Граф Соколовский и таинственный социалист

Александр Васильевич Свистула, 2017

Дом графа опустел, жизнь в нём остановилась. Кажется, закончилось время громких расследований, славных побед, дуэлей, шумных собраний. В эти хмурые дни за помощью к своему другу и наставнику обращается молодой следователь. Надежда раскрыть преступление всё слабее. И если граф Соколовский откажет в помощи, то его друга ждёт понижение по службе и перевод из Санкт-Петербурга. Чем закончится их разговор? И не лишился ли ещё своих способностей знаменитый сыщик?

Глава вторая

Выстрел

— Александр Константинович, граф Соколовский, и Борис Михайлович Матюшкин, судебный следователь.

Прихрамывающий слуга с неподдельным почтением оглядел графа, всем своим видом олицетворявшего истинного петербургского дворянина. Из-под чёрного старомодного сюртука тянулся вверх стоячий накрахмаленный воротник. Он был настолько высок, что подпирал щёки, аккуратно проходя меж треугольной тёмно-русой бородой. Длинные пальцы графа поправили соскользнувшую прядь волос, тщательно зачёсанных назад. Губы прикрывали пышные ухоженные усы и острая идеальная бородка, придававшие своему обладателю важности и даже какой-то суровости. Следователь Матюшкин с восхищением смотрел на своего франтоватого спутника, хоть и отставшего от модных веяний двадцатого века. Сегодня он походил на себя прежнего, и этот факт не мог не радовать Бориса Михайловича.

Слуга Аносовых обратил внимание на необычную трость графа. Её украшали множественные горизонтальные и вертикальные чёрточки, словно вдоль неё проходила миниатюрная железная дорога. Лакированную поверхность украшали множественные мелкие кнопочки. Судя по походке графа, трость была довольна увесистой, хотя со стороны могло показаться иначе. Серебряная ручка представляла собой голову охотничьей собаки с поднятыми ушами, вынюхивающей добычу. Матюшкин уже не раз видел эту трость прежде. Эта была одна из нескольких графских «тростей с секретиком».

— Обождите, сейчас я доложу о Вас.

Слуга, немного прихрамывая, покинул переднюю и отправился к хозяину дома. Борис Михайлович провёл платочком к вспотевшему лбу и повернулся к окну, откуда открывался вид на маленький дворик. Засаженную деревьями усадьбу Аносовых окружала толстая металлическая ограда, нагревшаяся от палящего солнца.

Передняя, в которой ожидали приглашения два друга, отличалась добротностью и скромностью. На каминной полке тихо стучали толстые часы, а стрелка двигалась с глухим звуком, похожим на отдышку. Взгляд графа упал на большую картину, висевшую напротив камина. На коне восседал бравый генерал, строго взиравший на всякого, кто входил в этот дом.

— Господа, хозяин сейчас примет вас. Прошу.

Слуга вывел их в длинный узкий коридор. По правую сторону находился ряд запертых комнат, а на другую стену облокотилась старая лестница с деревянными перилами, из-за которой коридор казался ещё уже.

— Милейший, в ночь убийства кто провёл гостя к убитому?

— Я, — не оборачиваясь, ответил их проводник. — Я всегда встречаю гостей и докладываю о них хозяевам. В ту ночь мне было приказано проводить господина в библиотеку.

Слуга остановился у третьей двери и взялся за ручку. Александр Константинович выставил поперёк двери трость с головой собаки, дав понять, что открывать её пока не стоит.

— А где находится библиотека?

— Перед вами, Ваше сиятельство. Обычно сюда я привожу… посетителей.

По короткой заминке граф и его спутник поняли, что под посетителями подразумевались не самые близкие хозяевам люди. Проще говоря, незнакомцы.

— Мне необходимо переговорить с вами чуть позже.

Слуга с пониманием кивнул и, наконец, отворил дверь. Матюшкин пропустил старшего товарища вперёд.

Обширная комната, названная библиотекой, соответствовала духу добротности и надёжности, как и вся усадьба. По периметру комнаты высились книжные полки, заставленные всевозможными книгами. В большинстве мелькали переплёты на русском языке, меньше — на немецком. Посреди комнаты прижались друг к другу три стула, сторонясь необъятного жёлтого глобуса с жирным пятном посреди Тихого океана. У книжного шкафа, напротив глобуса, стоял невысокий столик, прикрытый кружевной ситцевой скатертью.

У единственного окна, распахнутого настежь, дабы впустить хоть какой-то освежающий ветерок в душное помещение, восседал полновластный властелин аносовской усадьбы. Подполковник пехоты в отставке, Аносов Владимир Павлович свободно раскинулся в кресле, раскинув ноги в стороны, и затягивался толстой сигарой. В левой руке он держал серебряную медаль с Георгиевской лентой. Необыкновенно жаркий июль сжимал отставному вояке грудь. И даже наполовину расстёгнутая рубашка, обнажившая волосатую грудь, не спасала его от духоты. Косматые усы и строгое лицо с чертами искренней скорби показались графу Соколовскому знакомыми. В голове зародилась назойливая мысль, будто похожее лицо он встречал совершенно недавно. Подполковник Аносов медленно поднялся с низкого кресла и отложил дымящуюся сигару.

— Ваше сиятельство, рад видеть Вас в своём доме, — слегка наклонил голову подполковник. — Здравствуйте, Борис Михайлович.

— Примите мои глубокие соболезнования, Владимир Павлович, — граф приблизился к хозяину дома и пожал широкую грубую ладонь. — Мне тяжело даже представить, сколь велико ваше горе. Но мы должны мужественно переносить всё жизненные трудности, посылаемые Господом.

— Спасибо. Пока держусь, — пробурчал подполковник.

Вблизи граф смог лучше рассмотреть лицо хозяина дома. Нельзя было отрицать схожести его черт с лицом кавалериста, изображённого на картине в передней. Александр Константинович зажал ручку трости двумя пальцами и положил левую ладонь поверх грубой руки подполковника. В глазах отца, потерявшего последнего сына, проницательный граф прочёл неизбывное чувство горя и безнадёжности. Взгляд Соколовского скользнул по медали, которую подполковник держал в другой руке. На реверсе была выбита краткая надпись, из которой Александр Константинович успел прочитать только одно слово — «Геокъ-тепе».

— Садитесь, — предложил Владимир Павлович.

Под его грузным телом низкое кресло жалобно заскрипело и, словно, смирившись с судьбой, смолкло. Дымящаяся сигара вернулась на прежнее место под косматыми усами. Подполковник Аносов убрал медаль в карман и остановил свой усталый взгляд на Матюшкине. Граф Соколовский цепкими пальцами взялся за спинку стула и придвинул его поближе к собеседнику, усевшись спиной к испачканному глобусу. Матюшкин молчаливо последовал его примеру.

— Что вам нужно, господа? Я ведь всё рассказал вам, Борис Михайлович, ещё тогда.

— Видите ли, Ваше высокоблагородие, — столь учтивое обращение вызвало небрежный взмах толстой руки. — Следствие за все эти дни практически не приблизилось к разгадке личности убийцы. И я просил своего друга помочь в поисках мерзавца. Александр Константинович всем сердцем желает помочь вашей семье. Поверьте, он обладает обширным опытом в таких делах и прирождённой сыскной способностью.

— Достаточно было сказать о моём желании помочь, — сухо бросил граф Соколовский и приставил «трость с секретиком» к подлокотнику стула. — Владимир Павлович, у вас было два сына, насколько мне известно?

— Да. Взрослых двое. Остальные померли ещё в младенчестве, — выдавил из себя подполковник. — Супруга всю жизнь хотела девочку, а я мечтал о достойном наследнике.

— Простите моё любопытство, а кавалерист на картине — ваш родственник?

— Мой отец. Он ещё в Крыму воевал, оборонял Севастополь. Он был примером для нашей семьи. Эту усадьбу он строил, ещё когда я был совсем мальчишкой.

— Ваши дети следовали примеру предка?

— Мой старшенький мечтал дослужиться до адмирала. Он был бы достойным продолжателем рода Аносовых. А теперь, к чертям всё пропало, — выругался подполковник и так сильно сжал зубы, что едва не перекусил сигару. — Погиб в Порт-Артуре.

— Да. Японцы принесли нашей стране много горя, — заметил Матюшкин. — Боль поражения пройдёт не скоро.

— А младший? Ярослав Владимирович, — вежливо напомнил граф Соколовский.

— Ярослав не питал интереса к войне. Он забил себе голову всякими науками и ни о чём, кроме университетов, думать не мог. Сколько раз мы пытались сосватать его — всё пошло прахом. Все эти книжки! — гневно фыркнул подполковник, бросив взгляд на верхнюю полку.

Острый глаз Александра Константиновича смог прочесть несколько немецких фамилий на корешках книг, среди которых удалось разобрать Маркса, Фейербаха, Карла Либкнехта, Лафарга. Граф всем телом чувствовал завесу горя, окутавшую грузную фигуру Владимира Павловича. Невысказанное причиняло ему большую боль, нежели сказанное. Главной потерей для него стала не смерть двух сыновей, а отсутствие наследника, продолжателя рода. Оставь его сыновья внука — бремя было бы не столь тяжким для старого вояки. Теперь фамилия Аносовых лишилась будущего.

— Ваш сын увлекался марксизмом?

— Не говорите при мне про этого сбрендившего немецкого еврея.

— То есть вы не одобряли философские суждения вашего сына? — продолжал давить Соколоский, видя недовольство собеседника.

— А вы одобряете? Этих оголтелых социалистов!? С пеной у рта облаивающих Императора.

Конец ознакомительного фрагмента.