Четыре унции кофе

Александр Димидов

История «миллионера поневоле» Джонатана Лоста. Колоритная картинка современного бизнеса, в которой есть все – от детективных погонь и любовных историй до маркетинговых схем.Первый из четырех романов об американском бизнесмене. Основан на реальных фактах. Книга содержит нецензурную брань.

ВООРУЖЕН И ОПАСЕН

О чем действительно стоило позаботиться, так это о посещении «Смит и Генри». В доме, где я вырос, никогда не было оружия. Более того, в среде, к которой принадлежали мои предки, хранение оружия считалось колониальным пережитком. Спокойный район, образованные соседи. Если кому-то доставались в наследство коллекционные ружья, их скорее продавали или прятали под замок. Аркебузы на стене попахивали китчем. Мои родители полагали, что пистолет в кладовке, рядом с коробками от обуви, способен принести больше вреда, чем пользы. Их уверенность подпитывало ТВ регулярными репортажами о том, как малыши нашли кольт, пока родителей не было дома, о школьниках, устроивших вендетту. Журналы приводили тревожную статистику самоубийств в результате затяжной депрессии среди образованных людей старше сорока.

Но мой дед по маминой линии был родом из Форт Логана. И он плевать хотел на то, что думали люди южнее Лейквью. Когда мне было двенадцать, и мы с сестрой по привычке проводили июль на ферме в Монтане, он научил меня стрелять.

Вместо мишеней мы использовали старые масляные фильтры. Оранжевые, их было хорошо видно на фоне зелени холма, а подставкой служила толстая дубовая жердь ограды. У деда было двадцать семь стволов. От старых «Смит и Вессонов» до армейской Ф16. Больше других мне нравился Beretta, модель 92. Увесистый, с мягким спуском, минимальной отдачей и хорошим боем. Я любил чувствовать в руке его холод.

В день моего совершеннолетия дед протянул мне традиционный конверт и подмигнул, как старый заговорщик, убедившись, что родители этого не увидят. Намека я не понял. Через день, уже вернувшись на ферму, он позвонил мне.

— Ты помнишь «Крестный отец», вторую часть? — спросил он.

Я сказал:

— Да, помню.

Тогда он нарочито понизил голос:

— Посмотри за бочком.

И повесил трубку. Отправившись в ванную, я нашел тряпичный сверток, втиснутый там, где он сказал. Внутри лежал мой любимый пистолет. На рукояти было выгравировано «Дорогому Джонаттану в день совершеннолетия от Джозефа МакГоверна на долгую память». Перед тем, как отправиться в колледж, я закопал его ночью в футляре и прорезиненном пакете под яблоней на заднем дворе. Там он и поныне. Однако до Рождества оставалось больше месяца, а ствол был нужен уже.

Я потратил около часа на то, чтобы узнать о порядке оформления и пробежаться по ассортименту. Более других мне понравился Ruger LC9s калибра 9 мм. Небольшой, такой легко спрятать в кармане. Система двойного предохранителя. Приличная скорость. Хорошая останавливающая сила. Надежная вещица для ближнего боя. Единственный минус (как сказал мне продавец) — «очень бьет по ушам». Хотя в моем случае, когда нужно отпугнуть идиота, громкость скорее плюс.

Я не рисовался. Не пробовал выглядеть крутым. Для того, чтобы выяснить отношения с адекватным человеком, как правило, всегда хватает языка. Кэмпбелл с его гангстерскими атрибутами и манией псевдослужителя к таковым не относился. Наше знакомство закончилось откровенной угрозой. Угрозой, на которую я честно и добросовестно положил. Не только из-за любви к Хлое, но еще и потому, что, как взрослый мальчик, не терплю чужих дядь, которые указывают, что мне делать. Кстати, по той же причине никогда не хожу на выборы.

За годы преподавания в Миде мне удалось кое-что скопить. Долг за колледж давно был погашен. Я не тратился на дорогие шмотки, никогда не бывал в казино, а отпуск проводил с семьей или друзьями в Калифорнии. При таком образе жизни банковский счет приятно набухает месяц за месяцем. Я стал обращать повышенное внимание на особняки, мимо которых все это время проезжал абсолютно беззаботно. Гостиная вдруг оказывалась узковата для еще одного кресла или компьютерного стола. Когда лэндлорд решил все-таки приступить к ремонту обгоревшей квартиры, и каждое утро в восемь ноль-ноль под моим полом разверзался ад в виде воющих пил, бесконечного стука молотков в сопровождении веселых мексиканских песен, я понял, что медлить не стоит. Суммы, скопившейся на счету, было недостаточно на покупку дома, но зато я мог внести больше половины его стоимости в качестве первого платежа. Любой банк счел бы меня надежным клиентом.

Здесь были еще свои нюансы, о которых я слыхал вскользь из разговоров коллег. Можно было найти золотой баланс между уровнем предоплаты и процентами по кредиту при том, что банки соревновались наперегонки. Но влазить в эти дебри я не спешил.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал я Хлое при случае.

Пришлось наплести что-то про мой вкус. На самом деле, мне хотелось, чтобы дом, в первую очередь, нравился ей. Мы стали обсуждать детали вроде района, количества этажей, размеров сада. Узнав, что я ищу дом с тремя спальнями, она внимательно взглянула на меня, но ничего не сказала. Я заметил хорошо и глубоко спрятанную улыбку.

С этого момента на выходных мы стали устраивать туры по открытым домам в округе. Страницы, которые я пропускал, получая по пятницам еженедельную «толстушку», теперь пристально мною вычитывались. И для интересных предложений я даже завел жирный маркер цвета ультрафиолет. Мы обменивались свежими ссылками. Обсуждали новые варианты. Поиск дома стал нашим общим делом, требовавшим гораздо больше общения.

Забавнее всего было то, что риэлторы, словно сговорившись, считали нас супружеской парой. Блуждая по ковролину пустых гостиных, в новых коридорах и закоулках, нам всегда удавалось поймать секунду для страстного поцелуя украдкой. Нередко нас оставляли в спальне одних, тактично удалившись. Не для совокуплений на полу, а затем, чтобы мы поглубже прочувствовали это место «своим». Как на зло, почти каждый последующий вариант оказывался лучше предыдущего. Светлее, просторнее, доступнее да еще с бронебойной изюминкой, вроде дизайнерского ремонта, бассейна с подсветской или полностью оборудованной мастерской в подвале. От некоторых из этих бонусов приятно сосало под ложечкой. Моя рука непроизвольно тянулась к карману за чековой книжкой, и, покидая зеленый газон, хотелось захватить с собой табличку «Продается».

Но Хлоя добросовестно играла роль помощника. Здесь недостаточно света зимой, говорила она. Или «пол придется менять». Или «в этой части города подтапливает при оттепели, придется покупать дополнительный насос». Ее «инженерные» познания разили меня наповал. Я как-то сказал, что обязательно куплю ей каску строителя и желтую жилетку. — Ты будешь смотреться отпадно.

Она повела бровью:

— В смысле, на голое тело?

Я кивнул.

— Извращенец, — шепнула она, сжав мои пальцы.

Дом на Уэст стрит мы договорились посмотреть в пятницу, в четыре. Накануне вечером мне позвонил риэлтор, некто Миранда Гомес, сказав, что у нее есть замечательный вариант, просто созданный для нас. Просторный и недорогой. Она попросила меня записать адрес.

После уроков я некоторое время провел в своем кабинете, подготавливая программы на понедельник. Уже по дороге набрал Хлою. Она сказала, что выезжает. Я сравнительно неплохо ориентировался в этой части города, поэтому не стал прибегать к услугам джипиэс. Было еще светло. Добрался я быстро. Дом оказался симпатичным двухэтажным коттеджем. С улицы был виден фрагмент застекленной веранды, обычно их используют для зимнего сада. Имелся гараж на два автомобиля. Я припарковался прямо перед ним, рядом с белым доджем, очевидно, принадлежавшим риэлтору. Телефон отозвался веселой трелью. Я немного повозился, пытаясь выловить его в широком кармане пальто.

Это была смс от Хлои: «Буду чуть позже. Целую». Я выбрался наружу, но перед тем, как войти, несколько минут осматривался по сторонам. Улица была тупиковой, из тех, что оканчиваюся круглым разворотом, до которого отсюда было еще футов триста. Это радовало. Меньше машин, тише, воздух свежее. Второй плюс заключался в том, что дом стоял посредине участка, равно удаленный от соседей справа и слева. Моим родителям в этом смысле повезло меньше. Они, как и я с братом, в избытке познали, что такое соседская газонокосилка в семь утра. Здесь звук, долетающий внутрь, будет гораздо тише. Еще мне понравилась старая ель с могучей кроной у подножия альпинария. Я представил, как сметаю иглы с бетонной дорожки, вдыхая хвойный аромат. Голубые вершины таких же виднелись за кофейной крышей, на заднем дворе.

Парадная дверь была полуоткрыта, в гостиной горел свет. Я постучал перчаткой в дверь.

— Мис Гомес, — позвал я.

Но никто не ответил. Пришлось стучать громче. Наконец, я утопил клавишу на стене, разбудив бигбэновские куранты в глубине холла.

Послышались неясные звуки. Мои часы показывали четыре ноль семь. Я открыл дверь и сделал несколько шагов. Внутри было тепло. Закатное солнце проникало в дом со стороны сада сквозь большие панорамные окна. Его-то я и принял за освещение. Мобильный в моем кармане завибрировал, напевая «Three Coins in the Fountain» — позывной Хлои.

Я хотел ответить, но прежде, чем мне удалось поднести его к уху, яркая вспышка обожгла меня откуда-то сбоку сзади. Резко, очень больно. И тотчас обрушила вместе с домом в какую-то ватную синильную черноту. Я просто растворился. Если бы нужно было передать глубину этого состояния, я бы, пожалуй, процитировал классику: «…и в глазах его воцарилась мгла, чернее, чем в заду у вороного мустанга безлунной ночью в прериях…»

Меня больше не существовало. Я не знаю, как долго это длилось. Внезапно на черном фоне я увидел строгое лицо отца. «Квод лицет йови нон лицет бови», — произнес он чеканно, но как-то натужно, сбиваясь на фальцет. Затем я оказался в школьном кабинете химии. У доски лицом ко мне стоял наш старый мясник, мистер Харрис в жутко окровавленном фартуке. Перед ним на широкой столешнице был распят соседский кот, которого Харррис собирался разделывать. Кот упорно молчал. Широкий тесак в волосатой руке был хирургически чист, поблескивая смертельной сталью. «Понимаешь, — сказал мне мясник, — все прекрасно, пока ты принимаешь жизнь такой, как есть». В подтверждение этих слов кот слегка приподнял голову, покосился на меня и кивнул. «Но, — убрав большой палец левой руки к ладони и согнув указательный, он получил некий измерительный инструмент, который совместил с котом и двигал, как бы прикидывая, как он будет делить тушку, — но все тотчас усложняется, как только ты пытаешься ее изменить». Тесак мгновенно взлетел вверх. Но я уже со всех ног бежал к базе, сжимая под мышкой мяч. На мне был шлем. Сквозь забрало я видел ликующие трибуны. Я мчался во весь опор, поражаясь собственной легкости. Кто-то сзади пытался ухватить меня за футболку. Я увернулся, прибавил еще чуть-чуть. Огромный мужик, похожий на Халка, едва не сгреб меня в охапку. Чудом я уклонился. До базы осталось всего ничего. Я оторвался от земли в гигантском затяжном прыжке и уже на лету вытащил левой рукой… голову Хлои. Задыхаясь от ужаса, я очнулся.

Первым, что я увидел, был белый потолок. Голова безумно болела. На лбу нащупал марлевую повязку, которая шла до затылка. В серебристом штативе у изголовья висел пакет с какой-то жидкостью. Прозрачная трубка от него спускалась к моему предплечью, зафиксированная пластырем. Я покосился вниз, потащил одеяло. На мне была больничная распашонка, мечта гомосека, и больше ничего.

В палату вошла молодая медсестра справиться о моем здоровье. Я пожаловался на головную боль. Она вернулась с парой таблеток в пластиковой ячейке и дала мне запить их водой.

— К вам посетитель, — предупредила она напоследок.

Я приготовился увидеть Хлою, но, когда открыл глаза, рядом сидел помощник шерифа. Рослый деревенский парень жевал резинку. Он спросил, как я себя чувствую и помню ли, что произошло. Слава Богу, память у меня не отшибло. Я подробно рассказал ему все до того момента, как исчез в доме. Слушая меня, он делал пометки в какой-то форме, приколотой к черному планшету, щедро пересыпая стандартные вопросы стандартным «сэр». Затем он показал мне два фото и спросил, знаю ли я этих людей. Оба были скопированы из полицейского досье. Обычных людей не фотографируют в фас и профиль с обязательным номером. Ни одного из этих мексиканцев я раньше не видел.

— Кто это? — спросил я.

Полицейский спрятал фото обратно в конверт.

— Они утверждают, что нашли вас в доме без сознания. Когда патрульный приехал на вызов, они как раз несли вас к автомобилю. Сказали, что собрались везти в госпиталь.

Он протянул мне очередной лист бумаги.

— Здесь перечень вещей, которые были при вас. Посмотрите, все ли на месте. Деньги, часы, может быть, драгоценности, ну там кольцо или запонки.

Я внимательно прочитал.

— Нет, все на месте. А что вам сказал риэлтор?

Сержант задвинул резинку поглубже за щеку:

— Мы проверим сэр, не волнуйтесь. Вообще, дом был снят на сестру одного из этих парней, ну, что я вам показывал. И продавать она вроде как не собиралась. Да, подытожил он, путаница какая-то.

Напоследок он пожелал мне скорейшего выздоровления. Следом за ним пришел врач. Улыбчивый пожилой джентльмен с бородкой, в прекрасном настроении. От него я узнал, что скорую вызвала полиция. Меня приняли без сознания с сотрясением мозга и рассечением кожи в районе затылка.

— Ерунда, царапина. Могли зацепить мебель при падении. Еще пару тестов. Посмотрим динамику. Словом, денек-второй, и отпустим вас на поправку. Нечего тут, юноша, прохлаждаться.

Таблетки, видимо подействовали. Боль притупилась, и я заснул.

Некоторое время спустя меня разбудил легкий стук в дверь. На пороге появилась Хлоя. Заплаканное лицо, скомканная салфетка в руке. Мы поцеловались. Вернее, она прикоснулась губами к моей щеке с пробивающейся щетиной.

— Ты должен уехать — первое, что сказала она, присев у кровати.

Я покачал головой:

— Только с тобой.

Она взяла мою руку, поднесла к губам:

— Прошу тебя.

Я прикоснулся к ее коже:

— Мы можем уехать вместе, куда угодно. Ты, я и Чак.

Она мгновенно стала серьезной:

— Меня он не тронет. Тем более Чака. Он даже приблизиться не смеет, у него судебный запрет.

— Может быть, — согласился я, но на его псов этот запрет не распространяется.

— Ты не понимаешь, — она изобразила ужас. — Это страшный человек. От него сбежать невозможно.

— Давай попробуем, — не сдавался я.

Она встала и отвернулась к окну:

— Я уже пробовала. Четыре города за десять лет.

Я расклеил ссохшиеся губы в улыбке:

— Значит, я мог стать пятым твоим ухажером, закатанным в асфальт.

— Дурак, — бросила она, не поворачиваясь. — Это я вызвала копов. Должна была ехать к тебе, и вдруг кто-то позвонил из школы, просили срочно явиться. Я поехала, а потом додумалась перезвонить Чаку. Он сказал: все ок, мам, все нормально, ни сном ни духом. Ну, я и поняла.

— Давай потеряемся, — прошептал я. У меня есть деньги. Нам хватит.

Она не ответила. Долго стояла, разглядывая что-то за окном.

— Ты не понимаешь, — произнесла она наконец. — Он — отец Чака. Е-нутый на всю голову, но отец. Для него он готов сделать все, что угодно. И потом… — она запнулась. В палате повисло минутное молчание.

— Ну да, сказал я, он тебя любит.

Я ухмыльнулся:

— Понравилось жить в золотой клетке?

Она обернулась. Посмотрела мне в глаза. Затяжным, пронзительным взглядом. А потом, не проронив ни звука, вышла из палаты.

Под вечер мне сделали перевязку и поменяли капельницу. Обычно при сотрясениях нарушается сон, сказала сестра, поэтому мне дали снотворного. Я лежал, отстраненно наблюдая за тем, как краски дня постепенно бледнели, уступая всепоглощающей серости, все более и более зыбкой. На противоположной стене под потолком висел телевизор. Я не включал его. Последний раз я попал в госпиталь в тринадцать, когда мне удалили аппендицит. Это была другая больница, в другом штате. Почти двадцать лет назад. Но, похоже, не все меняется в этом мире.