Сенатор

Александр Альберт, 2019

Это и остросюжетный детектив, и политический памфлет, да и лирическим отношениям героев в нем находится место. Этот роман буквально пропитан болью за наше отечество, страдающее от временщиков и бессовестных политиканов. Это необычайно смелое произведение. Это книга о гибели России. Но и о поиске путей для её спасения. Андрей Щербак-Жуков

© Александр Альберт, 2019

© Интернациональный Союз писателей, 2019

***

Залетаев Альберт Вениаминович (литературный псевдоним Александр Альберт), во время оккупации находился в селе Дегонка Барятинского района Калужской области, там же в шесть лет пошёл в школу. В 1950 году вместе с родителями переехал в г. Киров Калужской области. По окончании 8-го класса школы № 2 поступил в Ростовское мореходное училище, которое окончил в 1958 году, и был направлен на работу в Управление экспедиционного лова г. Риги Латвийской ССР. Работал матросом, боцманом, вторым помощником капитана. После тяжёлой болезни вынужден был уволиться и переехал в г. Ростов-на-Дону. Работал на СРЗ «Красный Дон», тогда же поступил на судомеханический факультет Одесского института инженеров морского флота. В связи с Карибским кризисом в 1962 году был призван на службу в ВМФ, в г. Севастополь, демобилизован в 1966 году. Старший лейтенант запаса. С 1969 по 1985 год работал в Ростовском ЦПКБ Министерства морского флота ведущим конструктором, завотделом. С 1985 по 1992 год — в НПО «ДОН», начальником ОПКБ с ОП. Изобретатель СССР, имею около 50 авторских свидетельств на изобретения.

***

Посвящаю брату, А. М. Б.

Глава 1

— Ну и рожа! И как можно с такой рожей к людям выходить? — Сенатор Брянцев с ненавистью глядел в зеркало, откуда на него смотрело вполне приличное лицо пожилого человека, слегка обрюзгшее, слегка с мешками под глазами, с не совсем свежей кожей и слегка нездоровым румянцем.

Сенатор умылся, потрогал суточную щетинку, но бриться не стал: нынче в моде быть заросшим. Снова вгляделся в своё отражение — сойдёт!

На кухне тренькнул дебильник (так сенатор окрестил мобильный телефон сразу после его появления в широкой продаже). Брянцев поднял старенькую надёжную «но-кию», нажал кнопку приёма, прислонил к уху.

— Алло! Александр Михалыч?

Началось! Сенатор узнал задыхающийся голос Димы Жукова.

— Слушаю тебя, Дмитрий. Что случилось?

— Александр Михалыч, дорогой, выручайте! Скопинцев заболел, а без него моё ток-шоу накроется.

— Ну и как я его заменю? Ты же знаешь, он в другом комитете работает, мы не пересекаемся.

Скопинцев, коллега, руководил комитетом по финансам, а он, Брянцев, работал в комитете по транспорту.

— Александр Михалыч, дорогой, я же знаю, вы любой вопрос поднять можете. Я ещё по ходу немного скорректирую. Очень прошу, Александр Михалыч!

— Ладно, Дмитрий, буду. Всё как обычно?

— Да, конечно, спасибо огромное! — Он хотел сказать что-то ещё, но сенатор не стал слушать, выключив игрушку.

Ежедневные толковища — сенатор придал им некую русскость, называя «ток-вшоу», — стали модными на всех каналах; слушателям и зрителям изо всех сил внушалось, что происходящее на них волшебным образом влияет на жизнь страны.

На 10.00 назначено заседание; он просмотрел листок с программой сегодняшнего дня — его вопросов нет, следовательно, и готовиться к нему не надо. А может, отпроситься? Позвонить в секретариат? Нет, не стоит, совестно не ходить на это за такие деньги!

Он тяжело вздохнул и принялся облачаться по протоколу.

Сенатором он стал недавно, четыре месяца тому назад, о причине перемещения мог только подозревать, но догадываться не хотел: само когда-нибудь всплывёт.

За это время он успел познакомиться только с половиной членов верхней палаты парламента и сделал вывод, что многие из этих знакомых оказались здесь так же, как и он, внезапно. Но никто из них — ни разу! — даже не намекнул на причину.

Размышляя, он спустился к подъезду правительственной гостиницы, где жил в ожидании квартиры, сел в поданный автомобиль с мигалкой и поехал по запруженной транспортом улице справлять конституционные обязанности.

В самом начале он пытался отказаться от машины, доказывая, что вполне и даже быстрее мог бы добираться на метро, например, но получил вежливый нагоняй от секретаря и категорический запрет на вольности в перемещениях.

Заседание прошло буднично, без сбоев, вопросы решались быстро, за пять-восемь минут, без споров и разногласий. Его поначалу коробила эта будничность, и он пытался оживить процесс принятия решений, как это делал раньше в своей деятельности, но смирился, получив настойчивый запрет на самостоятельность. Под предлогом, кстати, государственной важности решаемых вопросов.

Обед по смешным ценам, небольшой отдых и продолжение заседания.

По окончании заседания на выходе из зала его ждал помощник:

— Александр Михайлович, вас просит подойти Ольга Валерьевна, она вас примет через пять минут у себя.

— А в чём дело, Алексей Иванович? Вы что-нибудь знаете?

— Нет, Александр Михайлович, не в курсе. — Алексей Иванович Чадов, один из трёх его помощников, для убедительности развёл руки в стороны.

— Хорошо, я уже пошёл, спасибо! Хотя стойте, у меня для вас троих задание: найдите мне расширенную номенклатуру выпускаемой нашими предприятиями продукции.

Чадов на мгновение задумался, осмысливая сказанное ему, потом поднял глаза:

— А СП включать?

— Да, включайте, только отдельным списком.

— Ясно, понял. Я сам дам задания своим товарищам, Александр Михайлович? Или вы?

— Нет-нет, не надо! Вы же не назначенный старший, — улыбнулся Брянцев, — вот и командуйте.

Чадов ответно улыбнулся.

— А срок?

— Недели хватит?

— Думаю, вполне.

— Ну, тогда до встречи через неделю.

Брянцев секунду смотрел на удалявшегося помощника, осмысливая его приглашение к спикеру. Редкое, кстати.

Секретарь в приёмной встала, увидев его:

— Вас уже ждут, Александр Михайлович, проходите, — и открыла дверь кабинета.

— Александр Михайлович, дорогой, извините, — радушно приветствовала Седлецкая, выходя из-за стола, — давно хотела поговорить с вами накоротке, да всё некогда было! Дела да дела! Как вы обустроились? Квартиру получили?

— Пока нет, Ольга Валерьевна, не беда, подожду. Вы что-то хотели?

— Хотела и хочу, Александр Михайлович, просто пообщаться с вами, таким красавцем, украсившим нашу палату. — Она подошла совсем близко и протянула руку.

Брянцев ответно пожал ладонь, оказавшуюся холодной: — Вы меня смущаете, право, Ольга Валерьевна!

Следующая пара минут никчемного разговора, и вопрос:

— Вы сегодня к Жукову приглашены, как мне сказали?

— Да, Ольга Валерьевна, — слегка опешил Брянцев (кто сказал?), — Дмитрий Игоревич пригласил.

— Но это же не ваша тема, так?

— Так, — всё ещё недоумевая, ответил Брянцев, — Жуков слёзно просил выручить, и я дал согласие.

(Брянцев хотел добавить: «Или что-то не так?», но это прозвучало бы как вызов, и он не стал это делать.)

— Александр Михайлович, дорогой, вы ещё совсем юный сенатор, — она улыбнулась, — и не знаете наших обычаев. Вам известно, почему Скопинцев отказался участвовать? Вижу, неизвестно, да?

Брянцев кивнул.

— Потому что тема стала острой! — Седлецкая стала серьёзной, и сразу выявились все косметические ухищрения сделать её монументальной: она была пожилой женщиной. — Я, безусловно, прошу отнестись к этому шоу очень серьёзно, — она помолчала, — и, главное, ответственно.

И, прощаясь, протянула руку.

Брянцев в задумчивости прошёл в свой кабинет. В приёмной помощников не было — молодцы, уже на задании, — секретарь встала:

— Добрый день, Александр Михайлович! Почту заберёте?

— День добрый, Лика, а почту давайте. Как здоровье, настроение? — Привычно спрашивая, Брянцев открыл протянутую папку и наскоро просмотрел бумаги.

— Всё нормально, Александр Михайлович.

Лику, Анжелику Михайловну Воронцову, Брянцев встретил случайно, сразу по приезде в Москву: она работала у него в отделе «Совфрахта»; лучшего кандидата в секретари не было, и он был рад, когда она согласилась на его предложение. Он с большим трудом преодолел упорное сопротивление секретариата, обладавшего приоритетом при подборе сотрудников; Александру Михайловичу пришлось подключать оставшиеся здесь связи.

— Вопросы есть? — Брянцев посмотрел на секретаря.

— У матросов нет вопросов, Александр Михайлович! — лихо доложила Лика, улыбаясь. (Пару раз вначале она пыталась приложить раскрытую ладонь к виску, отдавая честь, но Брянцев прекратил эти попытки, потому как к пустой голове руку не прикладывают.)

— Вот и прекрасно, значит, будем работать! — И в хорошем настроении он прошёл в кабинет.

Он снова просмотрел бумаги в папке: ничего нового, рутина — закрыл её и отложил в сторону. Прикрыл глаза, вспомнил весь разговор.

Главный вопрос: кто это — те, которые сообщили о его согласии участвовать в вечернем ток-вшоу? Дима отпадает: ему нет смысла докладывать спикеру, у него есть своё начальство, следящее за чистотой нравов этих вшоу. Не следует ли простое решение: тебя, дорогой Александр Михайлович, элементарно прослушивают?

А второе, насчёт остроты финансовой сферы? Конечно, острота есть, но ведь бюджет профицитный, лишних денег вполне достаточно для решения любых острых проблем! Неужели это тот сюжет, случайно попавший в Интернет, про горячечное выступление на каком-то банкете председателя комитета по бюджету и финансам нижней палаты Макаркина об острой финансовой несостоятельности большинства регионов страны? И сколько народу его посмотрело, пока не удалили? Несколько сотен тысяч? Копейки по нашим временам!

«А какой вывод, сенатор? — спросил себя Брянцев. И сам себе ответил: — Простой: держать ушки на макушке!»

Он не замечал раньше, на предыдущих местах работы, каких-либо признаков слежения за собой, его деятельность была абсолютно открытой, направленной на пользу предприятию; скрывать что-либо ему было незачем. Смешно, но он неукоснительно следовал принципам своей старенькой бабушки Пелагеи Васильевны, одним из которых был «не укради!». И лихое время, выпавшее на расцвет его профессионального роста, которое ломало судьбы, казалось бы, вполне добросовестных, честных людей, не поколебало его.

Сейчас же он впервые не совсем понимает, что ему нужно делать; подспудное чувство — работать на благо страны, но как конкретно?

Первое, что он сделал, когда законодательное собрание Романовской области выбрало его депутатом верхней палаты парламента, — завёл красивую тетрадку, скорее блокнот, куда начал записывать главное, по его мнению, что происходило на заседаниях, и делать пометки, характеризующие принятые решения; это зачастую не совпадало с официозом.

Ясно, что блокнот должен быть недоступен для посторонних; но если его прослушивают, то скоро будут и досматривать? Или уже?

Он подумал, что хорошо бы убедиться в этом и определиться.

Второе, что лишь слегка касалось его нынешней деятельности, — это ощущение, что страна становится (или уже стала?) неполноценной, многие традиционные изделия перестали производить на просторах родины. Он вспомнил, как обнаружил в супермаркете обыкновенную деревянную вешалку на три колышка, произведённую в соседнем Китае. И точно из нашей древесины! В Китае запрещено рубить деревья. Какой идиот закупил их и привёз за тысячи километров в столицу, попутно убив местную артель?

Он захотел знать о проблеме в целом; его новое положение позволило сегодня отправить помощников собирать материалы по теме. Неужели будет сопротивление? Было бы очень смешно!

Размышления прервал звонок из приёмной:

— Александр Михайлович, Чадов просит соединить с вами.

— Давай Чадова, Лика.

Щелчок, в трубке деловой голос Алексея:

— Александр Михайлович, я у статистов, они говорят, что эти сведения — для служебного пользования, моего удостоверения вашего помощника недостаточно для их получения.

— А что им нужно?

— Ваш официальный запрос.

— Хорошо, Алексей, возьмите у них болванку запроса и приезжайте. А где остальные?

— Инга Сергеевна в Минпромторге, а Юра — по магазинам.

— Свяжитесь с Ингой, возможно, ей тоже понадобится такой же запрос.

— Инге не нужно: она же там работала, обойдётся.

— Вы так думаете?

— Уверен, Александр Михайлович! Вы же помните: блат выше наркома!

— Хорошо, Алексей! До завтра!

Юра — Юрий Иванович Перепадья — был менеджером в крупной торговой фирме, остался без работы в связи с её ликвидацией. Брянцев торгашей не любил и долго сопротивлялся его назначению в свои помощники; только двукратная беседа с соискателем сломила недоверие. И, кажется, он не ошибся.

Инге Сергеевне Вовиной двадцать шесть лет, с работы в Минпромторге она уволилась после скандала с её начальником, руководителем отдела.

Брянцев не хотел знать подробности, она ему понравилась сразу, на первой беседе, независимостью и трезвостью суждений. Сказала, что обязательно поменяет фамилию.

— Почему? — удивился Брянцев.

— Потому что, Александр Михайлович, стоит мне представиться: «Вовина», как идиоты интересуются: «Неужели того самого?» — и показывают пальчиком вверх, в небо.

Брянцев, утверждая её в должности, посоветовал сделать это скорее.

— Понимаю, Александр Михайлович: годы идут, скоро старухой стану…

Пришлось извиняться.

В вечернем часовом вшоу всё как обычно: три представителя существующей власти, как правило говоруны; сопротивляются им член наполовину исчезнувшей демократической партии, политолог соседней страны-соперницы и бывший демократ на пенсии. И ареопаг — три почтенных представителя чего-нибудь по теме. Брянцев — в ареопаге.

Он не полностью понимает суть крикливых, даже горячих реплик, порой выступлений, умело направляемых ведущим в единственное русло. Он тоже о чём-либо говорит, что-то предлагает, но замолкает под напором оппонентов — чтобы не раздражать.

Желаемый итог вшоу — видимость открытой, демократической дискуссии с представителями либералов и твёрдыми государственниками, где последние всегда правы и очередной раз засветились на телеэкране.

Брянцев считаное число раз участвовал в этих ристалищах и вывел для себя следующее: прок в них целиком зависит от умения ведущего быстро заткнуть неудобную тему. Едва ли не каждому слову и действию ведущего рукоплещет подобранная и оплаченная им клака.

Жуков — слабый ведущий: у него сохранились какие-то принципы, и он с трудом преодолевает то, что отстаивал когда-то, а теперь говорит обратное.

Лучший ведущий — человек без принципов; сегодня он спокойно, не стесняясь, может убеждать участников дебатов, а если смотреть шире — многомиллионные массы слушателей, в чём-то, что несколько лет назад с такой же убеждённостью было отринуто им. Этакий поп Гапон в новом обличье.

И вот догадка: Брянцев почти уверен, что этот ведущий, замеченный и обласканный высшей властью, понимает свою роль, даже одежду подходящую для себя придумал, что-то похожее на поповскую рясу.

Кстати, множественность подобных вшоу говорит о двух вещах: первое — у телекомпаний уменьшились доходы; второе — там же почему-то считают, что это самый прямой и надёжный способ донести народу позицию власти (или государства?).

Брянцев сомневается в надёжности этого способа; полностью погасить дискуссии там невозможно. Это понимают и приглашаемые на них стойкие борцы за демократию, которые, несмотря на чудовищные унижения со стороны ведущих и представителей твёрдой бездумной руки, пытаются и нередко доносят до зрителей свою правду. А убрать их нельзя.

Ну а кто Брянцев? Представитель власти или государства? Интересный вопрос! Ответ напрашивается такой: назначен властью, а выполнять обязан конституционные правила государства! Так, Михалыч?

Перед сном Брянцев поговорил по телефону с женой и дочуркой. Он знает, что они настрадались от его работы, не имея достаточно выходных, и сейчас надеются наконец на совместное житьё-бытьё с полноценным отдыхом: походами в театр, кино или цирк.

С поездками на курорты всей семьёй.

А ему, Брянцеву, понравится такая жизнь?

Стереотипное начало следующего дня.

Брянцев у себя в кабинете необычно рано, в половине девятого, Лика появится в районе девяти часов.

У него детское занятие: отыскать в своём офисе место, где можно спрятать — для начала — некую секретную вещь, а потом проверить, делается ли досмотр в его приёмной и кабинете.

Он долго ходит по приёмной, заглядывает в санузел, потом так же обследует свой кабинет и приходит к выводу, что спрятать что-либо негде!

Тайник устраивать он не собирается, это путь к провалу; интуиция подсказывает, что лучше всего прятать на виду, но пока не знает, как это сделать. Зато определился в отношении выявления возможного досмотра; он обратил внимание, что Лика пользуется закладками в виде двух бумажных ленточек шириной два сантиметра; ей удобно писать на них тему содержания. Он попросит её поделиться ими для своих папок.

Он прошёл в кабинет, сел за стол и открыл оставленную Ликой вечером папку.

В 14.00 заседание комитета; Лика подготовила распечатки, ссылки, номера, названия, даты принятия разных документов, касающихся рассматриваемого вопроса; в очередной раз он мысленно поблагодарил секретаря.

Без трёх минут девять щелчок коммутатора и голос Лики:

— Доброе утро, Александр Михайлович! Вам ещё что-нибудь нужно?

— Нет, спасибо, пока ничего. У меня к вам просьба: мне закладки ваши понравились. Вы могли бы мне дать с десяток таких же?

— Конечно, Александр Михайлович, но вам придётся подождать: я их сама режу.

— Я готов подождать. И вот ещё что: найдите мне что-нибудь типа «амбарной книги» — буду заметки записывать, а то бумажки теряются. Хорошо? Чадов болванку принёс?

— Да, она у вас в папке, я позволила себе её заполнить от вашего имени — не будете ругать?

— Я, госпожа секретарь, вообще не помню, чтобы ругал вас.

— А я помню.

— Когда? — искренне удивился Брянцев.

— Когда руку к пустой голове приложила.

— А память у вас не девичья! — Засмеявшись, Брянцев выключил связь.

Брянцев нашёл эту бумагу, прочёл, править не стал. Удивило, что этот запрос должен пройти через секретариат верхней палаты.

Неужели их считают неразумными деточками, неспособными определить ценность запрашиваемой информации? А в секретариате сидят многопрофильные академики?