потирая от возбуждения руки, — а не то ли это самое рыло, которое на базаре стыбзили? Шкипидаров, эй, Шкипидаров! Скажи честно, это ты его стыбзил?

Я внимательно пригляделся к рылу. Может, то, а может, не то. Рыла все на одно лицо, все как негры или китайцы. Сонными заплывшими глазками оно глядело за Египетский мост. Я украдкой проследил его взгляд, но подозрительного ничего не заметил.

На дереве сопел Шкипидаров. Он мучался, сопел, но молчал.

— Ладно, — сказал Щелчков. — Украл, не украл, не важно. Все-таки, если б не ты, ходить бы нам сейчас с синяками. А может, и с чем похуже. — Он стащил с себя школьную куртку с чернильными пятнами на кармане. — Ты когда-нибудь, Шкипидаров, видел, как работают пожарные на пожаре? Как они спасают людей с горящих этажей зданий? Не видел? Сейчас увидишь. Держи. — Он сунул мне в руку край полы своей форменной куртки; сам взялся за другой край, второй рукой схватившись за воротник. Я проделал то же самое, что и он. — На-а-тягиваем! — бодрым голосом прокричал Щелчков. Что есть силы мы натянули куртку. — На счет «один» — прыгай. — Это он сказал Шкипидарову и, не медля, повел отсчет. — Три, два… Приготовились!

Наверху затрещали ветки. Мы стояли со Щелчковым, пригнувшись и уставившись один на другого. Мускулы на наших руках трепетали, ожидая удара.

— Два с половиной…

— Сколько-сколько? — переспросил Шкипидаров сверху. — Нечестно, считай помедленнее.

— Два с четвертью. Приготовились!

— Ребята, а может, не надо? Здесь неплохо, даже удобно. Чистый воздух, кислород и вообще…

Но Щелчков был неумолим:

— Повторяю: готовность номер один! — Лоб его покрылся морщинами. На губах уже вертелась колечком роковая буковка «о». Наконец она подпрыгнула вверх, потянув за собой другие.

— Один! — прохрипел Щелчков и добавил следом: — Па-а-шел!

Мы зажмурились. Что-то быстрое и тяжелое, как булыжник, просвистело мимо наших ушей, ударило по натянутой куртке, отскочило и, перелетев ограждение, бухнулось в текучую воду.

В страхе мы открыли глаза.

— Шкипидаров! — крикнул Щелчков, и мы бросились к чугунному парапету. Крупные круги на воде и разводы растревоженной мути — это все, что мы увидели на поверхности.

— Шкипидаров! — закричали мы оба, вглядываясь в равнодушную воду.

Со дна выскочил зеленый пузырь, подержался с две секунды на воздухе и лопнул с издевательским звуком, напоминающим звук плевка об асфальт.

Я угрюмо посмотрел на Щелчкова. Тот вздохнул и потупил взгляд.

— «Так работают пожарные на пожаре», — передразнил я его сурово. Потом добавил ядовито и желчно: — А как работают спасатели на воде?

— Ну, не рассчитал, ну, бывает, — вяло стал оправдываться Щелчков. — Я ж не думал, что он будет такой… упругий… Наверное, это пирожки и ватрушки, которые ему Мымрин с Бубониным тогда на переменке проспорили.

— Пирожки, ватрушки… Из-за нас человек утоп, а он мне — «пирожки и ватрушки»!

— У-у-у!.. — послышалось за нашими спинами.

Мы растерянно обернулись. Лица наши на мгновенье застыли, потом вытянулись, как у резиновых кукол, и в глазах у нас запрыгали огоньки. Щеки сделались розовые и гладкие. Ноги стали легкие, как пружинки. Щелчков подпрыгнул и подбежал к тополю. Я бросился вприпрыжку за ним.

С оттаявшей полоски земли между тополем и плитами набережной, из-за могучего морщинистого ствола на нас смотрели два ошалелых глаза. Облупленный веснушчатый нос жалобно сопел и похлюпывал.

— У-у-у… — тянул Шкипидаров на волчьей, однообразной ноте. — Ы-ы-ы… — Шершавой щекой он терся о морщины ствола. Потом выполз, как солдат, из-за тополя и, пошатываясь, поднялся на ноги.

— Жив, утопленник, даже не покалеченный, — прыгал вокруг него Щелчков. — Здорово ты нас объегорил. Мы-то думали, ты на дне. Думали, тебя рыбки кушают. А ты — вот он, целый и невредимый. — Внезапно он перестал прыгать и посмотрел на Шкипидарова исподлобья. — А кто же тогда утоп?

Шкипидаров мычал и укал и таращил перепуганные глаза.

— Какая тебе разница, кто, — вступился я за бедного Шкипидарова. — Главное, обошлось без жертв.

— Но я же слышал! — упрямо твердил Щелчков. — Я же ясно слышал, как что-то булькнуло. И потом — круги на воде. Если это не Шкипидаров, тогда кто же упал в Фонтанку? Кто-то же в Фонтанку упал!

Как Щелчков ни настаивал, как он ни добивался истины, кроме укания, ыкания и сопения, из Шкипидарова не выходило ни звука. Время между тем утекало. Мы чувствовали это по всхлипам в желудках.

— Дяденька! — прокричал Щелчков незнакомому рыболову с удочкой, пристроившемуся неподалеку у тумбы. Рыболов был лысый, как яйцо; локоть уперев в парапет, он подергивал бамбуковое удилище и уныло смотрел на воду. — Сколько времени, не подскажете?

Откуда этот рыболов появился, за заботами мы так и не поняли. Набережная была, вроде, пустая. Лишь у тумбы, где он стоял, лежала старая зеленая шляпа, и из нее, трепеща от страха, глядела в небо перепуганными глазами крохотная рыбка-колюшка. Может, он поднялся со спуска? Впрочем, ни мне, ни Щелчкову тогда было не до какого-то рыболова. Мы устали, нам хотелось домой, да еще это несчастье со Шкипидаровым.

Рыболов словно прирос к парапету; лысая, блестящая голова в нашу сторону даже не повернулась — может быть, у него клевало, а может, он не расслышал слов.

Щелчков тихонечко, чтобы не распугать рыбу, на цыпочках приблизился к рыболову. Губами нацелился ему в ухо и шепотом повторил вопрос.

Человек с удилищем вздрогнул и искоса посмотрел на Щелчкова. В лысине на его голове отражались солнечные лучи. Они били в глаза Щелчкова, и тот щурился и отводил взгляд.

— Время, — переспросил Щелчков и для верности постучал себе по запястью.

Лысина рыболова вспыхнула, даже я зажмурил глаза, так в ней играло солнце. Щелчков, тот вообще присел, уворачиваясь от солнечного удара.

— У-у-у… — сказал рыболов. Дернулся и добавил: — Ы-ы-ы… — Потом вдруг сосредоточился, замер, глазами уцепился за поплавок и, резко подсекши леску, потянул удилище на себя.

Ему было уже не до нас. По яростным рывкам и покряхтыванию мы поняли, что дело серьезное. Клюнула не какая-нибудь колюшка или сопливый ерш. Вот оно — рыбацкое счастье. Теперь главное — не дать добыче уйти. Мы ждали, чем закончится поединок.

Ждать пришлось не меньше минуты. И вот рыболов присел и в каком-то нечеловеческом развороте выбросил добычу на берег. Она с брызгами ударилась о гранит, попрыгала на нагретых плитах и успокоилась.

Мы смотрели на чудо-рыбу. Заплывшими свинячьими глазками чудо-рыба смотрела на нас. На левом свинячьем ухе непонятно откуда взявшаяся прилепилась ученическая фуражка. Первым не удержался Щелчков. Щеки его раздулись, губы заходили зигзагом, но не вынесли внутреннего давления и смех выплеснулся наружу. Я смотрел на него, смотрел и, видя, что Щелчкова не остановишь, начал хохотать тоже.

Шкипидаров же повел себя странно. Он приблизился к свиной голове, потянулся осторожно к фуражке, сорвал ее и натянул на себя.

От такого его странного поведения мы даже перестали смеяться. Шкипидаров, наоборот, улыбнулся и выставил большой палец вверх. Потом, видимо, о чем-то подумал и повернул голову к рыболову. Но у тумбы уже никого не было. Ни рыболова, ни его шляпы.

— Спасибо, — сказал он пустому месту.

— Пожалуйста, — ответил ему Щелчков. — А с этим что будем делать? — Он показал на свиное рыло.

— С этим? — Шкипидаров нагнулся, подхватил свиное рыло с гранита набережной и покачал его на ладони. — С этим просто. — Как ожившая статуя дискобола, широким разворотом руки он зашвырнул свиное рыло в Фонтанку.