Ой, всё

Александр Бутенко

Предмет на сей раз таков, что не ухватишь: руки обжигает. И не посмотришь прямо: выжжет глаза.Писавший до сих пор о различнейших сторонах жизни, Бутенко теперь – о Той, что её прекращает – и делает её возможной.Да он и сейчас – о жизни. Только – на самых её краях, там, где просвечивает Иное. О том, как Жизнь и Смерть ходят кругами, всматриваются друг в друга, прорастают друг сквозь друга.Ольга Балла-Гертман, журналист

Кушай, Миша

Владимир был для нас, 15-летних пацанов, авторитет.

Мы только-только подсели на металл-музыку, обзавелись страшными футболками, хотя ещё и не обзавелись хайрами. Прокололи старые джинсовки заклёпками. Поверх надписи «Лимпопо» на детской кепке мама пристрочила нашивку с черепами и костями.

А он — под сорок лет, древний старик, но в металле рубил фишку. Угощал нас кассетами, «Napalm Death» там всякий, «Carcass», «Kreator».

Cам он такой, не сказать, что внушительный — подтянутый, но мужик как мужик, лысеющий, рыжеватый, очки, свитер. Рабочий где-то на киевском Химволокне.

Ну, разве что прищур молодой и озорной.

Мы знали, что он сам играет в группе — правда, только и исключительно с его слов.

Спросили, с придыханием, как называется его группа и кто он там.

Он призадумался секунду, посмотрел влево и вверх и сказал, что «Оккупация». И что он там играет на гитаре, и на вокале голосит ещё иногда.

Гитары у него дома, правда, не было. Да и руки без характерных мозолей.

Да и вокала у него, если так разобраться, не было.

Говорю — мужик как мужик. Химволокно оно и есть Химволокно.

Но мы ушли от него в полном восторге. Всем хвастались, что знакомы с гитаристом и вокалистом «Оккупации». Той самой «Оккупации» — про которую, как выяснилось, никто ничего не слышал, конечно, но это, напротив, добавляло таинственности и ощущения причастности к чему-то секретному, для избранных.

Вскоре мы, правда, засомневались — а не разводят ли нас? Может, и нет никакой «Оккупации», а гитару Вова в жизни в руках не держал. И к микрофону не знает с какой стороны подходить, да и с соковыжималкой его невзначай небось спутает.

И мы ему в какой-то очередной визит, кассетами поменяться, как-то и обозначили — а дай нам послушать что-нибудь из «Оккупации».

Мы уже склонялись к тому, что Вова шарлатан, но он внезапно легко согласился — да давайте, поставлю.

Встал, порылся в кассетах, нашёл какую-то тысячу раз писанную-переписанную, вставил в оклеенный разными машинками и футболистами магнитофон, хрустнул кнопкой.

Из колонок повалил музон — глухой, хриплый, хреново записанный — но очень крутой.

Слышалось, что запись не из мажорных студий — вокал излишне гулкий, гитары чуть западают, да и вообще — слышно, что исполняется, может, и не сильно профессионально, но с душой и яростью.

Сыро, зло, на надрыв, буйно.

Мы замерли в восторге и ловили каждый звук.

Вова сидел в кресле, нога на ногу, скрестив руки, ностальгически улыбался и иногда что-то комментировал.

«Вот, про войну песня — её наш басист написал, он по-английски хорошо шпарит, спецшкола языковая, все дела. А пел я. Половину не знаю, как поётся — оттого слова некоторые глотаю».

И правда — вокал яростный, но порой сумбурный, мало что разберёшь. Слышно, что по-английски, но как на неродном.

«Мне Стас, ну, басист наш, собственно, говорит — Вовыч, ты, главное, на припев все силы собери и просто кричи — Wa-a-a-ar! Ну, война, то бишь. Ну я и кричал».

И правда, гитары захлебнулись, динамики пробил безумный крик. Война-а-а!

Нам уже было невыразимо стыдно за то, что мы в одних только мыслях, но в Вове усомнились.

Конец ознакомительного фрагмента.