Государыня

Александр Антонов, 2002

Александр Ильич Антонов (1924–2009) родился на Волге в городе Рыбинске. Печататься начал с 1953 г. Работал во многих газетах и журналах. Член Союза журналистов и Союза писателей РФ. В 1973 г. вышла в свет его первая повесть «Снега полярные зовут». С начала 80-х гг. Антонов пишет историческую прозу. Он автор романов «Великий государь», «Князья веры», «Честь воеводы», «Русская королева», «Императрица под белой вуалью» и многих других исторических произведений; лауреат Всероссийской литературной премии «Традиция» за 2003 г. Роман «Государыня», публикуемый на страницах этой книги, повествует о жизни и судьбе дочери государя всея Руси Ивана III, великой княгини литовской и королевы польской Елены Ивановны.

Глава пятая

Освобождение

Певун видел все, что случилось в конюшне с Молчуном. В тот миг, когда он скрылся за воротами, Певун шел по двору, спеша в избу игумена, где были упрятаны княжна и ее служанка. Услышав рык Молчуна, он подбежал к воротам конюшни, приоткрыл один створ и заглянул внутрь. Он увидел, как бьются Молчун и незнакомец, во всю прыть побежал за сообщниками и отправил их на помощь Молчуну. Сам Асан-Дмитрий вновь поспешил к игумену. Он понял, что оставаться в монастыре опасно и есть еще время скрыться, но знал, что для этого нужна помощь игумена Вассиана. Поможет ли он по доброй воле? Певун в этом пока сомневался и готов был побудить его силой. «А иного мне и не дано», — подумал Певун и скрылся в избе Вассиана.

На дворе обители снова какое-то время стало безлюдно и тихо, будто все вымерло. Лишь близ ограды на засыхающей сосне сидел красноголовый дятел и старательно выбивал барабанную дробь. Под ее размеренный звон и вышел из конюшни Илья. Он осмотрелся, увидел, что на дворе пустынно, и побежал к низкому длинному строению, где, как он догадался, были кельи. Питая малую надежду на то, что в них и найдет Елену и Палашу, он все-таки решил сначала заглянуть в них: может, кто-то из монахов и подскажет, куда направить поиски. «Конечно же тати не дураки, чтобы вольно держать в келье великокняжескую дочь. Не для того умыкали», — рассудил Илья, подбегая к строению. Он вошел в длинные сени, где по правую сторону располагались кельи, толкнул первую дверь. Она легко открылась. Илья заглянул в покой, надеясь увидеть инока, но надежды его не оправдались: покой был пуст. Он заглянул во вторую келью, в третью, в четвертую. В них также не было ни души. Лишь в одной из келий перед образом Николая Чудотворца теплилась лампада. Она-то и дала Илье повод подумать, что кельи покинуты недавно. Он воскликнул:

— Господи, что за олух! Все они, поди, в трапезной или за молитвой в храме!

Илья выбежал во двор, помчался к небольшой деревянной церквушке, влетел в нее. Здесь было сумрачно и пустынно, не горело ни одной лампады, ни свечи, ничто не говорило о том, что в храме недавно шло богослужение. То же ожидало князя в трапезной, в иконописной, в покоях игумена — всюду мертвая тишина.

«Куда же подевались монахи, игумен, послушники — вся братия?» — досадуя на невесть что от отчаяния, спрашивал себя Илья. Он видел зажженную кем-то лампаду в келье, щупал горшки, корчаги с кашей и щами в трапезной — они еще хранили тепло. В избе игумена на столе лежали хлеб, зеленый лук, стояли баклаги с медовухой и сытой. Поди, татей чествовал игумен. «Значит, были же обитатели монастыря совсем недавно в своих покоях! Куда же они делись?» — искал князь ответы на свои вопросы. Не найдя их, Илья побежал в конюшню, чтобы допросить раненого. Однако тот от большой потери крови был в беспамятстве. Илье ничего не оставалось делать, как привести его в чувство. Он нашел в каморе конюшни печурку, нагреб из нее золы, взял холстину, висевшую над печуркой, и вернулся к татю. Засыпав рану золой и перевязав ее, Илья вновь взялся пробиваться к сознанию раненого, но, как ни бился, это ему не удалось. «Черт меня дернул тебя покалечить», — подосадовал князь. Плюнув под ноги, Илья подошел к тапкане, заглянул в нее с намерением разгадать, зачем сюда пришел тать, что ему потребовалось в повозке. Он увидел, что заднее сиденье откинуто и из-под него вытащен легкий заячий полог. Илья донял, что именно за ним и приходил разбойник. «Очевидно, понадобился для сугрева княжны», — сделал вывод Илья. Он рассмотрел подшитый шерстяной тканью полог, прижал его к груди, вновь вопрошая: «Где же ты, голубушка Елена?»

Но нахлынувшая слабость прошла, и в Илье с новой силой пробудилась жажда поскорее найти княжну. Он подумал, что Елена где-то близко, скорее всего, упрятана в каком-либо подземелье и заячий полог потребовался татю только для того, чтобы укрыть княжну от сырости и холода, дабы поставить ее кому-то здоровой и невредимой. Надо было действовать, но как? Куда броситься на поиски тайного убежища? Где тот лаз, которым ушли из монастыря монахи? Он знал, что даже иноки, найди он их, не укажут тайного входа в подземелье.

В этой Арининской обители доживала свой век особая братия, враждебная духу Русского государства. Все это были старцы, бывшие бояре, посадники, купцы, священнослужители, вывезенные из опального Новгорода тринадцать лет назад и привезенные в уготованное им место. Они таили ненависть к государю всея Руси Ивану Васильевичу, и у них был к нему особый счет. Они не благодарили самодержца за то, что одарил их милостью и не подверг жестокой казни за измену отечеству, за то, что дал им право возвести в лесной глуши обитель и отлучил лишь от мира. Насильно постриженные в монахи, новгородцы возводили обитель сами, и, поди, только нечистой силе ведомо, каких тайных убежищ, погребов и подземных ходов понастроили они за минувшие тринадцать лет.

— Ладно, тати, сам найду. А тогда уж не ждите пощады от государя, — взбодрил себя Илья.

Он взял сыромятную подпругу, связал татарину ноги, притянул к ногам здоровую руку — все накрепко связал мертвым узлом. Довольный сделанным, князь отправился искать тайный лаз в подземелья, в убежища. Но еще в пути к избе игумена Илья подумал, что эта его затея может оказаться напрасной. «Коль есть тайный ход, значит, возможен и тайный выход, — посетовал он, — и пока я ищу лазейку, разбойнички выползут где-нибудь в лесу, а там ищи ветра в поле». Досада умножилась еще тем, что в Москве он поступил опрометчиво, не взяв верного Карпа и других помощников. Но сетовать было не на что и не на кого, и князь решил обследовать покои игумена. Победил здравый смысл: ведь тати и монахи не побегут в лес дневной порой, ежели уверены в надежности убежища. В избе Вассиана Илья обследовал все стены, прощупал каждую половицу, слазил под печь и на чердак, переворошил все в сенях, в кладовых. Прошло немало времени, а поиски оказались тщетными. В храме Илья нашел подвал. Он был выложен из камня и служил усыпальницей. В нем стояло несколько гранитных рак с мощами усопших, и не было никакого другого выхода из усыпальницы, кроме как в храм. Покинув подвал и церковь, Илья поспешил в кельи. Там все было на виду: в дощатых полах — ни одного лаза, ни щели.

— Вот уж наваждение! — в отчаянии крикнул князь, опустившись на лавку в последней из обследованных келий.

Посидев в досужих размышлениях несколько минут, Илья вспомнил о своем коне. Пришла мысль порыскать в округе монастыря: авось там на что-нибудь наткнется. Он вышел на двор и побрел к воротам. Силы покидали его. Когда он очутился вблизи ворот, до его чутких ушей донесся конский топот. Илья выглянул в оконце и увидел, что к обители приближается отряд всадников, а впереди ехал любезный ему человек, друг и свояк князей Ряполовских Владимир Гусев. Грудь обожгло радостью. Илья собрался с силами и распахнул ворота.

Боярский сын увидел Илью и, влетев во двор, спрыгнул с коня.

— Нашел-таки тебя, княже! — выдохнул он и спросил обеспокоенно: — Ну что тут, есть какой-нибудь след княжны?

— Не знаю, как сказать, друже. Кони и тапкана княжны здесь, а ее саму не нашел, — ответил Илья и добавил: — Было тут три татя, так я их порешил, а что делать дальше — не знаю.

— Искать, только искать, — отозвался Гусев. — И позволь мне, княже, распорядиться. — Он подошел к воинам, кои стояли за воротами, сказал десятскому, крепкому молодому мужику: — Вот что, Влас. Оставь со мною Клима, сам с воями иди за обитель на полдень, ищи следы. Вдоль берега Москвы-реки откос проверь. Найдешь — преследуй. Пешими далеко не ушли.

— Коня моего возьмите, он за стеной! — крикнул Илья.

— Не надо, — перебил его Гусев. — Клим приведет Казначея в обитель. — И велел молодому светловолосому парню: — Слетай поищи его.

Влас повел свой отряд за обитель на юг, а Ромодановский и Гусев направились к конюшне. По пути Владимир спросил:

— Где ты порубил татей?

— Да здесь, в конюшне. Тебе, может быть, кто-то из них ведом, — заметил Илья.

— Кто их знает, надо посмотреть, — ответил Гусев.

В конюшне Владимира передернуло от увиденного.

— Эко, право, какого зверя завалил, — сказал он и, глянув в лицо Молчуна, признал: — О, сие сын новгородского боярина Ивана Волка. Да помнишь, поди, как жгли в клетке двух Иванов да Дмитрия, изменников новгородских, кои немцев приводили из Ливонского ордена? Этому же по молодости милость оказали, лишь языка лишили. А вот рыжий мне неведом.

Возле татарина Владимир стоял долго, склонился и даже повернул лицо. Сказал значительно:

— Это Хамза, ордынский сеунщик^[10] из посольства. Вон куда ниточка потянулась. Неспроста, — заметил он и, поспешив к тапкане, взял в руки заячий полог. — Это матушки-княжны? — спросил он.

— Ее, — ответил Илья и тут же пояснил: — Сын Волка вытащил его из кладки, хотел куда-то унести, очевидно, в подземелье. Тут я его и застал…

— Подземелье, говоришь? Это хорошо, что зацепка нашлась, — отметил Гусев. В его карих глазах вспыхнули огоньки. — Мы то подземелье найдем. Найдем! Знаю я этих новгородских хитрованов. Они и под рекой пройдут не вымокнув. — Он спросил Илью: — Ты когда в обитель вошел?

— Солнце чуть только поднялось, — ответил князь.

— Вона! Мы же в скиту за Островом задержались. А сей миг уже за полдень пошло. И еще раз искал после схватки?

— Да.

— В кельях, говоришь, никого нет? В храме? И в трапезной?

— Нигде ни души. В одной келье лишь горящую лампаду видел, а в трапезной теплые горшки с кашей и щами.

— Так… — Владимир задумался, пощипал опрятную русую бородку. — Вот что. Идем в церковь. Там обязательно зацепку найдем.

— Да я все там облазил. И раки в усыпальнице видел, и стены в ней все ощупал.

— А в ризнице был?

— Весь пол обшарил, сундуки сдвигал.

— Это хорошо. Но все-таки туда и пойдем. Думаю, что за сундуками паутину ты не увидел.

— Ну что там паутина!

— Да в ней и суть, — усмехнулся Владимир.

Князь Ромодановский и Гусев вошли в ризницу и осмотрелись. Владимир сказал:

— Видишь, там пол с уступом и ниже, чем здесь?

— Так. Но он как литой — ни щелочки. И ни одна доска не шелохнется, не скрипнет.

— Верно. Но мы все-таки потрогаем его. — Владимир склонился у задней стены и, ухватившись за плинтус, подергал его, обнажил меч и просунул между стеной и брусом, потянул меч на себя, и брус отжался от стены. — Вот она и разгадка тайного лаза, — бодро сказал он.

Владимир сошел с трех средних досок и нажал на меч сильнее. Под его усилием доски сдвинулись и словно бы поехали под противоположную стену, под уступ на полу. И открылся саженной длины лаз. Илья увидел лестницу. Его нетерпение было так велико, что он в тот же миг ступил на нее и поспешил вниз, во тьму. Гусев окликнул его:

— Подожди, княже! Витень^[11] нужно бы найти или свечу хотя бы. Без них разобьемся и проку мало будет.

— Да полно, любезный, и во тьме пройдем, — ответил Илья и добавил: — Искал я и то и другое — ничего не нашел. Скупо жили монахи или упрятали все в захороны.

Тьма поглотила их мгновенно, лишь только они скрылись за первым поворотом. Илья шел впереди, касаясь мечом и рукой стен подземного хода и кровли. Они были из бревен — надежны. И настил под ногами лежал из плах. Гусев считал шаги, ощупывал рукой левую стену, предполагая, что в главный вход могут влиться боковые ходы слева. Он подумал, что наверняка есть скрытые лазы в кельях и в покоях игумена. На тридцатом шагу рука Гусева провалилась в узкий лаз. Еще через двадцать шагов он обнаружил проход чуть попросторнее. В подземелье было сухо. Гусев понял почему: оно проходило под сосновым бором в песчаных пластах. Шли Илья и Владимир осторожно, готовые к любым неожиданностям. А они поджидали спасителей. Знал Асан-Дмитрий-Певун, что ждет его, если он попадется в руки великого князя, предстанет перед его грозными очами. Шкуру с живого сдерут, и это будет самое малое, что угрожает ему. Потому он вовсе не хотел отдавать себя в руки палачей. Лучше смерть в схватке с князем Ромодановским, которого он узнал в конюшне. А еще лучше перехитрить муксаидов — христиан по Корану — и увезти княжну на священную реку Куасар, в которой вода белее снега и слаще меда. Сожалел Асан-Дмитрий, что потерял верных товарищей — Молчуна, Андрея-юзбаши и Хамзу-унбаши. Но, потеряв одних нукеров, он нашел других. Видел он, как вспыхнули глаза новгородских бунтарей, когда он сказал, что в его руках дочь великого князя. Не сомневаясь, они согласились отвезти княжну по Волге в саму Астрахань. Асан-Дмитрий пообещал им:

— За хороший подарок бакшиш-хану Касиму вас ждет царская жизнь. А если не захотите жить при дворце, вам построят обитель.

Старцы, собравшиеся на совет в келье игумена Вассиана, приняли обещание на веру и решили во всем способствовать похитителям княжны. Все они, еще крепкие телом, жаждали покинуть монастырь и Русь. Они знали, что подземный ход поможет им бежать незамеченными из проклятого места и приведет их к самой реке. А там у них был припрятан легкий и быстроходный струг и в нем — припасы на долгий путь. Стоило им дождаться ночи, и ничто уже не задержит их на Московской земле. Но ночь была еще далеко, а преследователи близко, и один из них — в монастыре.

Асан-Дмитрий понял, что если он хочет выбраться из обители благополучно, то должен действовать, не теряя ни минуты. Увидев, как в конюшне завязалась схватка между его сотоварищем и князем, он прибежал в покой игумена, где находились старцы, и сказал:

— Святой отец, в обители государевы люди, сколько их, я не знаю, но нам пора уходить, пока их задерживают мои кунаки. Мы дождемся ночи в подземелье.

— Мы готовы в путь, — ответил Вассиан и велел открыть лаз в своей опочивальне. — С богом отверзите врата!

Исполняя волю пастыря, два монаха открыли в малом покое лаз, сдвинув, как это делал в церкви Гусев, средние доски. Служка Ипатий и Певун привели Елену и Палашу, укрытых в черные плащи, старцы накинули на плечи торбы с кормом, и следом за монахом с факелом все стали спускаться в подземелье. Кто-то из монахов запел псалом:

— «Расторгнем узы их и свергнем с себя оковы их…»

И многие старцы подхватили псалом:

— «Живущий на небесах посмеется. Господь поручается им…»

С пением государевы преступники исчезли в подземелье, закрылся, словно сам собою, лаз. Никто бы не мог сказать, что в покоях игумена Вассиана еще несколько минут назад толпилось почти двадцать иноков. В покоях царила тишина, чистота и таинственность. Какая-то сила надвинула на доски лаза пеструю дорожку и поставила стол. Все это и застал Илья, появившись в покоях игумена спустя те самые несколько минут.

В подземелье сквозь пение прорывались возмущенные крики Елены и Палаши. Но они были слабые, непохожие на голоса здоровых девиц. Еще утром княжну и сенную девицу насильно напоили квасом с беленой, и теперь они какой-то час пребывали как бы во сне. И люди и вещи казались им тенями, сами же они не ходили, а плавали, будто во сне, и были ко всему безразличны. Они забыли, что с ними произошло за минувшие полсуток, не представляли, где находятся. Лишь изредка к ним приходило некое просветление. Так случилось и в подземелье. Они начали кричать и звать на помощь, но силы их быстро иссякли, и они вновь впали в состояние засыпающих рыб.

Асан-Дмитрий неотступно следил за ними, иногда подносил к их лицам терпко пахнущую льняную подушечку, и окружающий мир становился для Елены и Палаши волшебным, притягательным.

Путники шли подземным ходом медленно и долго. Только Вассиану было ведомо, какой путь они преодолели. А он тянулся больше версты и к тому же еще ветвился. Вассиан со старцами два раза сворачивали от главного хода. Наконец из узкого хода они вышли в просторную клеть с широкими лавками вдоль стен. Вассиан проверил, все ли собрались в клети, и велел Ипатию перекрыть проход в нее тяжелыми дубовыми плахами. Они плотно и словно намертво ложились в пазы толстых бревен, и вынуть их со стороны хода было невозможно. Когда Ипатий завершил работу, Вассиан сказал:

— Дети мои, здесь будем дожидаться наступления ночи. Да хранит вас Бог Вседержитель. — Асану-Дмитрию он прошептал несколько слов: — Мы с тобой, сын мой, берем слишком большой грех на душу, потому стоять нам смертно и без обмана.

— Так и будет, святой отец: смертно и без обмана, — отозвался тать и взялся проверять заплот. Остался доволен.

Монахи уселись на лавки и замерли. Похоже, они были безучастны к происходящему вокруг них и с ними. Их, видимо, не волновало то, что они стали сообщниками измены государю, державе, сделались соучастниками преступления. Казалось, они приготовились уйти в небытие, с тем и смирились. В созерцании внутреннего мира они готовы были пребывать вечно. Этим знатным в прошлом новгородцам ничего иного не оставалось. У каждого из них был свой мир, свои воспоминания. Однако вкупе они думали об одном и том же: о падении вольного Новгорода, о том, что великий князь лишил их свободы, самостоятельности, разорил их родные гнезда, разрушил семейный уклад, разбросал по гиблым местам. Теперь по вине самодержца Ивана Васильевича они, именитые новгородские люди, потеряли все, что было нажито веками, он превратил их в нищих, без семей, без близких. Такое не забывается. Тот же новгородский посадник Василий Лихой, а ныне старец Вассиан, был главой семьи в семнадцать человек. Одних сыновей было девять. Все сложили головы, кто в сечах с московитами, кто на плахе, и кровь их на руках у великого князя Ивана III. «Эх, Ивашка, Ивашка, за что ты меня в нищету и неволю бросил, за что порубил корни и крону?!» — в сердцах клял великого князя Вассиан, смотрел на княжну Елену ненавидящим взглядом и твердил: «Поделом тебе страдать за грехи батюшки. У Афанасия Некрасы — вон сидит у заплота, горюет — попригожее тебя девки были, невесты сынов моих. А где они? Да по воле твоего батюшки — гореть ему в геенне огненной — все в монашки пострижены». И у каждого, кого бы ни коснулся Вассиан, он нашел бы в душе вместо молитвы ко Христу ненависть к попирателю воли и палачу. «Ничего, теперь наш час пришел хоть малую толику жажды утолить. Не видать тебе своей дщери, самодержец», — утвердился Вассиан в своей силе и стукнул посохом о плахи под ногами.

Однако не все были готовы служить хоть дьяволу, лишь бы побольше укусить великого князя, не все отрешились от родной земли. Еще в тот час, когда во двор обители въехала княжеская тапкана, служка Ипатий понял, что вершится некое злодейство. А когда он увидел княжну и ее служанку со связанными руками, уразумел суть умысла. А убедился в том, что впустил в обитель преступников, когда услышал звон оружия в конюшне. «Что же теперь будет? — спросил себя Ипатий, когда вошли в клеть. — Выходит, что и я пособник татям? Ишь как оплел паутиной Певун. Истинно паук. Того и гляди, заставит руку поднять на государеву дочь. Ведь сунул же мне для надобности за пояс сулебу^[12]. Нет, тому не бывать!»

До той поры, пока Ипатий не знал о том, что Певун потерял своих сообщников, он хотя и задумал проявить воле Певуна непокорство, но страх перед ним довлел над его благим намерением и он был послушен цепкому вожаку татей. Узнав, что Певун лишился своих подручных, Ипатий воспрянул духом. Час его пришел. И страх долой. С одним-то Певуном он справится, и отсюда, из этой клети, злочинцу не уйти. «Ой, не уйти тебе, Певун! — взбодрил себя Ипатий. — И вы, старцы прогнившие, мне помехой не будете», — окинув взором согбенных монахов, подумал богатырь.

На том и оборвались размышления служки Ипатия, сироты из Кузнецкой слободы. В проходе за дубовым заплотом чуткое ухо Ипатия уловило некие шорохи и тихие голоса. Он подобрался к заплоту, прислушался. Там, за дубовыми плахами, кто-то сетовал на возникшую преграду. В этот миг к Ипатию подошел Асан-Дмитрий.

— Кто там? — спросил он тихо служку.

— Пришли государевы люди, — ответил довольно громко Ипатий.

Он шагнул в сторону, а когда Певун приблизился к плахам и приник ухом, вытащил из-под свитки сулебу, схватил Певуна за шею, сжал, словно клещами, нацелил оружие в бок Певуну, уколол его и яростно приказал:

— Открывай заплот, ежели думаешь остаться в живых!

Асан-Дмитрий никогда не терял самообладания, и испугать его было трудно. Ровным, мягким голосом он произнес:

— Побойся Бога, Ипатушка. Ведь я выполняю волю великой княгини Софьи Фоминишны. Она же вольна распорядиться судьбой своей дочери.

— Елена — государева дочь! Открывай заплот! — потребовал Ипатий и вновь уколол Певуна.

Потекла кровь, но Певун не дрогнул.

— Ну так не мешай мне разбирать заплот.

Асану-Дмитрию потребовалось мгновение. Когда Ипатий отпустил его, он ударил служку в солнечное сплетение локтем и вынырнул из-под него на середину клети. В руках у татя сверкнула сабля.

— Неблагодарный! Как ты смеешь поднимать руку на благодетеля! — Размахивая саблей, он загнал Ипатия в угол. — Молись Всевышнему!

Ипатий отбивался от сабли сулебой. Тут же, вскинув посох, на служку поднялся Вассиан.

— Ах ты, гнида, ах ты, иуда! — крикнул игумен и сумел ударить Ипатия по плечу.

Еще трое монахов с посохами встали на Ипатия, на него посыпались удары, он едва успевал отбиваться и увертываться от них.

В это время из-за дубовых плах раздался зычный голос Владимира:

— Именем государя, откройте заплот, и вас ждет милость!

— Милости нам не будет, — ответил Асан-Дмитрий. — Если не дадите мирно уйти, мы убьем княжну Елену! — И он крикнул монахам: — Эй, иноки, ведите сюда княжну!

В то же мгновение, когда Певун отвернулся от Ипатия, служка коротким, но мощным ударом — по-кузнецки — выбил из его рук саблю, ринулся на него, повалил на пол, прижал мощным телом. Асан-Дмитрий потянулся за саблей. На Ипатия вновь посыпались удары посохов. Но он успел ударить рукоятью сулебы Асана-Дмитрия по голове, и тот сник. В тот же миг Ипатий перехватил посох Вассиана, вырвал из его рук, поднялся на ноги и, размахивая посохом, разогнал монахов, поспешил к заплоту и принялся вынимать плахи.

Монахи засуетились, вскинули на плечи свои сумы и, увлекая Елену и Палашу, покинули клеть. Вассиан не побежал. Он склонился к Асану-Дмитрию, тронул его за голову, повернул лицом, потом выпрямился, шагнул к Ипатию и ударил его кулаком по лицу.

— Проклинаю! — С тем и поспешил за убегающими монахами.

Игумен знал, что никто из иноков не надеялся на милость великого князя, всем им, как и ему, грозила лютая смерть за то, что пригрел похитителей, что изменил крестному целованию служить верой и правдой державе и великому князю. Вскоре Вассиан услышал, как преследователи настигают его.

Илья ввалился в клеть, едва отбросили четвертую плаху. Он схватил Ипатия за плечо и спросил:

— Ты кто?

— Служка я монастырский, — ответил Ипатий.

— Где княжна?

— В лаз ее утянули. Поспеши не мешкая за мной.

Ипатий повел Илью в узкий проход. Служка мчался по подземелью с топотом и рычанием, словно медведь. Илья едва поспевал за ним. Они бежали в полной темноте, любое препятствие могло быть для них роковым, но о том им некогда было думать. Вскоре они услышали, как впереди кто-то тяжело бежит, сопит и стонет. Это был Вассиан. Ипатий схватил его за рясу, дернул и завалил под ноги. Перешагнув через Вассиана, он помчался дальше. Наконец Ипатий и Илья увидели свет факела. Догнав монахов, Ипатий хватал их за что придется, кидал, будто снопы, под ноги, пробивался к тем, кто бежал впереди. Он знал, что княжну и сенную девицу уводят два более молодых монаха, которые тоже попали в сети Певуна, служили ему. Неожиданно свет факела пропал, а Ипатий и Илья оказались перед разветвлением подземного хода. Ипатий взмолился: «Господи милосердный, укажи путь!» — но в растерянности пребывал недолго, толкнул Илью налево:

— Беги туда, а я — сюда!

Илья бросился в темноту, но пробежал совсем немного, споткнулся о большой камень и упал, повредив колено. Превозмогая боль, мутившую разум, волоча ногу, он двинулся дальше и через минуту-другую заметил впереди дневной свет. Прибавилось сил. Илья одолел немочь-боль, и вот уже выход из подземелья — прямо в густые заросли кустарников. Солнечный свет ожег глаза. Илья закрыл их и вслепую выбрался из кустов вниз по косогору на лужайку, а когда открыл глаза, то увидел, как к берегу Москвы-реки спускаются два монаха и между ними связанные по рукам Елена и Палаша. Они были саженях в двадцати, и Илья закричал:

— Стойте! Именем государя, стойте!

Вскинув меч, он похромал, потом кубарем полетел вниз.

— Нет, вам от меня не уйти! — в ярости крикнул он, поднимаясь на ноги.

А справа саженными прыжками на помощь Илье летел Ипатий. Монахи поняли, что им нет спасения, и, бросив свои жертвы, разбежались в разные стороны. Илья в те мгновения вновь упал на землю, покатился вниз и остановился лишь у самых ног княжны Елены.

— Господи, княже, спаситель наш! Да уж не с неба ли ты?! — воскликнула княжна.

Илья поднялся, начал развязывать Елене руки. Ипатий хлопотал над Палашей. Как только у Елены освободились руки, она обняла Илью и припала к его груди.

— Любый мой, ангел-спаситель мой, — шептала она в порыве благодарности. Елена нашла его губы, целуя, продолжала шептать: — Любый мой, любый сокол!

Поддался порыву и Илья. Забыв о Палаше, он целовал лицо Елены и тоже шептал:

— Аленушка, Аленушка, радость моя!

Той порой на круче появился Влас со своими ратниками, и смущенные Илья и Елена отдалились друг от друга. Лица их пламенели.

— Прости меня, княжна, что голову потерял, — приходя в чувство, сказал Илья.

— Матушка Богородица простит нас, заступница наша, — ответила Елена, улыбаясь.

Поднявшись на косогор, Илья распорядился:

— Влас, лови монахов. Двое из них где-то на берегу реки, а остальные прячутся тут по кустам.

— Исполним, княже, — отозвался Влас и крикнул ратникам: — А ну, отловить их, как лис!

— Ипатий, — позвал Илья служку, — найди Вассиана в подземелье. Сам с воинами поведешь его в Кремль, все расскажешь государю.

— Того заслуживает Вассиан, — ответил Ипатий. — Я приведу его.

Он пошел вверх, к лазу в подземелье.

Илья, Елена и Палаша медленно направились лесом к обители. Княжна была все еще возбуждена и благодарила Илью за спасение.

— Господи, сколько страху мы натерпелись! Да я верила, что нас не оставят в беде. И прими, мой ангел-спаситель, благодарность, — вновь с понятным Илье смущением произнесла Елена.

Близ монастырских ворот Елену и Палашу ждала тапкана. Возле нее стоял Владимир Гусев. Он распахнул дверцу.

— Спасенной — рай! Спеши домой, матушка-княжна, порадуй батюшку, да нас избавь от смертной маеты, — сказал он с поклоном. — И тебе, княже Илья, благодарность от россиян за мужество. Скажешь в Москве, что я остался отлавливать монахов-злочинцев.

— Поедем вместе, — позвал Илья. — Тут есть кому их повязать.

— Нет-нет, дело надо довести до конца. Перед государем ответ держать буду. — И Владимир поклонился Елене.

— Все это я передам батюшке, славный боярский сын, — отозвалась Елена и повернулась к Илье: — Садись с нами, любезный князь. Ведь ты наш спаситель, нам бы без тебя…

Ее темно-карие глаза светились нежностью.

— Благодарствую, великая княжна. Мне привычнее в седле, — ответил Илья и спросил Гусева: — Не пойман ли мой Казначей?

— Он ждет тебя за воротами. Да и Клима возьми с собой за возницу. — Гусев крикнул: — Эй, Клим! — Тот вышел из ворот. — Садись за вожжи!

Молодому румянолицему молодцу это пришлось по душе. Он важно поднялся на облучок, с достоинством взял ременные вожжи и застыл в ожидании приказа. Появился верховой Илья, взмахнул рукой, дал команду:

— Пошел с богом!

Клим лихо свистнул, кони с места пошли рысью.

Примечания

10

Сеунщик — гонец, вестник.

11

Витень — факел, смолянка.

12

Сулеба — короткий тяжелый меч.