Река Времени

Александр Валериевич Ли, 2021

Прошлое и настоящее идут рука об руку, и для того чтобы идти вперед, требуется отпустись то, что тянет нас назад. Герой книги меняет свою жизнь, пытаясь вырваться из болота прошлого и познать себя в реальном настоящем.

Глава 4

1

Люди, странные существа. Испокон веков люди старались селиться поближе друг к другу. Так возникали деревни, поселки, города и мегаполисы. Человек стремится к общности, он неосознанно хочет жить в обществе, таким образом, полагая, что ему будет хорошо, в плане моральном, в плане физическом. Оставаясь один, человек ищет других людей, но, тем не менее, в метро, в автобусе или поезде, большинство людей садятся отдельно от других. Что это? Желание выделиться из толпы, показать себя или что-то другое? Каждый сам отвечает себе на этот вопрос, но человек, который всю жизнь прожил в обществе и вдруг, оставшись один, он начинает искать других людей. Чувство единения у него еще крепко и он долго чувствует себя членом общества и он всячески старается найти это общество. Ему от этого легче, ему спокойнее. Поэтому Башмаков искал людей, он не готов был быть брошенным, как эти дома, он не хотел чувствовать себя таким же сгорбленным и старым, как эти дома. Он искал людей.

В конце деревни, над одним из домов, из печной трубы шел дым. «Неужели, люди? Господи, помоги мне» эта мысль мелькнула в голове учителя как искра в ночи. Дымок из трубы взволновал его, как если бы перед ним возникла скатерть-самобранка с изысканными яствами. Но, памятуя о фермерских собаках, он не спешил бежать к обитаемому дому. Сунув руку в карман куртки, и нащупав нож Башмаков, сошел с дороги и пошел вдоль нее, стараясь держаться в кустах и прислушиваясь к окружающим звукам. Через некоторое время он приблизился к жилому дому. Дом выглядел так же запущенно, как и вся деревня, с той лишь разницей, что к крыльцу вела утоптанная тропинка.

Башмаков встал в лопухах у тропинки, всматриваясь и вслушиваясь, пытался выяснить, кто здесь живет. В доме и поблизости стояла тишина. Тревога вновь начала закрадываться в душу учителя. «Может, ушли куда?» подумал он и, выйдя на тропинку, не спеша пошел к дому. Подойдя к крыльцу Башмаков, увидел на входной двери огромный амбарный замок и засомневался, что дом обитаем, однако дым из трубы говорил обратное, здесь должны быть люди. Подергав замок и убедившись, что он закрыт, учитель подошел к окнам, прижался к ним лицом и, сложив ладони, попытался разглядеть внутреннее убранство дома. Затаив дыхание он рассматривал комнату сквозь грязное стекло.

— Здравствуй, мил человек! — Прозвучал голос, шедший, словно с небес. Башмаков подпрыгнул от неожиданности, из его груди вырвался испуганный вопль.

— Не пугайся, я не кусаюсь, — снова сказал голос и вновь как будто сверху. Учитель, отпрянувший от окна, поднял голову, но никого не увидел. Тут раздался шум передвигаемых предметов и шел он с чердака дома. Спустя минут двадцать, кто-то начал возиться у входной двери, послышалось клацанье открываемого замка, дверь со скрипом открылась, и Башмаков увидел на пороге старика лет семидесяти, со спутанной бородой, в старом заплатанном пиджаке и таких же брюках, на ногах у него были валенки. Валенки были такими большими, что казались одного роста со стариком.

2

— Заходи, не бойся, гостем будешь — Пригласил он учителя. — Давненько я людей не видел. Башмаков разглядев деда, даже воспрянул духом, все-таки человек — это не злобные псы. Входя в дом, Башмаков обратил внимание на то, что наружный замок на двери висит на двусторонней петле, поэтому, когда дверь закрывалась, создавалось впечатление, что дома никого нет.

— Здравствуйте дедушка, я в лесу заблудился, вот дорогу домой ищу, — начал сочинять он. Рассказать все, что с ним случилось за последнее время, учитель не решился, мало ли, что это за дед.

— Заблудился, говоришь? Кхе-кхе, — прокашлял дед. И непонятно было его хеканье — то ли он кашляет, то ли посмеивается. Старик прошаркал в валенках через темные сени и открыл дверь в комнату.

— Проходи, сюда, я сейчас, — пригласил Башмакова дед, указав рукой в комнату. Войдя в дом, учитель замешкался на пороге, соображая, разуться или остаться обутым. Подумав, решил снять ботинки, все-таки дом жилой, да и хозяин, во всяком случае, сейчас, показался ему приветливым. В доме стоял ароматный запах жареной картошки, учитель, уже давно не евший, ощутил легкое головокружение. Остановившись на пороге в комнату, он окинул ее взглядом. Она была небольшой, в два окна, на окнах висели непонятного цвета занавески, между окон стоял непокрытый стол, на нем лежали очки, и стояло блюдце с жидкостью похожей на масло и жгутиком плававшем в этом масле. Видимо это был обычный фитиль для освещения. Рядом со столом стояли два стула, в углу на комоде, гордо восседал старый телевизор, накрытый вязаной салфеткой, у комода прислонился к стене диван, застеленный зеленым суконным одеялом. Диван был покосившийся и с одной ножкой, вторую ему заменяли два кирпича. Обои в комнате были выцветшими, с большими розоватыми цветами и птицами. У второй стены, стоял видавший виды сервант, внутри которого, как по стандарту, разместились рюмки, тарелки и всякие безделушки. На самом серванте стопкой лежали газеты, журналы и прочая макулатура. Пол был устлан вязаными дорожками.

На потолке висела люстра, с потемневшими от времени стеклянными висюльками. Четвертую стену заменял, вытертый до кирпичей, бок печки. В комнате было достаточно уютно и спокойно. Башмаков, вспомнил свой дом, жену и работу, внутри у него что-то всколыхнулось и тоска по прежней жизни, напомнила, что там он был человеком, пусть зашуганным и робким, но все-таки человеком. А теперь он никто и ничто. «Эх, вернуться бы лет на тридцать назад и тогда бы…» размечтался он.

— Ну, что стоишь? Раздевайся, вон на крючок куртяшку-то повесь и садись к столу, — прервал его мечтания голос старика.

Замечтавшийся учитель вздрогнул от голоса деда, прозвучавшего прямо за спиной. Башмаков снял куртку и повесил ее на крючок, торчавший возле выключателя, затем прошел в комнату, сел у комода и посмотрел на деда. Тот вошел с дымящейся сковородой в одной руке и с двумя ложками в другой, взяв с серванта газету, он поставил сковородку на стол, и снова ушел на кухню. Голодный учитель, увидев в сковороде шкворчащее жареное мясо с картошкой и глотая слюнки от запаха, из вежливости, старался смотреть в окно, чтобы не выдать свой голод. Старик вошел в комнату, неся в руках бутылку с сизоватого цвета жидкостью, поставив ее на стол, он вынул из серванта две рюмки и со звоном приставил их к бутылке.

3

Дед поставил стул напротив Башмакова, сел и налив из бутылки по полной рюмке сказал:

— Ну, давай, за знакомство! Меня зовут Степан Васильевич. А тебя как звать-величать?

— Меня зовут Николай Гаврилович, как Чернышевского. Великое имя — для великого человека. — С горечью ответил Башмаков.

— А ты, что же не великий? — С участием спросил дед.

— Да какой же я великий? Раньше, еще в той жизни чего-то стоил, а сейчас, я и не человек, и не личность. — Ответил учитель.

— Ну, ладно, соловья баснями не кормят, потом поговорим. Давай, есть будем.

Дед поднял рюмку, выпил, крякнул и принялся за картошку. Башмаков выпил вслед за ним и, пытаясь обуздать свою жадность, начал есть. Самогонка, предложенная дедом, отдавала керосином, но внутри уже разлилось приятное тепло. Алкоголь на голодный желудок моментально затуманил голову, картошка с мясом, поглощаемая учителем, плотно ложилась в организме, и блаженное ощущение сытости уже наполняло Башмакова. Дед ел мало, как будто старался оставить побольше голодному учителю. Когда в сковороде осталось совсем чуть, Башмаков насытился и, отложив ложку, с благодарностью посмотрел на старика.

— Спасибо вам Степан Васильевич, за приглашение, за еду. Я ведь сюда не по своей воле пришел.

И Башмаков начал повествование о своих приключениях. Сначала он хотел просто рассказать, что с ним случилось, начиная с фермы, но, путаясь и сбиваясь, учитель выложил старику все о своей жизни. Дед слушал его молча, положив голову на ладонь, он, смотрел на учителя своими подслеповатыми, но живыми глазами. Когда учитель останавливался передохнуть, дед ждал его минуты две, а потом, переложив голову на другую ладонь, произносил «Ну-ну», и Башмаков продолжал рассказывать. Монолог получился долгим, за окном уже начало смеркаться и дед, поднявшись, сходил за спичками и засветил фитиль в плошке. Когда учитель выложил деду все про свою жизнь и поток его красноречия иссяк, в доме наступила полная тишина. Фитиль, освещавший стол, тихо потрескивал, в доме стоял полумрак, Башмаков через стол посмотрел на старика, тот молчал, и ему показалось, что он уснул, но когда учитель пошевелился, дед вздохнул и сказал:

— Да, Николай Григорьевич, жизнь тебя изрядно побила, однако, самое главное то, что живой ты остался и за это тебе надо сказать спасибо, прежде всего себе.

— В каком смысле себе? — Удивленно вскинул брови Башмаков.

— А в том смысле, что, жить-то ты хочешь, али нет? — Ответил вопросом дед.

— Конечно, хочу. — Кивнул учитель. — А причем здесь это?

— А притом, милай, что если человек хочет жить, то он и смерти в морду плюнет, лишь бы себе еще времени отмерить. Вот ты же от вояк убег? Убег! А мог бы и руки поднять, сдаюсь мол. От собак убег? Опять же убег! А мог бы забиться в угол и смерти ждать. Ан нет, не захотел помирать! Знать в тебе новый человек родился! — Показал на учителя пальцем, дед.

4

Башмаков испытал чувство искренней благодарности к человеку, который слушал и понимал его. В жизни учителя таких людей не было никогда и сейчас, сидя в темном доме, стоявшем посреди заброшенной деревни, он впервые за свое существование был счастлив. Счастлив тем, что его не оттолкнули как отверженного, накормили и стараются понять его жизнь и помочь душевным словом и добрым наставлением.

— Скажи-ка мне, Николай, ты как дальше жить-то думаешь, по правде али по совести? — Этот вопрос ввел Башмакова в ступор.

— Как это? — Не понял он.

— А так, что ежели по правде, то честный будешь во всем, даже если старуха с косой будет рядом стоять, то правду не утаишь, но, что-то ценное потеряешь: друга или товарища, или сам жизни лишишься. Потому как правда иногда, дороже всего на свете бывает. Ну, а если по совести, то, сердце тебе само подскажет, где надо правду сказать, а где ее и утаить можно.

— Утаить, это значит соврать? — Полуутвердительно-полувопросительно поинтересовался Башмаков.

— Э, нет. — Мотнул головой старик. — Утаить, это значит не сказать всей правды. Иногда бывает надо утаить, что-то маленькое, чтобы не случилось большое несчастье, так-то Николай.

Фитиль мерцал неверным, тусклым светом, по стенам комнаты плясали две человеческих тени, шел неторопливый, степенный разговор.

— Я буду стараться жить по совести, — сказал Башмаков, — хотя это будет и нелегко.

Дед встал, подошел к серванту и, открыв его, извлек оттуда холщовый мешочек, затем он взял газету, лежавшую на серванте и сел к столу. Старик оторвал от газеты полосу, развязал мешочек и извлек из него щепотку видимо табаку.

— Подымишь? — Спросил он Башмакова.

— Нет, спасибо Степан Васильевич, я не курю.

— Молодец. Ну а я подымлю, табачок то, он хорошо ум проясняет.

Скрутив из газеты длинный кулечек, дед согнул его пополам так, что в результате его манипуляций получилась козья ножка, старик насыпал в нее табак. Покрутив ее в пальцах и примяв табак, он, поднес ее к фитилю, когда бумага загорелась, дунул на нее и, потушив огонь, раскурил табак. Башмаков, не будучи курильщиком, закашлял от табачного дыма. Вокруг деда расплылся табачный туман, и из него раздался его голос:

— Скажи-ка мне, Николай, как тебя называла жена?

Башмаков замялся, но все-таки решил, ответить как есть, хотя и ждал, что старик будет смеяться над его прозвищем. Но тот, услышав ответ, даже не улыбнулся.

— Однако не уважала она тебя. Негоже человеку жить под кличкой, словно собака какая — старик задумался на минуту и произнес: — Если человек позволит, чтобы с ним обращались как с собакой, то он всю жизнь будет хвостом махать. Люди встречают по одежке, а провожают по поступкам твоим. Как поступишь, так и проводят. И главное в своей жизни — это никогда не вспоминай плохое, тогда оно не будет тяготить тебя и тянуть назад.

Старик замолчал, попыхивая козьей ножкой. В наступившей тишине слышалось лишь потрескивание фитиля. Наступило молчание, и Николай задал вопрос, давно мучивший его.

— Степан Васильевич, а вы здесь давно живете? Как называется эта деревня и вообще, что здесь случилось, где все жители?

–А ты что же, ничего не знаешь? — Ответив вопросом на вопрос, встрепенулся дед, и, получив в ответ отрицательное движение головы Николая, произнес:

–Значит, моя пора пришла рассказывать, — усмехнулся дед. — Ну, слушай.