СССР-2010

Александр Афанасьев, 2016

В этом мире Советский Союз не развалился в декабре 1991-го на 15 осколков и дожил до III тысячелетия. Москва, Киев и Ташкент по-прежнему в одной стране и под одним флагом. А еще СССР остался могучей технологической державой и по праву спорит за экономическое лидерство с США. Вот только не надо думать, что в этом мире нет у Союза никаких проблем, а сотрудники КГБ изнывают от безделия. Никак не окончится афганская война, неспокойно на Балканах, да и на собственной территории. Чего стоит чудовищный теракт, который устроил Осама Бен Ладен в Ленинграде! А значит, у капитана Александра Васнецова и его коллег работы, к сожалению, непочатый край…

Босния и Герцеговина. Дорога на Сараево. 19 апреля 2010 года

— Девятка — Осе, Девятка — Осе.

— На приеме.

— Прошли три коробочки, три коробочки.

— Принял. Что за коробочки?

— Белые «Ланды». Прошли на скорости.

— Принял…

Транспортник перекинул нас из Москвы в Одессу, там дозаправились и приняли на борт еще несколько человек, которым проще было добраться до Одессы, нежели чем до Москвы. Там же закатили на борт четыре наших пепелаца — бронированные «УАЗы» с эмблемами ООН, их там как раз бронируют. С Одессы тем же летно-подъемным средством добрались до базы в Батайнице, Югославия, и вышли на дорогу, ведущую в Сараево, некогда оживленную, а теперь — полупустую. Здесь нас должен был догнать сербский спецназ, у которого в операции был свой, собственный интерес. Белые «Ланды» — это, скорее всего, их машины. Об операции знает ограниченный круг лиц в военной разведке Союзного государства. Те, кому терять уже нечего…

Дорога красивая, горная. Я такие в Крыму видел, в Афганистане, около водохранилища — там виллы правительства и самых богатых людей стоят, рай, по местным меркам. С одной стороны горы, деревеньки, но европейские, не с глиняными хижинами и дувалами, а аккуратные, беленые домики, где-то и черепица красная на крышах — красота. Леса, мостящиеся на крутых склонах, горные поля. Вот жили люди и жили. Мы их югами называли, я помню студента, который у нас учился, он даже привозил оттуда кое-что, начиная от женских сапог и заканчивая порнокассетами, простите, на которые тогда из-за отсутствия Интернета был большой спрос. Конечно, проблемы есть у всех, история у всех разная, счеты друг с другом, но все это в прошлом. И из-за этого рушить страну?! Вот представьте себе, СССР развалился. И что будет? Это же… не знаю, что и будет, цензурно не выскажешь…

А сейчас? Пока ехали, насмотрелись — больше не надо. Люди на волах едут — это потому, что горючка дорогая. Двадцать первый век на дворе: нормально — нет?

Я стою слева от конвоя, лицом к движению. Еще левее от меня — отбойник и обрыв, если что, и прыгнуть можно, не разобьюсь, там деревья. Автомат под рукой, я специально прослабил ремень, чтобы подхватить, приклад плечом зажать — и огонь. Автомат не наш, из ФРГ — «НК416», как и у всех бойцов группы. Пулеметы тоже немецкие, как и снайперские винтовки. Во время нелегальной работы за рубежом запрещено использовать любое советское оружие и снаряжение, поэтому у каждого спецназовца есть комплект иностранного вооружения и снаряги. «Четыреста шестнадцатый» хорош чем — он хорош эргономикой, при этом у него приемлемая надежность, конечно, не неубиваемый «калашников», но все-таки. И у него компактный магазин, наш магазин на двадцать патронов по длине такой же, как их на тридцать. Казалось бы, мелочь, но если ты идешь в горы в Афганистане и несешь шестнадцать снаряженных магазинов — это уже не мелочь. В минусе, конечно, старый патрон и старая, известная уже лет пятьдесят схема. Это не Абакан, которым можно сбить духа на пятьсот-шестьсот метров…

Ага… вон они.

Мы поставили машины так, чтобы их не было видно с дороги — вылетаешь из-за поворота — и вот они, мы. Сербы — если это они — повели себя грамотно. Не стали тормозить, а наоборот, втопили и пронеслись мимо нас, и только потом стали тормозить. Три машины, как и объявлено…

— Готовность два, — негромко сказал я. Готовность два, по нашим понятиям, — оружие под рукой и снятое с предохранителя. Но не целиться. Готовность один — прицел в сторону предполагаемого источника угрозы и палец на спуске…

Из головной «Ланды» вышел здоровяк в краповом, как и у нас, у вэвэшников, берете, я посмотрел через небольшой монокуляр. Ага, есть…

— Готовность три…

Здоровяка звали Милош. Он учился у нас на ускоренных, трехмесячных курсах, когда до остатков Союзного государства дошло, что их рвать будут, по-взрослому рвать, и никого, кроме СССР, за спиной нет. У Милоша была очень приличная семья, и он рассказывал о секретном завещании Тито — сближаться с Западом и никогда не смотреть в сторону Москвы. Вот и сблизились…

От предложенной карты Милош отмахнулся.

— Оставь, я там все и так знаю.

— Что там?

— Раньше был кооператив, сельскохозяйственный, очень богатый. Торговали с Ближним Востоком.

— Теперь?

— Теперь не знаю. Мафия, наверное…

Мафия…

В распаде Югославии — и в наших проблемах в восьмидесятые — мафия сыграла очень большую роль. Здесь в свое время Тито, понимая, сколь глубоко засели в народе традиции бандитизма, заключил негласное соглашение с преступным миром — в Европе делайте что хотите, но здесь — вести себя тихо. Это было хуже преступления — это было ошибкой. В шестидесятые и семидесятые, и даже в восьмидесятые годы югославская организованная преступность делила Европу с сицилийской. С югославской мафией был связан Ален Делон, югославская мафия грабила банки, хозяйничала в Гамбурге, практически все видные полевые командиры времен Распада происходили из этой мафии. Но тут были сделаны две ошибки. Первая — мафия в Европе получила возможность контактировать с европейскими спецслужбами, в том числе с немецкими. Второе — мафия, в частности, хорваты получили возможность контактировать с заграничной оппозицией, со всеми этими усташами, которые разбежались по всему свету, ломанули в Испанию, в Канаду, опасаясь справедливого возмездия. Потом в конце семидесятых в каждой республике создали территориальные вооруженные силы — так называемые домобранские полки, с правом самостоятельно закупать оружие за границей. Зная историю Югославии, было бы странно, если бы при первых проблемах эти домобранские полки не напали на силы федерального центра. Так оно и произошло…

Мы прошли Сараево. Красивый город в горах, здесь есть даже небоскребы, такие, каких нет в Белграде. На стенах — следы от пуль и снарядов, не заделанные. Время намаза — одни прямо на тротуаре расстилают коврик и бьют лбом об асфальт, рядом идут девицы в мини-юбках. Мусульманки, что характерно. Вот такой вот тут ислам.

— Проблем тут у вас нет? — спросил я Милоша.

— Каких?

— Ну Аль-Каида…

— Были тут какие-то… — лениво ответил он, — чо-то там говорили про чистоту ислама. Их на пинках отсюда вынесли.

— Почему?

— Ну… как тебе сказать… ты и сам видишь. Я в этом городе рос. Могу тебе сказать на своем опыте — самые доступные девчонки были мусульманки. В христианстве секс — это грех. У нас, православцев, еще ничего, а вот у католиков с этим — мрак. Католички даже на танцы редко ходили. А у мусульман — никакого греха нет, все нормально… да что ты делаешь, скотина!

«Лендровер» резко тормознул, Милош высунулся из окна и начал поносить кого-то матом на своем языке.

Город. Странная смесь старинного и современного жилья, отметины от снарядов на стенах. Бойкая торговля — дуканы, совсем как в Афганистане, с коврами и кальянами. Шпили минаретов на фоне поросших лесом гор. Азан — клич муэдзина, на который большинству плевать, в том числе и мусульманам. Поток машин, тут же — мотоциклеты трехосные, ослы. Только хазарейцев с телегами, как в Кабуле, не видать…

— Кто тут сейчас миротворит?

— Датчане… — Милош добавил что-то нецензурное.

— А чего так?

— Трусы. Только по борделям ходят и кальян курят. С гашишем…

Машины мы бросили задолго до объекта. Выстроились афганским построением, с головным дозором, дальше тройками, с удалением на предел видимости. Тройка обусловлена чем — если нападение, то один может тащить в укрытие другого под прикрытием огня третьего. И сама по себе тройка имеет достаточную огневую мощь, чтобы обороняться минуту-две, пока не развернутся основные силы отряда.

— Один пулемет в голову, — командовал я, — второй в первую тройку. Третий ко мне. Снайперы в хвост. Мины тут есть?

— А то… — оптимистично сказал Милош, облачаясь из багажника своей «Ланды» — наверное, есть…

— Твою мать. Балу.

— Я.

— Пойдешь в голове.

— Есть….

— Смотреть по сторонам. Темп движения обычный. При обнаружении целей — доклад и работа. ПБСы^[17] примкнуть.

С предохранителей снять, патроны дослать — об этом я и не заикался. Тот, кто побывал в Афгане — по-иному не ходит.

Впереди — бывший кооператив, ныне превращенный в центр подготовки Аль-Каиды. По крайней мере, Юсеф так сказал, когда хотел, чтобы мы его забрали. Спутник подтвердил, что, скорее всего, так оно и есть….

Горы в Боснии и Герцеговине красивее даже Кавказских гор. Это я могу сказать точно.

Поросшие лесом неглубокие овраги сменяются обрывами по сто-двести метров, маленькие лоскуты полей и дороги, многие из которых в таком состоянии, что машина не пройдет, только осел. Здесь еще есть и железная дорога, проходящая через такие места, какие и слов не хватит описать. Здесь даже войны почти не было — не тот рельеф…

Понятно, почему выбрали нас — мы афганцы, привычные. Для нас — это почти что Хост, с его высокогорьем, солнцем, сухими, смолистыми соснами, такими же обрывами и жестокими перестрелками в лесу и между склонами, когда сначала ты стреляешь на десять метров, а через минуту на восемьсот. Столица провинции — одна немощеная улица и ряд домов вокруг нее, да дорогие джипы — Хост всегда зарабатывал, поставляя в Джелалабад и Кабул дрова, а дрова там на вес золота. Так что люди богатые, для них купить тот же «Барретт» на черном рынке в Пешаваре — не проблема. Там отбраковка происходит быстро и жестко. Либо ты учишься выживать и точно стрелять, либо возвращаешься грузом «двести».

Я, с группой из пяти человек и одним пулеметом, залег на дороге, ведущей к кооперативу. Остальные сербские спецназовцы и наши под командованием Моли сжимали кольцо вокруг бывшего кооператива.

— Моль — Кабану, — прошипело в наушнике.

— На приеме.

— Конкретная движуха, не меньше двух десятков духов. Три коробочки, две легковые и самосвал.

— К чему движуха?

— Не пойму. Вроде валить готовятся.

Это плохо…

— Доложи готовность.

— Пять минут.

— Принял. Атака по готовности. Держим тропу.

— Принял.

— Пулемет налево, — прошипел я, — духи готовятся валить. Увидишь транспорт — огонь без команды…

Пулеметчик, здоровяк из пятой бригады спецназа (Марьина Горка) с позывным Бульбаш, начал перебираться налево, до этого он держал правый фланг. Если что, он со своим «НК221» — даст джазу^[18]…

И тут я услышал двигатели на дороге. Не один, а два — крупные, как у легкого грузовика. Идут к нам.

Два грузовика — этого нам не хватало. Что, если это боевики или того хуже — миротворцы? И что делать?

— Кабан — Моли.

— На приеме.

— Движение на дороге входящее. Мы отсекаем, услышишь стрельбу — атака. Понял?

— Принял.

— Ни пуха.

— И тебе…

Ну, понеслась.

Я угнездил автомат на брошенный вперед, под цевье рюкзак однолямку и скомандовал:

— К бою…

Машины появились через минуту с небольшим. Два белых внедорожника «Шевроле Тахо». Я не придал значения, что американские — белые, а миротворцы на чем только не ездят…

Первым стрелял я — командир стреляет первым, вперед батьки никто не лезет, это святое. Цель — водитель в головной машине. Тоже с Афгана — первым делом надо валить водителя, стоящую машину расстреливать проще, а она еще и заминирована может быть. Замыкает цепь в таком случае обычно водила, на переднем, под ногами у пассажира бывают аккумуляторы и провода.

Стекло в прицеле моментально покрылось мутными разводами, но машина продолжала идти, даже ускорилась. И я с ужасом понял — хрен вам. Машина бронированная.

— Броня! — крикнул я.

Под огнем головная машина прошла основной сектор обстрела и рванула к лагерю. Вторая остановилась, открылась задняя дверь — и по нам врезали из пулемета. Тут же ответил «Хеклер» Бульбы, заткнув пулеметчика раз и навсегда. Двое с правой стороны машины попытались перегруппироваться по обочине — я видел, как один подорвался на мине — хлопок, дымок, лежащий человек. Второй попытался помочь, но упал под градом пуль из пяти стволов…

Наверху, на дороге, оглушительно хлопнул фугас, раздавалась автоматная и пулеметная стрельба…

Хреново все…

— Бульба, Комар — на месте. Контроль направо. Жиган — контроль налево. Двое со мной…

Мины. Гребаные мины. Нет ничего хуже мин, а тут их полно…

Проползя буквально на пузе, мы выбрались на дорогу. Перебежали к машине — пахло бензином, но огня пока не было…

И номеров на машине тоже не было…

Перешел на пистолет — им с одной рукой проще. Один в багажнике, дохлый, судя по всему, но после того, как в горелой машине забитого каравана ожил дух и кинул гранату, я в такие вещи не верю. Еще один свисает из задней двери…

— Дим, контролируй машину…

Проверил пульс у того пулеметчика, в багажнике — пульса нет, дохлый. Валяется пулемет, обычный югославский «М85», лента на двести, если бы Бульба не загасил его первой же очередью — сейчас сами не знали бы, куда деваться.

— Шеф, этот живой…

— Контролируй.

Порылся по карманам, в первом же обнаружил документы. Пластиковая карточка, с фоткой. Морская пехота США, активная служба, имя — Джеймс Картрайт, воинское звание — капрал, грейд оплаты — Е4^[19]. Все, приплыли. Морские пехотинцы США…

Б…

Сунул карточку в карман — сам не знаю зачем. Такое носить — себе дороже…

— Бульба…

— На приеме.

— Оставь пулемет, и ко мне.

Подбежал Бульба, я молча ознакомил его с трофеем. Тот пробормотал что-то на своем языке.

— Что делать будем?

— Я наверх. Смени позицию и будь готов к неприятностям. Если что, отходи в застройку, рогом не упирайся. Хоп?

— Хоп — типично для «афганцев», понял? — понял! Хотя «хоп» — это из ташкентского сленга.

— Ты за старшего. И еще…

…

— Живых тут не было.

— Понял.

Конечно, добивать раненых — дело последнее. Никто такого в здравом уме делать не будет просто потому, что можно и самому оказаться раненым или в плен попасть. Но мы — не все. Мы — спецназ. Проводим операцию в зоне, контролируемой миротворцами ООН, что само по себе преступление. И пофиг, что миротворцы ни хрена тут не контролируют, и тут уже лагеря Аль-Каиды появились. Так что решение единственно верное — никого за спиной не оставлять. Нас тоже, доведись нам встрять, в живых не оставят.

В одиночку пошел наверх, по дороге в одиночку можно, мин тут точно нет, а если кто-то и выскочит — с одним-двумя я точно справлюсь. Наверху у самой стоянки догорал прорвавшийся головной джип — там, скорее всего, тоже американцы. Либо из посольства в Загребе, либо еще откуда. Пахнет гарью, горелым мясом и покрышками — знакомый запах забитого каравана. Наверху последними угольками потрескивают выстрелы — контрольные.

Наверху встретил Моль, он же — старший прапорщик Малкин. Моя опора в отряде. Перевязан, но на ногах и лыбится. Значит, все нормально. Относительно, конечно, нормально по-настоящему в спецназе не бывает никогда.

— Что там?

— П…ц. Их там в основном доме как тараканов было.

— Потери?

— «Двухсотых» нет. Один «трехсотый» — Бивень.

— Кто?

— Ты его не знаешь. Из морпехов пришел, совсем зеленый.

Все правильно. В бою погибают и получают ранения, как правило, самые неподготовленные члены отряда…

— Сам как?

— Норм.

— А это — че?

— Зацепило немного. Ничего, ширнулся — нормально.

Б…

— Иди к Дюку. С ранеными закончит — пусть тобой займется. Ты мне нужен на ногах.

Дюк — наш медик. Причем настоящий… почти — у него семья медики, врач в третьем поколении. Он из Одессы…

Дом, который я видел только на спутниковых снимках, — теперь передо мной, с расхлестанными автоматным огнем окнами. Сербы взяли с собой крупнокалиберную винтовку Черная стрела — и подавили точки одна за другой, пуля просто проламывала стену и вместе с ней стрелка. Без этой винтовки было бы намного мрачнее.

У дверей встретил Девятку — старший лейтенант Хромов, из Ленинграда, кличка такая потому, что, вернувшись из Афгана, купил втридорога у перекупщиков «девятку», «ВАЗ-2109», причем в экспортном исполнении для Бельгии, и так и ездил на ней до сих пор. Если я вылечу из отряда или уйду на повышение — отряд примет он.

— Что там?

— П…ц, — нецензурно выругался он, — мясники конченые. На втором этаже…

— Цел?

— Да.

— Собирай людей и занимай оборону. Будут неприятности.

— Без вопросов. На дороге что?

— Собирай людей и занимай оборону, — повторил я.

— Есть.

Внутри на полу месиво из человеческой крови, растоптанных вещей, гильз… в общем, все, что и бывает при массовом и жестоком боестолкновении. Валяется оружие — до хрена его тут, трупы — их оттащили к лестнице, их пять — это только то, что я вижу. На столе Дюк занимается раненым…

— Дюк?

Он, не отвлекаясь, показал большой палец. Уже легче…

— Все компы, все носители информации собрать и в мешки! — громко отдаю очередной приказ. Терять ничего нельзя, обычный сотовый может быть бесценен.

Поднимаюсь на второй этаж. Кровь на лестнице (она, кстати, каменная), кровь на площадке, кровь в комнатах — везде кровь. Дом сложен так, что низ — из местного камня с цементом, а верх — легкий, деревянный, пуля только так прошибает.

— Кто?

— Кабан.

В большой комнате мебели совсем нет, пол застелен ковром, и на нем спальники, воняет бараниной, дерьмом, кровью. На стене — углем или краской метка — кибла, направление на Мекку. Трупы сложены в небрежный ряд у стены, все с разбитыми головами — контрольными стреляли. Крови натекло столько, что она собралась в общую лужу и медленно просачивается к двери. Тут же отдельно автоматы, сброшенные пустые магазины…

Семь человек. Спальников двенадцать. Нехреново тут устроились.

— В соседней…

Захожу в соседнюю. Тоже спальники, тоже нет мебели — только на стене распят человек. Стволом отодвигаю длинные волосы — это Юсеф. Его прибили гвоздями к стене, после чего начали медленно снимать кожу с ног. Афганцы, значит, тут афганцы. Для них это не проблема. Как-то раз, еще в первую командировку, они попытались запугать нас пленным, сделали «тюльпан»^[20]. Я не буду говорить, что мы сделали в ответ — военная прокуратура работала и работает с неотвратимостью гильотины. Но скажу одно — больше духи нас пугать не пытались. Убивали — было дело. А мы — их. Но пугать — больше не пытались. Потому что дотумкали, мы — не призывники зеленые. И меряться с нами одним местом бессмысленно. Нет ничего такого, что мы не могли бы повторить и даже творчески усовершенствовать.

Гудят мухи… гудит в голове… медный привкус крови оседает на языке. Давненько такого не видел. Интересно, а американцы, которые сюда ехали, им это как? Мозг не жмет?

Ну, ладно…

Кровь уже почти ссохлась на полу черной лужей, рядом лежит нож, возможно, тот самый, каким это сделали. Небольшой, какой-то странный — не похож на восточные ножи. Поднимаю, смотрю… да, не восточный, карманный какой-то. Интересно, кто это рукастый такой?

На улице вспыхивает перестрелка, хлопает граната — и все обрывается. Бегу туда…

Спецназовцы — сербские — столпились около одного из домов. Милош тоже там.

— Что?

— Сам глянь.

Захожу. Дом, но чердака в нашем понимании у него нет. Мощные балки — вверху, в темноте. На столе — две отрезанные головы, смотрится это как-то… до дикого обыденно — лежат отрезанные головы и лежат. Еще одного распяли. Пульса уже нет, югославская форма залита кровью. Ему медленно резали живот.

Пленные. Или похищенные.

В горле комок, а где-то внутри холодным комом шевелится ненависть. Если бы я мог, я бы отдал приказ нажать на кнопку и покончить со всем разом. Нанести ядерный удар по всем крупным мусульманским городам. И больше этой проблемы не будет.

Тут были двое. Я подхожу ближе, смотрю. Один палач — вон, перчатки на руках в засохшей крови. Расстегиваю ширинку и мочусь на него — больше я ничего «хорошего» сделать не могу. Отдать бы на корм свиньям, да свиней нет. У нас, на базе в Джелалабаде — свиньи были. Их выпускали гулять по двору, и никто из афганцев к нашей базе не приближался. Корм у свиней тоже был — всегда. Иногда одного обещания посадить в загон к свиньям хватало.

А этот живой еще, раненый, но живой. Я так подозреваю — телохранитель, личник. У джихадистов — к амиру джамаата, и к ценным специалистам, например, к опытному пулеметчику, снайперу, тому, кто обучен на «Стингере» работать — приставляют охранников, иногда не одного…

Афганец, я это вижу. Не меньше тридцати, опытный. До тридцати в Афгане еще дожить надо. Смотрит исподлобья, думаю, он понял, кто я и что его ждет.

— Ну че, с…а? — сказал я. — Мало тебе Афгана, так еще и сюда приполз?

Пленный молчал.

— Пашто поежи?

…

— Куа ап урду болте хан?^[21]

Пленный злобно смотрел на меня.

— Немой значит. Дер ши дык. Немые нам не нужны. Повесить.

Пленный заорал, дернулся, один из сербов ударил его прикладом, второй — ногой. Для душмана смерть через повешенье позорна. Если застрелить или зарезать — то он шахид и ему — рай. А если в момент смерти горло не свободно — то душа выходит через другое… отверстие и предстает перед Аллахом вся в дерьме, простите. Понятно, что в таком виде ни в какой рай не принимают.

Но я и не хочу, чтобы он попал в рай. У меня с такими свои счеты. Еще начиная с Национального примирения, которое власти честно пытались проводить. Такие вот гаврики клялись, что никогда больше, что ни грамма в рот, ни сантиметра в ж… завязали короче, а потом, под покровом ночи шли и резали. Я лично знал тех афганцев, которые искренне были за нас, которые поверили нам и погибли так, как животные под ножом мясника. Я знаю, как вырезали целые семьи. И потому суд у меня короткий и недолгий. Лучший дух — мертвый дух. Нас все равно больше, чем их. Рано или поздно их не останется. Вообще…

Фотографирую на телефон. Понятно, что никаких документов нет — у группы эвакуации их и не бывает. Потом выхожу… дело сделано… надо отходить…

И тут, почти на пределе слышимости, я слышу ритмичный такой звук… похожий на шевеление воздуха, на полет шмеля или майского жука, только еще тише. И я понимаю, что неприятности только начинаются.

— К бою! Воздух!

Кто-то уже услышал… времени в таком случае нет совсем, вертолет может нести несколько десятков ракет, пулемет и даже автоматическую пушку. Упаси бог оказаться на местности против вертолета…

Вламываюсь в дом… Бивень уже сидит, трогает повязку. Похоже, Док вкатил ему такой коктейль, что дай команду — рванет бегом.

— Воздух! Приготовиться! Смотреть, кто видит!

Те, кто был наверху, скатывается вниз.

— Бульба! Бульба, прием!

— На приеме.

— Видишь метлы?

— Подтверждаю, восемь единиц.

Сердце проваливается куда-то вниз. Восемь единиц достаточно, чтобы высадить две десантные роты.

— Уходи в застройки, если можешь!

— Принял.

— Вижу цели!

Подскакиваю к окну… едва не поскользнулся и даже не понял, что я вижу. Потом дошло — шесть десантных вертолетов типа «Дефендер» и два — типа «Ястреб». «Дефендер» несет максимум шестерых на внешних скамьях, «Ястреб» — до четырнадцати. Шестьдесят человек. Все равно очень много, если учесть то, что «Ястреб» может нести вооружение…

— Готовность! Цель воздушная, групповая.

Конечно, нет крупнокалиберного пулемета — с ним можно было бы устроить янкесам что-то типа «Черный ястреб» сбит^[22] — два. Но и с тем, что есть, мы еще повоюем…

— Огонь по целям!

Начинает работать пулемет… тут справятся, а мне надо организовывать оборону, я не знаю, что в задней части дома. Надо связаться со штабом, запросить эвакуацию под огнем. Не хочется думать, что будет, если эвакуации не будет и нам придется пробиваться к машинам…

Комната сзади — там трупов нет, но полно зеленых ящиков, ими заставлено больше половины комнаты. Прикладом расшибаю один — автоматы! Лежат в заводской смазке, я хватаю один и забрасываю себе за спину. Это для того, чтобы разведка потом могла определить, откуда дровишки по заводскому номеру. Автомат — или Болгария, или Китай.

Тут же стоит пулемет, явно уже юзанный, судя по привязанной к прикладу зеленой тряпке. Лента заправлена. Подхватываю его и бегу в следующую комнату — там выход на террасу, нависающую над очень крутым склоном. Дом стоит на холме, у самого обрыва. Как раз в этот момент над домом, грохоча пулеметами, проходит «Черный ястреб» — гребаные американцы. Падаю на колено и открываю огонь из пулемета, пытаясь удержать его в руках и одновременно попасть по хвостовому редуктору. Если его повредить, то будет «Черный ястреб» сбит, начнется неконтролируемое вращение, и вертолет упадет…

Вертолет медленно разворачивается над двумя сотнями метров пустоты под брюхом, и мне приходится убираться от ответного огня. Высаживаю ленту и бегу обратно, пока бортовой пулеметчик пытается превратить меня и заднюю часть дома в ничто.

Выскакиваю обратно под торжествующие крики:

— Одного сбили!

Понятно, что не бесплатно, Дюк занимается одним, не вижу кем.

— Аппаратура!

Мне показывают на два рюкзака рядом с трупами.

— Бульба. Бульба, это Кабан, прием.

— На приеме.

— Доложи!

— Один «двухсотый». Отступили в застройку.

— Занимай позиции, ближе к основному дому.

— Принял!

Пытаюсь посмотреть, что на улице, и становлюсь свидетелем, как сбивают еще один вертолет. Видимо, сбили его сербы, из «рушницы», как они говорят. Вертолеты высаживают десант, пулеметы с обоих бортов работают, не затыкаясь, и тут «Блек Хок»^[23], не высадив до конца десант, вдруг начинает двигаться, одновременно разворачиваясь в воздухе. Скорее всего, хвостовой винт. В таких горах — п…ц.

Добре, православцы, добре. Так мы и победить сможем.

Пуля бьет совсем рядом, и я отшатываюсь назад. Снайперы. У американцев хорошие снайперы, может, лучшие в мире.

— Снайперы! Не высовываться!

Достаю телефон, прислонившись к стене. Сейчас со связью все лучше и лучше, блин, группировка «Легенда», которая раньше работала только на целеуказание по американским ударным авианосным группировкам, теперь обеспечивает и спутниковую связь. Телефон «Легенды» размером с кирпич, но можно связаться с Москвой, даже не ставя антенну.

— Москва — центр.

— Это Кабан, три девятки, дайте двести одиннадцатого.

В КГБ, чтобы вы знали, все старшие офицеры имеют цифровые номера, их может быть ровно девятьсот девяносто девять, но обычно бывает что-то около пятисот. Двести одиннадцатый — это Михаил Ефимович. Три девятки — п…ц как срочно.

— Пароль.

— Волгоград… быстрее!

— Соединяю…

…

— Слушаю.

— Это Кабан, пароль Волгоград.

— Слушаю.

— У нас три девятки, прямо на точке.

— Что с мешком?

— Сдох мешок! — ору я. — Эвакуаторам тоже хана! А нас тут янкесы зажали! У них вертолеты.

— Понял. Попробую что-то сделать. Держись.

— А что — есть другие выходы?

— Держись. Через час наберу.

Этот час еще прожить надо…

Поднимаю глаза — и прямо на моих глазах гибнет Хохол. Был человек — и нет. Вместо головы что-то непонятное, брызжущее кровью.

— Снайперы! Убраться из вида!

Полчаса. Мы пока живы.

Снайперам тоже нужно как-то работать, они не могут стрелять, если нет целей. Мы позволили американцам, или кто там есть, перегруппироваться и подобраться вплотную к нам, но теперь перед ними стоит задача штурма. А это не простая задача, и снайперы в ее решении — плохие помощники…

Автомат под рукой. Трофейный «калаш», к нему три магазина, мы собрали все трофейное оружие и распределили меж собой. Болгарский «АКМ», и три магазина, плюс восемь плюс один в немке. Два трофейных пулемета. Ничего… мы еще поживем.

Нам еще здесь ничего — первый этаж непробиваемый. Проблемнее всего сербам и Бульбе — у них-то там такого укрытия нет…

В ушах удары сердца — медленно отсчитывают время…

Черная коробочка — как-то медленно летит через дверь…

— Вспышка!

Как мы отбились…

У нас тоже такие есть — называются «Заря». Но огни белого цвета, а британские флеши — как они их называют — черные и продолговатые.

Я лежал на лестнице, на самом верху, навалив перед собой два трупа, а что, ничего баррикада… я с Афгана небрезгливый. Кто прошел перевал Стекондав — тот брезгливость навсегда теряет. Первое, что я сделал — лицом вниз, чтобы глаза сберечь, а второе — нажал на спуск и не отпускал, пока все не высадил. Они молодцы — сняли два бронежилета, видимо, с раненых или убитых, и сделали что-то вроде легкого щита — с ним и заходили. Но тот, кто шел со щитом, получил-таки ранение, а второй несколько раз выстрелил вверх, пытаясь подавить огневую точку. Увидел тело, подумал, что все, прошел вперед к самой лестнице. Я — перезарядился, и из-за угла, не высовываясь — слил по целям еще один магазин. Убил одного и тяжело ранил другого, штурм захлебнулся. Еще один проскочил в комнату, там двери нет — завеса бамбуковая, но тут его снесли очухавшиеся Бык и Дэн. Благо у Дэна трофейный пулемет был…

Потом наружу еще и гранату выкинули…

Так, в качестве пламенного привета.

— Все целы?!

В ответ — очереди, уже в задней части дома…

Хрен вам, прошел в комнату — примерно по звукам слышно где — и с колена веером из «АК» — пусть горя хапнут. Пол — он пол и есть, но «АКМ» пробивает даже такое. Еще несколько выстрелов, взрыв гранаты — и тишина…

Бросил «АКМ» — патронов все равно нет, с «немкой» спустился вниз, с пол-лестницы спрыгнул прямо на трупы. А чего — и не шумно. И мягко. Один у самой лестницы, двое у двери, третий — в соседней комнате — вон, ноги видны.

Показал — прикрой. Бык выдвинулся на угол.

За ноги оттащил «трофея» туда, где безопаснее всего. Трофей — метр девяносто, не меньше, здоровый бык. Мертвый — к гадалке не ходи, в него штук пятнадцать попало.

Современная разгрузка, шлем, торчат магазины «акаэмовские». А вот автомат знакомый… мы такой в Балашихе изучали. И прицел на нем — ЭОТЕК с лупой, наверное, за свои купил.

Поляк, с…а.

После того как ОВД приказал долго жить — разные страны бывшего соцлагеря зажили своей, полной и содержательной жизнью. Венгры и болгары в основном ориентировались на нас. Чехи и ГДР — на ФРГ, но вовсю торговали с нами, потому что лучше рынка сбыта, чем СССР, для чешских товаров нет. Чешские товары по качеству почти что немецкие, но дешевле, иногда в разы. А вот румыны и поляки, гады, стали подносить хвосты американцам. Мрази конченые.

Этот — поляк, к гадалке не ходи. Во-первых, оружие и вся снаряга польские. Во-вторых, если это не хорваты, то точно поляки. JW GROM, группа оперативно-маневренного реагирования Войска Польского. Восточноевропейский 22SAS, единственные, кто тренируется наравне с НАТО и работает вместе с НАТО. Поляки продались задорого. В восемьдесят девятом у них был долг тридцать миллиардов долларов, его весь списали и дали в долг еще пятьдесят миллиардов. Но все равно — гниды…

Забрал магазины, их пять штук целых оказалось. Автомат, чтобы проверить, я пару раз выстрелил в дверной проем. Работает…

— Э, панове! — заорал я на пределе своих легких. — Ще Польска не сгнила?!^[24]

В ответ раздался выстрел, пуля не менее чем триста тридцать восьмого калибра пробила окно в соседней комнате, выломала косяк, пролетела не так и далеко от моей головы

Точно, они. GROM прикрывает миротворческий контингент, работают по ротации. Интересно… американцев вбили, теперь вот — поляков. Что дальше? Англичане пожалуют? Немцы? Интернациональный долг выполнять…

Еще через полчаса позвонил Янкель. Все это время было относительно тихо… это только в фильмах и компьютерных играх враги лезут напролом, не считаясь. В реале, если у тебя выгодная позиция, то и сиди на ней, пока боеприпасов и жратвы хватает, или пока эвакуационная «вертушка» прилетит. А если ты атакуешь, то такой вот облом заставит сильно задуматься насчет дальнейших действий. Жизнь — она одна…

В задних комнатах склеили ласты еще трое. Итого — минус семь. Как минимум десятая часть живой силы противника полегла самым бесславным образом. Плюс — сколько-то они потеряли в двух вертолетах, сколько-то привалили до этого. В общем, едва ли не уполовинили. Слабоваты пшеки против «Каскада», слабоваты…

Телефон…

— Саша, слушаешь?

Вообще, употреблять имена при обмене не только бестактно, но и нарушает правила секретности обмена. Но раз Михаил Ефимович это делает — значит, припекает конкретно.

— Плюс.

— Мешок транспортабелен?

Мешок на сленге может означать все, что угодно, от заложника до груза. У десантников есть термин «Ваня» — так называют мешок, который сбрасывают перед десантированием, чтобы определить силу и направление ветра.

— Плюс. Относительно.

— Его надо забрать. Вместе со всем что с ним и на нем. Ты понял?

— Плюс.

Забрать-то не проблема. Вопрос — куда…

— Транспорт будет через сорок минут, понял?

— Плюс. Тип транспорта?

— Воздушный. Опознание — красный.

— Принял, красный.

— Держись. Удачи.

— Плюс.

Сбросил, показал на пальцах — сорок минут. Бык и Дэн заулыбались — когда за тобой летят, это и кошке приятно…

Сколько в магазине трофейного автомата, я не знаю. Проблему решил радикально. Поднял автомат — и высадил все, что есть, в том направлении, откуда мне послал гостинец польский снайпер, через бамбуковую занавесочку. Сбросил, присоединил новый — «Берилл» это переделанный «АК», а «АК» он и есть «АК». Он тоже пальнул, но опять не попал…

Вертолеты появились. Как и было обещано, через сорок минут…

Два «Ка-27» и один «Ка-29», штурмовой. Короткие, кургузые, со страшной огневой мощью — они изначально разрабатывались для морской пехоты, и у них для зачистки плацдармов в носу тридцатимиллиметровая пушка. Плюс скороподъемность, плюс нет длинного и уязвимого хвоста, плюс один люк вместо двух, плюс радиус действия в полтора раза больше, чем у «Ми-17». Скорее всего, это спасательная группа с «Варяга», болтающегося сейчас в Средиземном море и присматривающего за американским Шестым флотом. Сам по себе факт, что подключили моряков — тот, кто в теме, знает, как даются межведомственные согласования — говорил о том, что в Москве кому-то припекло конкретно…

«Ка-29», у которого на вооружении были управляемые ракеты, отработал по обозначенным целям. Не знаю, что подумали поляки, но те, кто уцелел, вряд ли высунутся. Зато придется высунуться нам…

Разобрали груз. Кому компьютеры, кому — увы, тела. В новом рюкзаке — рама отдельно, мешок отдельно, и если снять мешок, то в раме можно нести все что угодно — байдарку, вязанку дров, связку «РПГ» или «ПЗРК», пару вьюков «Шмелей», труп. Пришлось грузить сначала Юсефа, забрать которого приказала Москва, затем — тело Хохла. Юсефа, чтобы ничего не потерять, положили в спальник, застегнули, а поверх еще обмотали широким скотчем. На всякий случай…

Вертолеты грохотали где-то вверху. Мы были готовы двигаться…

— Прикрою… — я хлопнул по плечу Дэна, который оставил пулемет и нес на спине своего друга Хохла. Все правильно. Из боя возвращаются все — и не важно, в каком виде. Хоть по частям, но все…

Я поднялся наверх. Бросили дым, весь, какой есть. Я засветился в окне — реакции нет. Если этот снайпер и не свалил до сих пор, то вряд ли будет рисковать. С тремя вертолетами над головой…

Внизу, через дым протрусили мои. Вертолет прикрытия описывал круги, простреливая пулеметом горные склоны — так, во избежание. Интересно, что будет за американцев? Это только в книжках медали вешают, а в реале за это всю душу вынут. Международные осложнения, тыры-пыры. Проблемы никому не нужны…

Поляки. Спор славян между собою, мать твою. Дорого продались? Не соображаете, что американцы, если им припрет — вас стратят всех до единого. Это мы о союзниках пеклись. А у американцев союзников не было и нет. Надо — они всю Европу под молотки пустят.

— Кабану — Дэн.

— На приеме.

— Мы у метл, дошли…

— Понял. Иду.

Пора и мне, как говорится, честь знать. Не обессудьте…

Открыл настежь окно, обе рамки, начал выбираться, намереваясь спрыгнуть вниз и бежать — и тут в меня попала пуля…

Пришел в себя быстро… почти сразу. Меня тащили… кто-то тащил мой мешок, кто-то — меня, а вертолет висел над башкой и посылал куда-то короткие, рыкающие очереди…

— Цел… цел… цел…

Я попытался понять… вроде нигде не болит особо. Руки — ноги…

Попытался встать, но меня так и дотащили до «вертушки», запихнули внутрь. Места не было ни хрена — «Ка-29» вообще очень тесный вертолет, темнее «Ми-8». Рядом пулеметчик морской пехоты в старом, белом, омоновском шлеме^[25], пулемет на турели, рядом. В салоне темно… сидишь вот так и думаешь, сейчас одного гранатометчика пропустить — и гореть нам погребальным костром всем вместе…

Заскочил Моль, замахал руками — пошел, пошел, пошел! Я хотел спросить, всех ли забрали, но не доорался… грохот страшный. Потом вертолет тяжело оторвался от земли и пошел вверх, пулеметчик перекрыл люк турелью, дал длинную очередь вниз.

Неужели ушли…

— Кабан… ты как… — прочел я по губам.

— Норм…

А уже чувствую, что не норм… сердце колотится как сумасшедшее. Потом и вовсе отрубился… помню, как с меня разгрузку сдирали, а дальше — не помню уже ничего…

Примечания

17

Приборы бесшумной стрельбы.

18

Глубокая модернизация FN MAG, произведен в единичных экземплярах, первоначально предполагалось производство для армии Франции.

19

Универсальная платежная сетка для армии США, часто используется для других целей, — например, в приказах ей обозначают, кто допущен к информации, а кто нет.

20

Красный «тюльпан» — человека (чаще всего призывника) привязывают или прибивают к столбу, руками вверх, снимают кожу с живота и спины и заворачивают ее вверх, закрывая лицо. И оставляют так — чаще всего на пути движения колонн. Иногда таких вот «тюльпанов» находили еще живыми. Контрактники — в СССР в рамках военной реформы было введено ограниченное комплектование по контракту. Спецназ был контрактным целиком.

21

Говоришь на пушту?(пашту) Говоришь на урду? (урду)

22

«Черный ястреб сбит» — военный фильм про операцию в Сомали в 1993 году, закончившуюся для американцев провалом.

23

«Блек Хок» — реально производится в Польше.

24

Ще Польска не сгинела — начальные слова марша Домбровского, польского гимна.

25

Первые серьезно бронированные шлемы делали для ВВ и ОМОНа почему-то белыми. Часть из них потом попала в армию и на флот и так там и осталась.