Наедине с тобой и Петербургом. Стихи о любви

Александр Бутенин

В предлагаемый вниманию читателей сборник вошли стихи петербургского поэта Александра Бутенина, посвященные любимой женщине и родному городу на Неве, а также фантазии автора на исторические и литературные темы.

Город судьбы

Петербурженка

Ты идешь проспектом Невским

так, что глаз не отвести,

ослепляя своим блеском

всех прохожих по пути.

Вдаль порхаешь легкой птицей,

в мыслях чем-то занята.

Шлейфом за тобой струится

неземная красота.

Вслед глядят на тротуаре

грациозной сей ходьбе.

Горожане щедро дарят

все внимание — тебе.

Город рад тебя увидеть

и побыть чуть-чуть вдвоем,

забывая о COVIDe,

о Беглове, обо всем.

Продавцам цветов награда —

поднести тебе цветы,

любоваться тобой рады

даже встречные коты.

Горделивою осанкой

украшаешь неба синь,

как античная гречанка

из сообщества богинь.

Что для вас Петербург?

Что для вас Петербург? Для меня — васильковое небо

и холодная сталь непокорной, ершистой Невы.

От заветной мечты, не исполненной в жизни, плацебо,

под наркозом которого словно находитесь вы.

Петербург для меня — это резкий, пронзительный ветер,

гнущий с треском и стоном тщедушных деревьев стволы.

Безмятежен в своем летаргическом сне на рассвете,

и таинственно мрачен под сенью полуночной мглы.

Это самый загадочный в мире, мистический город.

Он каналами речек и рек мое сердце обвил.

Острием стройных шпилей насквозь я проткнут и распорот,

признаюсь Петербургу в извечной и чистой любви.

В кабинете Петербурга

Адмиралтейское перо

макнув в чернильницу Исаакия,

на эрмитажном я бюро

набрасываю рифмы всякие.

Призна́юсь Питеру в любви,

его осанка — королевская.

С рожденья с ним одной крови,

и эта кровь, конечно, невская.

Чтоб зарядиться, выхожу

я на прогулку ежедневную,

и Петропавловкой ввожу

под сердце дозу внутриНевную.

А Петербург мне тоже рад —

к поэтам он питает слабости.

Аплодисментов дарит град

нередко мне, когда он славит стих.

Стихов слова произнесу

я со столпа Дворцовой площади,

меня над городом несут

штабные взмыленные лошади.

От Литейного до Пряжки

От Литейного до Пряжки

бодрым шагом строевым

прогуляться любо Сашке

по течению Невы.

В густошерстной синей ряби

от морского сквозняка

вьется в города масштабе

благородная река.

Широка, как Брахмапутра,

и коварна, как змея,

жадно радуется утру,

с нею радуюсь и я.

Кое-где Нева свободна,

кое-где еще во льду.

Вдоль дороги этой водной

я стремительно иду.

Проверяю друг за другом,

как военные посты,

грандиозных арок дуги

— Петербургские мосты.

Правый берег в отдаленьи,

вон «Авроры» силуэт,

и в гранитном обрамленьи

Петропавловки хребет.

Слева Сад, его ограда —

стройный острый частокол —

мне во время променада

легкий делает укол.

Обижается, что не был

на свидании зимой,

я краснею, а вот небо

холодеет синевой.

Плиты набережных гулки,

звонко слышен каждый шаг.

Допущу в своей прогулке

на Дворцовую зигзаг.

Безмятежный, необъятный,

колоссальный, словно кит,

здесь, всегда невероятный,

Эрмитаж-красавец спит.

На Васильевском роскошен

разноцветных зданий ряд.

Левый сфинкс чуть-чуть взъерошен

ветерку благодаря.

Хорошо знакомый с детства,

ослепительно торчит

тонкий шпиль Адмиралтейства,

отражающий лучи.

Медный всадник бодро скачет

на измученном коне,

не представить их иначе.

Автор — скульптор Фальконе.

Ну и дальше по ранжиру

возвышаются дома,

осмотрю я их пунктиром,

ведь устал уже весьма.

Заверну в квартиру Блока,

там тепло и хорошо.

Интересно, все же: сколько

километров я прошел?

Белой ночью

В час вечернего заката, когда город, остывая,

за фасад неровных кровель опускает солнца диск,

тени зданий, вырастая, удлиняются как сваи,

Петербурга острый профиль вам являя как изыск.

Будто в шахматах фигуры, что в цейтноте жаждут действа,

и расставлены повсюду, и вблизи и вдалеке:

Зимнего дворца скульптуры, острый шпиль Адмиралтейства,

знаменитая колонна — ждут на каменной доске.

Сам Исаакий, возвышаясь в центре Северной столицы,

вас приветствует поклоном, как учтивый джентльмен.

А Нева июньской ночью хочет смирной притвориться,

и мосты разводят руки, словно вам сдаваясь в плен.

В перспективе, разрывая облаков багрянец в клочья

золотой своею осью, Петропавловка видна.

Хорошо по Петербургу прогуляться белой ночью,

и под занавес прогулки выпить белого вина.

Дети Петропавловки

Образец надежной скрепы,

той, что с городом роднит —

Петропавловская крепость,

вековой ее гранит.

В этом каменном пространстве,

жить ничуть не тяжело.

Нас с завидным постоянством

с малых лет сюда влекло.

Лапы-стрелы бастионов,

кронверка полукаре —

до́роги традиционно

петербургской детворе.

Маленький Енисаари,

ограненный как алмаз,

в тополином пеньюаре

привлекателен для глаз.

В Триумфальные ворота

мостовая нас вела,

там сияет позолотой

шпиля стройная игла,

Благородною осанкой,

забирая сразу в плен,

где кровавая изнанка

из кирпично-красных стен.

Звонкой детскою игрушкой

всякий полдень слышен он —

выстрел из сигнальной пушки,

и курантов перезвон.

Не страшило нас нимало

то, что тут была тюрьма,

что стихия бушевала,

унося в залив дома.

Что убит был здесь наследник

повелителя страны,

что ни в первых, ни в последних —

декабристы казнены.

Все впитали наши гены

вместе с невскою волной.

Мы, друзья, аборигены —

Петропавловки родной.

На вершине шпиля ангел,

крест сжимает он рукой,

как огромный яркий факел,

берегущий наш покой.

Владимирский проспект

Владимирский проспект длиной в полкилометра —

прекрасная собой прямая магистраль.

И летом и зимой, под шум дождя и ветра

ты с севера на юг летишь стрелою вдаль.

Красивые дома и каждый уникален,

хоть, голову задрав, гуляй и созерцай.

Владимирский проспект широк и вертикален,

ходили раньше здесь и конка и трамвай.

Приятно покидать тебя по Колокольной,

а по Стремя́нной вдоль к тебе вернуться вновь.

Сто раз пересекать в прогулке алкогольной,

и помнить каждый шаг, не это ли любовь?

Фонтанку достигать дворовым лабиринтом,

Довлатову послав изысканный привет,

отведать по пути Хугардена две пинты,

тем самым пошатнув в себе менталитет.

Навеки позабыть машину и троллейбус,

автобус и метро, и двигаться пешком,

проспектов и дворов разгадывая ребус,

а в Графском честь отдать одной из старых школ.

Владимирский проспект весьма гостеприимен,

роскошен и хорош в любое время дня.

Немножечко сутул, чуть-чуть старорежимен

и очень много лет приятен для меня.

Тут прежде был «Сайгон» с отменным черным кофе,

и бил пивной родник в родимых «Жигулях».

Закрытье этих мест подобно катастрофе,

их помнят до сих пор во всех твоих щелях.

С тобою тезки мы (по отчеству хотя бы),

и я весьма польщен твоею добротой.

Ты в щедрости своей, как сам старик Хоттабыч,

сумеешь наградить исполненной мечтой.

Владимирский проспект окидываю оком,

колоколов звучит вечерний менуэт.

В одном из тех домов, а в нем в одном из окон,

нет-нет, да и мелькнет знакомый силуэт.

Ленинградское детство

Нам, рожденным в Ленинграде,

эти виды — не внове.

С детства моциона ради,

мы гуляли по Неве.

Шпиль возвышенный и острый,

разводных мостов шпагат,

и колонн громадных ростры —

узнавали наугад.

Сада Летнего ограда,

серый в крапинку гранит,

даже больше, чем нам надо,

возбуждали аппетит.

Стог Исаакия массивный,

и дворцов помпезных ряд —

в городе декоративном

наш приковывали взгляд.

По родным шагали плитам

летом, осенью, весной —

ленинградская элита

в свой законный выходной.

Осенний Петергоф

Старый парк лежит над морем.

Сотни кленов и берез

ввысь растут, не зная горя,

ни в жару и ни в мороз.

Липы, ясени и туи,

ели, пихты и дубы

рвутся к небу, в ус не дуя,

в окружении воды.

Стрелами летят аллеи

Конец ознакомительного фрагмента.