Куда сбегают города

Александр Аксаков, 2022

Ты, я и бутылка водки. Вот и все, что нужно для счастья. Добавляем к этому наш с тобой город и всех, кого мы знаем. Заворачиваем все в утопию последних школьных дней и… отправляем в плавание. В далекое плавание через неизбежное и туманное будущее.Хочешь?Вот и я – нет.

Глава 2

Аксаков и Удилов

Хлоп. Кнопочная раскладушка закрылась и улеглась в кармане.

Я докурил, чиркнул окурком по стене и бросил его куда-то в траву. Плевать куда. Рваные джинсы, белая рубашка, что торчит из-под пиджака. И вот вроде бы одет-то ты по правилам заведения, а все равно мудак такой — выпендриться хочешь.

Потертые кеды пересчитали ступени, и я оказался внутри школы. Почему так поздно? Да все просто — это мой стандартный коктейль. Я хорошо выспался, посмотрел пару видеороликов, умылся, сделал все свои утренние дела и пошел. В автошколу. В обычную школу — потом.

Вот так и выходит, что я весь последний год практически и не просидел за партой целого дня. Ну оно и неудивительно. Я не сказать, что хороший ученик. Ну такой… Средний. Даже где-то из самого низа середняка. Такого… Хренового середняка.

Я покурил. Пообедал. Пора и честь знать.

— Аксаков! Стой! — донесся знакомый голос из-за спины. А я почти уже ушел.

— Доброго дня, Татьяна Александровна.

— Ты где был сутра?

— Тут.

— Где тут? Не было тебя тут! — она явно раздражена.

— Ну…

— Не можешь врать — не ври, — как всегда говорит она мне, еле сдерживая улыбку. — Выпускные экзамены через месяц. Зайди забрать свои пробники. И прорешай все еще раз! Ты один сдаешь такой набор экзаменов, так что давай уж как-нибудь серьезнее.

— Да. Извините, — мну пачку сигарет в кармане, думая о том, как сорвусь и побегу на улицу.

— Воняешь…

— Простите.

Оно и неудивительно. Какие развлечения еще могут быть у восемнадцатилетнего парня? Вот я и собираюсь пойти покурить, а дальше, если подуют попутные ветры, — пойду в ларек у дома и прихвачу пивка. Потом завалится Женя, со своим пивком, и мы с пивком посидим уже в куда более приятной компании.

Точно. Весна… Вот он, отправной момент. Я все еще не верю, что жизнь окажется сложной.

— Привет, теть Наташ! — с сумкой наперевес, полной тетрадей, я врываюсь в маленькую будку. — Дай мне вот эту!

— Восемнадцать есть?

Я демонстративно достаю свой паспорт и протягиваю его продавщице.

— Есть!

Нет, конечно! Даже если бы его, паспорта, у меня не было, то она все равно продала бы мне пиво. Она уже года три как продает мне его, без зазрения совести. Я гневаюсь, что никто не пресекает детский алкоголизм, но сиську пива все равно беру. Не, ну как иначе-то? Если это не выпью я, то может появиться какой-нибудь добропорядочный школьник и по ошибке взять это вместо прохладного кваса. Чушь? Ну да — чушь.

— С тебя семьдесят.

— Ага, — высыпаю я мелочь из кармана и аккуратно раскладываю стопочки монеток. — Спасибо.

Стоило только выйти, как я повернул пробку, и бутылка зашипела, как гадюка. Красота… Весна.

Для меня весна всегда была временем, когда заботы отходят на второй план. Еще чуть-чуть, и начнется законный отдых. Годы режима превратили меня в собаку Павлова, и каждую весну, последние годы, я все с большим усердием начинал пить алкоголь, что льется в моем родном городе из всех щелей. Какой город? Да так я вам и сказал! А то натравите полицию на ларьки, что закрыты уже пятнадцать лет как.

— Еб твою… Сак! — вырулил Женька из кустов, попутно нацепляв где-то прошлогодний репейник.

— Ага. И тебе привет, — я пытаюсь не отрываться от пива, глядя на то, как мой друг ревностно отковыривает колючки от своего выцветшего балахона.

— Дай глотну, а?

— Бля, да ты задолбал! Ты один хрен ведь купишь сейчас! Иди купи и пей.

— Да ну и хрен с тобой… — Женька скрылся за стеклянной дверью магазинчика, а через минуту вывалился из него с улыбкой до ушей. — Семи рублей не хватило. Взял портвейн.

Я в этот момент демонстративно ударил себя ладонью по лбу. Это вот он портвейн взял, и не дай бог он открыть его сможет — начнет пиво мое сосать, лишь бы запить эту дрянь.

— «Три топора», да? — поглядываю я искоса на бутылку.

— Очко!

— Бля…

— У тебя ножа не найдется? — Жека рассматривает ебучую пластиковую пробку, которую придумали специально для того, чтобы ты, в пьяном угаре, охуел открывать это чудовище в бутылке.

— Нет.

Я тверд и непоколебим. Ножа реально нет.

Легкий взмах, и горлышко с характерным звоном разбивается об стальной уголок, которым был обшит магазинчик. Часть портвейна проливается на тротуарную плитку, давая понять, почему же тут так воняет. Женя недолго думал. Запрокинул пойло и начал цедить языком стекло, что упало внутрь.

Как хорошо, что я учусь с ним в разных школах…

Я — элита, волен носить пиджак и брюки, заматывая на шее удавку-галстук. Престижная гимназия каждый божий день рада приветствовать меня, тушащего окурки об ее светлые стены.

Женя учится в школе номер тридцать семь. Просто номер. Никакой элитарности. На нем джинсы и рваные кеды. И старый балахон, что из черного стал серым. Там, в их школе, можно носить балахон. В моей — только рубашку и пиджак.

Рубашка и пиджак… Это же так меняет сознание человека. Вот надеваешь ты «пиджак» и сразу понимаешь, что не лыком шит (не пальцем делан). Вот я надел пиджак и пью пиво. А Женя — выплевывает стекло, стоя в своем старом балахоне.

— Мать на смене, а, Сак? — обращается он ко мне по прозвищу. Три буквы куда короче, чем произносить все имя целиком.

— Да, а че?

— Моя тоже, — открыл мне Америку. Матери работают в одной смене, поэтому это кажется таким странным заявлением. — Че, может соберем кого-нибудь?

Кстати — да. Женьке — семнадцать. Он стоит и пьет дрянной портвейн. Ведь кто, как не он, будет бороться с избытком алкоголя, что так легко достается несовершеннолетним? Он мнит себя героем, каждый раз упоминая это ментам, что соскребают его, а заодно и меня, от лавочек в центре города, на которые нас приносит невиданным потоком людей прямо посреди ночи. Поток людей разбегается, увидев мигалки милицейских (полицейских) машин. А мы вот не разбегаемся. Гордо смотрим стеклянными глазами в толстые рожи господ, что потирают руки, думая, как же сильно будут орать наши родители.

Вот только в обезьяннике выясняется, что матери на работе и приехать за нами некому. Сидим — кукуем до утра. Потом направление в комиссию и свобода. Я, как старший товарищ, ставлю кривую подпись за Женькино тело, и мы бодро выходим на улицу, обсуждая, что и в этой ментовке стоят решетки на окнах там, где их быть не должно.

Это было отступление. Но пока я отступал, мы уже переместились домой. В маленькую однушку на предпоследнем этаже. Сверху, словно лошади, скачут соседи, а снизу — безумная бабка долбит по батарее, пытаясь унять музыку, что мы включили в самый разгар дня. Время до вечера еще есть, и мы готовимся как можем. Я пью, а Женька… он тоже пьет, только не так охотно, как я.

— Восхитительное вино, господин Аксаков… — Женька залил полстакана портвейна водой и пристально наблюдает, как на дне сверкает стекло. В его голове сейчас идут хитрые подсчеты того, сколько нужно отпить, чтобы не нажраться битого стекла. — Божественная амброзия…

Каждый раз, как ему в руки попадает дрянь, — он восхваляет ее, словно это лучшее, что ему доводилось пить. Он никогда не признается, что вновь обосрался в своих алкоэкспериментах. Тайно надеясь, что я, дурак, тоже решу это попробовать.

Как я и говорил — это одно из немногих развлечений для молодежи в нашем городе.

— Сак! Телефон звонит! — окосевший Женька уловил вибрации от моего бедра.

— Да.

На обратном конце «провода» — мать.

— Да нет, мам. Мы с Женькой посидим и разойдемся.

Искореженный голос динамиков недовольно хрипит.

— Да нет, мам. Нормально все. Я приготовлю че-нибудь. Не переживай, — отвечает хороший сын Саша Аксаков.

Голос снова недоволен.

— Да блядь! Не бухаем мы!

«Ну все, давай!» — доносится из трубки, и телефон с характерным хлопком обрывает связь.

— Че орешь? — тычет меня в плечо этот идиот. — Не ори на мать!

— Я, сука, щас твоей позвоню, если не прекратишь! — отталкиваю его кривую руку и сажусь за компьютер.

За окном — апрель. Голубое небо стало ближе к земле, и редкие облака, подхватываемые ветрами, вяло ползут. Трава уже зеленая, а снега осталось так мало, что его можно в музей выставлять. Запах-то какой… Открытое окно балкона доносит звуки улицы и ароматы весеннего воздуха.

«Вот бы так было всегда…» — проскальзывает в моей голове мысль и уходит куда-то в туман.

— Ну че? — задает пустой вопрос Женька, подкуривая сигарету прямо посреди комнаты.

Я с размаху бью по папиросе, высекая искры, а после — тушу остатки носком.

— Удилов, блядь! Иди нахуй отсюда — на балкон!