Человек каменного века

Александр Белошапков, 2022

Весной 1943 года в Тунисе по узкой горной дороге бежал голый парень. За ним гнался танк. Парню удалось попасть двумя камнями в командира танка и механика водителя, танк потерял управление и сорвался вниз. Все это видел капитан американских войск, который подобрал парня. Парень ничего не помнил – ни как его зовут, ни откуда он, не знал языков тех мест, не представлял где он и что происходит. Он начал быстро осваивать английский язык, ему нашли имя и прошлое, но память к нему не вернулась. Это всю жизнь не давало ему покоя. Прошло много лет, он поселился в небольшом городке в Коста-Рике. Однажды к нему явился странный посетитель, заявивший, что он человек, но не землянин, что они знакомы примерно 6,5 тысяч лет, и предложил ему следовать за ним. По дороге им пришлось изменить свою внешность, чтобы сбить со следа спецслужбы Америки, которые устроили за ними охоту. Удастся ли им добраться до места, котором парню удастся вспомнить свое прошлое и обрести утраченные знания.

Часть 1. Появление героя

Глава 1. Камень против танка

Яркий весенний день. Прибрежный тунисский пейзаж. Много зелени. Узкая каменистая дорога, пробитая в ущелье. С одной стороны — склон, поросший кривыми деревьями и зарослями ежевики. С другой стороны — почти отвесная стена. Голый загорелый парень бежит по дороге. За ним неспешно едет потрёпанный легкий итальянский танк, раскрашенный в камуфляжные цвета пустыни. Башня танка обмотана запасной гусеницей, такие же гусеничные траки прикручены к броне спереди.

Танк постепенно догоняет парня. Командир, в чине лейтенанта итальянских танковых войск, сидит на башне свесив ноги в открытый люк, рядом с ним сидит заряжающий. Оба они пьяны и гогочут по-итальянски, подзадоривая друг друга. Лейтенант два раза стреляет в парня из пистолета, но не может попасть — танк сильно трясет. После каждого выстрела парень пытается бежать еще быстрее. Одна из пуль посвистела над ухом, другая обжигает ему шею. Он хватается рукой за шею, размазывает кровь, смотрит на руку, потом, заметив под ногами подходящий остроугольный камень, подхватывает его, перекладывает в левую руку, затем подхватывает еще один камень. Пробежав несколько шагов, он разворачивается и бросает камень в лейтенанта.

Камень попадает ему в глаз, офицер теряет сознание и падает назад из башни на моторный отсек. Заряжающий пытается его удержать, тоже падает. Парень кидает второй камень в открытый люк механика-водителя, но тот успевает немного пригнуться, камень задевает сверху его по голове. На мгновение водитель теряет управление, танк берет влево, его левая гусеница срывается с дороги, водитель пытается выровнять танк, но ему это не удается, танк срывается с дороги, переворачивается через башню и останавливается кормой вниз. Топливо из раздавленных канистр льется в моторный отсек. Через несколько секунд танк вспыхивает. Командир и заряжающий, упавшие с танка при его опрокидывании, лежат без движения. Механик-водитель в горящей одежде выбирается через передний люк, падает на землю и пытается сорвать с себя комбинезон. Стрелок-радист зажат в горящем танке, он цепляется руками за края переднего люка и орет от боли.

Парень, увидев, как опрокидывается танк, останавливается, тяжело дышит и ошалело смотрит на горящий танк, потом делает несколько шагов в сторону танка. Механик-водитель сумел погасить горящий комбинезон и пытается отползти на спине вниз по склону подальше от танка. В танке начинают взрываться боеприпасы, потом детонирует весь боекомплект, корпус танка подбрасывает вверх. Взрывная волна сбивает парня с ног. Он видит вспышку взрыва, но не слышит его звука, дорога встает перед его глазами вертикально и стремительно приближается, дальше наступает звенящая тишина и темнота.

С такой же лесной дороги, но с противоположной стороны ущелья, привстав на капоте джипа, за горящим танком наблюдает в бинокль молодой американский офицер — капитан О’Рэйли.

Глава 2. Среди американцев

К небольшому расширению дороги невдалеке от догорающего танка подъезжают и сразу же разворачиваются два американских армейских джипа. Оба потрепанные — первая машина — командирская, без стекла и тента, с сорванной фарой и помятым передком, вторая — санитарная с небольшим красным крестом на борту рядом с белой армейской звездой. С заднего сидения первой машины на дорогу выбирается молодой крупный пехотинец, подхватывает немецкий ручной пулемет и закуривает.

Капитан О’Рэйли осматривает дорогу в бинокль и говорит вполголоса: — Вроде бы все чисто. Но, на всякий случай, Джонни, присмотри здесь за порядком, держи бинокль.

Джон, повесив бинокль себе на шею и подхватив пулемет, поднимается по склону и занимает позицию, удобную для наблюдения и стрельбы.

Капитан приближается к догорающему танку, подходит к лежащему без движения на краю дороги командиру танка, голова у того неестественно вывернута. Капитан слегка пинает носком сапога камень, застрявший у него в правой глазнице. Камень застрял крепко. Пинает еще раз, сильнее, но камень не поддается. Капитан вытирает носок ботинка о траву, говорит вполголоса: — Кто же это его так метко?

Потом он подходит к заряжающему, его ноги лежат на краю дороги, а голова, туловище и вытянутые вперед руки ниже, в зарослях ежевики, до головы и рук сложно дотянуться. Капитан пинает его в колено, громко командует: — Aufstehen!

Заряжающий не двигается. Капитан пинает еще раз, сильнее: — Stehauf, ich schieß! Заряжающий не подает признаков жизни. Тогда капитан достает револьвер и стреляет в голову заряжающего. Тот после выстрела дергается и затихает. Капитан пожимает плечами: — не повезло…

Потом он замечает рядом с телом лейтенанта в траве пистолет и подбирает его, оттягивает затвор — в магазине пусто. Он отдает пистолет своему водителю: — Джон, сними с лейтенанта кобуру, пригодится. И обыщи их, забери документы, какие найдешь.

О’Рэйли спускается, хватаясь за чахлые деревца, к механику-водителю, который скорчился у валуна. Водителя бьет озноб: его голая спина, лицо и руки обожжены, нога сломана, в глазах — ужас. Он тихо воет от боли. Капитан командует двум медикам — оба в чине капрала, которые вылезли из санитарной машины; первый — Сэм, постарше раскуривает трубку, второй, помоложе — Ховард, возится с носилками, отвязывая их от машины: — Эй, парни, давайте скорее, этому вколоть морфин, и забираем с собой, потом допросим.

Медики с носилками осторожно спускаются по склону.

Голый парень сидит на краю дороги и трет уши, пытаясь вернуть слух. У него разбито лицо, из царапины на шее, из носа и правого уха сочится кровь, несколько ссадин на теле, но больше ничего серьезного. Его тоже трясет дрожь. Капитан подходит к нему и говорит по-английски: — Ты откуда здесь взялся в костюме Адама?

Парень смотрит на него широко раскрытыми удивленными глазами. Он ничего не слышит и ничего не понимает. Капитан повторяет вопрос по-немецки. Парень не отвечает. Повторяет по-итальянски. Парень не понимает. Тогда Капитан говорит Сэму: — Этого придурка тоже в госпиталь. Откуда он здесь взялся?

Сэм с недоумением смотрит на парня: — прямо в таком виде?

— Нет, вытряхни макаронника из штанов и отдай их этому придурку. Видишь, он ничего не соображает.

Джонни спускается со склона, передает бинокль капитану, загружает в машину пулемет и садится на заднее сиденье. Сэм сидит за рулем, готовый ехать. Капитан плюхается на свое сиденье. Сэм поворачивается к Капитану и спрашивает: — Едем?

Капитан достает из кармана упаковку жевательной резинки и протягивает одну плитку Джону.

— Нет, пока не едем, грузи этого придурка в машину.

Джон закидывает плитку резинки в рот и бросает упаковку на землю: — Ладно, давай я.

Джон выскакивает из машины, подходит к парню, босому, но уже одетому в форму, итальянского лейтенанта, и тянет его за рукав. Парень не сопротивляется и залезает в машину, Джон тоже влезает на заднее сиденье.

— Вот теперь едем.

Сначала с места трогается санитарная машина, потом командная. Джонни, примостив пулемет между коленей, оглядывается назад. Танк уже не горит, над ним и обгоревшими кривыми деревьями поднимается легкий дымок.

Глава 3. Первые шаги

Рабочий кабинет под тентом вблизи палатки начальника разведроты майора Сомерсета. Майор сидит за столом, собранным из досок и ящиков, и что-то пишет. Рядом, пристроив машинку на ящике, сидит его ординарец и что-то печатает. Подходит капитан О’Рэйли.

— Сэр, вы меня звали?

— Да, звал. Где тебя черти носят. Все, война в Африке закончена. А теперь мне придется докладывать о новом боевом столкновении. Что я могу сообщить? Рассказывай!

О’Рэйли косится глазом на ординарца. Сомерсет, взяв со стола трубку, встает, обращаясь к капитану: ладно пойдем, по дороге расскажешь, а то он будет слушать и наделает ошибок, придется перепечатывать. Ну, так что у тебя там?

— Сэр, если коротко, то, по рассказу пленного итальянца, дело было так. Его командир, чтобы не участвовать в боях, когда все уже стало ясно, загнал свой танк подальше в горы. Там они пробыли три дня, вели себя тихо. Потом, когда пришло сообщение о готовящейся капитуляции, они это как следует отметили, отмечали всю ночь. Сегодня утром добавили и поехали сдаваться. На повороте дороги его командир увидел голого мужчину. Они подъехали и спросили его по-итальянски и по-немецки, тот не ответил, тогда лейтенант выстрелил в воздух. Этот голый мужик побежал, причем быстро. Лейтенант дал команду его догнать и начал стрелять из пистолета, сперва в воздух, потом прицельно. Заряжающий тоже вылез на башню, чтобы посмотреть на такое представление.

Когда одна из пуль его задела, он начал швыряться камнями. Одним камнем он попал в командира, выбив ему глаз. Лейтенант свалился с танка и заряжающий вместе с ним. Вторым камнем попал в голову механика-водителя. Тот ненадолго потерял управление, танк сорвался с дороги, перевернулся и загорелся. Механик смог выбраться из танка через открытый передний люк. При этом он сломал ногу и обгорел. Радист сгорел в танке. Я услышал взрыв, увидел горящий танк и съездил на рекогносцировку. Мы привезли раненого механика-водителя и этого «Дэвида». Кстати, его сильно контузило при взрыве танка, он ничего не слышит и, похоже, ничего не соображает.

— Где они сейчас?

— В медицинской палатке. И пленный там. Сэр, одно обстоятельство… Заряжающий, скорее всего, был еще жив, когда я его нашел. Короче, я его пристрелил.

— И что, кто-нибудь это видел?

— Никто кроме Джонни… и еще, может быть, этого контуженного придурка. Санитары и водитель слышали, но видеть не могли.

— Джонни — он свой, пуля осталась в теле?

— Нет, навылет, я в затылок стрелял.

— Похоже, что ты сегодня встретил своего брата-близнеца.

— Почему?

— Потому, что не только он контуженый придурок. Какого дьявола стрелять в затылок, не мог в колено? Боевые действия закончены, теперь за каждого убитого Джерри или итальяшку мне нужно будет отчитываться, как за убитого гражданского. Короче, ты мне про этого заряжающего не говорил. Ясно?

— Да, Сэр.

— А с пленным и этим, контуженым, я сам поговорю. Кстати, он действительно попал командиру танка камнем в глаз?

— Да сэр, камень в глазнице я сам видел.

— Ладно, свободен.

Майор подходит к медицинской палатке. Ее борта подняты. На одних носилках лежит пленный итальянец, с шиной на ноге, тело и руки забинтованы. На других носилках лежит парень в итальянской форме. Ему обработали царапины и заклеили их пластырем. Оба спят. Больше раненых нет. Майор тихо, чтобы не беспокоить раненых, спрашивает у старшего санитара:

— Ну как, жить будут?

— Танкист — не уверен, а этот — «Дэвид», жить он точно будет, а вот соображать — тут я не знаю. Контузия сильная, и до контузии он был не в себе. Короче нашли мы его голым.

— Почему он в вонючей итальянской форме?

— Так надо было его во что-то одеть, вот капитан и скомандовал, чтобы взять форму с мертвого лейтенанта, ясное дело, что штаны мокрые, а что?

— А то, что, если верить капитану, а я ему верю, этот малый в одиночку и без оружия уничтожил итальянский танк. Короче, он воевал на нашей стороне и заслуживает уважения и новых штанов. Изволь обеспечить, скажи каптенармусу, что я приказал. Когда придет в себя, позовешь меня.

— А если не придет в себя?

— Вот ты и сделай так, чтобы пришел. Когда очнется этот, обгорелый, тоже меня зови.

Майор возвращается к своей палатке и спрашивает у писаря: — Тебе еще много печатать?

— Много, я только что новую закладку вставил — отчет об использовании боеприпасов.

— Доставай, потом допечатаешь, вставляй новую закладку, оригинал и две копии, дело срочное… Вставил? Поехали: Секретно, командиру 34 пехотной дивизии, копия — начальнику особого отдела… Рапорт. Сегодня, в 14:30, после объявления о капитуляции сил противника, имело место боевое столкновение, в котором…

Стрекотание машинки и скрип от передвигаемой каретки сливаются с бытовым шумом армейского лагеря, а этот шум с криками птиц. Солнце, пробиваясь сквозь негустую листву, образует среди травы и камней причудливый золотистый узор.

* * *

Прошло несколько дней. Наш парень сидит за столом, собранном из армейских ящиков, возле медицинской палатки и ест из алюминиевой тарелки бобы с тушенкой. На нем новая армейская форма без знаков отличия и новые ботинки. Там же обедают два санитара Сэм и Ховард. Подходит майор Сомерсет и пожилой врач Майкл Лурье, тоже в чине майора, приехавший из штаба дивизии. Парень приветливо смотрит на них и улыбается. Санитары встают и приветствуют начальство. Парень повторяет их действия. Майор обращается к старшему врачу:

— Вот этот парень. Наши медики считают, что физически он здоров, но с головой у него совсем плохо. Кстати, по фото его не удалось опознать?

— Нет, не удалось, в нашей дивизии такого не было. Я разослал запросы, но не быстрое это дело, штабы далеко друг от друга, а он может быть кем угодно: американцем, англичанином, французом, канадцем, новозеландцем. Никаких татуировок, крупных родимых пятен, есть небольшие старые шрамы, одно из повреждений зашито криво. Пострижен коротко, но всех стригут коротко. Зубы — в идеальном состоянии. Ретроградная амнезия, пострадала эксплицитная память, причем и семантическая, и личная. Будем ждать, может быть, что-нибудь вспомнит.

Майор Сомерсет перебивает психиатра: — А немцем или итальянцем он быть не может?

— Не похоже, вы же видели их тела, на всех отпечаток войны — обгорелые на солнце лица и шеи и белые тела, а у этого не так. И не местный, те все обрезанные. Так что, скорее всего, он — христианин.

Психиатр обращается к старшему санитару: — Он что-нибудь освоил?

— Да, за девять дней довольно много: — Он знает, где сортир и как в нем пользоваться бумагой, как одеваться, как умываться, как ходить за водой, как мыть машину, знает, как его зовут.

— И как же его зовут?

— Дэвид, разумеется, кто же еще так камнями швыряться может.

При этих словах парень улыбается и хлопает себя по груди и говорит: — я — Дэвид!

Психиатр улыбается Дэвиду и также хлопает себя по груди: — я майор Майкл Лурье.

Потом поворачивается к особисту: — Майор, учить его английскому языку, как иностранному, вы не пробовали? Похоже, он либо не знает, либо начисто забыл язык.

— Нет, не пробовали, да и учителей здесь у меня нет, всех забрали для работы с пленными. Обещали вернуть их через пару недель, возможно тогда.

— Попробуйте, поищите учебник, и математикой с ним можно позаниматься. Пусть пока побудет здесь. Я обязан его забрать, но не хочу держать его вместе со своими сумасшедшими. Половина из них симулянты, которые пытаются избежать армии, а вторая — настоящие психи. Испортят ребенка. В любом случае, сразу после контузии перевозить его нельзя, тем более на самолете. Сообщите мне, если с ним случатся какие-то изменения.

* * *

Через пару недель в том же месте вблизи медицинской палатки, утро. Трава выгорела, между камней протоптали дорожки, вместо стола из ящиков стоит стол вполне приличного вида, причем со стульями. На санитарной машине обновлены красный крест и белая звезда. Девид накрывает на стол, на троих. Потом разжигает примус и ставит на него кофейник. По тропинке возвращаются санитары.

Ховард спрашивает Девида: — Дэвид, знаешь, тобой интересовались из штаба дивизии, спрашивали, чему ты научился, кроме игры в карты.

— Я умею варить кофе.

— Ну, раз умеешь, вари.

Сэм, затягиваясь трубкой: — если его у нас заберут, то мыть машину и варить кофе придется тебе, я теперь сержант, так что не командуй.

— А его точно заберут?

— Думаю, да. Майор сказал, что нас готовят к передислокации. Жаль. Здесь очень неплохо, правда до моря далековато.

Глава 4. Адаптация

Девид сидит за столом и сортирует сваленные в кучу медикаменты, раскладывая их стопками по 10 штук и раскладывая по разным ящикам, откладывая в сторону просроченные. На ящике стоит радиоприемник, слышна джазовая мелодия. Сержант и капрал режутся в карты. Невдалеке останавливается новенький автомобиль — WC-54, оттуда выходят и идут к медицинской палатке два майора — особист и психиатр. Увидев их, Девид вытягивается в приветствии. Сержант и капрал увлечены игрой и не замечают гостей. Особист тихо подходит к игрокам и начинает внимательно смотреть за игрой. Врач — подходит к столу и просматривает результаты сортировки. Наконец кто-то из игроков замечает прибывших, и те вскакивают и отдают им честь. Особист разозлен и говорит тихим, спокойным голосом:

— Так, а почему вы Дэвида не берете в игру?

— С ним неинтересно, — отвечает капрал, — он нас обыгрывает.

Психиатр, помахав упаковками таблеток, добавляет: — И таблетки сортирует, как я вижу, не ошибаясь. Кто ему разрешил?

— Так он сам вызвался, мы проверили, он вполне справляется.

Психиатр начал распаляться: — Но ведь он придурок? Или вы сами придурки? Получается, что он умнее вас? Он поворачивается к Девиду и спрашивает: — Дэвид, ты придурок?

— Да, сэр!

Ты полный идиот?

Девид отвечает слегка обиженно: — Нет, сэр, я Дэвид, придурок.

Психиатр улыбается: — нет, Дэвид, ты не придурок, просто ты все забыл, я приехал за тобой, возьми свои вещи, тебе нужно снова учиться.

— У меня нет вещей.

— Тогда возьми, что хочешь и пойдем со мной.

Дэвид подходит к своей койке и достает из-под подушки значок, снятый им с кителя убитого итальянского лейтенанта — овал с изображением огнедышащего дракона, сидящего на танке.

Особист его спрашивает: — Покажи!

Девид раскрывает ладонь.

— Ладно, забирай свой трофей.

* * *

Машина с майором Лурье и Девидом останавливается у морского берега. Майор выключает двигатель, тянет рычаг ручного тормоза, достает ключи и выходит из машины. Девид тоже выходит. Майор показывает рукой на спокойное море, берег и пляж: — море, берег, пляж.

Дэвид повторяет: — море, берег, пляж.

Майор раздевается, складывает одежду на плоский камень и заходит в море. Девид делает то же. Майор медленно входит в воду начинает неспешно плыть, высоко поднимая голову над водой. В отличие от майора, Дэвид плавает отлично, поднимая голову только для того, чтобы сделать вдох. Немного поплавав, майор выходит на берег и укладывается на теплый камень. Вскоре к нему присоединяется Дэвид.

Майор смотрит на Девида, смотрит на море и говорит: — Хорошо!

Девид повторяет, слегка смущенно: — Очень хорошо!

Потом, также смущенно, добавляет, показывая на море, берег, камень и коричневый листок на форме майора: — Море, берег, камень, майор.

Психиатр с улыбкой отвечает: — Да сэр!

* * *

Кабинет психиатра в здании, занятом полевым госпиталем в Тунисе. За столом в кабинете психиатра сидят майор Лурье и майор Сомерсет. Сомерсет показывает психиатру фотографию из личного дела и убежденно настаивает: — Нет, я определенно уверен, это именно он, Уильям Дж. Хартман. Новобранец, пропал без вести 6 апреля в бою в проходе Фондук. Смотрите, одно и то же лицо.

Психиатр открывает средний ящик письменного стола, достает оттуда потертый кожаный футляр, вынимает очки в тонкой металлической оправе, неспешно протирает их, водружает на крупный нос, и начинает, не спеша, рассматривать фотографии Девида и молодого пехотинца. Он морщит лоб, снимает очки, укладывает их в футляр, кладет футляр в ящик стола и задвигает ящик в стол:

— Возможно, что какое-то сходство имеется, но я думаю, что это не он. Посудите сами. Медальон не найден. Уильям родом из Кентукки, там крупных водоемов крайне мало, а этот плавает как рыба, или точнее, как Джонни Вайсмюллер. Я сам это видел. Чтобы так плавать, нужно жить на берегу моря. Теплого моря. Дэвид на полдюйма выше и на несколько фунтов тяжелее, чем этот Уильям. Надо найти кого-нибудь из тех, с кем он воевал и расспросить их.

— Бесполезно, я уже пробовал. Всех новобранцев погнали вперед, как оказалось, на минное поле и пулеметы. Из тех, кто прибыл вместе с ним, в живых осталось несколько безногих, их уже отправили домой через эвакогоспиталь в Константине. Я говорил с его ротным. Он мне сказал, что «у бройлеров не бывает имен», и что он не удивляется, что уцелевший в том бою имеет основания все забыть. Он и сам бы хотел это забыть… Он готов подписать любую бумагу.

— Я хотел бы все-таки с ним поговорить. Попросите его зайти ко мне.

— Он не придет. Я уже спрашивал, он боится, что его здесь запрут. Думаю, что на то у него есть основания.

Психиатр устало протирает глаза и говорит: — Майор, чего вы хотите? Мне, как и его бывшему ротному, по большому счету все равно, кто он. У меня свои проблемы. Скоро будет перегруппировка. Мне нужно успеть отправить симулянтов в армию, преступников, которые прикидываются психами, передать военной полиции, больных направить на лечение или реабилитацию. Дэвида или этого Уильяма Дж. Хартмана я тоже отправляю на психиатрическую реабилитацию в Америку. Вас это устраивает?

Майор Сомерсет, немного подумав, собирает документы в папку, закрывает ее и убирает в потертый портфель: — Да, устраивает, но я вынужден буду написать в его личном деле про то, что больше месяца он был непонятно где.

— А еще добавьте, что потом, в голом виде, он двумя камнями подбил итальянский танк. Майор, пишите, что хотите и перешлите мне его документы. Да, кстати, он ничего не вспомнил о своей прошлой жизни, но новых пробелов в памяти у него пока не было, он делает успехи в обучении. Мисс Бейкер с ним занимается, по возможности. Если повезет, его удастся вернуть в общество.

* * *

Сестринская комната. Девид, в госпитальной форме сидит за столом и старательно что-то пишет в тетради. На столе несколько школьных учебников, тетрадки, глобус. На стене карта полушарий, карты Африки и Северной Америки. Пожилая женщина с внешностью учительницы, но в армейской форме, диктует ему текст из учебника английского языка.

Входит майор Сомерсет. Мисс Бейкер и Деэвид встают, приветствуя майора.

— Добрый день мисс Бейкер, привет, Дэвид. Мисс, не уделите мне немного времени? Мне нужно задать вам несколько вопросов о вашем ученике.

Майор и мисс Бейкер уходят, Дэвид остается в комнате один. Он подходит к окну. Из окна видно, что двое крепких санитаров ведут больного, руки которого зафиксированы смирительной рубашкой. Девид встречает его полный злобы взгляд. Остальные больные ходят по садику, огороженному высокой каменной стеной, некоторые разговаривают, некоторые сидят, уставившись в одну точку, один — монотонно раскачивается из стороны в сторону.

* * *

Майор и мисс Бейкер медленно прогуливаются по дорожке на заднем дворе лечебницы.

— И вы действительно считаете, что он ничего не помнит? У него не было проблесков воспоминаний о прошлом? Может быть отрывки, какие-то случайные свидетельства того, что он что-то скрывает?

— Такого я не заметила. Он очень похож на ребенка, причем способного ребенка, он быстро осваивает английский язык, учит по нескольку десятков слов в день. Память хорошая, правда путается в артиклях и глагольных формах. Сложно ему с расплывчатыми понятиями: — добро, зло, долг, он их плохо понимает, а вот математику он осваивает очень быстро.

— А что в отношении сказок, дети их любят?

— Нет, он их не понимает, ему гораздо ближе толковый словарь в картинках. Мне будет жалко с ним расставаться, он хороший парень, поверьте мне, я уже больше двадцати лет в психиатрии, но такого больного я не встречала.

* * *

Мисс Бейкер возвращается в комнату Дэвида, улыбается и говорит ему:

— Уильям, скоро тебя отправят домой, в Америку!

— Но я не хочу туда, мой дом здесь! Я там никого не знаю.

— Ничего, ты познакомишься с новыми хорошими людьми. Пойми, тебе здесь нельзя оставаться. Мы тоже скоро уедем.

— Куда уедете?

— Не знаю, никто не знает, уедем, куда скажут.

— Мисс Бейкер, почему майор назвал меня Дэвидом, почему раньше все так меня называли?

— Потому, что раньше жил молодой человек, который камнем убил своего врага, великана. Как и ты. Помнишь, я тебе читала отрывок из Библии.

— Но я не хотел никого убивать, я не знаю, зачем я это сделал, мне стыдно.

— Уильям, к сожалению, бывают войны и нужно сражаться, приходится воевать. Если бы ты не убил его, он мог бы убить тебя, майора, меня, других людей.

— Но вы говорили, что убивать нельзя, что это грех.

— Да Уильям, ты прав, нельзя, но иногда приходится. Главное, чтобы тебе никогда не хотелось убивать или вредить другим людям.

* * *

Аэродром в Алжире. Психически больных, которых не удалось объявить здоровыми, отправляют на родину. Их всего шесть человек: двое буйных, трое тихих и Уильям, а также четверо санитаров. Их провожают майор Лурье и Мисс Бейкер. Майор передает старшему санитару в чине сержанта папку с документами на больных, пожимает ему руку. Потом он пожимает руку Уильяму и говорит ему:

— Уилл, я по-прежнему не знаю, кто ты, и кем ты был раньше, но желаю удачи, думаю, что все у тебя получится, ты — везучий!

Мисс Бейкер обнимает Уильяма и целует его в щеку:

— Уильям, будь осторожен, в мире много плохих людей, но хороших больше. Если получится, пиши мне письма.

— Буду писать обязательно, спасибо вам.

Уильям подхватывает потертый тяжелый ящик с красным крестом на боку, закидывает за спину свой легкий вещмешок и уходит вслед за санитаром по направлению к новенькой Дакоте, перед посадкой он оборачивается и машет рукой.

Мисс Бейкер спрашивает майора: — Как ты думаешь, кто все-таки Уильям?

— Не знаю,…сын человеческий.

Глава 5. Путь в Америку

Океан был бескрайним. Транспортные суда выстроились в линию, впереди, сзади и по бокам от нее шли военные суда боевого охранения. Погода была облачной, спокойной, суда лишь немного покачивались на пологих длинных волнах. Зеленая вода, взрезанная форштевнем, шелестела вдоль бортов, сливалась в пенистый кильватерный след за кормой, чтобы снова быть разрезанной надвое следующим пароходом.

Транспорт типа Либерти был оборудован под госпитальное судно. Раненых, которых нельзя было быстро вернуть в строй, отправляли домой, в Америку. Их было около двухсот человек. Еще на борт загрузили несколько десятков пленных и охрану.

Перед посадкой на борт Уильям распрощался с санитарами, передавшими его с рук на руки судовой команде медиков. Он не знал, что они сказали на словах судовым санитарам, но отношение к нему сильно отличалось от отношения к остальным психически больным. Всего их было на борту около двадцати. Всех их держали под замком. Буйных содержали отдельно в маленькой каюте. Но буйными их можно было назвать условно, им постоянно давали транквилизаторы. Тихих держали в большой каюте с меньшими ограничениями.

Судовым врачом-психиатром был молодой белобрысый лейтенант с красноватыми глазами в круглых очках. Его звали Андрю Скотт, но за глаза все его называли Кроликом. Он сразу отвел Уильяма в сторону и спросил:

— Ты хочешь в общую каюту с этими… или будешь жить с нашими санитарами? В таком случае придется помогать нам, зато ты сможешь свободно передвигаться по нашему отсеку и выходить на палубу.

* * *

Помогать приходилось много. Санитаров было всего 4 человека, все крепкие, но уже немолодые мужчины. Нужно было кормить, поить, переодевать и успокаивать больных. Но зато, утром и вечером можно было смотреть на море.

Санитары были малоразговорчивы, но доктор-Кролик оказался словоохотливым. Уильям задавал ему множество вопросов, тот, как мог, объяснял ему значение слов, дополняя те сведения, которые Уильям мог выучить по толковому словарю с картинками, что-то записывал в свой блокнот. Кролик постоянно сравнивал Уильяма со своей четырехлетней дочерью. Еще он научил Уильяма играть в шахматы, тот быстро стал прибавлять в мастерстве.

* * *

Как-то Кролик спросил: — Уилл, а ты видишь сны?

Он только что разъяснял Уильяму значение слова сон, в толковом словаре с картинками его не было. Ответ его удивил: — Да, я вижу сны, — один страшный, остальные странные.

— И что происходит в твоем страшном сне?

— То же самое, что было со мной наяву — я, голый, убегаю от танка, кидаю камни в танкистов, танк срывается с дороги, загорается и взрывается, я падаю и просыпаюсь.

— Уильям, танк нельзя поджечь камнями, это только сон. Я читал твое личное дело, такие сны со временем проходят. А что ты видишь в своих странных снах?

— Я вижу, как я летаю, в другом месте, я не знаю в каком, но там тоже есть море, есть горы, есть леса. Со мной летают мои друзья. Чтобы летать, нужно одеть такую одежду, как у танкистов, только очень легкую, не знаю, как он называется…

— Она называется комбинезон, продолжай…

— Там весело, все улыбаются, там люди не умирают, а если случайно умирают, то снова становятся живыми. Там у меня была девушка, красивая, добрая и умная… Вот и все, я больше не помню. Пытаюсь вспомнить, но не могу. Ничего не могу вспомнить. Ничего.

— Не расстраивайся, вспомнишь потом. Я знаю, как называется место, о котором ты мне рассказал. Это место называется рай.

* * *

Несчастье случилось на седьмой день плавания. Один тихий пациент уговорил санитара показать ему океан — психически больных содержали в помещении без иллюминаторов. Санитар вывел его вечером, когда спала дневная жара, на бак. Больной долго смотрел на океан, восторгался увиденным, а когда нужно было возвращаться, он улыбнулся, поблагодарил санитара, подбежал к борту и прыгнул в море. Подняли тревогу, но пароход не изменил скорость, не сошел с курса. У капитана был приказ держать строй. Кролик получил взыскание за то, что он плохо контролировал своих подчиненных, а у Уильяма прибавилось работы — нужно было замещать санитара, которого посадили под замок до выяснения обстоятельств.

Кролик был очень расстроен, он надеялся после возвращения получить отпуск домой, а теперь вместо этого его ждали судебные разбирательства.

Глава 6. В Америке

После высадки на берег их отвезли в госпиталь. Уильям помогал санитарам переносить больных. В это время в палату ворвался генерал с несколькими сопровождающими. Он начал орать на Кролика, на местного психиатра в чине майора, на медсестер и больных, короче на всех:

— Какого дьявола вы притащили сюда этих симулянтов, перестаньте забивать госпитали трусами, которые не хотят сражаться, всех вас нужно вернуть на тот же пароход и отправить назад в Африку. Я потребую созвать комиссию и перепроверить диагнозы всех этих сукиных детей.

Генерал подошел к больному, которому Уильям помогал одеваться: — Вот ты, ты почему здесь оказался?

Больной начал, заикаясь, что-то объяснять, при этом он обмочился. Генерал это увидел и разозлился:

— Чертовы трусы, я наведу здесь порядок, всех вас надо отправить на Тихий океан. К настоящим парням. Они вам покажут, ссыкуны недоделанные.

Он повернулся к Уильяму: — Ты тоже трус? Тоже сейчас напустишь в штаны?

Уильям спокойно посмотрел на генерала и ответил по форме:

— Нет сэр, я не трус, у меня ретроградная амнезия, мне сказали, что меня контузило в бою, когда я в одиночку подбил итальянский танк.

— В одиночку, говоришь, танк подбил! И чем ты его подбил?

— Камнем, сэр, точнее двумя камнями.

— Этот точно псих. Ладно, располагайтесь. Но комиссию я вам организую. Ненавижу трусов и симулянтов.

* * *

Вечером нескольким больным, в том числе Уильяму, разрешили выйти из психиатрического отделения на улицу, под надзором местных санитаров. Уильям стоял, прислонившись светло-зеленой стене недавно построенного двухэтажного здания, и рассматривал колонну усталых военных, пробегавших строем по пыльным дорожкам мимо госпитального центра. У здания напротив учились ходить на костылях люди с загипсованными ногами. Их поддерживали санитары. Он узнал, что это курсанты, сломавшие ноги при прыжках с парашютом. Он подумал, что летать, наверное, очень интересно — он немного увидел небо при перелете до Касабланки.

* * *

Но он не стал никому ничего говорить. Он помнил слова Кролика, с которым подружился за 11 суток плавания: — Никогда не говори ничего лишнего, пока ты в армии, все, что ты скажешь, будет неправильно понято и может причинить тебе вред. Если спросят, отвечай коротко и только о том, о чем тебя прямо спросили.

Внезапно один из санитаров, загасив сигарету и выбросив окурок, подошел к Уильяму: — здорово ты отшил этого генерала, уважаю, не испугался. Он выглядел большим идиотом, чем ты. Будь осторожен, генерал злопамятен. Лучше не попадайся ему на глаза. А психиатрическая комиссия будет в любом случае, она всегда осматривает вновь прибывших.

* * *

Потом была врачебная комиссия, Уильяма признали ограниченно годным и направили на трехмесячную реабилитацию, потом его три месяца обучали новой специальности — техника по аэродромному обслуживанию бомбардировщиков. Потом стали меняться только названия островов, на которых он служил: Мидуэй, Гуам, последним стала Окинава. Самолеты улетали на боевые задания, потом возвращались, их нужно было заново заправлять снарядами, патронами, бомбами, бензином, спиртом. Возвращались не все. Иногда из экипажа в живых оставались один — два человека, причем раненых, остальных выносили медики. Нужно было смывать кровь с пола и обшивки. Везде было примерно одно и то же. А потом война закончилась. Но это уже совсем другая история.