Сталинградский Армагеддон

Александр Булдаков

Откровение Иоанна Богослова пророчествовало о битве добра и зла в Армагеддоне «царей земных и воинства их». Все ожидают событие, которое уже свершилось.На момент сражения человечества в Сталинграде, прямо или косвенно в конфликте участвовало 62 государства. Сталинград – не название города на Волге, отсутствующее на географических картах, а свершившийся Армагеддон. Сталинград – Эверест мужества и скорби. Сталинград – история человечества.Экскурс по рассекреченным документам о легендарной битве.

Хоть разведка доложила точно, командир отдал не тот приказ

Разведка СССР, начиная с января 1942 г., обеспечивала Генеральный штаб необходимой информацией о планах гитлеровцев и указывала на приоритетность юга для будущего наступления. Весной 1942 г. резиденты Разведуправления Генерального штаба РККА своевременно вскрыли и новые германские планы по ведению войны против СССР. В донесениях разведчиков А. Ф. Сизова, И. А. Склярова, Ш. Радо и других сообщалось о том, что немецкое командование в ходе летней кампании планирует нанести главный удар на южном фланге советско-германского фронта. В январе — марте слова «южный фланг» и «Кавказ» в донесениях разведчиков встречаются часто. Данные резидентов военной разведки в Центре тщательно анализировались, проверялись и после этого в виде специальных сообщений направлялись членам Ставки ВГК и начальнику Генерального штаба. Первые сведения о немецких планах по ведению войны против СССР на 1942 г. поступили в Москву в марте 1942 г. от резидентур военной разведки «Дора» в Женеве, «Брион» и «Эдуард» в Лондоне, «Омега» в Вашингтоне.

12 марта руководитель резидентуры военной разведки в Швейцарии Ш. Радо доложил в Центр о том, что основные силы немцев будут направлены против южного крыла восточного фронта с задачей достигнуть рубежа р. Волга и Кавказа, чтобы отрезать армию и население центральной части России от нефтяных и хлебных районов. 15 марта агент Долли из Лондона доложил о содержании бесед японского посла в Берлине с министром иностранных дел Риббентропом, которые состоялись 18, 22 и 23 февраля. В этих беседах Риббентроп сообщил японскому послу о том, что «в операциях Германии против СССР в 1942 г. первостепенное значение будет играть южный сектор восточного фронта. Именно там начнется наступление».

В донесении Разведуправления Генштаба, направленном в ГКО 18 марта, сообщалось о том, что центр тяжести весеннего наступления немцев будет перенесен на южный сектор фронта (Ростов — Майкоп — Баку). В выводах указывалось: «Германия готовится к решительному наступлению на восточном фронте, которое развернется вначале в южном секторе и распространится в последующем на север».

Не располагая возможностью для ведения одновременного наступления на нескольких направлениях, командование вермахта решило нанести главный удар летом 1942 г. на южном фланге восточного фронта. Разгром Красной армии предполагалось осуществить в три этапа. В мае — июне планировались частные операции для улучшения оперативного положения войск, спрямление линии фронта и высвобождение возможно больших сил и средств для проведения главной операции. На втором этапе немецко-фашистские войска, сосредоточив основные усилия на югозападном направлении, должны были разгромить южное крыло советских войск и овладеть районом Сталинграда, Нижней Волгой и Кавказом. Причем сталинградское направление рассматривалось как вспомогательное и по своему назначению должно было обеспечить успешное продвижение войск вермахта на Кавказ.

Чтобы скрыть направление главного удара летней кампании и создать ложное впечатление о подготовке крупного наступления на московском направлении, по распоряжению командования вермахта штаб группы армий «Центр» разработал дезинформационную операцию под кодовым названием «Кремль». Цель ее была сформулирована в приказе о наступлении на Москву, подписанном 29 мая фельдмаршалом Клюге. (Энциклопедия ВОВ 1941—1945, т.3, с.224)

19 июня майор Иоахим Рейхель, начальник оперативного отдела 23-й немецкой танковой дивизии получил в штабе армии секретный пакет и на легком самолете «Физелер-Шторх» вылетел в свой штаб. Если учесть, что фронтовая полоса — это на деле кривая кто куда вывезет, то периодически самолёты попадали в зону обстрела с вражеской стороны и периодически сбивались над вражеской территорией.

Начальник штаба Брянского фронта (07.07.1942 переименован в Воронежский фронт), тогда ещё генерал-майор Михаил Ильич Казаков позже вспоминал: «19 июня на Юго-Западном фронте, в районе Нежеголь, был сбит немецкий военный самолет. Все, кто находились в нем, погибли, но в планшете одного из погибших сохранилась карта 1:100000 и еще какие-то документы. При тщательном изучении удалось установить, что планшет принадлежал майору Иоахиму Рейхелю, начальнику оперативного отдела 23 танковой дивизии, и что этот самый Рейхель доставлял в свой штаб директиву командира 40-го танкового корпуса 6-й немецкой армии о предстоящей наступательной германских войск в южном направлении, как это предусматривалось операцией «Блау».

Для понимания иерархии немецких войск: в моторизованный (танковый) корпус обычно включались две танковые и одна моторизованная дивизии. Такой корпус в 1941—1943 гг. насчитывал до 500 танков и самоходно-артиллерийских установок.

Так вот, штабной майор на легкомоторном самолёте из штаба танкового корпуса вёз пакет с директивой в штаб дивизии.

В пакете было указано, что корпусу надлежало наступать из района Волчанска в направлении Волоконовки и далее на Старый Оскол, с тем чтобы у Старого Оскола соединиться с войсками 4-й немецкой танковой армии, наступающей из района Щигры, и замкнуть кольцо окружения значительной группировки советских войск. В дальнейшем эти части противника становились авангардом его 6-й полевой и 4-й танковой армий, коим предстояло вести наступление дальше — вдоль реки Дон на юго-восток.

Генерал М.И.Казаков

Генерал М. И. Казаков признает: «несмотря на большую интенсивность работы всех видов нашей разведки — и авиационной, и наземной — нам не удалось установить тогда с достаточной точностью состав сил противника. Мы знали лишь общее количество его дивизий, предназначенных для наступления в первом эшелоне (с ошибкой в две-три единицы), но не имели данных о танковых и моторизованных соединениях». Несомненно, что всю группировку немецких войск, равно как и весь замысел операции «Блау» документы и карты, захваченные у майора Рейхеля, не раскрывали. Однако уже одно то, что стало известно о задачах 40-го танкового корпуса, должно было насторожить советское командование, поскольку указывало на проведение крупной наступательной операции с решительными целями.

Это, обратите внимание, так вопросы с разведданными решались на уровне командования не отделения и не взвода, а целого фронта. Не сержантом, а целым генералом, начальником штаба армии.

Командование фронтом, не разобравшись с немецкими разведданными, отправило их поспешно в штаб верховного командования, в надежде получения больших орденов.

Вечером 20 июня между главнокомандующим Юго-Западным фронтом и направлением маршалом А. Тимошенко и И. Сталиным состоялся разговор по прямому проводу: «Василевский. Здравствуйте. Товарищ Сталин сейчас будет говорить. Ставка просит Вас кратко доложить обстановку, Ваше отношение к перехваченным у немцев документам и какие мероприятия Вы считаете необходимым провести в ближайшее время».

Маршал Тимошенко С. К.: «Перехваченные документы с плановыми действиями противника не вызывают сомнений, потому что направлялись они боевым самолетом, на котором были офицеры. Самолет в силу плохой погоды потерял ориентировку и попал в сферу нашей войсковой зенитной артиллерии, которой был сбит. Два офицера, в том числе летчик, при падении сгорели и один офицер в звании майора остался живым, пытался уничтожить документы, но был достигнут нашими войсками в момент падения на землю и убит в перестрелке. Кроме переданных Вам документов, захвачено еще много других, которые расшифровываются.

Среди них уже расшифрован один документ, в котором указывается, что это наступление отложено до 23 июня (немецкое наступление началось 28 июня, а 23 июня намечалось завершить последние перегруппировки по плану «Блау». 19 июня точный день начала наступления еще не был установлен. Эта ошибочная интерпретация дорого обошлась советскому командованию. (авт. Б. Соколов).

Не исключена возможность, что противник узнает о том, что самолет сбит в расположении наших войск, и сможет внести кое-какие изменения или отложить во времени. Нам думается, что коренного изменения не последует, поскольку группировки противника, видимо, в основном уже сосредоточены и направление, избранное им для удара до сегодняшнего дня, являлось выгодным по части наших мероприятий. До получения настоящей директивы мы намечали следующее решение:

1. Вывести на фронт Сурково, Нестерное еще две стрелковые дивизии и расположить их в обороне, имея в первом эшелоне две стрелковые дивизии и во втором эшелоне одну. Эти две стрелковые дивизии мы берем от Рябышева (командующего 28-й армии — Б.С.), у которого остается пять стрелковых дивизий.

2. На этот же фронт за пехоту предполагали вывести 13-й танковый корпус.

3. Просим дополнительно к решению Ставки Верховного Главнокомандования утвердить изложенное нами решение.

4. Нам несколько неясно, что предпринимается Ставкой для обеспечения нашего стыка с Голиковым (командующим Брянским фронтом. — Б.С.), поскольку там противник замышляет главный удар.

5. Сегодня к исходу дня нашей авиацией выявлена к югу от Изюм крупная группировка танков и мотопехоты, и к этому месту во второй половине дня обнаружено движение танков и автомашин со стороны Барвенково.

6. По нашей оценке, замысел противника сводится к следующему: противник стремится нанести поражение нашим фланговым армиям, а затем создать нашим войскам (очевидно, угрозу — Б.С.) с фронта Валуйки — Купянск.

7. В связи с этим и решением Ставки по усилению левого фланга мы считаем целесообразным оставить 1-ю истребительную дивизию для обеспечения Купянско-Изюмского направления. В основном все. Тимошенко, Хрущев, Баграмян».

У аппарата Сталин.

1. Постарайтесь держать в секрете, что нам удалось перехватить приказ.

2. Возможно, что перехваченный приказ вскрывает лишь один уголок оперативного плана противника. Можно полагать, что аналогичные планы имеются и по другим фронтам. Мы думаем, что немцы постараются что-нибудь выкинуть в день годовщины войны, и к этой дате приурочивают свои операции.

3. Ставка утверждает Ваше решение о выводе двух дивизий в указанный Вами район, а также о сосредоточении 13-го танкового корпуса в этом же районе.

4. Истребительную дивизию нужно оставить на месте ее нынешнего расположения.

5. Насчет стыка Вашего фронта с Брянским фронтом Ставка принимает меры, о которых будет сообщено дополнительно.

6. Очень важно, чтобы противник не предупредил нас массированными авиаударами. А поэтому мы считаем нужным, чтобы Вы начали обработку района сосредоточения противника нашими авиационными ударами как можно скорее. Нужно перебить с воздуха живую силу противника, танки, узлы связи, авиацию на аэродромах раньше, чем противник предпримет удары против наших войск. Для этого посылают Вам тов. Ворожейкина. Мы думаем также направить Вам тов. Василевского. Все. И. Сталин, Василевский.

Тимошенко. Первую истребительную дивизию мы уже сняли с участка Крюченкина (командира 3-го гвардейского кавалерийского корпуса. — Б.С.) и в связи с угрозой удара на Изюмско-Купянском направлении переправили ее в район юго-западнее Купянск, куда она в на…

Сталин. Это нам известно. Поступили правильно. Все.

Тимошенко. Хорошо. Было бы хорошо, если бы в районе Короча можно было от Вас получить одну стрелковую дивизию. Остальное все изложенное Вами устраивает нас, будем выполнять. Все. Тимошенко, Хрущев, Гуров, Кириченко, Баграмян, Бордовский.

Сталин. Если бы дивизии продавались на рынке, я бы купил для Вас 5—6 дивизий, а их, к сожалению, не продают. Все. И. Сталин, Василевский, Бодин. Всего хорошего. Желаю успеха.

Тимошенко. У нас тоже все. Благодарю за пожелание. До свидания».

Да, любил Иосиф Виссарионович пошутить, на этот раз — насчет дивизий, как картошка, продающихся на рынке. Но Тимошенко было не до шуток. Сталин так и не рискнул перебросить резервы с западного направления на юг.

Сталин, похоже, склонялся к мысли, что документы Рейхеля подлинные. Однако он считал, что наступление на юго-западном направлении — это лишь один из многих ударов, которые немцы собираются нанести в первую годовщину войны, подобно тому, как Красная Армия наступала на всех направлениях в первые месяцы 1942 года. Он гораздо больше беспокоился за Московское направление, где, как он думал, немцы, как и в 1941-м, нанесут главный удар. Чтобы убедить в этом советское командование, германская разведка осуществила серию дезинформационных мероприятий под условным названием «Кремль». И 27 июня, в самый канун немецкого наступления, в штабе Брянского фронта, по свидетельству М. И. Казакова, стали разрабатывать план Орловской наступательной операции, поскольку в советской Ставке решили, что, поскольку 23 июня наступления не последовало, немцы отложили наступление, узнав, что документы Рейхеля у русских.

Немецкое командование не стало менять план «Блау», поскольку перегруппировка потребовала бы несколько недель, а связанная с ней потеря времени была для немцев опаснее, чем возможные меры, которые советское командование успело бы предпринять, получив бумаги Рейхеля. 28 июня 1942 года 2-я и 4-я танковые немецкие армии начали наступление на Воронежском направлении против Брянского фронта. 30 июня в наступление перешла 6-я немецкая армия.

Немцы же из-за инцидента с Рейхелем даже не стали откладывать начало наступления. Были предприняты все меры к тому, чтобы выяснить, попали ли документы злосчастного майора в руки русских. Гальдер 20 июня записал в дневнике: «Самолет с майором Рейхелем… с исключительно важными приказами на операцию „Блау“, по-видимому, попал в руки противника». А 22 июня констатировал после доклада начальника отдела устройства службы войск полковника Радке: «Выводы из дела Рейхеля — воспитание личного состава в духе более надежного сохранения военной тайны оставляет желать лучшего». 27 июня последовали оргвыводы: со своих постов были сняты командир 23-й танковой дивизии и командир, и начальник штаба 40-го моторизованного корпуса, в состав которого входила 6-я дивизия. К тому времени разведка уже выяснила, что бумаги Рейхеля у противника.

Вот что рассказал об этом самом событии бывший офицер разведотдела VIII армейского корпуса 6-й немецкой армии Иоахим Видер: «Я считаю, что одно роковое событие, произошедшее незадолго до начала нашего летнего наступления… существенно облегчило противнику разработку и осуществление плана стратегического отступления. Лишь узкий круг людей знал в то время об этом злосчастном инциденте, который заставил штаб армии в Харькове и наш корпусной штаб в городишке Волчанск в течение нескольких дней развернуть лихорадочную активность и поставил главное командование сухопутных сил перед ответственными решениями. А случилось вот что: в середине июня, когда наши части занимали исходные рубежи для большого наступления на Донецком предмостном укреплении, только что захваченном после кровопролитных боев, начальник штаба одной из наших дивизий, молодой майор, вылетел на разведывательном самолете «Физелер-Шторх» в штаб соседнего соединения, чтобы обсудить там вопрос о предстоящих операциях. Портфель майора был битком набит секретными приказами и штабными документами. Самолет не прибыл к месту назначения. По-видимому, сбившись с курса в тумане, он перелетел линию фронта. Вскоре мы, к ужасу своему, обнаружили обломки сбитого «Физелер-Шторха» на «ничейной земле» между окопами. Русские уже успели буквально растащить машину по винтикам, а наш майор исчез, не оставив никаких следов. Немедленно возник вопрос: попал ли в руки противника его портфель, в котором находились важнейшие секретные документы — приказы вышестоящих штабов?

Несколько дней подряд все линии связи между главным командованием сухопутных сил, штабом армии и штабом нашего корпуса (на участке которого были найдены обломки самолета майора Рейхеля. — Б.С.) были постоянно заняты: срочные вызовы к аппарату следовали один за другим. Поскольку беда стряслась в расположении нашего корпуса, мы получили задание до конца выяснить все обстоятельства дела и избавить командование от мучительной неопределенности. Мы провели несколько разведывательных поисков с сильной огневой поддержкой на участке фронта, где был сбит самолет, и захватили нескольких пленных. Вначале полученные от них сведения были крайне противоречивы, но постепенно картина стала проясняться. Оказалось, что самолет подвергся обстрелу и совершил вынужденную посадку на «ничейной земле». Находившийся в нем «офицер с красными лампасами на брюках» (Рейхель был офицером Генштаба, которые, в отличие от обычных армейских офицеров, носили на брюках красные лампасы. — Б.С.) был убит не то еще в воздухе, не то при попытке к бегству, а его портфель взял с собой «кто-то из комиссаров». Наконец, пленный, захваченный в результате нашего последнего по счету поиска, точно указал нам место, где, по его словам, был зарыт этот погибший немецкий офицер. Мы начали копать на этом месте и вскоре обнаружили труп злополучного майора. Итак, наши наихудшие предположения подтвердились: русским было теперь известно все о крупном наступлении из района Харьков — Курск на восток и юго-восток, которое должны были начать наши 6-я и 2-я армии в конце июня. Противник знал и дату его начала (на самом деле все-таки не знал. — Б.С.) и его направление, и численность наших ударных частей и соединений. Точно так же мы против воли осведомили русских и о наших исходных позициях, детально ознакомили их с нашими боевыми порядками.

Вскоре рассеялись и последние сомнения на этот счет: начались яростные воздушные налеты на районы развертывания наших частей, а также на штаб нашего корпуса (где и был на совещании майор Рейхель. — Б.С.), причинившие нам немалый ущерб. К тому же мы вскоре установили, что противник производит перегруппировку сил на противостоящих нам участках. Но было поздно — главное командование сухопутных сил уже не могло пересмотреть принятые решения и отменить столь тщательно подготовленную операцию. Таким образом, наше наступление на Сталинград с самого начала проходило под несчастливой звездой».

Об инциденте с Рейхелем пишет в своих мемуарах и бывший адъютант командующего 6-й немецкой армией фельдмаршала Паулюса полковник Вильгельм Адам. Правда, он датирует происшествие 19 июня: «19 июня после напряженного рабочего дня я сидел в комнате полковника Фельтера. Он отбирал донесения корпусов, чтобы передать их дальше, в группу армий. Было около 20 часов. В эту минуту позвонил телефон. Фельтера срочно вызывал начальник оперативного отдела 40-го танкового корпуса.

— Соедините немедленно!

Смысл последовавшего длинного разговора я не мог уловить. Однако я заметил, что лицо Фельтера все мрачнеет. Он с раздражением брякнул трубкой.

— Только этого нам не хватало. Сбит «Физелер-Шторх» с начальником оперативного отдела 23-й дивизии майором Рейхелем. Он вез с собой карты и приказы на первый период нашего наступления.

Я так растерялся, что ничего толком не мог спросить. Мало-помалу до моего сознания дошло то, что в нескольких словах наспех объяснил мне Фельтер. После совещания, состоявшегося при 40-м танковом корпусе в Харькове, майор Рейхель решил вернуться в свою дивизию на «Физелер-Шторхе». Но уже стемнело, а он еще не вернулся. Офицер связи позвонил в штаб корпуса, чтобы проверить, не вылетел ли обратно Рейхель с опозданием. Но это предположение не оправдалось. Танковый корпус немедленно организовал поиски исчезнувшего офицера. Тогда одна из дивизий сообщила печальную весть, что во второй половине дня противник сбил какой-то «Физелер-Шторх» за линией фронта. Разведывательные группы пехоты нашли самолет километрах в четырех от нашей передовой. Очевидно, он совершил вынужденную посадку, потому что при обстреле у него был пробит бензобак. Трупы майора Рейхеля и летчика были подобраны там же. А приказы и карты исчезли бесследно. Их захватили русские. Это грозило роковыми последствиями еще и потому, что в приказах имелись сведения о предстоящих операциях соседей слева — 2-й армии и 4-й танковой армии.

Той же самой истории «дело майора Райхеля» посвящена целая глава «Пропавший самолёт» в незавершённом романе о Сталинградской битве В. Пикуля «Барбаросса» (1990).

«Представьте, война закончилась нашей победой, и весь мир блаженно вдыхал долгожданную тишину… 17 июня 1945 года группа наших офицеров въехала в люксембургский городишко Бад-Мондорф, где американская администрация устроила им свидание с Кейтелем, ожидавшим суда в Нюрнберге.

Сохранился очень интересный протокол этой беседы, опубликованный в нашей печати только в 1961 году. История войны со многими ее тайнами в 1945 году еще не была расшифрована, многое от нас было сокрыто, и я думаю, что наши офицеры попросту не обратили внимания на одну из фраз Кейтеля, которая сейчас имеет особое значение для познания сложной предыстории Сталинградской битвы. Вот она, эта загадочная фраза:

— В самый последний момент перед наступлением на Воронеж стало известно, что майор Рейхель, один из офицеров генерального штаба… видимо, попал в руки русским. Кроме того, в одной из английских газет проскользнула заметка о планах немецкого командования (на Востоке), в которой упоминались точные выражения оперативной директивы генерального штаба. Мы ожидали контрмер со стороны русских и впоследствии были очень удивлены, что наступление на Воронеж сравнительно быстро увенчалось нашим успехом…

Я тоже удивлен! И пусть удивится читатель, почему Сталин, поверив в фальшивую операцию «Кремль», все-таки пренебрег подлинными документами, сочтя их дезинформацией.

* * *

19 июня в Харькове закончилось оперативное совещание офицеров, которое проводилось при штабе 40-го танкового корпуса генерала Георга Штумме. Здесь были доложены результаты свидания с Гитлером в Полтаве, планы высшего командования на летний период 1942 года… Ближе к ночи Паулюса навестил серый от пыли полковник Вильгельм Адам.

« — Не знаю, чем все это кончится», — сказал он, — но сейчас по всему фронту идет такой перезвон, будто мы попали на междугородную телефонную станцию.

— Что еще могло случиться, Адам?

— Ерунда какая-то… Пропал «фезелер-шторх», на котором из Харькова вылетел в свою дивизию майор Йоахим Рейхель.

— Напомните о нем.

— Рейхель — начальник оперативного отдела Двадцать третьей дивизии. Он вылетел из Харькова, но в свою дивизию не попал. А при нем был портфель, набитый секретными документами и картами… Сейчас штабы, обзванивают весь фронт, всех подряд.

Паулюс поначалу никакого волнения не выказал:

— Найдется. И самолет. И майор. И его портфель…

Нашли! В ночь на 20 июня советский Генштаб получил сообщение с фронта, что в районе поселка Белянка (Нежеголь) воины 76-й стрелковой дивизии подбили «фезелер-шторх», который и сел прямо «на брюхо». Два офицера и летчик сгорели.

Но один майор с портфелем выскочил из «шторха» и, отстреливаясь, хотел драпануть в кусты. Его шлепнули наповал. В портфеле оказались оперативные планы германского командования относительно операции «Блау»…

Николай Федорович Ватутин, бывший тогда заместителем начальника Генштаба, вопросительно глянул на Василевского:

— Не фальшивка ли, Александр Михайлович?

— Но тогда к чему же такой спектакль с посадкой «на брюхо», с двумя сгоревшими и стрельбой? Это не кино…

С. М. Штеменко вспоминал: «В Генштабе взволновались: такое случается не часто… К нам попали карта с нанесенными на нее задачами 40-го танкового корпуса (Штумме) и 4-й танковой армии немцев (Гота) и много других документов, среди них шифрованных. К шифру быстро удалось найти ключ…»

Паулюс утром спросил Вильгельма Адама:

— Ну что там наш майор с портфелем?

— Никаких следов. Перезвон продолжается. Очевидно, при низкой облачности «фезелер-шторх» нечаянно перелетел линию фронта. Если это так, то кое-кому в ближайшее время предстоит облизать мед с лезвия бритвы.

Командующего 6-й армией вскоре навестил Йоахим Видер:

— «Фезелер-шторх» найден. Сейчас из одной дивизии сообщили, что вчера вечером над ними пролетал в сторону русских окопов самолет, который и упал на ничейной земле. Эта дивизия ходит в атаки, чтобы добыть самолет и пленных, показания которых сейчас крайне необходимы…

Тревога в нижних фронтовых инстанциях перебралась на верхние этажи германского руководства. Гальдер записал в дневнике: «Самолет с майором Рейхелем с исключительно важными приказами по операции „Блау“, по-видимому, попал в руки противника». Гальдер при этом сказал Хойзингеру:

— Узнает фюрер — в ОКХ посрывают головы.

— Заодно пусть летят головы и в ОКВ…

Кейтель проявил не свойственное ему легкомыслие.

« — Я знаю русских», — сказал он (совсем их не зная). — Если этот самолет и достался им, они из дюраля наделают себе портсигаров, из плексигласа кабины пилота намастерят расчесок, а секретные документы изведут на махорочные самокрутки. К чему лишняя нервотрепка? Случай с генералом Самохиным (авт. попал в плен) не может служить прецедентом для ситуации с нашим майором Рейхелем…

В тот же день Василевский вышел на связь с Тимошенко:

— Ставка просит кратко доложить ваше отношение к перехваченным у немцев документам. Какие у вас сомнения?

— Документы майора Рейхеля сомнений не вызывают. Рейхель летел самолетом боевого назначения, который в условиях плохой погоды потерял ориентировку… По нашей оценке, — докладывал Тимошенко, — замысел противника сводится к тому, чтобы нанести поражение нашим фланговым армиям, создать угрозу советским войскам с фронта Валуйки — Купянск.

К аппарату подошел сам Сталин — с указаниями:

— Строго держите в секрете, что удалось нам узнать. Возможно, перехваченный приказ вскрывает лишь один участок оперативного плана противника… Мы тут думаем, что двадцать второго июня немцы постараются выкинуть какой-либо номер, чтобы отметить годовщину войны, и к этой дате они приурочивают начало своих операций…

В конце разговора Тимошенко снова просил для своего фронта хотя бы одну стрелковую дивизию. Сталин ответил:

— Дивизиями, к сожалению, на базаре не торгуют. Если бы торговали, я бы пошел на базар и купил вам дивизию. Умейте воевать не числом, а умением. Вы не один там держите фронт. У нас, не забывайте, много других фронтов…»

Зная, что творчество В. Пикуля было построено на сюжетах из малодоступных документов, можно констатировать ровно то же самое, что у Б. Соколова — художественный пересказ на тему документального сюжета.

В «дело Рейхеля» вмешался сам Адольф Гитлер. Командир корпуса генерал танковых войск Штумме, начальник его штаба полковник Франц и командир 23-й танковой дивизии генерал-лейтенант фон Бойнебург были отстранены от должностей и преданы военному суду. За них немедленно же заступились генерал Паулюс и генерал-фельдмаршал фон Бок, так как все трое не являлись прямыми виновниками произошедшего (все же часть вины лежала и на командовании корпуса, которое не воспротивилось рискованному полету легкомысленного майора. — Б.С.).

Известный британский историк сэр Энтони Джеймс Бивор в своём известном труде «Сталинград» (1998) на эту тему писал следующее.

«Тем временем произошло еще одно важное событие, поставившее под вопрос успех всей операции «Блау», начало которой было назначено на 28 июня. 19 июня майор Рейхель, офицер оперативного отдела 23-й танковой дивизии, на легком штабном самолете вылетел в части, расположенные на линии фронта. В нарушение всех правил о соблюдении военной тайны он захватил с собой детальные планы предстоящего наступления. Самолет был сбит неподалеку от передовой. Патруль, направленный к месту катастрофы, чтобы забрать тела и документы, обнаружил, что русские добрались до самолета первыми.

Гитлер, узнав о том, что произошло, пришел в бешенство. Он потребовал, чтобы командира дивизии и командира корпуса судил военный трибунал, и настаивал на расстреле. По иронии судьбы Сталин, когда ему доложили о захваченных бумагах, посчитал их очередной дезинформацией. Вновь, как и в прошлом году, он проявил просто маниакальное упрямство, отказываясь верить всему, что противоречит его убеждениям. В данный момент Сталин был уверен, что главный удар Гитлер нанесет по Москве. Узнав, что командующий Брянским фронтом генерал Голиков, на чьем участке и должны были развернуться основные боевые действия, считает документы подлинными, Сталин сердито сбросил бумаги со стола. Голикову же было приказано немедленно возвращаться в свой штаб и в кратчайшие сроки подготовить план превентивного наступления с целью освобождения Орла. Командующий Брянским фронтом, и его штабисты весь следующий день и всю ночь работали над составлением этого плана, но, к сожалению, их работа пропала даром: через несколько часов началось наступление немецкой армии.»

Адам Вильгельм, будучи адъютантом Ф. Паулюса, так описывал этого человека: «С командиром танкового корпуса, генералом танковых войск Штумме, я встретился здесь впервые; в армии ему дали шутливое прозвище „шаровая молния“. Кличка эта очень подходила к маленькому, толстому, живому как ртуть генералу. Его танковые дивизии оттеснили противника, который прорвался было в наши позиции на северо-востоке от Харькова».

«Летом 1942 года во главе своего 40-го корпуса (теперь он именовался танковым) готовился к наступлению на южном фланге советско-германского фронта, однако в связи с делом майора Райхеля в июне 1942 года был отстранён от командования и отдан под суд военного трибунала. Был приговорён к пяти годам тюремного заключения, однако благодаря заступничеству главнокомандующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Федора фон Бока помилован Гитлером и отчислен в резерв.

Направлен в Северную Африку, 20 сентября 1942 года сменил заболевшего генерал-фельдмаршала Э. Роммеля на посту командующего танковой армией «Африка». 24 октября 1942 года Штумме умер от сердечного приступа во время битвы за Эль-Аламейн. Генерал на полном ходу выпал из машины, атакованной английским самолётом. Тело нашли при поиске раненых. Георг Штумме имел прозвище «Шаровая молния» за резкий, непредсказуемый характер.»

«Дело Рейхеля» дало повод для приказа Гитлера, согласно которому ни один командир впредь не должен был знать о задачах, поставленных перед соседними подразделениями. Приказ этот приходилось соблюдать с таким тупым формализмом, что он крайне затруднял координацию боевых действий…

— Можем ли мы вообще провести нашу операцию «Блау I» в той форме, в какой она была запланирована, и в установленный срок? — спросил я Фельтера. — Противник ведь не глуп. Он будет всячески стараться испортить нам все дело.

— Разумеется, мы должны быть готовы к неприятным неожиданностям. Но что делать? Изменить план мы не можем. Изменить его — значило бы на несколько недель отложить операцию. А там нагрянет зима, и с нами, чего доброго, случится что-нибудь похуже того, что случилось в прошлом году под Москвой. Это учитывает и ОКХ, и командование группы армий.

Спустя несколько дней Паулюс сообщил нам, что группа армий возражает против изменения плана, однако требует отодвинуть срок наступления».

Противодействие с советской стороны ограничилось бомбардировкой указанных в захваченных документах районов сосредоточения немецких ударных группировок. Между тем, можно и нужно было бы принять более радикальные меры. Конечно, после харьковского разгрома сил для упреждающего удара у Юго-Западного фронта не было. Но можно было заранее отвести основную часть войск на новые рубежи. Тогда бы немецкое наступление пришлось по пустому месту. Кроме того, следовало бы заранее перебросить резервы с московского направления для занятия оборонительных позиций в тылу фронтов Юго-Западного направления. Тогда бы немцы вряд ли дошли до Сталинграда и Кавказа.

В своих предыдущих работах, я частенько чехвостил в хвост и в гриву представителей околонаучных наук в виде юристов и экономистов, а теперь тоже самой можно сказать про полководцев и различных историков — сколько историков, столько и мнений, открытий, выводов, заключений. По сути, вместо честных учёных, занимающихся установлением исторических истин, более века подсовывались люди пропагандисты, готовые из любой горькой правды испечь сладкий пропагандистский пирожок.