Баргузин исторический. Правда всегда одна…

Александр Александрович Поздняков

Книгу составляют три больших, связанных обстоятельствами, очерка, посвященных баргузинским историческим персоналиям. Главными героями этих очерков являются политические ссыльные декабристы братья В. К. и М. К. Кюхельбекеры и народоволец А. Н. Зайднер. Очень непростые обстоятельства их баргузинской жизни, смерти Михаила Кюхельбекера и Александра Зайднера, сохранения памяти об этом рассматриваются в книге впервые на основе большого количества печатных и архивных источников,

Политический ссыльный, поэт Александр Зайднер

забыт, лишен стихов и могилы

Не говорите мне: «Он умер». Он живет!

Пусть жертвенник разбит — огонь еще пылает,

Пусть роза сорвана — она еще цветет,

Пусть арфа сломана — аккорд еще рыдает!

С. Я. Н а д с о н ¹

Как будет подтверждено далее, доподлинно устанавливается, что приведенные в эпиграфе, проникновенные, обращенные прямо к человеческому сердцу, стихи популярного в прошлом российского поэта С. Я. Надсона (1862—1887) были помещены на давно потерянной одиночной баргузинской могиле другого талантливого поэта…

В связи с этим сразу обратим внимание, что приведение далее фрагментов прошлых печатных первоисточников имеет принципиальное значение уже потому, что потеряна не только баргузинская могила поэта, но уже в современное время проявляют себя покушения на само его имя, стихи и память о нём…

Вот тоже доподлинное, прямо со страницы прошлого издания, стихотворение того, кто лежит в безвестной теперь могиле, опубликованное в 1893 г. в газете «Восточное Обозрение"²…

«Восточное Обозрение» 1893 г.

Здесь ясно обозначено только место написания стихотворения — «Баргузин», а сам его автор скрыт за загадочными инициалами «А. З.», чему была особая причина — он был бесправный политический ссыльный… Личность автора стихотворения, тогдашний его статус и некоторые печатные источники сведений о нём ещё в 1981 г. раскрыл авторитетный забайкальский краевед Е. Д. Петряев (1913—1987) в своём биобиблиографическом указателе «Краеведы и литераторы Забайкалья"³, охватывающем дореволюционный период. Вот, тоже со страницы этого уникального издания, вид соответствующего извлечения:

В этих сведениях названо приведенное выше стихотворение и издание, в котором оно опубликовано, а главное — однозначно атрибутирован — назван его автор — ссыльный в Баргузин народоволец, поэт А. Н. Зайднер.

Приведём теперь краткую статью⁴ о самом Зайднере с его фотографией 1880-х гг. из указанного здесь Петряевым источника — Био-библиографического словаря «Деятели революционного движения в России», охватывающего период «от предшественников декабристов до падения царизма» (Семидесятые годы), изданного в 1930 г. под эгидой «Всесоюзного общества политических каторжан и ссыльно-поселенцев». Вот её строки: «Зайд [е] нер Александр Николаевич, сын купца. Род. в 1859 г., в Мелитополе. Окончил реальн. уч.-ще в Николаеве. В 1878 г. принимал участие вместе с Виттенбергом и Свириденко в пропаганде среди матросов в Николаеве. Арестован 6 авг. 1878 г. в Николаеве и предан суду. Одеск. военно-окружн. судом приговорен 8 авг. 1879 г. к каторжным работам на 10 лет (дело 28-ми). Прибыл на каторгу в марте 1880 г.; по манифесту 1883 г. срок каторжн. работ сокращен на треть. В янв. 1885 г. выпущен в вольн. команду. В том же году поселен в Баргузине… Умер в Чите в 1891 г. [здесь и далее выделение. — авт.]».

«Деятели революционного движения в России»

К этой статье приложен обширный список прошлых публикаций (до 1927 г.) со сведениями о А. Н. Зайднере, который открывают статьи и книги бывшего политического ссыльного Л. Г. Дейча. Среди них, изданная в Женеве в 1905 г., книга «16 лет в Сибири"^4а, в которой о Зайднере помещены такие сведения: «52) Зайднер, Александр, род. в 59 г. в Мелитополе, купеч. внук, еврей, воспит. в Никол. реальн. учил. (не к.), ар. в 78 г., одесск. военный суд (по делу Чубарова и др.) на 10 л., прибыл в 80 г. в Забайкальску обл., по маниф. сбавлена треть, устроил там публичн. библиотеку, умер там же в 92 г.».

В той же библиографии назван очерк 1908 г. Г. Осмоловского «Карийцы (Материалы для статистики русского революционного движения)», в котором среди сведений о карийцах (политических ссыльных, отбывавших наказание на каторжной Каре в Забайкалье), есть и такие строки: «Зайднер, Ал-р Никол. еврей; внук купца, р. в 59 г. в Мелитополе Тавр. губ.; реальн. уч. в Николаеве (Херс. губ.); ар. впервые в 78 г., 18 лет; Од. в.-окр. суд. 22 июля — 5 авг. 79 г., по д. 28 (Чубаров, Лизогуб и др.); 10 л. каторги; приб. на Кару в марте 80 г.; по ман. 83 г. сбавлена 1/3 срока; в янв. 85 г. выш. в вол. ком.; в том же году посел. в Баргузине Забайк. обл., где и умер в 91 г.«⁵.

И ещё одна публикация из того же библиографического списка «Мартиролог Нерчинской каторги», опубликованный И. Жуковским-Жук в 1906 г., в котором о Зайднере указывается, что он «Умер в Чите в 1891 г.«⁶.

В вышеприведенных биобиблиографических сведениях о Зайднере ещё раз обратим внимание на выделенные нами разноречивые строки о дате и месте его смерти, а также об устроенной им публичной библиотеке, особенно важные для дальнейшего рассмотрения.

А вот в «Сибирской Советской Энциклопедии» 1929 г. в специальной статье А. Попова «Баргузинская ссылка» среди многих называемых имен местных политических ссыльных Зайднер вообще не назван⁷. Не упомянут Зайднер и среди многих политических ссыльных, называемых в разделе «Политическая ссылка в 60-80-е годы Х1Х столетия», содержащемся в томе 3 пятитомного советского академического издания «Истории Сибири"⁸…

Таким образом получается, что по прошлым печатным источникам, исходящим, в том числе от участников русского революционного движения, вопрос о месте кончины и упокоения Зайднера оказывается спорным. А советское сибирское энциклопедическое издание вообще потеряло Зайднера среди многочисленных в общем баргузинских политических ссыльных…

Опережая дальнейшее изложение, уместно ещё раз отметить, что уже в более современное время были и другие несправедливости в отношении памяти об этом талантливом поэте и, как будет подтверждено далее, весьма общественно активном во время баргузинской ссылки деятеле…

Баргузинские записи 1927 г. фольклориста А. В. Гуревича о Зайднере

В 1939 г. в сборнике собирателей народного фольклора А. В. Гуревича и Л. Е. Элиасова «Старый фольклор Прибайкалья» будут опубликованы записанные в 1927 г. А. В. Гуревичем в Баргузине от местных жителей несколько стихотворений, которые по мнению фольклориста и сообщивших их жителей однозначно принадлежат Зайднеру⁹. Так, сообщившая первых два стихотворения — «Молитву богу дружно вознесем» (№55) и «Жил в Забайкалье я в норе глухой» (№56), баргузинка Сибирцева утверждала, что «автором их является народоволец Зайднер, умерший в 90-х гг. Х1Х в. в с. Баргузине от туберкулёза»:

55

Молитву богу дружно вознесем:

Свою честь, свою свободу этим мы спасем

Но не богу, что на небе, а что в голове.

Разуму-уму молися, вот и бог тебе,

Он тебя научит скоро добро понимать,

Свой народ любить покрепче,

Зло же презирать,

Не смотреть, кто побогаче,

А кто почестней.

Не смотреть, одет кто лучше,

А кто подобрей.

Тех любить, кто за народ

Век свой век страдал,

А не тех, кто у народа

Плод труда украл!

56

Жил в Забайкалье я в норе глухой,

Где все древнейшей стариной живет и дышит.

Гоголь сам своим не верил бы глазам,

Если б все то увидал,

Что умершим давно считал

От тракта триста верст она (глушь),

Ни телеграфа и следа,

Приходит почта в семь дней раз,

И праздник этот день для нас.

Газет, журналов ни следа,

Но взятки здесь берут всегда,

Исправник тысячи сбирает,

Помощник тоже не зевает.

Он на начальника глядит

И все остаточки тащит.

Натурой писаря берут,

Десятские с листом идут.

Квартальный сзади, как метла,

Метет карманы дочиста.

Чтоб обыватель мирно спал

И про себя не возмечтал,

Исправник здесь и царь и бог,

Всех может гнуть в бараний рог.

Он и начальник и судья,

Сам Соломон пред ним дитя.

Коней штук десять прокормить

И самому роскошно жить

Задача трудна, ей-ей,

Решать задачу и трудней.

Помощник, лакомый к клубничке,

Повсюду ищет райской птички,

Но коль строптива и честна,

В казачей будет вмиг она.

Здесь дуют лютые ветра,

И льют дожди, как из ведра,

Во время жатвы лишь во вред,

Когда ж нужны, тогда их нет.

Здесь сифилис народ съедает.

Никто, как бог, врач это знает,

Покорный небу, как всегда,

Больных он губит со двора.

Врачи не лечат здесь народ.

Без них родится он и мрет.

Лишь два рубля врачу отдай

И оздоровишь этим край.

Чужих детей коли лечить,

Своих ведь можно погубить,

К чему же платит докторам,

Не знает он и сам.

В Ангарск врач едет порожним,

Следа лекарства нет при нем.

К чему ж едет, господа?

Чтоб была рыбка и икра

Вдобавок сотенку рублей

Привозит он жене своей.

И ждет жена, любви полна,

Супруга в объятья привлечь.

Вот так-то вот любезен тот,

Кто хочет мир в семье сберечь.

Не без оснований можно предположить, что эти стихи Зайднера, записанные Гуревичем в представлении баргузинки Сибирцевой, отличались от авторского оригинала. Наверное, их можно считать народным изложением стихотворной критики тогдашней чиновничьей ситуации в баргузинском крае несломленным ссылкой народовольцем Зайднером. В отличии от стихотворения «Хоть крылья сломаны судьбою…", здесь речь идёт не о глубоко личном, а о злободневном общественном… В этих стихах бескомпромиссные и язвительные конкретные оценки здешней жизни…

Сам фольклорист Гуревич ещё отметит: «Там же записано мною два стихотворения Зайднера „Печальна моя жизнь была“ и „Мечты“, которые также бытовали в Баргузине»:

Печальна моя жизнь была

Печальна моя жизнь была,

В ней не было даже просвета.

Теперь уж близка и могила,

И песнь лебединая спета.

И тени встают предо мною,

Встают все года прожитые.

Гляжу я и вижу с тоскою —

Лишь рамки стоят все пустые.

И дел моих вовсе не видно:

Лишь думы, мечты и желанья.

Становится горько и стыдно

За муки мои и страданья.

Зачем во мне сердце так билось

И к ближним любовью кипело?

Зачем по ночам даже снилось,

Что ждет меня доброе дело?

Зачем? Видно, крест не под силу

Поднял я в минуту гордыни.

А что я нашел? Лишь могилу

В холодной угрюмой пустыне.

Мечты

Когда еще юнцом я был,

Вокруг меня носились роем

Мечты. Я страстно их любил,

Себя уж я считал героем.

Я гордо выступал на бой

С коварством, злобой и пороком,

Я увлекал толпу с собой,

Я вождем был и пророком.

И, обнаживши острый меч

И знамя красное свободы

Я ветхое сбирался сжечь,

Освободить хотел народы.

Одел доспехи, взял я щит

И на коня уселся смело.

Пускай, пускай меня он мчит,

Умру за правое я дело.

Но, видно, был ездок плохой,

При первой схватке я свалился.

Эти два стихотворения явно о том же состоянии души автора, что и стихотворение «Хоть крылья сломаны судьбою…", хотя приведены в разных, независимых друг от друга источниках: борьба, разочарование, тревога, тоска…

И можно считать, что совсем не случайно на могиле Зайднера в Баргузине были начертаны стихи именно Надсона. Четверостишие было написано им в 1886 г. за год до его смерти в возрасте 24 лет от злой чахотки. Всего 32 года проживет и Зайднер и умрет он от той же жестокой болезни. Достаточно ещё раз раскрыть томик стихов Надсона, чтобы сразу почувствовать большую общность поэтических дум, тем и настроений:

Мучительно тянутся дни бесполезные.

Темно в пережитом, темно впереди.

Тоска простирает объятья железные

И жмет меня крепко к гранитной груди.

О, если бы дело гигантски огромное,

Гроза увлеченья, порывы страстей,

В холодное сердце, больное и темное,

Огонь исцеляющих, ярких лучей¹⁰…

Так писал Надсон в том же 1886 г. И, кажется, что нет уже сомнения, что поэт Надсон был одним из кумиров поэта Зайднера…

Записи 1980-х гг. баргузинских старожилов Э. В. Деминым

Ещё недавно ныне ушедшее поколение баргузинцев помнило и называло конкретные прошлые баргузинские имена и обстоятельства, свидетелем которых оно было… Именно они интересовали краеведа Э. В. Демина, в 1980-1990-х гг. проводившего разносторонние разыскания по политической ссылке в Баргузинскую долину, обобщившего их в журнальном варианте книги «До и после «баргузинской сенсации"¹¹, опубликованной в №№1—3 журнала «Байкал» за 1993 г. Целый раздел этой книги — «Зайднер — не Шандор!«¹², впервые в советское время, посвящен политическому ссыльному в Баргузин, поэту А. Н. Зайднеру, в том числе, и записанным автором от баргузинских старожилов и сообщенных ими ему в переписке сведениям о его баргузинской могиле. Об этом подробно далее, прежде же представим два важных, забытых сегодня, печатных свидетельства баргузинской могилы Зайднера, обнаруженных Деминым.

В 1913 г. баргузинский корреспондент газеты «Забайкальская новь» священник Александр Добромыслов в заметке «Забытые могилы», отвечая неизвестному автору, которому не удалось найти могилу «народовольца поэта Зайднера» на самой территории баргузинского кладбища, подробно расскажет о его могиле в Баргузине: «Эту, вероятно теперь в полном смысле слова забытую могилу, нечего и искать на кладбище. Зайднер похоронен на краю дороги, на левой стороне, если идти из города, почти поверставшись с кладбищем. Умер Зайднер приблизительно в 1892 или 93 г. В 1893 г. я был на его могиле. Она была обнесена деревянной решеткой. В головах стояла сосна и на ней был прибит лист жести, на котором помещено известное стихотворение». Далее Добромыслов приводит стихи Надсона, помещенное в эпиграфе данного изложения. О состоянии могилы Добромыслов добавит: «Позже я слышал, что по чьему-то распоряжению оградка была убрана, а также и четверостишие. Баргузинцы (если они только интересуются забытыми могилами лиц, пострадавших за свои политические убеждения) должны помнить могилу Зайднера. Нельзя сказать, что после его смерти прошло «много лет"¹³.

Сведения Добромыслова подтверждают и дополняют строки в «Календаре по Забайкалью» (?) на июль 1918 — июнь 1919 (лист 2—8 марта), в которых есть и упоминание о тех же стихах на жести, прибитой к дереву. Указан и их автор — известный в 80-х гг. прошлого века поэт С. Я. Надсон. В «Календаре» также отмечено: «В девяностых годах там [в Баргузине — авт.] жил Зайднер, скончавшийся очень молодым. Почему-то его похоронили за городом около самой дороги. На могиле была устроена ограда… Полиция усмотрела эту могилку и приняла соответствующие меры. Ограда была убрана, четверостишие сорвано и могильный холм сравнен с землею. По последним сведениям, на том месте — груды обывательского навоза. Так старый строй стремился истребить память о ненавистных ему людях»¹⁴. Здесь можно усомниться в том, чтобы баргузинская полиция оскверняла могилы по политическим соображениям, хотя у просмеянных Зайднером в его вышеприведенных баргузинских стихах местных чиновников и был повод для, мягко говоря, личного отношения к ссыльному.

Настоящим краеведческим откровением, исходящим от непосредственных свидетелей — баргузинских современников могилы Зайднера являются фонозаписи рассказов здешних старожилов и долгожителей, а также переписка с ними, хранящиеся в личном архиве Э. В. Демина. Этот, без преувеличения, уникальный массив сведений создавался, в том числе, в рамках подготовки в 1980-1990-х гг. цикла передач весьма популярной тогда программы бурятского телевидения «Ваше мнение», посвященной историко-культурному наследию исторических поселений Бурятии. В этой программе Э. В. Демин был ведущим и соавтором, вместе с её редактором и соавтором журналистом О. Я. Кожевниковой.

Несколько передач программы было посвящено Баргузину историческому, в том числе, вопиющему осквернению в 1989 г. исторического кладбища Баргузина в угоду фантастическим зарубежным легендам и выдумкам местных «краеведов» о якобы «баргузинском пребывании» великого венгерского поэта Шандора Петефи. Вопреки протестов деятелей Бурятского отделения Всероссийского обществ охраны памятников истории и культуры (ВООПИК) и госоргана охраны памятников республики историческое баргузинское кладбище было варварски перекопано. Некие выкопанные здесь останки прямо на краю могилы были объявлены останками Петефи и их изъяли (до сих пор не вернули), а останки из другой могилы, для лучшего обоснования «открытия» могилы Петефи, выдали за останки декабриста М. К. Кюхельбекера (хотя здесь уже имелась и до сих пор в наличии официально признанная могила этого декабриста) и тут же снова зарыли… Демин, как главный краеведческий оппонент этой изначально очевидной авантюры, был членом и участником межгосударственной советско-венгерской комиссии, признавшей, что выкопанные здесь останки принадлежат женщине… Это было в дальнейшем неоднократно подтверждено исследованиями советских, венгерских, американских и российских учёных и специалистов¹⁵… Останки до сих пор не возвращены на баргузинское кладбище и продолжают оставаться предметом обмана и недобросовестных спекуляций… На самом же кладбище теперь наличествуют две могилы одного декабриста…

В феврале 1986 г. в г. Улан-Удэ Демин записал воспоминания 86-ти летней бывшей учительницы Сусанны Владимировны Говориной, родившейся и до 1948 г. жившей в Баргузине. Вот её рассказ:

ГоворинаСВ в центре жена ее брата, Ольга Илиодоровна Лизенги

«Девочками мы часто бегали на речку Баргузин. За кладбищем был переулок. Это от могилы декабриста сразу, примерно в 10 метрах. И возвращаясь с речки, мы часто прибегали на это поле (за переулком), где была неизвестная могила, и любили сидеть. На могиле была чугунная плита, и на ней слова из выпуклых тоже металлических букв. Слова были такие [далее четверостишие Надсона — авт.]. Могила — обыкновенный бугорок, уже несколько стертый, а на нем прямоугольная чугунная плита. Креста вообще не было. Могила была одиночная, тут поле было, потом его стали засевать овсом или пшеницей. Больше десяти метров от оградки кладбища. Моей бабушке рассказывала прабабушка. Недалеко, в 8 километрах от Баргузина, есть село Нестериха. И женщины рано утром носили оттуда продавать молоко в город Баргузин. И вот они по этой дороге, которая проходила недалеко от этого поля, где была могила, перестали ходить. Когда им задавали вопрос: «Почему вы тут не ходите», — они говорят: «Там русалка». И мама мне рассказывала, что каждое утро, очень рано, приходила женщина в белом платье. Мама уже это не видела — только от своей прабабушки. Кто она была, или жена, или сестра, неизвестно. А мы, ребятишки, друг другу вопрос задавали — чья это могила? И любили по нескольку раз читать вот эти стихи. Они нам очень нравились. Имени на плите не было, могила нам неизвестная. О женщине говорили, молодая, косыночка на ней белая, волосы были длинные, платье очень длинное. Моя мама умерла в 1935 г., она прожила 72 г. А бабушка, по-моему, умерла в 1910 г., в 1908 старенькая была. Имя Зайднер где-то слышала. По-моему, в 30-х г. была, знаете, статья в «Правде Бурятии» [в то время «Бур.-Монг. Правда» — авт.]. Это если написал, то написал бывший учитель школы, средней баргузинской, Затеев Иосиф Тихонович. Что-то мне вспоминается, что там даже эти стихи были полностью и фамилия Зайднер»¹⁶.

Но годом раньше на другого, можно сказать, уникального, очевидца баргузинской могилы Зайднера Демина вывела баргузинка Валентина Яковлевна Токарева. В письме из Баргузина от 25 июня 1985 г. она сообщала Демину: «За пределами кладбища была одна могила с надгробной плитой и оградкой, где был похоронен Зайднер (…). Предполагаю, что это был человек ссыльный в Баргузин, за могилой ухаживали воспитанники нашего детского дома вместе с директором Г. И. Загрядским. Позднее эти места были отданы для подсобного хозяйства детского дома. И по указанию Сельского совета оградка и плита были куда-то увезены. Это я выяснила в беседе с бывшим директором Г. И. Загрядским (ныне пенсионером)«¹⁷.

рисунок Токаревой

А в письме от 24 ноября того же года Токарева прислала приводимый здесь эскиз оградки и дополнила сведения о могиле: «Надробная плита была обычных размеров. Больше ничего Георгий Иванович Загрядский не сказал. Только что хранили оградку и плиту до 1949 г.«¹⁸.

С пенсионером Георгием Ивановичем Загрядским (р. 1917 г.), всю жизнь проработавший директором Баргузинского детского дома, воспитанники которого ухаживали за могилой Зайднера, Демин много раз подолгу общался в Баргузине, в том числе, когда приезжал с журналистом О. Я. Кожевниковой в составе съёмочной группы.

Человек и сам по себе интересный, он прояснит многое, в том числе покажет приблизительно место могилы на нынешнем стадионе, территорию которого занимало когда-то подсобное хозяйство детского дома. Загрядский, ничего не подозревавший о прошлых противоречиях по месту смерти Зайднера, всегда знал ее как могилу Зайднера.

Помнил Загрядский и о том же самом четверостишии, подтвердив, что до 1951 или 1952 г. памятник еще был. Но главным было то, что он на местности — нынешнем стадионе Баргузина, устроенном на месте бывшей территории детского дома, которым он руководил, определил примерное место могилы Зайднера¹⁹. На приводимой здесь фотографии, сделанной Деминым зимой 1986 г., на этом самом месте стоят слева направо: сам Г. И. Загрядский, баргузинский краевед Ю. Н. Словохотов и журналист О. Я. Кожевникова, берущая у них интервью. Здесь важно обратить внимание на задний план фотографии, позволяющей и сегодня тоже сориентировать, указанное Загрядским место могилы: за деревянным забором то самое историческое кладбище Баргузина, важными ориентирами являются сосна слева за забором, правее её — железобетонная опора линии электропередачи и ещё левее — дом за забором.

Г. И. Загрядский Ю. Н. Словохотов О. Я. Кожевникова

Загрядский показывал это место могилы Зайднера также летом 1987 г. во время съёмок последующей передачи программы «Ваше мнение». Но особенно памятными были съёмки 1992 г., когда после них семья Загрядских принимала у себя дома представительную группы гостей, запечатленную на приведенной фотографии. На ней слева направо видны: журналист Венгерского государственного телевидения Матэ Янош; научн. сотр. БИОН БФ СО АН СССР, доктор ист. наук К. М. Герасимова; жена Г. И. Загрядского; сам Загрядский; ст. редактор худ. вещания Бурятской телерадиокомпании, журналист О. Я. Кожевникова; зам. директора Института археологии Венгерской академии наук (ВАН), доктор ист. наук, проф. Ласло Ковач и канд. техн. наук, доц., краевед Э. В. Демин.

1992 г. в гостях у Загрядского Г И

В 1986 г. на вопросы Демина о Зайднере ответила из Иркутска, родившаяся в Баргузине, Лидия Александровна Кузнецова: «Могила Зайднера, политического ссыльного, была около дороги, идущей к деревне Нестериха, в двух километрах от старого кладбища [о том, с какой другой одиночной могилой путает Кузнецова, далее — авт.]. Там росло какое-то лиственное дерево, довольно большое. На могилу часто приходила его жена, почему-то с растрепанными волосами. Бегущие по дороге лошади пугались этой картины. Потом срубили это дерево, а к месту могилы стали вывозить всякий мусор. Так что теперь эту могилу едва ли можно будет найти»²⁰.

Немало интересного из далекого и не столь давнего прошлого Баргузина записал Демин в баргузинской семье учителей по профессии, матери и дочери Тэмы Яковлевны (Шленкевич) и Сары Яковлевны (Михалева) Башкир за несколько встреч с ними. Из воспоминаний Тэмы Яковлевны (р. 1909 г.): «За кладбищем я знала только могилу Зайднера. Я ее лично видела. Она помнится, у нее была фигурная из прутьев оградка, ажурная, металлическая. Как обычные оградки, но она маленькая, только-только по могилке. На плите — вот это я прочитала — «Зайднер». Я иначе-то бы и не знала. И после этого мы разговаривали, я все говорила: «Яша, — мужу это, — почему он там похоронен-то, один абсолютно, в поле?». Не помню, не то на могилке или около могилки сосенка стояла. Почему? Кто-то говорил, что, вроде, это была его последняя воля, чтобы его похоронили одного, ввиду того, что он здесь был один… От стены кладбища она самое большое метров пятьдесят. Там (на плите) было что-то, но это было заросшее. Стихи какие-то были… Туда входа не было. Ну я поскребла-поскребла и — «Зайднер» прочитала. Я сама читала, имя было. Фамилия вот так была здесь написана, такими, знаете, выпуклыми буквами на плите. Имя и отчество… под фамилией, но я не помню (их), может, я читала. Это же 30—35 лет (назад)… А потом поле здесь было после хлебное, были здесь Загрядские, они всегда сеяли тут пшеницу, рожь сеяли, но мало, ярицу сеяли. Они всегда опахивали, никогда ее не задевали. Никогда, никогда! Они всегда вокруг ее опалывали, трава росла (там). А потом колхозное поле было — ее не трогали. А вот когда Георгий Иванович (Загрядский) стал здесь владельцем… когда рядом детдом там стал, там подсобное хозяйство было. Это примерно в 50-м году было. Вот он когда пахал, тогда и запахал (могилу). Оградку эту снесли»²¹.

В январе 1986 г. Демин и его бывший соавтор А. В. Тиваненко выступали перед жителями Баргузина с изложением результатов своих разысканий, в том числе речь шла о Зайднере. В поселковом клубе собралось много заинтересованных баргузинцев, немало было и вопросов. После этой встречи в гостинице им передали записку с просьбой срочно позвонить по указанному телефону. Позвонив, они получили приглашение, не смотря на поздний час, придти в гости к местным Васильевым с обещанием рассказать очень интересное. В гостях у Васильевых глава семейства Олег Владимирович (р. 1945 г.) рассказал следующее: «После окончания службы в армии я работал в ДОСААФе [баргузинском — авт.] инструктором. И где-то в 68—69 гг. началось строительство гаража. Я точно помню: в начале 68-го года началось строительство гаража. Строила бригада армян из шести, кажется, человек. Они делали полностью „от“ и „до“ этот гараж… При завершении работ…, когда делали смотровую яму и заливали пол, если заходить в гараж со стороны ворот, то с правой стороны, слева направо — третья смотровая яма, на глубине роста человека, двух, пожалуй, метров были обнаружены женские белые туфли, кости человека, останки, истлевшая одежда и коса, сохранившаяся коса. Цвета точно не помню. И, что характерно, — была там бронзовая табличка с надписью: „Здесь покоится прах Кюхельбекер Елена“. Но я точно отчество не помню. Что женщина, это точно: тут и коса, и табличка. Но тут, по-видимому, интерес такой был на стороне армян, чтобы им не сбили заработанную плату, не было приостановки этого объекта. Они постарались это дело побыстрей замять. Думаю, табличку они увели с собой. Знал об этом Молчанов Иннокентий Георгиевич, бывший директор. Он видел останки, табличку. Видел Мисюркеев Владимир Иннокентьевич…, видела Коневина Любовь, отчество не помню… Армяне постарались это все в кучу поскидать. Доложено было… Данненбергу Виктору Александровичу. Он был заведующим отдела культуры… Но Молчанов в ту пору… (промолчал). И постарался нас убедить, чтобы мы не вздумали говорить о том, что тут захоронение. Ну, конечно, он просто так сказал, по-дружески, — лучше молчите, потому что сейчас такие условия работы. Сейчас приедут, там приостановят строительство. Это нам, во-первых, неинтересно, а потом Кюхельбекер не здесь покоится, это, может, однофамилец… Ну, постарался убедить… лишь бы продолжить строительство. Вот, собственно, и все. Знал узкий круг людей, потом фактов-то на лицо не осталось. Эти бы туфли, например, остались наверху и ходили бы по Баргузину из рук в руки — это бы уже факты налицо были. Взята была только табличка, остальное все в земле осталось. Постарались землей засыпать, утрамбовать. Туфли негоже в бетон замешивать, залили сверху только. Если будете копать третью яму, то выйдете на останки этого захоронения… Я с того года ушел оттуда…».

После этого рассказа было чему ещё более удивляться… Ведь Васильев очень определённо рассказал о второй отдельной могиле, находившейся намного дальше от первой могилы и самого баргузинского кладбища… Очевидно именно о ней шла речь в вышеприведенных исторических сведениях Л. А. Кузнецовой… Баргузинские тайны пополнились еще одной жгучей загадкой… Вот уж поистине: шерше ля фам…

Демин уточнил у Васильева, известна ли ему еще и другая одиночная могила? Оказалось, что известна: «Я вот пацаном помню. Где-то в тех краях, в том районе стадион. Примерно, в том месте стоял одиноко железный резной крест. Знаете, он небольшого был ростом… резной такой, знаете, фигурный. Точно не помню о перекладинах. Вот где примерно стадион… не было оградки. Где-то в 50-х годах, бегали купаться…«²². Жена Васильева, бывшая свидетельницей тех прошлых переживаний мужа, полностью подтвердила историю с могилой в боксе №3. Ей, как женщине, особенно запомнились подробности из его рассказа того времени о хорошо сохранившихся белых туфлях, длинных пышных волосах и бронзовой табличке с фамилией «Кюхельбекер».

Знаковые события того дня для Демина и его коллеги этим не ограничились: в гостинице им было оставлено письмо без подписи и адреса на конверте, но в тексте было указано, что оно от инженера по технике безопасности Владимира Иннокентьевича Мюсеркеева. Вот, что он писал: «Прослушав вашу лекцию, просим переговорить с гр-ном Молчановым Иннокентием Георгиевичем (указан адрес в Баргузине). Он руководил строительством гаража на территории ДОСААФ п. Баргузин в 1969 г. При рытье котлована они обнаружили гроб, якобы был гроб с телом жены или дочери Кюхельбекера. Вы, пожалуйста добейтесь от него, он единственный свидетель того гроба, чтобы он рассказал об этом. Чтобы он рассказал об этом. Если он отрицать будет (ведь он коммунист), неужели для всего человечества он вам не расскажет. Просите его… Конечно этот гараж большие деньги стоит, но он знает, в какой части под фундаментом этот гроб"²³.

Вот так и сошелся для Демина и его коллеги свет клином на баргузинце Иннокентии Георгиевиче Молчанове (р. 1924 в Нестерихе), чья роль в сохранении тайны ещё одной отдельной могилы была явно не последней. Сразу же на другой день отправились на его поиски. Предполагалось, что он вполне мог и не откликнуться на призыв к откровенному разговору. Но он сразу решил помочь и рассказал следующее: «Мы уже заканчивали строительство гаража, коробка уже стояла… шли внутренние отделочные работы… теплотрассу делали. Делали смотровые ямы. И вот при (яме) третьего бокса мы обнаружили останки какого-то погребения. Я, правда, уже пришел, когда мне сказали рабочие… они мне показали… лично я видел остатки гроба, листвяные доски, пыльные все доски, очень, две особенно с левой стороны сохранились хорошо. Дальше нашли туфель черной кожи. Я не мог понять: или замша или хром. Каблук высокий, высокий каблук такой. Дальше — кусок материи, видимо, типа платья. Шерстяная черная такая, может быть, даже она и не черная (была раньше), но когда я ее взял в руки, она рассыпалась. И остатки, значит, волосяного покрова головы… Ну, вот, посмотрели на это все, и на этом дело все кончилось. Это все, скорее всего, осталось в стороне от ямы, и если копать, то можно обнаружить. В этом же погребении работяги-то все перерыли. Я обнаружил медную табличку размером, примерно, как вот фотокарточка 8х9 (см), может быть, побольше. Но я видел только один уголок ее… Или там буквы или цифра была набитая, накерненная. Но что там написано, не помню. И даже трудно было разобрать. В детстве, я помню, на этом месте стоял памятник. Был какой-то надгробный камень, плита надгробия, и стоял крест, какой вы мне показали, с одной перекладиной и такими „пампушками“. Неправославный, металлический, высотой примерно сантиметров или семьдесят, может, около метра. Он был вделан в камень. Общая высота около полутора метров. И остатки металлических штырей, я думаю, оградка была. Вокруг оградка была для одной могилы, а может быть, и больше. Я затрудняюсь (теперь) сказать. На моей памяти крест исчез. Там потом колхоз стал распахивать поле, там засевали хлеб, потом общественное поле сделали, стали сажать картошку. И он исчез, но когда он исчез, я не знаю. Табличку забрал Гыргенов Дмитрий Лукич. Он работал в райкоме партии, тоже по охране памятников. Это был тот же самый 69-й год. Он покойный года два…».

Демин задал Молчанову тот же вопрос: не путает ли он эту могилу с той, что тоже была за пределами старого кладбища, там, где теперь стадион? На что получил следующий, совершенно определенный ответ: «Нет, это отдельная могила. Стояли они в створе, примерно, могилы Кюхельбекера (на кладбище). На одной линии (были) три (эти) могилы. А ту могилу я помню: металлическую оградку… Не помню, был или не был крест. Но я знаю, что старики говорили, что это антихристы похоронены. Они вне кладбища похоронены потому, что им места там нет. И про эту тоже говорили так… Гыргенов этим занимался, прибегал, говорил, подымет этот вопрос…«²⁴.

Ссылка Молчанова на Гыргенова, якобы забравшего бронзовую пластинку с накерненной надписью, заставила Демина поискать эту фамилию среди баргузинских радетелей старины. Один след его деятельности на ниве охраны памятников был найден в газете «Советская культура» за 1955 год, где под заголовком «Сохранить дом декабриста» было опубликовано его письмо в редакцию (31 мая). Гыргенов еще тогда ратовал за сохранение дома М. К. Кюхельбекера, а редакция в комментарии к этой публикации напоминала Председателю Совета Министров Бурят-Монгольской АССР Д. Болсохоеву о неудовлетворительном состоянии дела охраны памятников в республике²⁵.

Рассказы Васильева и Молчанова (и в некоторой части Кузнецовой) получили подтверждение в воспоминаниях Алексея Ивановича Горячих, местного уроженца 82-х лет, записанных Деминым в 1987 г.: «Один декабрист лежит, похоронен он там, за Баргузином. На горке был. К нему внучка года три ездила. Приезжала. Последний раз я ее видел, когда мы отсюда в 23—24… (году). Дальше туда, за самым Баргузином, там СМУ какое-то построили. Железная оградка, плита, крест был с одной перекладиной. Внучка уж старенькая была. В 23—22 году приезжала она. Откуда — не знаю, не скажу. А мы раз охотились, ночью шли, думаем — какой огонь горит? Интересовались, подошли — женщина сидит. А потом каждый год ездила, мы видели ее, познакомились с ней. Она ночью там, жутко, могилка будто, она с фонарем сидит, читает что-то… Ей лет 50—55 было…«²⁶.

Побывал тогда Э. В. Демин и в злополучном баргузинском гараже, в котором, по сведениям Васильева, в боксе №3, рядом со смотровой ямой были скрыты — замурованы, найденные при его строительстве, останки неизвестной женщины… На представленных фотографиях видно, как выглядели тогда сам гараж и та самая смотровая яма.

Гараж на территории ДОСААФ бокс №3

Свидетели обнаружения останков в 1969г показывают яму

В связи с вышеприведенными сведениями, в том числе, о двух отдельных одиночных могилах за пределами кладбища, которые располагались, как уточнял Молчанов, «в створе, примерно, могилы Кюхельбекера (на кладбище)», весьма интересны обнаруженные А. А. Поздняковым строки из писем 1960-х гг. Л. И. Эренпрайса из Москвы в Баргузин П. Н. Эдингу (об весьма авторитетных баргузинцах Эренпрайсе и Эдинге подробно далее), Эти очень интересные во многих отношениях письма хранятся в рукописных материалах (папке №15) историко-краеведческого музея Баргузинской средней школы.

Прежде всего обращает на себя внимание принципиально важный вопрос, который задаёт Эренпрайс Эдингу: «На чью могилу поставил Городок. Совет в 1918 г. железную оградку за городом, по дороге на Нестереху?». То есть, Эренпрайс не знал точно кто покоится в могиле с железной оградкой. Более того, он предостерегает Эдинга от безоглядного доверия местным рассказам о ссыльных на примере хождения среди баргузинцев искаженной фамилии ссыльного — «Зандер» вместо Зайднер: «Кстати, о памяти в таком деле. Никогда нельзя на всё опираться. Вот ты пишешь мне о Зандере, а оказывается он Зайднер Александр Николаевич — русский. Женился в Баргузине на ссыльной Левенсон, прибывшей позже его на 2 года и зовут её Виктория Викторовна — русская, а то имя, которое она носила в Баргузине, да, очевидно, и в подполье — это псевдоним. Спасибо за сообщение о том кто был Зандер. Здесь я разыщу подробности. Это очевидно народоволец. Фамилию Левенсон Е. Д. я встречал в связи с Брешко-Брешковской, которая была в ссылке в Баргузине».

Левенсон Елизавета Дмитриевна, Голиков В. Т. и Константин Миронович, ссыльные поселенцы гБаргузинск

Из последующих строк письма можно заключить, что Эрепрайс хорошо помнил только сам вид одиночной могилы с железной оградкой под сосной далеко за кладбищем. Связывать же эту могилу с именем Зайднера он мог с подачи Эдинга, но всё же употребил осторожное «якобы». О другой одиночной могиле сразу за кладбищем он никак не упоминает: «Что касается железной оградки на пути к Нестерихе и сосны, под которой якобы просил себя похоронить ссыльный, я хорошо помню. На этом месте была свалка [подчёркнуто Эренпрайсом — авт.]. Свалку в 1918 г. убрали. Железную оградку делал кузнец Алашкевич и в 1921 г., когда я был последний раз в Баргузине секретарём Укома, помню эту оградку и сосну"²⁷.

Сопоставляя все выше приведенные сведения о двух одиночных могилах за пределами кладбища, следует напомнить, что Эренпрайс и Эдинг переписывались в 1960-х гг., последний, судя по использованию им искаженной фамилии ссыльного, пользовался только изустными сведениями о нём, полученными от местных старожилов,. а записи Деминым воспоминаний баргузинцев относятся к 1980-х гг. При таких поздних источниках изустных сведений ожидать, что они во всём будут совпадать и полностью соответствовать действительности нет оснований. Тем более, что помимо естественного забывания, эти две могилы в воспоминаниях через много лет могли путать из-за некоторой схожести связанных с ними обстоятельств: обе отдельные одиночные за кладбищем, у обоих были оградки, каждая была под сосной…

Все противоречия разрешают, приведенные выше, можно считать бесспорные, сведения священника Александра Добромыслова, побывавшего на ещё свежей могиле Зайднера в 1893 г. Процитируем ещё раз соответствующие строки из его статьи 1913 г.: «Зайднер похоронен на краю дороги, на левой стороне, если идти из города, почти поверставшись с кладбищем [то есть, могила рядом с кладбищем — авт.]. (…). Она была обнесена деревянной решеткой. В головах стояла сосна и на ней был прибит лист жести, на котором помещено известное стихотворение». Как рассмотрено выше, примерное место этой могилы на смежном с кладбищем местном стадионе многократно показывал, в том числе Э. В. Демину, баргузинский старожил Г. И. Загрядский.

По политическому ссыльному в Баргузин А. Н. Зайднеру и баргузинской ссылке действительной и мнимой вообще Э. В. Демин переписывался также с уже называвшимся забайкальским краеведом Е. Д. Петряеввым. В письме от 31 марта 1986 г. Петряев писал Демину: «Дискуссии вокруг полуфантастических гипотез [по «сибирскому Петефи» — авт.] и даже эксгумация ничего не прибавят, кроме значительной дозы вредного для подлинной науки информационного шума. Пафос добывания точных фактов нельзя подменить болтовнёй. Тема о баргузинских ссыльных интересна и перспективна, но и тут следует базироваться не на обывательских фантазиях, а на реальных и критически изученных документах и свидетельствах. Рассказы о декабристах уже давно во многом потеряли достоверность, особенно это касается семейных связей и так называемых потомков. В свое время немало измышлений и путаницы в это внесли Элиасов и Гуревич. Недаром М. К. Азадовский [известный советский литературовед и фольклорист — авт.] предостерегал…«²⁸. В другом письме того же года Петряев пишет и о Зайднере: «Историкам известен народоволец Александр Николаевич Зайднер (1859—1891). В 1880—85 он был на Каре, потом поселён в Баргузине. Стихи его печатались в «Вост. обозрении», умер он в Чите. М. К. Азадовский не раз предостерегал от ссылок на домыслы, которыми учёные-фольклористы засоряли литературу"²⁹. В последнем перед кончиной письме Петряев особо отмечал: «Сведения о ссыльных, их смерти, женитьбе и прочие весьма тщательно регистрировались. А всяких Петровичей — легионы. Напомню, что могилу «Петефи» находили в Сивякове (около Читы), в Енисейске, а надписи середины прошлого века сохранились лишь на чугуне, которого в Баргузине не было (…). О том, что краеведению пора стать на уровень времени и не заполнять науку информационным шумом, думаю, все согласны. Ценз краеведа сейчас так низок, что следует подумать о критериях. Если человек нашел старую пуговицу или бивень мамонта, то это ещё не краеведение. Даже заведомого пьяницу не называют виноделом, несмотря на богатый его «багаж»³⁰…