Дух свободы

Александр Верт, 2020

Пока весь мир следит за событиями в Республике Беларусь, сами белорусы каждый день принимают страшное решение: остаться дома или выйти на мирный, но всегда опасный протест. 16 августа 2020 года в Минске прошел общегражданский марш за свободу, и эта книга о тех, кто на него пошел и почему. Текст содержит одиночные нецензурные выражения и упоминания насилия, без которых все написанное здесь было бы враньем.

Дух свободы

Еще подъезжая к Минску, Кирилл набрал Витю — своего лучшего друга. Тот появлялся в чате только смайликами уже третий день, и это было как-то странно. Телефон при этом оказался вне зоны действия сети.

— Вот же, — шикнул он, ему трудно было уже сидеть на месте столько времени и делать вид, что ничего не происходит.

Девятого, выходя из участка голосования, он как раз посмотрел на Витю и сказал:

— Блин, а скажут же, что он набрал семьдесят процентов.

— Да ну, не-е-ет, — протянул Витя, закурив. — Это слишком, каких-нибудь шестьдесят.

— Поспорим? — почти весело сказал тогда Кирилл.

Они, как два физика, любили точные цифры и спорить тоже любили, а теперь было совсем не смешно, потому что спор бы состоялся, если бы не пришел Сергей и не спросил про фотки, дескать, есть ли шанс сфоткать бюллетень.

— Есть, — тут же ответил Витя. — Там шторка закреплена с одной стороны, но стол она прикрывает.

— Не забудь, что фоткать надо две стороны, а то ты можешь, — сказал Кирилл ему вслед.

Потом они ждали друга, отходили подальше от школы, где был участок, на ходу кивая ребятам из независимых наблюдателей, которые сидели на стульях, на крыльце, раскладных, словно они тут на рыбалке. Главное было показать им белые браслеты на руке, чтобы они знали, кто тут за кого голосовал. Те кивали и делали записи. Называется — крутились, как могли, в свободной правовой стране. На «Голос»^[6] фотки отправляли уже с Сережей, отойдя от участка как можно дальше, а то мало ли.

Это самое «мало ли» витает в воздухе уже больше месяца.

— Не поеду в центр, а то мало ли?

— Давай не будем в центре встречаться, а то мало ли?

— На проспекте? О нет! Я не хочу, а то мало ли?

И почему тогда это самое «мало ли» никого по-настоящему не пугало, а так только по мелочи, и не важно, что автозаки выстраивались в колоны в городе, а ОМОН^[7] бродил по улицам. Теперь даже вспоминать это было страшно.

Мало ли, в мирное время в центре республики, и вот теперь у Вити недоступен телефон, у Вити, который с ним не расставался и всегда заряжал.

«Ты там хоть жив?» — написал Кирилл тому в личку, потому что в голову полезли действительно страшные мысли.

«Жив, конечно. Хуй я помру, пока мы режим не свалим», — ответил Витя, хоть и не сразу, а ведь раньше он не матерился, особенно в сообщениях. Интеллигент ведь.

«А я приехал»

«Молодец», — как-то странно ответил друг и, пока Кирилл думал, исчез из сети.

Самому Кириллу было и обидно, и стыдно, что он все это время не был в Минске, мать еще в день выборов почему-то насела, что срочно надо починить крышу в доме в деревне.

— Какая разница? Зачем сейчас? — не понимал он, но она просила, и отец настаивал, вот он и согласился, а теперь ехал назад с отцом и нервно стучал телефоном по колену.

«Починил крышу, да видимо не ту», — подумал Кирилл и поежился, видя, как в сторону центра опять поехала колона автозаков. Эти темно-зеленые машины уже никого не удивляли и даже не пугали, только внутри что-то сжималось, и кулаки сжимались сами так, что Кирилл чуть телефон свой не раздавил.

— И когда это началось? — спросил задумчиво отец Кирилла, глядя на эту колону.

— Когда? С цепи солидарности^[8], — рыкнул Кирилл, — хотя нет, раньше и это наша вина.

— В смысле? — не понял отец.

— В прямом, ты ведь все понимаешь! Ты же из Минска меня увез, чтобы я никуда не пошел, потому что знал, что что-то будет, и вот оно есть!

Мужчина потупил взгляд, но ничего не сказал, зато Кирилл эмоций своих постыдился. Да, он хотел с друзьями пойти и посмотреть протоколы комиссий на ближайших участках, но он сам по-настоящему не верил, что все обернется так, вот и уехал, даже на сообщение Сережи, что, мол, говорят, интернет отключат, не обратил внимания, не поверил, посмеялся.

«Ну бред же. Это же во вред государству», — подумал он, а интернет все равно отключили, а крыша чинилась.

— Извини, — сказал он отцу.

— На самом деле ты прав, — сказал пожилой осунувшийся педагог на пенсии. — Мы сами ему это позволили.

Кирилл ничего на это не сказал, только телефон закинул обратно в рюкзак. Больше всего его пугало, что друзья почти ничего не хотели говорить о происходящем. Приедешь — поговорим, — говорили они с тех самых пор, как появился интернет, они-то первое время вообще думали, что дело просто в деревне, живет-то в ней три старика и собака, может, и сеть тут такая себе, никогда хорошей не была, а тут совсем упала. Бывает.

«У нас все бывает, а потом хрен найдешь, где конец», — мысленно ругался Кирилл, глядя на последний автозак.

У дороги уже были люди, опять с шарами, цветами и лентами. Кириллу было даже стыдно им махать не потому, что он не с ними, а потому, что сейчас мать наверняка заплачет и скажет, что он не должен никуда ходить, что она не выдержит, если с ним что-то случится, а она действительно не выдержит, и отец тоже. Соврать им и сказать, что он никуда не пойдет, а потом, если что случится, его и искать не начнут сразу.

«Театр абсурда»^[9], — думал Кирилл и едва не вздрогнул, когда отец внезапно ударил рукой по рулю, сбрасывая скорость до двадцати километров в час, как шутили в Минске — единственной разрешенной скорости по новым правилам движения.

— Уроды, — внезапно вырвалось у мужчины, но, глядя, как загудела толпа у дороги, как разномастные женщины машут руками, приветствуя его, как своего, перестал злиться. — Ты собираешься сегодня на Марш за свободу? — спросил он.

— Откуда ты знаешь про марш? — удивился Кирилл.

Он уже как-то привык, что протест объявили телеграммным, а всех, у кого его нет, вычеркнули из списка участников, потому что всеми управляют кукловоды, только те почему-то то с России, то с Украины, то с запада, хотя когда это Лукашенко в своих речах не путался в показаниях? Это уже никого не удивляло, да и всерьез его слова уже никто не воспринимал. «Овцам», «наркоманам», «безработным» и «проплаченным»^[10] уже хватило слов и оскорблений сполна.

— Мне друг звонил, сказал про марш, спрашивал, приеду ли я.

— А ты?

— Сказал, приеду, но, мол, не знаю, пойду ли. Опасно же, а теперь точно пойду, — сказал мужчина и, улыбаясь, помахал последней женщине в колоне, явно «самой продажной» старушке с тростью и цветами.

Кирилл посмотрел на нее с сочувствием, понимая, что сейчас народ прикрывается женщинами^[11], почти как щитом, и не ясно, как долго это будет работать. Ощущение, что в любой момент могут начать стрелять, Кирилла не покидало, хотя он был далеко, но успел насмотреться таких видео, что волосы на затылке шевелились, а о молчании СМИ и говорить не стоит. На улицах Минска взрывы, а в новостях радостно сообщают, что мы готовимся к Дожинкам^[12], это ли не издевательство?

— Фэйки всякие там в интернете пускают, — говорит президент и хочется разбить телевизор, только бы он уже умолк.

«Да, фэйки, а мы идиоты, мы не знаем своих улиц, не узнаем своих знакомых и, вообще, мы — „овцы, наркоманы, тунеядцы“ — права не имеем думать, знать, понимать. Господи, да хватит врать!» — хотелось кричать Кириллу, но он молчал, боясь нервировать отца, а тот вдруг про Марш за свободу сам говорит.

— Я хочу на Марш, — признался Кирилл. — Нет, не так, я должен быть там.

Отец ему только кивнул. От этого разговора о политике, которого они оба избегали, внезапно стало легче, даже как-то спокойней, особенно Кириллу.

«Если отец того же мнения, то мать можно будет убедить», — решил он.

— Мне же это… звонили, спрашивали, в городе ли я.

— Кто? — удивился Кирилл.

— Ректор… урод.

— А ты?

— Сказал, что в деревне. Это он что, меня на этот провластный митинг звать собрался, что ли?! — ругался отец, действительно ругался, хотя это для него было совсем несвойственно.

— Или хотел запретить идти на Марш, — пожимая плечами, сказал Кирилл. — Это же типа нормально решать, куда мы идем и что говорим. За нас даже решили, кто у нас президент.

— И не говори, — выдохнул отец.

— Кстати, ты за кого голосовал?

— За Тихановскую, и мать за нее голосовала. Я вообще не знаю ни одного человека, кто за него голосовал.

— А я знаю, — вздохнул Кирилл, — ребенок силовика областного масштаба.

— Ну и бог с ним, просто не восемьдесят процентов, совсем не восемьдесят. Ну написал бы он себе каких-нибудь пятьдесят три, я бы может и поверил, но восемьдесят.

— Мы победили коронавирус^[13], — отмахнулся Кирилл.

— И то верно, — вздохнул мужчина, продолжая неспешно двигаться в сторону родного района, самого тихого за всю историю протестов. — Сообщения о событиях на родных улицах были только двенадцатого числа, когда появился интернет и протесты стали мирными, хотя говорили, что кого-то в тот день еще даже задержали, схватили и уволокли в одну из тех вон темно-зеленых машин.

— И все это на наши налоги, — тяжело вздохнул отец, будто они с Кириллом думали про одно и то же. — Ну бьют, издеваются…

— Людей на провластный митинг возят^[14].

— И не говори. Слушай, а есть у нас что-то на районе? Я бы еще мимо толпы проехал, да как бы погудел, а то… аж трясет от злости.

— Я понятия не имею, все новости про площадь и митинг, — пожал плечами Кирилл.

— Много там едет?

— Ну с Могилева вот пишут — пустые автобусы катятся.

— Невидимая поддержка бесценна, — пошутил мужчина, но все равно сделал петлю, чтобы проехать по самой оживленной улице района, а там действительно оказался женский ряд, совсем небольшой, все явно к Маршу готовятся.

— Валя! — вдруг воскликнул отец Кирилла и ударил по тормозам, увидев у дороги свою жену.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Сайт, созданный для дополнительного честного подсчета голосов.

7

Отряд милиции особого назначения

8

18-го июня 2020 года в Минске на проспекте Независимости выстроилось больше трех тысяч человек в живую цепь на тротуаре в знак протеста в связи с арестом одного из кандидатов в президенты Виктора Бабарико и его сына. Отдельно надо сказать, что люди стояли на дистанции друг от друга, не мешали даже пешеходам. Машины в поддержку подавали звуковые сигналы, иногда люди хлопали. Часть людей было задержано. Это была первая, но не последняя цепь. Но это было не настоящим началом проблемы, например, Сергей Тихановский уже был арестован, и его арест можно найти в сети и полюбоваться его разумностью.

9

Убедительная просьба от автора, запомните эту фразу и вспоминайте всякий раз, когда вам захочется подумать, что такого быть не может. К нашему ужасу, мы тоже о многом так думали, но оно происходило прямо у нас на глазах.

10

Все эти слова так или иначе звучали в адрес народа от главы государства с экранов государственных СМИ.

11

12-го августа 2020 ход протестного движения резко переменился, потому что на улицу вышли женщины. Первые женщины с цветами появились на Комаровском рынке, их было немного, около тридцати человек, но это подхватили сотни женщин Минска, а затем и всей страны. Уже к концу дня тысячи женщин собирались у дорог, чтобы остановить силовой разгон протестующих, что происходил с 9-го по 11-ое число.

12

Ежегодный фестиваль-ярмарка, который проводится в конце уборочной.

13

Так заявил Лукашенко Александр Григорьевич, и это, как всегда, показали в новостях госканалов.

14

16-го августа на площадь Независимости со всей страны привезли людей.