Тень Луны

Александр Григорьевич Коренной, 2020

Выпускник исторического факультета, амбициозный Александр Рудный, поступает на службу в полицию. Перед этим Рудный на отлично защищает дипломную работу о преступлениях фашистов в концлагере Бабьего Яра. Его шеф, полковник Мостицкий поручает Александру расследование похищений и убийств молодых девушек. Рудный приходит к выводу, что нить убийств необъяснимым образом ведет к описанным им событиям 1942 года, и что тогда должна была быть уничтожена вся Земля. Теперь некие силы решили повторить попытку, и весь мир стоит на пороге Апокалипсиса. Шансы предотвратить его крайне низки. Война структур мирового влияния, новый взгляд на всемирную историю, второе пришествие Иисуса Христа и непредсказуемая детективная завязка – все в одном романе «Тень Луны», который можно читать и скачать в формате epub, fb2, pdf.

ПРОЛОГ

Ночной ветер развевает волны девичьих волос и доносит до парня их запах. Темные пряди сливаются с ночью, давая возможность любоваться очертаниями женского лица. Изумительное, оно украшает черное небо с высоты этой башни, и парень не отрывает взгляд с одухотворенно тонкой красоты. Личико девушки, ее яркие глаза напоминают ему Луну, такую же яркую и притягательную, сильную и волнующую своим светом. Они вдвоем — высоко, и вершина лишь подчеркивает настигающую молодую пару опасность.

— Я с тобой, — уверенно произносит парень, обнимая ее тонкую, стройную талию. Женские глаза наполняются влагой, молящей и полной сожаления, а также налитой еще чем-то, чего не скажешь словами, но должно понять влюбленное мужское сердце. Он не хочет смотреть вниз, в пугающую пустоту, зная, что за минуту все будет кончено, а она пытается его остановить, разделив на две половинки их общую судьбу.

— Прошу, спустись вниз. Ты останешься жить, им нужна только я, — шепчет женская душа последнюю попытку отговорить мужскую волю, а парень, усмехаясь, качает головой. Он не верит в то, что выживет, и не верит в то, что сможет жить без нее.

— Такая как я, не боится смерти, — признается девушка, позволяя крепче прижать свое красивое тело. — Но меня мучает то, что ты погибнешь из-за меня.

— Мы оба знаем, для чего это делаем, — спокойно говорит он и хочет казаться особенно сильным в этот миг. Смесь нежности с грустью, и губы сливаются в финальном, горячем на фоне холодной ночи, поцелуе. Влажный, жадный поцелуй, выдающий дрожь девчонки от предстоящего шага.

— Я не могу без тебя.

— А я без тебя….

Луна освещает фигурки, сплетенные в близость под стук уходящих секунд. Она принимает его ласки, отвечая страстью тоненького и преданного ему девичьего язычка, а слух улавливает топот летящих по лестнице башни вверх нетерпеливых шагов — к ним.

— Пора, — объявляет она, отрывая губы, и дарит парню последнюю искру горящих глаз. — Только не отпускай мою руку.

— Обещаю, — отвечает он, и пара уверенно подходит к краю. Башня словно благословляет волю влюбленных и готова отпустить их в последний совместный путь. Взявшись за руки, молодые люди, замерев сердца, но обострив чувство, делают уверенный шаг вперед.

Вниз.

Среднее расстояние между центрами Земли и Луны — 384 467 км. Луна является единственным астрономическим объектом, на котором побывал человек.

По данным Википедии.

ЗАЯВЛЕНИЕ

— Ну, где ты взялся на мою голову!

Я слышу ругань от старенькой бабульки, торговки сигаретами. Она расположилась за маленьким столиком рядом с кофейным киоском, где я сейчас, по пути на работу, пил свой любимый мокаччино. Осматриваюсь по сторонам, вокруг — кроме нас, никого.

— Бабушка, — обращаюсь я к ней. — Вы не про меня случайно?

— Та не-е, — машет рукой она и указывает на длинный «Мерседес», припаркованный напротив нее у тротуара. — Вот этот стал, и, наверное, на целый день. Теперь меня с дороги не видно. Загородил от покупателей — и нет торговли.

— Так давайте перенесем вас на пару метров, и будет видно, — предлагаю я, в душе смеясь над ее детской проблемой.

— Э, не-е, — качает головой она. — Я на этом месте уже десять лет сижу. Место, внучок, фартовое.

Услышав подобное выражение от бабки, я повеселел еще больше.

— А может, то место еще фартовей будет. Вы, бабушка, попробуйте.

Нельзя бояться изменить жизнь к лучшему, знаю я. Об этом сняты фильмы, написаны книги. И торговка, нехотя, но соглашается рискнуть, а я бодро переношу ее столик метров на десять в сторону, открывая точку с сигаретами обозрению проезжих водителей.

— Ну вот, теперь пойдет торговля, — объявляю ей я в ответ на благодарность.

— Пойдет, куда она денется. А этому черту удачи весь день не будет, — и она снова кивает в сторону «Мерседеса», владелец которого даже не понял, какую причинил беду чужому бизнесу.

Наворожит на него, что ли?

— А со мной? Что ждет меня? — с любопытством спрашиваю я.

Бабка внимательно осматривает меня, щурит свои маленькие глаза, и словно что-то ковыряет в моей в голове. А потом, наконец, выдает.

— Девок красивых вокруг тебя много будет.

Классное предсказание, спасибо, бабуля. Но она еще не окончила, и сверлящий взгляд проходится по мне далее.

— И смертей, — хмуро дополняет старая торговка-предсказательница. — Много, много людей рядом с тобой погибнет.

Услышав это, я ощутил, как волна холода раздражающе прошлась по спине. Что за «чернуха» пошла?

— И сам ты умрешь, — добивает, как гвоздем в крышку, она, а потом быстро уводит взгляд в сторону дороги. Вскоре авто притормаживает у обочины, и бабка, добродушно приговаривая, обслуживает покупателя, а я даже уточнить ничего не успел.

Стою в ожидании, пока она освободится, но потом подъезжает второй клиент, и я плюю себе под ноги. Ладно. В предсказания все равно не верю, да еще какой-то случайной «ванги». Выхожу из ступора и перебиваю сказанное последним глотком мокаччино.

— Все мы когда-то умрем, — сакраментально бросаю напоследок, выкидываю бабкины слова из головы одновременно с пустым стаканчиком в урну, и направляюсь к автомобильной стоянке.

А потом тянусь в пробке утреннего мегаполиса на работу и не даю себе скучать. Мой порядком ушатанный, но еще бодренький «Ланос» (наследство от папы) пыхтит под любимую композицию «Queen», и радиоволна отвечает за создание мне, молодому специалисту, боевого настроения. «Шоу должно продолжаться», и мне сегодня, как и каждое утро, хочется прожить по-полной. Мелодия сменяется потоком новостей, и они переключают мозги, отвлекая от идеи усовершенствовать этот город, эту страну и этот мир.

… — выступление Русланы собрало многотысячный аншлаг, прозвучали как старые хиты, так и новые композиции знаменитой певицы, и воскресный концерт вызвал настоящий восторг фанов….

… — эксперты-астрономы из NASA подтвердили, что метеорит «Зодиак» пролетит мимо Земли на расстоянии… приятно осознавать, что нашей планете в очередной раз ничего не угрожает….

… — в столице снова состоится проповедь известного евангелиста и пастора Мартина Духовного, основателя церкви «Второе пришествие»…. Количество желающих посетить проповедь не позволяет вместить стадион, и организаторы предпринимают…

Мне бы их проблемы, думаю я, считая, что суточное дежурство оперативника-стажера по наполненности событий может переплюнуть всю крутизну суточных мировых новостей. Засматриваюсь на симпотную блондинку в спортивном «Порше» (наверное, подаренном папой, ибо о факте богатого мужа-спонсора такой молоденькой девчонки не хочу думать), с которой дверь-к-двери мы плывем по реке столичной пробки, и жду, когда же ей надоест изучать бампер передней тачки. Тогда она повернет свой взгляд направо и заметит симпатичного парня. Меня! Мы встретимся взглядами, а дальше дело техники и, конечно, судьбы. Ну же, ласточка, или мальчики на «Ланосах» не для тебя? Ты знаешь, сколько всего я собрался достичь?

— Фантастическое событие приближается, и вам повезет его заметить, — вещает радио-ди-джей сразу после новостей в очередной развлекательной программе.

Мне двадцать пять, я молод, полон сил и желания изменить этот мир. Усмехаюсь, когда красотка все же обращает на меня взор из-под пышных (явно накладных) ресниц, ловит мое подмигивание, вспыхивает на миг глазками и сразу тухнет, напыщенно отвернув головку в исходную позицию. Ну, да ладно, мы еще встретимся, а не с тобой, так с другой, и у меня совсем не портится настроение. Музыка из радио растекается по моей душе, и я веселею. Вскоре мы проползаем эту улицу, расставшись с блондинкой на широкой развилке дорог, откуда мне всего три раза газануть до места службы. Давлю на педаль и оказываюсь возле важного здания.

Районное отделение внутренних дел. Цитадель порядка и безопасности столичных граждан. Монумент закону и справедливости. Вот-вот, за этот закон и за эту справедливость и отвечаю я, младший лейтенант оперативного отдела, третий месяц осваивающий мастерство оперативника после завершения университетской учебы.

Выбор, кем и где мне работать, я делал сам. Вчерашний студент-историк, я искал практическое применение своей голове, аналитическому таланту (в коем я не сомневался), да и физической подготовке. Желание быть полезным обществу, державе и как там еще пишут в таких объяснениях. Ну и ко всему, перед тем, как идея стать оперативником толкнула меня в отдел кадров РОВД, кое-что стало для этой идеи трамплином….

…. Она стояла на трамвайной остановке, яркая и привлекательная, из тех девчат, какие создают столице дополнительную, особую красоту. От нее исходили флюиды ожидания — может, трамвая, а может еще и меня? Я проходил мимо и буквально споткнулся об девушку взглядом. Остановился, как вкопанный, поглощенный ее мощной флюидной волной, смотрел на эту красотку и прокручивал в мозгах самый эффективный и быстрый способ с ней познакомиться, прямо сейчас. Она меня заметила и снисходительно улыбнулась в ответ. Распахнутые голубые глаза, стройная фигурка в короткой юбке со стильной кожаной сумочкой на плече. Девушка отвлеклась, но за секунды стало ясно, что красавицей залюбовался кое-кто еще. Точнее, ее сумочкой….

— Помогите! — отчаянно закричала девчонка, когда некий шустрый тип подскочил к ней, дернул ее кожаную «Furla» (сотен восемь зеленых «американских гривен») и начал наворачивать пятками подальше — от трамвайной остановки и от хозяйки сумочки. От последней грабитель точно бы ушел, но не от меня.

Я догнал вора на перекрестке, сбил с ног, и ему пришлось бросить сумочку, чтобы я от него отстал. Девчонка с благодарной улыбкой, коей удостаиваются супермены, принимала от меня, запыхавшегося, но довольного использованной возможностью, свою вещь обратно.

— Вы в полиции работаете? — вдруг задала она тогда странный вопрос. Разве нужно быть ментом (я тогда употреблял это слово), чтобы помочь защитить человеку (да еще женского пола) его собственность? — Такой смелый и сильный.

И красотка признательно поцеловала меня в щеку, а я вспомнил о своем увлечении книжно-киношными детективами.

…. Время после пятого курса и до защиты диплома у меня тогда было, дипломная работа почти готова, а денег…. м-да…. Мама одобрила мое решение, благословила, а в отделе кадров районного отделения приняли радушно. Крепкие ребята с хорошей биографией в органах полиции всегда нужны.

— Говоришь, историк?…. Ну, теперь у тебя начинается новая история. Милости просим в ряды сотрудников органов внутренних дел, — пафосно объявил Иван Иваныч Мостицкий, руководитель районного уголовного розыска, и по-отцовски хлопнул по плечу. Крепкий усатый мужик, он был похож на героя сериалов про честных и смелых полицейских. Я, как средневековый рыцарь, присягнувший на верность ордену, облачился в костюм младшего лейтенанта, благо прошел в универе «военку» (военную кафедру), и стал штудировать кодексы в мягких обложках.

— Ты слишком правильный, — заявила через месяц обладательница спасенной «Фурлы» после наших непродолжительных отношений. Мне казалось, я старался быть таким, какой ей нужен, но все равно остался самим собой. Девчонка дала мне отставку, а вот в райотделе я, похоже, подзадержался.

Так я стал полицейским. Ментом, как называет нас народ. Как Иваныч, двадцать лет отпахавший в милиции, а сегодня собравший нас на обязательную утреннюю «планерку».

Шеф с ходу распекает молодых и не очень оперативников за невысокую, мягко сказать, раскрываемость, на ошибки в отчетах, за то, что не даем ему, волку розыскной деятельности, спокойно дотянуть до заслуженной пенсии. Последнее Иваныч не произнес вслух, но оно жестко и громко звучало между слов. Мы сделали приличествующие для утренней нахлобучки лица, но каждый знал — если начальство тобой довольно, ты умер. Смерти же, даже геройской, из нас не желал никто. После постановки своей молодой команде оперативных задач на день полковник достал какую-то бумагу.

— А сейчас, для поднятия, так сказать, командного и боевого духа, зачитываю!

Все напрягли слух.

–…. просьба выразить благодарность младшему лейтенанту Рудному Александру за быстрое реагирование на заявление и за проявленный профессионализм в поиске….

Я не мог не покраснеть. Неля Арнольдовна с Борщаговской письменно, на имя моего босса, благодарила за то, что я быстро, в рамках оперативно-розыскного мероприятия, нашел ее рыжего, любимого котика Пушика. Пенсионерка, одинокая дамочка, чем-то похожая на мою маму, явилась на мое дежурство в слезах, и я не мог не принять от нее заявление. Пришлось полазить по борщаговским подвалам….

Все коллеги рассмеялись и зааплодировали. Мои первые милицейские успехи. Я постарался выдержать на лице всю серьезность момента, ибо ситуация обращалась банальным стебом.

— Учитесь у Рудного реагировать на проблемы граждан, — сохраняя серьезность и веселясь одними глазами, объявил Иваныч. — А теперь, хлопцы, все за работу. Дел по горло.

Вместо «по горло» шеф на самом деле употребил иное слово, но вся команда и так знала, что ментовские будни несут бездну хлопот и требуют от оперативников воли, смекалки и конечно, человеческой отзывчивости.

Именно с такими мыслями я и приступил к сегодняшнему дежурству.

— Саня, — позвал меня Иваныч. — Я отъеду. Что-то серьезное — сразу набирай меня.

Все разошлись со своими задачами, а я направляюсь в «дежурку». Вроде пока спокойно, но что-то непонятное скребло по душе. Надеюсь, без серьезных происшествий пройдет день, хотя такого в нашем деле — не бывает. Мы сами выбираем свой путь.

И дежурство, надо отдать должное моим внутренним просьбам, проходило более-менее нормально. Принял заявления по нескольким кражам, грабеж, драка, но «тяжеляка» (тяжких преступлений) не было. Хотя и понимаю — раскрой я по горячим следам «тяжеляк», здорово поднял бы собственный рейтинг в глазах Иваныча и ребят. Амбиций и тщеславия у меня, молодого и борзого опера, хватало.

* * * *

Он появился сразу после обеда. Худощавый, поджарый старик, или не старик, а мужик, повидавший жизнь — возраст его трудно определить, он напомнил мне моих университетских преподавателей. Очки и бородка придавали ему вид ученого-интеллектуала, накатавшего не одну научную работу, костюм был явно с прошлого столетия, а завершали портрет оранжевые башмаки, какие уж ни на ком не встретишь. Такой стиль я давно не видел. От визитера, зашедшего заявить о факте правонарушения, веяло тревогой, причем тревогой с уточнением…. Необычной.

Он окинул взглядом коридор отделения, словно еще раз врубаясь, куда он попал, убедился, что пришел по адресу, и, наконец, уставился в стеклянную будку «дежурки».

На меня.

Несколько месяцев работы в среде, где каждый день видишь человеческую беду в разных ее размерах. Да, беда и несчастье, как и ботинки, тоже имеют свой размер, величину боли, уровень горечи слез. Ты должен вникать, определять, сострадать, хотя по закаленным лицам старших оперов я понимал — они давно к любому размеру привыкли, и нечто незаурядное по тяжести и форме содеянного должно случиться, чтобы поменялись выражения этих самых лиц. Но одному навыку я уже обучился. Видя очередного заявителя, по его лицу я мог сосканировать, с каким размером он пришел.

Интеллигент был растерян и одновременно подавлен. Однако на «тяжеляк» не похоже. С таким не приходят, не тормозят разглядывать неказистый холл полицейского отделения, а звонят по телефону, дрожащим, сиплым или истеричным голосом сообщая о факте серьезной беды. Что у тебя, дидуля? Украли бумажник? Портфель? Телефон? По твоему виду будто лишили миллионного состояния. Хотя на владельца такого интеллигент явно не был похож.

— Позвольте обратиться, — донесся до меня взволнованный, с тоном откровения, голос.

— Слушаю вас, — спокойно отвечаю я.

Мужик откашливается, оглядывается по сторонам, будто разыскивая свидетелей заявления или происшедшего правонарушения, и никого не находит. За пять минут до его прихода было полно людей, а сейчас — пусто.

— Я должен вам сообщить…. — и он снова запнулся, подбирая слова. Глаза его испуганно и с надеждой смотрели на стража порядка, то есть, на меня. И я обязан был выполнить свой долг. Ручка уже приготовилась записывать.

То, что этот — особый случай, веяло за километр.

— Я должен сообщить, что готовится…. — и, глотая очередную запинку, интеллигент выдает.

— Готовится уничтожение Луны.

Я не выбежал на улицу и не стал подверяться, все ли в порядке с известным небесным телом, а маломальский опыт оперативника уже включил в мозгу географическую навигацию. Ресторан «Луна» находился за городом, возле шоссе, отель «Луна» — черт-те-где, и по территориальной подведомственности данные объекты не имели к моему отделению никакого отношения. Что ж, тем лучше, показатели, на радость Иванычу, будут красивей. Сейчас примем заявление и перебросим куда следует.

— Укажите точный адрес здания, если можно, — вежливо уточняю я.

— Товарищ младший лейтенант, — произнес интеллигент, — Я говорю не о здании. Я говорю о настоящей Луне.

И он пальцем показывает куда-то вверх.

Да-а…. О них я слышал от старших оперов, умудренных ровэдэшной жизнью. Хотя признаться, ничего фантастического в этих людях не было.

Психически больные. Они с определенной периодичностью попадают в поле внимания правоохранителей, привлекая к себе внимание вот таким вот образом. Требуют особого подхода, чтобы не вызвать в них лишней агрессивности, и задача оперативника — правильно среагировать, успокоить, нейтрализовать.

Но мужик вдруг изменился в лице. Паника и страх сменилась невероятной уверенностью. Он успокоился и снова пронзительно посмотрел мне в глаза. Это был твердый и спокойный взгляд человека, сообразившего, за кого его принимают. Легко, успокаивающе интеллигент усмехнулся и заявил, словно ударил по моим мыслям.

— Молодой человек, представьтесь, пожалуйста, — а, услышав мою фамилию и звание, продолжил убеждать.

— Я не сумасшедший. И естественному спутнику Земли угрожает реальная ликвидация. А триста восемьдесят четыре тысячи километров не такое большое расстояние, чтобы эта катастрофа не навредила человечеству. Уверяю вас как специалист с ученой степенью, что это совсем недалеко. Луну необходимо спасти.

Интеллигент говорил решительно и с уверенностью в известных ему фактах. Так заявляют о мировом открытии.

«Фантастическое событие приближается, и вам повезет его заметить…»

— Просьба принять заявление, — настаивает он.

Интеллигент не торопится уходить. Он встревожен и настойчив в своей тревоге. Собираюсь с мыслями. Что у меня по факту? Гражданин с заявлением о возможном правонарушении, и без справки о больном психическом состоянии. Мои действия по регламенту? М-да, пока опыта действительно не хватает.

— Подождите, пожалуйста, — вежливо предлагаю я ученому-заявителю присесть у стенки, и он покорно отправляется для ожидания своего вопроса. Вариант один, и я набираю номер мобильника.

— Иван Иваныч, разрешите обратиться….

Я излагаю шефу ситуацию и прошу совета. Если кто подумает, что Иваныча, оперативника с двадцатилетним стажем, реально удивить, тот просто не работал в органах.

— Уничтожение Луны?…. Так, слушай внимательно, — посмеявшись, отвечает в трубке шеф четким юридически формализованным языком. — Луна не является собственностью нашего государства и обеспечение ее безопасности не относится к компетенции министерства внутренних дел. Вежливо поблагодари гражданина и предложи обратиться… — Иваныч снова раскатисто захохотал в трубку, — … в ООН. Там ему помогут. — И с удовлетворенным вздохом добавил. — Спокойный день, раз ты ко мне с такой фигней звонишь. Всегда б так.

И, дав пару других наставлений, Мостицкий отключился.

Шеф о посетителе подумал то же, что и я. Мне остается подозвать интеллигента и передать все указанное, но вижу, каким болезненно разочарованным выглядит заявитель, выслушивая отказ в принятии заявления, и подколка Иваныча про ООН застряла у меня на языке. И безмолвно осталась внутри.

Поникший посетитель отвел грустный взгляд.

— Я так и думал. Вы мне не поверили…. — тихо проговорил он.

— Поймите и меня, — добавляю я, но замолкаю, не желая развивать доводы.

Интеллигент замер, словно размышляя, что делать и куда деть свое больное беспокойство о судьбе Луны, а я вдруг проникся неведомым сочувствием к этому пусть не совсем нормальному, но переживающему о мировых бедах человеку. Век интернета, когда пишут все, что придет в голову, выдавая за непреложную истину, может каждого свести с ума.

— Они уже начали похищение картин, — сообщил заявитель, обращаясь куда-то в сторону. Все же делаю вывод, что на сумасшедшего мужик не очень похож. Ясный взгляд, членораздельная речь… — Это значит, что скоро все начнется.

— Каких картин? — уточнил я и поймал себя на мысли, что постепенно втягиваюсь в ход действий интеллигента. И кто они?

— Великих, товарищ младший лейтенант, — объяснил он. — Неделю назад из частной коллекции было похищено полотно Сандро Ботичелли, — заметив мое непонимание, с укором добавил. — Вы сыщик, а не знаете об этом громком преступлении?

Полотно озвученного интеллигентом Ботичелли для меня, не слишком разбиравшегося в живописи, было черным квадратом. Прямо как у Малевича, сплошная темнота. Я ничего о похищении, как и о картине, не знал и не слышал.

— Возможно, на очереди следующее мировое творение, — задумчиво, будто решая некую головоломку, продолжил интеллигент. — Это будет однозначно похищение века. Скоро все о нем узнают, и вы в том числе.

Резкое перепрыгивание от уничтожения спутника к кражам могло подтвердить версию о невменяемости посетителя. Но он сумел создать о себе впечатление — такое, которое толкало меня на другие выводы.

Ему что-то известно. Он взбудоражен и из-за этого не слишком структурировано излагает свои мысли, но чувство подсказывало мне, что отправлять его из отделения рано. Лучше дождаться Иваныча, когда знатный оперативник пообщается со странным посетителем, поставит ему правильные вопросы и позволит сформулироваться фабуле предстоящего дела.

— Если вам что-то известно о подготовке преступления, вы можете сообщить о нем письменно, — проговорил я, пытаясь перевести прием посетителя в конструктивное, формализованное русло.

— Саша, — вдруг назвал меня по имени интеллигент, и волна отчаяния снова прокатилась по его немолодому лицу. После чего я услышал очередное откровение.

— Я действительно не знаю, куда обратиться. Пришел туда, куда ближе всего — в отделение полиции по месту жительства. А куда еще? Меня сейчас в любой инстанции посчитают психом, профессором, на пике научной карьеры сошедшим с ума, и все такое, и еще, чего доброго, изолируют. А сидеть в психбольнице сложа руки в тяжелый для человечества час — этого я допустить не могу. Преступление необходимо предотвратить.

И после этого интеллигент вернулся к тому, с чего все началось.

— Просьба, примите у меня заявление об уничтожении Луны.

Холодный вихрь подул мне в лицо. Сила его слов, крик его души заставили меня по-другому принять его посыл, предположить в них хоть какой-то, но здоровый смысл. И по-другому себя повести.

Так, как велит закон.

Я молча достал лист бумаги и шариковую ручку, и протянул их настойчивому посетителю.

— Пишите заявление.

— Аристарх Петрович, — представился вместо ответа интеллигент, который после приглашения изложить письменно свои подозрения, стал любезным. Грусть на его лице сменилась лучиком надежды, и он добавил свою фамилию.

— Колохатько.

Вот и познакомились. Колохатько написал шапку заявления, как я ему продиктовал, а затем самостоятельно изложил суть и передал текст мне. Я пробежал по нему глазами.

«Сообщаю о том, что готовится физическое уничтожение спутника Земли под названием Луна, что повлечет катастрофу планетарного масштаба и последующую гибель всего человечества. Просьба принять меры по обеспечению безопасности Луны.»

Две строчки — но по самой сути. На мою просьбу добавить известные ему факты о способе, времени и предполагаемых лицах, готовящих уничтожение целого спутника, Колохатько ответил категорично.

— Я не знаю, каким способом это произойдет, но произойдет точно, и очень скоро. А что до предполагаемых преступников, то уверен, Саша, доверять эту информацию бумаге, даже здесь, в стенах родной полиции, несколько легкомысленно, если не выразиться по-другому.

— Тогда вам стоит пообщаться с моим руководителем, полковником Мостицким, — разумно предложил я. Иваныч выведет заявителя Колохатько на правильный диалог, или на чистую воду. — Только он будет не скоро.

Аристарх Петрович готов был ждать сколько угодно, но я убедил заявителя не терять времени и пообещал перезвонить и сообщить, когда у шефа получится его принять. Он дописал в заявлении номер своего мобильного телефона и собрался уходить.

— Ну вот, Саша, — вдруг с едва заметной улыбкой заметил на прощание Колохатько. — Теперь и от вас зависит судьба Земли. Не подведите ее.

— Постараюсь, Аристарх Петрович, — уверенно ответил я. — Для этого здесь и работаю.

Он пожал мне руку, а мне это снова напомнило ритуал посвящения в рыцари, благо образование историка навеяло подобную ассоциацию. Только в рыцари какого-то другого, более значимого ордена.

И у стареющего профессора оказалась, на удивление, крепкая мужская рука.

— Я наберу вас, — только и остаётся пообещать мне.

— Время у нас есть, но его очень мало, — требовательно озвучил Колохатько. — Жду звонка.

И исчез из приемной отделения. Так же тихо, как и появился.

Понедельник уже не похож на обычный….

— Доложи о происшествиях, — скомандовал Мостицкий, когда появился в отделении ближе к вечеру. Шеф лично выезжал на места преступлений, и по виду его было ясно — Иваныч не раз вытер сегодня пот со своего могучего лба.

— Есть, — отреагировал я и, оказавшись в его кабинете, начал доклад.

Перечислив зафиксированные кражи и грабежи, я почувствовал дрожь в голосе, когда вынужден был положить ему на стол заявление Колохатько. Шеф пробежал по нему глазами и, помрачнев, нахмурил свои суровые брови.

— Ну зачем ты эту хрень принимал? — устало переспросил он. — Я же четко велел тебе его отправить куда подальше, — и добавил себе под нос, — Ох, блин, молодняк. Когда научитесь работать?

— Да не псих он, Иван Иванович, — возразил я, будучи готовым к такой реакции полковника. — Не псих, это точно. Пожалуйста, примите этого Колохатько и выслушайте. Ему явно есть что сказать.

— Ты его обследовал? — с издевкой уточнил шеф и почти заорал. — Рудный, на нас пять нераскрытых «тяжеляков» висит! Заявление его зарегистрировал? Правильно, молодец, все как учили! А теперь мы должны на него реагировать, провести работу, перенаправить по подведомственности. А куда? Там, где с нас ржать будут, как с кретинов? Скажут — парни, вы тут заработались совсем, мозгами поехали….

Мостицкий добавил еще пару крепких полицейских выражений (не для текста), а я сидел перед ним, как студент на защите диплома. Одна половинка сознания тухнет от нахлобучки шефа, но другая, более сильная, понимает — мне есть что защищать.

— Иван Иванович, — говорю я, когда Мостицкий умолк. — Позвольте мне поработать с этим заявлением.

Иваныч еще раз пробежал по бумаге глазами, откинул его мне и пронзительно посмотрел на своего зеленого еще опера.

— Уничтожение Луны, говоришь? И кто его может устроить?… Мировые террористы? Ох, Саня, книжек начитался. Много свободного времени, значит. Надо тебе еще пару-тройку краженок подкинуть. Пропавших котов поискать, в нагрузку.

Да подкидывай, не боюсь я работы. Просто разобраться хочу, с чем этот профессор на самом деле пришел.

— Дипломную закончил? — уже спокойней уточнил Мостицкий.

— Закончил, — бодро заверил я. — Через три дня защита.

— Хоть у нас потом останешься? — усталым тоном переспросил шеф. Он переживает, что пережмет нас, молодых ребят, что мы от него уйдем, уволимся, и не с кем ему, динозавру оперативной деятельности, будет работать. И статистика раскрываемости рухнет вниз.

— Пока останусь, — И здесь я честен.

— В общем так, — подытожил Иваныч. — Колохатько этого завтра вызови на свежую голову и убеди забрать заявление. Откажется — действуй по закону.

— Есть, товарищ полковник.

— Свободен, историк, — и он по-отечески махнул мне ладонью.

А я с неким облегчением, но с одновременной готовностью к новым событиям вышел за дверь.

* * * *

Утром план на день стал прокручиваться в голове, едва приоткрылись мои заспанные глаза. Тело и мозги быстро втягивались в нужный для оперативника ритм. Заявление странного профессора не покидало мысли ни весь вечер, пока я пролистывал готовую дипломную работу, отыскивая в ней последние возможные косяки, недопустимые для претендента на «красный» диплом, ни ночью, когда впечатленный мозг долбили замысловатые сны.

Мамочка уже приготовила мне завтрак, когда я появился из ванной на кухне нашей небольшой квартирки. Самый близкий для меня человек, мама заботливо поинтересовалась, как я выспался, отметила мои круги под глазами, порекомендовала меньше работать и завести постоянную девушку (что немыслимо при моем жизненном ритме), чмокнула усевшегося за стол сына в щеку и открыла кастрюльку, высвобождая аппетитный пар.

— Кушай, сынок, — и удалилась смотреть новости по телеку в комнату. Погруженный в раздумки, я наворачивал мамины пельмешки, одновременно создавая мысленные алгоритмы по предстоящей защите дипломной, расследованию краж и беседе с профессором — все в вперемешку, как манная каша (ее я отказался есть уже давно, как мама ни старалась мне ее готовить). Версия о подготовке к уничтожению Луны, выдвинутая Колохатько, и его заява, повисшая на мне, как чугунная гиря, прочно застряли в мозгу. Как ее отказать?

— Сынок! — услышал я мамин голос с соседней комнаты. — Это по твоей части, — и доносит до меня телевизионную новость. — Похитили картину!

— Какую картину, мам? — задумчиво уточнил я, не воспринимая информацию на фоне обдумываемых событий, как тут, словно молния ударила в затылок.

«Они уже начали похищение картин».

Колохатько. Его фраза вчера…. Что, блин, происходит? Как самолет-истребитель, я вылетаю со стула и рвусь в комнату с телеком.

« — … Полотно Джаконды, известное также, как Мона Лиза, является шедевром мировой живописи и уже сотни лет представляет загадку для всех искусствоведов. Сегодня еще большей загадкой стал факт похищения величайшей картины Да Винчи с парижского Лувра, — активно вещал журналист по «ящику». — Система безопасности музея отличалась высшей степенью защиты и исключала подобные преступления века. Оперативно создан следственный комитет, проверяются на причастность музейные сотрудники, а также введен режим проверок в аэропортах Парижа и всей Франции с целью недопущения вывоза картины….».

— Ой, что делается, сынок, — говорит мамочка. — Уже до Лувра добрались. Они там в Европе от воров не могут избавиться, где уж нам тут….

Ограбление Лувра — это не обчистка квартиры коммерсанта с набережной. А великое полотно — не «Айфон», уведенный в метро у невнимательной студентки. Как такое могло произойти? Лувр обокрасть невозможно. И этот ли случай прогнозировал вчера профессор Колохатько? Ощущения приближения настоящего события, в котором я сыграю ключевую роль, застучали внутри с новой силой.

Лечу на работу в отделение. Вот заявление с оставленным мобильным номером. Набираю нужные, написанные аккуратным профессорским почерком цифры.

— Аристарх Петрович…. Доброе утро, это вас младший лейтенант Рудный беспокоит…. Да, можете подъехать.

Когда странноватый профессор вошел в мой кабинет, я поймал в себе еще одно ощущение, будто Колохатько не уходил вчера из отделения, и что виделись мы минуту назад, а не сутки. И что его беспокойство становится моим, связывая с совершенно незнакомым чудаком с неустановленным психическим состоянием невидимой, но крепкой нитью. Мозг закипел, подбирая нужные вопросы для его допроса.

Он пожал мне руку, а я почувствовал в его рукопожатии надежду. Эта самая надежда быть понятым и принятым засветилась в его глазах.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — постарался придать я голосу официоз, Колохатько сел напротив меня, а мои руки привычно достали лист бумаги. Процессуальная формальность, получение объяснения от заявителя мне сейчас не казалась формальной. Я готов был услышать непонятные, но важные сведения.

— Аристарх Петрович. По вашему вчерашнему заявлению я должен задать вам ряд вопросов. Расскажите пожалуйста, что вам известно о готовящемся правонарушении?

Я думал, что профессора сейчас буквально понесет, и он засыплет меня кучей фактов, сформулированных с научной точностью и обоснованностью. Но вместо этого Колохатько взял паузу, словно допрашивая сначала самого себя, а потом выдал.

— И многое, и ничего.

Содержательно, ничего не скажешь.

— Поподробней можно? — придавливая в себе раздражение, уточнил я.

— Саша, — как к старому приятелю обратился Колохатько. Его голос вдруг стал тише, будто желая исключить подслушивание за дверью. — Мне неизвестно, каким способом будет уничтожен спутник Земли, но есть основания утверждать, что это произойдет в самое ближайшее время. Будет ли он взорван, или сбит, или еще какой-то способ приведется в действие — неважно. Важно, что процесс запущен, и вопрос его доведения до конца получил счет на фазы.

— Какие фазы? — непонимающе спросил я. Неужто и вправду Колохатько псих?

— На фазы Луны, — ответил он еще тише и обернулся к двери.

Мозги мысленно отмечают, что записать в объяснение излагаемое пока нереально, и надо придать сведениям более конкретную форму.

— Аристарх Петрович. Мы должны отреагировать на ваше заявление, но я прошу, сообщите конкретные факты, включающие возможный способ преступления и перечень предполагаемых лиц. Если вы не поможете, мы не сможем предотвратить правонарушение.

Я повторяю, как примерный студент, то, что слышал в таких ситуациях от Мостицкого. Шеф был настоящий профи проводить допросы. Его бы сейчас сюда вместо меня, он бы закончил с профессором за десять минут.

— Я действительно не знаю, как это случится. Но уничтожение Луны приведет к скорой гибели и самой Земли. Во всяком случае, всего живого на ней, — подавленно сообщил Колохатько.

И выдержав многозначительную, разрезающую диалог на разные уровни важности, паузу добавил.

— А все потому, что они уже готовят Конечное Затмение.

После этой фразы у меня застучало в висках.

— Что-что?

Наверно, все мое тело в этот момент стало похоже на знак вопроса.

— Понимаю, — заметил Колохатько, — Ваше образование, Саша, усложняет вероятность того, что вы поймете все, о чем должен вам рассказать. Юриспруденция — штука точная, и не позволяет сознанию выходить за рамки стандартов, фактов и конкретного практического опыта.

— Вы ошибаетесь, Аристарх Петрович. Образование у меня историческое. Я — историк, а юриспруденцию еще только изучаю на практике, — признался ему.

Колохатько оживился.

— История? Тогда совершенно другое дело. Это наука, которая учит верить в возможность любого события, а в истории человечества столько невероятного, — удовлетворенно заметил профессор, — А я — религиовед. Знакомы с таким предметом?

— Третий курс истфака, — вспоминаю я. — Полгода лекций и отметка в зачетке.

— Вот-вот, значит поймете суть моего изложения. Я всю научную жизнь занимался изучением религиозных концессий — всех, от христианства до язычества. Полгода назад я участвовал в конференции религиоведения в Германии, и мне, благодаря одному моему немецкому коллеге, попал в руки кое-какой документ. Старинный пергамент детально описывал процедуру Конечного Затмения.

— Что это? — скептицизм сменился любопытством, и оно червяком ковыряло внутри. Я готов был пожирать все, что излагал Колохатько.

— О Конечном Затмении, как ритуале, описывалось еще в Некрономикон…

— Из романов Лавкрафта? — недоверчиво перебиваю я. — Так это же придуманная книга писателя-фантаста.

В памяти сразу всплыли детские комиксы по рассказам известного автора ужастиков.

— Нет, Саша, Лавкрафт ссылался на вполне существовавшую вещь, написанную последователями Сатаны, — уверенно заперечил Колохатько. — Просто он не мог предъявить ее наличие, а у нас, людей, так принято: не покажешь — не докажешь. Другое дело, что подлинник Некрономикон до сих пор не идентифицирован, а количество версий книги настолько велико, что выявить среди них настоящую нереально. И все же, я находил в авторитетных источниках утверждение, что Некрономикон существовал и содержал подробное описание ритуала Конечного Затмения.

Я будто забыл, где мы с заявителем Колохатько находимся в этот момент, а все происходящее напоминало живую дискуссию научного совета.

— И в чем же смысл этого…. Конечного затмения? — наконец, спросил я.

Самое важное, что мне предстояло узнать. Чувствую, как сипнет голос и покрывается влагой спина.

Колохатько отворачивает взгляд в сторону, будто ищет ответ где-то в стороне.

— Селена, Диана, Хана, Чандра, Мецтли, — начал вдруг перечислять профессор. — О ком идет речь, молодой человек?

— Богини Луны, — быстро проговорил я в ответ, пытаясь уследить за его мыслью.

— Верно. Разные народы ее по-разному называли, — кивнул Колохатько. — Это женщина, своей силой оберегавшая небесное тело. Ее создала природа как олицетворение Луны, ее жизни и ее предназначения. У богини магический дар охранять спутник, пока он, в свою очередь, бережет самое ценное — нашу Землю.

— Вы излагаете мне доклад по мифологии, Аристарх Петрович, — усмехаюсь я. Зачем он мне все это рассказывает?

— Я годы потратил на то, чтобы понять, — спокойно продолжил Колохатько. — Существовали боги, или это выдумка креативных людей? Не знаю, Саша, есть ли у меня однозначный ответ. Но отрицать то, что богиня Луны существует, брать такую ответственность в сложившейся ситуации, не могу.

— Вот-вот, — нетерпеливо заметил я, пытаясь вернуть профессора к сути. — Давайте все же о ситуации.

— А я от нее и не уходил, — строго заметил Аристарх. — Но без вступления по мифологии вы меня далее просто не поймете. Теперь более важное.

— Мой коллега, профессор Ганс Миллер на конференции в Мюнхене показал мне старинный монускрипт, четко описывающий Конечное Затмение. Миллер читал мои исследования по роли богини Луны в религиях разных народов и уважительно относится к этим работам, поэтому предположил мою заинтересованность в данном письме и любезно позволил снять с него копию.

— И вы его прочитали? — задал я, пожалуй, самый тупой вопрос за сегодняшний день.

Колохатько усмехнулся. Ловлю в себе ощущение растущего мандража.

— Что там написано? Что происходит при этом самом… Затмении?

— Там описывается подробная процедура, которую долго пересказывать. Но итог ее трагичен.

Аристарх Петрович сделал паузу, нервно помяв губами, а затем выдал. То, к чему вел меня весь свой рассказ.

— Нейтрализация богини Луны!

Можно по разному относится к мифам. Можно приписывать маразм стареющим людям, готовым передать тебе свои домыслы, выдаваемые за непреложный факт. Можно смеяться над любой мыслью, выходящей за рамки принятых истин. Наверно, ни один оперативник не вникал бы на моем месте ни в какое «конечное затмение» и откровенно пропустил бы мимо ума «нейтрализацию богини Луны», в которую в современном мире не верят даже дети, а обозначил бы Колохатько душевнобольным и, пообещав разобраться, вывел бы его за двери отделения и забыл о нем через пять минут.

Но когда не хватает знаний, человек ведом чувством. Его называют интуицией, наитием, еще как угодно. Оно подсказывает мне, что на все излагаемое религиоведом нужно посмотреть под другим, нестандартным углом. Чувство бывает сильнее ума, и в эти минуты мозги должны ему подчиниться. Я всего лишь делаю свой выбор.

— Аристарх Петрович…. Какие последствия у Конечного Затмения?

Профессор взволнован не меньше моего и готов к продолжению допроса.

— Богиня Луны при проведении ритуала теряет свою силу. Ее погружают в Короб Сатаны, и под чтение заклинаний держат в нем целую ночь. Сама богиня не погибает, но спутник, который охраняется божеством, становится уязвимым и открытым для уничтожения. А ликвидация Луны для нацеленных на подобную программу сил — лишь дело техники. Чем это катастрофично для Земли, расскажет любой астроном. Исчезновение магнитного поля спутника — это изменение наклона земной оси, нарушение времени суток, тотальные перемены в земном климате с непредсказуемыми последствиями для флоры и фауны, наконец, глобальное потепление и таяние ледников, всемирный потоп с постепенной гибелью человеческой цивилизации. Если же Луна разлетится на куски, то они метеоритным дождем полетят на наши головы, и гибель человечества произойдет еще быстрее.

— И вы в это верите?

— Я верю, что именно этот ритуал имеет разрушительную силу. У меня есть основания так считать, — настаивал профессор.

— Но это всего лишь текст в манускрипте, — выпалил я, и во мне снова просыпается скептик. Чувствую, как нервная волна накрывает мозг, и я почти кричу. — Вам могли передать очередную легенду!

— Браво, Саша! — среагировал Аристарх. Он шел на один шаг впереди меня, как и положено информатору, и вел за собой мою мысль. — Вы заметили самое главное. Конечно, написать можно, что угодно. Мне по долгу профессии приходилось изучать различные мифы, а манускрипт с Конечным Затмением запросто мог оказаться одним из них. Но вся суть даже не в том, что в нем написано, а в том, где его нашли.

Я ощущаю, что эта история поглощает меня живьем.

— И где? — остается вопросить мне.

— После Второй Мировой войны послевоенная администрация Германии обнаружила уцелевшую часть одного любопытного архива, — оживленно продолжал Колохатько. — Наткнись на него американские или советские войска, уверен, он бы попросту исчез. Фашисты не смогли его вывезти и не успели уничтожить. Профессор Миллер получил в него скрытый доступ и в числе разных документов обнаружил манускрипт. Это была часть архива «Немецкого общества по изучению древней германской истории и наследия предков».

— «Аненербе»! — возбужденно воскликнул я.

Рассказ Аристарха набирал совершенно новый оборот.

— Именно! Саша, признаюсь, приятно общаться с профессионалом, — похвалил мою подготовку историка Колохатько.

Да, это кое-что…. Аненербе — структура Третьего Рейха, изучавшая оккультизм и эзотерику. Одной из ее целей было разыскать артефакты, имеющие мистическое значение и способные влиять на формирование мировых событий. Курировал Аненербе лично Гиммлер, а Гитлер всерьез считал, что организация должна сыграть ключевую роль в победе нацизма и установлении фашистского правления над всем миром. Историки впоследствии тщательно исследовали деятельность этой полумистической структуры, но многое в ней так и осталось печатью за семью замками, похороненными под руинами истории.

Но есть ли основания считать, что интерес Аненербе к манускрипту с Конечным Затмением подтверждает действенность ритуала? Именно в этом меня и пытался убедить Колохатько.

— Вы полагаете, в Аненербе верили, что Конечное Затмение приведет к гибели Луны? — спрашиваю я профессора.

— Саша, документ был найден в папках под брифом «Совершенно секретно». Если фашисты берегли этот манускрипт, они рассчитывало использовать его по назначению, причем, самому прямому.

То, что в команде Аненербе работали ребята, которые ничего не делали бы просто так, меня убеждать не стоило. И здесь Колохатько был прав. Но надо размышлять дальше.

— Допустим, — продолжаю я. — Но откуда вам известно, что Конечное Затмение будет совершено в ближайшее время?

— Ритуал предполагает определенные действия с богиней Луны, так, во всяком случае, написано в документе, — объясняет профессор. — А три месяца назад состоялось первое похищение. Была украден картина Рубенса «Богиня Диана с нимфами», прямо с выставки в Лондоне. Совершить преступление при том уровне охраны считалось невозможным, а полотно так и не нашли. Неделю назад исчезло творение Ботичелли «Богиня Луны, а этой ночью…

— Мона Лиза! — с догадкой перебил его я. Чувствую, как спирает дыхание, и заведенным мотором стучит сердце.

— Точно, — кивнул Колохатько. — Такое же невероятное похищение, и никаких следов. Вам, как сыщику, уже сам факт этих краж века должен показаться интересным. И странным в своей…. невозможности, что ли.

— Две из них изображают богинь Луны, но третья — просто девушка…. Как Мона Лиза вяжется с предыдущими? — теряюсь я в догадках.

Колохатько взял паузу, будто потерял нить рассказа, а теперь пытается ее нащупать, но на самом деле….

— Я опять начну издалека, чтобы вы все поняли, уж извините, — попросил профессор.

И я приготовился к очередной лекции. Но признаюсь себе, что уже забыл, когда я настолько увлеченно внимал чему-либо.

— Моя докторская диссертация была посвящена изучению богинь Луны в древних и языческих религиях. Уверяю, я очень глубоко разобрался в данном вопросе, за годы перелопатив огромное количество исторических документов, сведений и прочих материалов, которые касались знаний человека об этом удивительном божестве женского рода. Объявлять эти материалы легендами слишком просто и, как ни странным может показаться — ненаучно, ведь это признания большого количества людей. Богиню описывали, как красивую и невероятно яркую девушку, часто контактировавшую с простыми смертными.

Колохатько говорил о богине Луны, как о живой, существовавшей на самом деле женщине. Он будто разделял верования древних и, казалось, жалел, что не знаком с богиней лично. Я понимаю его. Старый профессор просто любил науку — свое дело. Когда настолько вовлечен в исследования, начинаешь верить, что выдуманное людьми существовало взаправду.

— И Ботичелли, и Рубенс, и Леонардо да Винчи в разное время уверяли, что им позировала сама богиня Луны. Акцентирую, это лишь их утверждения, но задокументированные — я нашел их в источниках. Все три картины, по их мнению — не фантазии, а портреты, написанные ими с натуры. Да-да, картина Моны Лизы — это также портрет богини Луны, жившей в тот момент в средневековой Италии среди простых смертных и каким-то образом открывшейся знаменитому Да Винчи. Утверждению Леонардо просто не придали серьезного значения — ни современники художника, ни потомки. И если бы я не занимался вопросом профессионально, то и сам решил бы, что заверения авторов мировых шедевров — не более чем реклама, дополнительная попытка оставить свои картины в вечности. Хотя эти полотна и так вошли в категорию бесценных.

Я слушал завороженно. Колохатько сообщал интересные версии, но насколько они были фактами? А профессор не останавливался.

— Если поверить, что художники написали портреты настоящей богини Луны, то мне оставалось увязать этот факт с подготовкой Конечного Затмения. Без богини Луны его не проведешь, а картины с ее изображением могли показаться злоумышленникам альтернативой ее фактическому присутствию. Вот и прошла эта серия похищений. Поняли? Им нужно изображение для ритуала!

— А почему они не ограничились одним портретом? Например, Рубенсом. Он ведь был украден первым.

Профессор был готов к ответу.

— Логический вывод напрашивается простой. Рубенс таки слукавил, утверждая в мемуарах, что ему позировала богиня. Похитители убедились в этом, попробовав провести с ней Конечное Затмение, но ритуал не получился, по понятным причинам. И тогда они пошли дальше….

— И с портретом Ботичелли вышло то же самое, — продолжаю версию профессора я.

— Верно, иначе с Луной уже случились бы неприятности, а до кражи Моны Лизы дело бы не дошло. Она была бы им попросту не нужна, — моделировал фабулу событий Колохатько.

— Но картина Ботичелли тоже оказалась фантазией, а не портретом богини, и все же дошло до Моны Лизы, — говорю я, не выключаясь из наблюдения догадок профессора.

— Да, и если Леонардо да Винчи действительно написал ее с натуры настоящей богини Луны, то катастрофа уже на пороге. И эта катастрофа — Апокалипсис для всего человечества.

Финальный вывод профессора оставлял огромный восклицательный знак.

Как знак угрозы.

— А если и Мона Лиза не была богиней? — не оставляя скептицизм предполагаю я. — Старик Леонардо тоже мог пошутить. Или девушка, ему позировавшая, придумано представилась богиней.

— Они все равно не остановятся, — выдохнув воздух, после паузы, мрачно проговорил Колохатько. — И доведут начатое до конца. Ко всему, я почти уверен, что полотно Да Винчи — оригинальный портрет.

Чем больше Аристарх насыпал информации, перемешанной с собственными версиями, тем больше возникало у меня вопросов.

— А почему бы им саму богиню не найти? — иронично замечаю я.

Колохатько пожал плечами.

— Ну, Саша… Я не отрицаю, что богиня Луны существовала когда-то, но не настолько, чтобы утверждать, что она живет среди нас по сей день. Какие сейчас могут быть богини? Они затерялись в современном мире, и найти их невозможно…. Какие богини? — почти раздраженно повторил Аристарх. — История богинь осталась в прошлом. Теперь весь мир верит только в интернет.

Вот это тезис. Я готов был засмеяться, насколько старый профессор прав. Но версии Колохатька не хватало одного звена, которого он не знал. Или знал, но не озвучил? И эта мысль наталкивала меня на вопрос.

— Хорошо, Аристарх Петрович, допустим. Но почему вы так уверены, что злоумышленники похищали картины с целью проведения ритуала Конечного Затмения? Может, какой-нибудь коллекционер-фанат живописи хочет собрать у себя коллекцию портретов богини Луны? Да и картины сами по себе стоят огромного состояния. Жадность, как мотив преступления, еще никто не отменял.

Но Колохатько после моего вопроса показался особо настороженным.

— Дело в том, Саша, что я не сказал вам еще одну вещь, — тихо, приглушенным голосом почти прошептал профессор. — Не знаю, насколько она все объясняет, судите сами….

Тут раздался звонок по внутреннему. Настойчиво, он отрывал меня от, пожалуй, самого интересного в моей небогатой оперативной практике допроса.

— Саша, — ощущаю, как голос Мостицкого жестко режет слух. — Есть дело, зайди.

— Я принимаю объяснение, Иван Иванович, — решил я отсрочить заход на ковер, но шеф ничего не хотел слышать.

— Отложи допрос, и срочно ко мне, — приказал, как отрезал, полковник и положил трубку.

Что там такого срочного случилось? Мне остается лишь просить Колохатько меня подождать.

— Занимайтесь-занимайтесь, — уверил меня Аристарх, когда я выводил его из своего кабинета, выходя следом. — Я подожду вас в холле.

Прохожу к приемной полковника и уже на пороге слышу растерянный, раздирающий душу женский плач.

Ежегодно в столице пропадают до 300 девушек в возрасте от 16

до 30 лет, судьба многих остается неизвестной.

Из материалов пресс-службы министерства внутренних дел.

ПЕРВАЯ ФАЗА

Моему вниманию сразу бросилось выражение лица шефа — внимательное, сосредоточенное и сочувственное. Даже его пышные усы казались поникшими. Я знаю, таким он бывает, когда произошло тяжкое преступление. Но больше привлек взгляд в кабинете объект сочувствия. Комната, будто солнечная система, вращалась вокруг него. От его вида ответной болью сжималось сердце.

Женская фигурка, ссутулившись, сидела на стуле перед Мостицким. Лицо, потемневшее от горя, с черными от бессонницы кругами под глазами излучало ауру беды. Влага слез блестела на впалых щеках. Так выглядят несчастные жены. Или матери. Те женщины, кому есть, кого терять.

— Саша…. Это Любовь Ивановна, с обращением об исчезновении дочери, — представил заявительницу шеф.

По возрасту она моложе моей мамочки. Сколько же лет ее дочке?

— Елена Соколовская, двадцать лет. Вчера вечером не вернулась домой. Дежурный не принял заявление, так как еще не прошло трех суток, и Любовь Ивановна зашла ко мне, — И Мостицкий представил меня плачущей женщине. — Это Александр Рудный, опытный оперативник (ничего себе, отметил я). Он примет у вас заявление, и обещаю, Любовь Ивановна, сразу начинаем розыск вашей дочери. Сделаем все возможное.

— Спасибо, — сиплым от плача голосом проговорила мама девушки. Она, похоже, только отходила от истерики. Вот почему Мостицкий потребовал взяться за дело немедленно и отложить допрос Колохатько. Даже его выдержка не позволяла опытному менту терпеть слезы матери. Иваныч старался показать работу, чтобы скорей ее успокоить.

— Вы проходите в 101-й кабинет, — попросил шеф маму, — А ты, Саня, подзадержись на минутку.

Когда за матерью пропавшей девчонки закрылась дверь, Мостицкий протянул мне оставленную на столе фотографию.

— Бери-ка. Красивые девчата по твоей части, так что занимайся. Прими заявление и начинай розыск, только сразу.

Девушка с яркими синими глазами и припухлыми губками смотрела на меня с фотографии. Чистый, наивный взгляд из-под длинных ресниц. Локоны вьющихся русых волос лишь подтверждали, что девчонка, наверняка, нравилась парням.

— Почему я, Иван Иваныч? — решил, все же, уточнить.

— А ты у нас самый молодой, — бодро ответил шеф. — Одного с ней поколения, должен разбираться, что у молодых девочек делается в голове. А найдешь ее, глядишь, и женишься. Смотри, какая дивчина, высший класс. — И добавил задумчиво, — Могла, конечно, загулять, но не похоже. Что-то с этой красотулей стряслось.

С интуицией старого волка спорить смешно, так что доверяем Иванычу, и я, как говорится, беру под козырек.

— Очень деликатно поработай с мамой, — наставляет шеф. — Она считает дочку образцом порядочности, говорит, что та без причины не прийти домой, не предупредить, не могла. Рыдала так, что еле привел ее в чувство. Будь вежлив, вникни в детали.

— Есть, — отвечаю я. Из головы не выходит Колохатькина тема, а тут еще это дело.

— Пообщайся со всеми подругами, знакомыми, — продолжает Мостицкий. — Сегодня и начинай, один. Завтра дам тебе в помощь Кольцова, — и повернув голову к окну, словно заглядывая в него, как в будущее, произносит. — Думаю, ты ее найдешь.

Раз шеф так думает, значит так и будет, и я воодушевленно направляюсь к своему кабинету. Колохатьки ни в холле, ни в коридоре не обнаруживаю, наверно, вышел на улицу подышать. Что ж, после прерванного допроса полезно. Любовь Ивановна уже ждала меня, сидя возле моего стола. Женщина выглядела несколько спокойней, вот и хорошо. Сейчас быстро отработаем, и я еще успею допросить профессора.

— Любовь Ивановна, расскажите, пожалуйста, когда вы видели дочь последний раз? — начинаю я. — И поподробней, куда, по вашим сведениям, она ушла, с кем, когда должна была вернуться?

— Извините, забыла, как вас зовут, — дрожащим от волнения голосом переспросила Любовь Ивановна.

— Александр, — напоминаю я, отмечаю, как пересохли ее губы, и предлагаю воды. Она пьет, жадно глотая, будто хочет запить свое горе. Вспоминаю свою мамочку, и мне становится грустно. Они с Соколовской-старшей сейчас кажутся даже похожими. Мысленно желаю своей маме никогда так не горевать.

— Сашенька, — начала Соколовская, — Расскажу все, как было. Вчера Леночка позвонила мне с мобильного телефона в полдевятого вечера. — Сообщила, что собирается выезжать домой, что вызвала такси и будет через полчаса от силы. Жду час, два, а ее нет. Звоню, телефон выключен.

И Любовь Ивановна снова всхлипнула, платком вытирая глаза.

— А где и с кем она была, сказала? — уточняю я.

— Я знала с кем, — утвердительно сообщает Соколовская. — Со Славиком.

— А это кто?

— Парень ее, — поясняет мама. — Учится с ней в университете, со старшего курса. Встречаются с полгода, серьезный такой мальчик. Я уже, когда Леночки долго не было, звонила ему, раз, потом второй, а он весь вечер и ночью не брал трубку. Сегодня утром набрала, телефон тоже отключен.

Вот так-то. Начинать следует точно с этого Славика.

— Адрес его у вас есть? — спросил я.

— Если бы…. Живет где-то в центре.

Ладно, разберёмся, думаю я.

— Любовь Ивановна. Просьба сейчас сообщить мне имена и фамилии, телефонные номера Леночкиных подруг, курс и группу, где она училась, в общем, всех, с кем дочь близко общалась. Фамилию этого Славика знаете?

Дальше Соколовская перечисляла круг знакомых Лены, а я записывал информацию, предполагая, сколько мне придется перелопатить, чтобы найти нужный след. Фамилию парня мать не знала, но зато нашла в телефонной книжке номер лучшей подруги, некой Кати Павлицкой. В общем, зацепимся.

— А насколько серьезные отношения были у вашей дочери с этим Славиком?

— Он Лене нравился, — признается Любовь Ивановна. — Славик за ней красиво ухаживал, но такого, чтобы она у него оставалась на ночь, никогда не было. Я не допустила бы.

— Фото дочери в полный рост у вас есть? На том, что вы принесли, только ее лицо. Нужно фото максимально качественное. Скорее всего, мы покажем его по телевидению и расклеим на досках объявлений.

— Да, конечно, — говорит Соколовская. — Я покажу вам семейный альбом, сами выберите, какое лучше подойдет.

— Если можно. А теперь, Любовь Ивановна, нужно составить заявление. Формальность, но только после нее мы можем объявлять розыск.

Мы оформили документ, и я объявляю, что женщина может идти домой. Прошу маму Лены успокоиться, набраться терпения и не прогнозировать беду заранее. Мало ли, почему дочь не пришла ночевать? Возможно, она уже собралась выезжать, но Славик в порыве чувств убедил ее подзадержаться, остаться на ночь, влюбленные выключили телефоны….

— Что вы, — резко отреагировала Соколовская. — Я Леночку строго воспитывала. Она росла скромной, не такой, как современные девушки. Остаться спать у парня, и при этом мне ничего не объяснить, такого быть не могло.

— Может, она знала вашу реакцию, и просто опасалась, что вы запретите ей, — предположил я.

— Саша, ну вы же не маленький, — упрекнула меня Соколовская, и ее глаза снова наполнились влагой. — У вас мама есть?

Я киваю головой, и мне становится неловко перед этой женщиной.

— Если бы вы сказали, что едете домой, а потом исчезли, ваша мама бы не переживала? Вы думаете, Леночка не понимала, что со мной будет, если ее нет, а телефон отключен, только бы ее мальчику было хорошо? Я растила Лену одна, без отца, и кроме доченьки у меня никого нет. Она жалела свою мать, — взволнованно проговорила Соколовская.

— Извините, Любовь Ивановна, но мы должны проверять все версии, — признался я.

— Понимаю, — обреченным голосом согласилась мама девушки. — Пожалуйста, найдите ее.

— Обязательно найдем, — обещаю Соколовской выполнить свой долг, сообщить любую информацию о местонахождении дочери, как только что-то выясню, и прощаюсь. Мозг раздваивается между двумя делами — отыскать некоего Славика и закончить допрос Колохатько. Исчезнувшая девушка и исчезнувшие картины. И то, и другое для нас, сыщиков — смысл нашей работы. А богинями пусть занимаются религиеведы.

И я выхожу в коридор, чтобы пригласить одного такого. Аристарха по-прежнему нет, нет его и в холле, и я набираю мобильный номер. Длинные гудки оставляют меня без ответа. На что переключился профессор, если не берет трубку? Сам же торопил меня с допросом.

— Серега, — обращаюсь я к дежурному. — У меня тут заявитель был с утра. Подскажи, давно он ушел?

— Этот старик? — и Серега, сообразив, о ком я, сразу повеселел. — Так забрали его.

— Куда? — недоуменно переспросил я.

— Куда положено, — четко сообщает дежурный с ухмылкой на лице. — Пока ты ходил к шефу, а потом занимался этой мамой, приехала «скорая», вышли крепкие ребята в халатах — и привет. Забрали твоего деда в «дурку», — и было видно, с каким удовольствием Серега объявляет мне данную новость. — Тебе Мостицкий объяснял, что он псих? А ты не верил.

Ноги становятся как ватные, а волна разочарования проходит по всему телу, от мозга до пяток. Чувствую себя школьником, натупившим с детской задачкой. Вот так-то.

— Он ждал тебя здесь, нервно крутился, как тут врач и санитары заходят. Берут под руки и объясняют мне, что это душевно больной, убежавший из психиатрической клиники. Извиняются за беспокойство, но хорошо, что нашли. В общем, не парься. Потерял время, бывает.

Сергей больше проработал в органах и понимает мое состояние.

— Говорю, не бери в голову, — успокаивает он. — Этих пенсионеров половина сумасшедших, поверь мне. А если разобраться, то не пенсионеров, а вообще всех. Мне такие заявления приносили, что этот твой тип с Луной просто курит в сторонке. Однажды бабуля пришла сообщить, что инопланетяне под видом тараканов вторглись в ее квартиру с целью перемещения ее, бабки, в параллельный мир. Повторяю тебе, психов хватает. Время такое.

Связь инопланетных тараканов и времени в Серегином выводе могла бы развеселить любого, но мне было не до смеха.

— А профессор? — все же хочу расспросить я. — Что, так вот взял и ушел с ними?

— Возмущался, конечно, но кто его спрашивал. Погрузили в «скорую» и увезли. Видишь, медицина работает, а то любим говорить, что психов вообще перестали лечить, — резюмирует Серега и решает подколоть меня напоследок. — Не переживай. Подлечится, еще раз придет.

Вот тебе и Конечное Затмение. И чего я так зацепился за этого Колохатько? Нормальный человек слушал бы о ритуале, богине Луны и всемирной угрозе от неизвестного типа с улицы? Век живи — век учись.

Другая поговорка не пришла в голову, и я, чтобы не расстроиться окончательно, полностью переключаюсь на дело Соколовской. Знаю, это совсем другая ситуация. Речь идет не о мифической богине, а о живой девушке. Нужно действовать по горячим следам, и первый, кто стоит в цепочке — парень по имени Славик. Мобильник его по-прежнему выключен. Пора бы проснуться, чувак, думаю я, обед уже, если ты еще дрыхнешь, конечно. Или ты тоже попал в беду? Связываюсь с подругой Лены, Катей Павлицкой, по телефону объясняю ситуацию и спрашиваю, не знает ли она местонахождение пропавшей. Отмечаю, что Катя расстроилась, и что у нее приятный мягкий голос.

Но Кате известно то же, что и мне от Соколовской-старшей. Вечер Лена собиралась провести со своим парнем, у того уехали родители, его квартира была свободна, и он пригласил девушку к себе домой. Больше Катя подружку не видела и не слышала, зато сообщила мне фамилию парня, а также курс и группу, где он учился — то, что пока мне нужно. Спасибо, Катюша. Далее быстро выясняю адрес Славика Недельского через университет. Что ж, поехали.

Из небедной семьи этот Славик, отмечаю я, подъехав к его дому, элитному новострою в центре столицы. Поднимаюсь на нужный этаж и звоню в нужную дверь. Никто не открывает, и я решаю спуститься вниз, уточнить у консьержки. Расспрос начинается с предъявленного удостоверения.

— Сегодня не спускался, — растерянно отвечает женщина на вопрос, когда она в последний раз видела Славика.

— А вчера?

— Вчера была не моя смена.

— Дайте мне телефонный номер вчерашнего консьержа.

Связываюсь со сменщицей. Та подтвердила, что Славик приходил домой со своей девушкой, но обратно никто не выходил. Смену она передала в восемь утра. Ясненько. Остается подняться обратно, к квартире Недельского.

Когда мне надоело звонить, я стал лупить ногами в дверь.

— Откройте, полиция! — громко потребовал я. Наконец, ожидаемое случилось. За дверью послышалось отдаленное шевеление и звук неторопливых, направленных ко мне шагов.

До последней секунды я надеялся, что мне откроется следующая картина. Парень, которого оторвали от наслаждения, с виноватым выражением лица, но наполненным счастьем от долгожданной близости, медленно приоткрывает дверь, пока его любимая лежит в постели, стыдливо прикрыв одеялом юное обнаженное тело. И вскоре Любовь Ивановне придется разбираться с отдавшейся чувствам дочерью, нагрузив ее нравоучениями, Славику — обещать жениться, а мне — оформлять заявление в отказ, что и было бы счастливым финалом.

Но картина оказалась несколько другой.

Тинэйджер с одних трусах, с распухшим от пересыпа лицом стоял в дверном проеме и с недоумением уставился на меня. От него в радиусе километра разило алкогольным перегаром.

Уже обеденное время, и так несет, если пил всю ночь. Вечер удался? Пока мама подруги сходит с ума, ты выключаешь телефон и бухаешь. Чувствую, как наполняюсь злостью. Ну, я тебе устрою.

— Ленка здесь?! — заорал я, с трепетом ожидая ответа проснушегося Славика. Тот еще приходил в себя, и, донеся до замутненных мозгов смысл моего вопроса, отрицательно покачал головой. Надежда, что все благополучно, быстро растворилась в воздухе. Что ж, жаль. Работаем дальше.

— Младший лейтенант Рудный. Позвольте войти.

Я предъявляю удостоверение и прохожу за Славиком в квартиру. Отмечаю дорогую обстановку, эксклюзивную мебель, а затем вижу стоящие на полу две бутылки из-под виски. Неплохо оттянулся этот мажор, пока его девчонка исчезла непонятно куда.

— Где Лена? — не откладывая суть оперативного визита, спрашиваю я. Парень уже отошел от сна и с удивлением пытался понять, что нужно сотруднику уголовного розыска.

— Ушла, — пробормотал он, икнул, и, показалось, перегаром запахло еще больше. Было заметно, как перепившему мажору становится плохо. Но мне на его проблемы наплевать.

— Когда и куда? — жестко продолжаю я.

— Вчера…. — промычал Славик и обхватил ладонями голову. Представляю, что с его башкой сейчас происходило. Что ж ты пьешь-то столько? Я в твоем возрасте так не набирался даже в особо радостных случаях.

— Вчера вечером…. Домой уехала…. Что-то случилось?

— А ты как думаешь? Сегодня утром мама Лены подала заявление о пропаже дочери. Лена не ночевала дома.

Лицо Славика моментально поменялось. Недоумение, смешанное с тревогой, прочиталось на его опухшем лице. От услышанного парень быстро трезвел.

— Как не ночевала? — чуть заикаясь, проговорил он. — Она домой поехала. Ей больше некуда было ехать…. — Растерянность вперемешку с испугом читалась на лице парня. — Вы слышите?

— Ты ее проводил до такси? — спрашиваю я.

Славик поник и потупил голову.

— Нет, — подавлено ответил он. — Мы поругались…. Ленка быстро собралась и ушла.

— Она такси вызывала?

— Не помню, — промычал мажор и снова схватился ладонями за голову.

Внимательно рассматриваю этого типа Славика, пытаясь понять важное — ничего ли я в этом чуваке не упустил. Недельский наливает и жадно пьет минералку.

— Консьерж заявляет, что вы оба не выходили из квартиры. Как ты это объяснишь?

Он лишь жмет плечами.

— Куда она, по твоему, могла поехать? — решаю спросить я, но уже понимаю, что ничего толкового этот Славик сейчас сказать не сможет. Он отвечает, что понятия не имеет.

Сознание парня начинает проясняться, и он постепенно осознает ужас всего происшедшего. Исчезновение девушки становится для него ошеломляющим фактом.

— Найдите ее, пожалуйста, — просит он, как и Любовь Ивановна. Но именно он, Славик, видел ее последним. Ладно, отложим тебя до завтра, думаю я. Без показаний консьержек трясти его не имеет смысла, а потому, пока он похмелится, допросим их письменно. Этим и займемся.

Я оставляю Славику повестку.

— Завтра утром ко мне, — придавая голосу строгость, сообщаю я и снова спускаюсь вниз, в холл.

Консьержка, работавшая вчера, оперативно подъехала, благо жила неподалеку, и письменно подтвердила — Лену, покидавшую парадное вечером, она не видела. Ее коллега подтвердила то же, что и сказала устно — Славик из квартиры не выходил, вот такие вот факты. Ладно, разберемся.

— А система видеонаблюдения сколько времени сохраняет запись? — интересуюсь я, поднимая указательный палец на висевшую в углу холла камеру.

— Она вчера перестала работать, — сообщает сменщица и будто сама замечает некую странность данного обстоятельства. Да-да, уважаемая, я тоже его заметил.

— То есть, записей всех проходивших нет? — уточняю я.

— Нет, — чуть ли не хором ответили женщины.

— И часто с ней такие вот…. Поломки?

— Бывает, — признаются консьержки. Случайно камера не записывала вчера или нет, будем выяснять, а я фиксирую данные ответственного за видеонаблюдение охранного агентства. Дело между тем подошло к вечеру, пора в отделение. С докладом о проведенных розыскных мероприятиях я оказываюсь в кабинете Мостицкого.

— Версию с причастности этого Недельского проработать основательно, — велит он, выслушав результаты моей работы. — Завтра его допроси и бери в помощь Димку Кольцова. Он не такой быстрый, как ты, но грамотный опер, с опытом. Вместе это дело раскрутите. Дай запрос в больницы и морги. Девчонка явно попала в беду.

Шеф также одобрил подключить к поиску телевидение с показом фото Лены в эфире.

— Занимайся.

— И еще, Иван Иванович, — хочу я закрыть вопрос, еще утром казавшийся мне суперважным. Отмечаю, как испарилась его важность по сравнению с исчезновением Соколовской. — Что делать с заявлением Колохатько об угрозе Луне?

— Того, которого сегодня в психбольницу забрали? Прямо с допроса, — развеселился Мостицкий. Он был в курсе всего, что произошло в отделении, как и положено старшему. — Лицо, признанное невменяемым, не может давать показаний, следовательно, по закону, его заявление… — и Мостицкий делает мне знак, чтобы я закончил его мысль.

–…. недействительно, — завершаю я. Но странно, не чувствую при этом никакого облегчения. Казалось бы, отчего, ведь одним делом меньше?

— И на этом основании оформляешь отказ, — оглашает вердикт полковник. — Ох, Саня, говорил тебе. Только провозился с сумасшедшим. Хорошо хоть до начальства не дошло, засмеяли бы на весь город. Ладно, иди работай.

Но кое-что держит меня в кабинете старого аксакала Иваныча. Одна мысль не дает покоя.

— Иван Иванович, разрешите еще обратиться. Можно ваше мнение, как настоящего профи в сыскном деле?

— Ну давай, — благосклонно кивает Мостицкий.

— Как можно обокрасть Лувр? Музей в Париже, с высшим уровнем безопасности.

— Это ты о Моне Лизе? — усмехается шеф. — Молодец, следишь за мировой уголовной хроникой. Есть над чем поломать голову. Только, дорогой мой будущий полковник Рудный, отвечу то, что думаю. Кражи, как таковой, не было.

— То есть, как? — недоумеваю я. — Сообщили, что проникли в здание, совершили похищение….

— Рудный, ты что — больной? Ты телевизор посмотрел, где журналюги надувают сенсацию, а я в розыскном деле разбираюсь, как твоя мама в борще. Вкусный у мамы борщ?

Я признаю, да, вкусный.

— Вот то-то. А теперь подумай, как можно обокрасть Лувр?

Даже не знаю что ответить. Молча слушаю знающего Иваныча.

— Система видеонаблюдения, куча охраны, дистанционное сканирование перемещений по залу в нерабочее время, много всего. Ну как ты ее украдешь?…. Картину просто выдали. Как в магазине.

— Кому? — пораженно спрашиваю я.

— Тем, кто об этом договорился. Да, просто тихо выдали, в ночное время, чтобы, так сказать, без глаз общественности. Отключили всю систему охраны и вынесли.

Версия Иваныча пыталась уложиться в моей голове. Она была за гранью понимания, хотя может, это нормально для неопытного мента?

— Но тут в другом фишка, — рассудительно продолжал шеф. — Ты представляешь себе уровень влияния организаторов кражи? Дело сделано при участии охраны музея, а то и его руководства. Да, именно, по-другому ничего бы не выгорело. На них надавили. Шантаж, угроза, еще черт-пойми что, но те подчинились. Организаторы похищения Моны Лизы — это люди с властью огромной. Мирового уровня!…. Ох, и дела происходят в Европе. А еще любят европейцы покритиковать, как у нас развита коррупция и организованная преступность, а у самих…. — завершает на эмоциях свой спич Мостицкий. — Ладно, пусть ищут свой шедевр. У них своя работа, у нас — своя.

Я встаю, чтобы покинуть кабинет, но уже возле дверей оборачиваюсь к шефу для последнего уточнения.

— Иван Иванович…. Вы назвали меня будущим полковником. А генералом что, мне не быть?

Мостицкий смотрит на меня, как на мальчика, который хочет вырасти. И который даже согласен есть ради этого манную кашу.

— Раскрутишь исчезновение Соколовской — будешь, — напутственно отвечает он. Но выглядит озабоченным, даже грустным. — Чуйка подсказывает, что дело сложное.

* * * *

…. Следующим утром, как только мы с Кольцовым, который подключился к делу Соколовской сразу после планерки, входили в мой кабинет, я услышал.

— Александр Сергеевич, доброе утро.

Нечасто ко мне обращаются по имени-отчеству, да еще таким голосом.

Поворачиваю голову в сторону и вижу невысокую девчонку. Симпатичная блондинка с хорошей фигурой, лет двадцать. Короткое, облегающее ладное тело, платье на миг отвлекает мое сознание от оперативных задач, но выражение глаз девушки быстренько к ним возвращают. Взгляд печально смотрит на меня.

— Я — Катя Павлицкая, подруга Лены. Можно к вам?

— Да, конечно, — приглашаю я и впускаю посетительницу в кабинет. Усаживаю ее перед собой за столом и отмечаю про себя, как хорошо, что она здесь.

— Я пришла спросить…. У вас есть какие-то сведения о Лене? — с ходу уточняет она, и голубые глазки вспыхивают лучиком надежды.

— Работаем, Катя, — отвечаю я, а сам вижу, как она теребит пальчики. Волнуется. — Пока нет. Но делаем все необходимое, чтобы ее разыскать.

— Поймите, Леночка была моей лучшей подругой, — признается Катя. — Мы с первого курса вместе. Я сильно переживаю за нее, она не могла просто исчезнуть.

Голос подружки передает искренность волнения. Уверен, Соколовская доверяла ей.

— Очень хорошо, что вы пришли, — замечаю я. — Собирался вызывать вас, потому что нужна помощь всех близких Лене людей. Если сможете дать необходимую нам информацию, мы быстрей отыщем вашу подругу.

— Готова рассказать все, что знаю, — обещает Катя. От нее веет надежностью, а еще женским обаянием. За такой девочкой хочется поухаживать.

— Тогда первый вопрос, в каких отношениях Лена была с матерью?

— В очень хороших, — словно удивляясь моему интересу, ответила Катя. — Лена маму любила.

— Могла ее обманывать? Что-то не договаривать. Например, о своих знакомых.

— Что вы, Александр Сергеевич. Леночка была очень открытым человеком.

Надо проработать все моменты.

— Ну хорошо, — соглашаюсь я. — Все же, к кому она могла поехать в тот вечер, если не домой? С кем она еще близко общалась?

— Может, другой парень? — подключается Кольцов.

— Нет, Лена встречалась только со Славиком. Я бы знала. Хотя к ней часто «подкатывали»…. Вы поняли.

Еще бы не понять. Такие, как мы с Кольцовым, точно не пропустили бы красивую девочку.

— А «подкатывали» кто? Студенты?

— Ой, не только, — рассказывает Катя. — Леночка нравилась мужскому полу. С ней пытались знакомиться и мужчины постарше, в возрасте, причем небедные, но она всем отказывала. Славик ее очень ревновал.

— Ревновал, говорите? — слышу я Кольцова. Он явно зацепился за этот факт. — А как проявлялась ревность? Ссоры были?

— Славик, бывало, устраивал сцены, — сообщает Катя. — Если замечал Лену с сокурсником или еще с кем-то из парней. Он вообще вспыльчивый.

— А теперь о Славике, — продолжаю я. Хочу, чтобы инициатива на допросе шла от меня, а не от Кати или от Кольцова. — Что можете сообщить об их отношениях?

— Славик Леночку очень любил, — призналась Павлицкая. Ловлю в ее голоске восхищение, и, пожалуй, зависть, но такую себе, белого цвета.

— А она его?

— Думаю, да, хотя Лена слово «любовь» по отношению к Славику никогда не произносила, даже мне. Она очень застенчива. Говорила, что ей нравится, что мальчик хороший, только хочет все контролировать.

— В смысле? — уточняю я.

— В их отношениях. Да и саму Лену.

— А вы, Катя, Славику звонили после того, как Лена пропала? Разговаривали с ним?

— Звонила, конечно, — ответила Павлицкая. — Он подавлен, сказал, что будет сам искать Лену.

Димка Кольцов хмыкнул. Я предполагаю, в какой плоскости строится версия у моего напарника, но сам с выводами не спешу.

— А родители Славика одобряли их отношения? — поинтересовался Кольцов.

Лена несколько замялась.

— Тут сложно все, — заметила Катя. — Его папа — крупный бизнесмен, а Леночка из семьи обыкновенной учительницы. Родители Славы не воспринимали их отношения серьезно, но против не были. Мне кажется, думали, что встречается сын с девочкой, ну и ладно, пусть встречается.

— А если бы их сын вдруг заявил, что женится на Лене? — продолжает расспрос Кольцов.

— Восторга бы у них не было, — уверенно ответила Катя. — Это мое мнение, но полагаю, Славика бы отговаривали. Причем, жестко.

— Ясно.

Катя еще поотвечала на наши вопросы о других знакомых, но там зацепиться особо было не за что.

— Вы найдете Лену? — с надеждой в голосе спросила девушка после того, как я озвучил, что спасибо и она может быть свободна.

— Обязательно, — говорю я и сам отмечаю про себя, что в этом не сомневаюсь. Хотя четко и не понимаю как, но знаю, что-то обязательно поможет зацепить нужный след. Главное, сделать все возможное. И невозможное тоже.

— Вы, Катя, также, если еще что-либо вспомните, какую-то деталь, с кем Лена, возможно, недавно познакомилась или встречалась, сразу мне сообщите.

— Хорошо, — обещает она, поднимается со стула, потягивая короткое платьице на стройные ножки, а я отмечаю, что с удовольствием бы позвонил ей вечером для неформальной встречи. Когда я последний раз был на свидании, с такой нагрузкой? В этом месяце — ни одного.

— Ну, что скажешь? — бодро спросил напарник Кольцов, когда дверь за Павлицкой закрылась.

Итак, что мы имеем? Соколовская вошла в квартиру своего парня, и, по показаниям консьержей, не вышла. Даже если предположить, что они ее уход по каким-то причинам не заметили, ехать, кроме как домой ей было некуда. На быстрые контакты с незнакомыми мужчинами Лена, по мнению подруги и матери, не способна. Это если предположить, что она из дома Славика направилась куда-то в кафе — выпить бокал вина для снятия стресса после ссоры с парнем, а там познакомилась с незнакомцем….

Ссора с парнем. В ней признался сам Недельский, объясняя причины резкого ухода возлюбленной.

— Ты о Славике? — переспросил я у Кольцова.

— О нем, о нем, — повторил Кольцов. — Думай сам. Пригласил девчонку к себе домой, предки его уехали, захотел развлечься. Выпил для храбрости. А дальше все пошло не по его сценарию.

Я знал, что Димка начнет прокачивать версию с участием мажора. Мне этот Славик и самому не понравился. Инфантильный, сытый, папенькин сынок. Такие любят, чтобы им все легко давалось — и девушки тоже. А пропавшая, судя по характеристикам, могла держать его на расстоянии, это если об интимной близости.

— Соколовская скромницей была, — продолжил Кольцов, — А он начал приставать, склонять девчонку к сексу. Лена его отшила, в том духе, что не готова, до свадьбы ни-ни, и все такое. Но спермоксикоз вперемешку с алкоголем — смесь гремучая, и наш герой полез силой. Пропавшая сопротивлялась, но мажоров таким не остановишь. Им же все можно. Навалился на нее, хотел уломать, зажал ей рот, чтобы не орала, но перестарался, и девчонка того…. Не хотел, но так получилось, — завершил изложение рабочей версии Димка.

— Задушил свою девушку из-за того, что не легла с ним в постель? — версия Кольцова звучала ужасающе, и при всей ее вероятности она не укладывалась у меня в голове.

— Или убил иным способом, — настаивает Кольцов. — Потом подрасстроился, конечно, и напился.

— На отморозка этот Славик не похож, — скептически замечаю я. Димка опытный оперативник, и неудивительно, что он прорабатывает подобную версию. Есть сведения, что из квартиры Соколовская не выходила. Значит, осталась там.

— Трезвый не похож, а пьяный способен на все, — твердит Кольцов.

Я все же пытаюсь найти варианты.

— А если она еще жива и находится у него? — вслух рассуждаю я. — В бессознательном состоянии.

— Ты квартиру осмотрел? — интересуется напарник, но ответ он знает.

— Нет.

— Эх ты, тютя, — реагирует Кольцов, явно готовый меня критиковать. — Может, она мертвая лежала у него в спальне. Или в ванной.

— Или в стиральной машинке. А может, расчлененная на куски в духовке? — раздраженно парирую я. Димка перегибает палку, точно. — Сам ты тютя! У меня ордера на обыск не было. А его попробуй получи, пока нет фактов.

— Ладно, — примирительно произносит Кольцов. — Обыскать квартиру ты не мог. Но еще не поздно это сделать. А ордер получим сразу после допроса этого «красавца». Уверен, что-то мы у него найдем.

Я тем временем заглядываю в рабочий комп и нахожу в почте официальный ответ охранного агентства, объектом которого был дом Недельского.

— Охранное агентство подтверждает, что видеонаблюдение не работало в течение четырнадцати часов, — озвучиваю я ответ в электронном письме. — Как раз в то время, пока Соколовская была в гостях.

— А причина? — Кольцов соображает быстро.

— Указана как обрыв видеокабеля, — читаю я далее. Не странное ли совпадение?

— Этот тип Славик мог и кабель подрезать, — считает напарник. — Натворил делов, а потом решил замести следы. Видеозаписи нет, значит, нет доказательств, что девчонка осталась в квартире. На чем строить обвинение, если нет записей? Только на показаниях консьержек? Любой адвокат, нанятый этой мажористой семейкой, будет утверждать, что одна из них уходящую Соколовскую просто не заметила.

— Димка, да Недельский бухой был, — спорю я. — И консьержки не видели, как он спускался, а по другому кабель не перережешь.

— Позвонил кому-то, — упорно предполагает Кольцов. — Папочке-бизнесмену, например. Тот за час все и устроил. Кто надо приехал, и что надо сделал, лишь бы выпутать его сыночка. За «бабки» и не такие вещи проворачивали. Подумаешь, кабель подрезать.

Не спешу соглашаться, но мысленно должен признать, что рациональное зерно в версии Кольцова есть. Парень убил любимую девушку. Неужели все так просто?

И так мерзко. Снова представляю темное от горя лицо Любовь Ивановны, мамы Лены.

А дальше момент истины.

Допрос Недельского.

Еще перед тем, как в дверь постучали, Кольцов предложил.

— Будем колоть этого мажора. Саня, играем в хорошего и плохого мента. Ты хороший, я — плохой. Ок?

Ок.

— Только не перегибай, — прошу я напарника. — Может он, трезвый, скажет что-то вразумительно полезное. А передавишь — замкнется.

— Как замкнется, так и разомкнется. Поможем, — уверенно ответил Кольцов.

…. Он прошел в кабинет, совершенно не похожий на вчерашнего полупьяного тинэйджера. Мутный взгляд, который я запомнил день назад, сегодня был четкий, сосредоточенный.

И испуганный. Да-да, так мне показалось. Темные круги под глазами, открывавшие следы бессонницы, и он чем-то напомнил мне маму Соколовской. Чем? Причастностью к происшедшей беде, понимаю я.

— Можно?

— Присаживайтесь, — строго указываю я Недельскому на стул перед собой, настоящее «лобное место», и начинаю формальную часть допроса. Вскоре переходим к сути, и Славик повторяет вчерашнюю позицию: поссорились, куда ушла не знаю, ничего не предполагаю.

— Не слышу правдивого рассказа, — грозно вмешивается, наконец, наблюдавший до этого молча со стороны Кольцов.

— Какого правдивого? — дрожащим голосом переспросил Недельский.

— Дураком прикидываешься? — с нажимом проговаривает Димка. Сейчас начнется. — Как все было, рассказать нам не хочешь? Ну ладно.

Напарник приподнимается со стула, подходит вплотную к резко зажавшемуся Славику, и, как коршун над добычей, нависает над ним.

— Скажи лучше, дорогой мой друг, — добродушным тоном вопрошает Димка. Лицо напарника в этот момент, как для оперативника, необыкновенно доброе. — Ты куда тело спрятал?

— Не понимаю, о чем вы, — залепетал Славик. Его глаза налились краснотой, цвет лица стал еще бледней, а губы задергались. Парень явно нервничал.

— Тело Елены Соколовской, заявленной в розыск сутки назад…. — и тут Кольцов заорал допрашиваемому прямо в лицо. — Где девчонка?! Куда ты ее дел, сучонок?!

Кольцов отрабатывал программу, Славик закрутился на стуле, не понимая, на кого ему смотреть в миг такого давления — на меня или на Димку.

— Никуда… Ушла она. Честное слово, мы поругались…. Лена обиделась, сильно.

— На что? — давил Кольцов.

— Товарищ лейтенант, поверьте, я ее не трогал…. Я Леночку любил, — проговорил осипшим от нервов голосом Недельский.

— На что же тогда обиделась твоя любимая? — жестко уточняю я.

Допрашиваемый отвел взгляд в сторону.

— Мы сидели у меня дома…. И я захотел с ней…. Ну, вы поняли.

— Куда уж не понять, — ухмыльнулся Кольцов.

— Леночка была недотрогой…. У нас никогда не было секса…. Я так долго ухаживал.

— Что ж она тебе, такому ухажеру, не давала? — интересуюсь я.

— Лена очень закрепощенная, — нервно оправдывался Славик. Ему было неприятно рассказывать о своих интимных, а точнее об их отсутствии, отношениях с девушкой, но иного выхода в его положении не было. — Я думал, что в тот вечер смогу ее уговорить на это…. Не подумайте, что мне нужен был только секс.

— Конечно, — дразнящимся тоном отреагировал Кольцов. — Самые серьезные намерения.

Славик понурил голову.

— Я тогда обнял ее, полез…. сами поняли куда, а она отказала мне. Оттолкнула…. Заявила, что еще рано, что секса не будет, пока она не убедится в моих чувствах.

— И ты начал девочку насиловать, — продолжал жесткое давление Кольцов. — Решил, так сказать, убедить в своих чувствах.

— Что вы…. — забормотал допрашиваемый, а я прочитал в его глазах ужас. Почти мой ровесник, он явно первый раз в такой ситуации.

— Ага, — Кольцов тем временем ехал танком по распластавшемуся Славику. — Потащил в спальню, заломил руки, сорвал одежду…. Сильно она брыкалась? — и напарник буквально задышал в лицо трясущемуся Недельскому. Взгляд Димки был злой, но я знал, что он просто хочет додавить парня. — Напоминаю, чистосердечное признание смягчает вину.

Но тот, хоть и находился в полуобморочном состоянии, стоял на своем. Никакого чистосердечного.

— Почему вы мне не верите?…. Я обозвал ее старой девой… и еще по-другому.

— Ну и как же? — со злой иронией интересуюсь я.

Славик снова опустил глаза.

— Целкой-недотрогой…. Ленка психанула, сказала, что если мне нужно только это, то иду я лесом. Быстро собралась и ушла.

— Не хочешь признаваться. Готовься, чувак, загремишь по полной, — перешел к угрозам Кольцов. Закурил, взял продолжительную паузу, чтобы окончательно раскачать психику подозреваемого, а потом спокойно продолжил.

— Я тебе расскажу ваш сюжет. Посидели, выпили. Сначала попросил — отдаться по-хорошему, по любви. Получил от девочки отказ. Расстроился, выпил еще, разозлился, начал домогаться. От любви, конечно, кто ж спорит, — иронизирует напарник. — Изнасиловал Лену, а та пригрозила заявлением. Как же не хотелось тебе, несчастному, за такое сидеть. Попытался уговорить молчать, она послала тебя, захотела уйти, а ты решил ее остановить…. Каким способом ты убил Соколовскую?! Слышишь, отмороженный?! — и Кольцов снова перешел на крик.

Еще полчаса допроса, в котором Димка долбил мозг Славику, требуя признаться, переходил на угрозы, а Недельский лишь повторял сказанное.

— Я тебя ща отправлю в камеру к рецидивистам! — грозно вопил Кольцов. — Знаешь, как они любят таких мальчиков, как ты? Ты их любовь почувствуешь одним местом…

Славик почти плакал, но в убийстве девушки не сознавался. Я не вмешивался, а только наблюдал реакцию допрашиваемого, пытаясь сосканировать в его словах истину. Если Недельский — убийца Лены, то его выдержке позавидует отпетый уголовник.

— Ладно, — подытожил Кольцов. — Саша, оформи, будь добр, с этим «Ромео» допрос письменно, а я на часик отлучусь в прокуратуру.

— Мне надо позвонить, — уставшим голосом попросил Славик.

— Адвокату? Или папочке? — с издевкой спросил Димка.

— Отцу, — холодно ответил Недельский.

— Успеешь, — отрезал Кольцов и вышел из кабинета.

А через два часа мы — я с напарником, понятые и Недельский вошли в его дорогую квартиру. Дома, как и вчера, никого не было, и мы добрый час проводили согласованный прокуратурой обыск. Работали тщательно, пытаясь найти хоть какую-либо тень происшествия, но тщетно. Ни тела, ни следов крови. Все чисто.

— У него были целые сутки, — разочарованно шепнул мне Кольцов, когда мы осмотрели спальню. — Более чем, чтобы избавиться от трупа.

— Тогда почему нет следов? — возражаю я. — Смотри, в квартире, как минимум, с неделю не убирали.

И я показал Диме на приличный слой пыли, а также несвежее постельное белье. В принципе, для оставшегося одного дома мажора жить в сраче — нормальное явление.

Кольцов не нашел, что ответить, но свою версию не менял. Я же обратился к подозреваемому.

— Еще раз спрашиваю, такси она при тебе вызывала?

— Нет, по-моему, — подавленно произнес Недельский. Он все время, пока мы обыскивали жилье, молча сидел в кресле, обхватив руками колени, и тупо смотрел в одну точку на стенке.

— Что же ты ее в такси не посадил? — с упреком замечаю я.

И тут я понял, что этот вопрос Славик не раз задавал себе сам. Вместо ответа мажор расплакался. Громко, как девчонка.

— Это я во всем виноват, — тихо прошептал он, закрывая ладонью мокрые глаза. Он словно забыл, что сам находится под подозрением, и просто отдался переполнявшему чувству вины. Или это была актерская игра, но высшей пробы.

Димка собрался парню что-то сказать, как тут входная в гостиную дверь с шумом отворилась, и появился крепкий тип в дорогом костюме. Повзрослевшая копия Славика. Он негодующе окинул нас взглядом и буквально заорал.

— Что за шоу вы здесь устраиваете? Я этого так не оставлю! Мне пришлось срываться с отпуска, чтобы остановить ваш беспредел! — и нам пришлось слушать срочно прилетевшего спасать сына Недельского-старшего. Я объяснил ему, что мы просто выполняем свой долг, и что отработать нужно все версии, а Кольцов дернул меня за руку, мол, не обращай внимания.

— Ваш сын подозревается в причастности к исчезновению Елены Соколовской. У нас ордер на обыск квартиры, поскольку это последнее место, где видели пропавшую живой, а Вячеслав Недельский — последний, кто с ней был, — твердо объявил причину оперативных действий Димка.

— Ваша фамилия? — грозно спросил хозяин квартиры напарника.

— Лейтенант Кольцов, — спокойно ответил Димка, одновременно раскрывая удостоверение.

— Я уволю вас, лейтенант Кольцов! — брызжа слюной, завопил Недельский. От злости он, похоже, терял над собой контроль.

— А я — вас, — весело, с ухмылкой, отреагировал напарник и, как ни в чем не бывало, продолжил заниматься делом. К угрозам нам, оперативникам, не привыкать.

Недельский ошарашено посмотрел на нас с Кольцовым, потом на сына, и переключился на него.

— Я говорил тебе, чтобы ты не связывался с этой девчонкой! Втянула тебя в историю….

— Папа, перестань, — холодно перебил его Славик. Он уже не плакал, и его глаза безучастно повернулись к окну. Будто хотели увидеть в нем свою девушку.

Мы закончили обыск, Кольцов оформлял протокол, а я прошел на балкон, где нервно курил старший Недельский.

— Арестовывать вашего сына мы не будем. Но просьба, пусть Слава пока останется в городе. Могут возникнуть вопросы, поймите, мы работаем.

— Обещаю, что он явится по вашему первому звонку, — миролюбиво проговорил в ответ Недельский. Он уже казался более спокойным, но растерянным. — Только прошу вас, не надо шума, повесток и прочей официальной суеты. Я — человек известный, и не хочу огласки, поймите и меня. Уверен, что Славик ни в чем не виноват, но на его содействие в поиске можете рассчитывать. Он в этой Елене души не чаял.

Недельский больше не обвинял нас в беспределе, а размышлял о том, как коснулось его семью это происшествие. Что ж, так ведут себя и нормальные отцы, которые переживают за своих детей.

— Хорошо, — обещаю я, но задаю вопрос, ковырявший в моей голове все время обыска. — Павел Петрович. Все же, как можно покинуть подъезд, если не через холл? Консьержки показали, что не видели, как Соколовская выходила из этого дома.

— Разве что по пожарной лестнице, — с недоумением пожав плечами, сообщает Недельский-старший. — Необходимо вылезти из окна и вдоль наружной стены спуститься вниз. Только зачем ей это было нужно?

Ясно. Исчезновение Лены из дома ее парня так и осталось темным пятном. Как ночное небо, когда на нем нет Луны.

* * * *

…. А к концу дня я заехал домой к Соколовской за фотографией. Любовь Ивановна открыла дверь, с надеждой заглядывая в мои глаза, но порадовать ее пока было нечем. Она достала со шкафа семейный альбом и позволила мне самому выбрать нужное для объявления в розыск фото. Я выбрал четкий снимок, где длинноногая девчонка стояла во весь рост и улыбалась, демонстрируя свою красоту. Пролистал на автомате еще несколько альбомных листов, и вдруг взгляд зацепился за одну маленькую фотографию. Лена Соколовская, на пожелтевшей от множества лет, потрескавшейся фотобумаге. Отметив мое удивление, Любовь Ивановна пояснила.

— Это Леночкина прабабушка, Виталина Яковлевна. Вы тоже заметили, как Лена похожа на нее? Да, есть такое. Она умерла давно, дочь тогда еще была совсем маленькая. Бабушка помогала моим родителям меня растить. А этот снимок был сделан еще во время войны, когда город был оккупирован фашистами.

Где-то я его встречал.

Точно видел. Где? Почему фото привлекло меня? Мозг, как муравей, роется в событиях истории, но не цепляет нужной нити. Ладно, пора.

Уже в коридоре небольшой квартиры Любовь Ивановна снова расплакалась.

— Я как чувствовала, — проговорила она. — Зачем отпустила Леночку из дома? И день тот был, ко всему, неблагоприятный.

— В каком смысле? — тактично уточняю я.

— Неблагоприятный, когда высокая вероятность несчастных событий. День начала первой фазы Луны. Так писали астрологи, я читаю их прогнозы, — и Соколовская снова всхлипнула. — Читать читала, а дочь не уберегла.

Опять Луна. Сразу вспомнился профессор Колохатько. Может, первая фаза и на нем сказалась? Активизировала помешательство рассудка.

— Держитесь, Любовь Ивановна, — успокаиваю, как могу, на прощанье маму Соколовской и еду в отделение.

Куда дальше двигаться в поиске? Славик, скорее всего, к исчезновению девушки отношения не имеет, что бы там не твердил Кольцов. Так я и озвучил на отчете Мостицкому.

— Фото размести в новостях городских каналов и подергай остальных подруг, — озабоченно советует шеф, покручивая пальцем усы. — Версию с причастностью Недельского пока не отбрасывай, но завтра жду новую. Торопись.

А я закрываю страницу этого насыщенного и малорезультативного рабочего дня. Но знаю, что после черных полос наступают белые. И с этой мыслью я еду домой.

Раскупорив банку холодного пива перед сном у себя в комнатке, включаю телевизор. Прощелкав несколько пустых для меня каналов, останавливаюсь на Diskavery, программы которого я любил. Всегда что-нибудь занимательное, чего не видишь в суетливой городской жизни. Вот и сейчас, смотрю выступление какого-то умного очкарика-американца. Он оказывается профессором астрофизики, директором департамента в NASA, и с тоном эксперта отвечает на вопросы телеведущего о происшествиях в нашей Вселенной.

— Зрители задают вопрос, насколько реальна опасность, которую представляет метеорит «Зодиак» для нашей планеты? — с умным видом интересуется ведущий. — Всем известно, что «Зодиак» приближается к Земле и считается самым крупным небесным телом, пролетающим возле нас за последнюю тысячу лет.

— Системы расчета, которыми мы располагаем, позволяют совершенно точно определить траекторию полета метеорита и указывают, что от Земли он пролетит на абсолютно безопасной дистанции, — вещает как по заученному профессор. — Его путь будет проходить мимо Луны справа по отношению к Солнцу, и расстояние от траектории полета до спутника рассчитано нашими экспертами в 20 — 25 тысяч километров. Наши уважаемые телезрители и все граждане Земли поймут, что даже для космоса это большой запас. Таким образом, Луне тоже ничего не угрожает.

— А если вдруг предположить, что метеорит столкнется с Землей или с Луной, — не унимался американский телеведущий, явно косивший под Ларри Кинга. — Какие могут быть последствия для всех нас?

— Моделировать последствия в невероятной ситуации я бы поручил писателям-фантастам, — с добродушной улыбкой отвечает чувак из NASA, давая понять, что предположенная вероятность исключена, и они там, в звездной организации, все контролируют. — Все-таки замечу, что диаметр «Зодиака» составляет три тысячи метров, что почти в сто раз превышает знаменитый Тунгусский метеорит.

— Пожелаем «Зодиаку» счастливого пути мимо нашей планеты, — успокаивающе резюмирует ведущий, — а сейчас….

Я отключаю внимание от дальнейшего содержания телепрограммы и подхожу к окну. Поднимаю взор на ночное небо, вбирая его силу и величие скрытых им тайн. Растущая Луна приветливо встречает меня, а я любуюсь ее яркой, такой же растущей красотой. Тебе ничего не угрожает, слышишь, милая? Так говорят в NASA, и так говорю тебе я, младший лейтенант Рудный. Не угрожает, пока я с тобой.

Но свети нам, пока мы спим. А если не спим, то ищем истину в темноте.

Спокойной ночи….

Общее количество погибших в Сырецком концентрационном лагере за годы

его существования оценивается в 25 тысяч человек. Сырецкий концлагерь был местом, где содержались обреченные на смерть.

Из книги Е.Евстафьевой «Бабий Яр: Человек, Власть, История».

ЛИНИЯ ЗАЩИТЫ

Просыпаюсь под хит «To The Moon and Back» от Savage Garden, закачанный себе еще вчера

в качестве мелодии будильника, с ощущением главного события дня. Я был бы счастлив, если бы

к нему добавилось сегодня и обнаружение Лены Соколовской, живой и невредимой, но тут уж как получится. Одно же должно обязательно произойти, и я к этому готовился последние полгода, а по-справедливому, последние пять лет.

Через два часа защита моей дипломной работы. Иваныч знает, что я не включусь в служебные дела раньше обеда, с пониманием отпустил меня и пожелал успешно отстреляться, Димка пообещал, что с телевидением договорится сам, чтобы я не волновался, а я стараюсь сейчас, когда остается совсем мало времени, сосредоточиться на материале. Попивая ароматный кофе (есть не хочется, кусок не идет в горло — нервы), пролистываю страницы толстой папки. Я закончил «дипломку» еще два месяца назад, но ее содержание постоянно было со мной, создавая воображаемые картинки истории в моей голове.

И в эти минуты я просматриваю набранный текст, прокручивая сюжет великой трагедии моей родины. То, что навсегда останется кровавой полосой всемирной истории. Тема исследований глубины моря из человеческой крови и слез. Но я сознательно взялся именно за нее. Я не мог поступить иначе.

Сырецкий концентрационный лагерь. Трагедия Бабьего Яра в Великой Отечественной Войне. Как историк, я изучил отрезок событий 1942-1943 года в моем родном городе, происходивших вокруг этого знакового места, где фашисты уничтожили десятки тысяч людей. Там остались душа и тело моей прабабушки по материнской линии, Катерины Марковны. Ее забрали в лагерь фашисты в сорок втором, и оттуда она не вернулась. Именно ей я и посвятил свою дипломную работу.

— Маленькую маму, твою бабушку, спрятали соседи. Ей пять годиков было, когда бабу Катю арестовали гестаповцы, — рассказывала моя мама. — Обвинили в помощи подполью и отправили в Бабий Яр, в лагерь. Так она там и пропала, навечно.

— Хорошая тема, которая тянет даже на кандидатскую, — заметил полгода назад Орест Михайлович Полумянный, доктор исторических наук и заведующий кафедрой новой истории, когда я представил ему тему диплома для предстоящей защиты. Просмотрев содержание, он одобрительно подрезюмировал.

— За серьезный вопрос берешься, Рудный. Тема незаезженная и, на самом деле, недоисследованная, хотя и занимались ею разные специалисты. Попробуй. Я же, с твоего позволения, буду ее куратором.

И я попробовал. Сто двадцать шесть страниц вордовского текста, двести тридцать копий фотографий несчастных людей, которые связали навсегда свою судьбу с этим местом.

Местом, увековечившим смерть.

Я три месяца, перед тем, как уйти в оперативники, прорабатывал тему. Получив доступ к архивам, ознакомился с сотнями документов. Не ленился, разыскивая материалы, оставленные людьми, чудом выжившими в аду концлагеря и получившими новое рождение после побега или освобождения. Погрузился в чужие воспоминания, доверенные на бумаге потомкам, об ужасах, сотворенных с моими соотечественниками времен Второй Мировой. Покрывался потом, читая о жестоких деяниях оккупантов. Осмысливал поступки и ощущал волю к жизни тех, которых фашисты насильно затолкнули в очерченный круг смерти. Немногим удалось обратно перешагнуть черту этого проклятого круга. На их показаниях я и построил свое дипломное исследование.

И, конечно, хотел зацепиться за след судьбы прабабушки Кати, но тщетно. Ни в каких материалах не удалось отыскать упоминаний о ее участи. Поглощенная Злом жизнь молодой девушки, к счастью оставившей после себя жизнь своих потомков.

Когда я подошел к университетской аудитории, где через полчаса должны были начаться защиты студентов, то ощутил, как повеяло статусностью предстоящего испытания. Сегодня предстояло доказать, что мы достойны знать свою историю. И почетный диплом историка найдет его обладателей.

И меня, безусловно. В том, что защищусь, я не сомневался, но хотелось, чтобы комиссия по-особому оценила титаническую, как мне самому казалось, работу. Выделила ее из других. Да, я тщеславен и борз, да, я хочу быть первым во всем! Что там говорить, остальные ребята взяли темы полегче, накатать которые можно было, не отрываясь от компа. А между тем мандраж нагло закрался мне за шиворот и в коленные чашечки, и тихо нашептывал в мозгу: «Эй, чувак, ты сильно крут, да? Ну-ну».

Началось. Один за другим в аудиторию заходили и выходили сокурсники с удовлетворенными лицами. Наконец….

— Рудный!

И я оказываюсь перед дипломной комиссией, почтенно, как совет старейшин, восседавших посреди комнаты. Воздух пах строгостью ее величества Истории, и я глазами очертил свое место — на стуле перед командой ученых в костюмах. Кто же передо мной?

Во главе стола, как и полагается, Полумянный, затем два профессора — один наш, другой из Академии наук, и еще некто, совершенно незнакомый мне ученый. Тоже из Академии?

— Прошу вас, — получаю я приглашение от своего куратора Ореста Михайловича начинать доклад.

Я собрался с духом, и тут ощутил прилив вдохновения, такой нужный в эти минуты. Месяцы, потраченные на дипломный проект, впечатления от мысленного нахождения с узниками концлагеря, переживания за их судьбы — все это вместе дало мыслям уверенный толчок.

Оглашаю тему исследования, в которой звучит концлагерь Бабьего Яра, и читаю на лицах комиссии одобрительную оценку. Им это интересно, понимаю я. Готовлюсь начать доклад по сути, только открываю рот, как слышу голос с самого края стола напротив.

— «Роль человеческого самопожертвования как сила выживания узников Сырецкого концентрационного лагеря» — так полностью звучит ваша тема, — проговаривает твердый, медленный голос с нерусским акцентом. Его обладатель, неизвестный мне член комиссии, уставился на меня внимательным изучающим взглядом из-под стекла очков. Я ответно обращаю внимание на него.

Темно-коричневый костюм недешевого кроя, строгий галстук, и такие же строгие глаза, оценивающе-пытливые, будто смотрят сквозь меня и весь мир. Аккуратная бородка придавала этому ученому интеллигентный вид, сочетавшийся с крепким спортивным телосложением. Лет под сорок, похож на уверенного, преуспевшего в жизни мужчину. Иностранец, точно.

— Совершенно верно, — подтверждаю кивком я процитированное им.

— Так вот, — продолжает на ломанном русском вопрос иностранец. — Странное название для научной работы. Я так понимаю, что вы исследовали историю концлагеря Бабьего Яра. Это трагедия, оставленная нам предками для детального изучения. Но история должна изучать факты. А у вас название звучит как идеология.

Он с ходу меня упрекает в формулировке названия, пытаюсь сообразить? Хорошо знает русский, этот иностранный тип, отмечаю я. Несмотря на акцент, будто всю жизнь на нем говорил. И чего он пристал?

— Почему как идеология? — сразу упираюсь я ответным вопросом, а выражение лица Ореста подает мне сигнал, что «брось возражать, лучше объясни, не выпендривайся».

И Полумянный, как палочка-выручалочка, вмешивается сам.

— Саша, это господин Эрлих Розенкранц, магистр истории из Мюнхенского университета, — вежливо представляет иностранного гостя мой научный руководитель. — Наш коллега из Мюнхена изучает Великую Отечественную войну и сейчас приехал сюда, потому что как раз занимается научным исследованием по немецкой оккупации территории Украины. Господина Розенкранца заинтересовал твой дипломный проект, и он был приглашен в комиссию по защите.

— Да, я узнал о теме работы, и захотел ознакомиться с ней подробней, — подтвердил немец, а я уловил в его взоре огонек любопытства.

— Саша, объясни, пожалуйста, уважаемой комиссии и господину Розенкранцу, что конкретно являлось объектом исследования в проекте, — переводит в конструктивное русло начало доклада Полумянный.

— Конечно, — любезно отвечаю я, давая себе установку успокоиться. — Объектом исследований дипломного проекта являлись именно факты….

Вся изученная мною картина событий в Сырецком концлагере выстроилась перед глазами, будто я перенесся туда по линии времени. Ощущаю, как быстрей застучало сердце в догонку к лившимся потоком словам.

–….Факты человеческой помощи, которую заключенные концлагеря оказывали друг другу. Факты, когда они погибали из-за стремления спасти ближнего. Факты, когда они готовились к смерти, но влюблялись в последние дни своей жизни….

Чувствую, как завожусь, объясняя магистру смысл своего исследования.

— Очень хорошо, — одобрительно отзывается на презентацию проекта немец. — Замечу, что вы проделали большую работу, — указывает он жестом на дипломную папку. — Но в чем ее роль? Сформулируйте, пожалуйста, ее значение для истории.

Розенкранц будто готовил вопросы заранее, так четко и настойчиво они у него звучат.

Мне остается лишь дать ответ. Тот, который был тоже готов заранее, и который я давал себе сам. Только не думал, что мне придется его озвучивать здесь. Совершенно не ожидал. Я замялся, но на секунду, не больше. Или даже на миг.

— Я попытался на примерах поведения узников концлагеря доказать, что личность, оказавшись в смертельной ситуации, включает только лучшие человеческие качества, — твердо произнес я. И добавляю. — Способность противостоять злу, создавая добро.

— Человек может включать и худшие качества в смертельной ситуации, — с легкой усмешкой возразил Розенкранц. — Он может предать или струсить.

Немец что, хочет меня засыпать на защите? Но я выдержу свою линию защиты, дружище, мысленно обращаюсь к нему, а вслух говорю другое.

— Сильный человек никогда не поддастся худшим качествам, — спокойно парирую я. — Моя работа о сильных людях, господин Розенкранц, и в этом ее значение для истории. Ее, историю, делают именно сильные.

— А слабые? Куда деваются они? — с холодным скептицизмом уточняет немец. Замечаю удивление членов комиссии нашему внезапному диалогу, и вот мой ответ.

— Слабых история быстро забывает.

Мне вдруг становится легко на душе, нервы окончательно успокаиваются, а состояние наполняет ощущение собственной правоты. Ученый из Мюнхена молчит, и я обращаюсь ко всем присутствующим.

— Уважаемая комиссия, готов отвечать на все остальные вопросы.

Я получаю их один за другим, и даю ответы — уверенно и со ссылкой на конкретные источники фактов. Про то, как родственники узников подбирались к стенам концлагеря, невзирая на строгие запреты охраны, чтобы передать немного еды. И как они гибли от пуль бдительных и бездушных охранников, перебрасывая буханку хлеба через колючую проволоку. Про то, как некоторые делились с больными своим скудным пайком. Как одни, отвлекая внимание фашистов, прикрывали своим телом попытки побега других. О жертвах, на которые приходилось идти, оказавшимся в пекле Бабьего Яра.

— Позвольте вопрос, — вдруг отозвался немецкий магистр. — У вас с материалах упоминается девушка по имени Мария. Вы описываете факты, когда она без медикаментов и каких-либо медицинских средств лечила умирающих.

— Совершенно верно, господин магистр, — подтверждаю я. — У меня есть основания утверждать, что заключенная Мария, фамилия которой осталась неизвестной, обладала целительским даром. Иначе она не могла бы оказать реальную помощь.

— Меня интересует, — повторяет вопрос немец, — из каких источников вы взяли о ней информацию?

— Я опирался на показания узников, спасшихся в результате побега из лагеря в марте сорок третьего. Их я обнаружил в материалах архива НКВД СССР по делу Бабьего Яра, куда мне был предоставлен доступ по запросу университета. Копии допросов есть в исследованиях.

— Если можно, подробней, — попросил Розенкранц.

— Две девушки упоминали о Марии и о ее даре, когда она одними руками снимала боль и восстанавливала силы тем, кто в этом нуждался. Также подтверждение о данной заключенной я обнаружил и в допросе охранника лагеря, арестованного следователями специальной комиссии.

— А кто спасся в том побеге? Есть их фамилии? — живо интересуется Розенкранц. Предполагаю, что его текущая научная работа каким-то образом пересекается с моей дипломной, иначе не объяснить подобный интерес. Ладно, интересно — получай.

— Тогда удалось убежать трем девушкам и двум парням. Фамилии беглянок и фотографии двух из них есть в материалах работы. На странице восемьдесят пять.

Розенкранц быстро находит нужную страницу. Там текст и пять фотографий — две женских и три мужских.

— Показания вот этих девушек? — уточняет немец. Я раскрываю материалы диплома и тоже в свою очередь смотрю на фото.

Одно из них производит на меня впечатление, и я завороженно прикипаю к нему глазами, словно вижу в первый раз. Потеет под мышками. Как я его не запомнил? Ведь сканировал, когда готовил текстовую часть.

Теперь я узнал его.

Фото из альбома семьи Соколовской. Девушка, похожая на Лену. В тексте работы оно черно-белое, вот почему я не идентифицировал его в альбоме Любовь Ивановны. Читаю внизу под снимком то, что Розенкранц на секунды раньше меня произносит вслух.

— «Берестянная В.Я.» Это одна из спасшихся узниц?

Виталина Яковлевна, вспоминаю я упомянутое мамой Соколовской имя. Вот это совпадение! Прабабушка исчезнувшей Лены была в Сырецком концлагере и сбежала, став героиней моего «дипломника».

— А вторая девушка на фото? — интересуется немец.

— Она также проходила как свидетель преступлений фашистов. Ее фамилию я в работе не указал, но она есть в архивах следствия по Бабьему Яру.

— Вы говорили, была еще третья, — замечает Розенкранц, и, оторвав взгляд от текста и фото, внимательно смотрит на меня.

Как щепетильно он все отмечает и запоминает.

— Была, по рассказам беглецов. Но следователи комиссии ее не допрашивали. Девушку просто не нашли, и в материалах работы, соответственно, нет и ее фамилии.

Розенкранц удовлетворенно кивает, и я понимаю, что от него отстрелялся.

Есть вопрос и у профессора Ташкова. Надеюсь, так, как немец, он меня «грузить» не будет.

— Александр. В работе вы также упоминаете об Иване Кузьменко, игроке киевского «Динамо», участнике знаменитого «матча смерти». Насколько достоверным следует считать ваше утверждение, что Кузьменко расстреляли при его попытке заступиться за девушку, а не со всеми остальными арестованными в августе футболистами, как зафиксировано в официальных источниках?

Профессор Ташков — известный в университете фанат футбола, и трагическая судьба киевских футболистов, защищавших на поле спортивную честь Родины, не могла оставить его равнодушным. И он внимательно прочитал, а не пролистал мою работу. Благодарю его за это, а в ответ докладываю.

— По материалам допросов нацистов действительно Кузьменко был расстрелян вместе с другими игроками «Динамо». Но мне удалось обнаружить письменные воспоминания очевидцев, выживших узников, которых немцы увезли в Германию перед ликвидацией концлагеря. Их свидетельствам я склонен доверять больше, и они опровергают утверждения охранников. Это признания двух разных людей, ставших прямыми свидетелями убийства Кузьменко, когда он спас некую девушку от издевательств фашистских надзирателей.

— Хорошо, у меня нет вопросов, — удовлетворенно произносит Ташков и добавляет. — Отличная работа, студент Рудный.

А я думаю, что Ташков, как историк и как любитель футбола, не раз представлял себя в роли игрока в матче с фашистскими футболистами. И мысленно, как Иван Кузьменко, забил в ворота врага решающий гол.

— Присоединяюсь к мнению коллеги, — объявляет Полумянный и усмехается мне. Немец что-то записывает в книжечке и оставляет меня без отзыва.

А я понял, что все подошло к концу. Невидимый камень, разрывая веревку, слетает с души к моим ногам, и я мысленно, с облегчением подпрыгиваю вверх.

Я получаю высшую оценку по дипломной работе, а Ташков интересуется о моем выборе дальнейшего жизненного пути.

— Рассчитываю, что знания историка помогут мне в милицейской службе, — отвечаю я, и действительно уверен, что оперативник должен быть образованным и эрудированным человеком. Как же иначе раскрывать сложные и запутанные преступления?

— Жаль, Саша, — все же заметил Полумянный. — Я подумал бы на твоем месте о карьере ученого. Но, в любом случае, в добрый час.

Мне желают успешного пути, и я — с большой радостью и с небольшим сожалением — готовлюсь покинуть стены родного университета. Уже собираюсь выходить из аудитории, как вдруг раздается последний вопрос.

Точнее, обращение.

Магистра Розенкранца.

— Только запомните, Александр. Сильные люди — не те, кто любыми способами стремятся выжить. Это как раз удел слабых. Сильные те, кто не боятся умереть.

Твердая, назидательная и странная мысль уверенного в себе человека. Я не понимаю ее, но также не согласен с ней.

— Вы правы наполовину, господин Розенкранц. Да, не боятся умереть, но должны жить. Пока живет человечество в вечной борьбе со Злом.

— Любой вечной борьбе приходит конец, — замечает немец, будто объявляет такую же вечную истину. — Желаю вам не успеть разочароваться в вашем юношеском идеализме, — с легкой улыбкой выдает он странное пожелание, и в его голосе я сейчас почти не ощущаю иностранного акцента.

Мы встречаемся с ним глазами на прощанье, и я читаю в них нечто сильное, значимое, но непонятное уму. Глубина знаний и бездна вопросов одновременно. Признаю, что интересный тип, этот немец, и жаль, что мы больше не встретимся. Я перехожу от теории к практике, навстречу милицейским будням, прощаюсь с почтенной комиссией и оставляю аудиторию.

* * * *

…. Звуки клубной музыки усиливают настроение, когда я отправляюсь к танцполу. Ритм охватывает меня, поглощает и бросает в зал, как на амбразуру, расслабляя тело и заряжая мозги. Ноги и руки создают движения посреди бешено танцующей толпы, и я сливаюсь с ней и с ее нетрезвым, но искренним желанием прожечь эту ночь.

— Саня, ты же сегодня с нами? — позвали меня одногруппники после успешной защиты. Идея отметить получение диплома — супер, и мне хотелось быть вместе со всеми, несмотря на вагон оперативных дел. Я поехал в отделение, где Мостицкий сразу поинтересовался результатом, а услышав ответ, одобрительно пожал мне руку и по-отцовски хлопнул по плечу. Затем я убедился, что Кольцов все решил с телевидением по розыску Соколовской, и сразу вызвал еще нескольких знакомых Елены на завтрашний допрос. Поработал до вечера, разгребая текущие задачи, а оттуда направился прямо в ночной клуб. Там собралась погудеть моя группа.

Пришли почти все. Мне было приятно отдыхать с теми, с кем учился плечо к плечу все пять лет. Холодное пиво, обсуждение планов на будущее, смех на прикольные шутки, обнимашки с девчонками-одногруппницами. И, наконец, оно, чувство конца беззаботной юности. Что за ним, за этим концом, и начало чего, предстояло найти каждому. Но я свою беговую дорожку, похоже, выбрал.

А пока я всего лишь танцую. Рядом дергается Вовка, а еще Олечка Сенцова влекуще виляет бедрами и улыбается мне яркой, игривой улыбкой. Вспоминаю, что вроде бы у нее есть парень. Хотя, может, на сегодня, по случаю защиты свой милой он получил отгул, и Олечка ищет, так сказать, альтернативу? Улыбаюсь одногруппнице в ответ, подбираюсь близко и охватываю ее талию. Она не против, и я ответно чувствую теплые ладони на своих плечах.

— Завел себе подружку? — интересуется Сенцова, я отрицательно качаю головой, она одобрительно кивает, и мы дальше танцуем. Простреливает мысль, не приударить ли сегодня за Олькой, а голова быстро раскладывает по данному варианту все «за» и «против». Потом мы оказываемся за столом, где уже разместились прочие одногруппники, и поглощаем пиво (парни) и мартини (девушки) под тосты о завершении учебы. Беседа устремилась в планы на будущее. Вовка собирался остаться ассистентом на кафедре (с мозгами у парня все в порядке), некоторые начали работать в коммерческих структурах, пару девчонок отправлялись работать учителями в школу, в общем, кто-куда. Я же признался, что продолжу работать в органах.

— Саню ждет слава Шерлока Холмса, — добродушно отреагировал Вовка.

— Будет знакомый сыщик по блату, — отозвался кто-то с пацанов.

— Саша, мужа мне отыщешь? — деланно хлопая ресницами, шутит Танька, симпатичная пухляшка с четвертым размером. — Смотри, не отыщешь — сам женишься.

Группа смеется над шуткой, и правильно делает. Настроение отличное у всех, и у меня в том числе. Знаю также, что неизвестно, когда мы, вчерашние студенты-историки, еще соберемся так вот вместе. Мне будет их не хватать.

— Ага, дождешься, — отзывается на Танин прикол Олька. Девушка сидит у меня на коленях, чисто по-дружески, разумеется, и незаметно для всех (она так думает) щекочет мне спину кончиком пальца. — Саша сперва себе жену найдет.

— Что-то ты сегодня к Сане липнешь, — с ухмылкой посмотрев на нас, реагирует Танька. — Пользуешься тем, что Владика рядом нет?

Владик — это Олькин парень, знаю я, но пусть он будет спокоен, уводить девчонку у него я не собираюсь. Дел и без этого хватает.

— Давайте, ребята, выпьем, — переключая внимание, приглашает Вовка, и все поднимают бокалы. — За то, чтобы каждый нашел то, что ищет. Ура!

— Ура! Виват! — закричали все, и звон посуды, смешанный с брызгами алкоголя через край, усиливают антураж вечера, бодро уходящего в ночь. Я прихлебываю пиво и взвешиваю перечень задач на завтра, мысленно отдавая себе приказ не опьянеть.

Уже завершался мой медленный танец с Сенцовой, когда я зачем-то повернул голову в направлении входа в зал. От входа будто дунуло освежающим ветром, мне показалось, я покрываюсь льдом, и одновременно таю, впечатленный объектом своего внимания.

Она стояла в проходе, будто в зал ей совсем не нужно, и смотрела на меня. Стройная, тоненькая фигурка, темное платье до коленок, русые, распущенные длинные волосы и яркие, выразительно светящиеся в темноте глаза. Взгляд удивительный, одухотворенный и шепчущий мысль, которую я пытаюсь поймать. Потому что знаю — ее мысль обращена ко мне. Музыка замолкает, и я останавливаюсь, не сводя с девушки глаз.

— Что ты там увидел? — сразу интересуется Оля, но меня спасает Вовка, подскочивший к нам, как только танец окончился.

— Я краду у тебя Олечку, сыщик Рудный, — сообщает он и приглашает одногруппницу на следующий медляк. — Не найдешь потом — сам виноват.

Но я уже не слышу реплики товарища. Включается композиция Энигмы «Why», которую я очень люблю, а необычная посетительница по-прежнему не сводит с меня глаз. Она пришла одна, отмечаю я, рядом с ней никого, и мне лишь остается гадать, чем я привлек такую красоту.

И я собираюсь получить ответ. Ноги сами направляются к ней, пока голова подбирает слова для желанного знакомства. Ну вот, девушка передо мной, совсем близко.

С этого расстояния она еще невероятней. Ее линия губ едва заметно раскрывается в приветственной улыбке.

— Позвольте пригласить вас на танец, — произносит мой язык, пока я пытаюсь включить образ мачо, хотя в этот момент больше похож на деревянного истукана. Она протягивает мне руку, и мы проходим на край танцпола. Моя ладонь ложится на девичью талию, и чувствую, как ее пронизывает женское тепло.

— Вы здесь одна? — уточняю я, пытаясь завязать беседу, пока мы плавно движемся в медленном танце.

— Одна, — признается девушка и, качнув головой, рассыпает золотистые волосы по тонким плечам. Изумительное зрелище, ради которого стоило ждать весь вечер.

— Давайте познакомимся, — продолжаю свою программу я. — Как вас зовут?

— Тебе не нужно звать меня, Саша, — вдруг с легкой улыбкой произносит незнакомка. — Когда будет нужно, я сама к тебе приду. Вот как сегодня.

Я оторопел от этих слов. Теряюсь, но лишь на миг, а затем концентрируюсь, чтобы раскусить эту красотку. Кто она и откуда знает мое имя? По телевизору меня еще не показывали.

— Мы разве знакомы? — вопрошаю я, улыбаясь в ответ, а она молчит, создавая эффект тайны. — Хотя признаю, тебя бы я не забыл. Выглядишь незабываемо.

По виду моя ровесница. Где мы с ней могли пересекаться? В университете? Точно бы ее запомнил, если бы видел раньше.

— Нет, это наша первая встреча, — сообщает девушка, подтверждая мою правоту. Хотя понимаю, что одной загадкой становится больше.

— И чем я ее заслужил? — пытаюсь шутить я, а она кладет мне руку на плечо. Я наслаждаюсь исходящим от девушки ароматом и молю, чтобы танец нескоро закончился.

— Тем, что тебе сейчас трудно, — серьезным тоном говорит незнакомка. Она странная, признаю я, но меня вдруг перестает удивлять происходящее. Я словно ждал такого.

Ждал ее.

— Ты права, — так же серьезно отвечаю я. Мне хочется ей открыться, рассказать все, что скопилось на душе за последние дни. — Я работаю в полиции и сейчас расследую дело о пропавшей девочке, которая зашла в один дом, а обратно не вышла. Она не вышла из дома, а я зашел в тупик.

— Так выходи из тупика, Саша, — спокойно советует девушка. — А выйти из дома можно по-разному. И не по своей воле.

Она толкает мне оперативную версию? Кто она, эта невероятная незнакомка? Ощущение влечения к ней набирает силу, одновременно натыкаясь на порог неведомой тайны. Музыка затихает, и я уже прокручиваю следующие ходы для завязки знакомства, как тут девушка резко отдаляется от меня.

— Мне пора. До встречи, Саша, — звучит ее голос, как прощальный улетающий звон.

— Ты уходишь? — теряюсь я, перебирая варианты решений ее остановить. — Я провожу тебя, — но она лишь отрицательно качает головой и поворачивается в сторону выхода.

— Мы еще увидимся? — лишь остается спросить мне. Знаю, что не хочу ее отпускать.

— Если будет нужно, — обернувшись, произносит она. И добавляет снова удивившие меня слова.

— Поспеши. Ей нужна твоя помощь.

Свет женских глаз отдает мне прощальный посыл, и девушка быстро покидает зал. Я стою, провожая взглядом ее след, а рядом мигом появляется Вовка.

— Саня, ты чего тут заскучал? Может, тебе возвратить Ольку? Так я могу, мне не жалко.

— Как она тебе? — задумчиво спрашиваю я товарища, кивая в сторону выхода.

— Олька? Внешне — секси, а в остальном не знаю, мы еще не спали вместе, — смеется одногруппник.

— Да я не о Сенцовой, балбес ты, — раздраженно наседаю я. — Я о девчонке, с которой только что танцевал.

— Не знаю. Не видел я с тобой никакой девчонки.

Оборачиваюсь к Вовке и смотрю на него, как на пьяного. Но отмечаю, что так же он смотрит на меня.

— Ну, извини, не заметил, дружище, — оправдывается товарищ. — А если она так тебе понравилась, то чего отпустил?

Он прав. Почему не настоял, чтобы проводить? Встретил интересную девушку и протупил.

— Бывает, — тихо, с досадой бормочу я. Но тут же беру себя в руки и хлопаю товарища по плечу. — Идем, еще по бокалу.

— Вот это другое дело, — весело реагирует Вовка, и мы идем к нашему столику.

* * * *

— Разыскивается Соколовская Елена Андреевна, одна тысяча девятьсот девяносто шестого года рождения, уроженка города Киева…. Была одета в синее платье…. Всем, кому известно местонахождение девушки, просьба…. — слышу я утром объявление в программе новостей, и надеюсь, что благодаря телевидению шансы отыскать Лену увеличиваются. Пью кофе, свежесваренный заботливой мамой, и оперативно отхожу от ночного гульбища. Отсыпаться и отлеживаться нет никакой возможности.

— Продолжаются следственные мероприятия по розыску похищенной Моны Лизы из музея Лувр в Париже. Источник МВД Франции проинформировал о задержании начальника охраны музея по подозрению в причастности к преступлению. Его показания не разглашаются, но картина Да Винчи по-прежнему не найдена….

Это уже международные новости, и констатирую, что французские коллеги тоже не особенно продвинулись в своем деле. А прав оказался Иваныч, предположивший, что охрана участвовала в похищении. Старого волка не проведешь.

Конец ознакомительного фрагмента.