Алексей Ботян

Александр Бондаренко, 2020

Почти вся биография полковника внешней разведки Алексея Николаевича Ботяна (1917–2020) скрыта под грифом «Совершенно секретно», но и того немногого, что мы о нём знаем, хватило бы на несколько остросюжетных книг. Он вступил во Вторую мировую войну 1 сентября 1939 года и в первые дни войны сбил три «юнкерса». Во время Великой Отечественной он воевал за линией фронта в составе оперативной группы НКВД «Олимп», принимал участие во многих дерзких операциях против гитлеровских войск и бандитского подполья на Западной Украине. Он также взорвал Овручский гебитскомиссариат в сентябре 1943 года и спас от разрушения Краков в январе 1945-го, за что дважды был представлен к званию Героя Советского Союза, но только в 2007 году получил Золотую Звезду Героя России. После войны он в качестве разведчика-нелегала работал в Европе, а затем принимал активное участие в подготовке воистину всемогущих бойцов легендарной Группы специального назначения «Вымпел».

Глава вторая

Так начиналась война

В 1935 году Алексей Ботян окончил педагогическое училище, в котором получил специальность учителя начальных классов. В школе, однако, он почему-то работать не стал, а вернулся в родные Чертовичи, где и трудился, как написано в той самой его анкете, что приведена в начале предыдущей главы, сельскохозяйственным рабочим. Точнее — работал на отцовском наделе, то есть у себя дома. По какой причине так получилось, Алексей Николаевич в разговоре с нами не уточнял, да и мы особенно не выспрашивали.

Через четыре года Ботяна призвали на военную службу в ряды Польской армии. Пусть не смутит читателя солидный возраст новобранца — 22 года, потому как в Польше тогда призывали после двадцати одного. Придумали это отнюдь не поляки: такое правило издавна существовало по всей Российской империи, в состав которой почти до самого 1918 года входила и по законам которой жила Польша.

Кстати, в этой связи нельзя не умилиться, читая «Воспоминания и размышления» Георгия Константиновича Жукова, где будущий прославленный советский военачальник с понятной печалью пишет о своём призыве в царскую армию:

«В связи с большими потерями на фронте в мае 1915 года был произведён досрочный призыв молодёжи рождения 1895 года. Шли на войну юноши, ещё не достигшие двадцатилетнего возраста. Подходила и моя очередь»^[11].

Легендарный «маршал Победы» словно бы и позабыл, что в Великую Отечественную войну на фронт отправляли восемнадцатилетних ребят, а то и ещё моложе…

«Я вообще считаю, что это неправильно — в восемнадцать призывать, — рассуждал Алексей Николаевич как старый, опытный солдат. — Пацаны они ещё, никакого опыта не имеют, физически по-настоящему не развиты, должной сообразительности нет. Зато форсу и ненужной бравады — хоть отбавляй! Я ж по войне помню: как молодых привезут, так они сразу, по сути дела… — Ботян вдруг оборвал фразу, обречённо махнув рукой. — Соображают и реагируют на происходящее не так быстро, как необходимо, и даже прятаться как следует не умеют. Не знаю, почему у нас до сих пор призывают в армию с восемнадцати лет! Что это за солдаты?! Вот с чего бы военную реформу начинать надо!»

Поразительно, но интерес к жизни, острую реакцию на всё происходящее, свою точку зрения — всё то, что когда-то было наречено «активной жизненной позицией» — Ботян сохранял до самых своих последних дней. Он был именно Гражданином, а не обывателем, живущим в соответствии с присказками «моя хата с краю» и «день прошёл, и слава богу», — как, к сожалению, живёт сегодня большинство из нас.

Итак, 10 февраля 1939 года Алексей скромно отпраздновал своё 22-летие, а уже 14-го числа родные провожали его на военную службу. К этому дню Николай Николаевич, мастер на все руки, изготовил для сына чемоданчик — вместительный, добротный и красивый, а Евдокия Романовна положила туда добрый кусок сала, ещё какой-то деревенской снеди, бельё — то есть всё самое необходимое для обычного солдата, вне зависимости от армии и национальности (за исключением сала, разумеется). Уехал он на следующий день, утром 15 февраля, и, как было предписано, вскоре самостоятельно прибыл в часть, что находилась неподалёку от города Вильно, теперь, как мы знаем, именуемого Вильнюсом, в каком-то местечке, название которого стёрлось из памяти нашего героя, потому как пробыл он там недолго. В местечке этом был расположен военный аэродром.

В тот же день Алексей Ботян был зачислен в Польскую армию.

Что запомнилось из первых дней в армии? В части встретили нормально, и земляки нашлись, а это всегда облегчает службу.

«Дедовщина», в нашем понимании, была и там. Солдаты старших призывов могли обидеть молодых, и порой очень даже серьёзно. Особенно доставалось тем, кто не был подготовлен к службе и с трудом одолевал азы армейской науки: не умел ходить в строю, не считал нужным как следует затягивать ремень и застёгивать все пуговицы, вечно куда-то опаздывал или что-то терял — этих гоняли в поте лица и командиры, и старшие сослуживцы, и даже товарищи по призыву, которые порой сами страдали от таких нерадивых солдат.

Случалось, например, что вечером старшина даёт команду «отбой», и на то, чтобы её выполнить — раздеться, аккуратно сложить обмундирование и лечь в кровать, на набитый соломой матрас, — отводились считаные секунды. Все быстро ложатся, радуясь, что пролетел очередной день службы и наконец-то можно отдохнуть… Но тут многоопытный старшина идёт по проходу между кроватями и кое у кого из солдат приподнимает одеяло. И ведь не зря, потому как видит, что нерадивый боец лежит в носках: решил схитрить и сэкономить время при раздевании. Ну а дальше следует неотвратимое возмездие, причём не только для провинившегося. Старшина даёт команду «подъём!», и всё подразделение, уже одетое, соответственно, по полной форме, выстраивается на плацу. Зимние ночи особенно холодны, но вместо того, чтобы спать в тёплой казарме, бойцы дружно маршируют по плацу.

— Равнение! Чётче шаг! Выше ножку! — Старшина, соответственно по-польски, подаёт «интернациональные» команды, хорошо знакомые каждому служивому. — Отставить разговоры в строю! — покрикивает он, слыша недовольное бурчание.

А чего солдаты бурчат? Объяснять вроде и не надо: прежде всего, они ругаются на старшину, который ни за что ни про что гоняет безвинных людей, тех, кому давно уже положено спать; во-вторых, они костерят своего нерадивого товарища, что так по-дурацки их всех подставил. Впрочем, его, который теперь изо всех сил отбивает на плацу строевой шаг, словно бы этим как-то возможно загладить вину перед товарищами, не очень-то и ругают, ему, кажется, даже сочувствуют, и это усыпляет бдительность несчастного…

Зато потом, когда маршировка заканчивается, вновь звучит команда «отбой» и старшина, не отказав себе в удовольствии опять пройтись по проходу в поисках самых хитрых, покидает казарму и усталый народ наконец-то засыпает, приходит долгожданный час возмездия. Ночную тишину вдруг разрывает вопль ужаса. Вспыхивает свет, и все видят совершенно ошалевшего, дрожащего крупной дрожью бойца — того самого увальня, что вечером улёгся спать в носках, — на него, только-только уснувшего, кто-то вылил ведро ледяной воды…

Такие вот были нетоварищеские методы «товарищеского воспитания».

Алексей Ботян в подобные «переплёты» не попадал. Несмотря на свой небольшой рост, физически он был очень хорошо развит, так что мог дать отпор любому. К тому же характером обладал смелым, решительным, что называется лидерским, сказывались и полученное образование, и природная смётка.

«Ну вот, например, выведут наше подразделение на плац за чью-либо провинность и гоняют бегом туда-обратно. Одни из кожи вон лезут, стремятся впереди быть и скоро выдыхаются, другие отстают, их старшина поторапливает, заставляет быстрее бежать, может даже взыскание объявить, — усмехаясь, рассказывал нам Ботян. — А я всегда старался быть посредине — так меньше бегать нужно было, когда команда “кругом” звучала! Вот это она и есть, та самая “солдатская смекалка”! Вообще интересно у меня служба прошла…»

В коллективе Алексей явно выделялся, сослуживцы относились к нему с доверием и уважением, и всё это вскоре определит его дальнейшую армейскую судьбу.

Но вот о чём ещё нелишне сказать: каких-либо конфликтов на национальной почве у них в подразделении не случалось. Конечно, за всю Польскую армию мы говорить не будем, но в данном конкретном случае что было, то было. На военную службу в Польше призывали всех, вне зависимости от национальности. Вот и в его подразделении на равных правах служили не только поляки, но и белорусы, и украинцы, и евреи, без разницы, разве что военную присягу каждый солдат принимал при посредничестве своего священника, в зависимости от собственных религиозных убеждений. У Ботяна, как и у других белорусов и украинцев, был православный священник, у поляков — ксёндз, евреи давали присягу на Торе, в присутствии раввина.

И вот, кстати, ещё доказательство того, что «национальный вопрос» большой роли не играл: прослужив буквально месяц, Алексей был замечен начальством и направлен на курсы младших командиров — это называлось «подофицерской школой» (по-русски её назвали бы «унтер-офицерской», теперь — «сержантской»). Там же, где есть приоритет «титульной» нации над всеми прочими, любая командирская должность, от сержантской до маршальской, занимается исключительно её гордыми представителями.

Между прочим, не грех напомнить, что и в России подобной «монополии» на чины и должности не было. Недаром же, вспоминая свою службу в Кавалергардском полку, первой по статусу из кавалерийских частей Российской императорской гвардии, генерал-лейтенант Советской армии граф Алексей Алексеевич Игнатьев^[12] писал в знаменитых мемуарах «Пятьдесят лет в строю»:

«Латыши, самые исправные солдаты, — плохие ездоки, но люди с сильной волей, обращались в лютых врагов солдат, как только они получали унтер-офицерские галуны»^[13].

Нет смысла уточнять, что солдаты в своём подавляющем большинстве были русские и малороссы. Но это информация, как говорится, для общей эрудиции читателя.

«Подофицерская школа», где продолжил службу Ботян, готовила младших командиров, говоря по-нашему — сержантов, для зенитной артиллерии. Курсанты проходили подготовку на 40-миллиметровых автоматических пушках «бофорс» («Bofors») — зенитных орудиях шведского производства образца 1936 года. Этим пушкам, которые тогда состояли на вооружении армий многих стран мира вплоть до Великобритании и Соединённых Штатов Америки, вскоре суждено было стать в один ряд с самыми известными зенитками Второй мировой. Более того, они не только числятся среди наиболее удачных моделей зенитных орудий за всю историю войн, но и до сих пор кое-где ещё не сняты с вооружения, относясь, таким образом, к самым «долгоиграющим» ствольным артиллерийским системам нашего времени.

В школе служба у Ботяна пошла очень даже успешно, так что ещё до окончания обучения Алексей досрочно получил первое унтер-офицерское звание — капрал — за реальную боевую работу и отличную выучку.

В июне 3-й дивизион зенитной артиллерии, в котором он числился, выезжал на полигон, километрах в 15–20 от Вильно, где проводились учебно-боевые стрельбы по воздушным целям. В любой армии такие учения — главное испытание для зенитчиков, они наиболее объективно показывают уровень их подготовки к действиям в боевых условиях. Каких-либо «беспилотников» или ракет-мишеней тогда, разумеется, не было, и стрельбы проводились простым, но достаточно рискованным способом: в воздух поднимался самолёт, который тащил за собой на длинном тросе мишень — большой матерчатый конус. По нему, соответственно, и надо было стрелять. Однако не всё было так просто, как кажется, — это же не неподвижная мишень на удалении в полусотне метров, в которую можно неторопливо прицелиться и выстрелить. Чтобы попасть в воздушную цель, нужно произвести ряд расчётов: определить и учесть скорость и высоту полёта мишени, силу ветра и ряд иных параметров. А ведь самолёт летит высоко и на довольно большой скорости, так что противовоздушный бой всегда получается весьма скоротечным; разумеется, номера орудийных расчётов во время боевой стрельбы волнуются, к тому же выучка у солдат, как и уровень общего развития, реакция и сообразительность разные. Вот иногда и случалось, что поспешивший, растерявшийся, утративший взаимопонимание и запаниковавший расчёт вдруг открывал огонь не по буксируемому конусу, а по самолёту-буксировщику. Иногда даже весьма «результативно»… В общем, зенитные стрельбы — испытание серьёзное и ответственное.

Но тут всё прошло без сучка без задоринки. В том бою Алексей уверенно и хладнокровно руководил действиями орудийного расчёта, который под его командой работал дружно и слаженно: полное взаимопонимание, быстрота действий без суеты — ни одного лишнего движения. Уверенность волевого и жёсткого командира передавалась каждому из номеров, так что никого из них не обескуражило то, что два первых снаряда прошли мимо цели. А чего тут удивляться или расстраиваться, когда в реальном бою на то, чтобы сбить всего один самолёт, в среднем уходило порядка 450 снарядов? Зато осколки уже третьего снаряда (обычно снаряд зенитного орудия разрывается в воздухе, в непосредственной близости от цели, поражая её своими фрагментами) угодили точно в мишень-конус. Вот здесь-то и есть чему удивиться: расчёт молодой, по-настоящему «не сколоченный». Ещё более удивительным было то, что и следующие снаряды точно поражали мишени.

Командир 3-го дивизиона зенитной артиллерии майор Блоцкий был очень доволен такими результатами и по окончании стрельбы тут же на позиции поблагодарил Ботяна и его расчёт. Через несколько дней Алексею было досрочно присвоено «подофицерское» звание.

Это было уже начало лета 1939 года — самый канун Второй мировой войны, которую в Европе как бы и ждали, но старались о ней не думать, уподобляясь тому милому ребёнку, что крепко зажмуривает глаза и считает, что он надёжно от всех спрятался. Или знаменитому страусу, засовывающему голову в песок. Польское правительство очень рассчитывало на Францию и Англию — как уверенно говорили поляки, «английска крулева» поможет! Впрочем, эту фразу мы слышали от Ботяна, и тут кто-то ошибался — либо поляки, либо Алексей Николаевич, потому как в ту пору на Британском престоле восседала не «крулева», а, говоря по-польски, «круль» Георг VI, отец ныне царствующей Елизаветы. Но это не суть важно, потому как всё-таки более всего ошибались поляки, считавшие, что «круль» или «крулева» — без разницы! — спит и видит, как бы помочь замечательному Польскому государству и защитить его от соседей с запада и с востока.

Ага, как бы не так! Тому в подтверждение — уничижительная оценка из сообщения, как он обозначен, «серьёзного польского источника», которое ещё 1 апреля 1935 года А. Х. Артузов^[14] направил И. В. Сталину:

«Официальные круги Лондона… относятся к Польше с недоверием. Они считают, что польское правительство ведёт детскую политику престижа, мешающую упрочению мира в Европе и не соответствующую ни политическому, ни военному и ни финансовому значению Польши…»^[15]

Польское руководство целиком полагалось на Англию и Францию, зато не верило России — точнее, не доверяло большевикам, которых боялось. Поэтому ещё в 1938 году, когда Чехословакия подверглась нападению Германии, Польша не допустила прохода Красной армии через свою территорию. Высказывались сомнения: а вдруг русские, придя на помощь чехам, вздумают на обратном пути надолго задержаться на польской территории?

Хотя русских, как таковых, уважали. В 3-м дивизионе даже служил один русский офицер, из бывших белогвардейцев, который теперь был капитаном Польской армии. Большевиков же считали врагами — таково было не только «официозное», но и народное настроение.

«Если я хотел человека оскорбить, — усмехался Алексей Николаевич, — я мог ему сказать: ты злодий, вор… Но это было не то! А сказать: ты ж, курвин сын, большевик… Вот так было очень обидно!»

Между тем до в общем-то внезапного обострения отношений в марте 1939 года Польша самозабвенно следовала в фарватере германской политики, фактически превращаясь в профашистское государство и теряя ощущение объективной реальности.

По сообщению разведки, например, — это было ещё до подписания Мюнхенских договорённостей, в начале 1938 года, — советскому руководству было известно, что «германское правительство просило полковника Бека^[16] довести в категорической форме до сведения Франции, что в случае, если она нападёт на Германию, для того чтобы прийти на помощь Чехословакии, польское правительство будет считать себя свободным от обязательств, вытекающих из франко-польского союза».

Очень интересная просьба, если вдуматься.

Когда же Франция на Германию нападать не стала, то Польша, верная гитлеровская прислужница, переключилась на Советский Союз — на ту единственную страну, что была готова прийти на помощь Чехословакии, преданной западными союзниками. Конечно, «история не знает сослагательного наклонения», но исследователь обязан анализировать каждый возможный вариант развития событий. Думается, что удар советских войск по гитлеровским агрессорам, безбоязненно (в Мюнхене ведь разрешили!) вторгшимся в Судетскую область, мог если не предотвратить Вторую мировую войну, то хотя бы оттянуть её начало. А этого руководство рейха очень опасалось, что подтверждал источник разведки НКВД во французском МИДе: «…ввиду усиления французских, британских, американских и советских вооружений, а также ввиду прогрессивного и непрерывного истощения сил Германии, Италии и Японии, время играет на руку странам, стремящимся к миру».

Но у польской стороны были другие устремления. В сентябре 1938 года итальянский посол в Варшаве сообщал в своё министерство иностранных дел: «С целью пресечения каких бы то ни было попыток СССР послать через Польшу войска в помощь Чехословакии, Польша с целью демонстрации начала 15 сентября манёвры на Волыни и под этим предлогом сконцентрировала там нужное количество войск».

Красиво — до невероятности! Так и представляешь, как гордые шляхтичи неколебимо встают на пути «московитских орд»; лихие уланы самоотверженно атакуют и обращают вспять советские танки Т-26 и БТ-7; в польских городах и сёлах вспоминают далёкие 1830 и 1863 годы, повсюду звучит гимн «Аще Польска не сгинела!» и раздаются патриотические призывы, главным из которых является требование не дать осквернить польскую землю ногой иноземного солдата! (К сожалению, весьма скоро тем самым уланам действительно пришлось атаковать в конном строю танки — но только немецкие, однако их клинки и пики оказались бессильны перед бронёй Т-II и Т-III.)

О том же, что в 1938 году соседняя Чехословакия отдавалась на растерзание Гитлеру, в Польше ещё мало кто думал. Хотя кое-кто в тамошней «верхушке» не без оснований рассчитывал, что немецкие союзники отблагодарят Польшу за её «принципиальную» антирусскую позицию. Действительно, от гитлеровских щедрот Польше вскоре перепала Тешинская область фактически развалившейся Чехословакии. Правда, «подарок» этот был дан ненадолго, до сентября 1939 года. Но вряд ли кто в польском руководстве мог предположить, что принесёт Польше тот роковой сентябрь…

Если же несколько «открутить» время назад, то можно понять, что польское руководство не просто рассчитывало получать какую-то выгоду от дружбы с возрождающейся Германией, но и просто-напросто использовать её в своих целях, на правах чуть ли не старшего партнёра. Тому свидетельство — опять-таки в сообщениях советской разведки:

«Военный атташе во Франции полковник Блешинский в узком кругу говорил, что “польско-немецкий союз преследует более серьёзные цели, чем нормализацию польско-немецких отношений. Старый игрок, как назвал Пилсудского^[17] Блешинский, не даст себя обмануть молодому Гитлеру, и он его использует для крупной политической игры, о чём мы только в будущем узнаем”. Эти слова Блешинского были поняты в том смысле, что польско-немецкие отношения скреплены военным союзом, за которым скрываются агрессивные планы обоих союзников по отношению к восточным соседям»^[18].

Но «старый игрок» вскоре скончался, а «молодой Гитлер» не только не пошёл на поводу у польского руководства, но даже не признал в Польше партнёра.

Впрочем, если говорить честно, то и сам первый маршал Польши и начальник Польского государства^[19] признавал, что взаимоотношения польского и немецкого народов характеризовались как «тысячелетняя ненависть» (подчеркнём: данное чувство было взаимным!) и, чтобы она оказалась забыта, должно пройти немало времени. Признавал он это с горечью, так как сам являлся сторонником сближения Польши и Германии. Однако расстояние между общественным мнением и польской внешней политикой было слишком велико, и «низы» трезвели гораздо быстрее «верхов», которые почему-то — везде и всегда — считают, что они лучше всех остальных знают и понимают, в чём именно состоит народное счастье и каким путём следует вести страну. Вот и вели — в кильватере германской политики. А ведь источник, находящийся в посольстве Финляндии в Варшаве, информировал свой МИД (а заодно и советскую разведку) о том, что «отношение польской общественности к Германии… до некоторой степени переменилось. Главная причина этого, несомненно, кроется в боязни того, что после Чехословакии наступит очередь Польши».

Отрезвление «на высшем уровне» пришло слишком поздно, когда в марте 1939 года немцы потребовали от Польши возвратить им так называемый Данцигский коридор.

Сегодня, однако, мало кто знает, что это за «коридор» и куда он ведёт, а потому не лишним будет уточнить, что Данциг — это современный Гданьск, полумиллионный польский город, промышленный центр и крупный порт, расположенный в дельте реки Вислы, которая через 15 километров впадает в Гданьский залив Балтийского моря. В XII–XVI веках Данциг входил в состав Ганзейского союза городов, а потом стал «Королевским Польским Городом Данцигом», сохранив особые права и привилегии.

Затем, согласно Версальскому договору 1919 года, он был даже признан самостоятельным государством под названием «Вольный город Данциг», но в общем-то под польским протекторатом. К тому же Польше было предоставлено право преимущественного использования Данцигского порта. Но главное, что Польша вдобавок получила хотя и узкий, но открывший ей доступ к Балтийскому морю кусок германской территории, спешно наречённый поляками Померанским воеводством, также его называли «Польский коридор», и этот «коридор» отрезал Восточную Пруссию (ныне Калининградская область Российской Федерации) от остальной Германии.

Это был весьма щедрый подарок для Польши (за какие такие заслуги в сражениях Первой мировой войны?!) и оскорбительная, более того — унизительная потеря для Германии. Можно ещё понять и как-то стерпеть, что в 1919 году к победившей Франции отошли извечно спорные Эльзас и Лотарингия, но отдавать Данциг и часть балтийского побережья той самой Польше, которая давным-давно утратила своё былое величие, превратившись в европейскую приживалку? Кажется, что кем-то очень коварным и расчётливым в условия Версальского мирного договора, завершившего Первую мировую войну, намеренно закладывались те положения, что вскоре спровоцируют начало Второй мировой.

А далее, если открыть Политический словарь 1940 года, в котором эта информация являлась весьма современной и, так сказать, животрепещущей, то можно узнать, что «весной 1939 года Германия потребовала от Польши возвращения ей Данцига, а также Польского коридора. Возникший в связи с этим конфликт привёл 1 сентября 1939 г. к войне между Германией и Польшей…»^[20].

Заметим, как сдержанно написано о начавшейся Второй мировой: «война между Германией и Польшей». Но дело в том, что, как указано в выходных данных, редакционная работа над Политическим словарём была закончена 2 декабря 1939 года. Так что фактически новый мировой пожар тогда ещё не разгорелся, хотя Англия, Франция, Австралия, Новая Зеландия, Индия, Канада, Южно-Африканский Союз и ряд других экзотических государств уже объявили Германии войну. Однако все боевые действия на тот период ограничились разгромом Польши, после чего Гитлер подписал декрет об упразднении Польского государства, да ещё в октябре того же 1939 года немецкая подводная лодка потопила в шотландской гавани Скапа-Флоук британский линкор «Ройял Оук» — при этом погибли 833 человека… Вот и вся Вторая мировая война на тот исторический период! Так что ещё оставались надежды, и немалые, что далее этого дело не пойдёт.

Итак, когда весной 1939-го Германия потребовала возвращения Данцига, Польша решительно воспротивилась этим притязаниям, уповая на свои соглашения о взаимопомощи с Францией и Англией. Поляки были уверены в союзниках, искренне надеялись, что те не дадут их в обиду. И всё же на всякий случай в Польше был проведён призыв резервистов.

Хочется уточнить для современного читателя — без каких-либо далеко идущих выводов! — что город Данциг, давно уже именуемый Гданьском, то есть то самое «яблоко раздора», спровоцировавшее начало Второй мировой войны, до сих пор остаётся на территории Польши.

Алексей Николаевич вспоминал, что в те времена офицеры периодически, хотя и нерегулярно, проводили у них в подразделении что-то типа политинформаций о международном положении. К тому же многие солдаты и сами стремились получать сведения о событиях, происходящих в мире. Как он выразился: «Два еврейчика у меня были, они регулярно покупали газеты — и я читал вместе с ними». Забота о командире, всё правильно!

Обстановка в Польше в те месяцы уже была такая, что чувствовалось: война на пороге. И она будет не с русскими, не с большевиками. Опасность грозит с запада. Эх, пан Пилсудский, первый маршал, начальник Польши, до чего же ты доигрался, «старый игрок», куда завёл свою страну?!

«Поляки не трусливатый народ, и патриотизм у них в крови! — так высказался Ботян. — У них в школах всё преподают в патриотическом духе: с кем и когда поляки воевали, что завоёвывали, какая храбрость у них удивительная… Вот только гонору у поляков, скажем честно, излишнего много, так что в описании своей истории — а я знаю историю Польши, изучал её как будущий школьный учитель, — они эту свою храбрость просто перебарщивают. Очень они любят вспоминать про Костюшко, который против России восстание поднимал, про других таких же своих героев, про короля Стефана Батория, который походами на Россию ходил. Помнят и про то, что Смоленск некогда входил в состав Польши…»

Но только ведь и немцы прекрасно помнили, что всего 20 лет назад, а также на протяжении многих веков до этого польский город Гданьск был немецким Данцигом.

Вот что писал в своих мемуарах, пафосно названных «Утерянные победы», гитлеровский фельдмаршал Эрих фон Манштейн, считавшийся лучшим стратегом Третьего рейха:

«Польша была для нас источником горьких чувств, так как она по Версальскому договору приобрела немецкие земли, на которые она не могла претендовать ни с точки зрения исторической справедливости, ни на основе права народов на самоопределение. Кроме того, этот факт для нас, солдат, в период слабости Германии был постоянным источником озабоченности. Любой взгляд на географическую карту показывал всю неприглядность создавшегося положения. Какое неразумное начертание границ! Как искалечена наша родина!»^[21]

Далее автор утверждает, что «ОКХ^[22] до весны 1939 года никогда не имело в своём портфеле плана стратегического развёртывания с целью наступления на Польшу. Все военные приготовления на Востоке носили до этого момента чисто оборонительный характер»^[23].

Если было именно так, то нельзя не отметить оперативности и эффективности действий гитлеровского командования. До весны 1939 года оно не имело никаких планов, а уже к ближайшей осени «для войны с Польшей Германия выставила основную и наиболее боеспособную часть своих сухопутных и военно-воздушных сил: 62 дивизии, в том числе 7 танковых и 8 моторизованных, и одну кавалерийскую бригаду, в которых насчитывалось более 1,8 миллиона человек, около 3200 танков, 6000 орудий и миномётов, до 2100 боевых самолётов»^[24].

«Польша в ходе оборонительных сражений смогла противопоставить противнику 36 пехотных дивизий, 2 моторизованные, 3 горнострелковые и 11 кавалерийских бригад, общей численностью 1 миллион человек, около 600 танков, 4500 орудий и миномётов, примерно 400 боевых самолётов». Далее в этой же книге дается следующая оценка: «На состояние польских вооружённых сил отрицательно влияла общая экономическая отсталость Польши. Они уступали противнику не только в количественном, но и в качественном отношении. Подавляющая часть танков и самолётов, находившихся на вооружении, была устаревшей конструкции. В войсках не хватало транспортных средств, бронетанковой техники, средней и тяжёлой артиллерии, особенно зенитных и противотанковых орудий»^[25].

Поэтому в августе 3-й дивизион зенитной артиллерии перебросили на западную границу — куда-то в район Познани, уже в качестве боевого, а совсем не учебного подразделения.

Там, на польско-германской границе, и началась для Алексея Ботяна война, которая продлится почти шесть лет. Воевать он начал капралом в польской зенитной артиллерии, никоим образом, разумеется, не предполагая, кем и где будет ему суждено эту войну закончить.

Предположить то, что произойдёт впоследствии, не помогла бы нашему герою даже его весьма богатая и дерзкая фантазия.

Вечером 31 августа 1939 года эсэсовцы инсценировали нападение поляков на радиостанцию приграничного города Глейвиц — со стрельбой у микрофона, ультиматумом на польском языке и расстрелянными немецкими уголовниками, переодетыми в польскую военную форму… Так сказать, «террористы, уничтоженные на месте преступления» — то есть «вещественные доказательства».

Германия тут же дала «адекватный ответ».

«1 сентября 1939 года в 4 часа 45 минут немецко-фашистская авиация нанесла удары по аэродромам, узлам коммуникаций, экономическим и административным центрам Польши. Германский линкор “Шлезвиг-Гольштейн”, заранее прибывший к польскому побережью, открыл огонь по полуострову Вестерплатте. Сухопутные силы вермахта перешли границу и вторглись в Польшу с севера из Восточной Пруссии, с запада из Восточной Германии и с юга из Словакии»^[26].

«Вскоре после того как армии 1 сентября 1939 года на рассвете перешли границу, завязались ожесточённые бои, в ходе которых противник был сбит с занимаемых им позиций…

Решающее значение для боевых действий в первую неделю войны имели, по-видимому, два фактора, которые впервые выступили в этой кампании.

Первым из них был прорыв фронта противника нанёсшими глубокий удар в тыл танковыми соединениями, для одновременного следования с которыми, однако, пехотные дивизии должны были напрячь все свои силы.

Другой фактор состоял в том, что вражеская авиация в результате успешных действий немецкой авиации была почти полностью парализована, что относилось также и к управлению, связи и средствам сообщения…»^[27] — вспоминал всё тот же Манштейн.

Отметим, что эта тактика, показавшая свою эффективность в самый первый день Второй мировой войны, впоследствии применялась германским командованием неоднократно. Военные теоретики считают, что выдержать подобный удар опытного и отлично подготовленного к боевым действиям агрессора, отразить его, а затем сразу же перейти в контрнаступление — невозможно. Подвергшаяся нападению сторона неизбежно будет вынуждена отступить, но в каком порядке она это сделает, как и насколько отойдёт — это уже в большей степени зависит от самой обороняющейся армии, а не от противника.

Ápropos^[28], а вы-то где, друзья-союзники? Так сказать, старшие товарищи легкомысленной Польши? Совсем ведь ещё недавно, в апреле всё того же 1939 года, в Лондоне были подписаны англо-польский договор о взаимопомощи и секретный к нему протокол^[29].

В статье 1-й договора было недвусмысленно сказано:

«В случае если одна из Договаривающихся Сторон будет вовлечена в военные действия против европейской державы вследствие агрессии последней против этой Договаривающейся Стороны, другая Договаривающаяся Сторона немедленно окажет Договаривающейся Стороне, ведущей военные действия, поддержку и помощь всеми силами…»^[30]

В протоколе следовало необходимое пояснение:

«Польское правительство и правительство Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии договорились о следующем истолковании Соглашения о взаимопомощи, подписанного сегодня, как единственно достоверном и обязательном:

I. Под выражением “европейская держава”, употребляемом в Соглашении, следует понимать Германию…»^[31]

Ваше величество, «английский круль», где же вы? Где же ваша обещанная помощь, джентльмены?! Ну а куда же подевалась галантная Франция, давний «друг» поляков, не раз, кстати, натравливавшая Польшу на Россию и даже в 1812 году водившая её солдат под наполеоновскими орлами^[32] в Москву? Да там же, где и Великобритания.

А ведь приди они, как и обещали, на помощь Польше — и вся мировая история пошла бы иным путём. Не было бы катастрофы Дюнкерка, захвата Бельгии и Нидерландов, массированных бомбардировок Лондона и парада гитлеровских войск на Елисейских Полях в Париже… Обо всём прочем мы и говорить не будем!

С тем, что в то время мировую войну ещё можно было остановить, согласны и историки.

«Польское правительство тщетно призывало западных союзников развернуть активные военные действия против Германии. В те дни 85 французским дивизиям, в составе которых насчитывалось 2200 танков, на западном фронте противостояла немецкая группа “Ц”. В её состав входила 31 дивизия, из которых только 11 были кадровыми, а остальные — слабо обученными и плохо вооружёнными формированиями. В этой группе армий не было ни одной моторизованной части, ни одного танка. Наступление войск англо-французской коалиции при таком соотношении сил могло бы поставить Германию на край катастрофы. Однако этого не случилось. Согласно планам англо-французского командования, широкое наступление на Германию с запада должно было состояться лишь в отдалённом будущем, когда Англия и Франция сумеют заполучить себе в союзники США. Растрачивать силы ради спасения такого “малоценного” союзника, как Польша, они не были намерены»^[33]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

11

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1990. Т. 1. С. 63.

12

Алексей Алексеевич Игнатьев, граф (1877–1954) — участник Русско-японской войны, военный агент (атташе) России во Франции в 1912–1917 годах, полковник; при Временном правительстве — генерал-майор; перешёл на сторону советской власти, генерал-лейтенант (1943).

13

Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. М., 1986. С. 75.

14

Артур Христианович Артузов (Фраучи) (1891–1937) — руководитель советской внешней разведки в 1931–1935 годах.

15

Антонов В. С., Карпов В. Н. Тайные информаторы Кремля: Волленберг, Артузов и другие. М., 2001. С. 168.

16

Польский министр иностранных дел.

17

Иосиф (Юзеф) Пилсудский (1867–1935) — польский государственный и военный деятель; премьер-министр в 1926–1928 и 1930 годах. Первый маршал Польши и начальник Польского государства.

18

Секреты польской политики 1935–1945. Рассекреченные документы Службы внешней разведки Российской Федерации. М., 2010. С. 19.

19

Официальные титулы Пилсудского.

20

Политический словарь. М., 1940. С. 155, 156.

21

Манштейн Э. фон. Утерянные победы. М., 2010. С. 13.

22

ОКХ — от нем. OKH (Oberkommando des Heeres) — главнокомандование сухопутных сил вермахта.

23

Манштейн Э. фон. Утерянные победы. М., 2010. С. 15.

24

Мировые войны ХХ века. М., 2002. Кн. 3: Вторая мировая война. Исторический очерк. С. 70.

25

Мировые войны ХХ века. М., 2002. Кн. 3: Вторая мировая война. Исторический очерк. С. 70.

26

История Второй мировой войны. 1939–1945. М., 1974. Т. 3. С. 13.

27

Манштейн Э. фон. Утерянные победы. М., 2010. С. 39.

28

Между прочим, кстати (фр.).

29

См. Политический словарь, выпущенный именно в то время. Подтверждается это и выступлением британского премьера Чемберлена в палате общин 31 марта 1939 года. Однако некоторые современные источники почему-то указывают дату подписания польско-британского договора как 25 августа 1939 года.

30

Мировые войны ХХ века. М., 2002. Кн. 4: Вторая мировая война. Документы и материалы. С. 82.

31

Мировые войны ХХ века. М., 2002. Кн. 4: Вторая мировая война. Документы и материалы. С. 83.

32

Орлами именовались знамёна армии императора Наполеона I.

33

Мировые войны ХХ века. М., 2002. Кн. 3: Вторая мировая война. Исторический очерк. С. 72.