Бен и Руби. Сказка о друге

Александр Дмитриевич Мартыненко, 2017

Непоседливая, рыжая мечтательница Руби всегда найдет или придумает себе увлекательное занятие. Одна печаль – ей абсолютно не с кем разделить все эти шалости… В том же городке проживает и Бен, – ему тоже одиноко, особенно после переезда из большого города… Вот бы им подружиться… Но как? А вот как – на помощь приходят две детские фантазии, два волшебных помощника – кот Ами, который умеет разговаривать и менять свой цвет под настроение, и ожившее пугало с огорода по имени Эпуванталь, что увлечет любого своими шуточками и фокусами. И вот тут начинается веселье…

Руби и Ами

Маленькая рыжеволосая, несносная девочка по имени Руби любила мечтать. Обычно, девочка коротала свое время лежа на крыше своего дома, — мечтательно мечтая, глядела на луну… О чем же она мечтала? О том как стала совсем маленькой, размером с маковое зерно, о том как она стала межгалактическим пиратом и, даже, завоевала для себя Марс, о том какакая она будет глупая и некрасивая в старости… Мечталось ей о новых шнурочках для ее старых башмаков, о кружке, из которой можно было бы вечно потягивать какао (и оно бы не кончалось), о дне, на протяжении которого все смогли бы летать, о Маме, которая, вдруг, стала Королевой, и подарила Руби целый замок и… обычно засыпала на какой-то очередной красочной мечте.

Но особенно, больше всего на свете, она любила мечтать о Друге. Руби воображала, как Он, ее друг, бьет палкой по голове каждого из тех глупых мальчишек, которые вечно бегали за ней, сыпали в глаза песком, дразнили и обзывали, о том, как бы они вместе встречали первую звезду на крыше ее домика, как бы они вместе играли в смотрелки до первой слезы, лазили бы по старой груше, топили бы друг дружку в озере, соскребали подгоревшую лапшу со дна котелка и…. обычно засыпала на очередной воображаемой шалости, которую бы они выдумали.

Однажды, поздним вечером, Руби сидела на окне (крепко приобняв коленками подоконник) и слушала, как капельки воды с неба «тукают» о крышу домика, и время от времени высовывала свою мокрую, со слипшимися волосами головку, чтобы полакомиться самыми вкусными капельками. И в одно мгновение так, с протянутым длинным красным языком, и замерла — в комнату заглянула мама. Руби охнула, на секунду испугавшись ночной кремово-огуречной маски на ее лице.

— Детка, слезь с окна, ты же простудишься! — воскликнула мама. Затем завернула Руби в одеяло и уложила на кровать. — И в кого ты у меня такая выдумщица…

— В папу? — с надеждой спросила Руби.

— В папу, в папу… — нежно прошептала мама. — А теперь спи, милая.

Мама нежно поцеловала дочурку в лобик и вышла, притворив за собой дверь.

Руби некоторое время просто лежала с открытыми глазами. Затем ей стало скучно. Она присела на кровати и стала покачиваться в разные стороны. И вдруг замерла, замечательной идеей, как громом пораженная. Прошло некоторое время, и тщательно обдуманная мысль заставила Руби широко, по детски дерзко улыбнуться. Она сбросила с себя одеяло, тихонько, как слон соскочила с кровати, заледенела на месте, прислушиваясь, не шаркает ли старыми потертыми тапочками с заячьими ушками в соседней комнате ее мама, и в одно мгновение оказалась возле старого, видавшего виды, молчаливого шкафа. Мечтательно закрыла глаза, прикрыла их для верности двумя маленькими ладошками, нащупала ногой дверцу шкафа и нетерпеливым рывком ее отворила. Открыла глаза, убрала ладошки, заглянула в шкаф и от радости завизжала. Завизжала так, что в двух кварталах от места действия в паническом припадке, от этого сумасшедшего, душераздирающего, нечеловеческого радостного детского визга, открыла глаза старая, сварливая, потасканная мадам Иф. Дрожащими руками она упилась смертельной, привычной дозой валерьянки, и с явно неприличными, древними как она сама, ругательствами провалилась обратно в кому.

Руби же обнимала и тискала небольшое существо, имевшее в наличии четыре очаровательные, изумрудно-зеленые лапки, густо-зеленый уютный пушистый хвостик, зеленёхонькое маленькое костлявое тельце, и в довершение, к безграничному веселью Руби, глупо-наивную мордашку, с двумя светло-зелеными ушками и глубокими черными глазами. Счастью Руби не было предела, ей казалось, что она сейчас просто-напросто лопнет от радости. Она назвала своего друга очень просто — Ами. Она говорила всякие милые глупости своему маленькому новообретенному другу, целовала его лапки, таскала по комнате за усы, укусила за хвост, душила в своих объятиях, когда тот, внезапно покраснев, низким сдавленным голосом прохрипел:"может, хватит?''.

Забавную сцену застала мама Руби, когда рывком открыла дверь, — немое красноречивое недоумение на лице девочки, отчаянно обнимающей зеленого плюшевого кота, сидя на деревянном, облупленном полу. Мамина кремово-огуречная маска сонно нахмурилась:

— Руби, милая, ты бы не могла играться потише? Мне завтра так рано вставать на работу…

Мама мягко хлопнула дверью, и сонным шагом зашаркала потертыми тапочками с кроличьими ушками к своей пружинистой, скрепящей кровати.

Руби же засыпала с блаженной улыбкой на лице, буд-то только что погуляла по лесу, где растут шоколадные деревья, даже без охоты о чем-нибудь помечтать, ведь она прижимала к груди свою мечту — своего маленького, изумрудноцветного, говорящего друга.

Бен и Эп

Жизнь маленького Бена очень изменилась за последнее время. Еще месяц назад у него имелись в наличии всевозможные приятности и неприятности присущие всем маленьким детям. А именно: личная комната с любимыми игрушками, живой черепахой и набором юного подрывника, мама, хоть и не особо заботливая, но за то внешне потакающая мелким капризам, друзья, в количестве трех штук — милая Моника, остряк Гаспар и весельчак Оскар, и еще много других материальных, и не материальных вещей. Но сейчас, после того, как они с папой переехали в захолустный городок, после развода родителей, раздела имущества в пользу меркантильной мамаши, жизнь казалась ему… соленой, весьма соленой.

В доме, где гуляли сквозняки, где не было ни единой игрушки, а детская комната, гостиная, родительская и кухня были соединены воедино, Бену было очень неуютно и одиноко. Тоскуя по маме, он подолгу плакал на своей твердой кроватке, и был безутешен, несмотря на все невыразительные старания своего папы. За считанные недели из некогда веселого, проказливого сорванца он превратился в молчаливого, задумчивого, не по годам строгого, опрятного мальчика.

Сегодня с утра за обеденным столом у него произошел разговор с отцом. Папа его был человек ветреный, рассеянный и мягкохарактерный. После того, как его жизнь развалилась как карточный домик, ему легче было жить в своем иллюзорном, невозмутимом мире. По обыкновению, он сидел за столом в кресле-качалке, отгородившись от внешнего мира утренней газетой и покуривая трубку. Бен никогда не понимал, почему газета эта «утренняя», — если папа с ней завтракал, обедал, ужинал и еще наверняка засыпал, но «на то они и взрослые, — думал Бен — что бы делать то, что захотят».

— Пап — вяло обратился Бен, подперев одной рукой голову, другой же занимаясь в своей тарелке охотой на увертливую вермишель, почему-то, ложкой, — а ты меня любишь?

Вопрос был явно не дослышан, возможно, газета была особая — звуконепроницаемая, так как после непродолжительной паузы, нужной для того, что бы потянуть воздух через трубку и выпустить три идеально круглых дымных колечка, поступило задумчиво-рассеянное: «весьма возможно…».

Ответ поставил Бена в тупик своей неопределенностью. Получалось, что, весьма возможно папа его любит, а возможно, с вероятностью в это загадочное «весьма» — и нет. Бен посчитал своим долгом рассеять всякую неопределенность со своей стороны:

Конец ознакомительного фрагмента.