Когда солнце уходит за горизонт…

Александр Аврутин

Сюжет книги основан на реальных событиях. «Холодная война». Одни – политики, КГБ и ЦРУ – в неё играли, другие – их миллионы – в ней жили. Гибель 1 сентября 1983 года над Сахалином пассажирского рейса KAL007 стала последним из самых опасных и напряжённых событий «холодной войны», когда до «горячей» оставался лишь шаг. Автор, погружая читателя в политическую атмосферу тех лет, показывает не только как, но, главное, почему это могло произойти. Как писал философ: истинное знание – это знание причин. Книга содержит нецензурную брань.

Англо-ирландский парламентарий, философ (1729—1797).

© Александр Аврутин, 2021

ISBN 978-5-0055-4586-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Читателям

Как появилась эта книга и, главное, зачем.

Меня зовут Сергей Белов. Я — востребованный эксперт по безопасности полётов. Слово «востребованный» в данном сочетании мне категорически не нравится. Но его придумал не я, а Танечка — секретарша главреда журнала «Авиация», где я член редколлегии и активный автор. Невзирая на отнюдь не юный возраст, её все называют именно Танечка. Доброжелательная, всегда готовая помочь, всё помнит и всех знает. Одна проблема — весьма неустойчивое чувство юмора и сильная любовь к журналистским штампам. Прочитав однажды статью модного критика о ветеране советско-российской эстрады, кто, по его мнению, востребован публикой, она стала называть меня понравившимся словом. Учитывая возраст — слегка за пятьдесят, — постоянные рабочие и научные командировки, длинный список статей и книг, «востребованность» в её устах — высокая оценка моей личности. С чем я согласен.

Я действительно много путешествую по миру. Поводы разные, но больше грустные — участие в комиссиях по расследованию авиакатастроф. Их работу подробно показывает канадский документальный телесериал Mayday. Смысл слова Mayday аналогичен SOS — оба международные сигналы бедствия, используемый на судах и самолётах. SOS — радиосигнал на основе азбуки Морзе, а Mayday — сигнал голосом. Признаюсь, в десятке сюжетов сериала можно увидеть моё активное участие в обсуждении причин катастрофы.

Случаются и приятные исключения — международные конференции. Одна из них — я и не предполагал — будет связана с появлением данной книги.

Но всё по порядку.

26 августа 2003 года я и моя двадцатилетняя дочь Марина возвращались из США домой в Москву после двухнедельного участия в конференции под эгидой Международной организации гражданской авиации, или для краткости ИКАО. Время пролетело быстро: выступление на пленарном заседании, встречи с коллегами из других стран, посещение космического центра имени Кеннеди на мысе Канаверал. Обратно мы полетели через Лондон, поскольку появилась редкая оказия показать дочери столицу Британской империи.

США мы покидали из аэропорта имени Джона Кеннеди, сокращённо JFK. За пару часов до вылета мы уже сидели в такси, как небо потемнело и разразилась гроза. Потоки воды ударили по крышам домов и улицам, загоняя тысячи прохожих в места, где впору переждать непогоду. Таксист, задумчиво глядя на нервно метавшиеся дворники, проговорил фразу, за которую захотелось его стукнуть:

— При такой Ниагаре спешить нет смысла. Наверняка нелётная погода. Может не поедете? Вам бы…

Прервав таксиста на полуслове, я раздражённо произнёс:

— Поехали. Зарегистрироваться нужно вовремя, да и гостиницу сдали.

Тема разговора оборвалась, но желание таксиста поговорить, я заметил, не прошло.

На своём веку я повидал разные аэропорты: гигантские Хартсфилд-Джексон в Атланте, Лондонский Хи́троу, Шоуду́ в Пекине, совсем крошечный Хианчо-Ираускин на острове Саба, входящего в архипелаг Малых Антильских островов, и в городе Гисборн на севере Новой Зеландии, где взлётно-посадочную полосу пересекает действующая железная дорога. Могу сделать вывод — все аэропорты похожи друг на друга. Масштабы разные. Везде улетающие, встречающие, цветы, улыбки, слёзы… Обычная суета. Не могу представить аэропорт «безработным». Только когда бастуют те, кто призван заботиться о пассажирах на земле и в воздухе. Но занятые делом, да ещё в конце летнего сезона, то единственное слово, которому под силу описать жизнь аэропорта, — столпотворение. А если аэропорт международный, то столпотворение всемирное. Что же говорить при нелётной погоде? Хаос! Именно в таком состоянии встретил нас седьмой терминал JFK.

У меня к JFK особое отношение. Нью-Йорк — моя первая командировка на Запад. Аэропорт покорил: талант архитектора сотворил живое существо из мёртвой гигантской массы стекла, стали и бетона. И каждый раз, попадая сюда, возвращается давнее ощущение: аэропорт живёт таинственной, лишь ему известной и понятной жизнью.

Быстро пройдя все необходимые формальности, мы вошли в зал вылета. Поразило количество пассажиров, занявших практически всё свободное место и оставившие узкие проходы для движения. Мы подошли к огромному, на всю стену, окну. Сквозь пелену дождя в лучах прожекторов у огромных телескопических трапов застыли, подобно нахохлившимся горбатым птицам, самолёты. Похоже, они и сами не рады плохой погоде: их жизнь полёт.

Марина, не отрываясь от завораживающей картины, негромко, боясь нарушить шаткость пастельных красок, спросила:

— Пап, думаешь надолго?

— Похоже, — я посмотрел на дочь. — Пойдём поедим чего-нибудь вкусненькое.

— Не сейчас. Ты иди, а я погуляю по Дьюти-фри.

— Погуляй, дочка, погуляй. У нас ещё пару долларов осталось.

Марина, не услышав — или сделала вид — реплики о семейном кошельке, не торопясь пошла в магазин, ловко проскальзывая между сидящими на полу пассажирами.

Я с улыбкой посмотрел вслед дочери — вырос малыш! — и решительным шагом направился в кафе под обещающим названием «Мартини бар». Перед входом на стойке, похожей на пюпитр дирижёра, лежало меню. Выбор еды вполне приличный — десяток салатов, чай, кофе, соки, десятка два наименований бутербродов, врапсов, пиццы и сладкого на десерт. Цены приемлемые. Вид аппетитный. Я взял большую тарелку греческого салата и врап: цыпленок-грилл со спаржей, завёрнутые в тонкую большую питу. Оставалось найти место. Среди забитого пассажирами кафе заметил семью, поднимающуюся из-за стоящего в дальнем углу стола. Я не стал дожидаться пока его уберут, а быстро, насколько позволяли занятые едой руки и свободное пространство между облепленными пассажирами столами, направился к «своему». Но шустрых вроде меня много. Повезло не всем. Первыми прорвались к столу я и женщина среднего возраста с молодым человеком. Мы почти одновременно оккупировали стол. Упав на стулья, посмотрели друг на друга и дружно рассмеялись. Молодой человек сделал характерное движение рукой и негромко произнёс: «yes!» Женщина одобрительно посмотрела на него. Молодой человек, ловко орудуя салфетками, быстро привёл стол в порядок. Начался процесс поедания.

У меня хобби: наблюдать за людьми, пытаясь определить возраст, характер, жизненные перепитии. Интересное занятие придумывать человеку «историю жизни». Большой любитель детективных романов, я из всех гениев сыска ставлю на первое место Шерлока Холмса с его дедуктивным методом. Покоряет логика мышления великого детектива и наблюдательность. В школе и институте не раз удивлял соучеников своими способностями «вычислять» людей. Поездка в общественном транспорте и ожидание в очереди — самые располагающие случаи. А тут соседи по столу: чем не отличный объект дедуктивного метода? Смотри и анализируй! «Давай, — подумал я, — начнём с женщины. Нельзя назвать красивой, скорее, милая; глаза зелёные, большие; взгляд доброжелательный и внимательный. Рост неопределённый, но сидит почти вровень со мной. И „почти“ — сантиметров 20. Тогда где-то в районе 165. Ухожена, привыкла смотреть за собой. Маникюр не яркий, косметика почти не заметна. Одета в спортивный костюм, рассчитанный на путешествие. На куртке силуэт прыгающей пумы. Наверняка учительница. Математичка в старших классах. Парень без вопросов — сын. Похож. Те же глаза и улыбка. Спортивен. Не подросток, но недалеко. С ним ясно — лет двадцать. Летит с мамой. В его возрасте больше предпочитают компании друзей и девушек. Значит летят по делам, или он маменькин сыночек. На „сыночка“ не похож. Без маминой просьбы прибрал стол. Самостоятельный. Маринку пришлось бы просить. И не один раз. Избаловали девчонку. С возрастом сложнее. Допустим, парню двадцать, то маме — американки рожают поздно — между сорока пятью и пятьюдесятью. Но выглядит моложе. Спорт и правильное питание. Помешенная на своём здоровье. Теперь, куда летят. Здесь выбор небольшой. В ближайшие два часа рейсы на Сан-Франциско, Мадрид, Париж, Рейкьявик и Лондон. Вряд ли летят за рубеж. Конец августа. Скоро начало учебного года в школах и университетах. „Училке“ надо быть на работе, а сыну на учёбе. Ясное дело, возвращаются домой! Закончили дела в Нью-Йорке и домой. Значит, летят в Сан-Франциско. Ловко вычислил. Дедукция!»

Я остался доволен проделанным анализом, и с ещё бо́льшим желанием продолжил есть. Соседка с аппетитом поедала салат и тихо переговаривалась с сыном. Мне стало не интересно, и я принялся разглядывать других посетителей, подбирая новую «жертву» дедуктивного метода.

Я обратил внимание на женщину немногим за 60 с кофе в одной руке и бутербродом в другой, беспомощно оглядывающуюся по сторонам в поисках свободного места. «Училка» тоже заметила. Она что-то прошептала сыну на ухо и помахала женщине, приглашая к нашему столу. Та заметила и осторожно, боясь расплескать кофе, подошла.

— Ваш сын поел? — спросила она «училку».

— Да, ждёт, когда поем. Не беспокойтесь, найдёт, чем заняться.

Сын улыбнулся «училке», встал и пошёл к выходу. Я пододвинул женщине стул. Та нерешительно села.

— Спасибо большое, вы очень любезны — проговорила женщина, обращаясь к нам.

«Училка» улыбнулась, а я ответил:

— Не стоит благодарности.

Неожиданно долго молчавшее радио заговорило. Женщина оторвалась от еды и попыталась вслушаться в объявление диктора. Но в шуме работающего телевизора и разговоров пассажиров трудно разобрать смысл сообщения. Женщина занервничала.

— Извините, кто-нибудь понял объявление? — спросила она и кивнула на потолок, откуда раздался мужской голос из невидимого динамика.

Я отрицательно замотал головой.

— Ужасно. Из-за шума я пропущу свой рейс.

— Вряд ли. При таком ветре нам придётся долго сидеть.

Мои слова расстроили женщину ещё больше.

— Вы думаете? — она глубоко вздохнула. — Если я не вылечу в течение двух часов, то пропущу рейс из Сан-Франциско в Сеул.

Услышав «Сан-Франциско», про себя улыбнулся: «Ага, „училка“ пригласила к столу. Знакомы. Эта знает, что парень — сын „училки“. Все летят в один город. Элементарно!»

— А когда следующий рейс? — спросил я сочувственно.

— Нескоро… Но в Сан-Франциско ждут люди… пожилые люди. Я должна быть с ними. Эта волнительная поездка… прошло двадцать лет, но потеря близких…

Она неожиданно замолчала и стала пить остывший уже кофе.

Спросить, что случилось двадцать лет назад, я не посмел. Лишь посмотрел с сочувствием. За столом возникла неловкая ситуация: люди узнают о горе человека и не знают, как реагировать. «Училка» с видимым усердием продолжила «бороться» с салатом, а я уставился на экран телевизора, висевшего над барной стойкой.

Молчание нарушило появление в кафе Марины.

— Мама права, — засмеялась она. — Тебя нельзя оставить одного. Рядом случайно появляются женщины. Причём, очень симпатичные. Хватит, пойдём. Я нашла отличные духи маме и солнечные очки себе…

Женщина, услышав русскую речь, изменилась в лице. Всего секунду назад милое, с немного смущённой улыбкой, лицо искривилось, и в глазах появилась ненависть.

— Русские? — холодно спросила она.

— А что? — Марина, перейдя на английский, с удивлением спросила женщину.

— Я вас ненавижу! Понимаете, ненавижу! — закричала та.

Она резко встала и буквально выбежала из кафе. Мы с Мариной с недоумением посмотрели друг на друга и дружно обернулись к «училке».

— Не стоит обращать внимание, — мягко произнесла она. — Думаю, переживает из-за возможного опоздания на свой рейс. А насчёт русских — мало кто кого и почему не любит.

— Может вы и правы. Спасибо за добрые слова. Удачного вам с сыном полёта, — спокойнее произнёс я и обратился к Марине: — Пойдём, дочка.

Выйдя из кафе, мы пошли в магазин. Вернее, Марина тянула. Я не сопротивлялся, но шёл медленно, отставая от дочери.

В магазине, забыв про случившееся в кафе, Марина с удовольствием стала примерять очки. Одни, другие.

— Папа, посмотри какие лучше! Папа, успокойся… она явно сумасшедшая… Нет, ну скажи!

Мне-то не до солнечных очков: не мог отойти от слов женщины.

— Ну, папа! Ты же слышал другую американку. Не бери в голову.

— Возьми обе пары, красавица моя.

— А духи маме, забыл?

— Почти, — признался я. — Пошли.

Марина уверенно, словно много раз бывала здесь, привела в парфюмерную секцию.

— Давай подарим маме «Шанель #5».

— Почему бы и нет. Мама конечно достойна духов и в той очаровательной коробочке, но, судя по цене, они для жён наших олигархов, — я протянул деньги дочери.

Марина взяла, пересчитала, по-детски кивнула сама себе — денег хватит, — и довольная пошла оплачивать покупки.

Вырвавшись из необъятных соблазнов Дьюти-фри, подошли к большому табло с информацией по улетающим рейсам. Почти против каждого грустная пометка — «задержка».

— Странно, — удивился я, — погода, вроде, наладилась, а «добро» на вылет не дают.

И кто-то услышал мои слова: на табло быстро стали меняться буковки в разделе о статусе рейса. Противное слово «задержка» превращалось в долгожданное «посадка».

Суматоха посадки закончилась. Самолёт «подумал» и взлетел. Принесли ужин. Марина, не успевшая перекусить «на земле», с большим аппетитом съела обе порции. Огромный салон «Боинга» погрузился в полумрак, лишь светились редкие огоньки потолочных ламп, световая дорожка на полу, да отблески телеэкранов. Марина, одев наушники, уставилась в телевизор. Я не люблю фильмы-стрелялки, предпочитаю книги. Но не читалось. Из головы не выходила случайная встреча в кафе и крик ненависти: «Я вас ненавижу! Понимаете, ненавижу!» Повернувшись к дочери, коснулся плеча и жестом попросил снять наушники. Она с удивлением оторвалась от телевизора.

— Маришка, она не сумасшедшая…

— Подожди, о ком ты?

— Я про ту женщину в кафе. Конец августа, она летит в Сеул, зла на русских. До меня дошло — 20 лет назад над Сахалином сбили корейский пассажирский самолёт, погибло 269 человек. У неё кто-то там погиб… Её горе ненавидит русских.

— Папа, ведь прошло двадцать лет. Вся моя жизнь.

— Именно двадцать лет жизни! — прошептал я взволновано. — Ты представь… Всё, что с тобой происходило — хорошее и плохое, грустное и весёлое, — вместилось в двадцать лет жизни. И жизнь продолжается. Самое страшное, у тех, кто погиб, не было этих двадцати лет… вообще ничего. Люди ушли, навсегда оставив другим не проходящую боль… Чувствуешь?

— Успокойся, папа. Ты ведь не виноват.

— Да, не виноват. И, самое интересное — я уверен, — так же думают и те, кто сотворил зло.

— Почему? — спросила Марина. — Они ведь всё знают.

— Знают… Но у них своя правота. И всегда готова отмазка: приказ, государственные интересы, борьба за правое дело. С этими-то понятно. Но многие до сих пор правды не знают.

— Прошло уйма лет. Кого сейчас волнует? Ну кроме тех, у кого погибли близкие.

— В этом же всё дело. Одних не волнует, другие скорбят, третьи гордятся. Но могут появиться и те, кто не побояться повторить содеянное. Вроде нерадивого ученика — урок не выучил. И опять на грабли наступит!

— Да, здесь я согласна. И что же делать с ними? В угол поставить?

— Где же ты найдёшь на нашей круглой планете угол для не выучивших урок истории? Нет, по рукам надо крепко дать! Дабы не чесались.

Марина прижалась ко мне.

— Страшно.

Тонкий луч света, падающий из лампочки индивидуального освещения, высвечивал усталое лицо дочери. Подумалось: «Ей сегодня досталось, а я ещё добавил своими дурацкими рассуждениями».

— Не бойся, малыш! Честных людей больше.

— Да, — устало согласилась Марина.

— Молодец. Поздно, — мягко произнёс я. — Спи, малыш, утром поговорим.

Марина чмокнула меня в щёку, подложила под голову подушку и закрыла глаза. Я аккуратно укрыл дочь, наверняка видевшей первый сон, пушистым пледом, открыл шторку и посмотрел в иллюминатор: в тёмном небе ярко горели звёзды, да мигали бортовые огни самолёта.

Пять дней в Лондоне пробежали быстро. Знакомство с городом мы начали с поездки на втором этаже экскурсионного автобуса, работающего по принципу hop-on&hop-off. В вольном переводе Марины — «когда хочешь — вылезай, когда хочешь — влезай». Действительно, идея великолепная — слушать аудиогида, рассказывающего о достопримечательности, мимо которой едешь; можно выйти на остановке, расположенной у понравившегося места, посетить или внимательно осмотреть, там же сесть в следующий автобус и продолжить экскурсию. Я купил билеты, действующие в течение 48 часов. Двое суток «погружения» в Лондон! На третий день пришла очередь музеев. Марина приятно поразилась: самые главные музеи города — бесплатные. Вместо запланированных трёх часов в музее Виктории и Альберта мы провели весь день. Все залы интересны. Но стоило Марине попасть в ювелирный отдел, где компьютер позволял увидеть чудеса ювелирного искусства и самому сделать дизайн кольца или ожерелья, то увести её потребовало больших сил. Побывали и в самом, наверное, известном и престижном магазине Европы — «Харродс». Я не утерпел: купил Танечке красивую коробочку — в форме знаменитой английской телефонной будки — цейлонского чая.

Усталые, но довольные мы вернулись домой.

ххх

Пришёл сентябрь и принёс привычные хлопоты на работе. Вскоре позвонили из редакции журнала «Авиация».

— Сергей Николаевич, — из телефонной трубки послышался радостный голос Танечки, — вас третий день разыскивает Владимир Петрович. Дома не застать, на работе тоже, мобильный не отвечает. Отпуск?

— Да нет, вроде. В библиотеке сижу, материал для книги готовлю. Зачем я ему? Статей не обещал, редколлегия на следующей неделе.

— Сама не знаю. Главный просил срочно найти, — здесь Танечка почему-то перешла на шёпот. — Ему из Минобороны звонили. Все вас ищут.

— Из Минобороны? — переспросил я. — Теперь понятно. Генерала дали. Не знали?

— Ой, честно, а не разыгрываете? Рада за вас.

— Спасибо большое, Танечка, — я с трудом удержался от смеха. — Что важнее: приехать к вам иль прямо в Кремль за лампасами?

— Шутите, Сергей Николаевич. Соединяю с Главным. Но коли не шутите, то поздравляю. Я всегда говорю вы человек востребованный. По пустякам Минобороны не ищет.

В трубке раздался щелчок, и я услышал главреда:

— Николаич, в подполье ушёл? Или, выпив с президентом Бушем, старых товарищей игнорируешь, а?

— Петрович, не шуми. В подполье не уходил, с Бушем не пил и даже не встречался. В библиотеке сижу с утра до ночи. Твоя же идея книгу написать. Почему паника, кому я нужен в Минобороны?

— Откуда знаешь, раз в библиотеке сидишь? Танечка сболтнула?

— Да нет, министр звонил, — невозмутимо ответил я.

— Тебе? — шутка не дошла до Главного. — Зачем? Ты с ним дружишь семьями?

— Да нет, пошутил я про министра, — и по буквам повторил: — п-о-ш-у-т-и-л. Ясно?

— Чёрт с тобой, шути. Сегодня все шутят — газеты, радио, депутаты, прогноз погоды. Одни шутники. Меня попросили организовать в редакции твою встречу с американским журналистом.

— Кто они? При чём здесь Минобороны? И почему в редакции? — не понял я.

— Я разве говорил про Минобороны? — пришла очередь удивляться Главному.

— Послушай, Владимир Петрович. У вас там в редакции никто не болен? Может эпидемия случилась?

— Николаич, про Минобороны с Танечкой разбирайся. Как пацана развела, — из трубки раздался заливистый смех. — Из американского посольства звонили.

— Больше делать нечего меня разыгрывать? То Минобороны, то американское посольство. Папа Римский не звонил? — не удержался я от сарказма.

— Не шучу я. Американцы попросили тебя найти. Их журналист читал твои статьи в журнале и хочет встретиться. Я предложил нашу редакцию.

— Ага, теперь понятно. Про редакцию сам напросился, а не американцы предложили.

— Не кипятись. Скажи лучше спасибо, что спасаю от хождения в гости в американское логово.

— Спасаешь, знаю я тебя. Хочешь американца автором журнала сделать? В посольстве наверняка моё любимое виски налили бы, — мечтательно произнёс я. — А у Танечки денег даже на чай нет. Пришлось из Лондона тащить.

— Зря, Николаич, зря обижаешь, — то ли обиделся, то ли пошутил Главный. — Виски не обещаю — мы организация не коммерческая, сам знаешь, — но чай с пряниками будут. Честное редакторское.

— Уговорил. Когда встреча?

— Не ругайся прошу, завтра в 11 утра у меня в кабинете.

— Ругать не буду. «Если друг оказался вдруг…», — пропел я из популярной песни Высоцкого. — Буду точно.

Положив трубку, посмотрел на груду бумаг на столе и пожал плечами: «Американца сейчас не хватает для полного счастья».

Назавтра, ровно в 11 утра я вошёл в кабинет Главного. За большим столом, за которым обычно собиралась редколлегия, на своём обычном, председательском, месте, восседал Главный. Напротив, спиной к двери, расположились гости — мужчина и женщина. Главный с улыбкой во всё лицо, быстро вскочил со стула и пошёл навстречу с широко распахнутыми руками, готовый обнять не только меня, но и всех собравшихся одновременно.

— Господин Белов собственной персоной! — громко провозгласил Главный.

Гости обернулись. Я, не замечавший у Главного тягу к любительскому театру, с удивлением посмотрел на него. Освободившись от крепких объятий, поздоровался с гостями.

— Добрый день, господин Белов. Ричард Морган, советник по культуре, — представился мужчина лет тридцати. — Наша гостья — Элизабет Грин, знаменитый журналист и писатель.

Гостья протянула руку. Сделав шаг навстречу, я резко остановился и с удивлением посмотрел на американку: передо мной стояла… «училка». Сомнений быть не могло, та самая, из далёкого кафе «Мартини бар», которая успокаивала нас с Мариной. Рука, начавшая встречное движение для рукопожатия, неожиданно остановилась на полпути, неловко повиснув в воздухе. Американка тоже удивилась — слегка прищурила глаза, желая лучше разглядеть и убедиться не ошиблась ли. Возникла пауза. Первой пришла в себя американка:

— Оказывается, мы знакомы, господин Белов, — по-русски, с лёгким, похожим на эстонский, акцентом проговорила она.

Главный поднял брови:

— Сергей Николаевич, так вы знакомы с нашей коллегой?

Я не успел ответить, гостья взяла инициативу на себя:

— Да, имело место, — она мило улыбнулась Главному.

— Замечательно, — произнёс тот. Но, судя по выражению лица, удивление не покинуло его. — Раз знакомы, то многое упрощается. Я не буду долго говорить о важности гуманитарного сотрудничества наших стран. Отмечу главное — непосредственные творческие контакты российских и американских журналистов помогут повысить уровень взаимопонимания. Их значимость сегодня возросла, в прошлое ушла «холодная война» и мы начали активно сотрудничать во многих сферах.

Я подумал: «Нет слов, дипломат!» Морган, обращаясь к американке, «весомо» произнёс:

— Я убеждён в успешности вашей поездки, госпожа Грин. А теперь разрешите покинуть вас, господа. Дел много.

Морган не скрывал удовольствия представлять культурные интересы Соединённых Штатов в Москве и чувствовать свою полезность в «повышении взаимопонимания». Пожал всем руки и вышел из кабинета. Главный даже не успел предложить чай.

Не проходило удивление от неожиданной встречи. Осечку дал мой дедуктивный метод — американку за учительницу из Сан-Франциско принял.

— Госпожа Грин, Сергей Николаевич, — Главный вспомнил, кто хозяин кабинете, — давайте присядем, попьём чай с русскими пряниками, поговорим, обсудим творческие планы.

Мы с американкой посмотрели друг на друга и одновременно проговорили: «Спасибо большое за гостеприимство».

На столе стояли чайные чашки, тарелка с пряниками, сахарница, коробка шоколадных конфет. «Молодец, Петрович, постарался», — подумал я.

— Пряники — дело хорошее, и, я думаю, мы обязательно их съедим. Но, — я посмотрел на часы, — время близится к обеду. Не накормить ли нашу гостю чем-нибудь существенным?

Главный с неодобрением посмотрел на меня:

— Надолго же, я опоздаю на деловую встречу.

— Ничего, Владимир Петрович, мы вас простим. Отняли ваше время, а вы руководитель крупнейшего и самого лучшего авиационного журнала страны, — хотелось хоть таким образом сделать ему приятное.

— Спасибо за добрые слова, — нарочито вежливо поблагодарил Главный. И обратился к американке: — Без хороших авторов журнал бы не состоялся.

Та с интересом посмотрела на нас:

— Господа, мы остаёмся или уходим?

— Уходим, — ответил я за двоих.

Выходя из кабинета, заметил завистливый взгляд Главного. Ничего, пуст знает наших!

Я повёл гостью в пельменную, что удобно расположилась в пяти минутах ходьбы от редакции и где нередко заканчивались заседания редколлегии. Здесь всегда чисто, уютно и потрясающий выбор пельменей и салатов.

До пельменной шли молча: чувствовалась неловкость. Расположились в тихом месте вдали от бара. Я не горел желанием, но понимал — начинать беседу придётся мне:

— Занятно получилось, госпожа Грин.

— Да, бывает в жизни, — ответила она. — Но, похоже, вы не́сколько огорчены нашей встречей. Кстати, зовите меня Лиз. Так зовут друзья. Я думаю, мы обязательно подружимся.

— Тогда и меня давайте по-дружески, Сергеем. Договорились, Лиз?

— Согласна, Сергей. А кушать мы будем? — неожиданно спросила она.

— Обязательно! Но по-русски правильнее не кушать, а есть. И вкусно будем есть.

Я начал шутить — добрый знак хорошего настроения.

— Сейчас закажем, чего не найти в «Мартини бар».

Изучать меню не стал — мне хорошо знаком местный «репертуар».

— Лиз, вы ели пельмени?

— И не один раз.

— Отлично. На ваш выбор пельмени с мясом, рыбой или с овощами. А может заказать нечто не пельменное — запечённого поросёнка с горчичным соусом, телятину на кости, свиные отбивные, утку под ягодным соусом с фундуком.

— Лучше пельмени с рыбой. Никогда не ела. И пива.

Сделав заказ и подождав, пока официант уйдёт, я решил прояснить ситуацию.

— Лиз, расскажите пожалуйста, зачем я вам? Наш главный редактор пояснил, что вы читали мои статьи в журнале. Именно они повод нашей встречи?

— Да, именно они. Многие ваши публикации связаны с проблемой, которой я занимаюсь долгие годы. И я в Москве!

— Вы приехали из-за меня?

— Отнюдь. Скорее, благодаря вам.

— Лиз, так дело не пойдёт, — я начал сердиться: меня ждёт куча дел, а эта странная особа «училка-журналистка» говорит загадками. — Я не пишу детективные истории и с трудом следую за ходом ваших мыслей — кто причина, кто следствие. И, вообще, почему в аэропорту вы не говорили по-русски? Кстати, у вас отличный русский, вы из наших, из эмигрантов?

Официант принёс заказ и молча удалился. Лиз подцепила пельмень вилкой, недоверчиво понюхала и положила на место. Взяла бокал с пивом, тоже понюхала и одобрительно кивнула.

— Сергей, вы обещали вкусную еду. Она на столе. Давайте кушать. Ой, извините, есть. Я хорошая ученица! Предлагаю тост за наше знакомство. Пойдёт?

Лиз, проверяя мою реакцию, вопросительно посмотрела. И, не дожидаясь ответа, аккуратно коснулась своей кружкой моей. Отпила с удовольствием, и принялась с аппетитом за еду. Я посмотрел на безмятежное лицо и подумал: «Да, с характером баба. Всегда наверняка делает, что хочет и как хочет. Ну мы ещё посмотрим». Но вслух согласился:

— Пойдёт.

Мы чокнулись и молча уткнулись каждый в свою тарелку.

Спустя минут десять со стола «исчезла» добрая половина кушаний. Лиз неожиданно отложила вилку:

— О́кей, — согласилась она. — Давайте поговорим. И начнём с простого. Во-первых, я не «ваша». И мой русский не по наследству, а по учёбе. Первый раз начала изучать не по своей воле: в далёком детстве папа работал в Москве и учил русскому. Много позже моя журналистская работа соприкоснулась с советской темой, и я поняла — нужно получать информацию из «первых рук», а не в переводах или чужом пересказе. Засела за русский. Я человек способный. Вы убедитесь во время нашей работы. И настойчивый в достижении поставленной цели. Потому и знаю отлично русский язык. Кстати, русские странные люди — вы всегда с удивлением и часто с большим подозрением относитесь к иностранцам, знающих русский язык. Почему? Вас же не спрашивают откуда вы знаете английский.

— Интересно подмечено, — согласился я. — Не подумал. Впрочем, объяснимо. Мы долго жили за «железным занавесом» и нас приучили, что за ним все мечтают уничтожить «завоевания Великого Октября». Враги и учат русский с намерением бороться с нами. С детства вдалбливали в головы: только советологи-антикоммунисты владеют русским языком.

— Удивительная позиция, — ахнула Лиз. — Значит, ни учёным, ни почитателям великой русской литературы, а врагам нужен русский? Поверить трудно. Настолько не ценить свою культуру и науку!

— Вы правы, Лиз. Но, надеюсь, эти времена ушли в прошлое.

— Не очень-то и далёкое, — Лиз засмеялась. Занятно, на щеках появились ямочки, отчего она стала ещё симпатичней. — Вы же сами начали пытать: откуда и зачем я знаю русский язык.

— Сдаюсь, — я шутливо поднял руки. — Но в наше оправдание замечу — американцы не расположены к изучению иностранных языков и, тем более, русского. Уверены, английский должны знать все. А самим достаточно читать переводную литературу.

— Да, что есть, то есть, — миролюбиво согласилась Лиз. — Мы тоже болели в «юности». Америку долгие годы не волновали дела на других континентах. Пошло от президента Джеймса Монро в начале 19-го века.

— А сейчас повзрослели? — я не утерпел и ухмыльнулся. — Теперь не только всё волнует, но и хотите везде участвовать.

— Не без этого, — опять согласилась Лиз. — Зачастую не туда и не удачно. Но вы же не станете спорить — мир вокруг нас здорово изменился за последние двадцать лет: страны, благодаря техническому прогрессу и глобализации экономики, стали «ближе» друг к другу. Люди, идеи, деньги легче пересекают границы. Да и сами границы изменились — в Европе их вообще осталось мало.

— А американцы всё равно не хотят учить русский, — шутливо подколол я. — Ладно, пока оставим это. Почему в кафе говорили по-английски?

— Вы с дочерью были поражены и, мне показалось, даже напуганы агрессией той женщины. Мой русский добил бы вас. Чего не хотелось. Тем более после комплимента вашей дочери.

— Вам? Неужели успела? Не помню.

— Конечно не помните. Вам всю память стёрла та пожилая дама. Ваша дочь заметила, что я очень симпатичная. Разве такое может не понравиться женщине?

— Ну славу богу, а то я испугался. Марина может такое сказануть, аж уши вянут.

— Уши вянут? — переспросила Лиз и раскатисто рассмеялась. — Первый раз слышу.

— Ваше слово «baloney» близко к нашему «вздор». У нас, скорее, реакция слушателя, у него уши вянут от услышанного. А «вздор» — характеристика сказанному.

— О́кей, надо запомнить. Видите, я и русский буду учить.

— Помогу, коли смогу. Лиз, раз мы вспомнили о кафе, то где ваш сын?

— Вы любопытны! Сын учится в Сорбонне, изучает французскую литературу. Я полетела с ним до Парижа, а затем уж в Москву.

— Интересно. Моя дочь тоже учится на филолога. Но в Москве. Теперь о нас. Мы не добрались до главного — зачем я вам?

— Сами отвлекли. Сергей, я много лет занимаюсь темой, которая «прошла» по моей жизни, оставив тяжёлый след. Я не знаю, поняли почему зло кричала в кафе та женщина, она…

Не извинившись, я резко прервал:

— Почему не понял, понял. Двадцать лет со дня гибели корейского пассажирского самолёта, залетевшего к нам на Сахалин и Камчатку.

— Хочу написать книгу об этой трагедии. Собрала много документов, прочла всё изданное. Но…

— Извините, что я вас опять перебиваю, но за прошедшие годы столько написано правды и лжи. Зачем же опять ворошить тему? Вряд ли вы сможете поведать читателю новое, о чём никто не писал или говорил.

— Послушайте, Сергей, — Лиз стала заметно нервничать. — Или вы дадите договорить, или мы спокойно разойдёмся.

Мне стало неловко за свою несдержанность:

— Лиз, ради бога, извините. Буду молчать и внемлить.

— Что делать? — не поняла Лиз.

— Слушать. Молчать и слушать.

— Не преувеличиваете, — спокойно проговорила Лиз, и неожиданно улыбнулась. — Главное не перебивать. Пойдёт?

Я молча закивал.

— Вы правы, написано много. Даже фильмы сняли — художественный и документальные. Многие думают тема закрыта. Я так не считаю. Появились идеи, новые факты.

— Вряд ли такое заинтересует широкий круг российских читателей.

— Почему?

— Публицистика сегодня не популярный жанр.

Живой минутой назад взгляд Лиз потускнел.

— Выходит, вам не интересна моя идея?

Я покачал головой.

— Тогда извините за беспокойство. Я пойду.

Лиз встала из-за стола и медленно направилась к выходу. Стало её жалко. Человек прилетел за тысячи километров, а я обрубил на корню её идею. Внезапно Лиз остановилась, обернулась и быстро направилась к столу. Куда делся тусклый взгляд? Передо мной стояла уверенная в себе симпатичная женщина с искорками в глазах.

— Сергей, вы правы! Я сперва растерялась, но видите ненадолго. Родилась новая идея!

— Отлично! Тогда присядьте и поделитесь. У вас не прошло желание со мной общаться?

— Глупости! Коли правы, значит правы. Видите, я запомнила странное слово «коли»! «Как и зачем сбили» будет в книге. Но главное — почему это могло вообще произойти?

— Ну, я думаю, это очевидно — шла «холодная война», — заметил я.

— Да, «холодная война». Расплывчатое понятие, ставшее, к сожалению, журналистским штампом. А ведь она не появилась сама по себе, не завезли на Землю из космоса. Она местная. И породили люди: но одни в эту войну играли, а другие — их миллионы — в ней жили, умирали, любили, рожали… И у них не оставалось выбора.

Лиз замолчала. Взгляд стал задумчивым. Видно, заново переживала события тех лет. Захотелось успокоить, пошутить, вырвать из грустных воспоминаний. Но не смог. Просто смотрел на Лиз и ждал её «возвращения» из прошлого.

Неожиданно Лиз, отгоняя от себя неприятные мысли, встряхнула головой и отпила пару глотков пива.

— Сергей, — Лиз вернулась в «сегодня». — Хорошо: две системы, два непримиримых идеологических противника находятся в конфронтации. С лёгкой руки Джорджа Оруэлла её стали называть «холодной войной». Ну раз война, значит все средства хороши. О'кей, прямой военный конфликт наши страны избежали. А в Корее, Вьетнаме, Афганистане, Анголе? Там не гибли люди? Да, война «холодная», а людям жарко.

— Лиз, но американцы меньше пострадали, чем мы, жившие за «железным занавесом».

— Больше, меньше — арифметика. Но вы правы. Советские люди пострадали намного сильнее — личной свободой, своим уровнем жизни. Сочувствую и с большими симпатиями к ним отношусь.

— Передам советскому народу.

— Отличная идея! — подхватила шутку Лиз. — Я готова хоть сейчас залезть на Мавзолей и поприветствовать строителей капиталистического общества.

Мы оба рассмеялись. Напряжённость потихоньку таяла. Я обрадовался — мне больше и больше импонировала странная американка: всё знает, всё понимает, всё может объяснить. Типичная американка или типичная женщина?

— Тогда основная тема книги не гибель корейского самолёта, а «холодная война»? — нерешительно спросил я.

— Здо́рово, Сергей! Вы правы. Этакий «герой», — Лиз, подняв руки, сделала пальцами букву V и три раза их согнула — чисто американский жест, обозначающий кавычки.

Воображение усиленно заработало и я принялся развивать идею:

— Лиз, она не «герой», а, используя театральную терминологию, сцена, на которой и играют главные герои. Ведь в реальной жизни оно и получается — мы все играем роли, и в основном по чужим правилам. Одним достаются роли главные, они и двигают сюжет, а другим лишь одна реплика: кушать подано. Согласны?

— Почему же достаются? Достаются «другим». Точнее, остаются. Главные роли завоёвываются. В борьбе. Иногда в справедливой, чаще — нет. Но мне нравиться ваше вхождение в тему. И ещё. Сменим малопопулярный жанр публицистики на любимый художественный! С пометкой: книга написана на основе реальных событий. — Гениально! — искренне воскликнул я. — Но посмею сделать ещё одно предложение. Позволите?

— Сергей, зачем спрашивать? Валяйте! Извините, я правильное слово сказала?

— Прямо в точку. Предлагаю содержание книги ограничить с 1978 года по 1983-й.

— Почему? Самолёт-то сбили в 1983-м.

— Вы правы, но и в 1978-м корейский самолёт залетел к нам. Тогда мы «закольцуем» самолётную тему.

Лиз, на мгновение задумавшись, воскликнула:

— Отличный литературный приём! Поздравляю.

Я скромно промолчал.

Остались недоеденными пельмени и недопитое пиво.

— Лиз, может кофе заказать?

— Спасибо, Сергей. Вкусно, в жизни подобную прелесть не ела. Кофе — отличная идея, — Лиз нерешительно посмотрела. — Ужасно люблю сладкое. Они имеют «наполеон» с заварным кремом? Я всегда покупаю на Брайтон-Бич.

— Лучше сказать не имеют, а есть.

— Но есть означает кушать! Запутали совсем. Вы определитесь в своём языке.

— Богат и могуч русский язык! Сами путаемся.

Лиз недоверчиво покачала головой.

Я подозвал официанта и сделал заказ.

— Лиз, впереди вас ждёт сладкий приз. Но нужно заслужить. Давайте вернёмся к нашим баранам.

— Баранам? — не поняла Лиз. — Зачем нам бараны?

— Это так, образно. Предложение вернуться к сути разговора. К вашей книге.

— Здесь, Сергей, вы глубоко ошибаетесь. Книга не моя. Наша!

— Наша? — переспросил я. — А я причём? Я не писатель, книг художественных не пишу. Читать люблю. И вашу прочту, если получится интересной.

— Господин Белов, — со всей серьёзностью произнесла Лиз, — ваши поправки моей идеи столь кардинальные, что я официально предлагаю вам стать соавтором. Тогда она наша.

— Но зачем я вам? Вон сколько журналистов писали на эту тему, им предложите. Наверняка согласятся.

— Может быть. Но зачем мне в соавторы политически ангажированные журналисты. Нужен специалист, участвовавший в расследовании гибели самолёта и пишущий без идеологических штампов. Я внимательно читала ваши статьи. Они понравились, я верю автору.

Я не смог удержаться от ироничного тона:

— Лиз, складывается впечатление, вы меня вербуете. Я прав?

— Правы, вербую, — с готовностью согласилась Лиз. — Причём признаюсь: имеется корыстная цель…

— Одна? — перебил я.

— Не уверена, — ответила Лиз. — Надеюсь на ваши деловые и профессиональные связи. Вы поможете найти больше фактического материала. Книга, я повторю — наша книга, станет лучше. Вы же хотите, чтобы нашу книгу читали?

— Лиз, вы, случайно, в танковых войсках не служили?

— Почему в танковых? — спросила Лиз в недоумении.

— Танком наезжаете, — пошутил я.

— А, тогда другое дело. Хорошо, вы не подумали, что я агент ЦРУ.

— Почему не подумал, просто не сказал, — спокойно-равнодушно произнёс я.

Лиз настороженно посмотрела на меня: серьёзно говорю или шучу.

— Шучу я. Вы не агент, просто весьма настойчивый человек. Держу пари, вам никто не отказывает в просьбах.

— Спорить не буду. Сознаюсь — попался один несговорчивый. Постоянно пытался не соглашаться, спорил и портил жизнь.

— Неужели? Кто же он?

— Не поверите. Уильям Джозеф Кейси — тринадцатый директор Центрального Разведывательного Управления Соединённых Штатов Америки.

— Директор ЦРУ? — удивился я. — А остальные? Например, президент Рейган.

— С этим было проще, — серьёзно ответила Лиз.

— Но как же писать вдвоём? Вроде братьев Стругацких, Ильфа и Петрова или братьев Гримм?

— Я продумала!

— Заранее? Но вы же не знаете ответа!

— Ерунда! — Лиз улыбнулась. — Я всегда готова к нападению.

— А к защите? — не стерпел я такой самоуверенности.

— Обсудим позже. Теперь о книге. Раз между нашими странами баррикада из политических и идеологических валунов, то и писать по разные стороны: вы — о советской стороне, я — об американской.

— В жизни противостояние, и в книге? Тогда она просто повторит «холодную войну» в художественном виде. Неинтересно.

— Куда вы торопитесь? Вывод неверен. Мы установим над баррикадой некую виртуальную башню. Залезем и посмотрим по обе стороны баррикады. И тогда в каждой главе две стороны, два автора и… два героя. Американка Мишель Конвелл, а у вас?

Я задумался. Но решение пришло быстро: моё имя и девичья фамилия мамы.

— Мой герой — Сергей Николаевич Мельников. Согласны?

— Да. И обязательно пробьём в баррикаде бреши. И не одну! Как? Но в обращении к читателям, больше похожим на главу, мы не расскажем. Без интриги нет книги! И не спорьте! Кто из нас известный писатель?

Я поднялся со стула, оглядел опустевшее кафе, тяжело вздохнул и кротко произнёс:

— Согласен.

— Правда? Вы не передумаете? — по-детски недоверчиво спросила Лиз.

— Нет, не передумаю. Мало того, завтра и начнём. И, как заявил верный ленинец Никита Хрущёв, наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!

P.S.

Привет, я — Элизабет Грин. Но для друзей — Лиз. Думаю, дорогой читатель, мы подружимся. Я очень надеюсь. Ведь главное в дружбе — доверие. Без него никакой талант автора не сделает книгу нужной читателю. Тем более, речь пойдёт о событиях, происшедших на самом деле, а не выдуманных. Но доверие не улица с односторонним — от читателя к автору — движением. Автор должен доверять читателю: излагая факты и приводя своё восприятие их, оставляет право читателю самому сделать выводы. Соглашаться или нет, но без злобы и ненависти! Так должно быть между друзьями.

Я внимательно прочитала вышеприведённый текст Сергея Белова. Ещё в рукописи. Ну что сказать? Написано искренне. Признаюсь, я сама многое узнала, как меня видят и воспринимают окружающие. Не со всем соглашусь. Например, про сравнение моего мягкого характера с танком. Я — человек настойчивый и целеустремлённый, но не танк же! В крайнем случае — лёгкий! Или Сергей пишет: «Марина в кафе сказала, что я очень симпатичная». Ошибся. Я отчётливо слышала — красивая.

Читатель, я шучу.

Теперь серьёзно.

Наша книга не детектив, где умные сыщики ищут убийцу. Нам не дано на сто процентов добраться до правды, многое до сих пор закрыто за толстыми дверями архивов секретных служб. Самолёт погиб. И наивно интриговать читателя — собьют или нет. Сбили. Мы — авторы и читатели — знаем. Я не думаю, возможно ли назвать всех виновных трагедии. Но они были. И нельзя их действия или бездействия объяснять — мол, время такое. Ведь время «создают» люди — своими мыслями и поступками. И часто своим «не участием».

Мы поставили перед собой задачу: воссоздав политическую атмосферу конца 70-х начала 80-х годов прошлого века, показать не только как случилось, но, главное, почему. И никакой «широкой панорамы» событий тех лет. Их описать понадобился бы талант любимого мною Льва Толстого с его гениальным романом «Война и мир». Многое оставили «за скобками». Но не могли отказаться от «запаха и вкуса» повседневной жизни главных героев. От примет ушедшего в историю времени, когда мы — авторы — были молодыми.

Мы с Сергеем осторожно отнеслись к отбору документального материала того времени. За годы, прошедшие со дня трагедии над Сахалином, написаны книги-расследования, мемуары политиков, дипломатов и разведчиков, представлены материалы Международной организации гражданской авиации, обнародованы сотни некогда секретных документов… Мы попытались в море информации отделить факты и «фактики». К первым мы относим документы, ко вторым — измышления и фантазии любителей конспирологии.

Вряд ли до российского читателя дошла моя первая, написанная много лет назад, книга. Тогда я не знала чему посвящу свою творческую жизнь, но название пришло само по себе — «В поисках истины». С тех пор этим и занимаюсь…

Работы хватало. И мы бы не справились без помощи многочисленных и добровольных помощников. Большое им спасибо!

И последнее.

Полностью поддерживая энтузиазм Сергея быстрее начать работу над книгой, больше импонирует мысль французской писательницы Сидони-Габриель Колетт: Работа подобна красивой женщине: она не любит ждать.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Жизнь стран мало отличается от жизни людских — дружат, ссорятся, воюют, мирятся, соревнуются, соединяются, расходятся… Но люди — существа возвышенные. Им хочется любви — настоящей, искренней и навсегда. С детства помнится чем заканчивались сказки: жили долго и счастливо и умерли в один день. В реальности жизнь складывается по-другому. И люди, бывает, сходятся не по любви, а по расчёту. Сколько умных книжек осуждали такое супружество — аморально! В великом русском языке имеются совершенно несимпатичные синонимы: безнравственно, порочно, грязно.

Не редкое явление между людьми. А какой же выбор у стран? Искать союзников «по любви» или строить свои отношения «по расчёту»? На всех этапах «политической» эволюции — от племени до государства — люди чётко разделяли мир на своих и чужих, на «я», «мы» и «они». И, как круги на воде от брошенного камня, чем дальше от «я», тем слабее «дружеские» связи, тем больше вражды. Сильные диктуют слабым. Среди людей — дело обычное: в детском саду игрушку отнимут, в школе просто побьют «ботаника» — слишком умный и списывать не даёт, а про дедовщину в армии и говорить не хочется. Страны-то чем лучше? Хулиганят как второгодник. Фигура речи? Нет, реальность в нашей коммунальной квартире, имя которой «Планета Земля». Действительно, живут в «коммуналке» разные страны: большие и маленькие; давно «прописанные» — тысячелетия, и «новосёлы» — обломки недавних империй, получившие или завоевавшие собственную государственность; кому повезло обладать огромными запасами нефти, газа, золота, урана и других полезных для войны и мира ископаемых, а у кого с этим большие проблемы — вернее, одна — копать из недр нечего. Если бы страны жили в дружбе и взаимопомощи — мы вам нефть, а вы — воду; мы вам газ, а вы — новые технологии, то эта планета называлась бы «Рай». Поскольку не все верят в Рай, то и живут на Земле по принципу «против кого дружите». С кем торгуют, с кем воюют, с кем знаться вовсе не хотят. Парадокс: нацистская Германия «сдружила» идеологических врагов: с одной стороны баррикады США и Англия, с другой — коммунистический Советский Союз. Не до идеологических разногласий: враг у кого на дворе, а у кого и в квартиру влез. Воевали, защищая каждый своё, а спасли весь мир! Интересно, но эти страны никогда и не дружили. С большой неохотой признали СССР членом международного сообщества. Великобритания — 1924 год, США — 1933-й. Всякое бывало между ними, но общая беда — нацистская чума — заставила «подружиться». Появилась антигитлеровская коалиция: типичный пример «брака по расчёту». Но взвился флаг победы над Рейхстагом и повод для совместной жизни растворился в залпах праздничного салюта. Война слегка снизила градус вражды. А тут Идеология вылезла из окопов Второй мировой и пошла в бой против недавнего союзника. Мало того, кто с радостью, кто с ужасом обнаружили: Мир-то уже не тот, довоенный, и жить придётся по новым правилам. До 22 июня 1941 года Советский Союз строил социализм. «Архитекторы» — плохо образованные, но «прорабы» — хорошо организованные. И крушили старый фундамент: экономику, людей, религию, и возводили фундамент новый, из другого материала, куда для прочности добавляли кровь и слёзы. Нет, конечно, за повседневными внутренними заботами никто не забывал и внешние. «Малые» войны с соседями вспыхивали по разным причинам и умыслам: с Китаем на Китайско-Восточной железной дороге — 1929 год, с Японией на озере Хасан — 1938-й и у реки Халхин-Гол — 1939-й, с Финляндией — 1939‒1940-е. Добавим мирное «присоединение» прибалтийских республик и Бессарабии с Северной Буковиной в 1940-м, захват восточных областей Польши в 1939-м. Был ли Советский Союз единственным «воином» в те годы? Нет, конечно. По всему миру полыхал огонь «локальных» войн. Но 1 сентября 1939 года началась трагедия Второй мировой, а 22 июня 1941-го — Великая Отечественная.

Победа над фашизмом изменила статус Советского Союза в мире: из страны-изгоя западных демократий, стал серьёзным игроком, с мнением которого нужно считаться. Мощная, хорошо вооружённая, с крепким бойцовским характером и колоссальным опытом ведения войны Советская Армия напугала Запад. Все хорошо знали позицию Сталина о роли Советского Союза как базы свершения мировой социалистической революции. У «довоенного» Сталина реальных путей победы пролетариата в других странах и их полной советизации не было, но в 1945 году появились все предпосылки. Советский Союз, накачав военные мускулы, пошёл «на помощь» странам-соседям. Возникли, словно грибы после дождя, просоветские правительства в Польше, Венгрии, Чехословакии, Румынии, Югославии, Албании, Восточной Германии, ставшей позже ГДР.

Западные лидеры задумались — что же делать с Советским Союзом?

Принято считать, что «дружба» союзников антигитлеровской коалиции закончилась 5 марта 1946 года. В «знаменательный» для мира день бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль прочитал лекцию о международных проблемах в Вестминстерском колледже города Фултон (штат Миссури, США). Именно там впервые прозвучали два слова, которые политологи напрямую связали с началом «холодной войны» — «железный занавес».

В своих «Мемуарах» он писал: «Уничтожение военной мощи Германии повлекло за собой коренное изменение отношений между коммунистической Россией и западными демократиями. Они потеряли своего общего врага, война против которого была почти единственным звеном, связывавшим их союз. Отныне русский империализм и коммунистическая доктрина не видели и не ставили предела своему продвижению и стремлению к окончательному господству».

Эти строки появятся позже, но отношение к коммунистическим идеям Маркса-Энгельса-Ленина и попыткам их практической реализации в сталинском СССР сформировали стойкую неприязнь к «русскому империализму и коммунистической доктрине» задолго до написания мемуаров. Уинстон Черчилль, видевший до чего довела политика умиротворения Гитлера правительствами Европы в 1938 году — Мюнхенское соглашение — и бывший яростным противником потакания растущего аппетита Германии, опасался, что подобное может повториться с СССР.

Он не скрывал своей «любви» к коммунистам. В тяжёлый день для советского народа — 22 июня 1941 года — Черчилль, обращаясь к нации в связи с нападением Германии на СССР, не преминул подчеркнуть: за последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем он. И не откажется ни от одного своего слова, сказанного о нём. Но сэр Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль, внук 7-го герцога Мальборо, — искушённый политик. Прагматик, лишённый иллюзий. И он заявил: «Перед новой опасностью прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями отступает. Поэтому любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат помощь. Любой человек или государство, которые идут с Гитлером — враги».

Ещё шли бои Второй мировой, а Черчилль сделал вывод: Советский Союз станет смертельной угрозой свободному миру, чего допустить нельзя. Надо немедленно создать новый фронт против «ползущего советского империализма» и в Европе он должен уходить подальше на восток.

США и Англия принялись защищать Европу от нашествия «призрака коммунизма». Как могли и понимали: 4 апреля 1949 года США, Канада, Исландия, Франция, Бельгия, Великобритания, Нидерланды, Люксембург, Норвегия, Дания и Португалия создали военно-политический союз НАТО. Спустя шесть лет 14 мая 1955 года Советский Союз, возмутившись вступлением в союз ФРГ — 9 мая, в День Победы над фашизмом! — послал «ответку», создав собственный военно-политический союз стран Варшавского договора, куда записали названных «просоветских друзей», кроме обиженной на «старшего брата» Югославии.

Постепенно Советский Союз начал распространять коммунистические идеалы в Африке и Латинской Америке. Желающим стать союзником шла помощь деньгами, оружием, специалистами. Известная фраза из «Манифеста Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма» расширяла географию. Заключительные слова «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир» лишь добавляла «любви» к коммунистической идеологии приверженцам свободы слова, реальных выборов и рыночной экономики. Или знаменитое:

Я хату покинул,

Пошёл воевать,

Чтоб землю в Гренаде

Крестьянам отдать.

Ну что взять с поэта-романтика? А ведь соображает — чтобы что-то отдать, надо сперва отнять! И отнимет — для того и пошёл воевать. Отличная перспектива у владельцев частной собственности.

Похолодало в мире…