Семя зла. Хроники затомиса

Александр Беляев

Главный герой, путешествуя по шрастрам, попадает в странную местность под названием Дуггур, где становится свидетелем трансформации местных существ.

ГЛАВА 3. Спуск в Дуггур

— Ты узнаешь меня, Адам, — вновь донесся до сознания Андрея завораживающий призывный шепот, — я — Лилит, я явилась на землю из лунной брамфатуры, когда жизненная оболочка моей планеты безвозвратно разрушилась. Я должна была стать твоей супругой, того же хотел и ты, но планетарный Логос нарушил наши планы и предложил тебе другую. Но теперь настало время тебе испытать то, от чего ты вынужден был отказаться в те незапамятные времена — уверяю тебя, не по своей воле. ОН не был заинтересован в твоем счастье. Я хочу показать тебе место, где наш союз — в иносказательной, символической форме — был осуществлен, это альтернативный пространственно-временной рукав, поэтому он достаточно изолирован. В твоем магистральном потоке все происходило по-другому и мы были разлучены, а Ева… Ева не дала тебе в полной мере того, чего могла дать тебе я — она была всего лишь твоим ребром и мало отличалась от тебя самого. Я же несла лунную страсть. Не случайно в ночи полнолуния на тебя находила непонятная тоска и чувство одиночества, несмотря на то, что твоя Ева была поблизости. И тогда тебе все надоедало, ты бросался на поиски новой сердечной привязанности, но везде находил одну только очередную Еву, как бы они не различались внешне. Все потому, что ты везде искал меня, но не находил, слишком мало моей энергии оставалось в земных жрицах любви. Итак, ты готов идти со мной? Твое решение добровольно? Я не вправе нарушать свободу воли, иначе буду наказана!

— Я готов, — отрапортовал Андрей-Рам-Адам Кадамон, при этом личная часть Андрея сознавала, что предстоящий спуск в неведомый Дуггур — на самом деле задание, которое получил Тор, а следовательно и он сам, от Навны. Без его выполнения невозможно было зарождение новой человеческой расы в далеком прошлом, а поскольку он, Андрей, представитель этой расы, следовательно и вопрос с его спуском — дело решенное. Но Дурга-Лилит ни о чем этом, похоже, не догадывалась. А впрочем, мотивы, возможно, не имели никакого значения, если Высшим силам угодно было осуществить эту провиденциальную Волю.

— Тогда, милый, нам предстоит несколько изменить форму, в нынешней слишком много обобщенного. К нам и к нашей задаче она не имеет прямого отношения. Слишком здесь много наших иных «я», на которые возлагалась иная задача, тут нужна другая плотность материи. И тем не менее энергия этих разных Пуруш будет способствовать нашему путешествию. Так станем на час кометою!

С этими словами Дурга-Лилит приблизилась к Андрею-Адаму Кадамону и их тела, разжиженные, размытые, созданные из звездной пыли совместились. В этот момент возникла ярчайшая голубая вспышка, словно Вольтова дуга между двумя полюсами, большая часть звездной материи аннигилировала, превратившись в энергию, а все, что осталось от двух вселенских великанов воплотилось в головную часть необычной кометы. Это были два обнаженных тела — мужское и женское — как бы олицетворяющие телесное, половое совершенство обеих сторон. Оба эти тела оказались слитыми в страстном объятье, а их ноги постепенно переходили в дымный световой шлейф — хвост живой кометы. Как мы помним, именно эта картина привлекла внимание Андрея, когда он явился в качестве сотрудника скорой помощи к тогда еще незнакомой пациентке Лиане Кремлевой. Комета хлынула вниз, и хотя в космосе не бывает понятия «верх и низ», Андрей ощущал, что это не полет, а именно падение — яркое ошеломляющее падение звезды…

В этот момент Андрей, как это у него обычно происходило при переходе из сакуаллы в сакуаллу, из фазы в фазу, утратил мироощущение, а когда сознание вернулось, он увидел, что стоит напротив огромных ворот.

Теперь Андрей окончательно осознал себя астральным Андреем, хоть и выглядел в астрале как древнеиндийский воин времен Махабхараты. Возможно именно поэтому так завораживающе на него подействовала в свое время иллюстрация из Бхагавадгиты, где Арджуна в полном боевом облачении и вечно юный Кришна скачут на четверке белых лошадей навстречу полчищам Кауравов. Андрей огляделся, дабы понять, где он находится, и тут только понял, что Дурга, по инициативе которой он попал в это загадочное место, которое она называла Дуггуром (Он точно помнил, что где-то слышал или читал это название, но не помнил, где), таинственно исчезла. А ведь еще совсем недавно они, слившись единой кометой мужской и женской сути неслись с немыслимой скоростью, рассекая тьму вселенной. Правда вселенная эта, наверняка была астральной, а следовательно и вся пространственная безграничность и космические размеры обоих Пуруш были чистой условностью и не имели ничего общего со вселенной физической. Теперь же Дурга неожиданно исчезла и это вызвало определенную тревогу у Андрея. Он надеялся, что Дурга будет его гидом и покажет ему, словно Вергилий Данте, все достопримечательности этого Дуггура, а так же поможет осуществить неведомую миссию, которую, не спросив его согласия и самоустранившись, возложил на него древний атлант. Теперь же Андрей стоял напротив закрытых ворот высоченной стены и думал о том, что эта стена, наверное, очень напоминает стену Андимосквы-Друккарга, на которой он в давние годы беседовал с черным магистром после позорного бегства от лярв. Правда, тогда он смотрел сверху и особенно не успел рассмотреть эту стену, поэтому, та ли это стена он бы затруднился ответить. Нет, наверное все же не та, хоть и не менее высокая — и цвет у нее другой, какой-то синевато-лунный, и формы. Там все формы архитектурных конструкций были прямоугольными и угловатыми, здесь же все закруглено: закругленные голыши и закрепляющий состав словно бы стекает наплывами по всей стене, словно на оплавившейся стеариновой свече, и вообще ощущение вязкой текучести и каких-то миазмов вокруг — но это был не запах…

«Интересно, — подумал Андрей, — куда Дурга подевалась, может она, как Рати, уменьшилась и к моему шельту присосалась? Хороша проводница! И главное, все почему-то меня в качестве Савраски норовят использовать: и Тор, и Рати, и Дурга».

Андрей прислушался к себе: нет, присутствия Дурги и Рати не ощущалось, никаких наростов, микромладенцев и посторонних сознаний в своем шельте он не обнаруживал, в том числе и сознания Рама, хотя еще совсем недавно Андрей и сам толком не мог понять, кто он в большей степени, Рам или Андрей. Сейчас, если что постороннее и ощущалось, то это Тор, но он словно бы осуществил компьютерную свертку и своего шельта, и своего сознания-разума-памяти в информопакет, и присутствовал, как некая видимость-барельеф на левом бахреце декоративных доспехов. Так же присутствовало ощущение сознания, но не постороннего а его потенции, как потенциальная энергия, никак себя не проявляя, при соответствующих условиях переходит в проявленную кинетическую. Андрей попытался достучаться в это свернутое сознание — может ему Тор подскажет, что делать дальше — но оно полностью безмолвствовало.

«Ну что ж, — подумал Андрей, — раз все меня покинули, остается только действовать самому, и уж если я стою около ворот, то это должно означать, что в ворота эти необходимо войти. Правда тот факт, что ворота закрыты означает, что это очередное астральное испытание, которое я должен преодолеть, — (ворота действительно были закрыты на огромный, размером с вековой дуб засов, правда форма этого засова была весьма своеобразна… но об этом чуть позже). — В земных условиях, конечно, сдвинуть такой засов в одиночку совершенно невозможно, но в астрале, думаю, у меня на это изыщутся возможности. Что же мне этот засов напоминает»?

Андрей подошел поближе и его подозрения оправдались, а гигантские ворота, подробности которых доселе были скрыты расстоянием и сумраком лунной ночи, предстали во всем своем изысканном безобразии. А впрочем, если бы он более внимательно слушал Дургу, то нечто подобное и должен был предположить. Кстати, на небе действительно ярко светила полная луна, которую он никогда прежде в астрале не видел. При более внимательном взгляде можно было рассмотреть, что из пространства, сокрытого стеной и дверью, к луне поднимаются в высь какие-то испарения, и было заметно, что они словно бы достигают самой луны (чего невозможно в условиях физического космоса) и вступают в пределы ее ореола. При этом луна, окуриваемая этими эманациями, истекает каплями серебристого бальзама, который, превращаясь в ажурную кисею или нежную пыльцу, рассеивается над городом, но не достигает поверхности. Таким образом осуществляется непонятный круговорот. Кисея вуалила аккурат над пространством, скрываемым стеной и почему-то не выходила за ее периметр, поэтому Андрей не имел возможности поблизости рассмотреть, что это такое.

Итак, первая ассоциация, которая возникла у Андрея, когда он подошел к гигантской двери — это знаменитый индийский храм Кхаджурахо, который он никогда не созерцал воочию, однако не раз видел на фотографиях и открытках как у Маркелова, так и у Балашова. Вся циклопическая поверхность двери была испещрена барельефами, изображающими бесчисленные сценки совокуплений. Если в случае Кхаджурахо это были сценки из сексуальной жизни всяких там раджей и их гаремов, то тут фантазия неведомого зодчего разыгралась на всю катушку без руля и ветрил. На этой астральной стене совокуплялось все, что только может и не может: люди, животные, насекомые, деревья, растения, амебы и так же бесчисленные неодушевленные предметы: горы, облака, автомобили, дома и всевозможные предметы домашнего обихода. При этом все живое и неживое обретало антропоморфные черты, а все выступы и углубления имели исключительно фалло-вагинальную смысловую нагрузку. Фантазия неведомого зодчего была настолько неисчерпаемой, что любое более подробное описание было бы жалким и беспомощным, и если все это и можно было с чем-то уподобить, то только с каким-то порнографическим фантастическим комиксом, тему которого развил и до бесконечности размножил компьютер. Упоминание о компьютере, кстати, было не случайным, поскольку когда Андрей приблизился к стене, то понял, что нечто, вначале им принятое за шевеление гигантских червей, ничто иное, как движения всех этих барельефов. Все они вполне динамично занимались сексом на этой затейливой двери, постоянно меняя партнеров и партнерш. При этом обычная женщина могла оказаться под истекающем похотью Ролс Ройсом в спущенных семейных трусах, а сюрреалистический, в духе Сальвадора Дали слон на тоненьких, немыслимо длинных ножках совокуплялся с облаком, напоминающем некий синтез громадных молочных желез и вагины. Перечислять подобные извращения можно до бесконечности, и надо ли говорить, что тот самый засов, который привлек внимание Андрея был гигантским эрегированным членом, а щеколда — соответствующих размеров влагалище, но в отличие от реального засова и щеколды, здешние совершали вполне заметные фрикции, при этом заводясь все больше и больше, но тем не менее, до конца не расцепляясь. В довершение этой пикантной картины можно добавить, что дверь просто изливалась семенем и женским соком, пополам с менструальной кровью и от нее, как и от всего остального в этом странном месте в темное небо поднимались клубы опалесцирующих эманаций, восходящих к похотливой луне.

«Ничего себе! — мысленно прокомментировал Андрей. — Значит вот что Дурга имела в виду! Интересно, что там за стеной? Надо полагать, город, нечто вроде Нарова или Антимосквы. Только, судя по двери, это должен быть какой-то немыслимых размеров бордель, а если учесть пластичность форм астрала, то бордель этот может оказаться совершенно непредсказуемым по форме и содержанию. Хотя, конечно, трудно вообразить, что в макро масштабах там происходит то же, что на этой двери, скорее дверь — это некий идеал, к которому стремятся здешние жители, возможно идеал недосягаемый, ведь и храм Кхаджурахо изображает то, что в реальной жизни вряд ли можно повторить».

Андрей подумал, что может и не стоит сюда заходить, учитывая его достаточно скромные сексуальные потребности (хотя возможности, порою, оказывались самые неожиданные, но сам астральный секс никогда не доставлял ему особого удовольствия).

«Черт его знает! — задорно подумал Андрей. — Подойдешь к этой двери, а тебя тот же самый засов и натянет по самые помидоры… а учитывая его размеры, вряд ли это будет очень удачная мысль. Да и фигурки эти так же отнюдь не миниатюрны, вдруг набросятся все хором! Я ведь тут человек новый, а вдруг им свеженьких впечатлений захочется? И будет, как в какой-нибудь деревенской частушке! Кстати, этот барельеф весьма близок к русскому частушечному фольклору, где половые органы ведут отдельную от хозяина разумную жизнь и сами приобретают антропоморфные черты. Не исключено, что подобные мыслеобразы как раз отсюда и доходят до умов этих неизвестных сочинителей, разве что их убогий разум не может постичь подобного вселенского разнообразия».

Андрей еще раз осмотрелся, ища путь к отступлению, но отступать было некуда, стена и вправо, и влево тянулась куда-то к горизонту. Перед ней раскинулась неширокая полоса каменистой высохшей почвы, а сзади, как бывало на подступах к Антимоскве, зияло Ничто — то есть тьма, разглядеть что-либо за которой не было никакой возможности.

«Что ж, — подумал Андрей, — раз обратной дороги нет, значит хочешь-не хочешь, придется открывать эту секс-дверцу и пробираться внутрь, что бы там внутри я ни увидел. Раз уж я здесь очутился и еще шельт атланта на себе притащил, значит в этом есть некий сакральный смысл. Правда, я думал и Дурга со мной проследует, однако она испарилась в неведомом направлении. Побоялась, небось, что ее здесь вусмерть затрахают! А в отношении меня — это ее маленькая месть, видимо я, в качестве кшатрия Рама, был недостаточно эмоционален и меня больше сексуальная гимнастика интересовала, чем чувства — отсюда и бледность астральных ощущений. Но все это хорошо, а рассчитывать не на кого. Ладно, была не была!»

Андрей подошел вплотную к городской двери и в нерешительности остановился рядом с членом-засовом. Этот гигантский фаллос располагался как раз над его головой и дотянуться до него можно было только вытянув руку. Фаллос совершал медленные фрикции, но тем не менее, прочно сидел в лоне своей подружки.

«Интересно, — подумал Андрей, — он когда-нибудь кончает? Или это — перманентное состояние? Исходя из логики его функционирования, рано или поздно должен произойти оргазм, и они расцепятся. Вот тогда и надо попытаться внутрь проникнуть. Если бы эту дверь невозможно было с места сдвинуть, то и засов тут был бы ненужным. Но это все теория, а на практике, черт его знает, когда у этой секвойи с яйцами наступит чувство глубокого удовлетворения. А может и продолжительность акта тут соответствует размерам, единственное, что вселяет надежду — неизвестно сколько он тут до моего появления свои мужские обязанности исполнял. А может, ну его к бесу, совсем забыл, что в астрале взлететь проще пареной репы, заодно и посмотрю сверху, что там за стеной творится — а вдруг туда и приземляться ни в коем случае нельзя!»

Андрей отошел на несколько шагов и мысленно послал себя вверх — увы, на этот раз у него ничего не получилось, очевидно в этой сакуалле несанкционированные полеты были под запретом. Безрезультатно несколько раз повторив свою попытку, Андрей понял тщетность задуманного и вновь вернулся к древовидному фаллосу. На этот раз, преодолевая отвращение, он попробовал оторвать его от известного занятия, но увы, это оказалось не легче, чем ворочать калифорнийскую секвойю. Андрей, уцепившись за складки гигантской мошонки, не только не смог вытащить засов из щеколды, но вместе с ним начал болтаться туда-сюда, еле успевая перебирать ногами. К счастью, его подозрения, на предмет того, что гигантский фаллос переключится на него, Андрея, оказались несостоятельными — засов сохранял похвальную верность своей щеколде.

Андрей снова отошел от гигантской двери и застыл в нерешительности, не зная, что предпринять и не получая никаких указаний свыше.

«Может, какой-нибудь стишок прочесть, — думал он в растерянности, — помнится, и в тридевятом царстве и в городе грез это прекрасно срабатывало. Беда только в том, что я на соответствующую тему никогда ничего не сочинял, и в голову, как назло, ничего не идет, хотя в городе грез меня просто распирало от импровизаторского дара».

Андрей прислушался к себе, надеясь услышать глас вдохновения, соответствующий месту, но кроме «девки в озере купались, х… резиновый нашли…», в голову ничего не лезло.

«Что ж, — подумал Андрей, — не будем приписывать себе чужие гениальные строки, тем более, как я помню, плагиат тут никогда не срабатывал».

Он снова погрузился в созерцание этой сюрреалистической картины:

«Однако Дурга, — подумал он снова, — либо куда-то не туда меня занесла, либо я оказался не тем человеком, на которого подобная хренотень действует! Она что, рассчитывала, что этакое зрелище во мне какие-то особые сексуальные энергии пробудит? Пока что, никакого подъема энергии я не ощущаю. Хотя…»

Неожиданно Андрей почувствовал, что с ним действительно нечто происходит, но это не касалось его сексуальных чувств. В области груди он почувствовал какое-то напряжение и беспокойное мельтешение, но это было не внутри, а снаружи, как будто что-то заворочалось на его доспехах. Андрей глянул на область груди и увидел, что барельеф Тора на его центральном нагруднике-бахреце беспокойно зашевелился, словно его что-то растревожило. Вначале он совершал беспорядочные движения руками и ногами, при этом мимика его малоэмоционального лица отражала недоумение.

Затем на лице образовалась какая-то дурацкая улыбка-гримасса, словно бы этот младенец-андрогин пытался выразить незнакомое ранее чувство, которое еще не нашло своего мимического выражения, поэтому улыбка больше напоминала кривляние. Тут диковинное дитя потянуло руки в область промежности (напомним, что ни мужских, ни женских половых органов там не было, а мочеточник, судя по всему, выходил в анальное отверстие, составляя клоаку, как у птиц), и начало что-то судорожно там раздирать, словно при сильном зуде. Это остервенелое расчесывание продолжалось довольно долго, затем ручки переместились выше, словно зуд перешел на область живота, затем на область груди, лица, головы. При этом ниже рук Андрей заметил ранее не существовавший шов-перетяжку.

Когда ребенок дотянул ручки до головы, стало заметно, что шов, нигде не прерываясь протянулся от промежности до лица, и тело ребенка словно бы начинает сдавливать в области этого шва, а шов погружается в плоть барельефа. Андрей только успел подумать, что картина эта очень напоминает картину митоза какой-нибудь инфузории-туфельки, как его мысль подтвердилась следующим образом: обе половинки разъехались, словно разделенные этим швом напополам, затем на какое-то время исчезли, чтобы возникнуть уже по отдельности на правом и левом бахрецах — в два раза меньше первичного. Это были уже вполне человеческие дети и лицом и анатомией отличающиеся от ребенка-атланта: исчезли жаберные щели, на головке появились реденькие младенческие волосики, грудь уплостилась, между пальцами пропали плавательные перемычки и, что самое главное, появились маленькие половые органы — то что положено иметь мальчику и девочке. Очевидно, следуя древнему китайском принципу сторон, мальчик обосновался на правом, а девочка на левом бахреце.

В этот же момент внимание Андрея отвлекло другое событие, которое заставило его забыть о разделившемся младенце-атланте на его доспехах. Гигантские ворота судорожно вздрогнули, издав сладострастный стон, и все фигурки на них конвульсивно завибрировали, очевидно достигнув чувственной кульминации, затем ворота с удовлетворенным стоном лопнули и, словно исторгнув семя, резко осели белой слизистой жидкостью, поглотив собой все бесчисленные двигающиеся барельефы. Жидкость растеклась по земле на многие метры вокруг (бурный поток, возникший в первый момент, несомненно снес бы Андрея, но тот, предвидя, что произойдет, заранее отбежал в сторону от ворот).

Когда половодье схлынуло, то выяснилось, что вместо ворот между двумя створками высоченной стены вписался покосившийся городской туалет, весь исписанный неприличными надписями, рисунками и телефонными номерами с предложениями самых разнообразных сексуальных услуг. Единственным отличием от обычного земного туалета был тот факт, что вместо привычных М и Ж, а так же соответственных двух входов для мужчин и дам, Андрей обнаружил только единственный вход, над которым красовалась полустертая буква М. Рядышком пристроилось схематическое изображение профиля мужчины в шляпе и с трубкой, в отличие от прежней сюрреалистической вакханалии, вполне благопристойное и неподвижное.

«Ах Дурга, Дурга, — с ощущением внутренней иронии подумал Андрей, — то ли ты меня куда-то не туда препроводила, а сама улетела в более аппетитную сакуаллу, то ли у тебя приключилась посмертная шизофрения и ты городской нужник приняла за астральный султанский гарем с висячими садами Семирамиды. А впрочем и вся эта настенная подвижная порнография мне по барабану, а поскольку с Рамом мы нынче единое целое, то и ему тоже. Видел я в астрале нечто подобное и раньше, и никогда вся эта мышиная возня у меня никаких эмоций не вызывала. Так что весь этот мусульманский рай с гуриями под пальмами — после каждого раза девственницами — совершенно не для меня. А впрочем — тут Андрей вспомнил о событии, произошедшем незадолго до „дверного оргазма“ — сейчас же на мне совсем иная миссия! С атлантом-то разделение произошло! Может именно для него эта катавасия предназначена была, а он весь сексуальный заряд на себя принял, испытав то, что ему раньше совершенно чуждо было! Иначе, что бы могло означать разделение барельефа на человеческих мальчика и девочку? А то, что здесь дети задействованы, так это, по-видимому, обычная астральная символика. Что ж, в этом случае все более-менее понятно: Дурга и я явились проводниками Тора для того, чтобы андрогин разделился на два пола, и скорее всего Дурга не понимала высшего смысла того, ради чего она меня к этой стене забросила. Что ж, может моя миссия на этом и закончена? Андрогин разделился и пора домой возвращаться»?

Однако, каким образом и куда именно возвращаться Андрей не знал, и обычных ощущений того, что выход заканчивается у него не возникало. К тому же, ведь не мог же Дуггур ограничиваться одной крепостной стеной, и Андрей почувствовал обычное любопытство, которое было присуще и его астральному состоянию.

«Ладно, — подумал он, — поскольку позади — Ничто, то путь только один — вперед»!

Андрей вошел в единственную дверь туалета, обозначенную буквой «М» и, как он и предполагал, вторая дверь оказалась с противоположной стороны и следовательно позволяла попасть внутрь этого самого Дуггура. На всякий случай (а вдруг чего пропустит) он оглядел внутреннее убранство помещения, но ничего специфически астрального там не обнаружил: стандартный городской сортир с полуиспорченным оборудованием, загаженными унитазами и исписанными стенами. Ну а тематика, как несложно было догадаться, полностью соответствовала стандартной тематике заборно-туалетного фольклора: только о половых органах вперемешку с предложением тех же половых органов (и не только их) в качестве услуг.

«Забавно, — подумал Андрей, — очень многообещающее начало и главное, исключительно оригинальное. Ну что ж, посмотрим, что в самом городе делается, хотя, судя по вступительной увертюре, несложно догадаться». — Подумав так, Андрей решительно открыл вторую дверь и оказался на территории города.

Город раскинулся, окутанный серебряным лунным светом, благо луна, висящая на чернильном небе, испещренном неведомыми письменами туманностей и незнакомых созвездий, была словно бы ближе и ярче, чем в земной перспективе. К тому же, помимо обычного серебристого света, ее аура словно бы стекала светящимися кружевами то ли какой-то чрезвычайно летучей жидкости, то ли густыми опалесцирующими испарениями. Несмотря на глубокую ночь, город был виден, как на ладони, а впрочем Андрей уже привык к тому, что в астрале, несмотря на отсутствие светил (за редким исключением) и чернильное небо, может быть любая видимость от полной непроглядной тьмы до контрастности предвечерья.

Итак, город был хорошо виден — то крайней мере та его часть, которую мог наблюдать Андрей выйдя из туалета-проходной (кстати, на выходной двери все же красовалась надпись, словно бы выполненная аэрозольной краской из баллончика, и слово это гласило «Дуггур», из чего Андрей заключил, что угодил все же по адресу). То, что Андрей увидел, не произвело на него какого-то впечатления, и если говорить об архитектурном разнообразии, то даже Наров был в этом отношении интересней. Правда, своя изюминка в городе все же была, но изюминка эта просматривалась где-то вдали, очевидно в центре, где угадывалась круглая площадь и темный дворец с закругленными формами и куполами, чем-то напоминавший легендарный Таджмахал. Что же касается других зданий, то несмотря на то, что все они разнились в деталях, их можно было условно разделить на два типа, различающихся размером и классом. Это были городские общественные туалеты и кинотеатры, причем их размеры и, если можно так выразится, сметная стоимость (особенно это касалось кинотеатров) возрастали от периферии к центру: от провинциальных клубов до столичных киноконцертных комплексов у центральной площади.

Что касается улиц, то все они были радиальными, сходящимися у центральной площади, и если слева теснились городские сортиры, то справа красовались кинотеатры. И еще одну особенность заметил Андрей, которую то ли упустил тогда, за стеной, то ли она появилась только сейчас: в небе неподалеку от яркой луны, истекающей бальзамом, стал виден еще один диск, который Андрей мысленно определил, как черная дыра, поскольку он был чернее, чем и без того черное небо, и потому заметен с трудом. Подобно светлому диску, он был окружен черными кружевами то ли летучей жидкости, то ли миазмов так, словно темные тяжелые испарения города поднимались вверх, засасывались черным диском, а затем сбрасывались вниз.

Тут Андрей отметил еще одну особенность: в городе присутствовали запахи, чего Андрей не мог припомнить по прежним посещениям астрала. Диапазон этих запахов был весьма широк и противоречив: с одной стороны шкалы — чувственные струи вечерних дамских духов, среди которых Андрей отметил запах розового масла, чарующих Маже Нуар, Диориссимо, Опиум и Турбуленс, а так же изысканных марочных коньяков, а на противоположном полюсе — совершенно отчетливый смрад человеческих фекалий, гниющих водорослей, рвотных масс и свинарника. К середине же шкалы можно было отнести запах самоопыляющейся каштановой рощи, который он запомнил во время экскурсий по кавказским горам, а так же амбрэ небольшого затхлого пруда в период массового спаривания лягушек. И хоть никакого пруда поблизости видно не было, тем не менее источник запаха растительного зачатья был налицо: вдоль улиц стройными рядами миазмировали съедобные каштаны, которые, как Андрей помнил из экскурсии на Красную поляну, растут только во Франции и на Кавказе.

«Ну вот, — подумал Андрей, — значит не только во Франции и на Кавказе, но и в Дуггуре — городе астральной сексуальной революции. Ладно, с каштановым запахом — источник установлен, лягушачья сперма — возможно и не лягушачья вовсе, возможно так пахнет то, что осталось от городских ворот — но откуда все остальные запахи: если допустить, что запах дерьма исходит из плохо убираемых туалетов, то кто же там может испражняться? Насколько я знаю, в астрале сей физиологический акт не предусмотрен. А духи откуда? Словно где-то поблизости светский раут проходит. Что ж, отрадно отметить, что здесь и благостные запахи присутствуют, хотя, конечно, такой коктейль из фекалий и Шанели №5 весьма специфичен».

Тут только Андрей обнаружил, что город отнюдь не необитаем. Возможно он раньше этого не замечал, поскольку стоял полумрак и его астральное зрение только приспосабливалось, а возможно сработал механизм, который Андрей, памятуя Кастанеду, нередко использовал в астрале: ели долго вглядываться в сильно затемненный участок ландшафта, постоянно то отводя взгляд, то вновь его фиксируя, ландшафт начинает высветляться и обрастать деталями.

Возможно имело значение и расстояние, поскольку до ближайших домов (а какое-то движение происходило именно там) было не меньше 300 метров (в земном эквиваленте), а между Андреем и собственно городом пролегла довольно широкая полоса пустыря, детали которого вначале Андрей не мог различить, поскольку этот пустырь был словно бы в густой тени.

Теперь же, когда стали проступать детали как дальней так и ближней перспективы, Андрей понял, что это не просто пустырь, а словно бы разглаженная бульдозером городская свалка. Правда кое-где торчали небольшие холмики какого-то мусора, но они были невысокими и не перекрывали перспективу. В отдалении около зданий явно сновали какие-то человекоподобные существа, а где-то дальше, в черте сплошных застроек, казалось бы даже мелькали автомобили.

«Интересно, — подумал Андрей, — я в этот Дуггур в какие времена попал? Вроде бы во времена Рама, он ведь совсем недавно Богу душу отдал перед тем моментом когда его Дурга в Дуггур затянула (вернее будет сказать „меня“, ведь он — это я — совсем с этими „Я“ запутался). Но если здесь машины шастают, то это должны быть времена Андрея Данилова, двадцатый век! Впрочем, непосредственно перед Дуггуром я летал в какое-то немыслимое прошлое — то ли на десятки тысяч лет назад, то ли на сотни — еще до сотворения нашей расы. Так что сейчас возможно я нахожусь во временах Андрея Данилова, только в какой-то специфической астральной сакуалле. А впрочем, возможно в каких-то зонах астрала машины и в средневековье ходили, они ведь к реальным автомобилям с двигателем внутреннего сгорания никакого отношения не имеют. Да и вообще, возможно это параллельный поток времени, который совершенно по-своему протекает, Аня же мне совсем недавно все эти пространственно-временные парадоксы объясняла. Поэтому, к какому времени принадлежит та или иная астральная зона — вообще определить невозможно. Вот, только что я подумал: „недавно объясняла Аня“ — кажется это было совсем недавно, а за это время мое сознание скачки то ли в десятки то ли в сотни тысяч лет совершило… если не в миллионы».

Андрей двинулся к ближайшим домам, прямиком через пустырь, который оказался городской свалкой, загадочно поблескивающей в серебристом лунном свете. Тут ему сразу стал ясен источник мерзкого запаха — свалка сплошь была покрыта всевозможными нечистотами и отходами человеческого быта, среди которых, помимо немыслимого количества использованных презервативов, всевозможных размеров, оттенков, форм и достоинств, было немалое количество аккуратных (и не очень) кучек свежего (и не очень) дерьма. Впрочем содержание помойки мало отличалось от содержания любой земной: те же тряпки, бумага, ржавая посуда, остовы старой ламповой теле и радиоаппаратуры, что еще раз склонило Андрея к мысли, что зона эта все же должна принадлежать двадцатому веку. Андрей поморщился, ступая на эту, не вызывающую эстетического удовольствия поверхность, однако, как и везде в астрале, вес здесь не ощущался, и вскоре он уже не боялся куда-нибудь вступить или провалиться, или напороться на замаскированный в мусоре ржавый гвоздь, поскольку скользил, едва касаясь поверхности. Убедившись, что его опасения безосновательны, Андрей быстро миновал зону городской свалки и приблизился к ближайшим зданиям.

«Свалку-то могли бы и подальше от домов расположить, — подумал Андрей, — воняет ведь, как ни заливай духами, и вообще антисанитария налицо! Хотя, конечно, я как всегда слишком прямо переношу особенности Энрофа на особенности астрала, поэтому ни навозных мух, ни микробов здесь быть не может, да и вообще, откуда я знаю, может здешним жителям запах помойки все равно что нам запах ландышей. Как обычно обманывает слишком большое сходство здешних мест и наших».

Тут он подошел к скособоченному мерзкому туалету с загаженным и скользким от какой-то слизи порогом, который весьма напоминал архитектурные шедевры туалетостроения, где-нибудь поблизости с автобусной междугородной остановкой захолустного городка средней полосы России — какой-нибудь Устюжны, Юхнова, Весьегонска или Вышнего Волочка. Нужник этот был гораздо омерзительней того первого, через который он прошел в город как с точки зрения опрятности, так и с точки зрения архитектуры, собственно, это была заколоченная гнилыми досками и фанерой кабинка-отхожее место, очевидно с выгребной ямой вместо унитаза. Да и подписи были еще более убогие, там отсутствовало какое-либо разнообразие и фантазия, по сравнению с первым. Правда на общем фоне почти что Пушкинские строки: «Хорошо в деревне летом — пристает говно к штиблетам» свидетельствовали о том, что душе писавшего всю эту убогость, все же изредка были не чужды высокие порывы и своеобразное чувство умиления перед родными просторами.

Впрочем Андрей тут же позабыл о своих ассоциациях, когда перекошенная дверца туалета заскрипела и оттуда появился первый обитатель загадочного астрального города. Андрею вначале показалось, что это обычная человекоподобная астральная сущность типа лярвы или умершего с унифицированными и стертыми чертами, но как только человек вышел из тени туалета и оказался освещенным лунным светом, выяснились особенности его строения. Оказалось, что при вполне нормальном заурядном теле, едва прикрытом ветхими одеждами, голова этого занятного существа представляет собой верхнюю треть эрегированного полового члена — без признаков глаз, носа, рта и ушей.

Конец ознакомительного фрагмента.