Глубина

Александр Александрович Малетов, 2019

Эта история об одном автономном плавании на атомном ракетном подводном крейсере. О том, как на глубине обнажаются мысли и чувства, как на глубине больше шансов остаться с самим собой наедине. О каких-то 75 днях, которые так быстро пролетают в нашей обычной жизни и так долго тянутся в замкнутом пространстве под водой.

Минус 1 день

Заполярье. Кольский полуостров. Суровый край, где мшистые спины сопок видны от горизонта до горизонта, где полярный день сменяет полярную ночь, словно кто-то балуется светом, то он есть, то его нет, где холодное море облизывает потрёпанные края полуострова, не замерзая зимой. Здесь постоянно дуют ветра и кричат чайки. Деревья здесь не тянутся кронами вверх, они стараются крепче держаться за скалы, за тонкий слой почвы на этих скалах. Людей здесь живёт не очень много. Они похожи на северные карликовые деревья — держатся изо всех сил, не выпуская из рук Кольскую землю. Мне кажется, что из-за постоянного холода мы все выглядим моложе, чем есть на самом деле, наши тела находятся в консервации, ждут, когда их достанут и употребят по назначению. Внутри людей Заполярья таится невероятная сила, потому что иначе в таких условиях было бы невозможно жить.

Я живу в небольшом городе под названием Снежногорск. В отличие от центральной части России здесь многие города имеют названия, которые составлены из двух слов, одно из которых обозначает то ли город, то ли горы — Горск. Хотя высоких гор у нас нет, максимум что-то немногим больше километра в высоту. Служу я в городе с названием Гаджиево. Таких названий по всей России достаточно — в честь каких-то выдающихся людей. Гаджиево — в честь героя Великой Отечественной войны. Эти маленькие города с населением немногим больше 10 тысяч людей, затеряны на побережье Кольского залива, среди похожих друг на друга сопок, в 70 километрах от Мурманска, а некоторые намного дальше.

На улице лето. Сегодня один из тех редких дней, когда небо не занавешено облаками, солнце не спрятано за плотным серым тюлем, можно даже ходить без куртки. На часах уже 2:30. Солнце близко к горизонту, кажется, что вот-вот и зайдёт за него, будто говорит: «Ну, всё, я ухожу!» нарочито громко, чтобы привлечь максимум внимания окружающих. В итоге солнце никуда не уйдёт, потому что летом в Заполярье царствует полярный день.

Я стою на одном из пирсов базы подводных лодок в городе Гаджиево. Рядом с этим пирсом покоится огромный чёрный и горбатый дельфин. Дельфином эту подводную лодку классифицировали в зарубежной коалиции. Сходство есть реальное — в северных морях обитают чёрные дельфины, можно увидеть их мелькающие спины на поверхности холодного моря. У нашей подводной лодки горбатая спина похожа на спину дельфина.

Я уже 6 лет служу где-то внутри этого чёрного исполина. Если посмотреть на него снаружи, то достаточно сложно представить, что где-то внутри находятся больше 100 человек экипажа, что-то крутят-винтят, живут, думают, размышляют, раздают приказы, подчиняются приказаниям, получают телеграммы, отрабатывают учения. И всё это происходит под бессмертными лампами дневного освещения. Рядом с подводной лодкой ощущаешь себя непричастным к жизни внутри, словно у тебя какое-то психическое расстройство, раздвоение личности. Под чёрным обрезиненным корпусом жужжит и гудит мало кому известная и понятная жизнь.

Кольский полуостров вообще интересный уголок нашей необъятной Родины. Например, здесь находится самая глубокая в мире скважина, глубиной более 12 километров. Сейчас она не функционирует, но мне рассказывали, что место это обросло слухами и легендами ещё в Советском Союзе. Самая известная — о криках из ада, которые якобы слышны после отметки в 12 километров, а связывали это всё с тем, что начало положено 13 километру, дальше именно поэтому не смогли продвинуться в бурении. Что может быть на такой глубине на самом деле? Ведь Заполярье — край вечной мерзлоты, где ничего нельзя посадить из каких-нибудь сельскохозяйственных культур, потому что на глубине нескольких метров от поверхности земли начинается ледник, который явно не способствует плодородию. Вся жизнь за Полярным кругом распластана тонким слоем на земле, небольшими очагами в виде городов и посёлков. Самый большой в мире в город за полярным кругом — это Мурманск. И россыпь закрытых военных городков, потерянных в разных точках побережья.

Мне предстоит завтра нырнуть внутри этого чёрного дельфина под воду, глубина погружения не будет превышать и 300 метров, нам не тягаться с Кольской сверхглубокой скважиной. Сегодня же можно насладиться редким солнечным днём, а точнее — редкой солнечной ночью, безоблачной ночью. Вокруг тишина, только гудит внутри горбатого дельфина вентиляция, вырываясь наружу через верхний рубочный люк. Под водой будет тише. Это сейчас вокруг так много пространства, так много тишины ночью, так много звуков днём. Внутри прочного корпуса всё сжимается — и человек, и жизнь, и звуки. Даже мысли сжимаются, превращаясь в какой-то трудно усваиваемый концентрат. Под водой не будет слышно никаких голосов и звуков снаружи, никаких криков из ада, никаких шёпотов рыб. Что-то вне корпуса будут слышать только акустики, да только большим разнообразием звуков вряд ли смогут похвастаться.

У каждого пирса находится здание, в котором осуществляется контроль — в том числе радиационный. Просто так пройти на пирс не получится, нужно иметь электронный пропуск, причём на конкретный пирс. Это здание всегда называют по аббревиатуре — ПРК, что означает «ПротивоРадиационный Контроль». Проход там осуществляется строго по 1 человеку. С собой нельзя проносить всякие электронные устройства без должного учёта. В одно время у меня был чехол на телефоне в виде старой аудиокассеты. Я проходил ПРК и выложил телефон и ключи, чтобы пройти через рамку металлоискателя, причём телефон положил чехлом вверх.

— Это что за кассета? — раздался строгий голос женщины с поста охраны.

— Какая кассета? — я даже опешил.

— Положили вместе с ключами, — я увидел, что она, не моргая смотрит на мой телефон.

— А! Это не кассета, это телефон, — я поднял телефон и повернул его экраном к этой женщине.

— Проходите, — она разблокировала дверь на выход.

Вот ведь странно — телефон пронести возможно, а вот аудиокассету нужно объяснить, обосновать, согласовать. А что с ней можно сделать? Даже послушать негде, не на чем, а уж тем более как-то применить в ущерб военной тайне. На телефон гораздо проще что-то записать. Абсурдная ситуация.

Ночью база пустеет по понятным причинам, мне нравится подниматься из недр подводной лодки — на нашем языке говорится просто «подняться наверх» — посмотреть на море, бухту, острова в этой бухте, чаек, которые спят на островах, пустую дорогу вдоль всего побережья, штабы и казармы вдалеке, на самом краю бухты, портрет Ленина из гранита на скале у выхода из бухты, кусочек посёлка, который на самом деле является городом. Ночью можно не спеша всё обвести взглядом, рассмотреть. В обычные дни всё время куда-то или спешишь, или постоянно находишься внутри подводной лодки.

День накануне выхода в море похож на момент переезда — внутри какое-то волнение, переживание, предвкушение следующего действия. А следующий шаг — это глубина, толща воды над головой, плеск волн, гудение приборов, голоса, колеблющие мембраны динамиков громкоговорящей связи в отсеках подводной лодки. Глубина и замкнутое пространство, которое никак не раздвинуть, не расширить, не отодвинуть. Словно ты спишь в кровати не по росту, ноги упираются в спинку кровати, но сдвинуть её не могут, потому что некуда. Вот и мы загрузим себя в эти отсеки, пригнём головы, ссутулим плечи, прикроем свои мысли, и вперёд — 75 суток автономного плавания без перерывов и выходных.

Я стоял и курил уже, наверное, третью сигарету, словно пытался накуриться впрок. Но наперёд ты никак не накуришься — станет плохо, но через какое-то время снова потянет курить. Так и с тишиной вокруг, с простором, солнцем, которое прилегло на очертания сопок перед очередным кругом над горизонтом, посёлком, украдкой подглядывающим за нами из-за угла, чайками, кружащими над спинами горбатых дельфинов. Всем этим не насладишься впрок — через несколько дней будет не хватать. Такие простые вещи, обыденные, не заметные глазу, а ведь так будем скучать всего лишь через несколько дней.

Я хотел бы спуститься в Кольскую сверхглубокую и посмотреть, каково это оказаться на десятке километров под землёй, обязательно прислушался бы на 12 километре. Затаился бы на этой глубине, выключил освещение и слушал всё вокруг, задержав дыхание. Может быть, мне тоже бы почудились крики и стоны из ада, нарисованного воображением. Может быть, я бы услышал, как скребутся монстры своими демоническими когтями по земле. Может быть, я почувствовал бы присутствие чего-то потустороннего. Всё это может быть.

Но на самом деле на глубине я смогу услышать себя.

На 12 километрах или 150 метрах — не важно.

Наша жизнь может измениться, если мы услышим предполагаемые крики из ада или предполагаемых монстров.

Жизнь точно изменится, если мы сможем услышать себя.

На часах 03:10, заступать в свою смену в 06:00, нужно поспать хотя бы пару часов. Спускаюсь вниз по трапу, мельком вижу центральный пост, в котором сидит помощник дежурного и вахтенный, оба с красными глазами, ныряю в следующий отсек, наш родной, ракетный, иду мимо шахт, которые похожи на стволы тысячелетних дубов, ныряю в следующий отсек, тоже ракетный, тоже со стволами. Эти стволы в обхвате несколько метров, кроны высоко, нам их не видно, корни глубоко, их тоже не видно, только ощущаем бесконечную мощь этих исполинов. В каюте темно, только горит лампочка над умывальником через шторку. Четыре из шести коек заняты. Следом за мной в каюту идёт сон, прикрывает мне глаза, игриво, надеясь, что я его не узнаю.

Завтра начнётся автономка, которая продлится больше 2 месяцев.

Завтра мы окажемся наедине с глубиной.

Завтра начнётся наша ответственная и тяжёлая задача по охране рубежей.

Завтра.