© Афанасьев А., 2014
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Багдад, Ирак
Центральный вокзал
14 мая
— Сань, а Сань…
Да что же это такое…
— Саня!
Это уже слишком. В ответ на невежливый толчок в бок я, не открывая глаз, провожу ответный удар. И попадаю — по локтю. Болезненное место, нечего сказать. Даже для такого битюга здорового, как Вован. Ментовка хренова…
— Чо?
— Через плечо! Хватит дрыхнуть, подъезжаем!
— Да пошел ты…
Черт… Вован, кажется, обиделся. Он вообще не слишком-то обидчивый — бывший полицейский, ОМОН из Москвы. Битый, оплеванный, познавший народный гнев в полной мере — после выборов такое творилось, что мама не горюй, в общем. Сюда и сбежал. Но отходит быстро. Человек он простой…
Смотрю на часы. И в самом деле, пора. Я просто ночь почти не спал — оттого злой. Но так-то я добрый. Когда сплю. А если не выспался…
Пока продираемся по пробкам Насер-стрит. Наверное, надо представиться, раз уж мы разговариваем. Зовут меня Саня, Александр то есть, а фамилия… Ну, Иванов, скажем. Или Петров. Или Сидоров. Во всяком случае, не Рабинович, это точно. Сионист Пидоров, блин. В общем — выбирайте на свой вкус. В Багдаде я уже третий год, по длительному контракту. Продлюсь, наверное. Тем более что выбора у меня особого и нет — как командование порекомендует, так и надо делать. Приказов у нас нет, есть рекомендации, но соблюдаются они почище приказов. К тому же я давно уже вне официальной системы — забил на все большой и толстый, написал рапорт. Здесь я вроде советника. Числюсь при службе безопасности «Роснефти», это официально, там же официалку получаю. По меркам России прилично, по меркам наемников пятнадцатилетней давности, которые по две штуки грина в день заколачивали, — смех сквозь слезы. Но у меня еще жалованье от местного Министерства нефти, где я числюсь охранником и обеспечиваю безопасности нефтедобычи. Ну, и потихоньку банчим тут…
В машине нас четверо. Национальный состав крайне пестрый, религиозный тоже будь здоров. Ваш покорный слуга — русский, родом из дальнего Подмосковья, но с примесью польской крови — по отцу. Православный христианин, не слишком верующий, но когда война, неверующих нет. Вован, точнее — Вован Вованыч. Его и в самом деле так звать, но он обижается, поэтому — Вован. Без излишних ассоциаций с политическим привкусом. Серьезный парень, силовик, с армейской подготовкой, в то время как я — аналитик, увлекающийся IPSC[1]. В девятнадцать лет брал дворец Дудаева. Срочку оттарабанил в ОДОН, для непосвященных — дивизия Дзержинского. Потом по командировкам помотался. Теперь за ум взялся — под сороковник, а ни кола ни двора. Точнее, кол-то есть — двушка в не самом лучшем районе Солнцево для семьи с двумя детьми… Вот завербовался сюда, второй год уже. Приставлен ко мне вроде как в качестве силового прикрытия, тем более что на ответственные реализации я лично выхожу. Местным пока мало что можно доверить, напортачат. Простые слишком. И американцы простые. Научить некому было.
Спереди, на переднем пассажирском, сидит Рышард — мы его Рич зовем. Опыта — дай бог каждому: он в Форте Брэгг тренировался, с отрядом Дельта, а потом в тактической группе Белый Орел три командировки оттарабанил. Вернулся — нервы ни к черту, здоровье тоже. Сразу, как вернулись польские жолнеры на Родину, их буквально травить стали, какие-то расследования начались… Впрочем, поляки всегда с прибабахом были на эту тему. Вляпался в неприятную историю, ему сослуживцы успели сообщить, что надо сматывать удочки. Подался в наемники, так оказался в Ираке, специалистом по личной охране. Здесь тоже влип в историю, но выпутался — договорился с местными мухоморами. Теперь он вроде как местную орду тренирует…
За рулем Али. Наш водила, доставала всего на свете. Он же добывает нехитрую информацию о настроении улицы. Машина — таксишка, довольно новая — его, и лицензия у него есть. И то и другое получено по моему совету, он притащил откуда-то из провинции дальнего родственника. Машина числится как оперативная, когда она не нужна — на ней работает этот родственник, сильно на Али похожий. Машина в городе примелькавшаяся. Хотя Багдад — город большой, но все, кому что-то нужно знать, — те знают. Он мусульманин, шиит, за это у него отцу голову отрезали. Поклялся мстить.
Мы в самом центре Багдада. Новой нефтяной столицы скорее всего. Сауды все изворачиваются, врут про запасы, но добыча падает и падает. А у иракцев — пятнадцать лет добычи не было никакой, блокада, да и разведки как таковой тоже давным-давно не было. Так что нефти тут надолго хватит. Как и работы нам…
Центральный вокзал Багдада. Здесь парковаться нельзя, но рядом — Северный автовокзал, где и припаркуемся. На Дамаскус уже не проехать — такое столпотворение машин. В отличие от многих других стран Востока, диктатор Саддам организовал приличное железнодорожное сообщение — по всей стране проложены рельсы. Ну и сейчас работы ведутся. В той же Саудовской Аравии железных дорог нет. Сам вокзал похож на среднеазиатский храм, благодаря массивному куполу лазурно-голубого цвета. Но построен он по советскому проекту: буквой П с колоннами на входе. Справа от вокзала — памятник в виде паровоза, старого. Наш паровоз тело Ленина привез, а этот чего привез — не могу знать. В раскаленном воздухе — а жара для выходца из средней полосы России дикая — вяло трепыхаются флажки на флагштоках. Приметы нового времени — ти-уоллсы, это готовые бетонные заграждения, буквой Т, мне примерно по пояс, и автоматчики-красноберетчики. Кого пускают так, а кого за денежку малую. Впрочем, обычная проблема.
— Извините, рафик Алекс, дальше не проеду… — извиняющимся тоном говорит Али. — Совсем места нет…
Места и в самом деле нет — перед площадью все забито. У таксистов подпольный профсоюз. Кто полезет не на свое место — изобьют, машину угонят или подожгут. По жаре пробираться не хочется, но делать нечего…
— О’кей, паркуйся…
Али втискивает машину на импровизированную стоянку, кажется, кого-то задев.
Встали…
— Готовы? — спрашиваю.
Невнятное сопение Вована, сдавленное «Пся крев» Рича — у него сегодня особая миссия. Нам надо пронести на вокзал оружие, и кроме того — сделать что-то, чтобы смахивать на отъезжающих. А трое мужиков — не дело. Хотя бы одна женщина должна быть. Поэтому мы вдвоем с Вованом и решили, что Джамилей будет у нас Рич. Мне как-то не по чину, я все-таки старший офицер группы, из Вована… Ну, скажем так, даже если Вован наденет никаб — это правильное название того, что мы называем «паранджа», посмотрев «Белое солнце пустыни», — в общем, все равно это будет подозрительно. Так что двумя голосами против одного мы одержали предварительную, но очень важную победу. Никаб у нас глухой, так что наша Джамиля получается замужняя, соблюдающая традиции мусульманка. На вокзале она будет стоять молча и караулить чемоданы. В чемоданах ни мало ни много — два автомата и разобранная снайперская винтовка. Иначе их не пронести…
Выходим из машины. Я показываю Вовану — достаешь чемоданы и идешь за нами третьим. Вроде как телохранитель.
— Сделай лицо попроще, — шепчу я ему по-русски.
Пробираемся мимо машин — такси и прочих. Они припаркованы вне зоны безопасности, отделенной ти-уоллсами, дабы не допустить, чтобы заминированную машину поставили у самого вокзала. Если здесь припаркуют — тоже легко не отделаемся, но на то и мы здесь, чтобы не было такого. На автовокзале народ штурмует автобусы — основное средство междугородного сообщения здесь. Рядом с автостоянкой шебуршит местный люд — и взрослые и пацаны. Таксисты, которых в городе все еще слишком много, ищут себе пассажиров. Пацаны продают все что угодно — от лепешки с мясом до свежей девочки без сифилиса. Могут и карман обчистить, только потеряй бдительность. Я иду неторопливо, смотрю по сторонам. Сзади безмолвно скользит Джамиля, и, тяжело сопя от жары, таща чемоданы, топает Вован…
На полпути достаю телефон, делаю прозвон. Ловит плохо, но ловит. А вот в самом вокзале ловить ни хрена не будет, работает всеволновое подавление, чтобы не было радиоуправляемого подрыва. В Багдаде таких мест немало, именно поэтому все больше и больше на улицах старомодных телефонных кабин, питающихся местными медяками. Ростелеком ставит — нашли какой-то завод в глубинке России, они еще линию по производству старых добрых общественных телефонов не успели в металлолом сдать. Теперь завод работает на полную мощность по «связанному контракту» — нефть в обмен на товары. И что удивительно — местные на телефонах всякую ерунду, как и у нас, пишут, а вот трубки — не отрывают. Вот и думай, кто цивилизованнее…
Немного притормаживаем. Жарко все-таки, как ни крути. И это мне жарко, а что там Джамиля в глухом черном никабе чувствует — я не представляю…
Навстречу мне, от вокзала, продвигается вальяжный араб лет пятидесяти с седой бородой «на грани» — то есть такой длины, чтобы захватить рукой, красиво, в парикмахерской, постриженной, а не торчащей во все стороны, как у персонажа произведений Дж. Р.Р. Толкиена. Это Салим, один из местных авторитетов, ему тут кормежка на вокзале принадлежит. Конкурентов задержали и объяснили, что торговать на вокзале не следует. Еще он шиит, так что ему можно доверять…
— Салам алейкум, рафик!
— Салам алейкум, эфенди Салим…
Несмотря на то что мы, несомненно, выше их — ко всем надо обращаться с уважением. Здесь и так слишком много врагов, чтобы плодить себе новых. А завести себе врага тут проще простого — например, не зная человека, насколько он соблюдающий, лучше не интересоваться его женой. Вообще даже не спрашивать, как она. Детьми — можно.
— Как дела, как здоровье, как дети?
— Хвала Аллаху, рафик Искандер, все хорошо. Торговля идет потихонечку, покушать хватает…
Салим, несмотря на арабское имя, имеет в своих жилах большую толику армянской крови. А рафик Искандер — это мой оперативный псевдоним. Имя, кстати, у меня уважаемое, не раз арабы говорили. Необычное здесь — но уважаемое. Как у Александра Македонского.
— Есть кто-то?
— Двое вертятся в зале…
— С оружием?
— Если только легким. Нет клади.
Вокзал охраняется со всех сторон, но люди с оружием в зале вполне могут быть. Мы же собираемся пронести…
— Заснял?
— Да.
Салим дает мне свой мобильный, через блютус я скачиваю к себе снимки и тут же по электронной почте посылаю их на телефоны Вована и Рича, то есть Джамили. Когда будет возможность — посмотрят. В ларьках Салима стоит скрытая система наблюдения, чтобы не воровали товар, веб-камеры. Однако через шнур их можно подключить к мобиле и скачать нужную инфу, а сложная компьютерная система распознания лиц автоматически создает нечто вроде установочных фотопортретов и предупреждает об опасности, сравнивая полученные изображения с фото из списков особой опасности.
— Рахмат, друг.
— Да не за что, рафик, всегда рад…
Если кто это и видел — особых выводов не сделает.
— Который? — задаю я последний вопрос.
— Вон там. У статуи сидит…
Ага, ясно. Это-то мне и нужно.
— Рахмат, друг. Дай тебе Аллах здоровья…
Оставив Джамилю на попечение Вована у сохранившегося фонаря уличного освещения, который, кажется, даже светить может, я пробираюсь в направлении, указанном мной Салимом, стараясь не попасть под отъезжающую машину и не лишиться в толчее денег и оружия. Там стоит постамент, раньше статуя Саддама была, а теперь пусто. Зато тут нищих полно, милостыню просят…
Выбрав нужного — он сидит отдельно, да еще и в черных очках, — протягиваю ему купюру в пятьсот новых динаров. Нищий старик принимает ее обеими руками — типично арабский жест, показывающий, что дар столь весом, что его можно удержать лишь таким образом.
— Да спасет вас Аллах, эфенди, да укажет он вам правильный путь… — Нищий понижает голос и добавляет: — Пост крайний справа, там пройдешь. Сколько вас?
— Трое. Жена и телохранитель.
Заплатил я вдвое больше обычного, но, наверное, жена и телохранитель сойдут и за полчеловека, так что все верно.
— И багаж.
Старик делает нетерпеливое движение рукой — пройдешь, мол.
— Аллах вам в помощь, уважаемый…
Мухоморы на пропускных пунктах на подступах к вокзалу шмонают отправляющихся на предмет оружия и взрывчатки — и то и другое в поездах и на вокзале находиться не должно. Красные береты — гордость воссозданных служб безопасности. Усатые молодцы, крепкие. Красные береты, точнее малиновые, как в старые времена в советских ВДВ — им не сразу дали голубые. Потому и мухоморы. Современное снаряжение, автоматические винтовки BREN 805. На крыше вокзала видны прикрывающие их снайперские пары — даже если террорист каким-то образом прорвется через оцепление, до здания он не добежит. Проблема в том, что кому надо — тот беспрепятственно проходит. Путем, описанным выше.
Мы покорно отстаиваем очередь — не слишком длинную, но на жаре это конкретная жесть. Офицер проверяет мои документы, документы на супругу. Телохранитель сам подает карточку, выданную полицией. Лицо его бесстрастно, как у индейского вождя. Просит поставить багаж на столик, проводит вокруг него ручным сканером. Выключенным.
Аллах Акбар.
— Проходите. Счастливого пути…
Вот тут все так и идет…
Внутри архитектура вокзала чем-то напоминает московские аналоги с их высоченными потолками — наверное, наши строители строили, хотя и не знаю точно. Народу прилично, работают на всю мощь кондиционеры. Потому все и предпочитают ждать поезд здесь, с удобствами. Несколько униформированных постов мухоморов, и еще больше — скрытых, наблюдают за порядком и общей безопасностью. Вокзалы, как и аэропорты, — объекты повышенной опасности, прикрывают их серьезно…
Каждый из нас знает, что делать. Не раз здесь работали.
— Я в туалет…
Я убеждаюсь, что Джамиля остается рядом с чемоданами, и протискиваюсь к кассам, осматриваясь по сторонам.
Билетов конечно же нет. Но мне они и не нужны, мы не отъезжаем, мы — встречаем…
Чего же мы тут делаем. О’кей, расскажу. Хоть это и совсекретно, но, судя по табло со временем прибытия поезда через сорок одну минуту, секретность не будет иметь никакого значения.
Началось все с того, что год назад во время блестящей спецоперации в суннитском районе Багдада разгромили исламский комитет, ликвидировали военного амира Аль-Каиды в Ираке и прихватили кое-какую информацию. Сразу же после операции захвата, ради обеспечения секретности выполнявшейся русскими и потому ставшей для местных джихадистов полной неожиданностью, специальная полиция, отряды Мухабаррата, обрушились на город, реализуя «по горячему» полученную информацию. Так взяли еще человек триста — кого ни за что, кого за что, а кого — очень даже за что. Фильтры тогда два дня без передыху работали, устанавливая людей.
В числе прочих попался один упырек из идейных. Инфа на него была, хотя и староватая. Суннит по вероисповеданию, ребенком он воевал против американцев. Потом американцы ушли, сражаться стало не с кем — бедствовал, перебивался поденщиком. Потом не было ни гроша, да вдруг алтын. В Сирии началась гражданская война, иракских ваххабитов там полно было, особенно поначалу — он пошел туда, встал на джихад. Умудрился не погибнуть. Как вахов погромили, отступил в Иорданию, там были лагеря подготовки. В Иордании полно палестинских лагерей — а теперь подавай еще и ваххабитские. Потом король Абдалла Второй решил, что с него достаточно, и после нескольких инцидентов со стрельбой приказал вахам убираться. Упырек помотался по странам Магриба, был к чему-то причастен в Сирии. Потом вернулся на родину, зажил вроде честно и порядочно. Но при этом его имя оказалось в списках джамаата, которые удалось перехватить. А в Абу-Грейбе он встретил рафика Рашида, тогда еще старшего майора. И рафик Рашид сильно тому обрадовался, потому что он воевал в Сирии на стороне правительственных войск Асада и опознал того упырька. Его, естественно, сильно избили и бросили в Абу-Грейб, где начали требовать показания о том, как он Родину продавал. Для стимула периодически пытали утоплением — как американцы научили. Но урод был идейным и гордо молчал. А если что и говорил, так сплошную нецензурщину. Рафику Рашиду это надоело, и он попросил меня оказать практическую помощь службам безопасности. Потому что чуял — за этим скотом что-то есть — и отпускать не хотел.
Ну, приехали мы в Абу-Грейб, я присел напротив этого ваххабитского упырька и в полчаса объяснил ему политику партии и правительства. Что хорошо не будет, а будет очень хреново. Если он прямо сейчас не расколется — я его бить не буду. А тупо выпущу. После чего реализую ту оперативную инфу, которая у меня имеется, — оптом. И у местного ваххабитского подполья закономерно возникнет предположение, что их кто-то сдал. Кто? Догадайтесь с первого раза. А нравы здесь суровые, за предательство могут всю семью вырезать.
Вариант второй — ты, родное сердце, пишешь мне чистосердечное признание обо всех совершенных тобою злодеяниях и расписку в том, что больше такого не будешь делать. При этом будешь своевременно информировать меня, если кто паче чаяния чего недоброго задумает. А чтобы убедительнее было — мы еще с тобой и постолуемся под водочку да на камеру. После чего я перевожу тебя на обычный строгий режим и допускаю к тебе родных, чтобы ты смог их попросить собрать деньги на взятку. Соберут они деньги — выйдешь на свободу с нечистой совестью. И с памятью о расписочке, мне в приступе раскаяния данной. Которую я, несомненно, пущу в ход, если ты, козлина, меня бортануть задумаешь. Ну, чего? Хоп?[2]
Упырек два дня играл в Зою Космодемьянскую на допросе, а потом бросил это дело и деятельно раскаялся. Написал на несколько страниц чистосердечное признание. Оказалось, что он, помимо Сирии, отметился в Тунисе, в Мали, в Ливии, а здесь был кем-то вроде спящего агента. Спящего весьма относительно — Аль-Каида вести агентурную работу умела очень хреново. Спящего агента надо вообще отключать от Сети, уничтожать почти всю инфу на него, а ему просто велели сидеть, не высовываясь, но иногда использовали в качестве передаточного звена. На этом-то он и прокололся — хоть и курьер, а все равно в Абу-Грейб замели. Еще он слил немало инфы на тех, кого видел и знал по своим долгим скитаниям по пути Аллаха в самых разных странах. Получилась довольно толстая стопка листов, которую мы размножили, но не ввели в компьютер — американцы сильно навострились перехватывать компьютерные данные, а вот досье из картотеки не прочтешь со спутника никак. Дальше мы посидели с задержанным за столом, сфотографировались a trios[3] — если меня местные джихадисты еще не слишком знают, то рафик Рашид еще с сирийских времен приговорен к смерти исламской шурой. После чего я, как и обещал, устроил перевод задержанного на строгий режим, разрешил посещения и посоветовал, что если он хочет быть нам полезным, то после освобождения должен явиться к тому, кто амиром будет, и сказать, что хочешь отомстить за то, что тебя пытали в тюрьме. Кипит мой разум возмущенный и все такое. И, естественно, не забывать о нас и наших теплых и дружеских отношениях.
Упырек сделал все, как договорились: ему собрали денег на взятку, и он вышел на свободу. Новый амир, родом из Иордании, отказался направить упырька на переподготовку, но сказал, что дела ему найдутся и в Багдаде. На последовавшей вскоре после этого агентурной встрече я посоветовал ему то же, что и другим агентам. Не активничать, но внимательно прислушиваться к тому, что говорят. Качать инфу, не вступая в разговоры, тем более ничего не выспрашивая. А просто прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Если инфа известна одному тебе — сделай так, чтобы она была известна еще нескольким людям и подозрение не падало на тебя одного. И помни — при необходимости мы прикроем, арестуем, изымем кого надо — просто сообщи вовремя. После этого он стал довольно ценным агентом, по его данным я только навскидку припоминаю шесть удачных реализаций.
И вот на днях упырек сообщил новость — на тайном совещании в Дохе, столице Катара, было принято решение активизировать подрывную работу в Ираке, причем именно с целью дискредитировать и сорвать сотрудничество России и арабских стран в создании пояса безопасности, отрывающего афгано-пакистанскую зону нестабильности от всего остального Востока. Шейхи скинулись на благое дело деньгами, сумма получилась солидная. В Дубае ее перекинули в ювелирное золото и ювелирные алмазы от одного до пяти карат, самые ходовые. Переводы по нынешним временам опасны, ювелирка — самое то, тем более что Дубай — один из мировых центров торговли золотом, а в Ираке золото быстро разойдется по ювелирам. Первый курьер должен был прибыть сегодня на железнодорожный вокзал Багдада, где мы его и встретим.
И задержим? Боже упаси. За поездом — на железной дороге менее жесткий контроль, чем в аэропортах, — установлена двойная слежка: два оперативника в вагоне плюс непрерывно висящий над ним беспилотник. Задерживать мы курьера не будем — просто посмотрим на него, проконтролируем встречу и подстрахуем беспилотник. При одном только наблюдении с воздуха цель легко потерять в толпе. Если его встретят — мы не пропустим этого. Если нет — мы просто увидим курьера в лицо и запомним. Дело в том, что у нас до сих пор нет его нормальной фотографии, есть только словесное описание и цифровой портрет, на который можно полагаться только в крайнем случае. В том числе и поэтому здесь одновременно двое — я и Рич. Я — как оперативник. Рич — как представитель силовиков. Обязательно должен быть кто-то, кто видел объект в лицо…
Билетов нет, но иншалла, доедем.
Возвращаюсь к моей ненаглядной Джамиле. Она героически стоит и караулит чемоданы, ожидая вестей.
— Билетов нет.
Рич говорит что-то непонятное на арабском. На всякий случай замахиваюсь на него:
— Молчи, женщина!
Достаю телефон… Черт, блокировка. Все забываю. Не позвонить, три раза черт…
Смотрю на часы, и в этот момент из туалета типа сортир возвращается Вован Вованыч. Репа встревоженная.
— Что?
— Вахи там.
Мда…
— Вов, будь проще, а? Баба-яга в тылу врага прямо. Теперь докладывай по делу — что там за вахи.
— Не помню фамилию. Но один в один фоторобот, который у нас на входе висит. И еще один там с ним тусуется.
— Ага…
В моем смартфоне, который сейчас отключен, не только полная база разыскиваемых, но и минимальная программка, которая позволяет, щелкнув человечка на обычную, встроенную в смартфон камеру, создать математическую модель его внешности и провести грубый поиск по базе, дабы отсеять неподходящие варианты и сократить число возможных до нескольких десятков. Или даже до нескольких штук, если повезет. Вот только если Вован прав — щелкать себя они не позволят. Не та обстановка, так сказать. Да и в туалете пастись — совсем не дело, тем более перед встречей.
Так… Что делать?
— Вован, стой у вещей, как привязанный. Рич, сходи, купи что-нибудь. Только не спались. Смотри по сторонам…
Черт… Нервы, нервы. Успокоиться. Сам, поди, тоже, как баба-яга в тылу врага. Обычно, когда человек чувствует себя не в своей тарелке, со стороны это заметно и настораживает. К неуверенному человеку легче подойти, к чему-то прицепиться. А такой хоккей… Нет, такой хоккей нам не нужен.
Протискиваясь сквозь толпу, вдруг замечаю направленный на меня взгляд — прямой, как лазерный луч, и едва успеваю отвести глаза в сторону. Не задержать, не «законтачить» — это как два провода соединить, если законтачил.
Спокойно… На второй заход. Так, остановись… Ага.
Один из ларьков. Здесь продают шаверму, это как раз Салима заведение. Покупаю… Здесь удивительно вкусно и дешево кормят на улице. Если не отравят, ведь иногда воду для приготовления пищи черпают прямо из Тигра. Но та же шаурма в пересчете на московские деньги выходит дешевле раза в полтора, и при этом вкусная…
Спокойно. Взгляд на часы… Так, сейчас. Через плечо, чуть вверх. Есть. Снял. Запомнил.
Знакомая рожа. Радикальный суннит, участник студенческих беспорядков, один из самых активных. Я его узнаю, потому что по нему велась активная разработка, но заставили свернуть, отец — депутат парламента. Но все равно — что этот черт тут делает?
Спокойно. Еще спокойнее.
У моего телефона — не криптофона, другого — есть одна особенность. У него есть объектив не только сзади, на спинке, как у всех, но и на боку. Это позволяет говорить по телефону или делать вид, что говоришь, и одновременно снимать. Правда, тут не ловит, но я могу и не знать об этом, верно?
Достаю телефон, натыкиваю номер. Подношу трубку к уху и в пулеметном темпе делаю снимки, поворачиваясь. Потом смотрю на телефон так, как будто он меня предал, говорю подходящее случаю нецензурное слово и прячу аппарат обратно в карман.
Возвращаюсь. Все уже там, я последний.
— Ну?
— Чисто, — говорит Рич. — Ноль.
Я достаю телефон из кармана.
— Вован, задание. В темпе вальса на улицу, откуда можно дозвониться. Проверишь последние снимки. У двери тусуется молодой, курчавый. Ни усов, ни бороды, светлая бейсболка. Проходил по мятежу в университете.
— Понял.
— Отправь, пусть пробьют по базе. Меня интересует последняя информация.
— Понял.
Слово «есть» Вован говорить почти отучился. Можно вышибить человека из армии, но нельзя вышибить армию из человека.
Я даю телефон.
— Давай. Отзвонишь — и назад. Основная точка сбора — первая платформа, самое начало. Запасная здесь.
Вован делает шаг и останавливается:
— Не пустят назад.
— Брат, ну что как маленький. Дашь на лапу, скажешь — эфенди что-то забыл. Ключи, там, пока не уехал. Пустят как миленькие.
Конечно, в словах Вована есть правда — с его ростом и явно неарабской внешностью проблемы могут быть. Но кто не рискует, тот спивается.
Вован двинулся.
— Пора и нам. Давай на платформу. Здесь отираться нельзя…
Платформа Багдадского центрального вокзала совсем не соответствует величественности вокзального комплекса. И близко нет масштабности Казанского, например, вокзала с громадным куполом. Нормальных навесов нет, все под солнцем — и это при удушающей жаре. Перроны низенькие, у самой земли — даже нормальные поставить не смогли, хотя бы как у нас на станциях для электричек…
Смотрю на время — почти пора. Кашляет громкоговоритель, в раскаленном, совсем не майском воздухе звук плывет медленно. И тут появляется крайне дурное чувство взгляда на спине — оно не раз спасало меня от неприятностей.
Перемещаюсь так, чтобы за спиной была колонна. Потом и вовсе иду к моей ненаглядной Джамиле…
— Жарко?
— Сам бы так постоял…
Понижаю голос, говорю по-русски:
— Посмотри сзади…
Рич чуть смещается. Никаб дает преимущество — очень сложно понять, куда смотрит женщина, облаченная в него.
— Нет, — негромко говорит он по-русски.
Значит, ничего не видит. Но чуйка недобрая.
Вскрываю бутылку, как и положено, по местным понятиям, — первым утоляю жажду сам, остатки отдаю любимой супруге.
— Идет.
Да, идет. Где-то там, на путях, со сдержанной мощью звучит ревун тепловоза. Багдад — Басра, пассажирский скорый, прибывает на первый путь. Как говорят у летчиков — время принятия решения…
— Работаем…
Мы снова расходимся. Я встаю на прежнее место, Джамиля остается на своем — контролировать вход в вокзал. Встречающих становится все больше и больше — люди выходят на солнце из кондиционированной прохлады вокзала. Я играю встречающего, тем более что одного из наружников, который сел на поезд в Басре вместе с объектом, знаю лично. Он из моей группы, здесь, в Багдаде, работал, потом был направлен в Басру передавать опыт, с повышением. Сделаем вид, что я его и встречаю. Он покажет мне объект и кратко введет в курс дела. Мы доведем курьера до стоянки такси или до машины, если его тут встречают, а там оторвемся. Три моторизованных экипажа наружки, что стоят неподалеку от вокзала, подстрахуют беспилотник. Операция чрезвычайно важная, потому ресурсы нам выделили. Обычно же показывают фигуру из трех пальцев…
И тут до меня доходит, что до сих пор нет Вована. Неужели вляпался…
Разбираться поздно — состав уже на финишной прямой. Тяжелый лобастый локомотив, выкрашенный в местный, светло-песочный цвет с полосой посередине в цветах флага Ирака, тащит четырнадцать вагонов того же цвета. Встречающие бросаются на платформу, я чуть отступаю в сторону и поворачиваюсь боком. Бородатые здесь точно есть, еще не хватало в такой толчее заточку в печень схватить…
Тепловоз, тяжело дыша и обдавая машинным жаром, проходит мимо. Со скрипом останавливается. Приехали…
Немного продвигаюсь к хвосту поезда. Открываются двери вагонов, спускаются вниз лестницы. Теперь самое внимание…
Очки, которые на мне, — специальные, с особым напылением. В них видно то, что не видно обычным глазом. Для того чтобы не потерять объект в толпе, тем более такой, как эта, мы применяем технические уловки. Например, американцы еще десять лет назад разработали специальный состав, который не виден невооруженным глазом, но отчетливо просматривается при наблюдении с беспилотника или через такие вот очки. Наводчик из местных встречается с подозреваемым, как это здесь и принято — они обнимаются, при этом можно похлопать человека по спине, по плечу. Если на руки нанесен этот состав — цель будет помечена, и ее уже не потеряешь. Так же можно пометить багаж, машину, оружие — все что угодно. Такие очки и такие телефоны (есть еще лазерные указки с той же функцией) есть у каждого. Единственный их минус — аккумулятор быстро сажают.
Так…
А вон и Табрис. Точно в этом вагоне и с телефоном у уха. Осмотрелся, помахал мне… Есть!
Лазерный луч высветил цель в толпе. Молодой, невысокий, по виду нет даже тридцати. Безбородый или чисто выбритый — но это значения не имеет, они тоже умеют маскироваться. С собой — небольшой чемодан и большая сумка на манер спортивной, на ремне.
Стоп!
Объект резко остановился в толпе, и вокруг него сразу создалось завихрение. Люди, толкая, начали его обходить. Я замер… Из-за стекол очков было плохо видно — то ли он смотрит на меня, то ли куда-то за меня, в самое начало перрона. Потом произошло то, чего я и опасался — парень бросил сумку и ринулся в обратную сторону, назад и вправо, расталкивая людей.
Чтоб тебя…
Раздумывать было некогда — я ринулся за ним. Обычный просмотр уже наполовину провален, курьер либо испугался чего-то сам, либо ему подали какой-то знак, и он бросился бежать. Может, он уже в поезде почуял неладное. Теперь мы можем только одно — не дать ему уйти, не выпустить в город вместе со средствами, предназначенными на оплату терактов.
Ублюдок…
Он быстро вырвался из водоворота толпы и, толкая и сшибая людей, ринулся бежать вдоль высокого забора, защищающего железнодорожные пути. Я побежал за ним следом. Какой-то иракец попытался остановить меня, схватил. Я врезал ему коленом по тому самому месту — не время для любезностей, — вырвался и побежал дальше. Здесь есть видеокамеры, центральный пост охраны вокзала должен заметить, что делается, и послать маневренную группу. С другой стороны — у иракцев «легкая гашетка», и они запросто могут пристрелить и меня вместе с террористом или даже вместо террориста. Жизнь здесь лихая — сначала стреляют, потом разбираются…
Я отставал от беглеца уже метров на тридцать, когда он обернулся и выбросил вперед руку. Сверкнула искра, затем вторая — стреляет, ублюдок! Кто-то закричал, я распластался на земле со всего размаха. Это в кино хорошо выглядит, а так я, кажется, стеклом порезался и локти рассадил. Перекатился, выхватил пистолет, дважды бахнул над головой. Ублюдок снова побежал…
На перроне уже началась паника. Я оглянулся — Рича в роли моей любимой Джамили не было, он не успел среагировать и пробиться через толпу. Теперь и не пробьется…
Из толпы вырвался Табрис с оружием. Я уже снова бежал, он, получается… По путям, что ли, пробежал или как? Смелый парень, ничего не скажешь. Мы бежали, выкладываясь по полной, стараясь не упасть и снова не попасть под обстрел, в сторону недавно построенного локомотивного депо. Там, вдалеке, из депо выбегали люди с автоматами.
Курьер — черт, а он не слишком хорошо подготовлен для курьера? — на ходу сделал несколько выстрелов, буквально очередью, но не в нашу сторону, а в сторону забора. Я не сразу понял — калитка! Тут в заборе была калитка, ею пользовались путейские рабочие, чтобы не ходить в обход. Курьер тяжело, всем телом ломанулся вперед, калитка открылась, и он вырвался на свободу.
— Халас! — заорал я изо всей силы, сердце бухало где-то у горла, — халек фи маканак![4]
Курьер обернулся и выстрелил еще один раз. Больше не смог — затвор встал на задержку, патроны кончились у ублюдка. Пуля отрикошетила от забора, курьер бросил пистолет и припустил в сторону Аль-Алам. Хорошо, что не в обратную — там мечеть…
Центр Багдада. Улица 14 июля, главная здесь, движение по ней бешеное. И мы — в гражданском и с пистолетами, а этот ублюдок — без. Перед проезжей частью он на секунду остановился, и понятно почему. Со стороны Дамаскус-стрит, вокзала и здания Национального парламента, который совсем рядом, ехали два полицейских пикапа, на одном из них был установлен пулемет.
Курьер бросился в обратную сторону, я не посмел выстрелить в него. Можно получить в ответ пулю от полицейских, да и народу много. Мы отыграли метров десять, но до этого их же и потеряли, так что тридцать как было, так и осталось.
— Халас! — снова заорал я.
На моих глазах Табрис, который снова опережал меня, вскинул руку с пистолетом, готовый стрелять…
В следующее мгновение на моих глазах его голова буквально взорвалась от попадания винтовочной пули. Брызнуло во все стороны, он упал под себя, на ноги, живые так не падают. Я с размаху бросился вниз, ожидая своей пули. Со скрежетом и визгом тормозили, бились машины. Кто-то с криком пробежал мимо, как разъяренный носорог — ботинок этого человека на долю секунды был в сантиметре от моего носа…
Застрочили автоматы. Я перекатился еще раз, обернулся — у пулемета никого не было, оба пикапа стояли, пулеметчик в тяжелом шлеме выпал из кузова, мне были видны его ноги — мертв или вот-вот будет мертв. Как и мы все.
Еще один мухомор, намеревавшийся пострелять, растянулся на асфальте, выронив автомат. Его щегольской красный берет отлетел в сторону. Судя по попаданию — слева вверху. Снайпер стрелял скорее всего со складов, которые на противоположной стороне улицы, — тут, кажется, раньше партия БААС квартировала, места много, теперь здесь логистическая зона, бардак полный. Метров восемьсот.
Мухабарратчики, разом забыв все, чему их учили, действовали бестолково и глупо, сгрудившись за машинами. Даже не попытались рассредоточиться, подавить снайпера огнем.
Второй полицейский — точнее, уже третий — тоже погиб на моих глазах. Он прятался за бортом пикапа, но снайперская пуля пробила и борт, и бронежилет. Он повалился на бок и застыл в какой-то детской позе с согнутыми руками и ногами…
А, чтоб тебя…
Прежде чем я успел подумать, уже понял, что бегу и ору единственное, что пришло в голову, — слово «френдли!». Остается надеяться только на то, что американцы вдолбили его в подкорку местным.
Упал на колени, прикрываясь двигателем тяжелого пикапа — его-то точно не прострелить никакой пулей.
— Ты кто такой?! — Один из мухоморов ткнул мне стволом в бок.
— Безопасность! — крикнул я по-английски. — Убери свое дерьмо! Есть дымовые гранаты?!
Араб недоуменно посмотрел на меня:
— Есть.
— Так бросай их, идиот! Ждете, пока всех перебьют?!
Козлы, другого слова нет. Береты надели и считают себя крутыми.
Мухомор потянулся за дымовой гранатой, но выстрелов больше не было. И, кажется, я понимаю почему — над площадью уже рокотал вертолет. Воздушный патруль, пулеметчик, снайпер, пара блоков НУРС — они постоянно над Багдадом. И опытному снайперу связываться с ними совсем не в жилу. Он свое дело сделал — обеспечил отрыв курьера, не допустил его задержания. Теперь ему надо спасаться.
Козел…
Рядом со мной лежал мертвый офицер, его кровь собралась на асфальте багровой, блестящей, медленно расползающейся лужицей. Рядом с ним лежал новенький чешский автомат, из которого он не смог сделать ни одного выстрела. Я посмотрел и увидел чуть дальше, среди остановившихся в панике машин, иранский «Патруль», внедорожник. Схватив автомат, я бросился к нему. Сзади что-то закричали.
Да пошли вы…
В машине был один араб, похоже, водитель. Сама машина — государственная, с флажком. Я дернул дверь на себя, наставил автомат.
— Выметайся!
Дважды повторять не пришлось — араб выскочил из машины и, прикрывая руками голову, бросился бежать.
Автомат бросил на пассажирское место — тридцать патронов, но может, и хватит. Ключ на старт… Старый, но тяговитый дизель схватился, ровно забормотал. Я вывернул руль до предела и двинул машину вперед. Судя по скрежету, кого-то задел — из машины впереди выскочил араб-таксист, потрясая кулаками. Игнорируя его, я поддал газу, непрерывно сигналя. Машина пошла. Улица 14 июля из-за месива и пробки сзади полупустая — когда такое было?
Номера правительственные, авось не задержат. Интересно, на кого это мы нарвались…
Левой рукой я достал телефон, на память, постоянно отвлекаясь на дорогу и матерясь, натыкал номер экстренной связи.
— Один — три — семь — два — один — пять, — отбарабанил я свой номер в трубку. — Мне нужен дежурный, код три-девять-девять.
— Дежурный
— Я один — три — семь — два — один — пять, позывной Искандер, работаю в одиночку, потерял группу. У меня тут экстренная ситуация, контакт с объектом утрачен. Прошу сообщить, есть ли контакт по птичке, как понял, прием…
Контакт по птичке — это наблюдение с беспилотника, от него не так-то просто уйти.
— Вас не понял, Искандер. Подтвердите, вы работаете один?
Да твою мать…
— Что ты не понял, козел? Иду на север по 14 июля, в одиночку. У меня тут урод с чемоданом бабок и снайпер, устроивший стрельбу в самом центре. Что ты еще не понял?!
— Э… — Дежурный заканчивает с установлением моей личности и начинает по делу: — Контакт есть, объект уходит на север по 14-му.
— Что за машина?
— Такси.
Придурок. Наберут по объявлениям — в Багдаде этих такси…
— Внедорожник. Белый «Ниссан». Я сейчас сманеврирую. Посмотришь.
Я резко, почти до отбойника вильнул влево. Под негодующий писк чьего-то клаксона выровнялся. Тяжелый внедорожник хорош тем, что можно ехать, особо ни на кого не обращая внимания.
— Заметил?
— Так точно. Восемьсот метров вперед.
— Увеличивается? Уменьшается?
— Неизменно.
Я бросил взгляд на спидометр — девяносто миль в час почти. Хорошо шпарим. Впереди уже движение густеет, как бы не встать.
— Я попробую его сбить. Не уходи с канала.
— Есть. Группа два вышла на связь, они у вокзала, пробиться не могут.
Хорошо хоть живы. Если бы попали под того снайпера — кого-то бы хоронили. Я сам чудом жив остался — если бы решил стрелять, сейчас бы лежал там с мозгами по всему асфальту.
— Передайте им — на 14 июля пусть не суются, не догонят. Пусть пробиваются к Имам Муса и попробуют обойти там.
— Есть.
— И веди их на меня. Что с такси?
— Идет, то же направление.
Я выжал из машины все, что мог, — дальше было уже опасно. Тяжелый внедорожник — совсем не то, что малолитражка. И судя по тому, как жмет таксист, — он не случайно там оказался. Как и снайпер.
Мы уходим из центральных районов. Север Багдада — район в основном суннитский. Хотя есть курды и другие меньшинства, в том числе христианские. Дальше — большая развязка, оттуда начинается Мосул-стрит, дорога на Мосул, выезд из города, и там же — второй технопарк. Она наверняка перекрыта полицией. Значит, он должен свернуть до нее — либо направо, к Тигру, либо налево. Скорее всего, налево, там густонаселенные районы, виллы…
— Он свернул! Он свернул!
— Куда? Куда?!
— Налево! Перед развязкой.
— Веди!
— Готовность!
Как бы не перевернуться. На такой машине перевернуться — кранты… И помощи ждать неоткуда. Если бы он свернул в сторону набережной — Рич и Вован могли бы перехватить его там, загнать в ловушку. Но сейчас мы уходим в противоположном направлении.
— Сейчас!
Кручу баранку, буквально пятой точкой ощущая, как отрываются от дорожного полотна колеса и машина весом более двух тонн становится на два задних. Ревя клаксоном, пролетает какой-то грузовик. Я ударяю боком машину — но уже после того, как «Ниссан» оперся о землю всеми четырьмя колесами. И, обдирая бока, вваливаюсь на улицу, ведущую в район вилл. Север Ирака весь застраивался частниками, по американским меркам это — субурбия, пригороды. Основная современная стройка шла в центре, на юге и на востоке. А тут — район вилл, правда, в отличие от американских, они все обнесены высокими, часто выше человеческого роста заборами.
— Прямо перед вами. Они остановились.
Приехали…
— Справа? Или слева?!
— Справа! Справа!
— Где цель? Вопрос — вы видите цель?
— Они выходят. Идут вперед. Идут быстро…
Я уже вижу их. Точнее, машину — белый «Датсун» с оранжевыми полосами и дверьми — местный признак такси. Она стоит даже не припаркованная — просто брошенная посреди улицы, так, чтобы перекрыть ее.
И там, впереди, два бегущих человека.
Ну-ну…
Я поддаю газа, и массивный бампер «Ниссана» буквально сносит такси-микролитражку, сминая ее и отшвыривая в сторону. Выскакивая из машины, я вижу, как двое уродов заскакивают в калитку какого-то дома. Случайного? Или нет?!
Калитка закрывается.
Выключаю двигатель… Не спеша достаю из машины автомат, переключаю на одиночные. Улица пуста. Из-за поворота, видимо на грохот, выбежал пацан, но тут же бросился обратно.
— Наблюдаешь?
— Так точно.
— Где цель?
— Зашли в здание. Перед вами и направо.
Верно. В этом здании может быть все что угодно — от местного исламского комитета до выхода в багдадские подземелья. Багдад изрыт под землей, как швейцарский сыр. Саддам в свое время построил кучу подземных бункеров, переходов между дворцами, тайных командных пунктов, арсеналов — чего там только еще нет. Могут попытаться дальше уйти пешком, выйти к железнодорожной ветке.
— Вижу. Я попробую постучать в дверь.
— Понял. Специальная полиция уже направляется в этот район.
— Откуда? — быстро спрашиваю.
— Из центра.
Долго ждать придется…
— Вас понял.
Где-то вверху тарахтит вертолет, то ли дежурный, то ли направленный в район для предварительной разведки. Хорошо бы, если бы и полицейские решили выдвигаться на вертолете, а не под прикрытием брони. Броня — это хорошо, только долго…
Рискнуть, что ли?
Двигаясь по тротуару в направлении дома, набираю еще один номер. У человека, владельца телефона с этим номером, большие нелады с государством Израиль. Поэтому он часто меняет номера. Надеюсь, что номер, который я знаю, еще работает.
Пока набираю номер, дохожу до стальной калитки в заборе того дома, в котором скрылся курьер с сопровождающим таксистом. Поколебавшись — вдруг там граната или урод с автоматом на изготовку, — пытаюсь открыть ее, держась так, чтобы меня прикрывал бетонный забор. Бесполезно — ручка не поддается, закрыто…
Гудки в телефоне сменяются каким-то свистящим грохотом. Есть!
— Ас саламу алейкум, — кричу изо всех сил.
— Ва алейкум ас салам. Кто это?
Судя по звукам, Хасан летит в вертолете. Это радует.
— Это Искандер. Твой старый друг.
— А, Искандер, салам алейкум, рафик.
— Времени нет, слушай сюда! Я в районе Ас-Салам. Если ты направляешься сюда, имей в виду — курьер надежно прикрыт, повторяю, надежно прикрыт. Скрылся в здании, контакта нет. Ориентируйся по разбитой машине, повторяю, по разбитой машине.
Краем глаза вижу, как впереди, со стороны улицы, ведущей к железнодорожной развилке, медленно выезжает старый, побитый «Субурбан». Останавливается…
— Я перезвоню.
Машина большая, в ней может быть человек десять-двенадцать. Я сую телефон в карман — вот, кажется, и настоящие неприятности начались. До них метров пятьдесят.
Открываются дверцы машины, вылезают люди. Пять, шесть и водитель, кажется, в машине. Автоматы у всех, молодые. Бородатые. Лица открыты. Внешне агрессивности не проявляют и не отходят от машины, кажется, чего-то ждут.
Рискнуть?
— Хей! — изо всех сил ору я. — Хасса таль хна! Хасса таль хна![5]
Никакой реакции. Один показывает на меня пальцем — по арабским меркам весьма невежливо — и что-то говорит остальным. Остальные смеются. Один трындит по телефону, непонятно на какую тему.
Ждут остальных? Какого хрена им так весело? Черт, сколько времени до вертолета — я ведь так и не спросил Хасана. А без поддержки мне здесь точно хана.
Что-то тяжелое шлепается совсем рядом, переброшенное через забор. Я прыгаю за припаркованную машину, отчетливо понимая, что, скорее всего, не успею. Но взрыва нет, я больно бьюсь плечом об асфальт, с трудом перекатываюсь. Боевики бегут в мою сторону — они тоже не ожидали, что граната не сработает. Двумя выстрелами я снимаю двоих из них — неплохое начало — и, сделав еще три выстрела, перекатываюсь на противоположную сторону улицы. Пять на двоих — я вскакиваю и бегу за разбитый «Ниссан», прежде чем боевики, опомнившись и заняв какие попало укрытия, открывают огонь. Огонь довольно плотный, из четырех стволов — по машине как градом бьет. Но меня не достает. Я лежу на земле и караулю свою последнюю возможность — большинство из тех, кто не слишком опытен в уличных боях, забывает о том, что у машины есть клиренс и из-под нее можно тоже стрелять. С хлопком лопаются обе передние шины, но мне удается поймать еще одного: насмерть или нет, я не понял, но он взмахнул руками и выронил оружие. Трое. Плюс один в машине. Плюс хрен пойми сколько сейчас сбегутся на стрельбу. И все.
Помимо «Ниссана» укрытий вблизи больше нет. Единственное, что я смог, — занять максимально безопасную позицию, так, чтобы меня защищал двигатель автомобиля.
— Аллах Акбар!
Идиот…
Выскочивший из того дома, в который я стучался, джихадист, вместо того чтобы сделать свое дело молча, заорал и выдал себя. Высунувшись, я поразил его двумя пулями из пистолета. Осколок то ли фары, то ли металла сильно, как пощечина, ударил по лицу, потекла кровь. Двое точно и двое приблизительно — уже неплохо. Но те, кто остается в живых, быстро учатся — они простреливали одиночными машину, не давая мне высунуться, и, по всей видимости, приближались короткими перебежками. Дальше — либо бросок гранаты, либо…
Шум двигателя, крики и стрельба раздались сзади, оттуда, откуда я приехал. Еще лучше.
С той стороны тоже выскочила машина, пикап с кузовом, в котором было трое отморозков. Я попал в одного, когда второй вскинул ракетную установку и выстрелил. Каким-то чудом — может, помешала стрельба — ракета прошла мимо машины, ударила в бетонный забор и с грохотом разорвалась. В ответ я выстрелил несколько раз по кабине водителя, попал или нет — не знаю, водитель мог укрыться за двигателем. Двое оставшихся в живых выскочили из кузова и скрылись за пикапом. Если у них есть еще один выстрел к «РПГ» — они не промахнутся…
Пять…
Взорвалась граната, где-то у передней части «Ниссана». Осколки не задели меня, но это пока. Я выстрелил дважды в ту сторону, чтобы тормознуть их хоть немного. Укрытия нет — в две стороны разом я стрелять не могу…
Вдруг двое из тех террористов, которые укрывались за пикапом, вскочили и бросились бежать прочь, совершенно неожиданно. Я едва успел прицелиться и тремя пулями поразил одного — он споткнулся на бегу и остался лежать. Красный круг с точкой был на втором, я нажал на спуск, но автомат молчал. Кончились патроны…
Зашибись…
И тут я понял, почему они бежали. Я бы тоже побежал…
Странный звук, слышный громко и отчетливо, перекрывал даже шум от вертолетных винтов. Что-то похожее на работу промышленной дрели, назойливое дребезжание пополам с ревом. Я знал, что это такое, — не раз слышали на полигоне.
Пулемет Гатлинга производства «Диллон Аэро» — в просторечье «Миниган». Тот самый, с которым Шварц разносил полицейские машины во втором «Терминаторе». С рук из него, конечно, не постреляешь, в настоящей войне он мало пригоден, лучше «Корд», но против пехоты и машин — оружие страшное.
Я выглянул из-за «Ниссана», но никого не увидел, «Субурбана» тоже не было. Кто еще был жив — тот и хотел оставаться в живых. Пока это возможно…
«Ми-171» производства Казанского вертолетного, из проема расширенного переднего люка которого виднелся блок стволов и труба гильзоотвода «Минигана», завис над улицей. С хвостового люка сбросили трос, и по нему один за другим начали спускаться солдаты «Альфы» — антитеррористического полка из Эль-Азизии, который с нуля собирали и тренировали мы, русские. Названного в честь легендарной «группы А» — еще того, советского разлива. Их можно было легко отличить по титановым штурмовым шлемам с забралами и автоматам «АК-12», которыми они были вооружены вместо чешских. Трое развернулись, залегли, обеспечивая периметр, следующие бросились к заборам, выстраиваясь в штурмовую колонну и прикрывая все возможные направления обстрела. С вертолета, один за другим, им сбросили два штурмовых щита.
— Аджи! Аджи![6] — закричал я, выбросил сначала автомат, в котором все равно ничего не было, потом пистолет. — Руси! Руси!
Руси, русский, русские — эти слова во многих местах здесь служили пропуском.
Двое штурмовиков приблизились ко мне. Один держал на прицеле, второй отбросил пистолет и связал руки сзади одноразовыми пластиковыми наручниками. Не убили, и на том спасибо…
— Кефайя[7], — раздался сухой, знакомый голос.
Меня схватили за сцепленные сзади руки и поставили на ноги. Было чертовски больно, но я сдержался, ибо перед местными слабость нельзя показывать даже в мелочах. И тут я оказался пред ликом подполковника Мусаи, заместителя командира антитеррористического полка, бывшего бойца Хезбаллы.
— Салам алейкум, рафик Сулейман… — сказал я.
— Ва алейкум ас салам, рафик руси… — ответил подполковник. — Это ты здесь стрелял?
— Терры, — сказал я. — Двое как минимум. В угловом доме. Возможно, список А.
Подполковник несколько секунд смотрел на меня, как будто решая, что со мной делать. Потом повелительно махнул рукой.
Иракцы не торопились. Собственно говоря, и я бы не торопился — если те, кто засел в доме, имели пути отхода, они давно оттуда свалили. Могли оставить сюрприз в виде растяжки перед дверью, а то и полностью заминированного дома. Поэтому антитеррористы заняли блокирующие позиции по всем направлениям, вперед пустили взрывотехника, который должен был пробить коридор. Вертолет улетел, подошла наземная колонна — там были полицейские собаки. На одну из них — черную, с подпалинами немецкую овчарку — сейчас надевали пояс с видеокамерой…
Мои тоже пробились. Сейчас я сидел в чужом внедорожнике, который они реквизировали и даже умудрились не разбить, и пил горячий чай из термоса, приходя в себя. Вован, не раз и не два участвовавший в спецмероприятиях, стоял так, чтобы между ним и адресом была машина, курил, успокаивая нервы. Рич переоделся и разговаривал с иракцами у оцепления — он их и тренировал. Горящие машины затушили большими автомобильными огнетушителями, справились сами, без пожарных. Трупы оттащили в сторонку, положили рядком, обыскали и сняли на видео — как ни крути, а результат. Реальный результат, не то что «в районе боестолкновения обнаружены использованные перевязочные пакеты, кровь, следы волочения», который иракцы на себя запишут (я, впрочем, не в претензии). По периметру собиралась толпа, многие с мобилами. Среди них сто пудов есть осведомители «Аль-Каиды», а весь материал появится сегодня вечером в «ютубе» с комментарием: иракские полицейские муртады вместе с кяфирами убивают правоверных…
Саперы уже пристроили на одной из плит готовый саперный комплект для пробивания дверей. Каждого сапера прикрывал штурмовик со щитом и легким автоматом, а дополнительно их прикрывали снайпер и пулеметчик с вертолета. Все делали не торопясь, аккуратно и внимательно — это американцы врываются чуть ли не с разбойным посвистом, рассчитывая на бронезащиту. Затем, пятясь, пошли назад, каждый сапер стравливал с пальцев двойной провод. Детонаторов тоже два — на всякий пожарный.
— Готовность у саперов! — доложили по связи, которую я слушал из машины.
— Готовность к подрыву, внимание всем!
Техник закончил с собакой, показал большой палец. Я допил чай и переместился за машину — на всякий случай.
— Собака готова.
— Внимание, обратный отсчет от пяти. Пять — четыре — три — два — один — подрыв!
На сигнал «подрыв» хлопнуло, внушительно так хлопнуло. Подорванную бетонную плиту заволокло дымом и пылью, где-то истерически завыла автомобильная сигналка.
— Есть подрыв.
— Внимание, есть подрыв. Наблюдателям доложить.
— Небо один, движения в адресе нет.
— Движения нет, собаке вперед.
Кинолог спустил поводок:
— Собака пошла!
Мы напряженно наблюдали за тем, как собака, приседая на задние лапы, как обычно делают овчарки, подбежала к дыму. Немного помедлила, но, то ли чувство страха отступило перед чувством долга, то ли кинолог отдал команду, прыгнула в дым и пыль и пропала…
Я пододвинул рацию, чтобы лучше слышать. Обмен шел на арабском.
— Первый, собака двигается. Нет движения, повторяю, нет движения.
— Понял. Подводи ее к дому…
— Так, внимание, следы крови. Есть следы крови.
Видимо, собака почувствовала кровь и опустила голову понюхать.
— Девятый, двигай собаку дальше.
— Вас понял…
В этот момент коротко прострочил автомат. Короткая очередь, потом еще одна, длиннее…
— Автомат, автомат! — Это уже крикнули по-русски.
— Движение в адресе! Контакт, повторяю, контакт!
Выстрел снайпера не был слышен за шумом винтов…
— Небо один, работаю…
— Девятка, выводи собаку назад! Отзывай собаку!
— Собака идет назад!
— Небо один, поразил цель. Один двухсотый или тяжелый трехсотый…
— Группа прикрытия, вперед! Штурмовой группе готовиться.
Четверо начали продвигаться к зданию, двое со щитами, двое — с «ЛПО-97», ручными пехотными огнеметами с магазином на четыре патрона. Не такой мощный, как «Шмель», но при штурмах — самое то. Под прикрытием автомобилей формировалась штурмовая колонна.
Из пролома выскочила собака, как мукой обсыпанная. Но, кажется, целая. Побежала, прижав хвост, кинолог не вытерпел — выскочил из-за линии машин, схватил собаку и понес назад…
— Красный!
Спецназовцы тем временем конкретно отработали у пролома. Все просто — двое со щитами, двое — с огнеметами. В максимально быстром темпе пробивается каждое окно, каждая комната. Ответный огонь остановят щиты. Гранаты термобарические, от них ничего не спасает, вариант один — смерть или тяжелая контузия, исключающая ответные действия.
— Небо один, наблюдаю дым, языки пламени…
Загорелось. Впрочем, от десяти выстрелов термобарическими было бы странно, если бы не загорелось…
— Штурмовики, вперед!
Гранатометчики отступили, прикрываясь забором. На смену им подошла штурмовая колонна. Первыми в пролом прошли щитовики, дальше, по одному, штурмовые группы. Пулеметчики прикрывали, пока молча. Построились, двинулись вперед, к адресу. Все напряженно ждали, в мобильном штабе работали видеокамеры. У каждого бойца к шлему прикреплена камера, все пишется. Потом на теории все будет разбираться, каждое действие, каждое движение.
Пока не стреляли. Показался дым. Уже горело прилично, надо будет тушить.
— Группы два и три, доклад.
— Группа два, движения нет.
— Группа три, движения нет…
Здание все-таки потушили. И зачистили. Вертолет ушел куда-то на восток, полицию к зданию не пропускали. Дали команду «можно», к зданию потянулись офицеры, двинулся и я. Расследовать, снимать отпечатки пальцев, особо нечего. Хотя потом полицию, конечно, пустят.
Изнутри вскрыли дверь, она оказалась не заминирована. За дверью был небольшой садик, привядший от жары и скудного полива, и дом. Белый, после штурма страшный — выбитая дверь, вынесенные рамы, следы гари над каждым окном, белый дымок, какая-то обгорелая грязь под окнами.
Из дома выносили трупы, складывали рядком в саду. Завоняют… Спецназовцы собрались в кружок, правее от основного входа. Сняв защитные шлемы, курили. Я подошел.
— Ас саламу алейкум.
— Ва алейкум ас салам, эфенди…
Двоих я знал. В ответ на мой кивок головой, означающий «ну, что?», один отрицательно качнул головой в сторону — ничего нет. Я удивленно поднял брови, он отвернулся.
Никого не стесняясь — в конце концов, я при исполнении, а не так, — подошел к трупам. Наскоро обыскал. Два обгорели сильно, два поменьше. Обычно курьеры не рискуют возить груз в ручной клади. Значит — либо пластиковый пояс на теле, либо глотают пластиковые капсулы, как будто наркотики перевозят, либо засовывают эти же самые капсулы, простите, в задний проход. Но мне туда лазать не с руки. Тем более на виду у местных — решат, что я пытаюсь надругаться над трупами, здесь это может вызвать беспорядки. Надо везти в морг и вскрывать этих уродов…
Выпрямляюсь, рядом стоит подполковник Сулейман Мусаи, улыбаясь в черные офицерские усы.
— Ничего нет, — негромко говорю я.
— А должно быть?
Что-то мне это все не нравится.
— Или в них самих, или в доме. Золото, возможно, обработанные алмазы на крупную сумму. Забери тела в полицейский морг.
— Непременно. Не переживай, рафик. Все сделаем.
Да, не переживай. А я вот почему-то переживаю…
— Будь на трубе. Я позвоню ближе к вечеру…
Иду обратно на улицу и чувствую, как подполковник смотрит мне в спину…
