Здоровье и долголетие. Исцеляющие методы В. В. Караваева

Александр Белов, 2010

В этой книге читатель найдет увлекательный рассказ о тайне исцеления, которой владел Виталий Васильевич Караваев, о методах оздоровления, способных увеличить продолжительность жизни; рецепты приготовления блюд караваевской кухни. Читатель узнает также много нового о препаратах Караваева, имеющих целительную силу, и о способах приготовления их в домашних условиях.

Глава 2. Пророк, целитель, мудрец. Караваев — кто он такой?

Скорее всего, не каждый читатель знает, кто такой Караваев. Да и откуда читателю знать эту фамилию. О нем не писали в газетах, о нем не рассказывали по радио и телевидению. И даже Малахов в своей ТВ-шной передаче о здоровье, по-моему, ни разу не упомянул эту фамилию. Была одна книжица, изданная самиздатом в СССР в 1976 году, называлась «Практическое руководство по профилактике и оздоровлению организма». На титульном листе стояла фамилия В. В. Караваев. На самом деле Караваев эту книжку не писал. Тем, что увидела самиздатовский свет, она обязана ближайшему помощнику Караваева С. В. Романенко. Это именно он записал караваевские лекции на магнитофон, обработал записи и составил книжку под таким названием… Караваев ее видел, редактировал и одобрил. Но вышел самиздатовский тираж небольшим — всего триста экземпляров (денег не хватило). Правда, люди потом сами под копирку распечатывали на машинках по нескольку экземпляров и раздавали знакомым. Все хотели быть здоровыми, даже в советские застойные годы.

В самом деле, может быть, я необоснованно в начале своего повествования увлекся бытописанием своей собственной персоны? Надо бы восстановить историческую и нравственную справедливость и поговорить о самом Караваеве и о его оздоровительной системе подробно.

Подозреваю, что читателю, привыкшему считать в граммах, мерить в сантиметрах и читать характеристики, наверняка хотелось бы знать, кто такой Караваев. Где родился, на ком женился, чем отличился. Однако подобного рода информация лично мне кажется скучной, и писать очередную биографию Караваева мне, скажем прямо, лень. Ее (биографию), по-моему, без всякого труда можно найти в Интернете.

Скажу лишь, что Караваев родился в 13-м году двадцатого века в Риге. Год 1913 весьма был благодатен для России, сегодня бы его назвали тучным… Что касается Риги, то город это красивый, особенно его старая часть. Бывал я там: ратуша, мощеная площадь перед ней — почти как в Европе…

Караваев тоже часто бывал на этой самой площади перед ратушей. И было это более полувека назад.

Жил Караваев на окраине Риги в двухэтажном деревянном доме. Это был обычный дом, с воротами и ставнями — таких домов еще много осталось в небольших городках средней полосы России. В этом рижском доме жили четыре семьи — выходцы из России… Караваевы размещались «по лестнице налево», о чем и оповещала посетителей их квартиры небольшая медная табличка, красовавшаяся на входной двери.

Визит доктора-правдолюбца

В 13 лет Караваев заболел… Это и предопределило его дальнейшую судьбу. Как он сам позже говаривал: «Трудности и неудачи даются нам либо как наказания за неправильные поступки, либо как испытания. И то, и другое надо уметь принимать спокойно, как подарок судьбы».

Вот как-то в весенний погожий день на пороге его квартиры появился долговязый врач, старый скептик, взявший за правило не скрывать от своих пациентов страшные диагнозы.

— Где тут больной мальчик?

Мать, еще молодая женщина, без седины в волосах, привела врача в комнату сына:

— Витенька, к тебе врач. Он посмотрит тебя.

Осмотр длился долго. Из саквояжа извлекались всякие новомодные медикаменты, но не обошлось и без обычной врачебной трубки.

— Ну что ж, отдыхайте, молодой человек, отдыхайте… — наконец изрек жрец медицины и вышел из комнаты. Вите было очень интересно — почему вдруг такой ажиотаж вокруг его персоны, почему его срочно уложили в постель, почему вызвали врача. Болезни он сейчас не чувствовал. Витя встал с кровати и, тихонько ступая босыми ногами по давно не крашенным половицам старого дома, старался как можно меньше шуметь. Он прокрался в коридор и прильнул ухом к затворенной двери спальни матери.

— Мамаша, определенно вам говорю, стройте сынишке своему новый домик и отселяйте, — говорил врач.

— Да какой домик, о чем вы говорите, ему 13 только исполнилось!

— Гробик — вот какой домик!.. Вы, мамаша, на меня не обижайтесь. У меня репутация честного врача — можете справиться в больнице. Кавернозный туберкулез не лечится. Жить ему осталось несколько дней. От силы недели две-три. То, что у него румянец во всю щеку, и то, что аппетит отменный, — это как раз плохой признак. Видели вы, как у него лихорадочно блестят глаза? (Про глаза доктор прибавил так, для красного словца.) Я, мамаша, никогда не скрываю перед больными их диагноз — это мой принцип.

Витя неслышно вернулся в постель и зарылся головой в подушку. Он все понял. Его уже давно мучил сухой кашель, как-то появилась кровь. Но умирать ему не хотелось. Жизнь манила его солнечным ярким светом, пробивавшимся через плотные малиновые занавеси в комнату, запахом расцветшего жасмина под окном, молодой смолистой листвой старого тополя, росшего у их дома.

Чудный дед или подарок судьбы?

На следующий день, когда в доме все еще спали и солнце только-только коснулось своими ласковыми лучами деревянной покрашенной в розовый цвет стены, Витя сбежал из дома. Мать не слышала, как он ушел. Она провела бессонную ночь. Чтобы не разбудить домашних, она тихонько плакала, вытирая слезы комочком батистового платочка. Лишь под утро она заснула.

Витя оделся и на цыпочках вышел из дома. Он не знал, куда он пойдет. Ему было все равно. Но ему не хотелось оставаться там, где для него было все кончено и нужно было заниматься только одним: готовить новый домик — «гробик».

Он шел по проселочной дороге. Невдалеке потянулись перелески, солнце уже припекало. Витя укрылся от зноя под тенистым пологом леса. На краю поляны он увидел пасеку. Кто-то на ней работал в белой одежде. Витя хотел есть, его мучил кашель. Пасечник, еще крепкий старик, поднял голову и посмотрел на Витю. Витя подошел.

— Ну, что, малец, заплутал?

И тут совершенно неожиданно на глаза Вити навернулись слезы:

— Какой заплутал, умру я, дедушка!

— Что это ты, молодец красный, умирать собрался? Что за слезы?

— Врач сказал, что туберкулез не лечится.

— А ну постой, — дед скосил глаза куда-то вдаль, словно заглянул в какую-то ему одному ведомую книгу судеб, и, вернув взгляд обратно на Витино лицо, уверенно сказал:

— Дурак твой врач, до старости будешь жить!

У Вити мгновенно высохли слезы:

— Почем знаешь, дед?

— Знаю! Где живешь — то? Поди, матери скажи, что нашел травника, мол, он меня взялся полечить… А то мать-то волнуется.

Дед сдержал слово. Витя ходил на пасеку, помогал как мог старику. Тот поил его травами, подробно рассказывая, какая травинка чего лечит. Ходил Витя вместе с дедом и в сосновый бор, живицу собирал. Делали они надрезы на стволе сосен; в отщеп ставили картонные стаканчики. Туда за несколько дней натекала смолистая живица. Из нее дед выпаривал самопальный живичный скипидар и заставлял Витю вдыхать пары подогретого скипидара.

После двухчасовой ингаляции оба шли снова в сосновый бор, где дед учил Витю петь — надо было легкие разрабатывать.

— Да не ори ты, чувствуй мелодию, — поучал он подростка.

— А разве от мелодии болезнь пройдет?

— Пройдет еще как!

Они на два голоса пели все: и «Боже царя храни», и «Дубинушку», и «Разбойничков».

— Главное, не выходи из мелодии, веди ее, — поучал дед…

Болезнь отступила. И это было чудо. Ибо кавернозный двусторонний туберкулез, именно такой, какой был у Караваева, не лечится даже современной медициной.

Жизнь манила…

Жизнь манила Караваева своей неизведанностью. Его интересовало буквально все. Он спешил жить. Вот он студент железнодорожного техникума — осуществилась его детская мечта стать машинистом, разобраться в хитросплетениях железнодорожных путей… Эти пути так похожи на судьбы людей.

Вот он посещает занятия в Рижском университете. Биология, медицина, философия — предмет его пристального внимания… Вот Караваев на занятиях йогой (она была чрезвычайно популярна в начале двадцатого веке в Риге, как и в других европейских столицах). Но более всего Караваева привлекает человек — тайна его бытия и происхождения. Зарождается человек в маленьком пузырьке, появляется на свет беспомощным, но растет, крепнет его тело — он становится взрослым… Потом тело стареет, и уходит человек за грань очерченного земного круга.

Откуда пришел человек: его душа? Куда он ушел? Для чего он посетил сей мир? Караваев пытается для себя отыскать ответ на эти вечные вопросы бытия.

«Караваев, да ты философ!» — запальчиво выговаривает ему веснушчатый паренек, его товарищ по университету.

Красивая девушка машет ему рукой среди песчаных дюн и изогнутых ветром сосен. «Витя!» — кричит она, но ветер уносит ее голос. Она смеется. Витя видит это. Вот они уже вместе. Ветер треплет ее мокрые волосы. Море шумит. Пена длинными волнистыми змеями извивается у их ног…

Караваев вовсе не был отшельником.

Однако причудливы и неисповедимы пути, уготованные Богом человеку в этом мире. Караваев поет в церковном хоре православного храма и чувствует, почти наверняка знает, что есть нечто большее, чем жизнь с ее привычными радостями. Есть то, что он впоследствии назовет Океаном Разума. И лишь совесть одна соединяет каждого человека с этим океаном.

Караваев чувствует свою миссию. Он ощущает, что он не такой, как все. Он верит, что был рожден второй раз не для того, чтобы срывать плоды наслаждений с древа времени. Это чувство ему привил его наставник — старый пасечник-целитель.

Совесть-интуиция, которая спасла Караваева

Караваев женился. У него растет маленькая дочь. Теперь он живет в старой Риге, в его личной библиотеке собрано множество книг по йоге, эзотерике, целительству. Однако Караваев чувствует настоятельную потребность объединить разрозненные знания о человеке, о методах исцеления в единую систему.

Система оздоровления явилась Караваеву во сне во всей своей цельности и единстве. Она явилась в сиянии и блеске озарения, как являлась, наверное, античная богиня своему преданному поклоннику, проводившему ночи у порога древнего храма…

Как говорил Караваев: «Совесть, именуемая в науке интуицией, никогда не оставит того, кто верит и ждет помощи свыше».

Осталось прояснить лишь некоторые детали оздоровительной системы. Однако на это ушло несколько лет.

И вот система создана. Караваев страстно желает испытать ее, но на ком — на страждущих и больных? Этого Караваеву мало, требуется нечто большее. Система включает в себя комплексные знания о человеке, его психике, реактивности организма. Для испытания требовался эффект присутствия целителя.

Пришли испытания… Началась война, которая была огромным общим испытанием

Было ясное утро, одно из тех, какое бывает в самом конце июня. Караваев стоял у окна и смотрел на летавший над городом немецкий самолет. Несмотря на сигнал воздушной тревоги, он не спешил укрыться в подвале дома, где на скорую руку было оборудовано бомбоубежище. В городе постреливали. Однако самолет летал над городом, не отвечая на разрозненные револьверные выстрелы отходивших красных частей, и было в этом что-то завораживающе зловещее.

Караваев машинально провел рукой по щеке: «Надо бы побриться», — мелькнула в его голове странная для подобных обстоятельств мысль… Он отошел от окна и сделал два шага в сторону умывальника. В этот момент немецкий ас полоснул наугад по жилым рижским кварталам пулеметной очередью… Караваев услышал звон разбитого оконного стекла за своей спиной. Во все стороны разлетелись осколки. Пулеметные пули заскрежетали по стене дома. Караваев инстинктивно пригнулся. А в следующее мгновение пришло, как озарение, понимание того, что Совесть-Интуиция спасет всякого, к кому только она благосклонна. Не следует проявлять слабость, надо только верить, верить ей одной…

Чужой среди своих

Странные замысловатые узоры рисует судьба во времени и пространстве, подобно зимним узорам на окнах, она никогда не повторяется, в ней есть своя логика, но предугадать очередной поворот жизненного сюжета отдельно взятого человека практически невозможно.

Караваева не тронули немцы. Более того, причислив его к рижской буржуазной публике, они ему выдали пропуск, и он мог свободно передвигаться по территории Риги и ее пригороду. У Караваева оказались развязаны руки. Он мог собирать травы, живицу, готовить целебные настои и лечить страждущих… Уже в то время у него было немало пациентов.

Когда в Ригу пришли советские войска, Караваева арестовали. Следователь НКВД, ухмыляясь, склонял Караваева к подписанию кипы ложных обвинений, где Караваев признавал себя агентом, саботажником, уклонистом и организатором подрывной ячейки. Под «ячейкой» понимались больные, которые посещали во время оккупации рижскую квартиру Караваева и его загородный дом. Следователь недоумевал: «Зачем нужно было кого-то лечить, если есть врач, который живет по соседству и каждый день ходит на службу в больницу… Нет, подрывная ячейка — и все!»

Старая рижская тюрьма с толстенными стенами видала виды. В разное время здесь сидели революционеры, затем «враги» советской власти, потом немногочисленные «партизаны» и «пособники комиссаров», отловленные немцами в пригороде, евреи и опять «враги»…

«Врагом» совершенно неожиданно для себя и окружающих стал Караваев. В свое время, когда немцы только подходили к Риге, Караваева в общей неразберихе и при нехватке кадров назначили наркомом по эвакуации крупного завода. Однако неожиданное появление немецких моторизированных частей в окрестностях Риги 1 июля 1941 сделало эвакуацию невозможной. Следователь НКВД требовал от Караваева признательных показаний в том, что он саботировал приказ по эвакуации и сдал завод немцам. И это было самое серьезное обвинение.

Следователь, в выгоревшей гимнастерке, затянутый в портупею, ухмылялся: «Да все равно подпишешь, куда ты денешься! И не таких саботажников раскалывали!»

Кормили заключенных плохо — специально плохо, чтобы они были посговорчивей. Мотив был такой: «Когда страна голодает и напрягает все силы, чтобы разбить врага, могут ли пособники врага сладко спать и вкусно есть?» Караваев как мог компенсировал плохое питание. В камере он по нескольку часов занимался йогой.

Не думай о еде, когда стоишь на голове

Лязгнул замочек глазка, и охранник заглянул в камеру. Но что он увидел! Караваев стоял на голове, вытянув руки по швам, ноги упирались в низкий потолок камеры. «Караваев повесился!» — немедленно сообщил он по инстанции. Через четыре минуты в камеру к Караваеву уже спешила группа товарищей: врач, начальник охраны в сопровождении заместителя и начальника смены. «ЧП — не доглядели», — распекал начальник охраны своих подчиненных. Открыв тяжелую дверь, «группа товарищей» увидела безмятежно сидевшего в позе лотоса Караваева.

— Это что за шуточки, — начальник охраны повернул раскрасневшееся от быстрого шага, почти бега, лицо в сторону охранника.

— Ей богу, товарищ майор! Он висел вниз головой.

— На чем он висел, дурень! У него даже шнурки отобрали… Обыскать камеру.

— Я стоял на голове, — подал голос Караваев, не меняя, впрочем, своей позы.

— Как стоял?

Караваев молча продемонстрировал, как именно: он встал на голову, вытянул вверх тело, руки и ноги. Для пущего эффекта Караваев стал еще и раскачиваться, как маятник, — из стороны в сторону. Стоя на одной голове, он умудрялся сохранять равновесие в такой странной и, казалось бы, противоестественной для человека позе. Это была уникальная асана, которую Караваев освоил еще в юности, интенсивно занимаясь хатха-йогой.

Охрана смотрела на качающегося и стоящего на одной голове Караваева и недоумевала, как такое может быть. О происшествии доложили следователю.

— Зачем вы стояли на голове? — выйдя из-за стола, запальчиво спрашивал Караваева следователь. — Вы хотели обмануть бдительность охраны и бежать? Советую вам не отпираться.

— Видите ли, гнилая капуста не для моего желудка. Дабы предотвратить метеоризм, я использую упражнения восточных оздоровительных практик.

— Это что за фокусы, человек не может стоять на голове… она же круглая. Но меня вы не проведете. Я приглашу понятых, и, если в их присутствии вы не сделаете того, о чем говорите, я вам запишу еще и подготовку к побегу.

Понятые — солдаты срочной службы — робко вошли в кабинет следователя и уставились на возмутителя спокойствия… Караваев встал на голову, распрямил тело, вытянул вверх ноги и руки и стал качаться, как маятник. Солдаты вытаращили глаза. Караваев был весьма высокого роста — его тело протянулось снизу вверх до самого потолка. Казалось, что он каким-то неведомым способом встал на потолке и раскачивается.

— Да, у меня нет слов, такого я не видел… Идите, ребята, — добавил следователь, обращаясь к солдатам. — Знаете, мы вас будем кормить хорошо, специально будем хорошо кормить, только, пожалуйста, я вас очень прошу, не вставайте больше в камере на голову… У меня могут быть неприятности.

Затем следователь неожиданно нахмурил брови и, подтянув портупею, сказал: «Естественно, дополнительное питание никак не отразится на ходе расследования вашего дела».

Сражение с воспалением легких при помощи «шкурно-листового» отвара, заменившего лекарственные травы

Стоя в своей камере, прислонясь к холодной ее стене (сидеть днем воспрещалось), Караваев продумывал аргументы в пользу своей защиты и оправдания. И вдруг он неожиданно поймал себя на мысли о том, что сам же просил у судьбы испытать его на прочность. Новая мысль была ясная и четкая, достойная Рахметова с его гвоздями: «Когда испытания настали, не следует их избегать, нужно идти навстречу им».

Караваев поступил именно так. Утром у следователя он подписал все бумаги, безоговорочно признал все обвинения. Машина завертелась. Уже через неделю была тройка, в военное время заменявшая суды. «Десть лет лагерей, принимая во внимание чистосердечное раскаяние подследственного».

Везли Караваева на место отбывания наказания — на Колыму — через всю Россию. Переезд длился долго — несколько месяцев. Местожительством на это время для Караваева стали теплушки, на скорую руку оборудованные для перевозки заключенных, камеры пересыльных тюрем, набитые «врагами народа» и уголовниками, карцеры и просто земляные ямы с нарами.

Пересыльная тюрьма в Красноярске стала очередным испытанием для Караваева. Партию зеков продержали на морозе пять часов в ожидании, когда прибудут полуторки с конвоирами. На Караваеве была арестантская роба, выданная еще в Риге; никто не позаботился, чтобы обеспечить его зимней одеждой. Сам по себе мороз был не страшен Караваеву, с юности закалявшему свой организм… Но ветер, пронзающий до костей, от которого нельзя было никуда укрыться!.. Два человека из этой партии заключенных умерли через несколько дней, еще пять — через неделю. Караваев отделался сравнительно легко — схватил воспаление легких. Он чувствовал жар. «Температура, наверное, под сорок», — думал Караваев, но он не собирался сдаваться. Он собирался бороться.

Понятно, что в пересыльной тюрьме зимой невозможно было найти нужных трав, приготовить лекарство. Но надо было бороться.

По благоприятному стечению обстоятельств, Караваеву дали наряд на кухне. Он и не показывал вида, что болен. Не было в пересылке ни врача, ни медпункта. Драил котлы, мыл кафельный пол, чистил закоченевшими руками мороженые кочаны капусты от верхних почерневших листьев. Это добро он не вываливал в общий мусорный бак, а складывал отдельно. Потом прибавил к капустным листам картофельные очистки и замороженную ботву редиса. Поздно вечером он выпросил у повара кастрюлю, и, предварительно хорошенько вымыв все это «добро», залил его кипятком и варил минут пять. Затем укутал в свою собственную телогрейку — до утра. Получился концентрированный «шкурно-листовой» отвар. Добавив в него машинного масла и немного бензина, перелив в бутылку, Караваев постоянно натирал этой вонючей смесью грудь и спину.

Из подручных материалов — того же «шкурно-листового» отвара, бензина, скипидара (немного его удалось достать) — Караваев изготовил дыхательную смесь для ингаляции и постоянно каждую ночь, отрывая время ото сна, дышал этой смесью, накрывшись с головой тонким армейским одеялом.

Через пару дней ему удалось сбить температуру. Еще через неделю такой интенсивной терапии воспаление легких было ликвидировано.

Рахметовы и коммунисты — у них есть нечто общее (лирическое отступление-пояснение)

Очевидно, здесь нужно сделать небольшое лирическое отступление-пояснение, дабы у читателя не сложилось превратного впечатления о Караваеве. Большинство читателей принадлежат, как я думаю, к гендерному типу потребителя материальных благ и удовольствий. Такому типу читателя близки другие ценностные ориентиры, нежели Караваеву. Из этого вовсе не следует, что читатель плохой или Караваев какой-то не такой. Просто, говоря обычным языком, все люди разные.

Современное общество ориентирует на потребление, и правильно делает, вот мы и потребляем — все: еду, удобства, блага. Сами же производим это все и сами потребляем.

Общество прошлого века было ориентировано на другие ценности. Многие в то время искали себе лихо… В то время была популярна идея, которую выразил еще М. Ю. Лермонтов в своем стихотворении «Белеет парус одинокий»: «А он, мятежный, ищет бури, как будто в бурях есть покой…», а также у Горького: «Гордо реет буревестник…»; «…ломая крылья, теряя перья…»

Люди прошлого века хотели себе испытаний, и они получили их: Первая и Вторая мировые войны, трудности, разруха, неразбериха в головах…

Я, конечно, не могу утверждать, что Караваев принадлежал к такому типу людей, но рахметовская идея испытания себя у него, безусловно, была. Может быть, это было связано с тем, что он чудом спасся от неизлечимой болезни и открыл для себя то, что скрыто для обычных смертных. Недаром молодые шаманы, дабы пройти последнее испытание перед посвящением в шаманы, заболевают странной шаманской болезнью — когда они находятся буквально при смерти, им при этом открывается нечто такое… Конечно, может быть, все это легенды, но тем не менее.

Честно говоря, и у коммунистов было нечто похожее: положить себя, свою жизнь на алтарь всеобщего блага, принести в жертву, дабы последующие поколения жили хорошо — хороший повод, чтобы испытать себя, найти предел собственным возможностям.

Все это идет от тургеневского Базарова. Вспомните его принципы, его болезнь. Базаров страстно желал увидеть то, что было недоступно взорам праздной буржуазной публики.

Меж тем идеи испытания себя, аскетизма и самоотречения заложены в йогической практике. При этом йог не просто испытывает себя и… получает от этого удовольствие, а занимается самонаблюдением. Он постигает свою собственную природу, которая при обычной размеренной жизни оказывается скрыта от его рассудка…

Современные люди как потребители материальных благ и удовольствий

Современное общество сориентировано на иное: люди в массе своей пытаются найти предел удовольствий сами в себе. Они словно бы желают испытать состояние: когда наступит точка невозврата, когда ты уже не хочешь, а можешь. Это касается и сексуального, и пищевого, и иного другого вида удовольствия. Большинство страстно желают жить вечно, но прекрасно понимают, что это невозможно. Я думаю, именно с этим связано широчайшее распространение в современном обществе пристрастия к табаку, алкоголю, наркотикам; игромания и целый ворох маний, о которых и не мечтали раньше. Общество страстно пожирает новые виды удовольствий, которые само и создает. Научно-техническая революция и прогресс здесь оказывают людям неоценимую помощь.

В современном обществе идет странная игра: люди сами запрещают себе делать многие вещи, с другой стороны они сами же создают искусы. И искушаясь, нарушают запреты, которые сами же установили. Нарушив их, они кричат о том, что необходимо снять запреты и позволить человеку самовыразиться.

Игра продолжается, и пока трудно сказать, чем она закончится: может быть, полной деградацией, а может быть, открытием в себе тайников, источников подлинного удовольствия, о котором все только пока мечтают.

Как ни парадоксально, поклонники тантры-йоги в Индии на индивидуальном уровне занимались чем-то подобным еще много веков назад. Они сами для себя обозначали нравственные, моральные, этические, религиозные и бог знает какие еще запреты. Затем эти запреты они нарушали. То есть шли от противного. Порой так поступает современная молодежь. Узнав от старших, что такое хорошо, а что такое плохо, они делают специально плохо, чтобы изведать глубину этого плохого.

Приверженцы тантры сознательно искали удовольствий, чтобы потом, изведав их глубину, отыскать в них Бога.

Современная молодежь поступает примерно так: она пробует все, что ей запрещено… И чего она там ищет, и найдет ли — не знаю. Может быть, молодежь, как тантристы, ищет удовольствий в первую очередь плотских, и находит их, и разочаровывается в них, а разочаровавшись — открывает для себя Бога.

Странный путь шиваитов, секты левой руки, вдруг стал общепринятым в молодежной среде.

В конце концов, и мы, люди постарше, с жизненным опытом, как говорят, ищем того же самого. Удовольствие от хорошего фильма, от хорошей книги, удовольствие от того, от пятого, от десятого — тоже можно причислить к материальным удовольствиям. Мы же переживаем за героя, ставим себя на его место, этот герой что-то там делает, любит, ненавидит, рябчиков кушает… В своем уме мы проигрываем все эти «героические» ситуации. В нашем мозгу вырабатываются гормоны удовольствия, и нам становится хорошо. Чем не материальное удовольствие, которое почему-то называют духовным?

Караваев как приверженец йоги

Можно ли примерить два лагеря людей: условно говоря — испытателей себя и потребителей удовольствий? Я, честно говоря, не знаю. Но каждая медаль имеет две стороны. Мне кажется, что эти два типа как две стороны одной медали.

Откажись от жизненных благ и удовольствий — станешь аскетом; если бросишься в омут страстей и удовольствий — станешь развратником. И то и другое должно быть чуждо умеренному среднестатистическому человеку. Он немного аскет, немного, самую чуточку только — развратник. Он себя сдерживает, ограничивает, крепится, крепится, а потом — бац! — и поскальзывается на банановой кожуре. Ну, согрешил, с кем не бывает. Идет в церковь, к целителям или еще бог знает куда, кается, пишет бумажки, что не хотел, не нарочно. Его ругают, наказывают (не сильно). Он же больше не будет.

Его простили. Теперь он аскет, теперь он «правильный человек». Но проходит время, и опять на его пути попадается банановая кожура. Наверное, ее разбрасывает дьявол. Специально привозит из банановых стран и разбрасывает.

Церковь по этому поводу говорит так: «Согрешил — покайся». И даже так: «Кто не грешит, тот не кается». Впрочем, последний пассаж, возможно, церкви приписывают отъявленные грешники.

В общем, соединить вместе две модели поведения, образа жизни и мировоззрения: аскетическую и греховную не так-то просто… Но кто без греха? Кто откажет себе в маленьких житейских радостях?

Индусы исторически смотрели на эту «комедию ошибок» так: благородные арийские брахманы вещали: «Есть Путь предков. Жертвоприношение обеспечивает рождение в новом теле благородного ария». Брахманы творили жертвоприношение и душа благородного ария рождалась вновь и вновь.

Творцы Упанишад уже несколько сместили акценты: «Путь предков — отнюдь не универсальная вещь. Человек, рожденный даже в теле брахмана, благочестивого ария, не застрахован от страданий. Сам круг перерождений из тела в тело является порочным. Чтобы избежать повторного рождения, надо выйти за пределы материального мира, надо усмирить свою плоть и успокоить ум. Для этого создана йога. Путем самонаблюдения можно выйти за пределы порочного круга рождения — смерти. Освобожденная душа входит в обитель Брахмана, она растворяется в беспредельной дали Брахмана, где нет ничего материального, плотского, где нет удовольствий и нет страданий».

Караваев был приверженцем такого подхода. Он жил в Риге, его тело отправили по этапу в Сибирь, но душой он стремился в «беспредельную даль Брахмана», которую называл «Океаном Разума». Он говорил: «Подобно тому, как в океане невозможно отыскать отдельную каплю — она растворяется в нем, становится его частью, подобно этому растворяется индивидуальная душа в Океане Разума, становится невидимой для внешнего наблюдения. Это путь спасения; путь выхода из материального дуализма: рождение — смерть, удовольствие — страдание».

Что говорил караваев о желании жить в материальном мире

Уже гораздо позже, беседуя со своими многочисленными учениками, Караваев говорил о причинах, заставляющих человека воплощаться в материальном теле:

«Творцы Упанишад, создатели учения о пяти огнях, верили, что в человеке бушует внутренний огонь. Они утверждали, что для поддержания телесного огня необходимы жертвоприношения. Дыхание жизни — первый вдох младенца, раздувающего этот огонь, и последний выдох старика, гасящего этот огонь. Именно поэтому йогины уделяли первостепенное внимание дыханию, создав дыхательные упражнения.

Говоря иными словами, желание жить толкает человека в мир обусловленной реальности, где это желание распадается на множество желаний. К новорожденному первым приходит желание дышать; оно же уходит с последним вздохом умирающего. Недаром говорят: перед смертью не надышишься. Это желание «дышать полной грудью», как правило, не осознается человеком. Чтобы поставить это желание под контроль ума, необходимо ежедневно заниматься дыхательной гимнастикой.

Затем к новорожденному приходит желание есть и пить. Не удовлетворив этого желания, невозможно поддержать телесный огонь. Йогины уделяли первостепенное внимание тому, что и как они едят. Они считали, что от этого зависит чистота ума. И это сущая правда: пища должна быть чистой, естественной и свободной от микроорганизмов. Для новорожденного это материнское молоко. Взрослый человек сам должен следить за чистотой своей пищи. Если пища убойная, нашпигованная химией и микроорганизмами — это непосредственно влияет на сознание, отключает его…

После того как человек удовлетворил в себе желание есть и пить, к нему приходит желание думать. Если не удовлетворять это желание, то жизнь человека лишается своего человеческого компонента; человек превращается в зверя. В связи с этим важно не просто думать, а понимать происходящее, видеть скрытое.

После того как человек удовлетворит свое желание думать и понимать, к нему приходит желание реализовать обдуманное. Удовлетворяя это желание, человек проявляет себя в мире. При этом для него самого и окружающих становится видима его собственная душа и ее устремления. При этом человек постигает сам себя, свою карму. Вот почему важно обдумывать уже содеянное.

Помимо этих основных желаний к человеку во время полового созревания приходит желание совокупляться (творцы Упанишад не называли это высоким словом Любовь, на котором помешана вся западная цивилизация). Из этого желания вырастают другие желания: иметь детей, дом, семью, работу и т. д. Благодаря этим желаниям человек входит в мир и постигает его иллюзорную составляющую. Половое желание угасает вместе со старческой инволюцией организма, при этом ослабевает и желание иметь дом, детей, семью. В Индии человек, достигнув старческого возраста, уходит в лес и становится отшельником…

Таким образом, йоги предложили новый путь — не отказа от материальной действительности, а постижение ее при помощи «чистого» ума. Затем йог постигает уже не окружающую реальность и нужды своего тела, а собственный ум. Этот путь приводит к освобождению и слиянию души с Океаном Разума.

Дышите полной грудью и станете здоровыми!

Лагерь № 10587-ОН располагался вдали от населенных пунктов в самой северной глухомани. Вышек не было, заборчик вокруг лагеря чисто номинальный: столбы да колючка. Беги куда хочешь: триста верст в округе ни единой живой души. Восемь месяцев зимы и лишь три месяца короткого лета, это когда сопки покрывались низкорослой растительностью, черной россыпью ягод. Есть нечего. Были случаи, конечно, когда заключенные сбегали, потом, изголодавшиеся, сами приползали… И второй срок их не пугал: только дайте, братцы, поесть.

Одна часть зеков в сопках искала радиоактивную руду, для нарождающейся советской атомной отрасли. Вгрызались они, как черви, в нутро этих сопок. Привозили отовсюду образцы этой руды. Другая часть заключенных занималась лесоповалом.

Караваева, как человека начитанного и «разбирающегося в химии», назначили начальником отдела технического контроля — ОТК радиоактивных ископаемых — прежний скоропостижно помер от лучевой болезни. В небольшой комнате работали человек восемь, а то когда как. Они разбивали молотками образцы руды. Задача начальника ОТК состояла в том, чтобы измерять содержание радиоактивных элементов нехитрым прибором. Ходи промеж работающих и измеряй. Где уровень повышен, те куски с указанием даты и места выработки следовало складывать на особый стол. Когда он заполнялся доверху, куски руды складывали в угол.

В небольшой комнатке пыль стояла столбом — долбили молотками сразу несколько человек. Неяркий солнечный свет низкого северного солнца проникал в окно и струями пронзал кружащиеся в воздухе частицы земли и руды. Самое пакостное, что пыль эта была радиоактивная. Работники держались недолго — несколько месяцев, потом появлялась лучевая болезнь. Начальник ОТК от них обычно не отставал.

Караваев, наглотавшись пыли за день вместе со всеми, по ночам, закрывшись с головой одеялом, дышал — подносил к носу пузырек с ингалятором, им же изготовленным из местных трав. После интенсивной дыхательной гимнастики к гортани подкатывал комок слизи с чужеродными частицами, попавшими в горло и бронхи за день. И только выплюнув этот комок, Караваев засыпал, отнимая таким образом ото сна часа два. И так каждый день в течение полутора лет. Сменилось не одно «поколение» работников, а прежний начальник ОТК все не менялся. Это показалось подозрительным начальнику лагеря. Он вызвал как-то Караваева и затеял с ним откровенный разговор о целительных практиках. Разговор этот был далеко не праздный — у начальника была астма. «Поможешь — так и быть, сделаю тебе послабление: переведу на другую работу».

Караваев помог. Он обязал начальника дышать растертым в мелкий порошок мелом. «Будет кашель, будет неприятно, но поможет; дышите каждое утро минут по двадцать».

И в самом деле помогло. Начальник сдержал слово и перевел Караваева с «ответственного участка» на общие работы.

Про гнилую капусту, мороженые апельсины и… запеченных крыс

Лесоповал был небольшим послаблением, но все же это лучше, чем радиоактивную пыль глотать. Заключенных с утра пораньше отводили на делянку. Целый день в жару и холод они валили деревья. Одна бригада валит, другая сучья рубит, третья бревна оттаскивает. Работа хотя и не «пыльная», но требует больших энергетических затрат и физического напряжения. Кормили же зеков по-свински плохо. И в том была вина не столько лагерного начальства, сколько это проистекало от неудобного расположения лагеря. Капусту квасили сами в ямах, но она уже давно сгнила и разложилась. Заключенных кормили этой гнилью в качестве гарнира. В качестве мяса шли гнилые и разложившиеся акульи плавники. И то, и другое невозможно было есть, но зеки ели. Караваев зажимал нос — запах от еды шел ядреный, и быстро-быстро всовывал в себя содержимое тарелки. Если не вытошнит, то все в порядке.

Конец ознакомительного фрагмента.