Избранные стихи

Александр Валентинович Юров, 2021

Этак книга представляет собой сборник стихотворений, написанных в разное время, на самые обычные и необычные темы, что для поэзии, по сути, не имеет значения. Поэт всегда говорит о том, что он чувствует и видит. Иначе стихи никогда не пишутся. Надеюсь, что моя книга найдет своего читателя.

Ностальгия

Осенняя тоска ольхового дыханья,

То лазурится, то вонзает в высь,

Озерное немое ожидание,

В волне осоковых ресниц.

Распахнута пустеющая даль,

Звенящему полету расставания,

Туманами отмерена печаль,

В овражистых изгибах расстояния.

С полей, стреляющих и гулких, волоча,

Кленовое крыло, избрызганное кровью,

Неумирающий поющий Гамаюн,

Сияет песню, смешанную с болью.

Один и тот же запах у клейма,

Всегда поверженные человечьи души,

Везде один и одинокий Гамаюн,

Льет веру в пустотою заткнутые уши.

Накалываясь на иглистый мелкий дождь,

Срывается намокший ржавый лист,

А песня выше и пронзенная насквозь,

Душа кричит.

И замолкает плач кандальных брызг.

Как в омут муки,в боли и тоске,

Падет пронзенный меткою стрелою.

Так засыпая в гулкой тишине

Ворочается ветер над водою.

Одинокий волк

Собаки шли по следу упрямо.

Ломая лапами ломкий лед.

То влево сворачивали, то снова прямо

И впитывала их шерсть метры и пот.

Они загоняли в ружейные сети,

Ни глоток, ни сил не жалея.

Ведь дома их ждут ржавые цепи,

Хозяйский окрик и соседские дети.

Пока есть время, быстрее.

Голодный прицел жадно цель искал,

Азартный поводырь свинцовых глупых пуль.

Иглисто и гулко расстояние кусал.

И бормотал что-то про последний поцелуй.

И разрывали мокрый воздух морды,

И слепо щурились глазницы стволов.

И занавес тумана падал под аккорды

Стреляющих в упор флажков.

Я стал меньше простреленной точки,

Я — бегущий, я — никто, я — мишень.

По щекам гнилые болотные кочки

На прощание лупила моя тень.

Вязну в серой грязи, как в усталости,

Не уйти мне, как прежде, в снега.

И все туже петля обреченности,

Ненавистная, как смех врага.

Отовсюду в меня целится удушье,

Перебила ногу жестокая картечь.

Но пройду я сквозь равнодушие,

Чтоб в крайнем прыжке сил не беречь.

С хрустом хрип рванулся из горла.

Он промедлил, и время досталось мне.

С бесполезным лаем, ошалевшая свора.

Не смогла отыскать нас в кровавой волне.

Без ответа

Как больно…Мама,ма… больно….

Словно свинцовые руки ломают меня.

От жары с них течет металлический пот,

Обжигающий мою кожу и глаза.

Глаза, измятые электрическими ботинками,

Грязными ботинками с лампы на пыльном шнуре.

Глаза — вы молчали!

Вы тонули в затянувшемся падении крика.

Вы расширялись, только расширялись

С каждым метром,

Вы становились шире, чем ночной

Город.

И все же вы молчали.

А Света медленно, медленно, медленно

Падала.

Потом вязкий удар.

Я прошептал: «Свее-тааа!»

И эхо моего шепота напугало

Зевающий двор и дома.

Глухонемые люди подходили ко мне,

Говорили, показывали.

Но я забыл о них.

Я только слышал стук разбивающегося

Тела.

Я видел, как растекается по асфальту

Похожая на горькие капли рябины

Кровь.

Свету увезли.

В ненужной машине с надписью «03».

Свету увезли.

И бросили через два дня в мокрую яму

На кладбище самоубийц.

Дворник, хромой небритый дворник, высыпал песок из целованного мешка,

Спрятав под ним случайного убийцу —

Черно — битумную дорогу.

И выкинул пустой мешок.

Тот долго лежал у подъезда, как будто там был всегда.

А я?

Я грызу зубами сухие ножки стола,

С деревянных костей срывая мясо.

Боль, густая, тяжелая, как смола,

Убивает бесконечностью каждого часа.

Я готов пить бетонные спины стен,

Я готов… Ну что вам стоит, один укол,

Всего один укол. Просто укол.

Ма…Мама…..