Земные пришельцы. Книга первая. Не выходя из дома

Александр Борисович Гайворонский, 1985

События разворачиваются двумя сюжетными линиями. Первая начинается в 1974 году. Трое школьников 8 класса провинциальной средней школы обнаруживают обрывки дневника с таинственным текстом, написанном в необычной манере. Восстановив часть записей, они приходят к версии, что речь идет о пришельцах из будущего, находящихся в некой "Кабине", застрявшей где-то в их времени. Школьники пытаются наладить с ними контакт, но в самый критический момент один из друзей, Ленька Гритшин, обнаруживает истинную тайну записок… Вторая сюжетная линия переносит читателя в город С. в 1985-86 годы. В Комиссию по Аномальным Явлениям при Академии наук СССР поступает анонимное письмо странного содержания. В ходе интриги, закручивающейся вокруг главных героев, постепенно раскрывается тайна каждого из участников и происходящих событий…

Природа слепа, когда наделяет того или иного человека редкостным даром. Награда ее избранника может оказаться оружием против других людей, против всего общества. Но действия человека, противопоставившего себя собратьям, загоревшегося жаждой власти, неминуемо обречены на провал. Сама Природа изыскивает средства, чтобы исправить свою ошибку: или руками людей, или иными способами, неподдающимися, порой, разумению и подчиняющимися каким-то тайным, на первый взгляд, законам… Будто неведомый Страж стоит на чеку и, принимая иногда фантастические формы, карает за содеянное зло…

Глава 1

«101000 г. Москва, Главпочтамт, абонементный ящик №764.

Комиссия по АЯ при ВСНТО.

Уважаемые товарищи!

(Не знаю, как обратиться к Вам, первый раз пишу подобное письмо).

Рискую стать отнесенной Вами к разряду сумасшедших, но не написать не могу, не имею права. То, что случилось со мной, точнее, со мной и моим мужем, счастлива была бы счесть бредом, но это невозможно.

Четыре дня назад, в ночь с 19 на 20 мая я случайно (случайно ли?) проснулась и увидела в зале через раскрытую дверь (мы находились, естественно в спальне; муж спал рядом) огромный, тускло светящийся шар.

Я не успела вскрикнуть, хотя желание такое было непреодолимо, потому что оцепенела. Да, именно оцепенела — не могла шевельнуться, крикнуть, даже закрыть глаза или просто отвести взгляд. Мне показалось, что это… будто мой взор запечатлел начальный момент какого то взрыва в квартире, мгновение, растянутое в моем угасающем сознании… Однако я слышала спокойное дыхание мужа — значит время шло. Шар не двигался. Он занимал почти всю комнату. Его диаметр был около двух с половиной метров (помню, что он почти касался люстры, до которой от пола именно столько).

Вдруг шар начал мигать. Знаете, будто отслужившая свой срок люминесцентная лампа. Мне показалось, что, мигая, этот шар становился на некоторые мгновения плоским круглым экраном: то шар, то экран, то снова шар. Когда в очередной раз шар стал экраном он внезапно сплошь покрылся массой темных крапинок, которые как-то странно двигались, дробились на более мелкие, равномерно распределяясь по всему экрану. Через несколько секунд движение прекратилось, и экран представил собой будто покрытый из пульверизатора темной краской диск. Затем в самом центре темные крапинки начали пульсировать и хаотично, на первый взгляд, перемещаться. И вдруг я заметила, что черные точки движутся, оказывается, в строго определенных направлениях, где-то сгущаясь, где-то разряжаясь, постепенно формируя буквы. Да! Именно буквы!

Когда движение прекратилось, я без труда смогла различить два слова, выстроенных из сотен точек. Я не способна была в этот момент удивляться, надпись прочла чисто механически, и странно, что я запомнила до самых мельчайших подробностей, как она выглядела. Буквы были ровными, с идеально выдержанными интервалами между собой, и вообще надпись выглядела, как напечатанная, но она представляла собой несуразную смесь букв, принадлежащих двум разным алфавитам — русскому и латинскому, причем некоторые буквы оказались перевернутыми. Однако, смысл написанного дошел до меня мгновенно. Вот, что я увидела на экране: ЦIВILISАЦIЯ GIБЕLЭкран с надписью будто застыл на минуту, потом снова стал ритмично пульсировать. Я почувствовала сильнейшую головную боль, пульсирующую синхронно со словами. Мною овладел неописуемый страх…

Изображение исчезло внезапно вместе с головной болью. Снова было ощущение шара: круглого, выпуклого, объемного. И когда от него отделились две тени, похожие на силуэты людей, я почти лишилась рассудка… С новой силой пыталась кричать, дотянуться локтем до мужа, лежавшего в сантиметре от меня и ничего не подозревавшего.

Я не могу описать Вам свой ужас и не могу объяснить, почему разум не покинул меня, когда эти два силуэта приблизились к нашей постели и я увидела двух существ, лишь отдаленно напоминающих людей.

Пишу письмо единым духом, и потому не могу сдерживать своих эмоций. Знаю, что дважды не напишу этих строк, и даже не стану их перечитывать. Примите мое письмо таковым, каким оно сейчас получится. Простите меня за отступление. Я успокаиваю себя.

С того момента, когда я сумела различить их черты, помню, что неистово молила бога лишить меня сознания, только бы не видеть ничего, не слышать, не знать, не сознавать своего бессилия… Оговорюсь, что рассмотреть их у меня была возможность лишь в тот момент, когда их приближающиеся фигуры попали в поле моего прямого взора, направленного на шар. Повторяю, что владеть глазами я не могла. Все остальное видела боковым зрением.

ОНИ были светло-серого цвета, маленького роста — около полутора метров. Относительно большая круглая голова без волос, плавно переходящая в тонкую шею. Плечи и все тело узкие, ноги тонкие, короткие, а руки, напротив, почти касались пола, или что-то было у них в руках — точно сказать не могу. Не могу сказать и была ли на них одежда. Глаза как дыры, черные, крупные, в нижней части лица, близко посаженные, и какое-то подобие рта и носа в виде одного маленького отверстия чуть ниже глаз.

Я сама удивляюсь, насколько четко запечатлелась их внешность за короткое мгновенье. Попробовала нарисовать их. К сожалению, я не художник, но, по-моему, похоже.

Дальнейшее как в тумане. ОНИ нагнулись над моими ногами. Ощутила прикосновение к правой стопе чего-то влажного, щекочущего. Потом ОНИ удалились к шару и исчезли за ним. Снова был эффект превращения шара в экран, мелькнула прежняя надпись, но уже с какими-то цифрами ниже — я не успела их различить. Потом во весь экран дактилоскопический отпечаток человеческого пальца, тоже выстроенного из точек, но более мелких, еле различимых глазом. Я интуитивно (или еще как-то) поняла, что это именно мой отпечаток пальца правой ноги.

Через несколько секунд свободный от изображения участок экрана пришел в движение и сформировал из точек новое слово, разместившееся над отпечатком: SPASIТЕLЬ

И снова я пережила мучительную пульсацию на экране и в собственной голове, сменившуюся мельканием то первой надписи с цифрами чуть ниже, то последней с отпечатком. Наконец, изображения исчезли, экран стал гаснуть. В этот момент я вдруг вышла из оцепенения, но кричать еще не смогла; меня затрясло, и я толкнула мужа, показывая на угасающий экран-шар. Когда, проснувшись, он повернул голову в ту сторону, тут же встрепенулся, сел на постели, застыл… Он успел увидеть шар, который через секунду исчез совсем. Именно исчез, без единого звука, без следа. Нет, один единственный след все-таки остался. Когда муж пришел в себя, только спросил: «что это?», все еще сидя в напряженной позе и глядя в зал. Я поднялась. Нога и край простыни были испачканы черной жидкостью. Муж задавал мне какие-то вопросы, тормошил меня… Короче говоря, это всё. В ту ночь мы, конечно, больше не уснули. Не спали и в следующую. Выслушав, что я рассказала, муж долго искал в квартире хоть что-нибудь подобное этой черной гадости которую я быстро смыла потом с ноги, а вот с простыни нет. Нет, он верил мне. Просто старался быть беспристрастным и объективным, хотя и сам видел, как угасал и исчезал шар.

И последнее. Мне стоило больших трудов, чтобы решиться на это письмо, несмотря на настроение мужа вообще поехать самим в Москву, к вам. Дело в том, что в течение всего этого ужаса меня не оставляло и не оставляет по сей момент странное, но очень осознанное чувство страха за свою пятилетнюю дочь, которая уже неделю живет у моей мамы (здесь же, в городе). На следующий день после этой кошмарной ночи я сразу кинулась к ней, чтобы как-то найти объяснение своей тревоге, но все было нормально, дочь здорова. И даже скажу конкретнее. Это похоже на суеверие, хотя я никогда не была подвержена подобным вещам. У меня такое чувство, и оно вполне осязаемо, что если я сообщу вам свои координаты; как-то обнаружу себя до конца; если вы мною «займетесь»; если обо мне кто-то узнает, как о конкретном человеке (я могу без конца перечислять эти формулировки — настолько чувства мои материально ощутимы), то С МОЕЙ ДОЧЕРЬЮ СЛУЧИТСЯ БЕДА. Будто мне кто-то сказал об этом, предупредил, пригрозил…

А потому, пусть мое письмо будет у вас просто как дополнение ко многим подобным сигналам, которые еще появятся. Да! Что-то еще должно случиться…

Хочется, чтобы вы поверили мне, но я бессильна. Пусть несколько строк, написанные рукой моего мужа явятся как бы маленьким (хоть и наивным) доказательством, что я не сошла с ума. А я прощаюсь с вами.

С уважением. Н.С.

Моя жена никогда не была склонна фантазировать или предаваться каким-то иллюзиям. Не умела и по-ребячески дурачиться. Потому и по многим другим причинам у меня нет оснований сомневаться в ее искренности. Кроме того, я сам видел огромный бледнеющий шар в нашей квартире, испачканную в черной, еще не высохшей краске ногу своей жены. Я подтверждаю, что всё написанное выше не расходится с ее рассказом в ту злополучную ночь. Очень сожалею, что не могу уговорить ее поехать к вам. Не могу этого сделать вопреки ее воле, во всяком случае, пока.

До свиданья. Г.С.

24.05.86»

* * *

Сидя за самым дальним столом и краем уха слушая объяснение учительницы, Витёк сосредоточенно складывал обрывки какой-то записки. Смачивая языком каждый листочек, он приклеивал его к поверхности стола рядом с уже сложенными. Не только азарт разгадывания своеобразного ребуса увлекал его в тот момент, но и тот факт, что найденная в парте изорванная в клочья записка никоим образом не была похожа на свойственные школьной атмосфере послания, тем более на традиционные в его 8-м А классе дерзкие листовки, шифровки и прочую писанину.

Витёк был умным и способным парнем, одним из трех отличников класса, которых называли и сверстники, и учителя «академиками»: первые — с завистью, а иногда даже с презрением, вторые — с уважением и нескрываемой гордостью. Эту троицу всегда можно было увидеть горячо что-то обсуждающую, спорящую, и даже, ругающуюся…

Начитанный и наблюдательный Витёк сразу обнаружил, что надпись была сделана, по-видимому, левой рукой, справа налево, и потому прочесть ее было не так легко, только с помощью зеркала. Кроме того, почерк был отнюдь не школьным, а скорее принадлежал человеку взрослому, причем привыкшему делать свои записи решительно, быстро, не заботясь о том можно ли будет их потом прочесть.

Наконец, когда дело было сделано, юный криминалист с удовлетворением откинулся к спинке стула и полюбовался несколько секунд своим творением. Листок был небольшого формата, скорее всего вырванный из записной книжки, тем более, что у верхнего края стояла цифра «37», обозначавшая, по-видимому, страницу или номер листка. Витёк достал маленькое зеркальце, которое всегда носил в нагрудном кармане и приставил его к краю листка, перпендикулярно поверхности стола. Оказалось, что читать таким образом было действительно легко. Вычитанный из какого-то детектива способ оказался весьма полезным в жизни, а ведь не всегда Витькины родители одобряли запойные увлечения их сына этим жанром литературы.

По мере того, как строчка за строчкой прочитывались Витьком и переваривались его напичканным фантастикой, детективами и научно-популярной информацией умом, лицо его медленно вытягивалось. Когда последнее слово в незаконченном предложении настойчиво потребовало перевернуть страницу, Витёк сделал машинальное движение, чтобы осуществить этот привычный акт, но, осекшись, понял, что для этого придется ломать собственное творение и начинать все заново… Поэтому прежде он судорожными движениями стал выгребать из парты весь мусор, чудом сохранившийся здесь со вчерашнего дня.

— Шемяков!.. — услышал он голос учительницы.

— Извините, Мария Васильевна…, — растерянно произнес, приподнимаясь из-за стола, отвлекшийся от урока представитель тройки «академиков». Кроме обращенных в свою сторону трех десятков лиц одноклассников, он увидел вопросительные взгляды двух своих собратьев, сидевших вместе за одним из ближайших к классной доске столов. Садясь на место, Витёк сделал им успокаивающий жест рукой, давая понять, что есть кое-какая новость. В этот момент раздался звонок. Почему-то не желая пока посвящать друзей в свои таинства, он закрыл записку тетрадью и облокотился в напряженной позе на стол в ожидании коллег, зная, что они не преминут подойти.

Когда они приблизились, коренастый среднего роста Лёнька Гритшин и высокий худощавый Женька Котлин, Витёк с выражением лица, не допускающим никаких шуток и розыгрышей, тихо и умоляюще попросил:

— Мужики, срочно… пока перемена… найдите кусок стекла, небольшой — он показал руками примерные размеры. — Есть одно загадочное дело.

— Какое стекло, что ты мелешь?

— Леня, не тяни резину! Внизу, в коридоре, что в спортзал, я видел стекло разбитое, осколки так и лежат, по-моему. Подробности на следующей перемене. Тащите!..

Лёнька первый понял, что от них требуется — он всегда был более заводным и подвижным, чем его товарищи, — и кинулся из класса. Женька замешкался. Витёк одним движением руки усадил его рядом, ему не терпелось поведать о своем открытии.

— Сиди здесь и выбирай из этого хлама — он показал на кучу мусора в парте и под ней — вот такие бумажки, — и снял тетрадь с записки. Женя уставился на неё, с трудом переваривая задание. Пока их собрат бегал за стеклом, Витёк вкратце изложил суть дела Евгению, который уже начал потихоньку выуживать обрывки желтой бумаги из мусора. Пришел Лёнька с куском стекла правильной прямоугольной формы и тоже уселся за стол, придвинув третий стул.

Любопытные одноклассники начали было атаковать"академиков", почуяв неладное, но прозвенел звонок. Заинтригованные Лёнька и Женька полностью перебрались за стол к Витьку, прихватив со своего прежнего места портфели — сидеть втроем за одним столом было только их привилегией. Пока тот ловко слюнявя листочки склеивал на стекле записку, Евгений аккуратно сложил стопкой все, собранные им желтоватые лоскутки. — Здесь еще листа на три набралось!

— Хорошо, Евгеша!.. Ну, а теперь читаем — сказал Витёк и уже привычным жестом поставил зеркальце. Собранную записку можно теперь было прочесть с обеих сторон. Он сделал паузу. Почему-то его волнение передалось друзьям. Наконец, он медленно прочел уже знакомые ему строчки, перевернул стекло обратной стороной и, запинаясь «добил» вторую страницу…

«…тый день Лон бродит вдоль Силового Барьера Базы. Я устал приходить на Пункт, часами простаивать в Кабине и делать эти дурацкие, никому не нужные записи, будто исповедуясь перед смертью.

Прошло уже трое суток, как ушел Д-15. 10 часов — туда, 10 — обратно, 2 часа максимум — для осуществления Контакта. Да, в пределах одних суток…

Дина с группой требуют последней попытки. Хорошо, пусть отправляются завтра, но не более двух человек. Если не вернутся и они, я разнесу эту чертову Кабину! Нет, заставлю самого Лона загерметизировать меня в ней, открою шлюз и буду кричать"SOS"!..

Это конец. А конец ли? Вдруг услышат? Попробую модулировать временной разрыв. Ведь разрыв-то всего в секунду, судя по индикаторам. Надеяться на брешь? А возможна ли она в неискаженном пространстве?

А если искажать наше до предела? ± 0,95ts я выдержу?.. Знать бы…»