ШиКоКуГ, а также Врубель. Рассказы о художниках

Александр Дорофеев

Рассказы о жизни пяти известнейших художников России – Иване Шишкине, Константине Коровине, Борисе Кустодиеве, Николае Ге и Михаиле Врубеле.

ВОЛЬНЫЙ ВОЗДУХ

Прожитая жизнь, как поглядишь со стороны, напоминает застывшую форму — более или менее завершённую и совершенную. Может быть, это прозрачный шар. Или какой-нибудь мутноватый октаэдр. А то и вовсе странное образование, вроде древесного гриба-нароста.

Но как бы то ни было, а всё в глубине этой фигуры подчинено неким законам. Заметно, как каждый шаг жившего отдавался эхом, услышать которое он мог лишь через годы, когда уже не легко припомнить, чем именно оно вызвано.

Словом, всё внутри жизни наполнено указаниями, намёками, отголосками.

И счастлив был тот человек, который понимал, зачем это, к чему. Он строил свою жизнь, несмотря на помехи и сопротивление. В общем, стремился придать ей форму, близкую к божественному замыслу.

Такой фигурой, как законченным образом, хочется любоваться бесконечно. Нельзя даже сказать, что она застывшая. От неё исходят свет и тепло, и струится в ней вольный воздух.

Жизнь Константина Коровина легко представить в виде хрустальной шестигранной пирамиды, каждая из плоскостей которой вмещает в себя 13 лет.

И есть у этой пирамиды крепкое основание — прадед, ямщицкий сын, с которого и следует начать.

В восемнадцатом веке среди ямщиков села Данилово, стоявшего на Владимирском тракте, был странный обычай. Когда рождался ребёнок, отец выходил на дорогу, чтобы узнать имя первого встречного ссыльного, гонимого конвоем. Именем преступника и нарекал новорожденного. Считалось, что это к счастью.

Прадеду Константина Коровина особенно повезло. Он получил своё имя не от простого злоумышленника, а от знаменитого бунтовщика и разбойника, от самого Емельяна Пугачёва, которого везли в Москву на казнь, как зверя, в клетке.

То ли действительно так повлияло это имя на судьбу ямщицкого сына, но со временем стал он управляющим в имении князя Бестужева-Рюмина. А потом, говорят, и разбогател немыслимо.

Его наследник Михаил Емельянович, купец первой гильдии, уже заправлял всем ямщицким извозом на путях в Ярославль и Нижний Новгород. Огромного роста был человек. Прожил девяносто три года. Вёл он дела с видным откупщиком Иваном Мамонтовым, и деньги они считали миллионами.

В Москве на Рогожской улице среди ямщицких дворов и конюшен отстроил дед просторный особняк с колоннами, с большим залом, где во время обедов на балконах играли музыканты.

1861—1874

В этом-то доме 23 ноября 1861 года и родился Костя Коровин, а крёстным его был местный рогожский ямщик.

Что такое вообще-то ямщицкое дело? Пожалуй, бесконечные пути-дороги да вольный воздух. И то, и другое, надо сказать, сполна откликнулось в судьбе Кости Коровина. Даже те самые тракты — Владимирский, Ярославский и Нижегородский — возникали раз за разом в его жизни.

Отец его Алексей Михайлович совсем не имел деловой хватки и на семейный ямщицко-купеческий промысел глядел с досадой. Так уж был устроен взор его, что постоянно обращался на «мерзости бытия». Изучив в Московском университете права и законы, стал он мировым судьёй. Похоже, что душою стремился к народовольчеству, хотя весь облик его с длинными, понуро-обвисшими усами был искренне сентиментальный, вроде бы из прошлых карамзинских времен. Словом, чувствительный человек, много читавший. Известно, впрочем, — в России это редко приводит к добру.

Дед Михаил Емельянович, находивший избыток науки блажью, чуял беду. Вообще ничего путного от сына не ожидал и частенько в сердцах именовал не иначе, как «сукин».

Даже упрятал на время от греха в монастырь, но и это не помогло. «Всё не так, всё бесчестно!» — сокрушался Алексей Михайлович. А такие мысли, пожалуй, приведут к расстройству всего организма и к могиле раньше времени.

Приятели его студенты, сурово глядя, рассуждали о конституции, свободе и тирании. Потом непременно просили денег на важные общественные дела, которые могли обернуться вдруг и бомбометанием. Как бы то ни было, а за какие-то мелкие провинности четырежды попадал Алексей Михайлович в петербургскую — уж неведомо почему — Петропавловскую крепость.

В московском небе в ту пору показывалась по вечерам страшная красная комета, размером в половину луны. Под нею и собирались студенты в отдалённой беседке купеческого сада, откуда слышалось чертыханье и возбуждённые выкрики — «яйца всмятку» или «не верю в бога».

Маленького Костю это пугало. Если он и не любил чего-то с детских лет, так это резкие возгласы и отрицательные суждения. Ему лучше и покойней было с мамой Аполлинарией Ивановной, рисовавшей акварелью картинки в альбом, или у бабушки Екатерины Ивановны, которая рассказывала, как в юности в дворянском собрании видела строгого светловолосого Пушкина. В доме у неё играли на арфе. Кушанья подавали слуги в перчатках. Все были приветливы и говорили тихо — без вскриков и ожесточённых споров.

В день смерти деда Костя увидел на небе огромное сияние в виде креста, быстро-быстро растаявшее. И также стремительно начало таять благосостояние семьи. А появление железных дорог, заменивших ямские тракты, вообще привело к разорению, чему вольно или невольно способствовал и приятель деда купец Иван Мамонтов, вложивший большие деньги в строительство Ярославской «железки». Но минуло чуть более десяти лет, и сын его Савва Иванович сыграл совсем другую роль в жизни Кости Коровина.

А пока дедовский особняк на Рогожской пришлось продать и перевезти мебель в небольшую квартиру на окраине Москвы в Сущёво. Здесь по вечерам в окна доносилось пение арестантов из Бутырского острога.

Вскоре Алексей Михайлович получил место на фабрике под деревней Мытищи. Ранней весной вся семья переехала туда и поселилась в большой деревянной избе, с крыльца которой был виден лес и речка Яуза — оконечность огромного Лосиного острова.

Даже не верилось в такое раздолье! Жизнь в деревне была наслаждением. Костя каждый день ходил с приятелями на рыбалку и охоту. В песчаном овраге, за ветвями упавших елей выкопали они целую пещеру, настоящую берлогу. Провели дымоход, достали сковородку и жарили рыбу с крыжовником.

Прежняя богатая жизнь не казалась потерянным раем, и то, что бедность пришла, что сапоги временами «каши просили», Костю совсем не огорчало.

«Вот как жить-то надо! — веселилась душа. — Нет ничего лучше вольного воздуха»…

Там же в Мытищах пошёл он осенью в школу, помещавшуюся в большом каменном здании с надписью «Волостное управление».

Надо сказать, что родители совсем не навязывали Косте будущего направления в жизни. Может, в голову им это не приходило или просто жалели мальчика. Читал он те книги, что попадались дома, — Пушкина и Тютчева, Карамзина и Соловьёва, Шекспира и Достоевского. А мечтал, конечно, о морских просторах, представляя себя капитаном.

Конец ознакомительного фрагмента.