Будущее с тобой, или Новая жизнь Мэрилин Монро

Александр Березин-Таймырский

4 августа 1962 года с величайшей актрисой двадцатого века Мэрилин Монро случилась трагедия, подробности которой властями США скрываются до сих пор. Общественности те события были представили как самоубийство. Хотя многие эксперты указывали на улики, говорящие о преднамеренном убийстве. По официальной информации Мэрилин Монро похоронили 8 августа, но похороны были тайными. А потом появилась информация, что убийство сорвалось из-за вовремя появившихся влиятельных свидетелей.

Глава 3

Беженцы с Кубы

15 мая в 16:40 самолёт приземлился в аэропорту Форд Лодердейл. Друзья взяли на прокат Шевроле белого цвета и сначала заехали в снятый ими на две недели мотель, оставив там свои вещи, и поехали по дороге вдоль пляжной полосы, высматривая бар у пляжа, где можно остановиться и перекусить. На Стефенсоне была рубаха в ярких цветах, такие же яркие шорты и красные кроссовки, от чего он казался ещё более огромным. А на Форстере была зелёная рубашка с коротким рукавом, зелёные шорты и белые кроссовки. Припарковав автомобиль у одного из счётчиков рядом с баром «Парус удачи», они зашли в этот бар. Игнатиус Стефенсон как всегда взял себе светлое пиво, а Гилберт Форстер абрикосовый сок. Выбрав столик недалеко от экрана телевизора, они сели расслабляясь и осматривая бар. Напитки растекались прохладой по жилам и выходили потом, так что одежда быстро пропиталась влагой, словно после липкого дождя, и холодный воздух из кондиционеров пробирал тела сквозь влажную одежду до костей. В баре ещё несколько посетителей коротали время, попивая прохладительные напитки. В окна бара был виден пляж, по которому лениво прохаживались отдыхающие, а над пляжем парили крикливые чайки. На экране телевизора, виляя толстыми бёдрами джазовая певица выжимала из своего нутра хрипучие и надрывные звуки.

— Жизнь бьёт ключом! — сказал с придыхание Стефенсон, восторженно глядя в окно на лениво прогуливающихся по пляжу людей. Потом обернулся с серьёзным видом к Форстеру, сказав. — А что, Гил, с публикацией по банде Гранита совсем всё безнадёжно? Может хоть какие-то материалы по этому делу можно будет опубликовать?

— Пока в публикации категорически отказано. Да и шериф Райли давит на редакцию, чтобы раньше времени не подымали шум вокруг банды Гранита. Так что перспективы по этому делу туманные и проясниться ли в будущем ситуация неизвестно.

— А ты что же, Гил, поленился собрать побольше убедительных фактов?

— Да фактов я им предоставил более чем достаточно, а они всё твердят, мало доказательств. Но ты только подумай, Игги, ведь эта банда Гранита весь Лос-Анджелес тяжёлыми наркотиками завалила. А по поставкам героина в Лос-Анджелесе они аж почти процентов пятьдесят имеют. Поэтому если сейчас эту банду накрыть медным тазом, это ж какой сокрушительный удар будет нанесён по всей незаконной наркоторговли в нашем регионе.

— Да ладно тебе, Гил, Гранита прикроют другие всплывут. Пойми, Гил, раз есть спрос на тяжёлую наркоту, будут и предложения. Преступность не победить, Гил, пока у преступников есть клиенты.

— Всё можно победить, Игги, если хорошо постараться.

— Ну с преступностью борются давно, а ситуация становиться только хуже. И по моему, если уж на чистоту говорить, в процветании незаконной наркоторговли борцы с наркотиками заинтересованы не меньше, чем сами наркоторговцы. Поэтому преступность процветает и дальше будет процветать.

— Это что же, по твоему и я заинтересован в процветании незаконной наркоторговли?

— Ну ты исключение, Гил, идеалист. А как известно, исключения только подтверждают правила. Хотя подсознательно возможно и ты тоже заинтересован в этом, только не осознаёшь этого.

— Вот спасибо тебе, Игги. Уже и меня записал в пособников преступного мира.

— Не преувеличивай, Гил, я же только предположил. А вообще я сейчас действительно наговорил всякий вздор, забудь. Ладно, Гил, в такую чудную погоду грех думать о работе. Давай лучше снимем сегодня хорошеньких девчонок, да кутнём по полной?

— Пей пока своё пиво, Игги, а с девочками как получиться.

В это время в бар вошли две девицы, на вид лет двадцати, двадцати пяти. Одна высокая худощавая блондинка в голубом бикини. Вторая довольно полная брюнетка среднего роста, в оранжевом бикини. Они грациозно покачивая бёдрами, не спеша направились к стойке бара.

У Стефенсона загорелись страстью глаза при виде девиц, сердце забилось в груди сильней и чаще, и он задыхаясь от волнения прошептал, не отрывая от девиц взгляда, и глотая выступившую на губах обильную слюну. — Смотри, Гил, какие красотки?! Давай снимем их на этот вечерок? Я думаю они не будут против с нами развлечься.

— Ну давай познакомимся. — сказал равнодушно Гилберт Форстер.

Стефенсон словно сидел на сжатой пружине и не смотря на свой огромный рост, и вес, подскочил с места как ракета, и оказался у барной стойки раньше, чем к ней подошли девицы.

— Мэм, может присоединитесь к нам с другом?

— Можно присоединиться. — сказала высокая блондинка. — Что, Доминга, обратилась она к подруге, — присоединимся к джентльменам?

— Давай присоединимся. — ответила полная брюнетка.

— Что будете пить, мэм? — спросил Стефенсон.

— Нам светлое пиво пожалуйста. — сказала высокая блондинка.

— О, наши вкусы совпадают, мэм, бармен, два светлых пива девушкам.

Девицы взяли поданное им барменом пиво, Стефенсон расплатился и все втроём подошли к столику, где сидел Гилберт Форстер.

— Знакомьтесь, мэм, мой лучший друг и успешный журналист, Гилберт Форстер. — напыщенно произнёс Стефенсон, показывая на Форстера. — А я, очень успешный адвокат, Игнатиус Стефенсон, для вас, мэм, можно просто Игги.

— А меня зовут Грессия. Я профессиональная танцовщица.

— сказала высокая блондинка.

— Я Доминга, пока в свободном поиске,.. в смысле профессии. — сказала полная брюнетка.

Все пожали друг-другу руки в знак знакомства и сели за стол.

Доминга отпила своё пиво и спросила, смакуя разлившуюся по телу прохладу. — А вы, сеньоры, наверное приезжие?

— Мы из Лос-Анджелеса. — сказал Игнатиус Стефенсон. — Решили с другом развеяться в новой обстановке и посетить этот милый курортный городок, тёску нашего Лос-Анджелесского Голливуда. А вы, мэм, тоже приезжие?

— Нет, мы местные.

Стефенсон нежно взял руку Доминги и тепло её руки, ещё не выветрившееся усилиями кондиционеров проникло в его руку и потекло по его раздутым жилам внутрь его тела, от прикосновения к её мягкой коже всё сильней разгорался пожар в его крови, сердце учащённо застучало, и бушующий вихрь в его мощной груди забился страстными воздушными порывами, пытаясь разорвать на части его мощную грудную клетку, а под его массивным животом напряглось огромное, и горячее, словно пылающее в огне, полено, стремительным тараном рвущийся вперёд, оттянув до предела ширинку, требуя немедленного наступления на Доминговы бастионы. Но преодолевая это возбуждение неимоверным усилием воли, Игнатиус Стефенсон, стараясь выглядеть спокойным, произнёс влажными губами, пожирая Домингу своим жадным взглядом:

— А вы перед этим говорили, леди Доминга, что находитесь в свободном поиске, в смысле работы. А в смысле спутника по жизни у вас как?

— Это что, мистер Стефенсон, предложение о замужестве?

— А вы быстры в своём свободном поиске, леди Доминга, аж оторопь берёт.

— Да, она девушка стремительная, как торнадо, берегитесь, сеньор. — сказала смеясь Грессия.

— А вы так боязливы, мистер Стефенсон, что собственных слов пугаетесь? — парировала, глядя доминантно на Стефенсона Доминга.

— Не то чтобы я испугался. — сказал замявшись Стефенсон. — Я просто спешить не привык, особенно в таком важном деле как женитьба, это не в моих правилах. Но если думать о будущей перспективе, когда мы хорошо узнаем друг-друга, то почему бы и нет.

— Что же, в смысле будущей возможной перспективы я тоже подумаю об этом. — сказала Доминга, хитро подмигнув Грессии.

Девицы хоть и старались делать вид, что их не очень волнуют мужские ухаживания, но горячая кровь интимного желания тоже за пульсировала в их жилах, хоть кондиционеры усиленно и холодили их снаружи, леденя кожу вместе с влажными, прилипшими к телу бикини. И как у Доминги, так и у Грессии, затвердели соски, а ноги сами собой широко раздвинулись, и между ними сильно набухли раскрасневшиеся от возбуждения наголо бритые бутоны.

Один Гилберт Форстер был равнодушен, думая лишь о своих журналистских расследованиях.

В это время по телевизору стали показывать репортаж о высадке беженцев с Кубы близ Майами. Женский голос диктора за кадром говорил: «Сегодня в восемь часов утра в очередной раз на берег Флориды, близ Майами на надувных плотах приплыли беженцы с Кубы, всего сорок шесть человек. Девятеро из них дети. Добровольцы оказывают им необходимую помощь».

— Вот пожалуйста, все к нам лезут. — прогнусавил недовольно морщась Стефенсон. — У себя бы там строили демократию паразиты, а не лезли туда, куда их не звали.

— Зря ты так, Игги, — сказал Форстер, — не везде людям под силу изменить политическую ситуацию.

— А Штаты им что резиновые? — сердито фыркнул Стефенсон.

— Может кто-то и попользуется благами нашей демократии, — сказала скривив насмешливо губы Грессия, — ну уж точно не эти приплывшие сегодня с Кубы лохи.

— Хватит болтать лишнее Грессия. — испуганно пискнула Доминга. — Не доведёт тебя твой длинный язык до добра.

— А почему они по вашему лохи, мэм? — сказал Стефенсон, не то, чтобы ему была интересна эта тема, просто он не хотел выпасть из общения с девицами.

— Да, мэм, — включился в разговор Гилберт Форстер, — нам то вы можете сказать, что же вы такое напридумывали в своих хорошеньких головках, разве может что-нибудь помешать этим беженцам с Кубы насладиться плодами нашей демократии?

— Вы слыхали про банду Гранита? — прошептала Доминга, прижимаясь к столу, словно она от кого-то прячется.

— Банда Гранита? — сказал Форстер с равнодушной интонацией в голосе. — Я что-то слышал об этом, но довольно смутно.

— Как вы не слыхали про банду Гранита? — продолжала шептать Доминга, прижимаясь к столу. — Это же одна из самых крутых преступных группировок в Лос-Анджелесе, а вы сказали, что приехали от туда. И здесь, на восточном побережье Флориды они большой вес имеют.

— А причём тут эти беженцы с Кубы, мэм?

— Так они сегодня прямиком попали в руки Марселло Скинвалкса. — сказала усмехаясь Грессия. — Скинвалкс в банде Гранита отвечает за заготовку человеческих органов для продажи. Так что эти лохи с Кубы пойдут на запчасти. На сколько я знаю, Скинвалкс сейчас снимает цех на скотобойне «Глория», что принадлежит сеньору донну Карло, прозванному Мачетэ. И там этих кубинцев разделают на ливер как скот.

— Вы нам прямо какие-то фантастические страсти-мордасти рассказываете, милая Грессия. — сказал усмехаясь Стефенсон.

— Ох, джентльмены! — воскликнула Грессия. — Вы такие наивные, словно с другой планеты к нам прилетели. Да в нашей грешной жизни ещё и не такое бывает.

— Но насколько я наслышан, мэм, — сказал Форстер, — Гранит специализируется на торговле героином, ну и другими наркотиками приторговывает немного. А чтобы он ещё человеческими органами торговал, это мало вероятно.

— Да он жадный как Скрудж Макдак, — возразила Грессия, — он за всё подряд хватается, на чём можно большие деньги по быстрому срубить. Вот значит нащупал ещё один источник для наживы.

— А вы уверенны, мэм, что скотобойни Мачетэ находятся где-то здесь, неподалёку? — спросил с равнодушным видом Форстер. — Я что-то слышал про этого дона Мачетэ, только я почему-то думал, что его скотобойни расположены на западном побережье Флориды.

— Что вы, сэр?! — сказала сверкая возбуждённо глазами Грессия. — Ближайшая от сюда скотобойня дона Мачетэ «Глория» находиться совсем рядом с Голливудом по направлению к Тамараку.

— О, извините господа, но мне надо срочно вас покинуть! — воскликнул взглянув на свои часы Гилберт Форстер. Словно он вдруг вспомнил о чём-то очень важном, о чём он забыл, а теперь вдруг неожиданно вспомнил.

— Да брось, Гил, — удивлённо сказал Стефенсон, — какие сейчас у тебя могут быть дела? Мы же на отдыхе? Расслабься, Гил, дела подождут.

— Нет, извини, Игги, извините, сеньориты, но мне надо срочно вас покинуть. И да, Игги, машину я забираю.

— А мы на чём поедем, Гил?

— Вызовите такси, а мне машина нужна прямо сейчас, уж извините.

Гилберт Форстер поспешно вышел из бара, остальные проводили его удивлёнными взглядами. А Форстер сел в автомобиль и помчался на большой скорости сначала вдоль пляжа, а потом свернув на дорогу с дикой растительностью, поехал в направлении Тамарака. Он долго ехал по совершенно безлюдной местности, но когда уже начало темнеть, навстречу ему на лошадях выехали четверо ковбоев, гнавшие стадо чёрных коров и быков, голов триста. Форстер поравнялся с одним из ковбоев, он высунул голову из окна автомобиля, обратившись к ковбою с вопросом:

— Здравствуйте, сэр, разрешите спросить, как проехать к скотобойне «Глория»?

— И вам здравствовать, сеньор. — ответил ковбой и показал рукой в право от себя. — Вам надо ехать туда, сеньор, прямо по этой дороге не сворачивая.

— Спасибо, сеньор. — сказал Форстер и поехал в указанном ему направлении.

Вскоре Гилберт Форстер подъехал к забору, высотой в три метра. Оставив автомобиль на этом месте Форстер, выйдя из машины, на всякий случай навигатор и свой Айфон закопал рядом у забора и прошёл вдоль забора к широким воротам. У ворот были выступы и цепляясь за них он перелез во внутренний двор. И тут его сбил с ног огромный ротвейлер. Форстер сжался всем телом лёжа на спине, стараясь не двигаться, чтобы не вызывать дальнейшей агрессии собаки. Пёс учащённо дышал у самого лица Форстера, горячий язык собаки касался его носа, рта и обильная слюна затекала в нос, отчего хотелось чихнуть, стекала по щеке, затекая в правое ухо, а тяжёлое дыхание пса обволакивало всё лицо словно густой удушливый смог, вызывая тошноту. Форстер так же слышал, что ещё три собаки учащённо дыша стоят рядом, готовые разорвать его на куски, как только он попытается встать. Тут Гилберт Форстер услышал топот человеческих ног. Кто-то оттащил от него собаку и тут же его сильно пнули ногой в правый бок. Форстер съёжился от боли, но сохранил сознание и слегка приподняв голову, огляделся по сторонам. Он увидел справа от себя толстого коротышку, на вид лет пятидесяти. Очевидно именно коротышка только что пнул Форстера ногой в бок. В это время к Форстеру с противоположной стороны подошёл смуглый высокий тощий юноша, по виду лет двадцати отроду и свирепо оскалив зубы пнул Форстера в левый бок.

— Ну ты лежебока вставай живей! — выкрикнул гнусаво бородатый коротышка и ещё раз со всей силы ударил Форстера в правый бок. — Давай вставай живей, хватит своим грязным задом землю мять!

— Ты что глухой, что зенки пялишь, делай что велят? — крикнул высоким голосом с надрывом юноша, так же сопроводив свой крик ударом Форстеру в левый бок своей ногой. — А ну живо вставай гавнюк, пока силой не подняли. А поднимем силой, так больше уже сам не встанешь, а ну вставай живей!

Гилберт Форстер приподнялся, стараясь сохранить сбитое ударами дыхание и вгляделся в окружавшую его темноту. Четверо людей с трудом удерживали ротвейлеров рвущихся накинуться на Форстера, чтобы вцепиться в него своими огромными белыми клыками. Чуть поодаль стояли ещё четверо людей с автоматическим оружием в руках. Рядом с права стоял толстый бородатый коротышка, с лева длинный и тощий молокосос, а за спиной толстяка высокий атлетического вида тридцатилетний на вид брюнет, как и на остальных на нём были синие джинсы и синяя джинсовая куртка поверх чёрной футболки. По тому, как подобострастно остальные смотрели на него, он был здесь главный.

— Сеньор Марселло, — обратился толстяк к тридцатилетнему атлету, — что будем делать с этим двуногим?

— Разберёмся, Себастьян, разберёмся. — сказал атлет. — Ну, что ты за птица такая? — обратился он к Форстеру, свирепо глядя из-под густых чёрных бровей. — Откуда и зачем к нам на насест залетел?

— Я заблудился, я вообще не здешний, зовут меня Шарль Перо, я рекламный агент, приехал сегодня днём из Нью-Йорка в ваши очаровательные места, давно хотел здесь побывать, вот наконец осуществил свою давнюю мечту, в баре познакомился с очень милой сеньоритой, был у неё в гостях, потом поехал от неё в свой мотель и заблудился.

— Заблудился говоришь говорливый? — сказал небрежно сплюнув в сторону Форстера атлет. — А зачем через забор к нам полез пернатый?

— Но что же делать, уже вечер, стемнело, а местность незнакомая и как оказалось в машине, которую я взял на прокат, нет навигатора, и никого вокруг чтобы спросить дорогу? А у вас свет горит, кричал, кричал, ни кто не отозвался, но слышу люди есть, чем-то заняты, вот и не услышали меня, думаю попрошусь-ка на ночлег до утра или спрошу дорогу к мотелям, вот и полез. — сказал Форстер, изобразив на своём лице глупое выражение.

— Так значит, под дурачка молотишь пернатый и нас за дурачков держишь? — сказал опять небрежно сплюнув в сторону Форстера атлет. — Ладно, Себастьян, отвезите пока эту заблудшую пташку в наше логово. Возьмёшь к себе в помощники Мануэля, — и атлет показал на длинного юношу, — А я сейчас закончу с сортировкой ливера и сразу подъеду к вам. Тогда мы разберёмся, что это за птица такая.

— Хорошо, сеньор, — прохрипел в ответ толстяк, — Давай, иди вперёд пернатый, — толкнул он в спину Форстера, — А ты, Ману, — обратился он к длинному юноше, — открывай багажник.

Впереди пошёл длинный, за ним Гилберт Форстер, которого постоянно толкал в спину толстяк. Они подошли к стоящему недалеко от ворот старенькому зелёному Форду, местами с вмятинами на капоте, местами исцарапанному. Длинный открыл багажник, а толстяк толкнул Форстера на капот машины.

— А ну, давай сюда руки. — прохрипел толстяк, заворачивая Фостеру за спину руки и длинный тут же надел на запястья Форстера наручники. Потом они запихали Гилберта Форстера в багажник, захлопнув дверцу над ним. Длинный суетливо подскочил к левой двери Форда и сел за руль. Толстяк пыхтя от утомительного для него запихивания клиента в багажник подбрёл к правой двери машины, сел рядом с длинным на переднее сиденье, ворота открылись и Форд выехал в вечернюю темноту.

— А мужик то этот похоже здоровяк. — сказал Мануэль, внимательно вглядываясь в освещённую фарами дорогу. — Я бы с ним не канителился, а сразу, вместе с кубинцами на ливер разделал. Из него хороший ливер получиться, дорогой, я даже не сомневаюсь.

— Мы с тобой слишком мелкие сошки, Ману, чтобы рассуждать, что с кем делать. — ответил Себастьян. — Сеньор Марселло лучше знает, кого надо сразу на ливер пускать, а кого лучше сначала пощупать, что он за птица такая разэтакая. А уж потом решать, что с этой птицей дальше делать.

Форд выехал на вантовый мост. Ночная тьма давно окутала окружающее пространство, а освещение моста давало лишь немного света и мост казался висящим в воздухе. Несмотря на ночь, влажная духота наполняла воздух и даже ветер с реки не освежал. А в салоне Форда не было кондиционера и внутри автомобиля было ещё более душно и жарко, чем на улице. Себастьян достал банку пива из сумки лежащей на заднем сиденье, открыл её и с жадностью стал пить. При этом на его губах образовалась обильная пена, а внутри тела разливалась хоть и временная, но прохлада.. Мануэль с завистью поглядывал на него, ему тоже ужасно хотелось припасть губами к банке пива, но он боялся оторваться от руля, чтобы достать из сумки себе пиво. И попросить Себастьяна, чтобы тот достал ему пиво, он тоже боялся, так как знал по опыту, что любые для себя просьбы вводят Себастьяна в гнев. Себастьян был слишком озабочен своим статусом и считал для себя оскорбительным, если низший по рангу обращается к нему с пустяковой по его мнению просьбой.

— Да жарковато сегодня. — сказал Мануэль, в душе надеясь, что Себастьян сам поймёт, что Мануэлю тоже хочется пить и сам достанет для него пиво.

Но Себастьяну как всегда было наплевать на окружающих и он продолжал смаковать своё пиво, не обращая внимание на обливающегося потом Мануэля.

Мануэль безнадёжно вздохнул, с мукой в голосе пролепетав:

— Ладно, ничего, сеньор Себастьян, скоро будем на месте, там как следует охладимся. Я вот с большим удовольствием искупнусь под душем после этого пекла.

— Тебе то что жаловаться, худая вошь? — сердито процедил сквозь зубы Себастьян. — Ты тощий как сухой лист, а вот мне, при моей то обширной комплекции какого?

— Ничего, сеньор, скоро приедем на место, там охладимся. — сказал удручённо морщась Мануэль. Он понял, что от Себастьяна сочувствия не дождёшься и придётся терпеть жажду пока они не приедут на место.

Гилберт Форстер находясь в тесном багажнике страдал от ещё большей жары и духоты. Лёжа на левом боку свернувшись калачиком, он бился постоянно затылком в звонкое железо, а его подбородок о твёрдые колени. Завёрнутые за спину руки, сцепленные наручниками, затекли, ноя от нестерпимой боли. Казалось, что руки распухли до невероятных размеров и если машину в очередной раз резко встряхнёт, то руки лопнут от натуги, заляпав своими разорванными кусками, и кровью весь багажник. Форстер перевернулся на спину, притянул как можно ближе к себе согнутые в коленях ноги, а потом с неимоверным усилием просунул ноги между рук, превозмогая при этом адскую боль в руках и пояснице. В итоге его руки, скованные наручниками, оказались впереди туловища. Потом Гилберт Форстер растёр кисти рук, покрутил браслеты наручников на запястьях, пытаясь разогнать кровь и смягчить таким образом судорожную боль от затекания рук. Кожа на запястьях разодралась и потекшая от этого горячая кровь значительно ослабила судорожную боль, после чего Форстер почувствовал некоторое приятное ощущение в своих руках. Затем он зацепил кольца у перемычки на наручниках так, чтобы они были на излом и стал скручивать запястья, пытаясь порвать перемычку соединяющую браслеты наручников.

— У-у-у! — завыл Гилберт Форстер, превозмогая боль в запястьях рук.

Перемычка на наручниках никак не поддавалась его усилиям, а боль в руках становилась всё более резкой. Тогда Гилберт Форстер засунул правую ногу между рук, вплотную прижав их к перемычке наручников и стал снова с усилием скручивать запястья, давя правой ногой на руки, помогая им разорвать перемычку на наручниках. Жгучая боль пронзала насквозь уже не только руки, но и затекшую правую ногу. Гилберт Форстер ещё больше вспотел, казалось из его тела вытекают сотни водопадов Ниагары.

Наконец перемычка на наручниках лопнула. Форстер размял кисти рук, покрутил на запястьях браслеты. Хотя перемычка на наручниках была порвана, но сами браслеты всё ещё давили на опухшие запястья и из под них струилась липкая кровь. Потом немного подумав, Гилберт Форстер стал с силой лупить левой ногой в крышку багажника. Изредка он добавлял удар в крышку и правой ногой. Однако правая нога всё ещё ныла и больше приходилось бить левой ногой. От этих ударов в салоне автомобиля раздавался оглушительный мерзкий грохот. От этого грохота у Себастьяна и Мануэля закладывало уши, звенело в мозгах, добавляя к давящей духоте дополнительных нестерпимых мук.

— Да что же этот идиот делает? — зло прошипел сквозь зубы Себастьян, а потом обернувшись в сторону багажника, закричал изо всех сил. — Эй ты, урод, прекрати стучать, мразь! А то мы тебе сейчас так настучим, что пожалеешь что родился, собака!

Стук из багажника стал ещё интенсивней, отчего Себастьян и Мануэль ощутили в своих ушах и мозгах ещё больший звон и более пронзительную острую боль.

— Да что же этот ублюдок творит?! — голос Себастьяна дрожал от гнева. — Ну подожди стервец, мы тебе сейчас устроим стукотню! А ну, Ману, останови-ка машину.

Мануэль остановил Форд, стук в багажнике сразу прекратился.

— Что затих?! Обосрался?! — повернувшись в сторону багажника зло прохрипел Себастьян. — Раньше надо было вести себя тихо, собака блохастая, а сейчас мы с тобой пошумим. — Себастьян повернулся истекающим потом лицом так же к взмыленному жарой Мануэлю. — Давай, Ману, — сказал Себастьян свирепо сверкая потными глазами, — выйдем на воздух, поучим этого барабанщика хорошим манерам.

Мануэль и Себастьян вышли из машины, обойдя Форд сзади Мануэль открыл крышку багажника и Себастьян с Мануэлем стали всматриваться в темноту багажника, капая потом на Форстера. Освещение моста и звёзды в небе частично позволяли разглядеть силуэт Форстера. Гилберт Форстер лежал теперь на правом боку, сжавшись калачиком и изобразив на лице испуг, руки он держал за спиной, словно они всё ещё были скованны наручниками.

— Что сдрейфил, гавнюк? — зловеще прошипел Себастьян. — А ну вылезай, мразь, давай вылезай, вылезай. Сейчас мы тебе объясним в деталях, что такое хорошие манеры и каким надо быть очень смирным, когда имеешь дело с такими как мы серьёзными людьми. — он повернулся к Мануэлю, вытирая платком обильный пот и сверкая довольным лицом от предвкушения предстоящего удовольствия, в процессе избиения клиента. — А ну, Ману, помоги-ка этому притихшему гавнюку выкарабкаться наружу. А то я вижу, он от страха уже полные штаны наложил. Сам уже не в состоянии поднять свою взмокшую от страха задницу.

Мануэль наклонился над Гилбертом Форстером вцепившись в его бока и стал с усилием тащить Форстера из багажника. В ответ Форстер сжал всё тело, по прежнему свернувшись калачиком. Руки он держал за спиной, переплетя пальцы рук так, чтобы случайно не расцепить руки и не выдать то, что перемычка на наручниках у него порвана. Вытащить из багажника такого пассивного Форстера Мануэлю было особенно тяжело. Но Гилберт Форстер и не собирался помогать вытаскивать себя из багажника. А Мануэль изо всех сил напрягался выволакивая тяжеленного мужика скрючившегося в багажнике, проклиная при этом эту застрявшую в багажнике упрямую тварину, совершенно не желающую самостоятельно выбираться наружу. И мысленно несусветно матеря заносчивого Себастьяна, не делающего даже намёка на то, что он хоть как то собирается помогать Мануэлю, а лишь смачно опорожняющего уже пятую банку пива, и не дающему малейшей возможности освежиться пивом уже давно страдающему от жажды Мануэлю. Мануэль зло шипел, таща Форстера наружу:

— Вылезай, гад, вылезай! Что притих, зараза?! Раньше надо было тишину блюсти. А сейчас мы будем тебя сильно, сильно учить, как надо правильно себя вести с такими почтенными людьми, как мы.

Наконец Мануэль, напрягаясь изо всех сил выволок Форстера из багажника, сбросив его на бетонное покрытие моста. Ударившись левым боком Гилберт Форстер ощутил острую боль во всём теле и особенно левой руке, словно его долбануло током. В добавок Мануэль зло изо всех сил пнул Форстера в живот, но удар о бетон был столь сильным, что пинок Мануэля Форстер уже не ощутил. Мануэль зло шипя с пеной у рта пнул ещё раз.

— А ну вставай, гад! — завопил Мануэль, снова вцепившись в Форстера своими напрягшимися пальцами, пытаясь поставить его на ноги. Отдышавшись после удара о бетон Гилберт Форстер сам встал пошатываясь.

Себастьян подошёл к Форстеру с права, кривя с отвращением свой рот и прошипел брызгая слюной сквозь зубы:

— О наглая рожа! А ну получи для начала, гад!

Себастьян размахнулся нанося Форстеру удар в челюсть, но Форстер увернулся и схватив Мануэля за бока, подставил его под удар Себастьяна. Послышался сильный хлопок в голову Мануэля и тот упал под ноги Себастьяну словно мешок. А Форстер тут же вскочил на бок Мануэля, как на подставку и ударил Себастьяна браслетом от наручников на правой руке прямо в зубы. Себастьян отлетел к перилам моста, разбрызгивая в полёте свои зубы вместе с кровью. Выбитые зубы ударились в пилон моста и рикошетом отлетели назад, обстреляв лицо Себастьяна. Но тот сохранив сознание и зло скрежеща остатками зубов, поднялся цепляясь за перила моста и достал из ножен, закреплённых на правой голени, широкий нож. Лезвие ножа ярко засверкало в освещении моста. Кровь заливала лицо, бороду, рот Себастьяна и его зло оскалившийся анфас сверкал чудовищной маской в освещении моста, делала его лик особенно свирепым, он угрожающе направился в сторону Форстера, а рядом с Форстером зашевелился и потом тяжело дыша стал подниматься Мануэль, и когда Себастьян резко дёрнулся вперёд, целясь лезвием ножа в горло Форстера, Форстер пригнулся, и подхватив поднимающегося Мануэля, пихнул его в ноги Себастьяна, а сам отскочил к перилам моста. Мануэль и Себастьян свалились перемешавшись в клубок, мешая друг-другу подняться. Наконец более ловкий Мануэль смог подняться и тут же кинулся на Форстера, но Форстер пригнувшись, схватил Мануэля за ноги, закинул его себе на плечи, и тут же выпрямился, скинув таким образом Мануэля в реку. В ночной тьме послышался громкий всплеск разорванной телом Мануэля воды. Форстер взглянул краем глаза через правое плечо на реку, не упуская из виду так же и встающего Себастьяна. На водной поверхности расходились широкие круги, а слева к нему приближался, сверкая лезвием ножа Себастьян. Когда Себастьян резко кинулся к Форстеру, пытаясь прочертить по его лицу лезвием ножа, Форстер отскочил вправо от перил моста, успев ударить ногой Себастьяна в левое колено. Раздался треск в колене Себастьяна и тот взвыл от боли, но ещё крепче сжал рукоять ножа и придерживаясь свободной левой рукой за перила моста развернулся лицом к отскочившему от перил Форстеру и снова двинулся на своего врага, сверкая лезвием ножа. Форстер сложил кисти рук в замок и разбежавшись ударил Себастьяна в лоб браслетами от наручников. Раздался звон, будто ударили железом в железную же пустую бочку. Себастьян отлетел к перилам моста, ударившись поясницей так, что раздался хруст ломающихся позвонков. И тут же Себастьян перелетел через перила моста в ночную темноту, сверкнув напоследок в воздухе своими ногами. Освещённый огнями моста Себастьян с искажённым от страха и боли лицом понёсся на встречу речным волнам. В это время в реке бултыхался вынырнувший Мануэль, выплёвывая воду и жадно глотая воздух. И когда Мануэль в очередной раз раскрыл рот, чтобы глотнуть воздух, его в зубы ударила голова подлетевшего Себастьяна. Раздался звук словно от взорвавшейся бомбы. И оба скрылись в глубинах, разорвав воду двухметровым всплеском воды. Форстер держась за перила моста и тяжело дыша, посмотрел вниз на водные круги, оставленные телами утопленников. Когда водная гладь успокоилась и его дыхание стало более ровным, и спокойным, он подошёл к машине, захлопнув багажник. Потом сел за руль, достал из сумки на заднем сиденье банку пива и жадно осушил её. По телу растеклось прохладой блаженное облегчение. Он захлопнул дверь, развернул автомобиль в обратном направлении и помчался по мосту, а затем по обрамлённой кустарником дороге, выжимая из автомобиля предельную скорость.

Вскоре Гилберт Форстер подъехал к мотелю, который они сняли вместе со Стефенсоном, он вышел пошатываясь из машины, открыл дверь мотеля, вошёл внутрь и тут же наткнулся на стоящий у двери шкаф. Шкаф упал набок, издав оглушительный грохот. Форстер зажёг свет. На кровати с права сидел взъерошенный Стефенсон, пытающийся разлепить слипающиеся от сна веки. А у второй кровати слева стояли очумевшие от неожиданности и совершенно голые Грессия и Доминга, жмурясь от яркого света.

— Что с вашим лицом, сэр? — спросила, очнувшись первой от неожиданности, Грессия.

Вид у Гилберта Форстера был действительно впечатляющий. Левая щека была разодрана в кровь и сильно опухла. Нижняя губа тоже вспухла в кровоподтёке. К тому же он был сильно забрызган кровью Себастьяна. На запястьях, вокруг браслетов от наручников тоже запеклась кровь и сами запястья сильно распухли, так что казалось, что кисти рук лишь прилеплены к запястьям, и в любую секунду могут отвалиться.

— Ох, какой ужас! — пролепетала, пришедшая в себя, следом за Грессией Доминга.

— Да уж, видок, так видок. — подытожил общее впечатление от увиденного, последним оправившись от шока Стефенсон. — Кто тебя так разукрасил, Гил, где ты был, что с тобой случилось?

— Всё отлично ребята! — сказал весело Гилберт Форстер. — Я только что провернул удачную операцию, лично познакомился с самим Марселло Скинвалксом, одним из главных помощников Гранита. Думаю на этот раз я смогу прижать этих бандюг к стенке. Торговля человеческими органами, это вам не торговля наркотой. Тут им не удастся надёжно спрятать следы преступлений.

— Брось это опасное дело, Гил. — сказал озабоченно Стефенсон. — Пусть этим полиция занимается. А ты найди себе что-нибудь безопасное и по престижней.

— Нет, Игги, у меня личные счёты с Гранитом, а теперь и с его ближайшим подручным тоже. Да и торговля человеческими органами, это такое преступление, которое нужно пресечь как можно быстрей. И я этих негодяев обязательно сделаю, Игги, и в ближайшее же время, будь уверен! Я их сделаю!

Форстер положил свою правую руку на плечо сидящего на кровати Стефенсона, сильно сжав его.

— Хватит, Гил, прекрати, у меня опять от твоей клешни синяк выступит. — застонал Стефенсон, было странно смотреть на этого гиганта, хнычущего словно маленький ребёнок от стиснутого рукой Форстера плеча. — Хватит, Гил, хватит, если тебе нравиться ходить с синяками, ходи, а меня избавь от этих украшений.

— Ладно, Игги, не обижайся. — Форстер отпустил плечо Стефенсона, уже слегка похлопав его по обширной спине. — Прости, Игги, прости, а этих бандюг я всё таки сделаю, обещаю.

Однако нагрянувшая с обыском на скотобойню «Глория» полиция не смогла найти никаких следов преступлений. И Гилберт Форстер в очередной раз проиграл.