Приключения Шурика Холса и доктора Ваткина

Александр Алексеевич Колупаев, 2021

Доброго здоровья тебе, любезный моему сердцу читатель! Перед тобой новая книга захватывающих приключений гениального сыщика нашего времени – Шурика Холса. И, конечно, его помощника, доктора Ваткина, без которого мы бы не увидели этих увлекательных рассказов. Им предстоит противостоять не только двум маньякам-убийцам, но и побыть богами в неведомом мире. Приятного отдыха вам, любители тихого шелеста бумажных страниц!

Легенда об Агасфере

У него было много имен: Боттадио, Картафилус, Будедео, Исаак Лакедем. Однако, утвердилось Агасфер — под этим именем мы знаем человека, некогда ударившего Христа и наказанного за это Иисусом вечной жизнью.

«Долог и тяжел был путь на Голгофу. Пот и стекающая из-под тернового венца кровь заливали лицо. Тяжелый крест давил на плечи. Вокруг шли фарисеи, выкрикивавшие оскорбления и плевавшие в него. Иисус остановился у какого-то дома и оперся рукой о стену.

— Нечего, нечего! Иди куда шел! — хозяин дома оттолкнул Христа от стены и под хохот окружающих ударил его в спину сапожной колодкой.

— Хорошо, — разжал запекшиеся губы Христос, — я пойду, но ты будешь ждать моего возвращения.

И с тех пор иерусалимский сапожник скитается по свету, нет у него ни семьи, ни дома. И всюду преследует его рассказ о глупце, прогнавшем от своего дома несчастного. И куда бы он ни пришел, всюду спрашивает, не видел ли кто человека с Крестом? Ведь только вторичное пришествие Христа избавит его от физических и нравственных мук».

Агасфер

Наконец-то! Удобства современной цивилизации коснулись и нашей скромной конторы частного сыска. Только скромной её скорее можно было назвать для широкой публики, а среди сильных мира сего мы пользовались популярностью. Заказов было не так много, но более чем щедрые гонорары, позволяли нам быть привередливыми в выборе клиентов и расследуемых дел.

Вот и сейчас, едва только минуло минут пятнадцать после обеда, как мелодичный сигнал селектора, стоявшего на отдельном столике, оторвал меня от компьютера, на котором я записывал очередное распутанное Холсом дело. Оно касалось пропажи очень дорогого ожерелья, принадлежавшего одной из наложниц короля Таиланда. Да и дело оказалось пустяковым, тем более для такого детектива, как мой шеф.

Я, нажав на клавишу селектора, услышал голос Александра Архиповича:

— Владимир Николаевич, прошу вас зайти ко мне!

Если шеф просит, значит, у нас посетитель и, скорее всего, у нас очередное запутанное дело!

— Иду! — кратко ответил я и перевел компьютер в спящий режим.

В кабинете вполоборота к столу шефа сидела миловидная женщина. «Лет сорок восемь — пятьдесят два, — отметил я про себя, — интеллигентная и, по-видимому, весьма образованная особа», — привычка узнавать о человеке по его внешнему виду перешла ко мне от шефа. Конечно, до его таланта было далеко, но кое-что получалось и у меня.

— Знакомьтесь, — шеф слегка привстал с кресла, — Нина Васильевна Лангер, доктор исторических наук, консультант-реставратор Эрмитажа.

Нина Васильевна, порывисто встала мне навстречу.

— Как интересно! Даже ваша фамилия, Ваткин, словно случайно подобрана в унисон фамилии доктора Ватсона из рассказов Артура Конан Дойла!

— Нет никакой случайности! — я несколько дольше задержал её руку (судя по маникюру — типичный кабинетный работник), — Александр Архипович специально подыскал себе помощника с фамилией, созвучной герою похождений сэра Холмса.

— Да, — улыбнулся шеф, — наше сыскное агентство занимается делами, достойными великого сыщика.

— Не удивлюсь, если ваш помощник окажется доктором от медицины, к тому же не лишенным литературного дара! — сотрудница Эрмитажа с нескрываемым интересом разглядывала меня.

— Владимир Николаевич имеет немалую врачебную практику, и в его обязанности входит не только хронологическое описание расследуемых нами дел, но и их литературная обработка. Эти порой увлекательнейшие опусы мы предаем огласке только при согласии лиц, заинтересованных в расследовании.

Холс легким кивком головы поблагодарил Маргариту Сергеевну, осторожно поставившую поднос на край стола. Наша секретарша быстро расстелила пред нами салфетки, бережно водрузила на них чашечки с кофе. Минута — и рядом оказались небольшие бисквиты. Сахар и овсяное печенье придвинула ближе к нашей гостье.

Нина Васильевна осторожно отхлебнула дымящийся ароматным паром напиток и изумленно подняла брови:

— Признаюсь, такого кофе я ещё не пробовала! Поде́литесь рецептом?

— Боюсь, что знание рецепта вам мало поможет, — Холс легонько взмахнул рукой, как бы подгоняя пар к себе, — тут нужны зерна особенного приготовления. Нам их доставляют доверенные люди короля Таиланда Махи Вачиралонгкорна! А вот способ их приготовления весьма необычен, — шеф улыбнулся на мой быстрый взгляд.

— Это должно быть чрезвычайно интересно! — Нина Васильевна потянулась было к сахарнице, — нет, не стану портить благородства вкуса!

— Я презентую немного этих необычных зерен из своих запасов, если вы согласитесь их принять.

— Александр Архипович, вы меня совсем заинтриговали! Что может быть необычного в простых зернах кофе?!

— Владимир Николаевич, будьте так любезны, поделитесь секретом приготовления этого вида кофе! — шеф с лукавой улыбкой посмотрел на меня.

Ещё бы! Месяцев шесть тому назад я, как только узнал о секрете этого «королевского кофе», так с перекошенным лицом выскочив из кабинета, едва успел добежать до туалета.

Сейчас, подождав, пока наш искусствовед, почти допила свой напиток, с некоторой долей иронии изрек:

— Извольте! Это элитный и всемирно известный кофе — Black Ivory, или «Черный Бивень». Как вы заметили, напиток имеет особый вкус и аромат. Все дело в том, что данный сорт имеет необычный этап производства, в котором участвуют… слоны!

Наша гостья, похоже, не особенно удивилась таким необычайным добытчикам кофе.

— Животных кормят спелыми ягодами кофейных деревьев, тростником, бананами и фруктами, — я всё ещё ощущал легкую тошноту от первой дегустации…

Шеф специально выждал время и во всех подробностях описал мне процесс приготовления кофейных зерен. Не буду и я жалеть нашу гостью.

–…Находясь в желудке слона, почти тридцать часов, кофейные ягоды проходят ферментацию и насыщаются ароматами сахарного тростника и фруктов. Лишь те зерна, что не успели перевариться и остались целыми, собираются и очищаются. Для того чтобы получить один килограмм недеформированных зерен, слону необходимо скормить тридцать пять килограммов спелых кофейных ягод! — я с удивлением смотрел на госпожу искусствоведа. На её лице не было и тени смущения. Мало того, она неторопливо подняла фарфоровую чашечку, ещё раз вдохнула аромат и, явно наслаждаясь необычайным вкусом, сделала маленький глоточек.

— Очистка отобранных таким способом ягод, — я поспешил реабилитироваться от пикантных подробностей, — проходит пятнадцать этапов!

— Этим процессом вы меня не заставите смутиться! — улыбнулась наша элегантная гостья, — я была во Вьетнаме и пробовала там блюда щедро сдобренные соусом «Фам Ныок». Знаете, как он готовится?

Я замахал руками — природная брезгливость невольно напомнила о себе.

— Пощадите доктора, Нина Васильевна! Он у нас из чувствительных!

— Я это заметила! Когда он живописал кофейную историю, то несколько раз на его лице промелькнула гримаса брезгливости. А где можно купить немного этого кофе?

— Купить Black Ivory — задача не из легких! Поставка и продажа данного сорта кофе во все страны строго лимитирована. Да и цена кусается — тысяча долларов за килограмм! Это на месте. У нас, в России, цена порой доходит до трех с половиной, — Холс, наклонив голову немного набок, быстрым взглядом окинул собеседницу.

— В последнее время вам приходилось много работать с микроскопом. Не пойму только, какие пробы твердого материала вы изучали? На глиняную керамику не похоже… Фарфор?

— Позвольте! Я ещё ни одного слова не сказала о моих исследованиях, да и о цели моего визита к вам никто не осведомлен! Как?! Как вам удалось узнать о проблеме, которая буквально не дает мне покоя?

— Это просто! Рассматривая дно кофейной чашечки, вы несколько раз подносили её к глазам, как бы пытаясь поймать фокус. Причем глаза были широко раскрыты. А так бывает, когда человек подолгу работает с микроскопом. Сопоставьте это с вашей профессией.

— Понятно. Но пробы фарфора? Как вы об этом догадались?

— Здесь нет никаких догадок. Немного логики и простая наблюдательность. Вот, взгляните сама на указательный палец вашей правой руки. Видите — вот здесь явная потертость. Чтобы взять образец краски, нужен скальпель, он зажимается подушечками пальцев. Для шлиха глиняной керамики нужна фарфоровая пластина. Металлы? В том числе и благородные? Тут вы не можете давать окончательную оценку без пробирной палаты. Остается только два вида материалов — стекло и фарфор. Задачка не из легких, но… немного знаний в области экспертной оценки — и можно смело говорить о том, что вы занимаетесь исследованиями фарфора. Алмазная пилочка, которой вы делали пробы на образцах, оставила след на вашем пальчике.

— Однако! Значит, все мои сомнения напрасны и я пришла по нужному адресу! Случай в моей жизни прямо таки беспрецедентный. Обратись я по другому адресу — меня сочли бы сумасшедшей!

— У нас было немало дел, которые со стороны могли показаться историей из палаты № 6, — опасаясь пропустить хоть одно слово, я включил диктофон. Интонация собеседника, сохраненная в записи, могла рассказать о некоторых деталях.

— Год назад я защитила диссертацию о развитии фарфорового производства в России. Тема, на первый взгляд, кажется легкой, а пришлось перелопатить массу архивных документов, познакомиться с множеством интересных людей, посетить не один завод не только у нас, но и за рубежом. Вы позволите? — эксперт по фарфору открыла темно-синюю папку, скромно лежащую на краю стола, — думаю, эти фотографии дадут вам представление о масштабе моих исследований.

Холс бережно брал снимки один за другим и, мельком взглянув, передавал мне.

— Вот тут я с Александром Добровинским. Знаменитейший коллекционер и знаток фарфора! В его коллекции есть даже супница и чайная чашка из знаменитого сервиза Екатерины второй «Зеленая лягушка». Вот ещё интересная фотография — это известный коллекционер фарфора Шабтай Калманович. Мне одна сплетница написала, что его коллекция фарфора досталась Александру Добровинскому. Но сейчас его фарфор принадлежит Петру Авену. Мы встречались, и он сам мне подтвердил, что выкупил коллекцию Калмановича. А это Германия. Родина европейского фарфора. Третий слева — Гюнтер Мильц, известнейший эксперт и директор музея фарфорового завода в Майсене.

Нина Васильевна, немного задержала в руке следующую фотографию:

— Уникальный человек! Эксперт, коих поискать да поискать! Лу Чже Ван. Я десять дней гостила у него дома. Это было в Цзиндэчжэне — фарфоровой столице Китая. Фарфор здесь производят уже более тысячи семисот лет. Недавно в центре города появился новый музей, посвященный этому ремеслу, который расположился на руинах старинной императорской печи.

Сухонький старичок приветливо улыбался со снимка.

— Эти фотографии я показываю вам не случайно, — искусствовед взяла из папки несколько листочков бумаги. Положив их перед собой, продолжила:

— При работе над диссертацией мне пришлось немало осмотреть и описать знаменитых сервизов. Тут и императорский сервиз со времен династии Шан. Он интересен особым типом глазури селадон — это знаменитое производство керамической посуды! Да что говорить! — Нина Васильевна погладила рукой лежащие перед ней бумаги, — сервизы английского короля Георга III, саксонская посуда времен самого Его величества Августа Сильного! Мною был изучен голландский синий фаянс знаменитейшего Гвидо да Савино! А что говорить об изготовленных для Екатерины II роскошных сервизных ансамблях — «Арабесковый», «Яхтинский», «Кабинетский»… знаете, они насчитывают до тысяч предметов.

Мы слушали увлекательный рассказ нашей посетительницы, пока не понимая цели её визита. Похищение коллекции? Подмена подлинников на современные поделки?

Видимо, заметив некоторое недоумение на наших лицах, Нина Васильевна резко сменила тему:

— Немного увлеклась. Так вот, о сути моего визита. Месяца два назад зашла я в антикварный магазинчик, что на Васильевском острове. Смотрю — на витрине тарелка и компотьерка из екатерининского ансамбля «Кабинетский». Мне как знатоку известно, что этот набор неполный. Не хватает более двухсот предметов. Я так и ахнула: «Не может быть!». Вы знаете, сколько может стоить одна такая вещь?

Холс развел руками, предоставляя высказаться эксперту.

— До десяти тысяч долларов за предмет! Да и приобрести такую вещицу не просто. Все наперечет в музеях и у коллекционеров. Думаю — современная подделка. Однако столь мастерски сделана! Осведомилась о цене — вполне приемлемая. Купила. Дома как следует рассмотрела свои покупки и испытала настоящий шок — подлинники!

Холс, показал мне глазами на холодильник. Я встал, достал бутылку минеральной воды и поставил её на стол. Придвинул стакан, ожидавший своего часа на блюдце. Нина Васильевна, улыбнувшись мне, вынула из папки ещё несколько фотографий.

— Вот они, эти предметы. Мне как эксперту по фаянсу ничего не стоило узнать руку знаменитого мастера. Кирша Никанорович Ломачко пришел на Невскую порцелиновую мануфактуру подмастерьем, когда там налаживал производство русского фарфора сам Дмитрий Виноградов, между прочим, — ученик Ломоносова! По крайней мере, с 1756 года, когда Виноградову удалось построить большой горн и на нем стали обжигать более крупные предметы, имя Кирша Ломачко уже появилось в списке работных людей завода. Но вот его участие в создании первого сервиза «Собственного», принадлежащего лично императрице, мне пока не удалось подтвердить. В 1765 году императрица Екатерина II повышает статус порцелиновой мануфактуры и дает ей новое название — «Императорский фарфоровый завод». В этом же году рука опытного и самобытного мастера легко узнается в предметах сервизов «Яхтинский», «Кабинетский», да и отдельные предметы, созданные Ломачко, достойны восхищения!

Вот, полюбуйтесь — это его творения!

Честно признаюсь, на фото были обыкновенные тарелки, табакерки и даже трубки, расписанные ажурным орнаментом, где-то были цветы и колосья. Дно некоторых предметов занимали сцены морских баталий или одинокие парусники, гордо несущие свои паруса по просторам морей. Мне показалось, зайди в любой магазин, продающий посуду — найдешь тарелки интересней этих.

— Надо ли говорить, — Нина Васильевна, сделав небольшой глоток минеральной воды, осторожно поставила стакан на салфетку, — что на следующий день задолго до открытия антикварного магазинчика я была возле его дверей. На мой вопрос, откуда у него появились эти предметы, продавец простодушно ответил: «Мастер принес!». Оказалось, что пару недель назад к нему пришел крепенький старичок и предложил фарфор, уверяя, что он очень старый. Я показал одному знакомому, и тот признал подделку под старину. Подделка была настолько убедительная, что он предложил отправить фарфор на экспертизу. Так как это было хлопотно и дорого, то вещи просто стояли на полке. Неожиданно для меня их купил какой-то иностранец. Антиквар объяснил ему, что на этот товар нет экспертизы и подлинность не гарантируется. В этот же день пришел и старичок, чей товар так стремительно был куплен. Получив причитающуюся ему сумму, он направился к выходу, но затем вернулся и честно рассказал, что это его работа. Подделка под старину. Короче, они заключили договор — мастер поставляет в лавку подделки по мере их реализации.

— Обычное дело, — Холс вернул фотографии, — порой подделки под старину выглядят правдивее оригиналов.

— В том то и дело, что это не подделки! Это работы настоящего мастера екатерининской эпохи! Поверьте, уж мне как эксперту в этой области известен стиль работы мастера Ломачко! Характерные мазки, уверенный почерк. Даже под сильным увеличением виден этот стиль.

— Может, наш современник так поднаторел? — я снова взял фотографии предметов из царского сервиза.

— Исключено! Вот это заключения экспертов международного класса. Я показывала вам их фотографии. Смотрите, Германия — подлинник, Голландия, подлинные вещи. Англия, Китай, даже Китай, — сделано руками одного и того же мастера! Середина семнадцатого века!

— Уникальный мастер нам попался! — хозяин кабинета с некоторой иронией посмотрел на посетительницу.

— Да стала бы я отнимать у вас время! — мне показалось, что эксперт слегка возмутилась заявлением главы детективного агентства, — на кон поставлена не только моя репутация как ведущего российского эксперта, но и всех мировых экспертов в области керамики! Никаких сомнений, что это один и тот же мастер, у них нет! Пришлось мне засесть за более глубокие анализы. К тому времени мне удалось приобрести ещё пять вещей мастера Ломачко. Две креманки, чайные чашечки и одно блюдце. Видите, даже количество предметов небольшое. Завалил бы лжемастер лавчонку своим товаром!

Первое серьезное исследование под микроскопом принесло неожиданный результаты — весь фарфор изготовлен современным способом!

— Вот и решение вашего ребуса! — мне показалось, что в голосе Холса прозвучали ироничные нотки, — ищите мастера подделок.

— Минуточку, все дело в том, что в восемнадцатом веке обжиг фарфора вели в печах, где для достижения нужной температуры использовался уголь. Сначала древесный, а позднее — каменный. Частицы угля оставались на поверхности посуды и были хорошо видны под микроскопом. При обжиге в муфельной печи такого не происходит. Выходило, что у нас появился современный «мастер Ломачко». Но тут пришли данные по экспертизе состава красок нанесенных на поверхность чашек. Химический состав, пропорции при смешивании абсолютно идентично составу красок применяемых на фарфоровом заводе времен Екатерины второй. Мало того, научно подтвержден секрет состава красок, известный только одному мастеру! Вот имя на акте экспертизы — Кирша́ Ломачко!

В глазах у Холса блеснул огонек азарта. Он взял акт, внимательно прочитал его.

— Выходит, что и состав фарфоровой массы и краски были приготовлены рукой человека, владеющего одними секретами. Может, в руки современника попали старинные рецепты?

— Не срастается. Стиль, мастерство, особенный вкус, да что там! Даже каждый мазок краски просто кричит о принадлежности руке одного человека. Здесь подделка невозможна. Или моя степень доктора не стоит и выеденного яйца, или это один человек! Помогите разобраться! Тем более, пострадает не только моя профессиональная честь. Еще пять известных экспертов мира не смогли отличить подделку от оригинала!

— Интересно! Подведем итог: в пользу теории подделки только обжиг — электричеством. За подлинник — состав фарфоровой массы, краски да ещё секрет мастера. Три — один, говоря хоккейной терминологией. Получается, что мастер Ломачко чудом возродился в нашем времени?! Какие данные по нему у вас есть?

— Мало данных. Работал на фарфоровом заводе, потом след его затерялся. Известно, что на завод он пришел в возрасте тридцати двух — тридцати четырех лет. По тем временам, возраст более чем солидный. Далее — сведений нет.

— А что вам известно о современном мастере?

— Тоже мало что. Почтенный возраст — за шестьдесят. Живет где-то на Васильевском острове. Одинок. Это со слов антиквара. Приходит в лавку сам, поделки свои нигде, кроме этого антиквара, не реализует. По крайней мере, они так договорились. От встречи со мной категорически отказался. Последний раз принес три вещи. Вот они, — Нина Васильевна подняла с пола небольшую сумочку и, положив ее на колени, вынула небольшую плоскую вазочку, что-то наподобие современной солонки, и изящную статуэтку.

— Гея собственной персоной! — Холс с нескрываемым азартом рассматривал статуэтку греческой богини плодородия, — восхитительная вещь!

— В том-то и дело! Антиквар запросил за неё такую цену! Моей годовой зарплаты не хватит! Дал мне её на два дня и то попросил провести экспертизу и предоставить акт о подлинности.

— И что экспертиза? — шеф аккуратно поставил статуэтку на стол.

— Как обычно — мастер Ломачко со всеми его секретами, но обжиг электричеством.

— Скажите, Нина Васильевна, если бы эти вещицы обжигались по старинному рецепту, каково было бы заключение экспертов? Скажем, ваше?

— Подлинник! Безусловный подлинник с указанием конкретного мастера! Только в последних изделиях есть ещё один непонятный момент!

— Какой?

— Начиная с эпохи Александра I и до конца 60-х годов XIX века особое место в продукции завода занимали вазы. Золото стало одним из излюбленных декоративных материалов. Роспись была главным образом видовой и батальной. Вторую по значимости группу изделий составили дворцовые сервизы. Как мог Ломачко с его стилем, красками да ещё умением работать с золотом оказаться в девятнадцатом веке?

— Позвольте, как вы пояснили, его фамилия впервые засветилась в списке рабочих мануфактуры?

— Да с середины 1756 года. А статуэтка и ваза датируется уже 1860 годом. Сомнений никаких нет — вот его клеймо, буква «Л.» с точкой внизу, строго посередине.

— Клеймо могли присвоить, — предположил я.

— Могло быть и так, — согласилась искусствовед, — и секрет краски, и состав фарфоровой массы могли передать по наследству, но вот стиль работы мастера — это никак!

— Выходит, человек трудился на заводе больше ста лет? Предположим, такое могло быть. Но как он дожил до наших дней? — Холс встал, прошелся по кабинету и, заложив руки за спину, остановился у окна. — Сейчас бы ему было триста двадцать лет! Немыслимо!

Помолчав ещё некоторое время, шеф сел на место.

— Мы беремся за это дело!

— Прекрасно! Остается самая малость — договориться о вашем гонораре за работу.

— Пусть вас не беспокоит это. Хотя… вот эта статуэтка вполне может быть достойной платой за наши труды. Думаю, мы сможем уговорить антиквара о значительной уступке в цене. К вам только одна просьба: ответить на несколько вопросов, касающихся изготовления фарфора и, если позволите, снять копии с имеющихся у вас документов.

— Я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы, — Нина Васильевна протянула бумаги вошедшей Марго.

— Маргарита Сергеевна, снимите копии со всех бумаг. Фотографии в цвете.

— Хорошо, Александр Архипович. Сколько комплектов копий надо?

— Два. Мне и Владимиру Николаевичу.

— Может, вам ещё кофе? Или чай? Заказать легкий обед?

Шеф вопросительно посмотрел на нашу посетительницу.

— Нет. Мне надо успеть вернутся к двум часам на работу.

— Хорошо. Тогда поторопимся. Расскажите вкратце, как готовится масса для фарфора.

— Это просто. Берется две части каолина и по одной — полевого шпата и кварца. Все это тщательно измельчается и перемешивается с водой до получения густой вязкой массы. Есть два способа изготовления изделий. Первый — масса заливается в формы. Фабричный метод. Второй — на гончарном круге вручную.

А как крепятся ручки к чашкам? Клеем?

— Нет никакого клея. Просто ручка лепится отдельно вручную и с помощью воды крепится в нужном месте.

— Как это — с помощью воды? — изумился я.

— Само изделие и ручка немного подсушиваются, а затем концы ручки и место прикрепления смачиваются водой и прижимаются. После обжига получается прочное крепление.

— А рисунки? Как они наносятся?

— Либо с помощью трафарета, либо, как в нашем случае, мастер сам рисует их на изделии.

— Последняя просьба к вам, Нина Васильевна, не могли бы вы на время передать нам чашечку, что вы приобрели в первом случае? Из екатерининского сервиза?

— Непременно! С вашего позволения — послезавтра. На следующий день у меня запланирована лекция в институте искусств.

— Прекрасно! Давайте о нашей следующей встрече условимся по телефону.

— Это меня устраивает полностью. Следующие десять дней перегружены работой. Да и вам нужно собрать материал. Если что — звоните сразу. Я могу подключить некоторых работников Эрмитажа. Они вам всегда помогут.

Суббота в нашем агентстве — нерабочий день. Но только не в эту субботу. Мы с Холсом сидели в его кабинете и лениво двигали шахматные фигурки. Играть в шахматы с ним — безнадежное дело. Поэтому шеф разрешал мне многократно делать повторные ходы, объяснял ошибки и мучил предсказаниями скорейшего мата. Ждали доктора Лангер.

Нина Васильевна, бросив все дела, почти ежеминутно сообщая о пробках на дороге, спешила к нам. Прошло семнадцать дней, и наше расследований было окончено.

— К вам доктор Лангер, — наша Марго никогда не покидала нас даже в выходные дни.

— Доброе утро, Александр Архипович, доброе утро Владимир Николаевич! — поприветствовала нас эксперт, — прошу прощения, что прервала вашу игру.

— Доброе утро Нина Васильевна! Не беспокойтесь, игру мы закончили. Присаживайтесь. Чай, кофе? Хотя нет, я вижу, что вы приехали на такси, поэтому выпьем вина.

— Благодарю вас! Я с нетерпением жду результатов вашего расследования. Удалось ли что узнать?

— Вот поэтому я и предлагаю расслабиться фужером хорошего вина. Результаты совершенно ошеломляющие, поэтому пусть Владимир Николаевич просто прочтет свое, более художественное, видение этого дела.

Пригубив красного вина, я вопросительно глянул на шефа. Поправив фарфоровую статуэтку, стоящую на столе, махнул мне рукой. Я начал читать:

— Антикварная лавка располагалась в полуподвальном помещении старинного особняка. Вниз, к простенькой, обесцвеченной дождями и временем двери вели пять ступенек из серого гранита. Распахнув дверь, я был поражен не только величиной зала, но и обилием зеркальных шкафов, искусно подсвеченных лампами. За прилавком, на котором в организованном беспорядке лежали старинные книги, шкатулки, вазочки и мелкие предметы, стоял хозяин. В первый раз мне показалось, что не просто стоял, а царствовал над всеми этими развалами старины.

— Добро пожаловать, господа! — голос приятно-бархатистый. Ловлю себя на мысли: «Неплохой певец пропадает!» Как оказалось, он поет в хоре при местном клубе, иногда даже солирует, — желаете приобрести что-нибудь конкретное? Или подобрать вещицу для подарка? Кому — мужчине, женщине?

— Конкретно — вот эту вещицу, — Холс довольно бесцеремонно сунул ему под нос фотографию статуэтки Геи.

— Хороший выбор! — ничуть не смутился антиквар, — только вам придётся зайти на пару-тройку дней позднее. Эта статуэтка сейчас проходит экспертизу на подлинность.

— Не сомневаемся, что она её пройдет! Однако мы можем сделать так, что она может и не пройти. И тогда кое-кого привлекут за мошенничество! Ведь только в последнее время вы приняли к продаже восемь подделок под старинные вещи. И не просто старинные, а вещи из знаменитых сервизов, вещи, сработанные под стиль известных мастеров. Точнее — одного мастера.

— Господа оттуда? — антиквар указал пальцем в потолок.

— Господа вот отсюда, — Холс предъявил удостоверение частного сыщика.

— А-а! — с некоторым облегчением выдохнул хозяин лавки, — так приемка этой статуэтки, как и прочих вещей, происходила без экспертизы на подлинность. Покупатель честно предупреждался об отсутствии акта экспертизы. Никаких признаков мошенничества!

— Всё верно! Но только это не относится к данной вещи. Статуэтку богини Геи вы передали эксперту Эрмитажа госпоже Лангер. Сумму назначили просто баснословную! Для подлинника она вполне обоснована и даже значительно уменьшена. А вот для копии — нет! Кроме того, вы попросили Нину Васильевну дать несколько положительных заключений эксперта, заведомо зная, что речь идет о подделках! А это уже статья! Сказать, какая?

— Не надо! Господин Холмс, я правильно произнес вашу фамилию?

— Холс! А это доктор Ваткин! Не путайте с Ватсоном. Хотя обязанности у него точно такие же.

— Итак, господин Холс, — антиквар сделал паузу, — вы желаете приобрести эту статуэтку по вполне приемлемой цене? Какая цена вас окончательная устроит?

— Речь идет не о понижении цены! Если мы договоримся, то вы получите вдвое выше назначенной вами цены!

— Заманчивое предложение! И что я должен сделать? Немедленно забрать статуэтку у эксперта?

— Вы должны взять меня на работу продавцом, — у антиквара от изумления брови поползли вверх, — но это не все условия! Мой помощник, доктор Ваткин, также все время будет находиться в вашем подсобном помещении. И как только пожалует мастер, вы любезно укажете его нам.

— Вы хотите его передать в руки полиции?!

— Нет. Это не входит в наши планы. Мы просто поговорим с ним. И даже думаю, что он после разговора будет продолжать сотрудничать с вами. Ведь у вас есть выход на него?

— Да. Телефон. У него есть сотовая связь, только он просил меня пользоваться ею как можно реже.

— А вот и повод воспользоваться связью, — шеф неторопливо выложил на прилавок четыре пачки пятитысячных купюр.

— Что это? — антиквар от изумления даже немного попятился от денег

— Это два миллиона. Хотя вы просили один. Итак, выбирайте — статья за мошенничество и закрытие вашего заведения или деньги в обмен на простую беседу с человеком, изготовившим эти подделки!

— Конечно, я выбираю «или»! С вашего позволения, я позвоню Кириллу Николаевичу.

Мы с Холсом понимающе переглянулись — имя мастера звучало вполне современно.

Антиквар быстро нашел нужный номер и секунд через двадцать ему ответил низкий мужской голос с некоторой хрипотцой:

— Алло! Слушаю вас, Михаил Павлович!

— Добрый день, Кирилл Николаевич! У меня для вас приятная и немного неожиданная новость! Ваша статуэтка богини продана! Покупатель без колебаний заплатил сумму выше назначенной мной. Хотелось вас обрадовать этой новостью. Когда сможете прийти и получить причитающуюся вам плату.

— Новость действительно приятная. К большому сожалению, я сейчас не в Санкт-Петербурге. Я по делу в Кочкарах. Домой пожалую в субботу. Дня за три-четыре улажу все дела и подойду к вам. Если какая оказия подвернется, то буду скорее. Но никак не раньше воскресения.

— Хорошо. Договорились, — гудки отбоя дали нам понять, что мы свободны до понедельника.

— Получается, что вы, господа сыщики, начнете работать только с понедельника.

А может, сделаем проще — вы будете ждать в подсобном помещении, а я дам вам знать, когда придет Ломанко? Это фамилия мастера, он поставляет так заинтересовавшие вас вещицы.

— Нет. Просто вы, Михаил Павлович, всегда будете находиться рядом. Уверяю вас — на остальные вещи мастера Ломанко у вас будут подлинные сертификаты. И цену за них заплатят приличную. Сколько получаете вы?

— Пятьдесят процентов.

— Что ж это вы так грабительски относитесь к чужому труду? — Холс укоризненно покачал головой, — тридцать вам и семьдесят мастеру. Иначе актов экспертиз не будет!

— Хорошо, как скажете. До встречи в понедельник?

— В понедельник в 8:30 мы будем у ваших дверей. Кстати, проведите нас через запасной выход.

— Договорились. Я жду вас в назначенное время.

Наш рабочий понедельник начался в девять часов утра. Шеф словно всю жизнь проработал продавцом-консультантом. Выставлял ценники, поправлял рекламные буклеты и даже удосужился кое-что переставить с полки на полку.

— Это нужно расположить по фэн-шую! — пояснил он несколько ошарашенному такой деятельностью Михаил Павловичу.

К концу дня Александр Архипович умудрился продать несколько вещей, лежавших в лавке не один год.

Мне досталась более скромная роль — прочитать в подсобном помещении несколько книг. После того, как я немного ошалел от прочитанного, от нечего делать отремонтировал, а точнее — почистил несколько старинных часов и настольных ламп. Надо признаться, что мы изрядно устали и к закрытию теперь уже нашего магазинчика пропитались «пылью веков», а точнее, обыкновенной пылью, невесть откуда взявшейся в довольно чистом помещении.

Вторник и за ним среда не отличались особенным разнообразием. Разве только посетители сдали несколько старинных книг и две коллекции виниловых пластинок. В четверг, после обеденного перерыва, когда наши торгашеские замашки совсем стихли, пришел конец страданиям за прилавком. В торговый зал уверенно зашел… не могу сказать — старик! Зашел крепкий мужчина с пышной седой шевелюрой и видавшим виды рюкзаком за плечами.

Он с удивлением уставился на незнакомого мужчину за прилавком:

— Добрый день! Позвольте узнать, а где Михаил Павлович?

— И вам всего доброго! Минуточку, сейчас приглашу, — Холс величественной походкой удалился в глубину узкого коридорчика. Попутно стукнув в дверь подсобки два раза. Это был условный сигнал — пришел нужный нам человек.

— Кирилл Николаевич! — антиквар расплылся в улыбке, — рад вас видеть! Как ваша поездка? Надеюсь, она вас не сильно утомила?

— Благодарю вас, все прошло как нельзя лучше! Немного утомила дорога. Пришлось возвращаться на грузовичке.

— Пройдемте в мой кабинет, — антиквар любезно пропустил посетителя вперед себя.

Кабинет представлял собой небольшую комнатку, почти половину, которой занимал массивный стол, сработанный из красного дерева. Немного расцвечивали серый полумрак вазы цветного стекла, да десяток тяжелых фолиантов в золоченых переплетах.

Хозяин кабинета, сел на стул, выдвинул ящик стола и не торопясь выложил одну за другой три денежных пачки.

— Сколько здесь? — немного севшим голосом спросил тот, кто назвал себя Ломанко.

— Полтора миллиона! — невозмутимости антиквара можно было позавидовать.

— Почему так много? — Кирилл Николаевич справился с волнением.

— Это вам объяснят вот эти господа! — антиквар показал в сторону двери, весь проем которой занимал Холс и из-за его плеча выглядывал я.

— Господа имеют ко мне претензии? Я сдал вещи на реализацию, эти предметы принадлежали моей бабушки. Цена назначена не мной. Деньги я ещё не получил. Так в чем дело?

— Не волнуйтесь понапрасну, Кирилл Николаевич! Деньги по праву ваши, и акт экспертизы не позднее чем завтра подтвердит подлинность сданных вами вещей. Но это в том случае, если вы согласитесь поговорить о человеке изготовившем их. Речь идет о мастере Кирше́ Никаноровиче Ломачко. Нам кажется, что вы очень хорошо знаете его.

— Позвольте сударь, вы нуждаетесь в экспертной оценке фарфора? Так это не ко мне!

— К вам, к вам, господин Ломанко! Давайте сделаем так: здесь неподалеку есть уютный ресторанчик. Там никто не помешает нашей беседе.

— Простите, с кем имею честь вести беседу? — старичок бережно снял с плеч рюкзак.

— Частный детектив Александр Архипович Холс. А это доктор Ваткин.

— В молодые годы я зачитывался похождениями сыщика Холмса. Это что — насмешка такая? С вашими фамилиями?

— Примерно так. Это чтобы нашему агентству не досаждали по пустякам. Вы, уважаемый Кирша́ Никанорович, сдавайте ваши новые вещи Михаилу Павловичу. Что у вас там? Недостающие предметы сервиза «Кабинетский», или расписанные золотом вазы времен царя Александра I?

— Как вы меня назвали? — мастер судорожно вцепился в рюкзак.

— Вы не ослышались, я назвал вас правильно! — детектив ободряюще улыбнулся, — так как насчет предложения отобедать втроем?

— Как я понимаю — у меня нет выхода, кроме как принять ваше предложение?

— Вы правильно понимаете сложившуюся ситуацию! — Холс спокойно взял рюкзак из рук изрядно опешившего мастера, — Михаил Павлович, примите вещи принадлежавшие бабушки Кирилла Николаевича. А вы, любезный, возьмите деньги, они по праву ваши!

Мастер потоптался у стола, взял деньги и неловко рассовал их по карманам выцветшей штормовки.

Дорогой до ресторана мы больше молчали, лишь изредка перебросились парой ничего не значащих фраз.

В ресторане мы заказали отдельную кабинку. Признаюсь — я немало удивлялся предусмотрительности шефа. Улови хоть кто-то обрывки нашей беседы, последствия для мастера могли быть просто катастрофическими.

Наш «узник» категорически отверг более изысканные блюда и попросил заказать простую пищу. Мы так же попросили принести нам то, что он заказал. Единственное от чего он не отказался — вино. Бутылочка красного из погребков болгарских виноделен украсила наш простенько обставленный стол.

— Вот всегда удивляюсь — как плохо нынешние мастера делают даже простую штамповку!

Кирилл Николаевич покрутил в руках солонку из белого фарфора и поставил её на стол.

— Так как вы, господа сыщики, смогли выйти на меня?

Фарфоровых дел мастер, спокойно выслушал всё, внимательно прочитал акты экспертизы на сработанные своими руками вещи.

— Хороший эксперт эта Лангер! Вон как разбирается в фарфоре!

— Мы обязательно передадим ваши слова Нине Васильевне! Большей оценки своего таланта она ещё не получала.

— Что желают узнать от меня господа сыщики? Где и как я делал подделки под оригиналы сервизов?

— Нет. Нам это не интересно, — Холс вперил свой взгляд в мастера, — мы хотим узнать как Кирилл Николаевич Ломанко превратился в известного мастера прошлых веков Кирша́ Никаноровича Ломачко!

— Да никак не превращался! Я и есть он! Вы сами меня назвали моим настоящим именем! Знали бы вы господа, как давно я его не слышал! Словно мама окликнула меня!

Делать нечего, поведаю я вам свою историю.

Родился я в 1700 году. Да, да! В этом самом году царь Петр Великий распорядился перенести празднование нового года на первое января! Увы, семья в которой я родился, была из крепостных. Вам, живущим при современной цивилизации, невозможно представить, что значит быть крепостным! Барская собака стоила дороже любого крепостного. Но мне повезло, так как мой отец был конюшенным у барина. А надо сказать, что мой хозяин был одним из птенцов Петровых. Как говорится — из грязи да в князи! И хотя сам не сильно лютовал и измывался над крепостными, барынька его, Елизавета Родионовна, ох и охоча была до порки! А как же! Какая-то дальняя родственница самого Малюты Скуратова!

Кажный день трещали холопские спины под витыми кнутами. Сам барин, Абрамкин Гавриил Фёдорович, дослужился до звания Генерал-адъютанта Государева, это примерно наш полковник, Сыночку его, Феденьке, едва исполнилось три годика, так сразу присвоили звание штик-юнкера! Это прапорщик по нынешнему штандарту воинских званий.

Вот так и росли мы вместе. Я — в качестве его порученца и товарища по играм, а больше в качестве мальчика для битья. Была такая должность. Кто посмеет бить барчука?! А если он напроказит или, например, не слушает своих гувернёров, так отвечать приходится мне! Бывало, в неделю не раз и не два опускались гибкие лозовые прутья на мою спину. Так и росли вместе. Он, Фёдор Гаврилович, с двадцати годков был определён в Азовский драгунский полк, где через год получил звание штик-гауптмана, в коем звании благополучно пребывал до 1736 года, — рассказчик потянулся к стакану с компотом, отхлебнул глоток и, посмотрев в окно, занавешенное ажурными шторами, продолжил:

— Да… почти пятнадцать лет хозяина моего не повышали в звании. А вот, поди ж ты, вышел он на полный пенсион в звании секунд-майора! За что, скажете, такая милость?

Да все просто! Под командой моего барина было не много не мало более трех тысяч драгун. И это не считая разного хозяйственного люда. Даже меня, его адъютанта, он умудрился записать в фуриеры! Эх, кабы знать мне тогда, что участник любой баталии, да ещё с таким чином, должен был получить свободу! Это потом я уразумел грамоте. Уже когда мы возвернулись в родовое поместье Абрамкино. Это были благословенные годы правления младшей дочери Петра Великого и Екатерины первой — Елизаветы Петровны. До русско-шведской войны я и мой барин не дошли по причине его тяжкого ранения в стычке с турками…

— Позвольте, — перебил рассказчика мой шеф, — как известно, первая русско-турецкая война

Началась в 1768 году! Ваш секунд-майор, должен был служить в возрасте шестидесяти восьми лет!

— Ваша, правда, Александр Архипович! Войны с турками начались с середины семнадцатого столетия! Только и ранее они досаждали нам своими грабежами да набегами. Много нашего народу они в полон брали да торговали им на невольничьих рынках Стамбула. Злые мы были на них за это. Мстили, как могли. Наголову разбивали мелкие отряды. Конечно, это были в основном крымчане, но поди ж ты — они с турками были заодно.

Мой барин не воевал даже со шведами! Почему? И хотя в ту пору ему должно было быть сорок один годок, но вот беда — уже как четыре года как почил он после мук телесных и покоился рядом со своим отцом. А вышло всё так.

Стоял наш полк в местечке Изюм, что на Северском Донце и пришла к нам депеша — выдвинуться скорым маршем к Днепру, там соединиться с тысячным отрядом казаков и, погрузившись на баркалоны — этакие плоскодонные ладьи приличных размеров, — плыть в устье Днепра. А как приплывем, так скрытно, да ещё резвым маршем, дойти до турецкой крепости, что называлась Кинбурн. Да, славное было времечко! Баталия за эту морскую крепостицу была недолгой. Навалились мы дружно — вот и уже наши храбрые солдатушки на крепостных стенах. Потом и на улицах баталий было немного.

Турки, визжа от ярости, дрались отчаянно. Да что толку? Наших было втрое больше. Тут ещё отцы-командиры обещали на три дня дать город на разграбление.

Короче, сбросили мы турок в море. Кто успел — ушли на кораблях. Мало их было — всего два. А пленные сообщали — должно было быть пять. Назавтра мы с малым отрядом драгун поскакали за дальний мыс. Доложили наши лазутчики, что там стоят три турецких корабля.

И точно! Они собрались уже выходить в море. А тут мы — как снег на голову! И пошла потеха! Пришлось немало помахать шашками и поработать штыками. Турок чуть ли не вдвое больше было. Это потом уже ясно стало: через подземный ход вынесли они немало добра, да жёнки ихние с детишками да няньками задержали погрузку. Вот тут то и ранили моего барина. Лейб-лекарь полка головой покачал. Рана хоть и сквозная, а вот легкое пробито, да и рука, как плеть, повисла. Три дня в лихорадочном бреду метался Фёдор Гаврилович и лучше не становилось. Старая турчанка, где мы квартировали, попросила толмача привести её к раненому. Да куда там! Он мало что в горячке понимал. А вот я понял. Комендант крепости, турецкий паша, держал в подвале какого-то шибко мудрёного лекаря. Взял я топор, да и повела она меня по подземным коридорам.

Сшибить замок было просто, проржавел он изрядно. Лекарь оказался тощим старикашкой с крючковатым носом. Сидел бедолага без воды и пищи двое суток. Вызволил я его из темницы, встряхнул, так что воротник халата затрещал и объяснил ему, про хворь да раны моего барина.

Не знаю, что ему толмач растолковал, только попросил он скорее отвести его к раненому. Да потом приставить охрану к двери подвала. Чудно так — он в нем томился, и вдруг охрана! Чего там охранять? Как оказалось потом, очень даже было чего!

Две недели был мой барин между жизнью и смертью. Две недели день и ночь не отходил от него лекарь. Мазал раны да поил разными растворами. И ожил раненный. А как смог говорить да вставать так призвал к себе лекаря и в порыве большой благодарности пообещал ему отпустить его домой. И вот что ещё интересно — знал мой хозяин арабский язык. Долго они о чем-то беседовали. Барин даже сжег полпуда свечей, всё чего-то там записывал.

А тут пришла депеша от самой государыни — жаловала верного слугу своего чином немалым, людишками да землицей в аккурат вблизи его поместья. Это потом, уже на смертном одре, поведал мне Фёдор Гаврилович, что немало золота да ещё кое какого богатства отправил он в столицу. На кораблях было взято оно. Вот за это и заслуги отца моего, благодетеля. Уехали мы в Абрамкино, домой уехали. А как же? Куда барин, туда и я. Слыхивали мы, что потом крепостицу эту, Кинбурн, турки обратно воевали. А как выбили наших, так и обустроили её. Стены выше и пушек больше поставили.

Холс налил в стакан минеральной воды и придвинул её к Кириллу Николаевичу. Тот, поблагодарив кивком головы, сделав два глотка продолжил:

— Хоть и поставил лекарь-араб на ноги моего хозяина, вот только рана донимала его. А скорее всего рана душевная. Не у дел оказался мой барин. Оказалось что совсем не так!

Другая печаль-забота одолевала его!

Призвал он нас с Прошкой, это лакей, в комнатах господских прислуживал, да и завел такую речь: «Поведал мне лекарь великую тайну. Долго он искал эликсир бессмертия. Много разных рецептов перебрал. И вот, кажется, нашел. Вон как моя рана зажила, затянулась. А ведь не жилец я был. И пересказал он мне и рецепт, и отдал готовое лекарство. Как раз на троих хватит. Ты, Прошка, и ты, Кирша́, получите вольную и золота немало, если согласитесь употребить то снадобье. Вот, смотрите сюда! И протягивает нам бумагу, а на ней вольная! Да два мешочка со звонкими монетами на руках подкидывает!»

Кто же вольной не захочет? Барин посмотрел в свои записи, что сделал в беседе с лекарем-арабом, почитал-почитал их и ввечеру протягивает нам по два пузырька темного стекла с густой жидкостью.

Выпили мы этот эликсир. Горьким оказался, как настой полыни, и даже язык, помню, пощипывало. До полуночи нечего было, а потом началось! Ломота по телу, жар и беспамятство! Двое суток блуждал я между жизнью и смертью. И вот, когда казалось, что смерть уже замахнулась своей зазубренной косой над моей головой, так враз отпустило! А вот Прошка — тот не смог оклематься. Схоронили мы Прошку.

Подписывает мой благодетель мне вольную, но просит сделать два добрых дела. Привезти из города лекаря и не покидать его, пока он, мой барин, будет в беспамятстве. Привез я немца, что лечил господ да барышень городских. Тот, выслушав моего барина, что-то там слушал, мял его руку и осматривал рану.

— Горячка у вас! Может, от людской немощи — запоя да ранения, или от запоя!»

Принял на ночь барин жидкость из последнего пузырька, да и стало его ломать. Метался он в жару, всё призывая на помощь неизвестных нам людей. Изредка по арабски лопотал. Кто его поймет, что! Немец, лекарь этот, всё обтирал его. И водой с разными настоями, и винным уксусом. Помогало, но ненадолго. Так и преставился мой барин в горячке!

Кирилл Николаевич замолчал, на секунду помешкал и размашисто перекрестился:

— Царствие небесное душе его! Жалко было, почитай, мы с ним вместе службу тянули. А мне досталось вольная и золота немало. Что мое, да еще и Прошкино барин отдал.

И зажил я вначале даже очень хорошо! Устроился на фарфоровую мануфактуру, что поблизости.

Полюбил и освоил это дело отменно. Даже жалован был серебряным рублем из рук самой государыни Екатерины Второй! Беда подстерегла оттуда, откуда не ждешь! Жена моя почти на десять лет младше меня, а вот состарилась, одряхлела и тихо угасла в сорок восемь лет. Оставила мне трех сыновей да двух дочек. Мне семьдесят семь годков уже исполнилось, прихожу я домой и похваляюсь наградой императрицы. Тут младший сынок и говорит мне:

— Скажи, тятя, какой секрет ты знаешь? Мне тридцать лет, а ты все моложе меня! Как хворости тебя не берут? Да и годы обходят стороной?!

И понял я, что придется мне всю жизнь терять родных и близких, друзей и скитаться вдали от родных краев.

Так и сгинул от всех. Пошел в лес по грибы и не вернулся. Лет тридцать я жил в воронежской губернии. Бобылем жил. Там и открыл в себе удивительную способность переделывать свой организм на нужный лад. Сделался стариком да и остался им навсегда. Вы не знаете, как плохо у нас относятся к пожилым людям! Никак не относятся! Как будто сами не станут такими.

Пока хватало запасов, жил в сторожке и выполнял работу смотрителя леса. Потом вернулся на завод. Кто там меня узнает? Да и купил я новый паспорт, всего то и было что поменять имя да одну букву в фамилии. Снова был отмечен в отменном мастерстве. И снова пришлось уходить, бросать любимое дело и скитаться вдали от всего ставшего родным и привычным.

После революции стало вроде легче — купил новую дату в паспорте. Оформил пенсию. Тридцать лет назад с великим трудом и немалыми деньгами снова удалось заменить паспорт. Точнее, дату на нем. Ещё бы! Сослался на ошибку паспортистов. Не может жить человек сто двадцать пять лет! А если и может, то не таким бодрым и резвым. Помогло то, что я просто нахально спросил у начальника милиции, теперь уже полиции:

— А вы можете отжаться от пола пятьдесят раз? А я — могу!

Он посмотрел на меня как на полоумного. А я упал на пол в его кабинете и в быстром темпе отжался шестьдесят пять раз. Вызвал он кого надо и приказал исправить допущенную ошибку. Вот только пенсию я с тех пор не получаю. Прекратили мне её выплачивать. Другим человеком стал я.

А жить то как-то надо. Купил муфельную печь и наладил производство фарфора под старину. Подделки всё это! Только вот не думал, что так просто поймаюсь. А эксперт эта — молодец! Ей богу, какой молодец! Заметила, что рука не меняется. Одинаковые значит рисунки и штрихи! Не будь её, никогда бы вам не выйти на меня!

— Не так всё! Не так, как вы, Кирша́ Никанорович, рассуждаете! — Холс встал с места и достал из коричневого баула небольшую картонную коробочку.

— Вот эта чайная чашечка сработана вами под недостающие вещи из набора «Кабинетский» — шеф аккуратно вынул изящную чашечку из коробки. — А вот эта, вторая почти такая же чашка, но уже с другим рисунком. Узнаете?

— Да, это моя работа. Сделана под стиль сервиза «Яхтинский».

— Это понятно по рисункам. Заметьте — безукоризненна сделана! Все эксперты подтверждают её подлинность. Кроме придирчивой госпожи Лангер! И знаете в чем ваш прокол? Почему эксперт-реставратор Эрмитажа узнала подделку?

— Интересно узнать!

— Обжиг! Современная наука располагает мощными микроскопами. Так вот, в старинных вещах, в частности вот в этой чашечке, которая хранится в Эрмитаже, при обжиге остаются частички угля. А вот в этой их нет! Вывод — обжигали электрическим нагревом!

— Да-а! Этого я не учёл! Стоило мне подбросить в муфельную печь немного древесного угля, и вы бы не смогли отличить подделку от оригинала!

— Отличили бы! Но только гораздо труднее! По количеству частиц, по неоднородности нагрева. Признаюсь, самое трудное было не это. Самое трудное было бесспорное доказательство принадлежности вот этой вещи, сработанной в семнадцатом веке, и вот этой чашки, что изготовлена в наши дни! Доказательства то, что эти рисунки сделал один и тот же человек будет мало. А доказательство того, что эту вещь сделал человек, которому от роду триста двадцать лет, нужны очень весомые. И мы их нашли!

— Любопытно, какие же? — Кирилл Николаевич, с интересом слушал Холса.

— Как всегда, неопровержимые и простые. Отпечатки пальцев!

Позвольте напомнить вам, так сказать, основные вехи изготовления этих чайных чашек. Бесспорно, как и в прошлые века, вы изготовляли их вручную. Вот даже недавно ездили в Кочкары. Императорский завод оттуда брал каолин?

Мастер изумленно развел руками как бы говоря: «Вам и это известно!»

— Состав фарфоровой смеси вами был выдержан досконально. Даже небольшой процент костной муки присутствует. И заметьте — кости вы, как и раньше, брали только от крупного рогатого скота!

— Да, это так! Только бычьи!

— А этот секрет знал только Кирша́ Ломачко! Вот тут — детектив коснулся основания ручки, — вы оставили отпечатки своих пальцев. Как вы знаете, ручка лепится отдельно и после придания ей нужной формы и фасона крепится простой водой. При этом придержать нужно за край чашечки, господин Кирша́ Никанорович! Придержать, и придавить! Хотя жиро — потовые выделения ваших пальчиков — сгорают от действия высокой температуры, а вот оттиск от папиллярных узоров остается! Взгляните вот на этот документ. Это акт сравнения узоров ваших пальцев на обеих чашках. Старинной и современной. Как видите — полная идентичность!

— И что вы намерены делать со мной? Дать ход всем этим документам? — фарфоровых дел мастер поболтал чашкой с остатками чая и вопросительно посмотрел на Холса.

— Нет. Ничего такого мы не будем делать! Мы приобретем для вас самый совершенный микроскоп. Вы сможете добиться полного сходства новых вещей с антикварными.

Думаю, Нина Васильевна Лангер всегда сможет найти для вас подходящую работу. Что касается изготовленных вами вещей, так они будут штучными и всегда подлинными. О деньгах вы беспокоиться не будете. О документах не волнуйтесь, я всегда могу прийти вам на помощь. Кроме того, я бы настоятельно рекомендовал вам подумать о том, чтобы ваш рассказ услышали более компетентные люди. Впрочем, это вам решать!»

— Позвольте, господин Холс! И вы вот так просто отпустили этого уникального человека?! — Нина Васильевна вскочила с кресла, как только я кончил читать.

— Почему просто? — немного изумился мой шеф, — мы отвезли его домой. После этого подыскали подходящий особнячок на окраине города. Мне думается, что он уже успел оборудовать свою мастерскую и спешит к нам на встречу. Разве вам не хочется пожать руку знаменитому мастеру Кирше́ Никаноровичу Ломачко?

Доктор исторических наук, главный эксперт по керамике Государственного музея Эрмитаж, порывисто повернулась навстречу вошедшему мужчине, в котором всё ещё чувствовалась недюжинная сила.

Демоны «Людей Леса».