Жар-птица

Александр Верт, 2020

Девы огня давно прячутся в сказочных лесах. Говорят, что заполучивший такую в жены, обретет огненный дар и могущество, оспорить которое не сможет никто. Вот только незадачливым искателям силы не рассказали, что птица примет только истинную пару. А сердце огненной птицы никогда не ошибается. Исходники обложки с сайта shutterstock.

Глава шестая, в которой живет истинный ужас

День в лесу был ясный, но чем дальше в лес уходила черная дорога, вокруг нити ложившаяся, тем больше Булат упрямился. Станет на тропе, бьет копытом, фыркает, дальше идти не хочет, топчется на месте и все тут.

Добромир его не гнал, не бил сапогами по бокам, погладит по шее, вздохнет тяжело и скажет:

— Я тоже идти туда не хочу, еще и перстень этот, будь он неладен, но надо, Булат. Ты же не оставишь меня одного на этой тропе?

Булат фыркал недовольно, воздух бодал ушами, но снова делал шаг, потом даже переходил на галоп.

Когда клубок уменьшился вдвое, и дорога свернула в густой, совсем потемневший лес, где энергия темная сгущалась так, что перстень хотелось сбросить, в стороне вдруг замерцал огонек. Как завороженный Добромир на него засмотрелся, сон свой вспоминая. Хотелось свернуть ему с пути, броситься вперед к огню этому, но разум говорил, что нельзя с пути сходить. Клубок Ягарин тогда укатится прочь, а без него дорогу к Кащеятусу не найти.

«А если она там? Если это жар-птица?» — спрашивал он себя и головой качал от негодования.

«Какая птица? Да если бы она в этих краях бывала, Ягара бы точно о ней знала. Ее это лес, а горы — Кащеевы, не может здесь птицы быть», — отвечал он себе.

Булат делал еще шаг и, чувствуя его сомнения, останавливался, фыркал вопросительно, и тут же сомнения обуревали Добромира вновь.

Он озирался. Ну точно пламя где-то там, в лесу, на поляне!

«Охотники это привал устроили», — говорил он сам себе, а рука во сне обожженная снова болеть начинала.

Клубок почуял заминку, назад вернулся, взвизгнул гневно, на дороге прыгая, точно сам сейчас в чернь какую обратится и на него накинется.

— Иду, — обреченно сказал Добромир и, дернув поводья, позволил Булату сделать шаг, только все равно озирался на мерцающий далекий огонек, не представляя даже, как для него с этим перстнем душа самой магии искрится.

Вздыхал и шел во тьму густую как туман. Пару шагов во мрак и стук копыт зазвенел эхом. Не тропа под Булатом оказалась, а каменная дорога кривая, древняя, с колоннами, разбитыми меж сухих деревьев.

«Неужто тут когда-то была настоящая дорога? Неужто прямо с гор?» — думал Добромир, поднимая глаза и видя снежные вершины уже совсем близко. Они нависали над лесом, словно снег грозились весь сбросить и замести дорогу вновь.

Только подумал об этом Добромир, как посыпались снежные хлопья, как вздрогнули горы от рева, как грянул гром, а на вершину взобрался змей крылатый. Шею огромную выгнул, заревел в небо. Птицы лесные всполошились, разлетелись ввысь, с веток вниз нестройным роем летучие мыши сорвались. Окружили Добромира, крыльями хлопают, глазами красными сверкают, но близко не подлетают — видать, перстня боятся.

Булат дернулся, на дыбы встал, едва назад не рванул, но одернул его Добромир, велел строго:

— Угомонись. Конь ты богатырский или трус подплужный, а Булат!?

Голос уверенный, а у самого сердце едва в пятки не падает от зловещего хлопанья крыльев. Еще и завыло что-то во тьме.

— Ничего нам не будет, Булат, — заверил он коня, сам уже ни во что не веря. — Надо только потерпеть.

Булат не верил, ухом дергал, но шагал вперед по черной дороге.

Покружили летучие мыши, а как вой волчий почуяли, так и разлетелись. Гроза гремела где-то над горами, но уносила ее вдаль, а змея крылатого на вершине уже не было.

«Почудилось, что ли?» — подумал Добромир и тут же о змее забыл — впереди красные огни безумных глаз пылали, и волк рычал совсем рядом.

Вышла навстречу ему красноглазая стая огромных призрачных волков, таких могучих, что их глаза красные, кровью налитые, над головой Добромира возвышались.

Рычали волки, скалились. Кровь живая по их клыкам текла и, хоть тела их были призрачны, не верил Добромир, что монстры эти головы не откусят, коли захотят.

— Все хорошо, Булат. Идем, — говорил Добромир, сам себя уговаривая, а Булат слушался и чинно делал шаг, будто не в диком лесу по страшной дороге шагал навстречу тварям из самых жутких сказаний, а по городской улице, чтобы народ на его могучую грудь мог посмотреть да хозяином полюбоваться.

— Молодец, Булат. Ты действительно настоящий конь богатыря, — хвалил его Добромир, когда волки отступали.

Скалились, дорогу кровью заливали, но отступали в тень.

Затихал лес, а потом ухала в темноте сова. Хлопали крылья, и лязг цепей о камни доносился с гор.

— Мать честная, куда же я иду? — вслух прошептал Добромир и тут же сам от ужаса поводья дернул.

На дорогу вышел он! Упырь самый настоящий! Болотный, прогнивший.

— А-а-а-у-а, — промычал он, остатками руки у шеи собственной махая.

— Храните меня духи дня, — шептал Добромир, стыдливо выдыхая.

Мерзости такой он никогда не видывал, а полугнилой оживший труп не унимался.

— Ву-а-га-ра, — мычал он, хлопая себя по шее.

— Слушай, будь человеком, отойди с дороги! — взяв себя в руки, сказал Добромир. — Не могу я дать тебе по шее, но мне проехать надо.

— Ага-рар, — возмутился упырь, но отступил в сторону, зато цепи явственней загремели.

Дорога к самой горе подступила, а у подножья кости свалены, черепа, руки, крылья, лапы — все в единую кучу.

— Крепись, Булат, — попросил Добромир.

Конь фыркнул недовольно, справедливо сообщая, что крепиться тут явно надо не ему. Не думал Булат, что с кольцом Добромир видит много больше, чем Булат мог представить, что не туманные облака к ним выходили, не бродячий путник, да и вокруг не птицы кружили. Даже грохота цепей Булат не слышал, только редкий шум падающих камней да труху заснеженную у подножья.

Добромир же видел истину и едва в седле держался, когда дорога свернула в ущелье, где по камням мохнатые пауки ползли, размером в доброго теленка.

«Если я отсюда вернусь, то точно никогда не стану бояться Гадона, прямо из штанов его вытрясу да посохом отцовским по голому заду перетяну, чтобы неповадно было!» — ругался мысленно Добромир, крепче поводья сжимая.

Темные тени за спиной сгущались, подбирались к нему, во что-то превращались, зловеще над головой вырастая. Меч хотелось выхватить да обернуться, разрубая все, что там есть, но он только зубами скрипел, видя, как по камням ползут раздутые слизни и пожирают нерасторопных пауков пастью с тремя рядами острых клыков.

Нить вдруг под ногами Булата оборвалась, и тот встал, потоптавшись на месте. Впереди был горный тоннель, внутри которого мерцал свет, слишком низкий, чтобы проехать верхом. Пришлось Добромиру спешиться. Взял он поводья, хотел повести Булата за собой, но тот заупрямился, дернул его обратно, еще и головой покачал, мол, не иди.

— Не могу. Должен я, — сказал Добромир. — Тебя могу оставить, да только как ты тут один?

Булат голову уронил и поплелся за хозяином следом в полную тьму.

Свет весь исчез, стоило сделать шаг. Под ногами что-то хрустело. Вокруг стонало, кричало, выло, но не видно было ничего, а Добромир шел, поводья сжимая, но даже стука копыт по камням не слышал, разве что собственные сапоги странно шуршали и хлюпали, будто то по соломе, то по грязи ступали, а потом свет резко ударил в глаза.

Добромир рукой от него прикрылся, моргнул и поразился.

Он стоял на каменной площади перед замком огромным, светлым, со знаменами синими, но никого рядом не было, один Булат такой же растерянный.

Делать нечего, пошел Добромир к замку, по лестнице поднялся к огромной двери, взялся за кольцо в драконьей пасти из металла светлого, постучал им по растопыренным когтистым лапам. Звук вышел глухой и прерывистый. Эхом по замку раскатился, но никто не поспешил ответить.

Подождал Добромир, прислушался, на Булата обернулся, снова постучал, а дверь возьми и откройся перед ним сама. Скрипнула и приоткрылась. Он толкнуть ее хотел, а она вдруг распахнулась, будто не из тяжелого камня была, а из тонких досок да ветер легкий мог ее потрепать.

Шагнул Добромир в светлый холл, стал оглядываться. Точно дом заморских королей! Картины тканые на стене. Статуи атлетов, словно колонны потолок держат, а по крутой лестнице вниз неслось чудище!

Такое, что Добромир попятился. Пес огромный, трехголовый мчался вниз, ушами хлопая. Слюна с клыков метровых во все стороны летела.

— Прости меня, мама, за такую короткую жизнь, — прошептал Добромир, к самой лестнице пятясь.

Против такого монстра и меч не поможет, и тот при Булате остался.

Простился Добромир с жизнью, зажмурился, а тут голос громогласный раздался:

— Церба, стоять! — велел он.

Пес остановился, если он, конечно, был псом, и только самой слюнявой центральной мордой хлюпнул.

— Наш гость не намерен с тобой играть, — уже тише сказал тот голос, и хозяин его вышел на свет.

Кащеятус собственной персоной, в черном сюртуке, потрепал страшного зверя по подставленному уху и улыбнулся Добромиру странной, зловещей и все же добродушной улыбкой с заметными клыками.

— Добро пожаловать в мой дом, царевич, — сказал он.

— Почем знаешь, кто я? — поразился Добромир.

— По крови твоей, по крови. Ты как раз к обеду. Разделишь со мной трапезу. Идем, а то скучно мне тут одному. Цербуша, иди, погуляй во дворе, только коня не трогай, он — не твоя забава.

Цербуша — громадина трехголовая метров пяти в холке — радостно поскакала во двор, повизгивая так, что горы дрожали.