Мать и сын, и временщики

Александр Бубенников, 2022

Династический кризис на московском престоле после скоропостижной смерти Василия III, в смерти которого были глубоко заинтересованы как старомосковские боярские партии, так и партии «беглецов» Гедиминовичей (Глинских, Бельских). Создание опекунского совета при трехлетнем государе Иване Васильевиче с особым полномочиями «правительницы» Елены Глинской при малолетнем сыне Ивана IV. Приближение Глинской своего любовника боярина-конюшего Овчины к трону государя. Политический и церковный кризис в государстве при Елене Глинской, которой, несмотря ни на что, удалось увеличить казну за счет введения «Копейки» вместо невесомых и фальшивых денег «мечовок». Отравление Глинской высокопоставленной служанкой во время заговора боярских партий. Падение фаворита Овчины с его заточением и умерщвлением. В сюжетные линии романов органично вплетены древнерусские произведения – летописные своды, жития, послания, духовные грамоты, освещающие не только личности князей и преподобных – героев романа, но и тайны русской истории и его великих государей, русского прорыва на Западе и Востоке, создания Великой Империи Ивана Великого и Ивана Грозного. Цикл из шести исторических романов помогут глубже проникнуть в актуальные для нынешнего времени тайны отечественной истории первой Смуты в государстве и душах людей, приоткрыть неизвестные или малоизученные её страницы становления и укрепления русской государственности и гражданственности, и предназначается для всех интересующихся историей Руси-России.

7. Жизнь — копейка

Елена Глинская часто вспоминала о первой бурной радости своего супруга, когда она сообщила ему о зачатии ребенка после посещения Пафнутьева монастыря в Боровске. О том, что ей после стольких тягостных ожиданий и господних испытаний — когда большинство бояр и значительная часть духовенства считает их династический брак блудом — предопределено стать матерью русского государя. «Вот именно предопределено свыше, — пылко бросил Василий, — мольбами святых отцов, святого благоверного Пафнутия на том свете и епископа Макария Новгородского на этом свете чудо любви и престола устроено, когда мои грехи развода отмолены…».

Елена только дважды видела своего супруга-государя таким безудержно счастливым, на редкость восторженным и немного блаженным: когда он поднял на руки только что родившегося сына Ивана и при сообщении Елены о его чудотворном зачатии. И навсегда запомнила блеск и живость его счастливых глаз, безудержный и сбивчивый поток слов благодарности и признательности — ей, любви их, Господу…

Он ушел в мир иной, так и не узнав о том, что второй его сын, зачатый с Еленой с помощью таких же истовых молитв святых отцов, только уже других — не Пафнутия Боровского и Макария Новгородского — родился глухонемым, убогим… А Василия так снова был рад появлению на свет второго сына Юрия… Может, потому что считал государь его появление на белый свет само собой разумеющимся, не чудотворным, как рождение Ивана, потому и случилось то, что случилось? Может, потому что считал государь молитвы новых святых отцов о рождении брата Ивана совсем не сверхъестественными по силе и проникновенности, а всего лишь обычной, положенной по монашескому чину проформой, потому и случилось то, что случилось? И ушел государь, многого не поняв в любви, браке, счастливом случайно-предопределенном зачатии и рождении предопределенном — на счастье и несчастье матери и родившихся… Думала об этом Елена, и слезы на глаза навертывались и сердце от любви и жалости разрывалось на части к сыновьям Ивану и Юрию…

Часто сейчас, через несколько лет после кончины государя вспоминала Елена одну странную монашескую историю, рассказанную ей Василием, которая раньше сильно трогала сердце государя, но оставляла равнодушной сердце его юной супруги. Наверное, надо сильно измениться ей, многое пережить, о многом передумать, чтобы та незатейливая история, наконец-то, затронуло и сердце молодой женщины, познавшей первую любовь, чудо материнства и смерть мужа, новую любовь, страсть любовников и грех убийства плода любви во чреве матери…

Василий, наверное, выстрадал ту странную иноческую историю, рассказывал с упоением ее юной супруге уже после рождения двух сыновей, незадолго до своей скорой таинственной смерти — от болезни ли, от яда ли, от проклятья ли? Рассказывал эту историю, о которой, наверное, много раздумывал, часто и с различными акцентами и сентенциями, по-своему переиначивая коротенькое житие одного человека, много нагрешившего в мирской жизни и имевшего много недостатков, уже ставши монахом в каком-то монастыре в далеких северных землях. Старец-игумен этого монастыря долго и безуспешно наставлял своего нерадивого инока, не слишком ревностного в монашеском служении Господу, в постах и молитвах. Ставил игумен этому монахов благостные примеры его сотоварищей из монастырской братии и укорял, мол, не удостоишься места в раю, не отведут тебе места подобающего судьи на Суде Небесном, раз ты иноком не отмолил свои грехи мирские и монахом не избавился от многих человеческих недостатков… Не грехов, но все же недостатков, грешков… И, действительно пережил старец-игумен этого нерадивого, по разумению братии, в иноческой жизни монаха. И вдруг этому старцу является в сновидении рано ушедший из жизни этот монах, да стоит он среди благочестивых святых в самом лучшем, почетном месте рая небесного. Спросил удивленный игумен того монаха — чем же ты заслужил такую честь? А монах улыбнулся и ответил странно — не дано тебе главное в человеческой судьбе знать, будь та начавшейся и сложенной в миру, а законченной в обители… Расстроился старец-игумен, решил расспросить у других почитаемых монахов, которых хорошо знал при жизни, и которые стояли среди святых на менее почетном месте, чем тот «невоздержанный» монах со многими недостатками. И игумену отвечали: «Да он просто крепко любил если не всех людей, то очень многих… И, самое главное, никогда не судил плохо о людях, никого из них, даже самого последнего, по твоим меркам никудышного, не осудил, не проклял… Никого…» Расплакался старец-инок, проснувшись, попытался в самом конце сна прощения попросить у того «невоздержанного» монаха из своей обители, что на хорошее место среди святых поставлен в раю — да не успел… Многого, самого главного в жизни не успевают сотворить в жизни — все суетятся в миру ли, в обители, в мысленных и душевных устремлениях… Вообще торопятся — жить, думать, молиться…

Василий предупредил Елену — вот, я тебе пересказал одну печальную историю, без выводов и заключений, сама ее прочувствуй, переживи сердцем, душой, дополни размышлениями о предопределении, о жизни и смерти, о любви человеческой, добре и зле… Вот Елена, вспомнив странную притчу своего супруга о «невоздержанном» монахе и благочестивом игумене, посрамленном и не заслужившим прощения от обиженного, думала на тему: «Жизнь-копейка», ибо к сотворению копейки-«новгородки» на Руси великая княгиня имела самое непосредственное отношение… Ибо «копейка» Елены появилась на Руси, как символ правды и конца фальшивых легковесных денег, бездарной корыстной лжи… Ибо корыстная ложь в отличие от наивного и бескорыстного заблуждения, даже случайной ошибки, означает предосудительное и дурное противоречие истине, правде… Можно ли ложью во спасение, как фальшивой копейкой или фальшивым рублем спасти жизнь?.. Этот вечный вопрос о позволительности худых средств для хороших целей — спасения жизни ближнего, жизни, вообще…

Известие о «копейке» Елены Глинской впервые встречается в Софийском Временнике, который свидетельствует, что в 1535 году, когда ее сыну Ивану было два года правительница повелела делать новые деньги на имя сына-государя, а «знамя на деньгах: князь великий на коне, а имея копье в руце, и оттом прозваша деньги копейные». До этого времени на деньгах имелось изображение всадника с поднятым мечом, почему и деньги эти иногда называются «мечевыми», в отличие от «копейных». Вес серебряных копеек — около 10 долей; форма их оставалась неправильной. Потом серебряные копейки Елены Глинской уже после ухода династии «последних Рюриковичей», и начала новой царской династии Романовых во времена правления Алексея Михайловича, сына первого царя новой династии Михаила Федоровича «выродились» в медные копейки — того же типа и веса, что и серебряные. Но Елена Глинская впервые на Руси упорядочила счёт копеек в рубле (их стало 100, а не 200), привязала рубль к «мировой валюте», персидскому дирхему по весу и динару по счёту. Елена учитывала интересы Руси, ведь Персия в 15 веке была лидером мировой торговли и главный торговый партнер Москвы. Благодаря Елене были изготовлены «московки», московские деньги с изображением всадника с мечом (сабляницы) весом 0.34 грамма серебра (0.1 дирхема), а также новгородские деньги с изображения копьеносца, называемых с тех пор копейками (0.2 дирхема).

До Елены Глинской из фунта серебра делали пять рублей. Корыстные фальшивомонетчики ухитрялись делать десять рублей, произведя смуту в торговле. Правительница Елена, изъяв из обращения старую монету, перечеканила по единому образцу, сделала из фунта серебра шесть рублей или шесть сотен копеек, на каждой из которых чеканили всадника с копьем. И уже скоро копеечные — настоящие, правдивые — деньги вытеснили из обращения легковесные «мечевые» и фальшивые деньги. К тому же при официальной девальвации 15 процентов Московская казна наполнялась «лишним» серебром — ради процветания государства. Так правда вытесняет ложь, как добро — зло… Об этом позаботилась правительница Елена, мать государя, чудотворно зачатого и рожденного… Много думала Елена Глинская о природе правды и лжи, добра и зла, предопределенности жизни и смерти, любви и ненависти, прежде чем прийти к краткому своду своего предписания — «Жизнь — копейка»…

Истинное «копеечное» добро перевешивает фальшивое и легковесно-бездарное «мечевое» благо. В правдивой копейке больше проявление доброй природы власти, чем в мечевой фальшивке. Но человек, по природе добрый, может колебаться между выбором правды и лжи, добра и зла, добрая натура исключает склонность ко Л., или лживость, но в данном случае лживость не играет никакой роли. Нравственность «копеечного» добра весомей нравственности «мечевого» добра. «Ложь во спасение» правдивой копейки полезней «лжи во спасение» мечевой деньги. Если все продается и все покупается в этой жизни, то пусть правда копейки напоминает о воле и стремлению к жизни и добру, а не о бездушном буквализме или душевной лжи фальшивой денежки…

Так размышляла Елена Глинская, правительница и создатель русской копейки, воспитательница первого русского царя Ивана, обозначив для себя и для сына цель нравственного правления. Когда нравственность есть путь к истинной правдивой жизни, и ее предписания даются человеку — царю или простолюдину, неважно! — для того, «чтобы он жив был ими, ради добра, любви, счастья»; следовательно, жертвовать человеческими жизнями для точного исполнения престольного предопределения — в этом всегда есть внутреннее противоречие и это не может быть абсолютно нравственным… Многим пожертвуют мать-правительница, царь-государь, не только чужими жизнями, но и своими, престолом и концом династии, а внутреннего противоречия нравственной власти добра под напором предопределения не разрешат…

Одна из самых образованнейших правительниц Европы Елена Глинская мучилась над одним из труднейших вопросом о божественной природе предопределения, происхождении и соотношении добра и зла в престольных деяниях, о хрупком равновесии благодати и печали, о свободном выборе творить добро и зло. И всегда Елену поражала тайна предопределения свыше и выбора человеческой души, когда свободный выбор души заключается в предпочтении зла добру или добра злу, без опасного смешения добра-зла. Может быть, от упорного и нераскаянного пребывание многих людей, даже правителей во зле, нарушении мировой гармонии возникает предопределенность жизни и смерти, истины и лжи. Вот и в ее Елениной судьбе какими-то силами был устроен династический брак с государем Василием после его мистического развода, и предопределением было назначено зачатие и рождение правдивой копейки — государя Ивана и тем же предопределением назначено зачатие и рождение фальшивой или легковесной для жизни «мечевой» монетки — глухонемого безвольного брата государя Юрия…

И жизни двух младенцев — копеечного, истинного царя и «мечевого» фальшивого глухонемого князя — как и все существующее, живое в человеческом обществе, окончательным образом зависело и зависит от всемогущей воли всеведущего Провидения. Потому прошлое упорство во зле без всякого раскаяния нескольких поколений мужа-государя, да и жены-государыни так или иначе подтолкнут к гибельной пропасти и новое поколение их, Василия и Елены, династического брака; родившийся глухонемым, беспамятливым Юрий был обречен Провидением уже в момент греховного зачатия Василия с комплексом кандуализма, в то время как истинная «копейка», Ивана-царя еще будет взвешиваться на весах той же божественной воли Провидения, предопределяющих одних всегда к добру и спасению, а других иногда — ко злу и гибели. И в случившихся человеческих судьбах с множеством развилок к добру и злу, к спасению и гибели уже не отличить выбора живой души и беспредельной силы произвола-предопределенности.

Почему копейка Елены Глинской стала мерой правды-истины, в не лжи и заблуждения, выдвинув в сотворчестве свободного человеческого выбора и предопределенности свыше на первое место смысл чуда жизни, основанного на любви и добре? Потому что предопределение ко лжи, обману, злу со стороны Божества оказывается просто бессмысленным.

«Живым сердцем копья врага не переломишь» — эти слова Елена слышала издавна, и в Литве и на православной Руси. Вроде как бессмысленно сопротивление жизни заостренному обоюдоострому железу на древке — копью. Перед копьем жизнь, живое сердце — ничто. А в купеческой и воеводской Москве Елена услышала другие слова о копье: «Не копьем побивают, а умом с правдой», потому и поверила в силу правдивой, истинной копеечки, а не фальшивой легковесной деньги… Пусть жизнь — ничто, пусть жизнь всех простолюдина и государя — копейка, но сколько появилось добрых поговорок о ценности копейки, о ценности жизни чуть ли не в первый год хождения по Руси копеечки матери первого русского царя Ивана Грозного, Елены Глинской…

«Копейками крепкий рубль держится» — то есть если жизнь человеческая есть копейка, то из множества копеек семья и род в несколько поколений крепчает, жизнь никуда не исчезает, а наоборот, торжествует…

«Держи копеечку, чтоб не укатилась». То есть держись за жизнь во всех ее чудесных проявлениях, чтобы не закатилась эта вроде бы ничтожная жизнь, цена которой копейка, в пыльный или грязный угол смуты и разлада, где эта копейка никому и не нужна, плесенью, зеленью покроется, — и не купишь на нее ничего, и сгноишь ее в непутевом месте без роду и без племени…

И снова о жизни, полновесности судьбы семьи, рода, общества, государства: «Трудовая копейка до веку живет»… «В рубле копейки нет, так и рубль не полон» — это о том, что без твоей жизни — ничтожной вроде, копеечной, судьба семьи, рода, отечества, поколения не полна, не завершена, ибо без твоей жизни-копейки народ неполный…

Не о богатстве речь, а о сообществе счастливых и добрых: «Копейка к копейке, проживет и семейка», «В счастливом роду каждая копейка рублевым гвоздем прибита», «Без трудовой копейки рубль не живет».

О ценности человеческой жизни, о сбережении своего народа в наказе народа правителям говорится: «Кто не бережет копейки, сам рубля не стоит», мол, знамо дело, цена государя — и рубль, и много больше, только на хрена нам рубль-государь, если он своих подданных не любит и не жалеет, подданных, цена каждому из которых копейка.

О доброй копейке в руках добряка и злой копейке в руках жадины: «Одна добрая копейка сиять глаза нищего заставит, а злая копейка руку нищего прожжет». Мол, пусть жизнь — это копейка, только добро живой души и нищего спасет и из беды вызволит, зато жадность и зло другой копеечной жизни другую жизнь поранит, а то и погубит…

Пусть жизнь — копейка, только оптимистична сама суть жизни, если в ней есть смысл и стремление к счастью… И не хмельные напитки, а хмельную жизнь пить рекомендует «копеечный» веселый и удалой русский народ: «Пей-ка, на дне копейка, еще попьешь, грош (гривну, рубль) найдешь!» Мол, живи и надейся, не впадай в отчаяние оттого, что жизнь твоя — цена копейка, пей хмельную жизнь, и перейдешь в более ценную, гривневую или рублевую жизнь…

Предопределение и жизнь человеческая… Зачеркни предопределение и дай человеческой свободе столько силы и проявления, что не останется места для Провидения, предвидения Божества… Только все ли на такую участь согласятся — все Божества, каждое селение, каждый город? Нет предела человеческой свободы — и все будут счастливы, и драться между собой не будут, чтобы стать еще счастливей?..

Конец ознакомительного фрагмента.