Восход

Алекс Эдельвайс, 2023

В далёком мире появился новый вид людей – очередная ступень эволюции, представители которой обладают сверхспособностями. Общество не принимает их, проводя над ними бесчеловечные эксперименты, и последние решают, что мир должен принадлежать им одним. Глава военной Организации, взявшейся воплотить эту цель в жизнь – сильнейший человек, страдающий, однако, от раздвоения личности; его вторая личность – обычный школьник. Удастся ли ему справиться с этим, и каким будет новый мир?

Führ ein Dasein zwischen Menschen,

Ausgesetzt, doch ganz allein.

Das dumme Fleisch zeigt mir die Grenzen,

Mein Hirn den Weg, mich zu befreien.

Zurückgeworfen auf mich selbst,

In Gedanken ganz allein,

Bleibt mir nichts und doch genug,

Kein Teil dieser Welt zu sein. ¹

Ewigheim „Zwischen Menschen“

Часть 1. Через тернии к звёздам

Глава 1. Чужой среди своих, свой среди чужих

Гладкие стены бункера отливали голубоватым — всё из-за подсветки, должной имитировать дневной свет. Сыроватый воздух прекрасно пропускал через себя малейший звук, распространяя его на большие расстояния. Сейчас в этих подземных убежищах и складах, сохранившихся ещё со времён Третьей Межпланетной, царила пустота.

Однако так только казалось на первый взгляд. Вскоре из глубины коридора резко ударил лязг захлопнувшейся двери, а затем послышались стремительно приближающиеся, будто вбивающие гвозди в пол, шаги.

Вот уже от металлических стен стали отражаться голоса. Один из них был отчаянный, второй — железно-раздражённый, с оттенком вечного презрения.

— Да кем Вы вообще себя возомнили?! — в полнейшем исступлении и забытьи вскричал один из голосов. — Вы тут не один, и не имеете права игнорировать разумные доводы других!!!

После этих слов голоса на время затихли, остались лишь шаги; из-за поворота вышло несколько человек. Тот, что шёл впереди, был одет в чёрную накидку. Из-за подсветки его бледное лицо казалось голубоватым, а серые глаза поблёскивали металлом. Чуть позади него, справа, стараясь находиться на одном уровне, почти что бежал другой человек — мало чем примечательный, слегка взъерошенный. По левую сторону шагал высокий человек с длинными рыжевато-золотистыми волосами, собранными в хвост; в свете ламп его лицо казалось каким-то зеленоватым. Сзади шло ещё несколько.

Как только прозвучала последняя реплика, предводитель «процессии» остановился. Уставившись перед собой и даже не смотря на того, кто это прокричал — а был это неприметный человек справа — он произнёс:

— Кем я себя возомнил? Для тебя сейчас более актуален вопрос, кем ты себя возомнил.

Повисла какая-то зловещая тишина. В безэмоционально сказанных словах чувствовалось раздражение, граничащее с яростью.

Внезапно произнёсший их обернулся.

— Каэл, отойди.

Рыжий человек молча отступил к стене. Даже в полумраке его зрачки сузились до неузнаваемости, а пальцы не переставали издавать нервный хруст.

— Боюсь, наши представления о разумности несколько рознятся, — сказал затем человек в чёрном.

Не прошло и секунды, как стены бункера зазвенели внезапным криком, переходящим в хрип. Ничем не примечательный человек, шедший справа и бросивший столь неосторожное высказывание, теперь стал самым примечательным из всех — его тело внезапно приняло форму мешка, повалившись на пол; целым оставался только позвоночник и, соответственно, шея. Он не переставал кричать; его полопавшиеся капилляры на глазах почти что окрашивали белки в красный.

Полежав так какое-то время, он наконец затих — окончание его страданий ознаменовал лёгкий хруст в шее.

— Отвратительно… И откуда только такой взялся.

— Гил, Вы ведь могли просто поставить его на место, — сказал Каэл, когда они с человеком в чёрном остались наедине.

Гил посмотрел на него непонимающим взглядом.

— У таких, как он, нет места, — сказал он затем. — Особенно в Организации.

— Я просто хотел добавить, что Ваша жестокость всё чаще отпугивает людей.

— Мне нет до этого дела. Я не требую никакого особого отношения; лишь бы беспрекословно подчинялись. А это мне, в силу моих способностей, и без того обеспечено. Этот же случай вообще особенный.

— Почему же? Разве это была не простая спесь?

— Нет. У этого человека напрочь отсутствовало чувство иерархии — я это не впервые за ним замечаю. Я уже не раз подчёркивал важность иерархии на первых порах, не говоря уж о нашем нынешнем состоянии борьбы. Если человек выше тебя, ты это кожей должен чувствовать. Можно сказать, я не только устранил назойливую проблему, но и избавил его от последующих метаний.

Выждав небольшую паузу, он добавил:

— А ты задаёшь в последнее время слишком много ненужных вопросов.

— Я не хочу Вас раздражать. Просто порой мне бывает важно разобраться.

— Каэл. Мой принцип ты знаешь — в этой жизни я делаю либо то, что хочу, либо то, что считаю своим долгом. Частенько это совпадает. Полагаю, с твоими-то мозгами этого достаточно, чтобы разобраться.

***

Рэйт проснулся совершенно разбитым. И хотя мягкий свет будильника наряду с ненавязчивыми звуками действовали на психику как можно более успокаивающе, внутреннее состояние было полностью поломанным. Пробормотав, как обычно, сожаления о том, что он до сих пор не умер, Рэйт глубоко вздохнул и заставил себя стащить своё тело с кровати.

Он не помнил, когда последний раз ощущал присутствие. Своё присутствие в этом мире. Иными словами, когда у него последний раз было чувство осознанности. Эта шестерёнка уже давно вертелась по инерции; правда, чего инерция обеспечить уж точно не могла, так это социального прогресса. Будучи восемнадцатилетним молодым человеком, Рэйт всё ещё учился в 10 классе общеобразовательной школы номер 666.

Вот опять он тащится туда же. Ну ничего, дни проходят быстро, если на уроках читать, смотреть анимацию или рисовать. Если, конечно, тебя не посадят за первую парту, где назойливые одноклассники пялятся своими злющими всевидящими глазами, постоянно выискивающими повод для насмешек и издевательств. К последнему Рэйт, хоть и имел огромный стаж за спиной, привыкнуть никак не мог.

Вот он подошёл к контрольно-пропускному пункту. Теперь надо широко открыть глаз — несмотря на то, что из-за вечного недосыпания они превращались в щёлочки с утра — для сканирования радужки. Это всегда было трудной задачей.

Стоял он так несколько минут, пока не понял, что результата никакого нет. В недоумении Рэйт набрал код экстренных вызовов — если сегодня он снова не придёт, его точно вызовут к директору, и мать будет орать куда больше обычного… Робот-охранник проговорил вежливым женским голосом: «Объявлена чрезвычайная ситуация ввиду повышенной террористической опасности. Если Вы учащийся, пожалуйста, оставайтесь дома».

«Террористической опасности?.. Вот те на…»

Мгновенно Рэйт обрадовался, что учёбы в ближайшее время не будет. Чуть ли не вприпрыжку он понёсся домой. «Возьму рисунок, уйду далеко-далеко в парк, там никого не будет…»

«Или, может, по подземке погулять? Авось наткнусь на теракт… Хотя, нет. Если мне ещё и руки-ноги поотрывает, а жить при этом буду, то совсем уж плохо станет».

Стоило Рэйту переступить порог дома, как на него накинулась мать. К этой её импульсивности он не мог привыкнуть точно так же, как к издёвкам одноклассников. Несколько секунд она стояла, намертво в него вцепившись; затем резко отшатнулась — лицо приобрело гневное выражение, и на нём появилась такая ухмылка, на которую Рэйт уже чуть ли не физически реагировал — по позвоночнику прошёлся леденящий холод. Как правило, это не предвещало ничего хорошего.

— Ты нарочно нервы мне треплешь, да? Хочешь, чтоб я поскорее сдохла? Спишь и видишь, как бы надо мной поиздеваться! Какого чёрта?!

— В-в чём дело? Я же в школу пошёл…

— Придурок, будто не знаешь, что закрыты они из-за террористов! Сдохнуть хочешь, а? Знаешь, это вообще-то больно — превращаться в кровавое месиво, когда кости ломаются и кожа обгорает и слезает, и вместо твоей рожи остаётся обугленный череп!

«Зачем, зачем она мне это говорит…»

На слове «череп» она внезапно схватила его за волосы, а затем дала резкую пощёчину, так, что слёзы брызнули из глаз.

Он попытался открыть дверь в подъезд, но не тут-то было.

— Ку-уда? Опять от матери убегаешь? Кому ты там сдался?!

— Мне домашку делать надо… — тихо проговорил он.

Иногда этот приём срабатывал.

— Идиот… Просто идиот. Даже не слышит, что ему говорят.

«Неужели не сработало…»

— Иди, делай.

Мысленно поблагодарив всех богов, Рэйт проскользнул в комнату. Сидя за столом и сосредоточенно глядя в экран, он слушал, как мать, собираясь на работу, бормотала, что лучше бы у неё родилась девочка, у которой явно было бы больше мозгов, чем у этой бездушной машины.

Когда она наконец ушла, он вздохнул с облегчением. В предвкушении полного смысла дня он достал рисунок.

— Слушай, а что ты думаешь насчёт этой новой угрозы?

Две девчонки-школьницы весело шагали по улице с мороженым в руках; атмосфера прогуливания бодрила, приятно бегая по позвоночнику.

— Блин, Лара. Заколебали вы все уже. Ну угроза и угроза — сколько их уже было и сколько ещё будет? Когда они уже до нашей нудилки доберутся…

Обе засмеялись.

— Но ведь говорят, что эти какие-то особенные. Типа и правда новый вид людей. Да не смотри на меня так! Я помню, что нам говорили, что это какие-то религиозные фанатики. Но, блин, после этого репортажа очевидца из Третьей Зоны, как-то, знаешь…

— Он что, не сдох?

— Не знаю, но он успел рассказать то, что видел. Их слова о том, что они сверхлюди, не совсем беспочвенны.

— Я тоже хочу такую траву, — фыркнула другая девочка. — Говорят, в Третьей Зоне её много…

— Да блин. Ладно, проехали…

— По мне так, — она лизнула мороженое, — простые идиоты. Второе пришествие этого, как его… короче, я прогуляла историю в этот день, но ты умная, ты поняла.

Собеседница Лары частенько прогуливала, и очень зря. Потому, что если бы она пошла в школу сегодня, то узнала бы, что объявлено чрезвычайное положение и что из дома выходить категорически не рекомендуется.

И не случилось бы того, что произошло затем, а именно: земля под девочками обвалилась, и они вперемешку с глыбами плитки и бетона провалились в подземку, во время полёта перемалываемые обломками.

Метро в этом месте находилось очень близко к поверхности.

— Послушайте очень внимательно. Я сейчас скажу вам то, с чем теперь напрямую, к сожалению, связано ваше будущее.

Дети и без того сидели тихо. Занятия в школах возобновились — теракты переместились в другие районы, к тому же их зачинщики охотно шли на переговоры, выдвигая свои требования.

Говорящий немного помешкал, раздумывая, с чего бы начать.

— Думаю, — начал наконец он, — что для вас сейчас самое главное — это личная безопасность: ваша и вашей семьи.

Из некоторых уголков большого овального зала послышались едва сдерживаемые всхлипывания.

— Так вот, — продолжил человек; у него почему-то начала подрагивать часть лица. — Терактов в нашем городе в ближайшее время не предвидится. Если вы увидите человека из Организации на улице — что-либо делать бесполезно: защитить вы себя никак не сможете, даже если будете полностью вооружены.

Стоящая неподалёку директор кашлянула.

«Ах да, это же школьники… Давай, соберись. Мэр города, а ведёшь себя, как тряпка».

— Но по улицам они, как правило, не ходят, — прибавил он; лицо растянула наитупейшая за всё время выступлений перед публикой улыбка.

Он в отчаянии поперебирал пальцами. Прошёлся взад-вперёд. Некогда, совсем некогда было готовить речь сразу после смерти жены.

Затем он остановился, резко обратил взгляд на зал и выпалил:

— Короче говоря. Это Четвёртая Мировая. Понимаете? Война!

По залу, казалось, прошла волна ужаса.

— Однако после войны хотя бы остаются живые. Вы ведь все учили про Третью Межпланетную, да? Ну и про Вторую, про Первую…

Отличники явно не ожидали, в связи с чем им придётся вспомнить всё, что они вызубрили.

— А тут… — мэр внезапно начал широко улыбаться, — живых людей не останется. Потому что у Организации есть только временные условия. Нет, это не Четвёртая Мировая война, нет… Это Первый Мировой… геноцид.

Это потом уже, после того, как истерящего мэра вывели из зала, детям объяснили ситуацию более доходчиво. Насчёт геноцида он, конечно, слегка загнул. Организация, уже стёршая с лица планеты Третью Зону вместе с её жителями — этот район был самым отсталым — всё же не собиралась уничтожать всех. Людей, состоящих в ней, было крайне мало; на первых порах построения нового государства им нужны были люди с мозгами. Теракты же были средством воздействия на правительство: руководящие должности им тоже были нужны.

Рэйт теперь ходил как на иголках. Он слишком привык не принимать участия в реальной жизни, а тут ему на голову обрушилось нечто невероятное.

Они с лёгкостью перебили армию Первой Зоны, когда те в экономических интересах послали подмогу Третьей. Первой Зоны! Той самой, которая стала ключевой в победе в Третьей Межпланетной, той, которая для многих — земля обетованная. В битве между высокотехнологичным оружием и тем, что дано этим людям от природы, победило второе. Последние обрушились, словно стихийное бедствие, которое можно предсказать, но невозможно предотвратить.

Рэйт сам не знал, почему его так завораживает этот факт. Вообще-то, он считал вполне логичным то, что люди более высокого порядка должны вытеснить низших. Жаль только… что низшим в данной ситуации будет и он сам.

Организация представляла для него интерес и по другой причине. На протяжении всей жизни он чувствовал некую иерархию, пронизывающую общество. И базируется она не на социальном положении и даже не всегда на заслугах и уровне интеллекта — хотя последнее, он чувствовал, частенько присуще людям высшего порядка. Однако есть ещё что-то — оно даётся от рождения; за одну жизнь это не достигается и это не отнимешь — но оно сразу чувствуется подобными. Что-то вроде более развитой духовной организации, наличия безоговорочного стремления к высокому — как и высоких стремлений — пусть порой подсознательных или заглушаемых. Естественно, что такие люди более самодостаточны; они часто используют общество как инструмент или как театральный помост для спектакля собственной жизни. Однако это не значит, что им не нужна поддержка; ровно так же это не значит, что высокие стремления всегда идут по горизонтальной шкале в сторону плюса.

И теперь Рэйту было интересно, обладают ли люди из Организации этими качествами. Если да, и при том имеют такие выдающиеся способности — что ж, прощайте, людишки. Уступите место тем, кто выше.

— Мрази, пусть катятся отсюда! Чем они лучше меня?

— Да хватит, хватит уже об этом говорить, хватит!.. — послышался плач девушки в ответ на резкое высказывание одноклассника.

— Да кто они такие?! Не для того мой отец воевал в Третьей Межпланетной, чтобы потом пришли какие-то проходимцы! — не унимался он.

Девушка уже плакала в голос; к ней подбежала подруга, принявшись успокаивать.

Небольшая группа молодых людей яростно обсуждала действия Организации; этот, кричащий, видимо, был инициатором.

— Эй, придурок, а ты чего молчишь?

Вопрос был обращён к Рэйту, который, как обычно, забился в угол класса за последнюю парту.

«Ну какого, какого чёрта ему от меня надо».

— О-о-оу, да вы посмотрите, какой взгляд! — парень подошёл к Рэйту. — Да он сам на террориста похож, не правда?

Обрадовавшись новой затее, люди подходили один за другим.

— Смотрит всё время вот так, — он посмотрел исподлобья.

— А может, он шпион, а? — предположил кто-то.

— Ага, и всех нас убьёт.

— Почему же я до сих пор вас не убил? — не удержался Рэйт; по правде говоря, он и сам удивлялся этому факту.

— Слушай, а давай поможем ему раскрыть способности, а? Ну, как в фильмах.

Все с энтузиазмом подхватили идею. Жалкое это было зрелище: они и обычно-то относились к тихому скрытному Рэйту крайне враждебно, а сейчас, объединённые общей бедой, обрушились на него с двойной яростью. Будто он сам был не человек. Будто и его не ждала та же участь, что и всех.

Одна из девушек подошла и дала Рэйту по уху. Было больно; он вздрогнул и с ненавистью на неё воззрился.

— Что тебе от меня надо?

Впрочем, он остался без ответа. Её схватил за руку тот парень-инициатор дискуссии.

— Ну, ну, спокойно. Не в классе же, — его лицо исказила мерзкая ухмылка.

Раздражение на лице девушки сменилось понимающей улыбкой.

У Рэйта по спине прошёл холодок. Может, уйти с уроков раньше?.. Нет, они всё равно не откажутся от своей задумки; это их только раззадорит. Устроят ещё на него охоту…

Вслед за холодком его захлестнула ярость. «Да кто они такие. Кем они себя возомнили в сравнении со мной. Я не только не ниже их; я выше. Если они ставят свой социальный статус превыше моих внутренних качеств и творческих способностей, они просто ничтожества».

Рэйт вздохнул. Он уже знал, чем это кончится.

Когда он вышел из школы, на заднем дворе его уже поджидала группа людей. Он не спеша направился к ним, изо всех сил стараясь ровно дышать.

Без всяких предисловий, к нему подбежала та самая девушка, намереваясь дать под дых. Однако он успел уклониться, изо всех сил толкнув её в толпу. В это время откуда ни возьмись за спиной у него появился парень; он ударил Рэйта по затылку и толкнул ногой в спину, так, что у того хрустнул позвоночник, прогнувшись.

— Ты на кого руку поднял, дерьма кусок? — спросил парень, пока тот, потеряв равновесие, падал на землю.

— Смотрите-ка, какой агрессивный. Ещё и дерётся. Тебя не учили, как себя в цивилизованном обществе вести? — спросил тот, кто это всё затеял, и пнул ногой лежащего Рэйта.

Лишь чудом он успел свернуться до пинка, так, что тот пришёлся ему по спине. Попади он по рёбрам…

Однако сдаваться Рэйт пока не собирался; тем более что злость настолько захлёстывала его, что ему хотелось поскорее её выместить. Стоило обидчику отвести ногу назад, как лежащий, не дожидаясь следующих ударов и из-за прилива адреналина не обращающий внимания на боль, стремительно откатился в сторону, изо всех сил оттолкнувшись от земли руками и ногами. Затем так же резко он вскочил на ноги — не прошло и секунды; в прыжке он развернулся назад, чтобы предотвратить новый возможный удар.

Однако его враги смотрели насмешливо.

— Чего, уже сбежать собрался?

Рэйт отрицательно помотал головой. Он уже давно заметил большую толстую палку, валявшуюся неподалёку от дерева, рядом с которым он теперь стоял. Это была, видимо, сломанная ураганным ветром ветка; она была совсем свежая и достаточно толстая в обхвате.

Он стал пятиться к дереву. Главарь группы зло захихикал и быстрым шагом пошёл к нему. Рэйт скакнул к ветке, схватил её и уставился обидчику в глаза.

— П-ф-ф, ну что за уродец. Так нечестно, — сказал тот. — С тобой люди поговорить хотят, а ты за палки хватаешься, человек первобытный… — он прыснул.

— Да его в зоопарке держать надо! — со злой ухмылкой воскликнула неугомонная девушка.

Лицо Рэйта оставалось каменным.

— Нормальные люди так переговоры не ведут, — сказал он. — Так что, полагаю, я имею право взять палку, имея дело с погаными собаками.

— Да ты как, ублюдок, со мной разговариваешь?!

Зачинщик теперь разрывался между двумя опциями. С одной стороны, ему очень хотелось разодрать Рэйту глотку. С другой же — он понимал, что палка — вещь нешуточная.

— Я смотрю, вы задумались? — усмехнулся Рэйт, покручивая палку в руках. — Что, страшно стало?

Он сам не знал, куда его несёт. Но слова и действия врагов эхом отдавались в голове; он должен, он обязан был ответить. Иначе это ещё долго будет мучить его.

Это было последней каплей. Не желая казаться трусом в глазах товарищей, ещё и подзадориваемый девушкой — «Давай, задай ему жару», — главарь стал не спеша приближаться к Рэйту. В конце концов, этот слабый ублюдок не сможет ничего сделать ему, безоговорочному лидеру.

Подойдя совсем близко, он резко сорвался с места, намереваясь вырвать палку из рук противника. Однако он напрасно надеялся взять неожиданностью: Рэйт давно уже предвидел такой поворот. Поэтому последний попросту отпрыгнул в сторону, а затем со всей силы ударил палкой по ногам соперника.

Того, что произошло дальше, он не ожидал. Палка переломилась надвое; внезапный визг парня был слышен, наверное, и за пределами школьного двора. Он валялся на земле и не переставал орать.

Из-за этих пронзающих голову звуков Рэйт даже не смог почувствовать триумф. Внезапно его охватил страх: если там что-то серьёзное — а судя по всему, трещина или даже перелом точно есть — его исключат. И посадят. Хотя он даже не виноват. Но кому это объяснишь…

«Ну почему. Почему я вечно во что-то влипаю». Он стоял и не знал, что делать — лицо начинало гореть. Остальные тоже растерялись; затем один из группы подбежал к лежащему.

— Что, что с тобой?!

— Скорую вызывай, идиот… — сдавленно прошипел тот.

Этот случай обошёлся матери Рэйта штрафом. Было долгое разбирательство; разумеется, Рэйта признали зачинщиком — одноклассники постарались описать злостное нападение во всех красках. Спасла его от колонии только справка от психиатра.

Тот день он запомнил на всю жизнь. Поначалу он и вовсе не хотел приходить домой — это было приговором. Однако затем он вспомнил, что у него остался незаконченный рисунок, который явно стоил завершения. Да и где он будет жить; и даже умереть он не может…

Узнав о произошедшем, мать орала. Да ещё как орала. Что Рэйт — агрессивное животное, бандитская рожа; хочет её смерти, позорит её, лучше б не рождался и всё в этом духе. Но больше всего её, конечно же, задело то, что из-за этого штрафа она не сможет поехать в отпуск. Это было непростительно: она оттаскала Рэйта за волосы, била его по лицу. А потом он невольно вскрикнул, когда она задела спину. Потребовав задрать рубашку и увидев ужасный синяк, она мгновенно изменила лицо. Из её глаз чуть ли не брызнули слёзы; она завыла, причитая: «Бедный мой сын», — и всё в этом духе. Рэйт только нервно сглотнул и с ужасом ожидал, что будет дальше. Она выбежала, вернулась с мазью. В следующую секунду она уже втирала мазь Рэйту в спину, то всхлипывая, то вновь проклиная его; во время ругательств она давила очень сильно, и он еле-еле сдерживался, чтобы не вскрикнуть опять.

Не суждено было Рэйту в ту ночь уснуть. Его захлёстывал целый поток чувств; внутри будто образовался пустой канал, по которому свистящим пронизывающим ветром гуляло безнадёжное отчаяние. Он не понимал, зачем это всё надо.

Не в силах больше терпеть, он встал. Оделся и вылез в окно — благо, жили они на первом этаже. Вывез из гаража что-то вроде мотоцикла — только был он бесшумным и передвигался, не касаясь земли. Он доехал до небольшого парка рядом с их домом, приложил палец к идентификатору — все официально зарегистрированные граждане вне зависимости от времени суток имели туда доступ; оставил средство передвижения и вошёл.

Пройдя немного, он оказался в небольшом лесу. Ветер шелестел кронами деревьев; вокруг тишина, а небо, на фоне которого изредка пролетали опадающие листья, казалось красным.

Тут уже Рэйт не сдержался. Упав на влажную осеннюю траву, он зарыдал в голос.

«Как же я хочу, чтоб они все сдохли!!! Все, все, все!!! Все!.. — он кричал в мокрые листья, колотя руками по земле. — Сдохли…»

«Хотя… — тут его слёзы внезапно высохли. — Они ведь и так сдохнут». Он вспомнил об Организации и неожиданно для себя засмеялся. Затем он сел, задрал голову кверху и прокричал: «Убейте их всех!!! И меня, меня тоже убейте!!!»

У Рэйта стало невероятно тепло на душе. По телу распространился такой умиротворяющий покой, что он склонил голову, сложил руки на груди и сидел так, впитывая эту невесть откуда появившуюся благодать.

Так он и сидел, пока от сосредоточенной медитации его не отвлёк шорох шагов сзади.

Глава 2. Счастье не только в деньгах

Рэйт внезапно почувствовал, как спину обожгло. Он застыл на месте; жар стремительно заливал лицо, а по раскалившейся спине бегали цепкие ледяные мурашки.

Больше всего его пугало именно то, что кто-то слышал, как он кричал. Первым порывом было убежать; но внезапно стало страшно — ему казалось, что этот кто-то будет преследовать его; а из-за ломающихся веток и шуршания листьев он не услышит, насколько близко находится преследователь. Да и вообще, его мозг сейчас просто не вынес бы шума. Поэтому он не нашёл ничего лучше, как подняться и обернуться на шорох.

В этот момент из-за облаков вышла луна — полная, яркая, как фонарь. Её свет упал в том числе и на незнакомца. Увидев его, Рэйт вздохнул с облегчением. Это был не охранник и не полицейский, а просто молодой человек лет двадцати с лишним. Наверное, он тоже прогуливался. А может, он тоже любит приходить именно в это место. «Может, я ему помешал?..»

Рэйт повернулся и собрался уйти.

— Постойте, я хотел…

Голос незнакомца так внезапно разрезал тишину, что Рэйт вздрогнул и остановился. Он посмотрел молодому человеку в лицо, раздумывая, что же тому надо. Длинные рыжевато-золотистые волосы пришедшего отливали в лунном свете серебром, а в водянисто-зелёных глазах стоял металлический блеск. Они были большими, печальными и какими-то немного наивными; в целом человек походил на какое-то внезапно спустившееся откуда-то с луны… божество?..

У Рэйта перехватило дыхание.

— Вы кто? Вы один из них, да?!

Рэйт сам не знал, что несёт. В мозге появилось какое-то болезненное возбуждение; стоило ему вспомнить об Организации, как появился этот лунный человек.

Позже Рэйт вспоминал это со стыдом. Вероятно, он очень озадачил пришедшего; его фантазия часто играла с ним злые шутки…

А сейчас он смотрел незнакомцу в глаза; тот, в свою очередь, всматривался в него. Постояв так немного, человек произнёс:

— Извините за беспокойство.

После этого он просто развернулся и пошёл обратно.

У Рэйта внутри что-то упало. Он-то ожидал чего-то…

Хотел было окликнуть, но одёрнул себя. Какой смысл. Это был просто прохожий. Конечно, он удивился, увидев его здесь.

Но эти глаза Рэйт запомнил надолго; а с утра долго не мог разобраться, приснилось ему это всё или нет.

***

— Да что они, идиоты, что ли?!.. — Гил ходил взад-вперёд по помещению. — Чего они ожидают от этих переговоров?! Что мы заключим с ними какую-то сделку?

Он говорил о Первой Зоне. Вторая уже сдалась — после того, как население сократилось вдвое. Первая же, видя это всё — помощь посылать у них уже желание отпало — не торопилась давать окончательный ответ. Хотя всё, что от них требовалось — это добровольно сдать правительство.

— Помнится, не так давно на международной конференции они вещали о том, что их священный долг — устранить новую угрозу человечеству. Потом они всерьёз собрались объединить весь мир в борьбе с общим врагом. А теперь они заключают с нами какие-то договоры?.. Они что, считают себя ровней нам?

Каэл зевнул и сказал:

— Мне никогда не нравилась Первая Зона… Да и их действия — они не удивительны; придётся повозиться.

— Я просто не хочу бессмысленно терять людей. Нас и так мало, а в Третьей Зоне случайно погибло аж несколько человек…

Тут Каэл округлил глаза; он бы поперхнулся, если б было, чем.

— Я имею в виду, нужных людей, — добавил Гил, уловив эмоции Каэла.

«И всё-таки чувства собственности ему не занимать…» — подумал последний.

Тут дверь открылась, и в помещение вошла девушка — примерно одного возраста с Каэлом. Её волнистые волосы холодно-пшеничного цвета, достающие до плеч, и большие карие глаза создавали некое сходство с золотистым ретривером. В руках у неё был стакан — очевидно, с кофе.

— А, Вы заняты? — спросила она, увидев Каэла.

— Да нет, пока просто выражаю свои эмоции, — ответил Гил; на его лице появилась тёплая полуулыбка.

— Вы ведь о Первой Зоне говорили, да?

— Помню, что ты оттуда.

— И я очень рада, что это место наконец перестанет существовать.

— Мне нравится этот настрой!

— Однако одного настроя мало, — хмуро отрезал внезапно вклинившийся Каэл. — Мы собираемся проводить с ними переговоры, или обойдутся без прелюдий?

— Каэл, а что ты такой нервный в последнее время? — хитро спросил Гил.

— Как заместитель, я бы предпочёл говорить с начальством без лишних ушей.

— Когда везде видишь предателей, недолго и самому заразиться, — сказала девушка, сверкнув глазами. — Всё, ухожу, ухожу, — она картинно подняла руки и вышла; кофе остался на столе.

Каэл ощутил тихую ярость. Воистину, только она могла позволять себе подобные выходки; любого другого уже бы поставили на место весьма неделикатным образом.

Подождав, пока шаги затихли, Каэл посмотрел Гилу в глаза и быстро произнёс:

— Вы подумали над тем, о чём я говорил три с половиной ночи назад здесь в два часа?

— Что-то не припоминаю, — зевнул Гил. — С минутами и секундами можно?

Каэл закатил глаза. Он едва удержался, чтобы не передёрнуться и не издать раздражённый звук.

— Я так понимаю, возвращаться к этой теме Вы не собираетесь.

— Всё ты правильно понимаешь. То, что Эстер (так звали недавно вышедшую девушку) депортировали из Первой Зоны за взлом, не означает, что она обязательно шпион. Да и смысл ей?

— А как Вы тогда объясняете то, что почти сразу после её вступления в Организацию Первая Зона провела международную конференцию, хотя тогда ещё даже Третья оставалась целой? Надо им обращать внимание на каких-то там «террористов» из Второй Зоны, в обычное время они бы и пальцем не шевельнули!

— Каэл, ты забываешь о том, что до этого Вторая Зона отказала Первой в заключении сделки. Ну по поводу ресурсов нейтральной стороны на севере. Не желая скандала и прознав о нашем зарождающемся движении, Первая Зона уцепилась за возможность извлечь выгоду: узнай весь мир о «террористах» из Второй Зоны, последней просто пришлось бы бросить прежде всего собственные силы на борьбу с ними. А что у нас с бюджетом ещё со времён Третьей Межпланетной? Правильно, всё плохо. А где у нас сосредоточение мировых денег? Правильно, в Первой Зоне. Вот так и замкнулся бы круг; а Первая Зона получила бы ещё и репутацию борца с врагами человечества.

— Мне не была известна информация о намерениях Первой Зоны, — тихо сказал Каэл.

— Она и не могла быть тебе известна, — улыбнулся Гил. — Как только Эстер вступила в Организацию, я очень, очень тщательно её проверял. И если она тебе так неприятна потому, что может откопать любую информацию откуда угодно — что ж, Каэл, даже не представляю, что ты там со своим самомнением замышляешь.

На слове «самомнение» из уст Гила тот чуть не выпал в осадок.

— Ладно, я понял.

Некоторое время висело молчание.

— А что касается твоего вопроса по поводу переговоров, — сказал затем Гил, отхлебнув кофе, — почему бы и не сходить. Когда мне ещё представится такая возможность…

***

Мать Рэйта вернулась домой, не произнеся ни звука. В её присутствии тишина, можно сказать, заполняла собой помещение, проникая во все щели — настолько в этом случае она была необычна.

Убрав рисунок и уставившись вместо него в экран, Рэйт ждал. Он заранее прикидывал, как можно будет в случае чего быстро покинуть квартиру — прежде всего через окно.

— Поздравляю, собака. Доигрался.

У Рэйта по спине прошёл дикий холод. Прям так сразу, без предисловий. В спасительное окно приглашающе подул ветерок…

Он сидел не шелохнувшись, боясь вдохнуть.

Она быстро подошла и встала за ним. Вся спина Рэйта покрылась мурашками; ему очень хотелось вскочить, но это могло повлечь за собой агрессию.

— С-совсем мне нервы вытрепал… — сказала она сквозь зубы. — Зарплату мне из-за тебя понизили, сволочь!!!

После этих слов она резко схватила его за волосы, задрав голову.

Рэйт даже не успел как следует подумать, как этот факт может быть связан с ним. Впрочем, даже если бы он и подумал, то ни к какому выводу бы не пришёл. В общем-то, ничего нового под солнцем…

— Конечно, как тут будешь спокойной, когда у тебя такой ублюдок дома: не знаешь, что в следующий момент сделает — людей убивать пойдёт или в окно кинется!

«Ну хоть насчёт последнего правда».

— «Как Вы со мной разговариваете, как Вы со мной разговариваете!..» — это она, видимо, цитировала начальника. — Сам бы попробовал жить с такой скотиной!..

На последнем слове она со всей силы хлопнула рукой по столу.

У Рэйта была привычка попивать чаёк во время рисования или чтения, да, впрочем, чего угодно. Вот и сейчас на столе стояла чашка свежезаваренного, ещё дымящегося чая, распространяя вокруг себя приятный травяной аромат.

И всё бы хорошо, если б рука матери не потянулась к этой чашке. Тут уж реакция Рэйта сработала на ура — он вскочил с места, инстинктивно при этом проговорив «н-не надо». Он случайно толкнул стоящую сзади — часть напитка пролилась, и, судя по раздавшемуся тут же пронзительному звуку, ей на руку. Будучи в процессе молниеносного броска по направлению к окну, Рэйт услышал оглушительный для него в этот момент лязг чашки об пол, сопровождаемый выгавкиванием ругательств на довольно высоких тонах.

В этот момент ему стало до боли ясно, что если он моментально не покинет помещение, то будет очень, очень плохо. А до боли потому, что часть расплескавшегося чая попала ему на оголившуюся щиколотку. Не желая получить остатки в лицо, он схватился за ручку окна; ощущение было похоже на сон, в котором преследователь загоняет тебя в комнату с единственным выходом — тем же самым окном, и ты лихорадочно открываешь его и выпрыгиваешь как можно быстрее — неважно, с какой высоты — потому что бегущего за тобой уже чувствуешь спиной. Под жуткие проклятия Рэйт буквально свалился вниз, тут же вскочив на ноги и отбежав на безопасное расстояние.

Он понимал, что она разозлилась до жути и не оставит это просто так. Первым его порывом было бежать, как можно дальше и быстрее. Но вовремя сработала смекалка: долго он так не протянет, а ей ничего не стоит за ним погнаться. Лучшим выходом из данной ситуации было бы достать из гаража подобие мотоцикла; к тому же там в бардачке (как иногда спасает забывчивость!) лежит его гражданская карточка, так что в случае чего его никуда не заберут и не примут за угонщика.

И снова пришлось действовать мгновенно. Пока Рэйт со всех ног огибал дом — и опять, как во сне, казалось, что бег вечно что-то норовит замедлить — его мозг прикидывал, сколько времени понадобится матери, чтобы выйти. Мало, ничтожно мало; задержать её могли только закрытие окна и двери — если она, конечно, не пренебрежёт этим.

Секунда, в течение которой идентификатор сканировал радужку Рэйта, тянулась мучительно долго. Быстро вывезя аппарат, он даже не стал захлопывать дверь.

И правильно сделал. Потому что из подъезда выбежала мать.

— А-а, вот ты где, скотина!!!

И снова побег стал первым импульсом. Однако он моментально взял себя в руки; на то, чтобы завести средство передвижения, обычно требовались секунды.

«Три…»

Он запрыгнул на мотоцикл; мать стремительно приближалась.

«Два…»

Всё ближе и ближе; лицо Рэйта было таким каменным, будто её и вовсе не было.

«Один…»

— Только попробуй свалить!!!

«Ноль».

Их отделяло несколько сантиметров, когда Рэйт рванул с места; её пальцы скользнули по поле его расстёгнутой толстовки.

— Домой можешь даже не возвращаться, сволочь, падла, собака… — дальше пошли стремительно отдаляющиеся ругательства.

Он поблагодарил богов за то, что по пути ему никто не встретился — он вылетел из двора на довольно большой скорости: лишь быстрая реакция и воля случая позволили вписаться в поворот.

Теперь — на дорогу, и дальше, как можно дальше от дома. Он не знал, куда. Знакомых у него не было.

Оставшийся день он бесцельно прокатался по городу. Хорошо ещё, была ранняя осень, и потому он не очень замёрз. Однако ночи уже были холодными.

Остановившись в совершенно незнакомом месте — кажется, это была окраина города — он сел на остановке. Вокруг никого не было — уже хорошо; но вечерний холод начинал пробирать до костей, вызывая дрожь.

Посильнее запахнув кофту, он съёжился. Напомнил о себе ожог на ноге. Удивительно; это было совсем немного чая, а уже такой след. Совсем немного…

А в древности людей варили заживо. Медленно опускали в котёл, начиная с ног. И эта боль была в миллионы, нет, миллиарды раз сильнее. Мрази. Рэйт ненавидел людей. Они пользовались болевыми рефлексами себе подобных; зная о хрупкости человеческого тела, они подвергали его нечеловеческим извращениям. До такого попросту невозможно додуматься живому существу, находящемуся в сознании.

Одним из сильнейших страхов Рэйта было умереть мучительной смертью. Он не выносил боли, он боялся боли, боль для него была воплощением физического мира и наоборот. Он не хотел жить в этом мире, в котором всем — и людям, и животным — нужно было вечно причинять друг другу бессмысленную боль; но он был вынужден.

А в Третьей Зоне ведь до сих пор существуют дикие обычаи и пытки. Хотя, погодите… Третьей Зоны же больше нет.

Лицо Рэйта озарила улыбка.

«Третьей Зоны больше нет. В мире стало на большую часть меньше страданий».

«Спасибо вам… Кто бы мог подумать, что больше всего мировой ситуацией будут обеспокоены те, в чьих интересах уничтожение человечества».

Будто гора с плеч упала. Ни с кого больше не будут снимать кожу или забрасывать камнями. Никого не будут унижать за врождённые дефекты. Не будет жестоких, не имеющих смысла человеческих жертвоприношений. Все сдохли и больше не вернутся.

Рэйту внезапно захотелось нарисовать предводителя Организации. Нарисовать… По его телу прошли цепкие ледяные мурашки. Рисунок-то остался дома. Как он над ним старался, как работал над деталями; теперь, стоит матери увидеть его, она, вероятнее всего, попросту разорвёт картину.

Обычно он сам это делал, когда накапливалось около пяти штук — он не мог выносить того объёма необоснованного негатива, который на него обрушивался; нет, он не показывал рисунки — их откапывали.

Он сжал кулаки.

«Какого чёрта. Я один из немногих в этом мире хочу, чтобы не было страданий, я один из немногих крайне эмпатичен и один из немногих занимаюсь созидательной деятельностью; почему же все меня так ненавидят?!»

«Как бы я хотел… доказать… — по его лицу потекли непрошенные слёзы. — Я же выше их, я несравнимо выше; почему только я обладаю этим чувством иерархии…»

«Мне плевать, что я обычный человек. Я вступлю в Организацию. Они обязаны меня принять. Пусть делают что хотят; если убьют — тоже хорошо; хотя бы погибну от рук высших людей».

Во время этих размышлений Рэйт руководствовался исключительно тем, что обычно подобные организации охотно вербовали людей. Он понимал, что эта — не простая, а довольно-таки элитарная; но идея уже захватила его, распространившись жаром по всему телу. Его будто пружиной швырнуло с места; на противоположной стороне дороги красовался значок подземки, оставалось только перейти её. Машин ночью вроде как не было…

О своей собственной технике он вспомнил только на середине перебегания через дорогу. С досадой на себя он резко развернулся назад, и тут технологии бесшумного передвижения сыграли с ним злую шутку — нашёлся-таки автомобиль, не успевший остановиться и не заботившийся о том, чтобы сбавить скорость, видя человека на дороге. Да и, наверное, издавай он шум, Рэйт бы всё равно не услышал в своём болезненном воодушевлении.

Ударило по касательной; толчок был таким сильным, что Рэйт потерял сознание.

***

Первая Зона встретила представителей Организации ослепительным блеском. В прямом смысле ослепительным — погода стояла солнечная, воздух был прозрачным, разве что совершенно без какого-либо запаха.

Аэропорт находился вдали от столицы; однако, даже впервые ступив на землю, можно было почувствовать, что ты явно не во Второй Зоне, и даже вряд ли в столь же цивилизованной, как и Первая, Четвёртой.

Простор, ветер, и какая-то вылизанность.

Пока ехали в столицу, Гил смотрел в окно. Вроде и похоже на то, что дома, а вроде и не то.

Его затуманенное состояние внезапно поменялось, когда после резкого поворота на горизонте показалась будто бы гора. Однако она была такой ровной и правильной… Постепенно гора стала разделяться на маленькие аккуратные части, а затем перед ней ослепительно блеснула в лучах солнца серебряная полоса.

Всё оказалось просто. Гора была наиболее высокими небоскрёбами столицы, построенными таким образом, что с определённого ракурса сливались в одно целое. Серебряная полоса — огромное озеро, через которое был построен один из самых протяжённых в мире мост. Собственно, по нему им и предстояло проехать.

Вода была такой блестящей, что в глазах оставались солнечные блики. Тяжело было смотреть и на здания — они были либо обложены стеклянными панелями, либо просто очень светлые — в основном белые.

У Гила захватило дух ещё на подъезде к столице; он дал себе слово вести себя спокойно, когда они прибудут на место назначения. Каменное, недвижимое лицо Каэла тоже создавало деловую, а не восторженную атмосферу.

Однако стоило им выйти перед зданием правительства, Гил всё же не выдержал.

— Каэл, Каэл! — заговорил он полушёпотом. — Ну как ты такой спокойный!!! Я бы точно переселился сюда после того, как мы всех уничтожим! Это же про-осто…

— Сосредоточьтесь!!! — шёпотом рявкнул Каэл, перебивая его. — Мне одному защиту поддерживать и для Вас, и для себя?!

— Да успокойся ты, для меня не надо. Я прекрасно концентрируюсь на двух вещах сразу. Ладно, прости.

Просторный, светлый зал. Вся стена состоит из прозрачных стеклянных пластин, регулирующих интенсивность света снаружи. Высоченный потолок.

— Я прежде всего хочу до вас донести, что мы не соперники, а потенциальные экономические партнеры, — говорил человек в белом костюме, сидящий напротив Гила и Каэла. — Причём на достаточно выгодных условиях, которые я вам, если вы позволите, разъясню.

Он с плохо скрываемым сомнением на лице смотрел на оппонентов. А уж Гил, у которого открыты были одни только глаза, ему и вовсе ничего оптимистичного или вразумительного не внушал.

«Тут только два варианта, — подумал человек в белом костюме. — Либо их удастся стихийно завлечь, либо всё пропало. Это явно не то что вести переговоры с какими-нибудь террористами, будь они хоть яростными религиозными фанатиками».

— А что, господин Президент не соизволил явить себя нам? — спросил Каэл, едва заметно усмехнувшись краем губ.

— На этот счёт можете быть спокойны. Я его равноценный представитель; моя официальная должность — Министр Иностранных дел, и вам первым выпало узнать о моём основном назначении, — улыбнулся он.

— И последним, — не удержался Гил, хихикнув.

Это не смутило представителя.

— Вы правы, и последним. Именно на это я и пытаюсь вам намекнуть. Мы имеем общие интересы.

— Какие-то у Вас неправильные представления о наших интересах, — сказал Гил.

— Нет, ну почему же. Насколько я понимаю, вы хотите создать новый, лучший мир. Так ведь, господин Гилрэйт? Ваше имя говорит само за себя², — он снова улыбнулся.

Нет, он не боялся переборщить с лестью. Он знал, что человеку, сидящему напротив него, ненамного больше 18-и; но он не знал, что встретит того мальчишку, чьи глаза были полны панического страха и боли, при таких обстоятельствах. Изо всех сил пытался Министр Иностранных дел убедить себя в том, что глава Организации не продумывал это событие заранее и что успех мог зависеть попросту от правильно подобранных слов.

«Да, разумеется, так, — одёрнул он себя. — Малолеткой был, малолеткой остался; статус ещё ничего не значит».

Каэл искренне смеялся внутри себя. «Тоже мне, дипломат нашёлся…»

Гил поморщился.

— Будьте так добры, не утруждайте себя произношением моего имени полностью… — он сделал секундную паузу и закатил глаза. — Что же касается Вашего вопроса — да, в каком-то смысле и так. По крайней мере, так это может рассматриваться вами.

— Как Вам будет угодно. Однако Вам ведь известно о мировом балансе?

Гил зевнул.

— Вы сейчас про деньги или философствуете?

— Давайте пока не будем о деньгах, — сказал его оппонент; Каэл прыснул — тот не обратил внимания.

— Вот видишь, я же говорил, будет интересно, — тихо сказал Гил своему заместителю.

Человек в белом костюме и это проглотил; ситуация невероятно выводила его из себя — такого невыгодного положения он, привыкший всегда руководить ситуацией, ещё ни разу не имел. Однако «хочешь жить — умей вертеться».

— Так вот, — продолжил он. — Подобно тому, как не может быть на планете одного климата повсеместно, не бывает и исключительно хорошо или исключительно плохо. Причём если климат зависит от внешних условий — на севере холодно не потому, что тепло на юге, — то жизненный баланс как раз-таки регулируется живыми существами. Жертва мертва, но хищник сыт. Иными словами, у всего есть обратная сторона; не исключение и новый лучший мир. Не бывает чистого идеала.

— Ваше понятие баланса вполне применимо к дикой природе; однако я не вижу, как оно применяется к людям, — сказал Гил. — Чтобы кто-то выиграл в лотерее, скажем, не должен никто где-то умирать или страдать.

— О, я Вам объясню, как это применимо к людям. Я уверен, мы найдём с Вами общий язык, — на этих словах оппонент щёлкнул пальцами.

В середине полукруглого стола появилась голограмма — это была модель планеты.

— Как видите, перед Вами обычный глобус.

Затем изображение поменялось.

— Это тот же глобус, но с учётом прогнозов на пятидесятилетие вперёд. Видите то, что синеньким цветом?

— Это вы что же, мир собрались захватить? — усмехнулся Гил.

— Нет, упаси боже! Мы не завоеватели какие-то; мы за мир во всём мире. Тут мы возвращаемся к балансу. Знаете, в обществе есть отличный регулятор этого баланса — это, как Вы до этого правильно упомянули, деньги. Это я говорю к тому, что примерно через полвека Вторая Зона окажется в долговой яме; а поскольку кроме территории расплачиваться вам — прошу прощения, им — нечем, то территория достанется Первой Зоне. Четвёртую Зону ждёт полная зависимость и, как следствие, дальнейшее поглощение.

Каэл чуть было не прыснул. «Интересно, и сколько же времени у него ушло на то, чтобы придумать эту дичь…»

Выждав небольшую паузу, он продолжил:

— Возвращаясь к обратной стороне всего сущего. Эта модель планеты с учётом нынешних условий, конечно же, не совсем верна; помимо денег, в мире появился ещё один регулятор баланса. Это вы. И теперь я понимаю, что Первой Зоне и вашей Организации дана одна и та же функция. Но не подумайте теперь, что я ставлю нас на один уровень с вами; вовсе нет.

Он многозначительно посмотрел на Гила.

«Психолог, однако», — подумал Каэл.

— Я прекрасно осознаю своё положение как человека, — продолжил тот, — и не собираюсь претендовать на равное отношение; это простая иерархия, и я её понимаю.

«Эстер не предатель, значит… Скоро слово в слово заговорит. Побоялся бы хоть…»

— Именно поэтому я хочу предложить Вам следующую модель на рассмотрение. Чтобы не нарушать вечный дуализм и чтобы сохранять баланс, необходимы, я считаю, всё же два элемента. Это ваше новое государство и Первая Зона. Как я уже говорил, мы ни в коем случае не ставим себя с вами на один уровень; мы будем той самой обратной стороной, тенью идеального мира.

Тут Каэл совсем издёргался. Гил частенько называл себя Тенью, чем вызывал и насмешки, и опасения.

— Мы станем тем, — продолжал представитель Президента, — что будет снабжать идеальный мир вполне себе материальными ресурсами, не вмешиваясь в его существование. Вы ведь не думали за счёт святого духа жить, да? — в последней фразе ему с огромным трудом удалось подавить смешок.

Гил устало вздохнул, выждал секунду-другую и сказал:

— Понимаю, обидно и даже невозможно терять статус ведущей мировой державы, да ещё и из-за каких-то самозванцев-идеалистов³. Сказать «террористов» язык не повернулся — знаете, я искренне считаю, что террористы те, кто продавал Третьей Зоне оружие, а не те, кто прекратил наконец бессмысленную жизнь этих несчастных. Но это так, к слову пришлось; возвращаясь к Вашему вопросу — со святым духом Вы, пожалуй, загнули. У нас есть кое-какие соображения на этот счёт, а именно: первое время мы будем использовать часть людей, оставшихся в живых, в качестве рабочей силы. В остальном проблемы не вижу — нас куда меньше, чем вас, ресурсов тоже требуется гораздо меньше; да и не собираемся мы по всей планете расселяться, боже упаси. С автоматизированным трудом проблемы материальных благ тоже не вижу; а что касается знаний — именно для этого мы и оставим лучших ваших представителей в живых; и, к Вашему величайшему сожалению, не только из Первой Зоны. В качестве бонуса за их старания позволим им, так сказать, умереть естественной смертью.

Сказанное свалилось на представителя Первой Зоны как куча снега, окатив его паническим холодом неминуемого поражения. В этот раз спектакль не удался; а в голосе Гила чувствовалась такая железная неизменность, такая ледяная насмешка, что его оппонент впервые всерьёз задумался, отнесут ли его самого к числу людей, которым позволено будет «умереть естественной смертью».

— Вы что, просто собираетесь уничтожить человеческую цивилизацию? — бесстрастно спросил он. — Но вы ведь не сможете построить идеальный мир без предыдущего опыта. Вы будете, как маленькие дети…

— Мы и не собираемся уничтожать цивилизацию. Все её достижения достанутся нам — в том числе и искусство — тем более что созданию этих достижений во многом поспособствовали наши же люди в разное время. И если уж брать предыдущий опыт, то, поверьте, не только у вас… Чему Вы меня пытаетесь научить? Вы, представитель государства, в котором социальное расслоение едва ли не достигает точки, за которой разве что рабство — и всё из-за того, что вы бездумно размножаетесь без конца и края.

— Но ведь Вы сами вечно говорите об иерархии! — отчаянный аргумент вклинился в монолог.

— Вы сравниваете изменчивый социальный статус и то, что дано от природы и чувствуется на уровне сознания? Что ж, мне казалось, Вы не идиот.

Представитель Первой Зоны кожей ощущал, как всё катится к чертям. Однако контрольный выстрел ждал его впереди.

— И, знаете, — продолжил Гил, — Вы ведь ещё больший идеалист, чем я. Вы тут вещали о каком-то совершенном мире, о балансе сил и так далее. К чему вся эта философия? Будьте проще. Я всего лишь хочу обеспечить своему виду процветание без всяких помех. Ну, а ещё — вы все нам единогласно не нравитесь.

Вот это уже было окончательным поражением. Если до этого на представителя Первой Зоны будто свалилась куча снега, то теперь ему как бы выстрелило в голову вакуумным пистолетом — в ушах от пронзительной тишины звенела тончайшая струна; на голову давило, а дыхание участилось — вместе с ударами сердца, колотившего теперь в грудную клетку со страшной силой.

Внезапно он понял, что это конец. Казалось бы — так просто, но так невероятно. Всю жизнь он привык быть хозяином положения; не было ситуации, из которой нельзя было бы выйти — с помощью личных качеств, влияния, денег, наконец. А тут…

В его позвоночник ледяными когтями вцепился холод. Ведь он даже не предполагал, что дело обернётся так. Успех уже стал неотъемлемой составляющей его жизни; его парализовало.

Ведь теперь всё, что ему оставалось — это нажать на кнопку. Кнопку, которая уничтожит его и всех, сидящих в помещении — и спасёт человечество. Кнопку, о которой он и думать до этого не хотел.

Тут в его мозг стал въедаться мерзкий, коварный жучок.

— Разрешите задать вопрос?

Гил кивнул, улыбнувшись.

— Я войду в число людей, которые выживут?

«Я хочу жить. Я просто хочу жить. Я не хочу умирать».

— Даже если я скажу, что нет, Вам всё равно не хватит духа нажать на эту злосчастную кнопку, — рассмеялся Гил.

Представитель Первой Зоны вздрогнул. На лице весьма заметно выступил холодный пот. Верно, на кнопку нажать он не сможет. И выжить теперь он тоже не сможет. Это провал. Впрочем… а вдруг…

— А даже если бы и хватило, — продолжил Гил, — результат был бы нулевым, как и моя реакция на то, что Вы сейчас собираетесь мне предложить.

На этих словах он достал пистолет и стал покручивать его в руках. А вот это точно провал. Заместитель президента Первой Зоны очень хорошо был осведомлён о привычках людей Организации — теперь он знал, что будет дальше.

Впрочем, думать он всё равно не мог. Он привстал с места, подняв руки вверх. Он смотрел Гилу в глаза; по лицу текли слёзы.

— Умоляю… Все деньги мира!!! Будете жить, как король — всё что пожелаете, в любую секунду…

Тут его голос сорвался; он говорил чуть ли не сквозь истерику, вряд ли слыша себя.

— Мировое господство — оно Ваше, безоговорочное, неотъемлемое!!! Любой человек даже мечтать об этом не может!!!

— Коим я не являюсь, — усмехнулся Гил.

— Не убивайте меня.

Эта вырвавшаяся реплика эхом отразилась от стен большого зала.

После этого он уставился на пистолет и стал дышать часто, хватая воздух ртом, как выброшенная на поверхность рыба.

— Ладно, насчёт нулевой реакции я загнул. Вы всё же забавный…

— У меня жена и дети, — уныло вылетело последнее, отчаянное, жалкое оправдание жизни.

Слёзы у него уже высохли. Дух еле как держался в теле; глаза застилал туман, и единственным чётким предметом был пистолет — и тот, предатель, вертелся на все лады.

— Не переживайте, они тоже умрут, — ответил Гил.

Видно было, что результат его устраивает; он приподнял пистолет и прицелился.

Представитель Первой Зоны до неузнаваемости расширил глаза, инстинктивно при этом проговорив «н-не надо».

Гил как-то по-особенному усмехнулся, и менее чем через секунду меткая пуля окончила страдания заместителя Президента и по совместительству Министра Иностранных дел Первой Зоны попаданием в лоб.⁴

А вот это уже был контрольный выстрел.

Глава 3. Каждому своё

Шаги отражались от сводов храма, эхом гуляя по обширному залу, казавшемуся бесконечным из-за тёмных цветов, преобладающих в помещении. Света там уже давно не было; холод струился из каждого угла, а сырость начинала бегать неприятными мурашками по спине каждого, кто туда входил. Впрочем, посетителей не было на протяжении столетий.

Стены и потолок являли собой истинное свидетельство того, что архитектор храма обладал гениальностью. Резные своды, колонны, потолок, расписанный, казалось, не менее гениальным мастером — всё это навевало трепет и непередаваемое ощущение давно ушедшей эпохи.

Со скрипом отворилась дверь, и в храм вошла тёмная фигура. Застыла, осмотрелась.

«Я знал…»

Вот она осторожно стала продвигаться вглубь помещения, не в силах удержаться от того, чтобы не вертеть головой, смотря по сторонам, вверх, вниз. Однако то, зачем одинокий посетитель вообще появился в этом забытом богом месте, было впереди. По крайней мере, так он надеялся. По крайней мере, так говорили чертежи.

Не хотелось компенсировать отсутствие света. Лунные лучи наполняли храм таким мягким, ненавязчивым, даже приветливым сиянием, проходя сквозь многочисленные витражи от пола до потолка, предоставляя достаточно света, чтобы видеть дорогу, но скрывая то, что таилось в глубине.

Вот один из лучей пробился особенно сильно, освещая множество мелких частиц — то ли пыли, то ли тумана. Того, что находилось за ним, видно не было.

Сердце вошедшего забилось особенно часто. Не раздумывая ни секунды, он прошёл сквозь луч.

То, что открылось его взору затем, заставило его вздрогнуть и чуть ли не отшатнуться. Казалось, дыхание сейчас покинет его — настолько оно участилось. Волнение штырём пронзило тело сверху вниз, застряв в горле.

И на то были весомые причины. Перед ним открылся вид на довольно больших размеров статую, полностью белого цвета. Кое-где на ней проступали краски, бледные, ненавязчивые — это лунный свет проходил через соответствующие цветные стёкла.

Посетитель не видел лица — наверх он пока не смотрел. Для этого ему надо было собраться с силами.

Немного выровняв дыхание, он прикрыл на секунду глаза, сделал глубокий вдох, выдохнул и задрал голову.

Да, это было то. То, что он ожидал увидеть — то, что он видел уже много раз. Но всё же дух захватило. Хотя он ни на мгновение не сомневался в своих видениях, а затем и убеждениях и верованиях, всё же слишком необычно это было; слишком необычно было осознавать, что ты не один, и до тебя находились люди, разделявшие твою идею, и сотни лет не стали помехой тому, чтобы ты чувствовал и видел то же, что и они.

«Я надеюсь, в итоге мне удастся привлечь Ваше внимание…»

Гил долго, долго сидел на полу перед статуей.

***

Первое, что услышал Рэйт, когда открыл глаза — это очень пугающий голос. Нет, он был не таким смертельно-парализующе устрашающим, как в кошмарах, да и не таким громогласно-всепроникающим, но, услышав его, хотелось вскочить и убежать как можно дальше.

«Пожалуй, не стоило открывать глаза», — подумал Рэйт и закрыл их обратно.

Однако это ему мало чем помогло. Его засекли, и теперь рука с холодными пальцами гладила его по голове. Причитания, которые начались, стоило ему поднять веки, теперь сменились на какой-то горестный полушёпот.

Нет, это было невыносимо. Не в силах терпеть прикосновения ни секунды, он снова распахнул глаза и вскочил, резко сев на кровати, тут же при этом почувствовав острую боль в боку и сильное головокружение.

— Не вставай, лежи, лежи!!! — заверещала мать, стараясь положить его обратно.

— Пожалуйста, убери руку, и я лягу, — тихо проговорил Рэйт.

Не тут-то было.

— Опять меня не слушаешь!!! Да что ж за человек такой!!! Чуть не умер и ещё сопротивляется, а ну хватит мне нервы трепать!..

Крик медленно перешёл в плач. Рэйта и так-то подташнивало, а сейчас ему просто хотелось выпрыгнуть в окно, находившееся рядом с койкой. Впрочем, в окно он уже недавно выпрыгнул. И, как выяснилось, не очень удачно. Однако если подумать, то нынешнее положение всё же лучше, чем быть обожжённым кипятком.

Когда в палату стремительно вошёл врач, Рэйт от души поблагодарил всех богов. Он вспомнил о своём недавнем намерении, и это его приободрило. Ориентир появился, и жить сразу стало как-то проще. Он мгновенно взял себя в руки.

— Ну что же Вы так кричите, — сказал врач возмущённо. — Пациенту с сотрясением мозга покой нужен и тишина. А если не успокоитесь, мне придётся попросить Вас покинуть палату.

Она моментально переменила выражение лица, сделав умный вид. Однако затем до неё дошли все слова до конца.

— Сотрясение мозга… — она расширила глаза и вперилась в Рэйта с таким трагизмом, будто он перед ней лежал в расчленённом виде. Её губы опасно задрожали.

— Успокойтесь, это лёгкое сотрясение. Если Вы действительно беспокоитесь о своём сыне, то оставьте его в покое, — врач уже с тревогой поглядывал на Рэйта. — Как Вы себя чувствуете? — обратился он затем к пострадавшему.

Рэйт хотел было заверить, что всё хорошо, только немного тошнит и голова кружится. Однако затем он сообразил.

— Будто в обморок сейчас упаду… — он склонил голову, приложив руку ко лбу.

После этих слов он лёг, отвернувшись к стене и натянув одеяло.

«Ладно, неплохо», — подумал врач, затем серьёзным тоном сказал:

— Выйдите, пожалуйста. Мне нужно оказать пациенту помощь.

— Он же не умрёт, правда… — мать Рэйта схватила врача за руку; её губы совсем уж задрожали, а лицо исказила жалобная мина.

«Господь всемогущий, что за семейка плохих актёров…»

— Нет, он не умрёт, просто неделю отлежится в больнице, а потом будет как новенький. Вы меня задерживаете.

— Всё, всё, ухожу, — она стремительно вышла, по пути высморкавшись в платок.

— Итак, как ты себя чувствуешь? — снова спросил врач.

Рэйт вылез из-под одеяла.

— Голова кружится и подташнивает. Думаю, ходить мне было бы сложно.

— Не переживай, никто тебя не заставляет.

— Я и правда останусь тут на неделю?

— Вообще, это исключительно от твоих пожеланий зависит — отлёживаться дома или в больнице. Просто я подумал, — врач посмотрел на него сочувствующе-многозначительно, — что здесь тебе было бы комфортнее. Ну, по крайней мере, тебе не придётся никуда перемещаться, и здесь тебе смогут оказать должную помощь в случае чего, — быстро добавил он. — А так — ничего особенного; как я уже и говорил, сотрясение лёгкое, ну и плюс ушиб ребра — даже не перелом. Так что повезло тебе.

Успокаивающий тон и комфортная обстановка подействовали на Рэйта благоприятно. Он посмотрел в добрые глаза врача и подумал о том, что такого, как он, пожалуй, очень жаль было бы убивать.

На этой мысли он вздрогнул. «Убивать?.. Но зачем мне его убивать?..» Это было так неожиданно и странно… Впрочем, собеседник прервал его размышления.

— Я у тебя вот что хотел спросить, — тон врача стал серьёзным, хотя лёгкая полуулыбка не сходила с его лица. — Что ты делал ночью на той дороге?

Рэйт не понял вопроса. На него смотрели с такой многозначительностью…

— Понимаешь, вряд ли бы кто-то поверил в то, что это просто совпадение — такое время суток, машин почти нет, а та сбила именно тебя… Но я готов поверить.

На этом моменте Рэйт начал соображать. Тут его чуть не вынесло — почему все вечно норовят его в чём-то обвинить?!

— Послушайте, — сказал он резким тоном, хотя и старался быть спокойным, — я просто убежал из дома, потом сидел на остановке и думал о том, как всё плохо, затем мне в голову пришла интересная мысль, и я решил вернуться домой; потом мало что помню, но, судя по всему, я просто не услышал эту машину… Ах да, и я забыл, что оставил мотоцикл на остановке… — Рэйт приложил руку ко лбу, вспоминая. — В общем, я что хотел сказать. Если бы я хотел убить себя, то сделал бы это по-другому. Кстати, у Вас нет листа бумаги и карандаша с ластиком?

— Ну, ну, разогнался, — врач наигранно приподнял руки. — Так уж и быть, господин Гилрэйт, я Вам поверю. И не то чтобы даже твоим словам — вообще, не похож ты на человека, который смог бы броситься под машину.

— Можно просто «Рэйт»?.. — сквозь зубы процедил пациент.

— Просто «правая рука»? Скромность, достойная похвалы, — врач усмехнулся.

— Так что насчёт моей просьбы? — тихо спросил Рэйт, пропустив комментарий мимо ушей.

— По поводу твоего вопроса — милый мой, что ты с отсутствием нормальной ориентации в пространстве нарисовать собрался? Тебе сейчас не то что это — тебе долго на чём-либо концентрировать взгляд противопоказано. Да и, тем более… — он как-то странно посмотрел на Рэйта. — Где я тебе сейчас лист, карандаш и ластик найду?..

— Ну и что мне тогда делать? — вопрос был задан с плохо контролируемым раздражением.

— Знаешь, я бы на твоём месте наслаждался тишиной, пока могу, — отрезал собеседник.

Рэйт понял, что резон в его словах есть.

— Могу попросить медсестру принести тебе снотворное, будешь спать. Потом, как станет получше — так и быть, дам тебе бумагу и карандаш, — смягчился врач.

— И ластик… — тихо добавил Рэйт.

— И ластик.

***

— Каэл, я нашёл его.

Глаза Гила блестели — не только холодный свет ламп бункера отражался в них.

— Неужели?

Каэл вообще, по правде говоря, скептически относился к последним изысканиям собеседника. Первый плохо понимал, зачем тому копаться в исторических текстах, подлинность которых к тому же была под сомнением.

А Гил искал идею, точнее — её подтверждение.

— Совершенно так. Обстановка была точно такой, как и в описаниях; вплоть до статуи, понимаешь? Каэл, это была Она, Она самая, в точности. Если ты помнишь, я рассказывал тебе…

— Припоминаю…

Если бы Гил был котом, то в этот момент его шерсть вздыбилась бы. А так он просто сверкнул глазами, однако эмоции сдержал. Он слишком привык, чтобы каждое его слово ловили, как драгоценный камень. Приготовившись уничтожить скептицизм заместителя, он быстро и чётко заговорил, и звучало это, как автоматная очередь.

— Что ж, теперь точно запомнишь. Вот небольшой трактат того архитектора (он кинул на стол документ). Если напряжёшь мозг и всё-таки вспомнишь, что говорил тебе я, то проведёшь явное соответствие. Решать, видел ли я этот трактат до этого, оставляю тебе. Вот это (он кинул другой документ) — чертёж храма, сделанный тем же архитектором; вот это (он кинул крошечную флэшку, но звук был такой, что аж ушам больно стало) — мои собственные фотографии. И, наконец, вот это (Каэл уже начал искренне задумываться, когда же тот перестанет кидаться бумагами) — мои личные размышления на эту тему. Очень надеюсь, что ты найдёшь время всё это изучить.

Отстучало. Такая тишина сразу повисла.

— Гил, я всё понял и приношу свои извинения. Вы можете сказать мне то, что там написано.

Гил смотрел на него долго, оценивающе.

— Скажи, ты веришь в кого-нибудь?

Каэл хихикнул.

— В Вас, в себя, в победу.

— Молодец, — Гил похлопал в ладоши. — А ещё?

— В то, что Вам всё равно, что я сейчас отвечу. Честно — нахожусь в процессе поиска, формально атеист.

— Что ж, возможно, я тебе с этим помогу. Каэл, я имею все основания полагать, что статуя в храме изображает нашего создателя.

Он сделал паузу, затем резко и быстро заговорил:

— Я раньше думал, что все мировые религии — не более чем выдумка древних людей, которая никак не может себя изжить. В каком-то смысле, впрочем, это и так — я имею в виду обычаи и традиции. Однако мне противоречили мои же видения — я был уверен на 100%, что видел сущность божественного происхождения. В свободное время я ломал над этим голову, но никак не мог прийти к одному выводу. Но потом — Каэл, тебе ведь известно о духовных практиках, направленных на освобождение из круга перерождений?

— Ну, как Вы сразу… Скажем, мне косвенно известно об их существовании, но об эффективности — ничего.

— Конечно, иначе что бы ты тут делал, — Гил улыбнулся. — В общем, хотя цель у них у всех одна, результаты несколько рознятся. Одна из практик, если ты вдруг углублялся, предполагает постоянное развитие творческих способностей. Логично, что в конце, спустя много-много жизней упорных стараний, человек — ну точнее то, чем он становится — получает высший статус. Иными словами, он обретает способность создавать целые миры. Мне это показалось очень логичным — по крайней мере, это дало осознание, что древние люди не такие уж и выдумщики. Ты видишь в этом логику? — он посмотрел на Каэла вопросительно.

— Пожалуй, что да.

— Но если предположить — чисто теоретически — что существа из одного мира могут оказаться в другом?

— Ну и как же…

— А если их туда пошлют?

— Говорите уже целиком.

— Если их туда пошлют за тем, чтобы они избавили планету от оставшихся без присмотра существ, создатель которых по какой-то причине оставил их давным-давно?

— Это Вы про «бог умер»? — усмехнулся Каэл.

— Почему бы и нет? Это единственное объяснение тому, что происходит в мире. Если ты задумаешься…

— Я задумывался.

–… то тебя наверняка смутит то, что во всём, что здесь есть, отсутствует смысл — как и в жизнях в целом — а существование направлено просто на то, чтобы выжить, а зачем выжить — непонятно. Полагаю, это просто инерция; возможно, изначально у них и была какая-то цель. Пока то, что я говорю, кажется тебе логичным?

— Мне надо обдумать это.

— Хорошо. Перейдём к более частному…

— Я понял, к чему Вы ведёте.

— Да, Каэл. Это не просто уничтожение ради сохранения вида. За этим что-то стоит.

— Если исходить из Ваших слов, то да.

— Да я и не навязываю это никому, — сказал Гил. — Просто я хочу, чтобы ты задумался над этим.

— Естественно, я буду над этим думать.

— Ну и, мне кажется, что если на протяжении истории несколько человек запечатлело один и тот же образ, то это даёт повод поразмыслить.

— Если, конечно, эту историю с божеством Вы не почерпнули из трактата того архитектора, ознакомившись с ним ещё очень давно, — хихикнул Каэл.

В последнее время ему почему-то очень нравилось ходить по лезвию бритвы. Всё чаще он ощущал, что его несёт куда-то по наклонной; и это осознание, казалось, только сильнее подстёгивало к действиям.

— Эх, Каэл… Ты преувеличиваешь значимость своего мнения. Я просто считаю долгом сообщить о том, что узнал. Это твоё дело — верить или нет. А я лично верю в существование рая — и даже могу его описать — но нам с тобой, видимо, не по пути. Какая жалость.

— Действительно, — сказал Каэл, которого манера общения Гила в последнее время раздражала, как никогда.

«Катиться так катиться».

— Вот Эстер слушала, затаив дыхание, — Гил улыбнулся и картинно пожал плечами, пропустив ответ собеседника мимо ушей.

— Конечно она будет слушать, затаив дыхание, — процедил Каэл. — Когда-нибудь эта бестия из Первой Зоны воткнёт Вам нож в глотку, а Вы и не заметите.

— Не исключаю такой возможности.

— В смысле…

— Я не настолько глуп, чтобы не понимать, что любой из вас может воткнуть мне нож в глотку. Если ты думаешь, что я ей доверяю — ты ошибаешься: я не доверяю никому. Просто, знаешь ли, жизнь коротка, а уж моя в особенности; так что отрываюсь, пока могу.

Подобного Каэл ещё не слышал. На секунду он почувствовал себя в каком-то смысле покойным заместителем Президента Первой Зоны… Он даже не успел попросить Гила разъяснить своё высказывание.

— Если так хочешь выделиться, покажи себя наилучшим образом в предстоящей войне. Впрочем, — Гил улыбнулся, — в тебе я, как всегда, не сомневаюсь.

Он имел в виду войну с Первой Зоной. Да, эти отчаянные люди всё никак не могли спокойно принять свою участь и всё ещё дергались.

С Гилом всегда было трудно вести диалог. Каэлу ничего не оставалось, кроме как смириться с тем, что разговор окончен.

***

Всего за несколько дней пребывания в больнице у Рэйта развился тяжёлый экзистенциальный кризис. Да, ему было очень спокойно: в кои-то веки на него никто не орал. Но, с другой стороны — он не мог рисовать. Отсутствие творческой деятельности всегда вгоняло его в невыразимую тоску: начиналось это с осознания собственной никчёмности и оканчивалось скорбью за весь страдающий мир.

Именно поэтому при первой же возможности он выпросил у того самого врача принадлежности для рисования. Тот, видимо, устал от жалоб медсестёр на шатающегося по коридору пациента с сотрясением мозга — в прямом смысле шатающегося — поэтому решил-таки проявить милосердие.

И вот наконец перед Рэйтом лежал лист. Посмотрев на него и взяв в руки карандаш, тот впал в ступор. Глава Организации никогда не показывал лицо; и даже глаз его он никогда не видел вблизи. Остаётся только напрягать воображение. С этим у Рэйта проблем не было; однако он опасался, что на образ могут повлиять стереотипные изображения злодеев.

Тогда он решил пустить всё на самотёк. Глубоко вдохнув и выдохнув, он нарисовал овал лица.

«Овал ли?.. Нужно чуточку поострее, но чтоб не слишком квадратное…»

«А нос… Нос должен быть острым, как у птицы, и тонким; возможно, с небольшой горбинкой сверху».

«Довольно большие глаза… Может, чуточку вытянутые. А цвет… голубой? Нет… светло-голубой… Нет. Серый. Серый металлический. Брови… брови довольно низкие; наверное, чуть загнутые с краю, где кончается глаз…»

«Губы тонкие, наверное, тоже чутка растянутые… Подбородок заметный, но не так, чтобы очень сильно… И скулы. Не очень низкие, но и не высокие».

Рэйт взглянул на набросок. Довольно поэтично вышло — будто со страниц книги сошёл. И больно уж смахивает то ли на музыканта, то ли на художника, ну в крайнем случае на маньяка — но никак не на главу такой Организации. А чтобы был похож на диктатора, нужно будет сделать особый взгляд и обязательно добавить складку меж бровей.

Чем дольше Рэйт рисовал, тем больше ему нравилось. Конечно, нужно будет десять раз перепроверить симметричность, перевернув лист и подставив его свету… но в целом выходило довольно неплохо. Рэйт пожалел, что рисунок был чёрно-белым — очень хотелось подчеркнуть бледность кожи иссиня-чёрными волосами.

Над рисунком он работал на протяжении нескольких дней, тщательно перепроверяя детали, то убирая, то добавляя что-то. Несмотря на несовершенство, под конец он был в полнейшем восторге. Теперь, когда глава Организации обрёл воплощение, его куда проще стало обожать.

Рэйту сделалось спокойно как никогда. На него никто не орал и никто его не трогал; у него появился ориентир, которому он готов был чуть ли не поклоняться; мир скоро будет уничтожен, и страдания, наконец, закончатся. Лучше и пожелать нельзя; Рэйт отдался во власть эйфории, которая таким божественным теплом разливалась по телу.

Когда настало время выписки, врач зашёл к Рэйту в палату и спросил, хитро сверкнув глазами:

— А рисунок-то покажешь?

Тот вздрогнул и поколебался. Да, никто не знает, как выглядит глава Организации — да и он сам не знает; но привычное, вполне обоснованное желание не делиться своим творчеством брало своё.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

(нем) Влачу существование средь людей.

Покинут. Брошен. Одинок.

Показывает тело мне предел;

К свободе путь — мыслей поток.

Отброшен к самому себе,

Один и в мыслях, и в делах.

И этого сполна хватило,

Чтоб от тюрьмы остался прах.

(авторский вольный перевод)

2

Имя взято из мифологии (данного мира); с древнего языка переводится как «правая рука бога», в некоторых трактовках — «божественное право».

3

Здесь слово «идеалист» используется в устаревшем значении: тот, кто идеализирует действительность, мечтатель.

4

Здесь и далее использование огнестрельного оружия людьми Организации является демонстрацией презрения к противнику, нежелания тратить на него свои силы.