Дигитальное перо

Александр Валентинович Васильев, 2017

Мир молодёжи – это мир, к которому каждый из нас принадлежал или принадлежит. Этот мир всегда на грани будущего. Когда мы молоды, день завтрашний, как очередное фантастическое приключение, правда, с такими же правилами, как и у взрослых: есть дружба, любовь, занимательное дело. И как мы этим распорядимся, зависит лишь от нас…

эпиграф

Всем, кто был студентом, посвящается…

Я с повседневностью борюсь

И думаю порой,

Когда-нибудь я не вернусь,

Забыв свой путь домой…

Глава 1 (пятница) Шахты

Вот какое оно моё утро? Многие, знающие уровень моей зарплаты, сказали бы, что вполне нормальное или может даже приличное. Многие, наверно, сказали бы, что грех тебе жаловаться и ещё добавили бы, не зажрался ли ты, сынок. Мы тут вообще-то вкалываем и без такого утра. А иногда и без утра вообще. Только глядь — трёх суток, как не бывало.

Наверно, и это не совсем гипотетически, найдутся те, кто скажет, не суетитесь, молодой человек. Сейчас, конечно, жизнь ваша, если это можно назвать жизнью, мягко говоря не очень, но ведь вам не так много лет, не разбрасывайтесь временем и связями, и, глядишь лет через десять, утро будет таким, каким вы его хотите сами. Надо быть настойчивей с целью. Кстати, где отчет об исправлении файлов?

Казалось бы, послушай первых и утро заиграет лучами нового дня. Каждая минута наполнится важностью, если не сказать смыслом, и пройденный путь, представится правильной тонкой тропой среди бурелома. С таким настроением обычно хочется, залихватски расстегнув первые две пуговицы служебного кителя, облокотится на открытое окно припыленного кроссдезера и, задрав голову вверх, посмотреть на солнце через мягко-тонированные рефлектирующие очки.

Во втором случае сознание заполняется морозной собранностью. Холодное лезвие мысли готово к необычайно точным действиям. Кажется, любой хитро-сплетенный логический узел удастся лишь маленьким надрезом одной из ниток превратить в дряблую ветошь, раскачивающуюся на ветру. Коэффициент полезного действия в такие моменты максимален, все пуговицы на служебном кителе застегнуты и надраены, кроссдезер блестит ледяным металлом, к очкам обязательно должна быть добавлена фуражка.

Это все мне пришло в голову пока аппарат общепита на топливной заправке готовил мне кофе. Может день будет насыщенный? А ведь первый стаканчик с горячим бодрящим напитком толком ещё не появился снаружи, так, шуршит там что-то в пластиковых недрах, раздавая лишь манящий запах.

А вокруг хлопьями падает мокрый снег. Как же я это люблю! Такую погоду. Многие, а вместе с ними ещё очень многие, говорят, что нет отвратительней погоды, чем мокрый снег. Но это не про меня. Я наоборот обожаю, когда трассу неспешно валит крупным тающим белым конфетти. И за окном холодновато, а в машине тепло. И ехать можно вразвалку, не торопясь, без спешки. Дезеру ведь все равно, он может переехать и болото, увязнув хоть по самую крышу.

Автомат, наконец, отдал мне кофе. Содрав, как водится, больше чем стоило бы. Так какое утро мне нужно? Жаль, что этот вопрос волнует лишь меня. Какое, какое? В двух словах и не скажешь. Ладно, сядем за руль, в дороге и ответим. Ну-ка, как бы не облиться.

Утро. Иметь его в распоряжении не каждый мечтает, впрочем, не надо прельщаться мечтами многих. Мечты многих да и многие мечты, как античный фасад посреди гранитной пустыни — вроде и красиво, но вот оно тебе надо? А что же надо мне? Разбираюсь, разбираюсь, а конца не видно.

Кроссдез вальяжно катил по каменной дороге, растапливая собственным термооблаком дюз, которые находились под лобовым стеклом на капоте, ватные хлопья, кофе грел руку, впереди занимался день. Ломанный гребень скал на горизонте светлел. Ехать было ещё часа полтора. На машине, созданной для гранитного бездорожья, это было почти как отдых. Ведь путь из себя представлял лишь ровное каменное плато. На повестке дня небольшой ремонт в рудниках и дорога назад, в город. А там остаток рабочего времени на сетевой диагностике и свободный вечер. Все уйдут, и можно будет с наслаждением делать то, что на самом деле важно. Для меня, конечно. А может и для общества? Может, то, что я творю с наслаждением для себя, важным окажется и для других? Ведь они, эти другие, делают то, что важно им, важным и для меня. Ведь может случиться и наоборот? Неизвестно.

Вот Грин говорит, что теоретическое идеальное общество не будет иметь определенного вектора развития. Общество будет просто исследовать непознанное, складывая при этом накопленные знания в произвольной комбинации. Именно это и будет определять вектор. Если историю такого общества обнулять каждые двести лет, то каждый раз будет рождаться новая история. И это с учетом того, что люди с начала времени будут те же и в том же количестве. Чёрт его знает, откуда он берёт такие выводы? И что он для этих выводов делает? Ведь это ж чистые домыслы, но он-то приходит с цифрами из статистических данных.

Бертыч это тоже подтверждает, только с другой стороны. “Война войне рознь” — вот его слова. У него ведь всегда одна война. И всё время какие-то сражения. И всё время следственно-причинная связь этих войн. И причина всегда материальная. То есть духовной причины для войны при всём его богатом, хотя может и не очень, опыте военных исследований, он не нашёл. Все время есть яблоко раздора, и это яблоко можно откусить и съесть. И что самое интересное — без этого яблока аппетит не появляется, шпаги ржавеют в ножнах, а из танков начинают делать аккумуляторные ветряки.

Это видимо от Градского. Тому, хлебом не корми, дай только все обустроить. Ветряки, солнечные батареи, термальные гейзеры — всё как обычно. Сплошной Вечный энергопоток. Вот сам бы я хотел бы жить в такой умасленной реальности? Энергии на все хватает, полная деградация вещёвых ценностей вследствии их изобилия. Ходи хоть всегда в одних трусах — тепло, сытно и никакого дела до твоей материальной сущности, у всех все тоже самое: захотел — взял, понадобилось — включил, съел — не влезло.

Эх, друзья мои, друзья! А чудо ведь, что мы встретили друг друга. Ведь могли же в принципе и мимо пройти, не заметив. И жили бы, и рассуждали бы на теже темы. Только друг без друга. Но теперь есть пятница, а с ней клубные посиделки, клюквенные коктейли и застольные споры почти до утра. Это важно для меня, и я вижу, что это важно для вас. Значит то, что я творю важно? Определенно здесь что-то есть.

Карманник молчал, а значит спешки не было. Каменные плиты справа на этом участке дороги задирали полого край пустыни вверх. Можно было ехать и прямо, но время позволяло сделать маленькое отклонение от курса. И я который раз этим воспользовался. Кроссдез пошёл под уклоном вверх к задернутому плитняковому полотну. Я остановил машину и вылез, чтоб до самой кромки дойти пешком. Там с высоты излома был виден далекий горизонт. Плоский гранит исчезал здесь, казалось, целиком в небе, и если, стоя неподвижно, приходилось долго смотреть на бесконечную тонкую линию, создавалось ощущение будто каменный монолит наоборот вытекал морем из небес.

Там вдали ещё где-то за тысячи километров закончится твердый и безжизненный материк и начнется море. Море будет всего лишь мостом до другого огромного участки суши, совершенно не похожего на этот. Лес будет главной его основой. Манящий, загадочный и таинственный. С тысячами цветовых оттенков, миллионами запахов и бесконечным количеством видов непознанной плодящейся там жизни. Из-за этого ещё более привлекательный. Но с тем опасный, а с тем и смертельный. Где-то там рухнул в аварийном режиме кроссфлаер деда. Что так неугомонно влекло его к лесу? Что он там не познал? Ведь был уже на пенсии, ему бы меня нянчить, а он опять своё. Ему этот флаер, как спорткар-гонщику ясельный велосипед. Вот и получается, деда, был ты для меня, сам того не зная, самой популярной и наиинтереснейшей личностью, а наиграться с тобой успел только папа.

Я сел обратно за руль, ещё десять секунд, не видя, смотрел на приборы, и только после этого нашёл в себе силы продолжить путь. С куртки бежали вниз капли растаявшего снега. Через час встреча с Крабом и Веславом. Через час ум будет занят интересной рутиной — что же сломалось без меня? Будет юмор, как без юмора с Крабом, будет куча советов и теорий, как без этого с Веславом. Будет всё отлично и работа, и настроение, и уж тем более совместное чаепитие, без которого они ещё ни одного гостя из рудников не отпустили. А сейчас тоска и непомерное желание больше не заезжать на обрыв, и твердая уверенность, что всё равно ведь заеду.

Я уже много раз проезжал эту дорогу. И на практике, пока был студентом, и по работе, и даже один раз для посещёния увеселительной вечеринки. Хотя, что может быть весёлого в шахте? Кроме нас, ничего. Там, у меня за спиной, мегаполис, наполненный культурными событиями, которые каждый раз соревнуются в яркости, рождающий новые научные достижения, в основе которых идеи каких не было, застроенный всеми видами архитектурных причуд, которые всё больше продвигаются от центра к городской границе, а сама граница медленно распозается по новым территориям. И городу этому всегда всего мало. Кажется, что, если остановится всё это многообразие, то он сразу начнёт умирать. А здесь в шахте, технологии по добыче не меняются десятилетиями. Меняется техника, люди, количество выработанных тон, но суть остаётся та же. Потому что так вышло, что в этом месте континента есть залежи, которые нам необходимы. Мы просто их берём, считая, что их много. А так как они безжизненны, то стало быть природе не особо и важны. Сам по себе факт того, что мы забираем, нам не интересен. Нам интересно, как мы этим распорядимся потом. Ради этого «потом» и появился город. И из-за этого жизнь в мегаполисе бурлит, а в шахте и жизни-то почти нет.

Я давно заметил, когда проводишь здесь большое количество времени, потом ещё сколько-то адаптируешься в городе. Не очень долго. Но всё же это происходит быстрее, чем отвыкание от него. Значит, сила города больше, чем этого сила этого места. Может поэтому так мало желающих работать здесь на оперативной вахте. На огромное количество промышленных роботов таких людей немного. Конечно, есть удалённый контроль и сервисная служба, но постоянно присутствовать здесь никто особенно не желает.

По какой-то причине мне приятна эта смена чувств и душевных движений во мне. Поэтому я никогда не отказываюсь сюда добраться и поработать. И когда ты катишь на кроссдезе, то с каждым километром чувствуешь, как жизнь города уходит из тебя. Как гранитный ландшафт заменяет твои новоидейные мысли о работе и досуге, тягучими безмерными ощущениями неясного природного характера. В кроссфлаере этого нет, он перемещается слишком быстро, поэтому я им по возможности не пользуюсь.

Пошарпанные гранитными ветрами двери ангара автоматически открылись, впуская пришельца цивилизации, дитя урбанической культуры и сетевого небожителя духа. Так, по словам Краба, обо мне напишут в эпитафии, при условии, конечно, если концы мне придётся отдать здесь в силиконовый рудниках и, непременно, в рабочей обстановке. Это безымянное, но уникальное для каждого человека, изречение будет выгравировано на вороненой титановой пластине и восьмью микросаморезами укреплено на корпусе, какого-нибудь старого робота, которому уже не светит из-за морального устарения новое место работы на межзвездном круизере, ибо местный богатейший склад поношенных запчастей будет его последним пристанищем. На мое выражающее сомнение лицо в ответ был поднят палец и фраза “после 28 лет работы с железом, поверь мне, я знаю о чем говорю” прекратила всякое недоумение. Да, Краб — человек, одной клешней вцепившийся в механику, а второй в платье ее Величества Иронии. Не могу предположить, как он сделал свой жизненный выбор, но работать без иронии и иронизировать без работы он не может. Проверено многократно. Впрочем, что-то он сегодня не встречает, придется дождаться его в конторке. Иначе в этих недрах безразмерных промышленных площадей их с Веславом не найти.

В большом светлом просторном помещёнии сложно было с первого раза догадаться, что занималось оно всего двумя людьми. Вразнобой поставленные столы представляли собой некий лабиринт. Некоторые из них были завалены до предела, некоторые были чисты и оснащены лишь небольшим набором предметов видимо какой-то избранной тематики. Было светло, как днем, и тепло так, что захотелось сразу снять куртку. Может кофе? Да, почему бы и нет. Кофейный аппарат я знаю где. По-моему, рецепт «Черный град» здесь был хорош. Пока автоматические камеры нашарят их в этом техническом подземелье, пока они бросят, видимо какое-то дело, пока дойдут — у меня есть минут пять, а этого вполне хватит, чтоб завалившись в кресле насладится стаканчиком и пошевелить над чем-нибудь мозгами. Получив стаканчик с парком от горячего, я глазами нашёл место, где хотел бы усесться.

“Малой, двигай на двадцатьпятку!” — неожиданно громко сказал вдруг ближайший динамик. Что ж, отдых отменяется. Да, ладно, не впервой. Я бросил, не отпив, кофе в мусорку и, внутренне собравшись, пошёл к указанному цеху. Но настроение мое изменилось, такого чтоб приглашали на место без завсегдашнего приветствия — ещё не разу не было.

“Малым” меня звали из-за роста и, в основном, это был, собственно, Краб. Сам он был высокий, с сильными плечами и руками худоватым дядечкой. Наверно, его форму можно было назвать спортивной, но спортом он него не веяло. Было видно, что сила и худоба достались ему от любимой профессии. Когда, держа навесу четырнадцатикилограммовый манипулятор и придерживая другой рукой наклонившегося разобранного наполовину промробота, он оценивал сложность предстоящего ремонта, казалось, умная машина, делавшая безупречно и точно работу, готова провалиться сквозь землю от стыда перед непринужденным величием этого азартного человека.

Я нашёл нужное место довольно быстро. Это был огромный глухой ангар, в который мне пришлось спускаться вниз по винтовой лестнице. Красный комбинезон Краба маячил у необъятной махины на вид предназначавшейся для полевых работ. С одного бока часть внешних пластин была снята, на черные внутренности направлен яркий свет. Когда я преодолел расстояние до неё, то был немного удивлён. Подойдя ближе, оказалось, что Краб был на высоте примерно в два человеческих роста, а сама машина выглядела повергнутым исполином. Он копошился в ней, что-то бормоча. Чтобы привлечь его внимание, я изо всех сил свистнул. Через минуту Краб с белозубой улыбкой, боевым прищуром и копной соломенных волос, появившейся после того, как он стянул пёструю косынку хиппи, стоял передо мной.

— Малой, здорова! — он, как обычно, крепко пожал мне руку, — ну, как? Есть над чем подумать? Нет — так мы предложим! Не хмурь брови — не на турнике. Так вот. Этот монстр хотел от нас бежать! Представляешь? Бросить нас хотел на произвол судьбы. Да, не тяни брови вверх раньше конца сказки. Про судьбу это я шучу. Но этот ПМРГ действительно стоял вон у той ангарной двери и пытался ее открыть. Завелся, включил фары, подсветку, ремонтную мигалку — полная иллюминация! Как на дискотеку собрался! Доехал до блока охраны и стал запрашивать разрешение на выезд. На этом и попался. Так как разрешения не получил. У нас нет разнаряда на внешку в ближайший месяц. Да, я даже и не знаю, что там делать и в следующем. Мы внешкой хорошо если раз в полгода занимаемся. Там колодец какой пробурить. А когда и кого-то в колодце засыпать! Да, шучу! Так вот. В его расписании нет никаких заданий, нет даже записи на профилактику. Ржавеет он тут у нас без дела. Да, даже не ржавеет, он ржаветь не может. Медитирует. И вдруг такая самостоятельность. Я проверил механику, хотя дело явно в управлении. Но мало ли одно следствие другого. Веслав уже уже два часа сидит с квадратными глазами за лэпом. Собственно, он тебя и позвал. Чай будешь? У меня тут термос.

Краб налил мне в подобие кружки горячего ароматного напитка. Ох, люблю я этот вкус, секрет которого, наверно, до конца жизни никому они не расскажут. Мы двинулись в направлении небольшой комнатки. Хлебать на ходу было проблематично. Я то и дело обжигал пальцы.

Что надо программисту кроме стола и стула? Кто-то скажет — лэп. Нет, лэп при нем от рождения. Старая студенческая шутка с бородой до колен. Но в данном случае, это первое, что приходило на ум. В небольшом помещёнии была аскетическая обстановка, оно явно не предназначалось для частого использования. Свет был слабее обычного. Веслав, облокотившись на руку, неспешно просматривал охранные логи. Были на визоре и другие слайды: коды, визуалка, чертежи. Он не отреагировал на наше появление сразу. Лишь спустя пару минут он медленно повернулся к нам в крутящемся кресле, не меняя позы, и стянув за одну дужку очки, протяжно сказал: «Мда!»

— Веслав, — Краб растряс его за плечо, — Малой уже здесь. Давай, не томи. Мне не терпится узнать подробности.

Веслав, как всегда был опрятен. Он сидел в неновой, слегка помятой, но чистой рабочей куртке, у которой были застёгнуты всё её многочисленные карманы. Вообще, весь его внешний вид говорил о какой-то внутренней собранности. Никогда при нём не было ничего лишнего. Как он определял, что и когда ему нужно при таком невообразимом количестве необычных заданий, меня всегда удивляло. При всей постоянной неубранности помещёний он умудрялся почти не пачкаться. В сравнении с Крабом можно было порой подумать, что тоже здесь в командировке. Но это было, конечно, не так, это место он любил и просто относился к нему со всем уважением данным при воспитании. Но вообще-то и в других местах его другим не видели.

— Погоди ты, — Веслав отклонился в сторону и протянул мне руку, — Привет, Бит! Тут видишь какое дело. Тебе Краб, наверно, наговорил всяких небылиц. Машина сбежала и так далее. Ты ж сам понимаешь — это бред сивого мерина. Видишь скалится, это я про него. Главный компьютер этой машины получил задачу исследования внешнего периметра со стандартными тестами окружающей среды. Вот я тебя здесь спрошу, Бит, нам, как думаешь, это надо?

— Да, кто вас знает? Может вы тут на спор гонки устроили на полевых машинах, — попытался я пошутить, но никто не отреагировал.

— Он ещё шутит, — осклабился Веслав, — смешно. Но я думаю ты сам понимаешь, нам во внешке исследования ещё на сто лет рогом не уперлись. Нам тут под землей кремневые штольни копать, не перекопать. Космос без кремния, как дева без гребния — так, кажется, в фольклоре? Плановый заказ Лиги и так далее, и даже всё такое. Да, что я тебе, как ребёнку? Лыбится сидит. Не, ты глянь, на него. Короче, паря, знаешь, кто машинку-то погулять отправил? Твои, универовские!

— Да, ладно, — бровь Краба задралась вверх, — неужто на Парнасе есть кто по умней тебя, Битик?

Я не знал, что сказать. Первую секунду я думал, что приехал сюда в это кремневое логово зря. Местная система дала неправильную задачу. Два добрых молодца не смогли с наскока разобраться. Хотя это и вызывало некое подозрение. Веслав, хоть и не совсем прогер по специальности, из природного любопытства знал многое, чего не знали порой и уже начавшие практику кодеры. А знать бы должны были из любопытства профессионального. И Веслав не лажает. Он очень долго будет копаться в трех байтах, но результат будет всегда точным. Да, и он — не Краб. С проф-юмором у него полный ноль. Во как смотрит, как сычь голодная на мышь. Второе, что пришло в голову — нелепость происходящего. Адреса процессоров здесь могут быть только местные. Ни один адрес Парнаса не может выйти за его пределы. А чтоб адрес ещё и задачу отдал? Тут явно попахивало или мистикой, или запредельными возможностями в университете. И сходу не прослеживалась цель. Что они, хакеры-недоучки, за двести километров машину угнать хотели? Да, если надо, в городе можно угнать. А здесь-то что? Или они думали машина уедет бесхозно в гранитную глушь и они её там подберут для неведомых опытов? Так это её ещё найти там надо уметь. А добираться до неё как? На другой угнанной машине? Эта теория с неизвестным человеческим фактором имела путаный след. Правда, ещё третья мысль прошлась тенью по логическим закоулкам. Но я ее отогнал, как совсем фантасмагорическую и невозможную вовсе.

Ясно было одно, надо было всё проверять. И с Веславом мы засели на полтора часа, пока я сам точно не убедился, что адрес мой. Теперь это точно было моё дело. Надо было начинать общую двустороннюю проверку. Но мне, не смотря на цифры, все равно не верилось, что это так, как выглядело. Я не мог себе представить логическую цепочку, протянувшуюся от Парнаса до кремневых рудников. Я запустил два проверочных протокола, один из которых был мой собственный. В паре они ещё ни разу не подводили.

До завтрашнего дня здесь делать было нечего, да и завтра сюда можно было не ехать, так как я дал доступ внешнему каналу связи. Но время оставалось. И можно было всё-таки взять стаканчик «Черного града», но мысли мои отвлёк карманник. Я вытащил его из кителя, посмотрел на экран и сразу понял, что последние два часа здесь провел точно зря. Выходило, что вернуться назад было более срочно, чем добраться сюда.

Я гнал назад как можно быстрей, наврав Веславу, что делаю так всегда. Автопилот выбрал бы более оптимальный путь, сэкономив топливо и излишне не перегрузив ходовую механику машину. Но в данном случае, мне это не подходило. Расправив невидимые крылья, нужно было мчаться к Парнасу. Веслав сидел тихо, изредка спрашивая что-нибудь неважное, и выглядел спокойным. После наших протокольных изысканий, или, лучше сказать, копания в выгребной яме, он попросился со мной в мегаполис. Он сидел на сидении справа от меня, временами поправляя очки на переносице. Это было понятно — дорога была не совсем ровной.

А в остальном мне было много чего непонятно. До конца этой дороги у меня есть время обдумать всё произошедшее. Интуиция говорила, что выводы делать пока рано. А значит, надо спокойно ещё раз всё проглядеть, что имелось к данному моменту. А имелось вот что.

Вчера ночью некто из самого большого и единственного университета инфотехнологий или из самого большого, потому что единственного научно-вычислительного центра, обойдя все составленные мной протоколы безопасности, соединился с горнопромышленным комплексом подземного типа, читай кремниевым рудником. Кроме моих церберных программ он ещё поставил на свои рельсы все нужные ему местные средства связи. Далее из всех объектов этого бескрайнего предприятия он выбрал ни старую, ни новую, но тем не менее полностью оснащенную полевую машину для работ с гранитом (ПМРГ), поставив ей задачу выехать с территории. Конечная точка маршрута задана не была. То есть задача была пройти контрольно-охранный пункт на выезде из ангара. Кстати, там ещё метров двести подъемной дороги до поверхности. Как некто намеревался держать связь с машиной на поверхности непонятно. В принципе, гранитное плато над рудником истыкано небольшим количеством дельта-вышек для обеспечения связи между штольнями по равнине. Сеть этих вышек преследует цели только самого предприятия и для внешних гостей не предназначена. Хотя так или иначе связана с внешним каналом на мегаполис.

Что удалось узнать о цели этого неудачного предприятия? Угон машины — конечно, бред. Удаленно угонять спец-технику на гранитном плато. Любая летяга найдет его в момент. Трюк ради взлома. Вот это теплее. Некто хочет попробовать свои силы. И выбирает объект за двести километров. Неплохая цель для теста на хакерство. И тех, кто способен на такое можно так или иначе вычислить, добраться бы до Парнаса. И третий вариант — самый тревожный, а если подумать, то и страшный, это сделано лишь для того, чтобы я сюда поехал. Мой карманник мне об этом говорит почти что человеческим голосом. Но чтобы это проверить надо быть там, в центре университетской сети. На месте администратора всей парнасовской связи. На моем рабочем месте. И я ещё раз пожалел, что кроссдезер не едет быстрее.

Видимо, я был долгое время погружён в себя и не заметил, что Веслав уже довольно давно и пристально смотрит на меня. Он, наверно, тоже о чём-то думал, так как губы его уже до предела сморщились, как будто он только что до конца распробовал лимон.

— Слушай, Битвайзер, — спросил он, когда я обернулся на него, — а что хакерство ещё себя не изжило? Ты ведь там в университете видишь тех, кто учится, сам, наверно, преподаешь. Ты ведь чувствуешь, что у студентов на уме. Я думал, хакеры уже минувшее прошлое. У них же идея-то была — неограниченный айтишный контроль. Но суть в том, что дальше этого никто не шагнул. В том смысле, что если предположить, что контроль есть, то сразу встаёт второй вопрос, а что с ним делать? Тем более он не постоянный. Технологии меняются, ты вон сам свою систему меняешь постоянно. Вот получил ты доступ ко всему, ну, положил себе в карман сколько хотел или взял, что искал, то есть удовлетворил свою личную потребность. А дальше? Так как ответа никто не нашёл, то и пробовать перестали. Свои мечты исполнить можно и без этого. Как думаешь?

— Любопытство. Человеческое любопытство неисчерпаемо. Сам разум неисчерпаем. И поэтому, чтобы мы там не сетовали, всё равно найдётся тот, кому нужно будет больше остальных. Потому что он любопытней. Нет?

— Любопытство тоже ведь дойдет до какой-то границы. Будет ли это страх, предел терпения или предел физических возможностей. Боль, наконец. Что-то же может ограничить любопытство? И что тогда? Так ли неисчерпаем разум?

— Но если человек развивается, то есть не останавливает развития, то боль можно научится преодолевать, пределы физические расширить, терпение и страх могут быть подчинены воле. Так что получается принципиально? Есть ли настоящие тормоза для человека?

— Смерть хороший тормоз. Безупречный. И неотъемлемый.

— Веслав, что-то грустно звучит? Тебе лет-то сколько? Не рано ли задумался?

— Если об этом не думать, то можно прожить значительную часть жизни в иллюзии, что жизнь бесконечна. А можно помнить об этом каждый день. В каком случае человек рациональней распределится временем?

— Если помнить каждый день, то депрессия сломает тебя быстрей, чем ты сделаешь что-либо, как ты говоришь, порациональней. А не чувствуя смерти, можно творить с чистой и легкой душой.

— Не чувствуя смерти, можно пробездельничать хоть всю жизнь.

— Видимо, мы смотрим на одно и тоже с разных сторон. Ты вот лучше скажи, почему до сих пор очки носишь?

— В семье по мужской линии всегда все носили. Даже когда коррекция появилась. Так и носили ноль на дужках. Дед в память о прадеде, отец в память о деде и так далее. Традиция своего рода.

— То, что твоего рода, я понял!

Веслав улыбнулся, шутка ему понравилась. Он был мне симпатичен, такой немного нескладный, но всегда серьёзный. Вроде не сильный, но никогда ещё я не слышал, чтобы он что-то не доделал вовремя или кого-то бросил без помощи. Он был силён духом. Чувствовалась в нём какая-то переданная поколениями интеллигентность, несмотря что в айти он не слишком преуспел, а считал это своей профессией. Даже глядя на свои недостатки, гордость в нём была и непреклонность в собственных убеждениях перед лицом времени.

В полисе он попросил остановить недалеко от Парнаса перед каким-то кафетерием. Он несильно пожал мне руку, закинул через плечо сумку с лэпом и пошёл немного тяжеловатой походкой в направлении двери, собирая на плечи мокрые снежинки.

Я немного посмотрел ему вслед, потом закрыл глаза и, помассировав лоб, на миг провалился в полное отсутствие мыслей. Потом медленно открыл веки и, нажав педаль движения, погнал дезер на верхнюю парнасовскую стоянку для университетских машин.