Государыня

Александр Антонов, 2002

Александр Ильич Антонов (1924–2009) родился на Волге в городе Рыбинске. Печататься начал с 1953 г. Работал во многих газетах и журналах. Член Союза журналистов и Союза писателей РФ. В 1973 г. вышла в свет его первая повесть «Снега полярные зовут». С начала 80-х гг. Антонов пишет историческую прозу. Он автор романов «Великий государь», «Князья веры», «Честь воеводы», «Русская королева», «Императрица под белой вуалью» и многих других исторических произведений; лауреат Всероссийской литературной премии «Традиция» за 2003 г. Роман «Государыня», публикуемый на страницах этой книги, повествует о жизни и судьбе дочери государя всея Руси Ивана III, великой княгини литовской и королевы польской Елены Ивановны.

Глава шестая

Игры

Похищение Елены и ее спасение еще долго будоражили душу и сердце Ивана Васильевича. По воле великого князя уже были казнены Асан-Дмитрий и Хамза-ун баши. Монахов Арининской обители угнали в гиблые места за Белоозеро. Ипатия не забыли и наделили землей, дали серебра на избу, на коня, на хозяйство. Владимир Гусев стал окольничим. А Иван Васильевич все переживал тревоги тех долгих памятных суток, когда Елена была в руках злодеев. По ночам он плохо спал и не мог отделаться от навязчивых мыслей: что было бы с ним и со всеми виновными в похищении дочери, ежели бы ее не спасли?

Но время и многие государевы заботы делали свое дело, и отступила сердечная боль-маета. Однако державная мысль, свившая свое гнездо в голове государя, не покидала его ни днем ни ночью. Пора, пора было выдавать дочь Елену замуж. Сразу после летнего пожара в Москве государь отправил в Литву большое посольство во главе с боярином князем Василием Патрикеевым, человеком достойным и умным. Наказал ему:

— Ты скажешь князьям-литвинам, что с войной теперь покончено. Нет Казимира, и сеч не будет. Еще скажешь, что государь всея Руси без помех принимает к себе на службу всех русских князей, неугодных Литве и надумавших отъехать из Великого княжества. Есть же там князья, кои костью в горле торчат у Александра.

— Все так и будет сказано, государь-батюшка, — заверил Ивана Васильевича Патрикеев.

— Проведай и то, что они мыслят о заключении мира. Какой год проволочку тянут, а воз и ныне там. О том прежде частно поговори с князем Яном Заберезинским. Он в чести у панов рады и умеет влиять на Александра. Да пусть Заберезинский напомнит великому князю о том, что тот хотел заслать сватов, не то потеряет достойную супругу. Да предупреди, чтобы ни литовские паны рады, ни церковные чины не вмешивались в наши семейные переговоры. Все ли понял, служилый и любезный боярин?

— Все зарубки поставлены, государь-батюшка. Исполню, как сказано. И мир нам нужен, и невеста на выданье у нас отменная. Верю, как смоем неприязнь между державами да родятся добрые отношения, так и церковники утихомирятся. И супружеству не будет помех.

— Верно размышляешь, любезный, — отозвался великий князь.

Не предполагал, однако, Иван Васильевич, что его посольство вернется из Вильно несолоно хлебавши. По известным только Литве причинам испугало литовских князей, панов рады и церковников то, что Василий Патрикеев сказал знаменательные слова: «Государь всея Руси». Позже Патрикеев понял, что Иван Васильевич поторопился с заявлением о своем титуле: великий князь — одно, а государь всея Руси — совершенно другое. И испугались литвины не без оснований. Знал же Патрикеев, что в эту пору Великое княжество Литовское на две трети состояло из русских земель, захваченных разбойным путем в пору великого нашествия на Русь монголо-татарских орд, и государь всея Руси имел право на эти земли и считал долгом их возвращение в лоно своей державы. Титул великого князя, по мнению литовцев, такого права Ивану Васильевичу не давал. Великий князь Александр не устоял перед натиском своих вельмож, и само собой погасло его желание свататься за дочь «государя всея Руси».

Иван Васильевич не предполагал, что ему будет отказано по такой причине, и сильно расстроился из-за несостоявшегося сватовства. Однако он проявил упорство и по-своему добивался цели. В те дни, по возвращении Василия Патрикеева из Литвы, государь спросил его:

— Скажи, любезный сват, неужели так бесхарактерен литовский князь Александр, что так легко отказался от своего желания жениться? Или схиму принять намерен? — улыбнулся он.

— Промашку мы допустили, Иван Васильевич. Твое грозное имя «государь всея Руси» испугало его. Да и не его прежде, а все великокняжеское окружение и панов рады. Но мыслю я все поправить. Отправь-ка меня, государь-батюшка, в Новгород, друга повидать, с ним с глазу на глаз побеседовать. У него в Литве есть сильный человек.

— Кто тот новгородец?

— Он тебе ведом и в чести у тебя. Это наместник Яков Захарьич.

— Достойный муж. Собирайся, коль так, в Новгород.

И великий князь послал Василия Патрикеева к наместнику Якову Захарьичу, который давно дружил с троцким воеводой Яном Заберезинским. С приездом Патрикеева Яков завел переписку с Яном, изложил желание Ивана Васильевича породниться с Александром. После первого же обмена грамотами Ян Заберезинский сам прибыл в Новгород, якобы за покупкой заонежских кречетов. А заодно и для разговора без чужих глаз и ушей.

Яков Захарьич исполнил волю государя и сказал Заберезинскому все так, как услышал от Патрикеева. Однако троцкий воевода, покинув Новгород со многими дарами, доложил своему великому князю не так, как было должно по уговору, а как хотелось панам рады. Не ожидал подобного подвоха от «друга» Яков Захарьич, и случился новый казус, который углубил раскол между Русью и Литвой. Потом троцкий воевода, оправдываясь перед новгородским наместником, скажет:

— Не надо было Ивану Васильевичу спешить величать себя государем всея Руси. Поняли же в Литве паны рады, что он и на литовскую Русь пытается наложить свою руку.

— Да мы двести лет не спешили, и ты это знаешь, — горячился Яков. — Разве это не наша отчина?!

— Была ваша, а ныне наша, — упорствовал Ян Заберезинский, и не без корысти: в Литве на землях Древней Руси были и его уделы.

Озлился Яков на троцкого воеводу и отписал государю всея Руси так, как сгоряча выпалил Ян Заберезинский. Иван Васильевич счел себя оскорбленным воеводой и запретил Захарьичу вести с ним какие-либо переговоры, сетовал на потерянное время. При этом он написал Якову, как всегда, просто и мудро: «Я найду себе совместников против Казимировых детей».

Эти «совместники» нашлись совсем неожиданно и помимо воли великого князя. В разгар зимы в Москве появилось посольство князя Конрада Мазовецкого из именитого королевского рода Пястов. Князь Конрад искал себе невесту не сам. Ее нашли рыцари Ливонского ордена, побывавшие в гостях у Ивана Васильевича. Они опасались породнения Московии и Литвы и потому решили помешать мирным переговорам между государем Руси и великим литовским князем. Посольство мазовецкого князя не было тайным. Его послы мчали в Москву через Литву торжественным кортежем. Правда, при первой встрече с Иваном Васильевичем глава посольства пан Гусинский поначалу завел речь о дружбе, о борьбе против «общих недругов». Кто эти «общие недруги», он не пояснил, но сказал определенно о призыве своего князя:

— Князь Конрад зовет вас, великий князь всея Руси, вступить в тройственный союз с Ливонским орденом и княжеством Мазовецким.

Иван Васильевич все-таки попытался прояснить, против кого Конрад ищет «совместников».

— И в какие земли, ежели что, нам идти скопом? — спросил с лукавинкой в серых глазах Иван Васильевич.

— Я лишь могу напомнить, что вашему мирному обиходу мешают дети Казимировы.

Пан Гусинский был осторожен в выражениях и не сказал напрямую о планах князя Мазовецкого.

Встреча пана Гусинского и Ивана Васильевича была недолгой. Они поговорили об ордынцах. Гусинскому важно было знать, каково положение в Большой Орде: ведь она была союзницей Казимировых детей. Великий князь порадовал посла:

— Там склока. Грызутся, как волки.

На том в первый раз и расстались. А через день пан Гусинский вновь напросился на прием и встретился с великим князем все в той же Средней гриднице.

— Разве мы не обо всем поговорили в прошлый раз? — спросил посла Иван Васильевич. Он сидел на троне, был благодушен и величествен. — Что ж, открывайся, пан Гусинский.

— Простите, государь всея Руси, — подобострастно произнес посол. — О главном с князем было велено сказать при второй нашей встрече.

— Коль так велено, слушаю.

— Просит мой князь Конрад руки вашей дочери, великой княжны Елены. Она у вас уже невеста, без сомнений.

— То верно, пора и замуж выдавать. Но я слышал, что князь Конрад в супружестве. Как же он отважился на сватовство?

— Был, батюшка-государь всея Руси. Ныне он порвал узы брака. Та женщина недостойна его чести.

— И церковь благословила развод? — не спуская зорких глаз с лица Гусинского, спросил Иван Васильевич.

— Да, государь всея Руси, на то была воля самого Папы Римского Иннокентия. По-иному и нельзя бы…

Иван Васильевич понял, что посол говорил правду. Спросил вновь:

— И что же еще велел передать князь Конрад? Чем порадует государя русского?

— О, мой князь обязуется отписать на имя невесты известные города. В них процветают ремесла, торговля, горожане там боголюбивые и с радостью примут новую государыню, — с жаром говорил Гусинский.

Великий князь одобрительно покачал головой, но ничего не сказал в ответ. Ему было над чем поразмыслить. Он не ведал процветающих городов в Мазовии и засомневался в благополучном супружестве с мазовецким князем Конрадом. От такого зятя будет мало проку, и прежде всего — Русскому государству. Да и сам Иван Васильевич не хотел быть опекуном слабенького иноземного княжества. «Все они, и Ягелонны и Пясты, хотят моими руками загребать жар из чужих печей. Ан не выйдет», — заключил он и сказал свату:

— Мы тут подумаем, какой ответ ты повезешь своему князю из Московии, как вы там величаете нашу Русь.

— Спасибо, великий государь, ждем от вас благого ответа, — откланиваясь, произнес пан Гусинский: надежд на благополучный исход своего посольства он уже не питал.

И через три дня состоялась третья встреча в Средней гриднице. Но на сей раз посла принимал боярин Василий Патрикеев. Важный, с окладистой бородой и молодыми синими глазами, Василий всегда говорил так, что его приятно было слушать. И на сей раз он не разочаровал.

— Ты, пан Гусинский, отправляйся завтра домой, ибо такова воля государя всея Руси, — начал боярин Василий. — Скажешь своему князю, что к нему прибудут наши государевы послы. Посмотрят на суженого. Ведь наша невеста красотой ангельской одарена и умна вельми. Еще послы наши посетят города, кои намерен отписать ваш князь супруге. Там и решим все полюбовно. Ежели тебе неугодно сказанное, перечь. Но уехать тебе должно завтра, как только получишь государевы дары.

И все-таки сладкие речи боярина Патрикеева не вселили в пана Гусинского надежду на то, что Конрад обретет себе богатую невесту, а затем и супругу из могущественной Московии. Сам-то он шел по воле своего князя на явный обман: города, кои думал отписать Конрад, не процветали, а пребывали в нищете из-за непосильных поборов. Покидал пан Гусинский Москву без приятных вестей для князя Конрада, но с богатыми дарами — так уж повелось у Ивана Васильевича.

Через неделю после отбытия мазовецкого посла государь давал напутствие главе посольства, думному дьяку Федору Курицыну. Знал Иван Васильевич, что умный дьяк исполнит его волю в Мазовии так, как нужно. Наказ Федору был особый и тайный. Никто, кроме государя и дьяка, не знал о беседе между ними. Для всех будет ведомо другое.

— Пиши моим именем грамоту князю Конраду. А в ней изложи, что мы желаем знать, в каких отношениях находится мазовецкий государь с польским государем Яном Ольбрахтом и магистром Ливонского ордена фон Плеттенбергом. О моих взглядах на супружество Конрада и Елены мы писать не будем. И постой на том крепко, чтобы города, кои Конрад думает отписать на Елену, показали тебе.

— Уразумел, государь-батюшка, — согласился думный дьяк, но и своими размышлениями поделился: — Однако выслушай, батюшка, мое наблюдение. Князь Конрад называет в своем титуле русские земли. Но у нас есть сомнение о правах мазовецкого князя на эти земли. Они в руках литовского князя. И выходит, батюшка, налицо явный обман.

— Коль так, то сие в ущерб князю Конраду, а не нам. С обманщиками нам не по пути.

Посольство Федора Курицына провело в переговорах и в осмотре мазовецких городов больше месяца. Вернулся Курицын перед самой весенней распутицей. Он изложил обстоятельно, как живет с соседями мазовецкий князь, как прошли переговоры по сватовству и осмотр городов, что выведали его дотошные подьячие о личной жизни Конрада. А в заключение коротко сказал:

— Ты, государь, забудь о пройдохе Мазовецком. Он бабник, и гулена, и на соседей кулаками машет. А города его нашим селам не сродни, лишь сиротством богаты.

— Спасибо за службу, любезный Федяша, — поблагодарил дьяка Иван Васильевич. — Знать, угодно Господу Богу, чтобы Еленушка была литовской государыней. Только и тут надо жестко говорить с литвинами. У нас есть что требовать от Ягеллонов.

Посольская служба Ивана III в ту пору радела за Русь исправно, и вскоре он знал, что происходило в Мазовии и в Литве в одно и то же время. Великий князь Александр был очень обеспокоен сговором князя Конрада с магистром Ливонского ордена фон Плеттенбергом. Знал он, что его войску будет трудно воевать, если на державу нападут две силы. Потому, несмотря на натянутые отношения с Русским государством, Александр отважился наладить дружбу и отправил в Москву посольство во главе с ловким дипломатом паном Станиславом Глебовичем. Наказывал он послу строго:

— Сиди в Москве, пока не добьешься мира. Иначе в Вильно не возвращайся. — Мягкий по нраву, Александр в трудный час хотел быть жестким. — Помни, что в твоих руках судьба Литвы.

— В меру сил я постараюсь, государь, выполнить миссию, — ответил посол.

Станислав Глебович был изворотлив и пронырлив. Он не раз побывал в Орде и там многому научился. Он попросил у Александра подарков для московских дьяков.

— Бакшиш сделает сговорчивее лисье окружение князя московитов, — попытался убедить Станислав великого князя.

Александр по натуре не был жадным и умел делать подарки, но лишь при условии, если у него имелось, что дарить. Позже стало известно, что государь Литвы всю жизнь носил кафтаны с «дырявыми карманами». Однако Глебовичу он пообещал:

— Повезешь в Москву все, что нужно.

«Хождение» Глебовича в Москву, к великому огорчению Александра, оказалось неудачным. На приеме литовских послов Иван Васильевич сказал просто и твердо:

— Мы стояли и будем стоять на одном: пока Ягеллоны не вернут Руси всех ее отчин, мирному договору не быть!

— Великий князь, вашу заботу о русских землях наш государь понимает, и близок час, когда русские князья и их холопы вернутся под ваше крыло, — Станислав пытался умилостивить Ивана Васильевича и даже сделал намек о признании прибавления к титулу: — Вы не только великий князь, но и государь всея Руси, с чем склонны согласиться паны рады.

— Ничего удивительного тут нет, — ответил с усмешкой Иван Васильевич. — Я действую и живу по старине и по праву своих предков. Потому все иноземные государи чтут меня как государя всея Руси, лишь твой Александр да Ольбрахт, братец его, упорствуют. И мое последнее слово таково: не тратьте попусту корма и уходите домой. Авось ваш Александр разумом посветлеет.

— Но мы и о другом хотели бы поговорить. Великий князь просил узнать, с чем приходили к вам мазовецкие послы?

Этот вопрос задел Ивана Васильевича за живое. Он сердито сказал:

— Пусть твой Александр не сует нос не в свое дело, ежели не ищет ссоры. — И великий князь покинул тронную залу.

Проводив литовских послов без каких-либо надежд на мирный договор, Иван Васильевич, однако, задумался. Ему не давали покоя мысли о дочери Елене. Получалось, что устроить Елену повыгоднее для Руси оказалось тщетным. Встречаясь с нею в трапезной, он то не смотрел на дочь, то вглядывался пристальнее обычного. И щемило от боли сердце: вдруг тати снова замыслят похитить ее? Он этого не переживет.

Волновалась за Елену и великая княгиня Софья Фоминишна. В душе она тоже желала выдать дочь за великого князя Александра. По ее мнению, он был порядочным человеком, к тому же под стать Елене — красивым. Однажды перед сном она посоветовала супругу:

— Был бы ты, батюшка, посговорчивее с послами Александра, не болели бы наши головушки. Пристроили бы мы доченьку, а там, глядишь, было бы легче разговаривать с зятем и о русских землях.

У Ивана Васильевича в последние годы разговор с женой складывался раз от разу труднее. Ему все казалось, что она по любому поводу идет наперекор его желаниям. На сей раз она была права, но он все же ответил так, что отбил у нее охоту продолжать позднюю беседу:

— Мне нет нужды быть сговорчивее. Пусть литвины одумаются и приходят. Мои палаты открыты для сватов Александра.

Твердость и терпение Ивана Васильевича были вскоре вознаграждены. Вельможи литовской рады, всегда несговорчивые, вдруг пошли навстречу своему великому князю и помогли ему, как они понимали, принять правильное решение. От панов рады пришла в Нижний замок делегация.

— Государь, отправь в Москву великое посольство только с одной целью: засватать великую княжну, — выступая от имени рады, принялся убеждать Александра Ян Заберезинский. — Выдай послам опасные^[13] грамоты и с богом пошли их в Московию.

Александр принял совет депутатов без возражений.

— Так и будет, как просите, — заявил он. — А тебе, ясновельможный Ян, вести послов. Ты удачливый.

В душе великий князь был доволен тем, что рада нашла выход из трудного положения, и, когда пришел час писать грамоту великому князю всея Руси, он повелел открыть ее высоким титулом, как того добивался Иван Васильевич: «Государю всея Руси».

Великое посольство Литовского княжества покинуло Вильно в январе 1494 года. Двигались быстро, и вскоре послы появились под стенами Кремля. Однако с приездом литовцев Иван Васильевич по не ведомым никому причинам вновь пустился в сватовскую игру. Он упрятал княжну Елену в терем под строгий надзор мамок-боярынь и не позволил ей быть на церемонии встречи сватов. Софья Фоминишна пыталась умилостивить супруга, но ей это не удалось. Мать и дочь смирились с этим не без горечи. Зная, что великое посольство часто возглавляют государи, они надеялись увидеть Александра. В последние часы перед встречей с послами Елена еще раз попыталась упросить матушку поклониться батюшке, но Софья Фоминишна отказалась:

— Проку мало, доченька. В батюшку словно бес вселился, он не желает путем вести речи о сватовстве, и кончится, голубушка, оно ничем, хотя твоей руки просили другие государи.

— Что за напасть! Какой корысти ищет батюшка? — со слезами на глазах спрашивала княжна.

— Корысти личной батюшка не ищет. Она державна.

Софья Фоминишна была мудрой женщиной и видела так же далеко, как и ее муж. Да и жестковата была в большей степени, чем Иван Васильевич: тому византийское воспитание являлось причиной. Знала великая княгиня, чего добивался государь. Она продолжила:

— Потому наставляю тебя на терпение и послушание. К тому же добавлю, чтоб не маялась: великий князь Александр в Москву не пожаловал.

Почти месяц продержал Иван Васильевич послов, каждый день добиваясь от них уступок. Ян Заберезинский, к которому теперь великий князь относился миролюбиво, дважды отправлял гонцов в Вильно, дабы уведомить Александра о претензиях государя всея Руси.

— Передай великому князю, что, если мы будем скупиться на порубежные земли, согласию не быть, — наказывал Заберезинский пану Сигизмунду Сантаю, когда тот покидал Москву.

— Вот уж будет мне нахлобучка от панов рады, как узнают, чего добиваются московиты, — сетовал пан Сигизмунд.

— Что поделаешь, если мы в этой игре за козлов отпущения, — пытался утешить Сантая Заберезинский.

Проводив Сигизмунда, Ян и его свита коротали время, слоняясь по Москве, по Кремлю. Правда, в Кремле было на что посмотреть. Итальянские и русские мастера, работая бок о бок, поднимали новые каменные стены вокруг Кремля, перестраивали великокняжеский дворец и украшали храм. Всюду лежали горы камня, кирпича, бунты леса. Шум работ, говор не умолкали даже в морозные дни от утренней зари до вечерней. Артельные десятники покрикивали на работных людей, а на десятников, непонятно за что, кричали итальянские мастера. Ян Заберезинский удивлялся размаху работ — знать, казна позволяла — и видел будто воочию, каким будет Кремль через пять — десять лет. Он с завистью признавался, что Кремлю не будет равных во всем мире.

Наконец гонцы вернулись из Вильно и привезли повеление великого князя идти на все разумные уступки. Иван Васильевич торжествовал. Он добился того, чего желал. Между Русским государством и Литвой был заключен мирный договор, во всех отношениях выгодный россиянам. С этого часа никто не оспаривал титул «государь всея Руси». Иван Васильевич сказал тогда служилым боярам и дьякам:

— Теперь мы позволим Александру Ягеллончику стать нашим зятем. Дайте о том знать главному послу Яну Заберезинскому.

Лишь после этого великое литовское посольство — более двадцати человек — было приглашено на торжественный прием. Послы низко кланялись государю всея Руси и вручили ему грамоту Александра с просьбой о руке великой княжны Елены. Но в этот день они не получили ответа на грамоту. Они были званы на обед, и за столом велись разговоры обо всем, но только не о сватовстве. Лишь в конце трапезы Василий Патрикеев сказал Яну Заберезинскому:

— Приводи княжьих сватов послезавтра в сию Брусяную гридницу, тогда и поведем речь полюбовную. Да чтобы хмельных среди вас не было, а то, я вижу, многие из твоих лыка не вяжут к вечеру.

— Так ведь от тоски да от скуки извелись. А за добрую весть спасибо тебе, боярин. Два дня без хмельного перемаемся, — ответил Ян.

Подошел долгожданный день сватовства. Послы предполагали, что все будет просто: придет из своих покоев государь Иван, сядет на трон и скажет: «Ну, сваты дорогие, милость моя к вам есть, смотрите невесту, да и по рукам». Ан нет, проволочка вновь случилась-таки. Когда послы уселись на обитые алым бархатом скамьи, толпой появились в Брусяной зале князья, бояре, иереи, дьяки. И выступил от имени государя всея Руси митрополит Зосима. Был он немощен от болезней и старости, но голосом владел сильным и проговорил такое, что озадачило послов, а кое-кого и в недоумение ввело:

— Гости панове, послы Литовского княжества, сказано государем всея Руси и великим князем многих земель Иваном Васильевичем, что он согласен выдать дочь Елену за великого князя литовского Александра. Но он непременно должен исполнить волю государя всея Руси и Господа Бога.

— Излагай свою волю, владыка, — попросил Ян Заберезинский.

— Суть ее проста, дети мои. Ждет Иван Васильевич от Александра клятвенную грамоту о том, что дает своей супруге свободное и непринужденное исповедание православной веры, чего и прежние государи требовали.

Сей гром среди ясного неба поверг послов в молчание. И все-таки самый горячий из них, Сигизмунд Сантай, воскликнул:

— Как мог великий князь россов и государь всея Руси кружить нам головы! У нас есть своя вера, свои церковники, им и решать, в какой вере быть супруге великого князя!

В завязавшийся спор вмешался Ян Заберезинский, заговорил с Сантаем по-литовски. Дескать, остудись, Сигизмунд. Сказано нами, что у нас есть воля великого князя Александра дать такую клятву, — вот и дадим. Да помни, любезный, в утешение: ныне клятвы и договоры не в цене. Нам ли стесняться? Услышь отца Макиавелли. Он же говорил: «У нас есть Бог, который простит нам прегрешения». И Ян Заберезинский, нисколько не смущаясь ложью, заявил русским вельможам:

— Мы знали, что вы потребуете того, и потому заверяем: клятвенную грамоту великий князь Литвы подпишет, если вы ее напишете.

Ян Заберезинский знал, какую ответственность примет на себя Литва, если подобная грамота будет составлена и ее подпишут: Руси будет дозволено вмешиваться во внутренние дела его державы. Однако глава посольства оставался спокоен и верен себе. Он помнил, что в Польше и Литве есть примеры того, как обводили вокруг пальца простаков россов.

Но ни боярин Патрикеев, ни дьяк Курицын, ни тем более Иван Васильевич простаками не были. Все они вкупе сумели завершить сватовство с большой выгодой для Русского государства и расчистили ниву под посев дипломатического жита. Не предполагали они одного: Макиавелли властвовал не только в душе главы посольства Заберезинского, но и в душе Александра Ягеллона — и потому игры в сватовство продолжались, хотя на февраль 1494 года были назначены смотрины и обручение.

Примечания

13

Опасные — здесь охранные.