Пароль «Форт-Боярд»

Алекс Фрайт

Обычные люди практически никогда не сталкиваются со специальными операциями контрразведки. В большинстве своем они узнают о них из публикаций рассекреченных архивов спустя много лет.Однако иногда в тщательно спланированном сценарии спецслужбы все идет наперекосяк. И тогда в жизни любого оперативника может наступить момент, когда не он выбирает убийство для достижения своей цели, а убийство выбирает его…Продолжение книги «Называй меня Ева». Вторая из серии «Курьеры».

© Алекс Фрайт, 2018

ISBN 978-5-4493-2503-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Дверь камеры хлопнула за спиной. Никто больше не скажет ей: «Стоять. Лицом к стене. Руки назад». Коридор, такой гулкий под шагами надзирателя, уже не казался мрачным. Решётка сдвинулась в стену, и Аста переступила порог, жмурясь от дневного света, вливающегося в окно.

Контора встретила её освобождение не то что бы недружелюбно — враждебно.

— С твоими талантами у нас делать нечего, — злобно бросил ей майор, отмечаясь корявым росчерком в журнале.

Он вяло махнул ладонью конвойным. Уселся за стол, нехотя придвинул к себе тонкую стопку бланков и взял шариковую ручку. Дежурный в следственном изоляторе явно гордился своей значимостью, время от времени бросал на неё неприязненные взгляды и сосредоточенно елозил ручкой по бумаге. «Придурок», — отстранённо подумала она, наблюдая, как на пропуске в святая святых комитета медленно появляются падающие набок буквы. Почерк у него был ужасным.

Майор перегнулся через подлокотник кресла. Короткопалая лапища распахнула дверцу сейфа и достала опечатанный пакет. Сквозь прозрачный пластик она видела мобильный телефон со снятой крышкой аккумулятора, измятую пачку сигарет с надорванным верхом, поцарапанную зажигалку, треснувший тюбик губной помады, несколько мелких отечественных купюр… больше ничего не было. Аста расслабилась — сим-карту искали не там.

— Было гораздо больше, — тихо сказала она.

— Чего?!

— Денег.

— А платить за твой санаторий в камере государство из своего кармана должно?

— Не надо путать свои карманы…

Крепкий, розовощёкий прапорщик не дал договорить:

— Не ерепенься!

Она не стала спорить. Не глядя, черкнула подпись в протоколе изъятия. Ей возвращали всё, что нашли во время обыска, ворвавшись в купе поезда — все её личные вещи на данный момент. А деньги… это сейчас не главное…

— Чтоб ноги твоей у нашего порога больше не было. Работу на заводе каком-нибудь поищи, или дворником устройся. Хотя… — на лоснящемся от самодовольства одутловатом лице майора мелькнула похотливая гримаса, — ещё элитной девкой по вызову сможешь подработать со своей внешностью.

Прапорщик мерзко хохотнул и отступил в сторону. Она промолчала, а дежурный бросил перед ней на край стола пропуск и нажал кнопку в стене. Толстая дверь слева скрипнула железом, открывая путь из заключения.

— Давай-ка, в кабинет к генералу. Тоже хочет сказать тебе на прощание пару ласковых.

— Угу, — не удержалась Аста, сузив глаза. — Приятно было пообщаться с вежливым человеком.

— Вали отсюда, — майор показал ей неприличный жест. — Вот туда иди и не возвращайся.

Она ещё на подступах к приёмной главы контрразведки увидела на двери кабинета полковника Хижука не до конца соскобленные остатки кругляша из жёлтого пластилина. На душе было совсем паршиво — если в камере в подвале этого здания какие-то отчаянные мысли приходили в голову, то в этом до боли знакомом коридоре они быстро улетучились. Уже на самом пороге кабинета генерала она споткнулась и едва не упала.

Генерал Горбацевич долго морщил лоб, разглядывая её то так, то эдак. Потом встал, хлопнул ладонью по личному делу, открытому на первой странице, придвинул ближе уже заполненные казённые бланки.

— Жаль, что так вышло. Голова у тебя светлая, но… — он развёл руками. — Нам всем будет лучше друг без друга. И свечку поставь где-нибудь в церкви за куратора твоей группы, что оказался педантом и чихнуть боялся без указания сверху. Все дела оставил в таком порядке, что тебя даже звания лишать не пришлось, а в данном случае твои погоны — отягчающее обстоятельство.

— Понимаю… — невесело протянула она. — Каждая удачная разработка — легенда. Каждая неудача — срок.

— Не надо мне тут сравнивать мокрое с квадратным, — оборвал он её и покатал по скулам желваки, начиная медленно багроветь грубым лицом.

— Мне незачем оправдываться, — глухо ответила она. — Я люблю свою страну, но мне приходилось выполнять дурацкие приказы.

— Дурацкие?! — генерал врезал кулаком по столу. — Оно и видно, что от тебя любой, даже самый прозрачный намёк, как горох от стенки отскакивает. Сейчас ты уволена, а потребуешься — найдём, где угодно. Доходчиво изъясняюсь?

— Хватит! — Аста стиснула зубы и вздёрнула подбородок. — В следующий раз я не вернусь!

— Уверен, решать придётся не тебе, — в его голосе прозвучала явная угроза. — Ну, рискнёшь не подписать?

Тяжёлый взгляд Горбацевича был очень и очень неласковым: у него не только щеки — глаза начали наливаться кровью. Аста повертела ручку в пальцах.

— А что, есть другие варианты? — угрюмо спросила она.

— Не думаю… — процедил генерал.

Плотная бумага с грозными печатями была настолько красноречивой, что дальше некуда, а предложение заявления об увольнении по состоянию здоровья — простым и циничным. Таким же, как у функционеров КПСС четверть века назад — что-то вроде «генеральная линия руководящего органа, сложившаяся в мире обстановка на текущий момент никоим образом не пересекаются с вашими умениями и подготовкой…». Ей было предложено уволиться самой и подписать документ, обязывающий соблюдать максимальный уровень секретности. Проще говоря, пинок под зад сопровождался требованием намертво прикусить язык.

Краем глаза она взглянула на бланк подписки о неразглашении, где первым пунктом чётко оговаривалось, что нигде, никогда и никому она не имеет права сообщать о факте своей работы в комитете госбезопасности, никогда не сможет выехать за пределы страны и обязана навсегда забыть над чем работала лично она или её коллеги. Другие пункты Аста даже читать не стала — была уверена, что где-то в конце обязательно будет указано о прелестях государственной измены и не менее пугающих перспективах высшей меры.

Пальцы дрогнули, но подпись вышла аккуратной и твёрдой.

— Быстро ты, — хмыкнул генерал.

— Не тот случай, чтобы раздумывать, — она смотрела под ноги.

— Что ж ты такая ершистая-то всегда? — криво усмехнулся он и протянул ей неровно вырванный из блокнота листок с единственной строчкой из цифр. — Держи рекомендацию. Захочешь в следственном комитете поработать — звони по этому номеру. Скажешь от меня.

— Неужели мысли разрешите оставить? — она хмуро крутила между пальцами пуговицу.

— А, может, тебя ещё разок под замок определить? Догадываешься, куда? — вскинулся Горбацевич. — Вот тогда вместе и посмеёмся над бывшим капитаном Таболич Астой Валерьяновной. Усекла?

Аста откашлялась, надеясь, что тоже скажет в ответ генералу что-нибудь неприятное, такое же злое и гадкое — не получилось. Горло не издало ни звука. Тогда она попыталась разгладить ладонями воротник измятого пальто, которое не снимала в камере, чтобы не окоченеть до смерти — вышло ещё хуже, чем с прощальной речью. После всех этих неудач она обречённо махнула рукой, гордо поправила несуществующий шарф и молча развернулась к Горбацевичу спиной. С третьей попытки затолкала листок с номером телефона в карман и вышла из кабинета, нарочно хлопнув дверью так, что в приёмной испуганно подпрыгнула на стуле студентка-практикантка, ожидающая аудиенции у всесильного генерала. Затем она спустилась по широким ступеням главного входа и сделала первые шаги в обычном мире, который был закрыт для неё на целый месяц.

— Вот и конец… — прошептала Аста, после длительной полутьмы камеры ощутив в себе возможность сфокусировать взгляд на ярких рекламах у магазинов и их отблесках в лужах на тротуаре. — Я уже и забыла, как это — быть свободной…