Призрачные шаги безумия. Дневник откровений Полины П.

Александр Васильевич Топчиев

Середина 90-х. Благополучная семья – мама, папа, восемнадцатилетняя дочь выпускница. Все меняется, когда маму насмерть сбивает автомобиль. Отец уезжает в рейс, оставляя дочь одну с недееспособной бабушкой. Девушка влюбляется во взрослого парня, который, пользуясь горем, приобщает ее к наркотикам. Случайна эта череда событий, или кто-то продумал все до мелочей?Основано на реальных событиях. Все имена, фамилии вымышлены. Все совпадения случайны.

Глава 2

8 мая

Вчера они ушли. Сколько терзаний я перенесла. Боль в каждой клеточке тела. Невыносимая. Но это капля в море по сравнению с душевными страданиями… Шприц на столе. Только протяни руку, и закончатся мучения. Выходила на улицу, буквально выползала. Погода была, несмотря на месяц май, холодная. Я тряслась от холода и ломки. Пришлось зайти в дом. Здесь тепло. И шприц на столе. Я последовательно выполнила инструкции ублюдка. Не попала в вену. Небольшой синяк. Снова попробовала. Мутная ядовитая жидкость ручьем потекла по вене, заполнила правый желудочек. Сердце ёкнуло, когда он сжался, наполняя легкие темной кровью. Толчок — и обогащенная кислородом и ядом кровь из аорты понесла заполнять капилляры тела. И вот я снова живой человек. Надолго ли?

Позвала бабушку обедать. Целый день просидела на террасе. Ночью спала плохо.

Сегодня я снова живой труп. Искорка надежды, что придет Олег, мы с ним вместе преодолеем эту беду, и будет все хорошо. О другом думать даже боялась.

Стук в дверь. Сердце замерло. Олег? Никто не заходит. Снова стук. Я побежала к входной двери. На пороге стоял Кочан.

— Разреши войти? — спросил он.

— Заходи, — сказала я на выдохе. Столько боли было вложено в это слово.

Мы прошли в комнату.

— Где Олег? — спросила я.

— Олега больше нет.

— Что с ним? — я схватила его за ворот рубашки и начала трясти.

— Для тебя его больше нет, — с ударением на каждом слове сказал Кочан и толкнул меня. Я отлетела к стенке, больно ударилась головой и сползла на пол.

— А теперь слушай меня. Та дурь, что вы с Олегом употребляли, качественная. Чувствуешь, какая у тебя ломка? Она дорого стоит. Тебе расплачиваться и за него, и за себя. Ментам и отцу ничего не говори, если хочешь увидеть его живым. Вчерашняя доза — это презент. За следующую будешь платить. Я знаю, что у вас есть деньги, украшения. Неси сюда, будем оценивать.

Я залезла в шкаф, достала коробку с драгоценностями. Поставила на стол. Кочан перевернул коробку, вытряс украшения и начал пересматривать. У меня замирало сердце. Каждая вещь была подарена папой маме или мне. И все это уйдет какому-то отморозку. Он сложил все обратно в коробку.

— Теперь неси деньги. Все, — сказал он.

Я принесла всё, что оставлял папа. Кочан пересчитал.

— Хорошо, считай, ты расплатилась за себя и Олега. Я с тобой не прощаюсь, — он повернулся и пошел к выходу.

— Постой, Кочан, а дозу? — выкрикнула я.

— Я же сказал, что за нее надо платить. Что ты можешь предложить?

— Я не знаю…

— А я знаю, что ты хочешь предложить. Но это не ко мне. Это — на панель. Но я тебе этого не советую. У тебя еще будет возможность получать то, что тебе надо. Береги папу. Все, я пошел.

— Кочан, миленький, дай дозу, — я стала на колени, обхватила его руками.

Он остановился.

— Ну, пожалуйста…

— Я же тебя предупреждал, — Кочан ногой резко ударил в грудь. Бросил шприц мне под ноги и ушел.

Не знаю, что со мной произошло. Еще недавно я была человеком. А теперь за дозу я готова лизать ему ноги как собака. Лишь бы на время стало легче. И мне не стыдно. Куда делась девичья честь, и какой толчок мне нужен, чтобы вернуть все назад?

8 июня

Прошел месяц, столько всего произошло. Я изменилась. Как будто не тридцать дней, а столько же лет пролетело и мне сейчас не восемнадцать, а сорок шесть. Или пятьдесят шесть. Физически и морально я состарилась. По крайней мере, так кажется. Мудрее ли стала? Не знаю. Хочется думать, что так. Писать не было сил, но главное — не хотелось. Недавно произошло событие — жизнь преподнесла сюрприз. Напишу все по порядку. Мысли так и просятся перенестись из головы на бумагу.

По числам писать не буду, потому что не помню. Какая-то череда полусна-полуяви. Пыталась анализировать события, произошедшие после внезапной перемены поведения Олега и появление Кочана. Кто Олег — ловелас, прожигающий жизнь за счет таких дурочек как я, или у них спланированная схема заманивания в сети дурмана? Верила и до сих пор считаю, что любовь с Олегом у нас была взаимная и во всем виноват Кочан. Он страшный человек, и вообще, человек ли? Мне кажется, это воплощение дьявола на земле.

Большую часть времени проводила на террасе или на окне, ожидая Олега. Но вместо него приходил Кочан. Как же я его ненавижу. Недавно мне объяснили, что многие даже с одной дозы героина садятся на иглу. Наверное, я одна из них. Негодяй этим воспользовался. А сейчас думаю, что он приносит какую-то дрянь дешевую, потому что облегчение приходит ненадолго, а страдаю я постоянно.

Боюсь смотреться в зеркало. Не узнаю себя. Не девушка, а какая-то больная женщина. Худая, но не стройная. Кожа дряблая. Нет, не как у старухи, но все же. Что делать дальше?

На днях приходила Светлана Григорьевна, классный руководитель. Стояла под воротами, звала меня. Зайти не решилась, наверное побоялась собаки. У нас обычная дворняга Шарик, сидит на цепи в дальнем углу двора. Гавкает когда взбредет. В этот раз желание полаять у него было отменное. Выйти к учительнице я постеснялась. Сердце бешено колотилось, так соскучилась, несмотря на то, что отношения с ней были не очень хорошие. Дорогая Светлана Григорьевна, ты пришла! Слезы катились ручьем. До дрожи хотелось выскочить, прижаться к ней. Знала, что не выйду. Как покажусь ей такая? Внутренняя борьба была невыносимой. Кусала губы до крови. Заметила это, только когда она ушла. Почувствовала боль. Вытерла ладошками лицо. Посмотрела — с них капала слегка красноватая жидкость. Видимо, слезы смешались с кровью из искусанных губ. Пошла к умывальнику.

Дрожь постепенно проходила и в то же время накатывалась злость. Не знаю почему, но радость от прихода учительницы сменялась ненавистью. На нее, себя, на весь мир. Приходила она, ну и что — это ее работа. А на меня как на человека ей наплевать. Всем до меня нет дела. Никому я не нужна…

С бабушкой мы так и не сблизились. Она плохо слышит, забывает, постоянно в комнате пропадает.

Шарик для меня стал близким другом. Только дверь открою, он уже выскакивает из будки и приветствует лаем. Подойду к нему, поглажу, расскажу о судьбе своей нелегкой. А он будто понимает. Смотрит грустным взглядом. Когда есть силы — отвязываю его, бегаем друг за другом, дурачимся. Общение с Шариком, наверное, самые светлые куски моей текущей жизни. А она темная, как рассвет поздней осенью, когда уже что-то видно, но небо пасмурное и льет дождь, бьются брызги о стекло, будто слезы.

Когда приходит Кочан, наступает беспросветная тьма. Он вынес практически все из дома. Даже шикарные шторы унес. Завесил окна газетами, побрызгал белой краской на стекла, наверное, чтобы снаружи можно было подумать, что ремонт идет. Из кухни все вынес, оставил несколько тарелок, сковородку да старые кастрюли. Мебель вывозил ночью. Грузовик заезжал во двор и какие-то мужики грузили товар в кузов. Наконец, остались голые стены, которые Кочан из баллончика с бурой краской нанес странные узоры.

Не заходил только к бабушке. За это ему благодарна. Она ведь не при чем. Объясняла ей происходящее как могла. Не знаю, верила ли она мне. Смотрела грустным взглядом и уходила в комнату.

Потом за дозу он вынес последнее — мою кровать. Бросил на пол тряпки. Старое одеяло, рваное покрывало, застиранные простыни. Спи, говорит, на этом, заслужила. Было очень обидно. Зачем он меня унижает?

На следующий день, как обычно, появился Кочан.

— Чем сегодня расплачиваться будешь?

— Не знаю, — ответила я.

— Тогда я ухожу, — сказал он.

— Дозу дай.

— Я не шалава, чтобы давать. Ха, ха, ха, — неприятно то ли засмеялся, то ли ухмыльнулся он. Я продавец. Торгую дурью.

— Что мне теперь делать?

— Ну, вот ты и докатилась, что продать нечего. Если только себя. Кому ты сейчас нужна? Выглядишь хуже «плечевой» проститутки. Хорошо, давай попробуем, может в деле ты ничего. Пошли.

— Проходи, я в туалет схожу.

Вся ненависть накопилась во мне и сжалась пружиной, которую я еле сдерживала, чтобы не дать ей разжаться, сметая все на своем пути. Проходя мимо, зашла на кухню, взяла нож в правую руку. Я вцепилась в него так крепко, что, кажется, никакая сила не могла разжать ладонь. Опустила руку с ножом в карман.

В комнате возле окна спиной ко мне стоял Кочан. Услышав шаги, обернулся.

— Показывай товар, — усмехнулся он.

Я распахнула халат, оголяя грудь. Глаза его заблестели.

— Трусики снимай.

— Нет.

— Стесняешься?

— Да, — солгала я. На самом деле у меня не было и тени смущения. Мысли заняты тем, как бы подонок не догадался о ноже.

— Хорошо, я сам, — он опрокинул меня на одеяло. Но не грубо, почти нежно. Неужели вид моего тела его возбудил?

Он стянул трусики. Руки его мелко дрожали. Приспустил брюки и повалился на меня. Попытался раздвинуть мне ноги. Не получилось. Я их крепко переплела. Левой рукой обняла Кочана за шею и впилась в его губы горячим поцелуем. Он расслабился. В глазах у меня потемнело от ненависти. Я вытащила правую руку и со всей силы ударила его ножом. Метила в спину, но удар пришелся в плечо.

— Ты что, сука, — вскочил Кочан. Рукав тут же пропиталась кровью. — Какого хрена лежишь, помоги рубашку стянуть.

Я рванула ее за ворот обеими в разные стороны. Пуговицы вереницей посыпались на пол. Разорвала рукав. Темная кровь стекала по его телу и на полу стала образоваться лужица.

— Вену, что-ли повредила. Посмотри, — сказал Кочан.

— Не знаю, — осмотрев порез, сказала я. — Может, сбегать к соседям, чтобы скорую вызвали?

— Ты что, дура? Скорая ментам сдаст. Сложи рубашку в несколько слоев и затяни рану покрепче.

Он оперся о стену, я завязала ему рану. Кочан и достал сотовый телефон с торчащей из него, как маленький сучок из дерева, антенной (в середине 90-х связь стоила дорого и была редкостью, олицетворением богатства и крутизны — прим. авт.). Кое-как набрал номер, что-то пробормотал в трубку. Вскоре сполз по стенке на пол. Лицо его было белое, как стена. Я стояла, как оглушенная. Из ступора меня вывел скрип тормозов у двора. Вошли два парня, взяли Кочана под руки и выволокли из дома. Из окна я увидела отъезжающий джип.

К вечеру мне стало плохо. Крутилась на полу всю ночь.

В последующие дни никто не приходил. Что с Кочаном, не хотелось и думать. Я была рада, что он или его дружки не появляются. Решила, если не умру от ломки, то брошу колоться и начну заново жить. Конечно, к экзаменам меня не допустят, придется учиться в выпускном классе еще год. Почему я раньше не понимала, как хорошо ходить на занятия, общаться, гулять, любить. Раньше обижалась из-за каждой мелочи, раздражалась, нервничала. Жизнь протекала как бы стороной. Сейчас все это кажется раем. Хочу вернуться назад, в прежнюю жизнь. Хотя бы ползком, сдирая кожу до мяса, ломая ногти, продвигаясь по сантиметру, сплевывая сгустки крови вперемешку с землей.

Нужно выжить. Несмотря ни на что. Сердце нестерпимо болит. Колотится молотом, будто хочет разорвать грудь. Внутренности выворачивает. Кажется, что каждая клетка тела пытается разорваться. Сильно хочется пить.

Ночью началась рвота. Вскоре замучила жажда. Кое-как доползла до кухни. Нашла банку, набрала воды. Тут же меня стошнило. Не помню, сколько прошло времени, пока я не догадалась пить маленькими глотками или просто смачивать губы. Не заметила, как впала в забытье.

…Я ходила по полю, собирала одуванчики. Присела, сплела из них, как в детстве, венок. Поднявшись, увидела маму. Надела ей на голову венок, дальше пошли вместе. За нами увязался Шарик, радостно виляя хвостом. Долго шли молча. Стало темнеть. Впереди появилась ветряная мельница. Обдуваемая ветерком, она махала руками-крыльями, будто приглашая войти. Я остановилась, а мама продолжала идти. Открыв скрипучую дверь, она зашла в башню. Шарик заскулил и побежал прочь. Ветер подул со страшной силой, едва не сбив меня с ног. Крылья мельницы набирали бешеные обороты. Стало страшно.

Вдруг из отверстий башни потекла красная жидкость.

— Мама, мама, — закричала я и побежала к мельнице.

Дверь не открывалась. А жидкость подтекала уже до самой земли. И тут мелькнула ужасная мысль — это кровь.

— Мама, что же ты наделала? — кричала я.

Кровь, капая на землю, превращалась в красные фишки. Я хватала их и засовывала в карманы… Откуда-то послышалась музыка. Обернувшись, увидела сияющее разноцветными огнями здание казино. Ноги будто сами повели меня в ту сторону. Вошла. Возле игровых столов толпились люди. Я подошла к рулетке, которая медленно крутилась.

— Девушка, вы ставить будете? — спросил крупье.

— Что? — не поняла я.

— Фишки. У вас в руках.

— А, да, — промолвила я. Увидела, что держу их в руках, положила на стол. Достала и те, что были в карманах.

— На что ставите?

— Не знаю.

— Ставь на зеро, — противно прокаркала в ухо какая-то старуха.

— На зеро, — послушно сказала я.

— Ставки приняты, ставок больше нет, — объявил крупье.

Стрелка замедляет ход. Оборот. Кажется, останавливается возле нуля. Какое там, проехала, делает еще круг. Замирает возле зеро и… перемещается на одно деление.

— Вы проиграли, — крупье сгребает к себе фишки.

— Нет! Нет!

…С криком подскочила и разрыдалась. Плакала долго. Когда слезы высохли, стала всхлипывать. Как ни странно, но становилось легче. Я осмотрелась. Какой кошмар в доме! Встала и пошла дрожащими ногами на кухню (хотя ночью могла передвигаться только на четвереньках). Наполнила ведро водой, взяла тряпку и начала смывать с пола бурые пятна засохшей рвоты и крови. Это оказалось не так-то просто. Как только участок пола высыхал, на нем проявлялись разводы. Сил хватило на половину комнаты. Пот стекал ручьем. Я свалилась на импровизированную постель из грязного белья. Боже, как оно воняет. Нужно все перестирать. Хотя вначале надо себя привести в порядок.

Отдохнув, поплелась в ванную. Чудотворные струи воды казалось, смывали грязь не только с тела, но и с души. Не знаю, сколько стояла. Время остановилось. Вечность — когда время никогда не заканчивается? Если это так, то хотелось бы находиться в таком нереально благодатном состоянии, что невозможно описать. Заслужила ли я его? Столько нагрешила за месяц. Если бы не смерть мамы. Нет, это не оправдание.

С другой стороны, за что мне такая участь? Совсем запуталась в мыслях. Сейчас бы в церковь, свечки поставить. Хорошо, что крещенная. Не помню, как проходило таинство. Малюткой была. Но крестик есть. Точнее, был. Кочан сорвал его вместе с серебряной цепочкой. Господи, прости меня, грешную. И накажи его. Мама говорила, что нельзя желать зла ближнему, нужно всех прощать и даже любить. Как можно любить таких, даже не нахожу слов для описания, людей? Не понимаю. Простить, наверное, можно, но любить… Спросить бы сейчас маму. Она, наверное, подсказала.

Мне захотелось есть. Кажется, стала приходить в себя. Нашла старую одежду. Джинсы, рубашку. Остальную Кочан вынес. И мою, и родительскую. Какая красивая песцовая шубка была. И пальто демисезонное. И платья.

Ладно, что горевать. Все в моих руках. Жизнь продолжается. Или начинается. Ощущение, будто заново рождаюсь. Выползаю из мерзкого липкого кокона, сплетенного каким-то чудовищем. Из головы не выходит кошмарный сон. Будто монстра послали мне из выдуманного кем-то неземного мира.

15 июня

За неделю убрала дом. Запахло свежестью. Да и я стала лучше чувствовать. Решилась выйти за калитку. Прохожие внимания не обращают. Поздоровавшись, прошла мимо соседка тетя Вера. Интересно, она ни о чем не догадывается, или в своем кругу обсуждает меня, нашу семью, строит предположения, делится ими с подругами? Наблюдает со стороны, как в детективном фильме. Так спокойнее. Наверняка видели меня с Олегом. Замечательный повод для сплетен: «Какая хорошая девочка была. Примерная. Это мама ее держала в узде. А в душе она шалава. Только свободу почувствовала — и на тебе — показала себя во всей красе».

Прошлась по улице. Закружилась голова. Пришлось вернуться. До чего я себя довела. Нужно делать ежедневные прогулки. Сначала во дворе. Вечером, когда стемнеет, чтоб меньше кто видел, выходить на улицу, привыкать к пространству. Хочется проведать Маринку, узнать, что в школе происходит. Вдруг к экзаменам допустят, не придется еще год учиться. Как только легче станет, схожу.