Вкус детства

Александр Алекс, 2020

Вкус детства – у каждого он свой. Это зависит еще и от эпохи, в которой живут ее герои. Моя эпоха – послевоенное время, разруха в стране, титанические усилия после войны, чтобы выжить… Многие тогда росли, как придорожная трава. Воспитателем была улица, а родителей заменяли казенные учреждения, как мне – детский дом. Наше поколение отстроило города, подняло экономику. Молодые влюблялись, создавали семьи, воспитывали детей. Сколько людей, столько и судеб. Автор этой истории рассказывает с болью, иногда с философским отстранением, а то и с юмором о своем неповторимом детстве. В нем – моменты коллективного портрета его сверстников и той эпохи. Читается легко и с интересом. Загляните в этот мир – он не оставит вас равнодушным.

Эх, саночки

Когда мне было года три, ещё до рождения младшего брата, с родителями жили мамины сыновья, подростки Виктор и Николай.

Кроме имени их отца я ничего о нем не знаю, видимо, не от хорошей жизни мама сошлась с моим отцом, но будучи уже старше, я никогда от старших братьев не слышал ничего худого о нашем со Славкой отце.

Родителям приходилось кормить всю ораву, отец где-то работал, мама управлялась по дому и хозяйству.

Дом, скорее всего, построил отец, потому что, когда мы переехали на Дальний Восток, он построил практически такой же: одноэтажное саманное здание с соломенной крышей, большие сенцы, рядом — хозпостройки.

Какую живность держали они в Переволоцке — не помню, а на новом месте была корова с телком, овцы, свиньи, гуси, куры.

До переезда старшие братья присматривали за нами с братишкой. Виктор, когда я приезжал уже из Сибири в отпуск на родину, рассказал мне одну историю.

«Сидеть дома, когда ты был еще карапузом целый день нам, братьям-подросткам, было не с руки, говорил Виктор, — хотелось на улицу, на реку, к друзьям.

Однажды, в зимний солнечный денёк, когда родителей дома не было, мы с Колькой решили отправиться на большую горку кататься на санках, где собиралась вся окрестная детвора.

Улица, на которой мы жили, пролегала вдоль реки Самары на возвышенном левом берегу.

Когда-то в этом месте река текла широким и полноводным руслом. Со временем сильно обмелела от края воды до прежнего берега, сбегавшего пологим долгим сходом, образовалась широкая коса, зимой служившая полигоном для ребячьих игр.

Итак, мы спешим, весело болтаем о свои делах, санки весело катятся, поскрипывая на сухом снегу.

Вдруг Коля сообразил, что его руке стало легко везти санки. Обернувшись, увидел, что они едут полозьями вверх без пассажира.

Брат понял, что я «потерялся» и, крикнув: «Шурки нету, давай назад!», побежал назад. Вскоре я нашелся. Лежал недалеко за поворотом дороги, уткнувшись лицом в снег, укутанный с головой в полушубок.

Лихо подкатив, Коля развернул сани, братья водрузили меня на место и продолжили путь. А, чтобы я не вывалился снова, привязали к саням верёвкой, которая была заранее предусмотрительно намотана на санки.

Когда до горки оставалось совсем немного, Коля вновь почувствовал, что с санями что-то неладно: они стали слишком тяжело катиться.

Оглянувшись, увидел, что они перевёрнуты полозьями набок и едут вместе со мной.

Мне это явно не нравилось, хотя я не мог протестовать: в полушубок снова набился снег. Он попал в рот, за шиворот, я задыхался.

И потому, как только я смог набрать в лёгкие воздуха, с возмущением возвестил о том округу громким ревом.

Мы с Колей, — продолжал рассказ Виктор, — решили разделиться: он по-прежнему тащил санки за верёвку, а я толкал их сзади.

На горке давно уже кипели мальчишеские страсти. Ребятня с азартом атаковала склон, носилась сверху вниз на разных подручных средствах — жестянках, фанерках, досках.

Мы с Колей по очереди сажали тебя позади и скатывались вниз, ветер и снег летели навстречу».

Виктор рассказывал это с молодым азартом, словно только что вновь пережил прошлые забавы.

Почему именно это вспомнилось ему, не знаю, но теперь и я вижу в памяти эту картину, словно сам помню эту историю.