Если бы у меня были крылья

Александр Аристарх Захаров

Людям свойственно мечтать. Но не все знают, как осуществить мечту. Еще меньше людей думают, что будет, если их мечты сбудутся. Не думала об это и обыкновенная девочка по имени Вика, родом из Горно-Алтайска. Она просто по-детски мечтала иметь настоящие крылья и стать звездой. И как-то раз, в знак благодарности за доброе дело и проявленную отвагу, ей представился шанс их получить. Но не от «доброй феи», а от подруги, от которой этого можно было ожидать меньше всего. Как изменилась ее жизнь?

Глава 3. Случай меняет людей

Несмотря на все обстоятельства, клуб продолжил свою жизнь: спустя месяц стройка внезапно остановилась. Затем и вовсе свернулась, а недостроенное здание быстро превратилось в заброс. В это никто не мог поверить, но факт оставался фактом. И как только это случилось, Вика моментально воспряла духом и снова включилась в игру. Смекалка не подвела ее вновь, и клуб стал собираться именно в этом забросе. В этом были очевидные плюсы. Крыша над головой, да и детворе нравились приключения. На стройке, конечно, было менее приятно, чем на опушке леса, да и более опасно. Но в районе всё равно не было больше никаких арт-объектов для досуга молодежи. Поэтому заброс оказался очень кстати.

После вынужденного перерыва ребята охотно возобновили своё членство в клубе Вики, стоило только позвать в известное место. Теперь уже подавляющее большинство участников верили в магическую составляющую сего сообщества.

Мила активно участвовала и помогала подруге. Более того она оказывалась всегда рядом, едва ли Вике нужна была помощь. Сначала Вика даже смущалась такой невиданной отзывчивости подруги, но потом привыкла и даже начала активно пользоваться этим. Это было нагловато, но Мила никогда не отказывалась помочь, о чем бы Вика не попросила. Они много общались и были едва ли не как сестры по уровню доверительности в общении. Вика даже дарила ей свои вещи, что смущало уже Милу. Но чтобы не обижать подругу, она принимала ее подарки одаривая улыбкой и объятиями.

Успех в клубе вскружил голову, и Вика стала менее придирчиво относиться к новичкам в клубе. Заведение стал активно расширяться. Но не прошло и месяца, как это сыграло с ней и её «магическим» детищем злую шутку. Некоторые новички проболтались родителям о существовании клуба и месте сбора. Новость моментально понеслась сарафанным радио по всему району, а затем и вообще по городу. Узнав о подобной деятельности, родители стали запрещать своим детям там участвовать, как минимум во избежание травм. Хотя истинная причина была скорее в том, что данное заведение сочли подобием секты.

Спустя всего пару недель после чудесного взлета последовало сокрушительное падение: список участников клуба резко сократился. Повезло еще, что никто не отметил Вику как хозяйку этого клуба, иначе в этот раз ответственности было бы не избежать. В итоге в клубе остались только самые преданные и те, кому Вика очень нравилась. Собрания стали редкими, и клуб Вике вскоре наскучил. Глупо было придумывать сложные квесты для двух-трех человек.

Так клубное место стало просто местом веселого досуга.

Однажды в клубе появился парень по имени Эремен, которого все почему-то звали Феликс. Ему было пятнадцать. Симпатичной, но не особо примечательной внешности, худой, несмотря на то, что занимался боксом, высокомерный и немного заносчивый, хамоватый и довольно узколобый. По всем повадкам он был явным хулиганом. Он напропалую курил, пил пиво, состоял на учете в полиции за мелкие кражи. Но Вике он почему-то понравился. В частности, потому, что с его появлением в общей компании каждый раз, происходило что-то необычное, веселое и выходящее за грани разумного. Он обладал не только даром убеждения, но и заражал своим азартом. Благодаря ему в клуб стали вновь добавляться участники. Местами его выходки были на грани добра и зла: подбить малолеток выкурить сигарету в затяг, выпить стакан водки, спрыгнуть со второго этажа в карьер, подстрелить ворону из пистолетика с резиновыми пульками и много чего ещё. Но в целом, ребят, собиравшихся в обществе, он не обижал. Лишь иногда подшучивал и ловко манипулировал.

Часто Вика встречалась с Феликсом и вне собраний. Тайком, разумеется. Ибо родители такого дружка Вике ни за что не одобрили бы. А Вике казалось, что она Феликсу небезразлична. Хотя наверняка этого не знала, так как спросить его напрямую боялась. При этом украдкой подругам она выдавала желаемое за действительное, рассказывая, что они с Феликсом вместе. У подруг это вызывало спазмы зависти, но не из-за того, что Феликс такой хороший, а потому что у них нет никого вообще. Сам Феликс Вику ни с кем не обсуждал. Однако знаки внимания он ей оказывал, а в случае поползновений других лиц мужского пола в ее сторону, решал вопросы жестко и кратко. С другими участниками клуба он общался только на собраниях, Вика была в этом плане исключением.

Миле Феликс не нравился. Впрочем, это было взаимно.

Она считала его «поверхностным типом и приспособленцем, дурно влияющим на окружающих», и на Вику в том числе. Он считал ее «тупой стервой» и «чокнутой».

Такое отношение сложилось с самой первой встречи, когда Мила в отличие от остальных не протянула пожать ему руку. А затем еще и ответила на едкий комментарий в свой адрес и нападки на отдельных ребят. Между ними была антипатия, но оба ради Вики не вступали в конфликты. Друг с другом они почти не общались больше чем «привет-пока».

Лезть в отношения Вики, Мила не собиралась. Однако если Вика спрашивала мнение о Феликсе или о ситуации связанной с ним, Мила всегда говорила то, что думала. На этой почве у подруг были разногласия:

–…Ну не такой он и плохой! Ты зря все время на него наговариваешь! — говорила Вика, когда обе однажды шли вечером по домам.

— Я другого мнения! Ты знаешь! — довольно холодно отвечала Мила.

— Ну что в нем не так?

— Вик, я тебе уже много раз говорила — он отвратительный человек! На как ты этого не понимаешь? Это же видно! Он предаст при первой опасности для себя. При том любого, даже близкого друга! Даже тебя! Увидишь сама, он себя еще покажет! Только я на это смотреть не хочу.

— Но он же заступался за меня и за ребят! Это не в счет да?

— Угу… Есть отличная русская поговорка «Молодец среди овец, а пред молодцом и сам овца»! Это про него! Если припомнишь, он никогда не заступался, когда силы хотя бы равны!

— Да ну! Ты просто завидуешь… — выпалила Вика.

Мила остановилась и взглянув на Вику серьезным взглядом, сказала:

— Если ты правда так считаешь, то скажи мне это в глаза, и я уйду!

Вику это укололо, но во взгляде подруги было неприкрытое огорчение и стойкое неприятие того, что она по глупости сказала. Разумеется, терять подругу, что уже успела поселиться в ее жизни и никогда не отказывала в помощи, она не хотела:

— Ладно, прости! Не злись…

Мила не ответила, вздохнула, и они пошли дальше все также вместе.

И все же, Вика не желала задуматься о том, что Феликс может со временем проявлять свои негативные качества в общении с ней, идеализируя даже его скользкий характер и глупость, которые поначалу ее саму раздражали. А Мила не любила долго доказывать свою точку зрения, ограничиваясь фразами «как хочешь», «дело хозяйское» или «ну, что ж, время покажет». И при этом уходила молча, чтобы не продолжать спор. Этим она доводила Вику до бешенства.

Впрочем, оказалось, что Мила была не одинока во мнении о Феликсе. Некоторые завсегдатаи клуба (в особенности, считавшиеся «умниками») стали его покидать. Кому-то надоели его неприятные шутки и мерзости что иногда творились на сходках, а другим претили его отношения с Викой. Сама Виктория была слишком занята, чтобы заметить, что друзья от нее уходят.

Ранней осенью в один чудесный воскресный день кое-что изменилось.

На очередной сходке разыгралось некоторое подобие догонялок с примесью регби по всему недостроенному зданию. Начал, как всегда, Феликс. В этот день было довольно прохладно, и он предложил:

«Ну чего тут мерзнуть-то! У меня тут есть вот такая фенечка! Кто удержит его и добежит с ним до выхода, получит пот эту шнягу! Прыгать в кучу нельзя!»

Разбившись на две команды, ребята пытались отобрать друг у друга небольшой мяч. «Шнягой» и призом был айфон Феликса, о происхождении которого он постоянно рассказывал разные истории. «Аттракцион неслыханной щедрости» зацепил почти всех. Воздержалась только Мила. Баталия развернулась на втором этаже здания, открытая часть которого выходила на песчаную кучу и карьер. Туда обычно все с разбегу прыгали. И если песчаная куча была еще относительно безопасной, то вот если скатиться в карьер, то можно было и больно ушибиться, и пораниться, и испачкаться. Там были острые камни и оцеревшая глина, а внизу талая вода и грязь.

В какой-то момент началась схватка. Игроки вошли в раж и уже с трудом разбирали, куда бегут и кто перед ними. Мила сперва стояла у стены, но когда началась свалка, отдалено смахивающая на бугурт[1], отошла к открытому краю. Ребята туда не бегали, так как это было не по правилам игры, да и просто опасались свалиться. Мяч переходил от одного к другому, и вот в какой-то момент случайно отлетел в сторону и попал в руки к Миле. Ребята в очередной раз свалились в кучу. Вика этого ловко избежала. Заметив мяч у подруги, она поспешила к ней. Опомнившись, вслед за Викой побежали все остальные. Вика притормозила рядом с Милой, а вот ошалевшие от беготни ребята не смогли вовремя остановиться и буквально навалились на них. Мила оступилась и полетела в песчаную кучу. Все бы обошлось парой ушибов и руганью в адрес столкнувших, но… Вика полетела следом и приземлилась прямо на подругу. Обе покатились с кучи в яму карьера. Вика приземлилась мягко и почти не ушиблась, а вот Мила, помимо ушибов и пары вывихов, в конечном счете разодрала до крови ногу выше колена и сломала руку. От боли Мила сильно закричала и заплакала.

«Друзья и подруги», которых было семь человек, включая Феликса, смекнув, что «доигрались», поспешили ретироваться. Одни — «за взрослыми», другие бормотали, что, мол, «домой пора», третьи вроде как «не при делах, и вообще они далеко в стороне были».

Поняв, что в этот раз обычной взбучкой дело не ограничится и весьма вероятны последствия в виде папиного ремня, а может чего и похуже, Вика тоже сперва хотела убежать под предлогом «позвать на помощь». Кроме того, не видавшая никогда ничего серьезнее синяка или царапины на коленке, Вика была в шоке, увидев настоящий перелом руки и настоящие раны, из которых сочится кровь.

Феликс, подлетев к Вике и моментально раскрыл себя во всей красе:

— Так, всё, валим отсюда! Брось чокнутую! — сказал он и ухватив под локоть потащил Вику прочь.

— Ты совсем сдурел? Она же не выберется! Умрет тут одна!

— О своей шкуре думай, дура! Сказал валим!

Вика ничего не ответила, лишь вывернулась и оттолкнула Феликса. Он лишь фыркнул что-то бранное и побежал прочь. Вика побрела обратно в карьер.

Отойдя от шока и хорошенько подумав, Вика поняла, что сбежать все равно не получится. Милку будут искать, и когда найдут, то всё выяснится, в особенности то, что все ее бросили. Потом ей стало просто совестно:

«Да как я могу бросить подругу?! Она же сама отсюда не вылезет! И возможно никто её тут живой не найдет! Ну уж нет!»

Выход был только один: помочь и постараться уговорить Милу взять вину на себя. Мол, скажет, что сама упала. Очевидно, сказывалось дурное влияние изворотливого Феликса.

Видя его истинную сущность, Вика в полной мере осознала, как сильно она заблуждалась на его счёт и как была права Мила. Но пока она не увидела это самостоятельно понять ей было не дано.

Вытащив рыдающую от боли подругу из карьера и усадив у стены, Вика попыталась оказать первую помощь. Как могла, разумеется, припоминая уроки ОБЖ. Перетянув и забинтовав ногу разорванной футболкой с найденным тут же подорожником, она взяла Милу под здоровую руку и повела в сторону её дома. Что делать со сломанной рукой она не знала, поэтому решила просто подвязать и больше не трогать, припоминая слова учителя, что «если не знаешь, что делать, не трогай, так как можно сделать только хуже».

Мила выглядела неважно. Бледная, вся в слезах и в грязи. Прихрамывая, она еле шла. Плакала уже не столько от боли, сколько от страха перед тем, что случилось, и что будет ей за непослушание от родителей.

— Тебе очень больно? Держись! Скоро уже дойдем до дома! — подбадривала Вика, стараясь хоть немного успокоить Милу.

— Рука очень болит… Я не хочу идти домой.

— Да ты чего?! Дома родители вызовут врача! Надо домой! — с отдышкой говорила Вика, не привыкшая таскать ношу под стать себе.

— Отец накажет! Даже со сломанной рукой… все равно накажет! — рыдала Мила, снова срываясь в истерику.

— Да, перестань! Не может же он тебя в таком состоянии наказывать! Тебе же помощь нужна.

— Когда я мячом стекло разбила, он велел мне его достать. Я полезла и об осколки поранилась… Так он ударил меня по лицу, я упала осколки и еще сильнее поранилась. Тогда он отвел меня домой и с разодранной рукой в угол поставил. Там я стояла пока в обморок не упала, испачкав кровью стену и пол. Так он привел меня в чувство ремнем по спине, а потом только отвел к врачу…

«Не папаша, а садист! Психопат какой-то!» — подумала Вика, но сказала:

— Не бойся. Все будет, хорошо! Обещаю! Ты только иди, ладно? — затем немного выдержав паузу, добавила, с трудом признавая: — Феликс — урод! Трус! Скотина! Прости, что тебе не верила.

Мила ничего на это не ответила, ей было явно не до этого.

В тот момент Вика даже и думать перестала о том, чтобы просить Милу взять вину на себя. Пусть будет что будет, раз такое дело. А еще подумала: «Не! У меня родители в сто раз лучше!».

Наконец доведя Милу до дома, Вика, держа ее из последних сил, позвонила в дверь. На подруге уже не было лица, не то от страха, не то от боли. Впрочем, и Вика боялась увидеться с ее отцом, после такой характеристики. Наудачу обеих открыла мать Милы, звали ее Людмила, отца видимо еще не было дома.

— Помогите, пожалуйста, тетя Люда! Мила руку сломала, ей надо к врачу… — запыхавшись, срывающимся голосом произнесла Вика.

— Ой боженьки святы! Да за что же ты гневаешься, отче?!

Мать Милы была набожной и не очень красивой женщиной. Одевалась в мешковатое потрёпанное и темное платье и платок на голову. До этого Вика её знала лишь из рассказов Милы и видела издали только однажды. Все, что в их семье происходит, мать отдавала на волю Бога. Она соблюдала все посты и постоянно ходила в церковь. Милу она пыталась воспитывать в том же духе, а также в терпеливом отношении к постоянному гневу и угнетению от отца. Об этом Мила сама рассказывала Вике задолго до этого дня. Ей это не нравилось, поэтому она практически и не бывала дома. Уходила гулять во двор, даже в одиночку, с утра и до самого вечера. Лишь бы не слушать постоянные молитвы и не опасаться трепки от отца, которому только дай повод. Хотя и тот нужен был не всегда.

Увидев искалеченную дочь, мать привычно запричитала, и тут же увела Милу домой. Вике она только сказала сухое «спасибо» за то, что помогла, даже не спросив, как это произошло. Затем чуть склонила голову и тут же поспешила закрыть дверь. Вика даже не успела ничего сказать. Звонить еще раз в дверь она не решилась, учитывая обстоятельства. Поэтому она сразу поспешила домой.

Выходя из подъезда, Вика ощущала себя подавлено, её грызла совесть и на душе было гадко. Гадко, что все-таки струсила и не призналась.

«Чем я теперь лучше Феликса?! Может, стоит вернуться и все рассказать?» — думала Вика, однако ноги предательски вели прочь.

Домой Вика пришла поникшая, с разорванной футболкой, вся грязная, а местами еще и в Милкиной крови. Прошмыгнув мимо родителей, она поспешила отмыться и переодеться в чистую одежду. Время было как раз к чаю и мама позвала всех к столу:

«Семейство! Чай готов!»

Вика вышла последней и тихонько села с краю. Не спеша потягивая чай, она даже не прикоснулась к сладкому. Все это выглядело странно, ведь Вика любила сидеть напротив телевизора по центру и от сладкого отказывалась, только если были проблемы. Родители не заметить настроение и задумчивость дочери не могли, но нарочно акцентировать внимание не стали. Мол, подумает, и сама расскажет.

Но Вика молчала, продолжая пить чай без сладкого, и даже без сахара, что вообще ей было не свойственно. В конце концов, отец не выдержал и спросил:

— Может все-таки расскажешь? Что случилось? И не отрицай! Я же вижу, что-то не так…

— Пап… — тут же отозвалась Вика, — Вот если бы ты сделал что-то плохое…

— О-па! — ошарашено ответил отец, — Так! Что, например?

— Ну, не важно… — отмахнулась дочь, — Вот если бы ты сделал что-то плохое, и от этого другому человеку было бы плохо… Ему бы грозило наказание, а ты, вроде как, его избежал… Вот как бы ты поступил?

Отец напрягся, предполагая, что дочь опять что-то натворила, а ему расхлебывать, но рассудил, что лучше сперва ответить на заданный вопрос:

— Ну… хм… От ситуации зависит, конечно… — сначала замешкался он, но потом добавил, — Я пошел бы и признался, надеясь на милость пострадавшей стороны. Принял бы наказание в соответствии с их решением. Постарался бы возместить ущерб. Только негодяи и недостойные люди плюют на это. Ты что-то натворила! Я прав? — строгим тоном спросил отец.

— Да… — с горечью в голосе произнесла дочь.

Родители были шокированы. За все время это был, пожалуй, первый раз, когда дочь не начала рассказывать о том насколько она «не виновата», а открыто признала свою вину. Но разговорить ее и узнать больше не удалось. Единственным вариантом было отправить ее умываться и спать, а расспрашивать уже завтра, когда она успокоиться.

Однако с утра дочери и след простыл.

Вика спозаранку дежурила у дома Милы. Бессонная ночь в муках совести приносила свои плоды. Она уже готова была понести заслуженную кару, какой бы та ни была. Впрочем, она чувствовала вину не только за случившееся, но и за то, что не верила Миле, когда та предупреждала о ненадёжности Феликса.

Дома никого не было, ни Милы, ни ее родителей. Ждать пришлось полдня, в течение которого Вика успела и прогуляться по округе, и буквально изучить каждый сантиметр старенькой входной двери в квартиру Милы, и вообще всю эту унылую двухэтажную постройку пятидесятых годов прошлого века. Подъезд затхлый и прохладный, дверь не закрывается, а сам дом даже по внешнему виду кажется покосившимся. Жили в нем в основном старики да пьяницы. Но в будний день никого не было.

Гуляя по округе Вика встретила Феликса в компании нескольких ребят. Вика проходила мимо, одарив его презрительным взглядом, всем видом показывая, что больше не хочет никогда его видеть. Феликс пошел за ней и хотел заговорить, взяв за руку, но Вика ее резко отдернула и ускорила шаг. Тот лишь махнул рукой в ее сторону и невнятно буркнул какое-то ругательство.

Школу, естественно, в тот день Вика прогуляла. Она сочла, что спасти подругу от тирана было намного важнее, чем один прогул, недовольство учителей и родителей. Наконец к квартире подошел мужчина, по виду напоминавший типичного уголовника. Он был невысокого роста, жилистый, брит на лысо, руки были в татуировках перстней. Когда этот человек посмотрел прямо на Вику, ей показалось, будто он ее вдавит в пол только взглядом. Знавшая отца Милы только по рассказам ее самой, Вика внезапно поняла, что ужастики о нем были вполне правдивы. Даже заговорить с этим человеком было страшновато, но Вика решилась:

— Здравствуйте… Вы — отец Милы?

— Ну, здравствуй! — внезапно очень по-свойски ответил мужчина, и довольно хитро добавил, — Предположим, да. А что надо?

— А Мила дома?

— Мила — в больнице! — отвернувшись к двери, произнес мужчина, вставляя ключ в замок.

— С ней все хорошо?

— Жить будет! Руку сломала и поранилась… Несерьезно! Куда серьезнее — что опять ослушалась, дрянь! Вернется — проучу так, что навсегда запомнит! — говорил мужчина, ковыряясь с замком, который явно заедал и не сразу открывался.

— Пожалуйста, не надо, — попросила Вика, жалостливо, как только могла.

— Это еще почему? — отвлекся мужик и обратил свой гневный взор на Вику, — Она призналась, что сама виновата! Играла на стройке, где я запретил… Упала… Сама виновата! Значит будет наказана!

— Это я… — промолвила Вика.

— Что «я»?

— Я виновата, что она там была и упала… — честно, но от испуга тихо произнесла Вика и уставилась в пол. По щекам текли слезы, тряслись губы и подкашивались ноги. Сердце ушло в пятки, но точка невозврата уже пройдена.

— Ты?! Э вона чё! — протянул мужчина и подошел к Вике настолько близко, что та даже отступила и уперлась в стену позади себя.

Вика посмотрела на него, а затем снова опустила голову, боясь поднять взгляд.

— А ты смелая! Раз созналась в этом! Но за свою жизнь я усвоил, что всякий проступок должен быть неотвратимо наказуем! Хочу, чтобы и она это хорошо усвоила! Так что она своё получит! — произнес он.

Вика наконец подняла взгляд, который был наполнен гневом, но ком в горле мешал произнести что-либо. Мужчина тем временем продолжил угнетающе злобным тоном:

— А вот тебя с ней рядом чтоб я больше не видел! Ясно? А то объясню популярнее!

Вика кивнула.

— Хорошо! Брысь отсюда! — произнес он спокойно, затем развернулся и пошел обратно к двери квартиры.

— Я просто хотела… — хотела произнести Вика, но не успела договорить.

— Я сказал: брысь отсюда!!! — крикнул мужик, чуть не оглушив Вику, и, обернувшись, двинулся на неё.

— Нет!!! — вскрикнула Вика так, что тот на секунду замер, — Я хотела сказать, что мне жаль! Я не хотела, чтобы Мила упала! Если кто и достоин наказания, то только… — но закончить она не успела, получив мощный удар по лицу наотмашь. От неожиданности она потеряла равновесие и упала на пол. Казалось, мир вокруг погрузился в звенящую тишину — на несколько мгновений Вика оглохла. Ее раньше никогда по лицу не били, тем более так сильно. Ощущение сравнить было не с чем, но приятного ничего в нем нет. Пришла в себя она, вздрогнув от грохота двери, закрывшей квартиру Милы.

«Вот и наказание! — пронеслось в голове, — Но легче, чего-то не стало! Стоило оно того?!»

Вика медленно поднялась, отряхнулась и побрела домой. Придя к себе, она заперлась и долго сидела в ванной. Почти половина лица опухла и горела огнём. Приложив холодный компресс, Вика тихо плакала.

В этот вечер чаепитие она пропустила, сказав родителям, что за день очень устала, от чего у нее болит голова, и она хочет раньше лечь спать. Отчасти это было правдой. Иногда Вика и раньше пропускала вечерний чай, если сильно уставала, поэтому родители не обратили на это особенного внимания.

[1] рыцарский турнир, в ходе которого две группы рыцарей, вооружённых затупленным оружием, сражались друг против друга. С течением времени турнира, становится похожей на людскую свалку.