Озеро: воскресшие

Алекс Миро, 2021

Вторая книга серии «Двоеточие».Ирландия, 2073 год. Человечество стоит на пороге гибели: битва с глобальным потеплением проиграна, океаны выходят из берегов. Технологии развиваются стремительно, особенно виртуальная реальность. Она способна на все – даже вернуть людям их умерших близких. Но некоторые из воскресших не так безобидны, как кажется.Гениальный программист Райан О’Коннелл пойдет на все ради своих амбиций, его попытка сыграть в Бога и воскресить мертвых сломает много судеб. История слепого тщеславия, хладнокровного убийства и любви длиною в жизнь разворачивается за месяц до глобальной катастрофы, когда земле суждено погрузиться в океан.

Поляна светлячков

Эту ночь они впервые за долгое время провели вместе. Когда Райан встал, Мэри еще спала — белокожий клубочек, рыжие волосы заслонили лицо, свесились с края кровати, покрывало сброшено на сторону. Когда Мэри становилось жарко по ночам, она, словно ребенок, зло пинаясь и пыхтя, в полудреме отшвыривала от себя одеяло, и Райан тихо смеялся над ней, уткнувшись лицом в подушку.

Стараясь ее не разбудить, Райан босой прошлепал в коридор. Ощущение прохлады деревянного пола помогало ему проснуться. Четверка уже успела выжать сок и скармливала очистки апельсинов спрятанному под разделочным столом компостеру.

— Ты собрала мои вещи? — спросил Райан. — Я выезжаю через полчаса.

— Как долго ты пробудешь в Лондоне? — поинтересовалась Четверка, запоминая информацию и одновременно счищая кожуру с увесистого персика.

— До завтрашнего вечера. Последи без меня за Мэри, пожалуйста.

— Что я должна сделать?

Четверка подняла на него глаза. Нож, на острие которого красовалась розовая завитушка кожуры, застыл в ее руке.

— Просто будь бдительна. Не дай этому месту обидеть ее, ладно?

Четверка кивнула. Она будет бдительна и обо всем, что увидит, доложит Райану.

Через полчаса, не дождавшись, пока проснется Мэри, Райан был уже в пути. Он запрограммировал беспилотник на среднюю скорость — времени до вылета было достаточно. Чем больше он удалялся от Замка, тем лучше становилось на душе. С тех пор, как они с Мэри вернулись сюда, Райан спрашивал себя, зачем ему все это. Ответов не было, но он знал, что больше не может избегать встречи со своим домом, единственным, который у него когда-либо был. Годы, проведенные в отелях, арендованных квартирах, на яхтах, превращали его в кочевника, оторванного от корней. И, хотя Замок так и норовил припомнить Райану все плохое, что случалось с ним в прошлом в его стенах, он чувствовал, что вернуться было правильным решением.

Поля просыпались медленно, неохотно, свет скользил по травам, дотрагивался до сонных насекомых, и они взлетали ввысь, выбираясь из зеленых постелей. Райан приоткрыл окно, подставил лицо ветру. Холодный взгляд его голубых глаз стал рассеянным, задумчивым. Вдоль дороги тянулись черные ряды солнечных батарей, бесконечные прямоугольники, ненасытно поглощающие свет. Под ними мелькали фигурки андроидов, они налаживали оборудование и проверяли энергетические поля перед рабочим днем.

Вскоре ландшафт сменился. Трасса потянулась через лесной заповедник — там, где раньше было пусто, теперь тысячами высились хрупкие саженцы лесных деревьев. Выстроенные в ряды, ухоженные, подкормленные удобрениями через километры питающих трубок, они готовились вырасти в настоящий густой лес и, как и сотни тысяч лесных ферм по всему миру, восполнить собой зияющие проплешины, оставшиеся от давно запрещенных лесоповалов. Ближе к Корку молодые леса сменились хозяйственными полями. Машина дернулась и подпрыгнула — поперек шоссе тянулся толстый дренажный шланг, который рабочие прокладывали в траншеи для искусственного полива. Дождей не было уже два месяца — тяжелые тучи плыли по небу, вселяя ложную надежду, но ни одна из них так и не решилась пролиться над островом.

Райан выстроил объездной маршрут, тянущийся по улицам Корка, а затем вдоль озера Махон. Он любил эти места — когда в Замке становилось невыносимо, он, много лет назад, сбегал наконец в город, большой и шумный, чтобы ненадолго забыться. Машина уже везла его берегом. Опершись лбом о стекло, Райан смотрел на воду Махона, обманчиво покорную и невинную: волны вылизывают многометровые искусственные насыпи, дроны курсируют по всему периметру опасных участков и отмечают уровень воды. Вдоль берега разбросаны башенки гидрологических станций, красные маячки, едва заметные при солнечном свете, мигают. Мир, кажущийся натуральным и естественным, на самом деле под завязку напичкан электроникой: над землей, на земле и в ее недрах что-то фиксируют датчики, дренажи и насосы поливают или осушают, по толстым горловинам шлангов плывет разбавленный питательный компост, переработанный из пищевых отходов жителей острова, и десятки других процессов происходят вокруг, незаметные глазу и привычные.

Наконец Райан был в аэропорту.

— Доброе утро, мистер О’Коннелл, — бортдиспетчер протянул Райану руку.

В командном пункте было тихо и прохладно. Райан зажмурился, глядя с высоты вышки на восходящее, четко очерченное оранжевое солнце. Затемненные стекла не пропускали лучи внутрь, от чего солнечный диск казался идеальным кругом, нарисованным на листе бумаги.

— Привет, Эш, рад видеть. Все готово к вылету?

— Бортовой компьютер настроен, на маршруте не должно быть никаких сюрпризов. Я поведу вас до самого Лондона. Через двадцать минут сядете в Хитроу.

Внизу на серой, расчерченной желтыми линиями взлетной полосе стронгбот, похожий на маленькую собачку без головы, вытягивал самолет Райана из ангара. Пятна света плясали на бело-красных вытянутых вдоль корпуса крыльях, солнечная батарея, протянувшаяся по всей спине фюзеляжа, отражала зеркальной поверхностью голубое небо.

В салоне, как обычно, пахло корицей и имбирем — любимые духи Мэри, ими было пропитано все вокруг: обивка кресел, мягкие ковры на полу, плед, которым она всегда укутывалась в полете. Ее пустое кресло смотрело на Райана с укоризной.

Самолет выруливал, готовясь к взлету. Райан снова посмотрел на диспетчерскую вышку, но в затемненных стеклах никого не было видно. Где-то внутри, вращаясь в кресле, Эш координировал беспилотник, проверял настройки и сканировал небо, очерченное таким же ровным, как восходящее солнце, радаром на мониторе.

О чем он будет говорить на интервью с Мишико? Нужно было сто раз обдумать свои слова, быть осторожным в высказываниях, следить за тем, чтобы ничто, вырванное из контекста, его интервьюер не смог представить в ложном свете. Люди хотели знать, что происходит в Замке. Многие успели напридумывать себе бог знает что, от привидений до физического воскрешения мертвых, — пора было наконец выступить перед миллиардом зрителей и положить конец домыслам.

Несмотря на долгое молчание Райана, каждый день на сайт проекта поступали сотни тысяч анкет от добровольцев. Люди хотели снова увидеть тех, кого они потеряли, им было не важно, каким образом Райан вернет им близких. В сети повсюду маячили инсинуации на тему Замка, озера и сада, одна безумнее другой, противоречащие здравому смыслу и законам логики, они выставляли Замок эдаким фантастическим местом, полным необъяснимых явлений. Если бы слухи не множили сами себя, подогреваемые интересом людей к проекту, Райан ни за что не заставил бы себя дать интервью. Всем публичным выступлениям он предпочитал тишину крипты, уединение в узком кругу близких людей. Но через двадцать минут он сядет в Хитроу, приедет в студию и выйдет оттуда человеком, лицо которого будет знать весь мир.

Резкий толчок прижал Райана к спинке кресла всего на секунду, но тут же все вернулось на свои места. Самолет набрал сверхзвуковую скорость, и небо в иллюминаторах превратилось в сплошное бирюзовое пятно. Райан прикрыл шторку, откинулся назад, на мониторе в потолке завращались многоцветные мандалы и по салону поплыла музыка для медитации, глубинный «ом», проникающий в каждую клеточку тела.

***

Ровно через двадцать минут он был в Хитроу. Райан поднимался на эскалаторе, сквозь десяток ярусов, усаженных тысячами видов растений. В последнее время ему казалось, что весь мир стал зеленым. Из жадных разрушителей, уничтожающих все вокруг себя, напуганные люди вдруг превратились в безумных, отчаянных созидателей. Запрет за запретом, они с завидным фанатизмом искореняли ошибки прошлого: лесоповалы, химические фабрики, заводы по производству пластика и нефтяные вышки, разбирали на бетонные блоки скотобойни и ликвидировали фермы. Чем жарче становился мир, чем выше поднималась вода, прорывая плотину за плотиной, тем шире расстилались искусственно высаженные леса, каждый свободный сантиметр земли становился зеленым, а корпорации теперь соперничали в экологичности производства.

У платформы поездов толпа редела — до следующего маглева оставалось целых десять минут. Райан свернул к засаженному каштанами уголку. Желто-зеленые колючие шарики свисали с каждой ветки. Между корнями шуршала вода, успокоительно, размеренно. Райану казалось, что здесь он остался совсем один, как в саду Замка, словно растения обладали удивительным даром окутывать, защищать хрупкое человеческое существо от остального мира, говорить только с ним, напевать ему свою упоительную песнь листьев.

С огороженного края яруса он видел беспредельный, величественный сад под ячеистым куполом аэропорта. Пассажиры и их чемоданы исчезали в зеленом море, выныривали и пропадали снова. Дубы-исполины в северной части зала поднимались к самой крыше, пальмы в южной стороне — отсек тропических видов — стояли недвижимо: взлохмаченные головы на тонких шеях. Нижние ярусы занимали приземистые кусты, еще ниже — цветы и травы, папоротники, плющи, стелящиеся по самой земле. Зеленая масса поглощала звуки, питалась человеческим дыханием, обращая углекислый газ в кислород, и через открытые в крыше люки вырывался влажный и теплый, как в турецком хаммаме, воздух.

Вскоре Райан входил в двери телестудии. На постаменте посреди площадки красовался макет кресла экстракции, куда более внушительный, чем его прототип — стерильно белый, стальные ножки с шипами, блестящие шары на подлокотниках, за которые, видимо, должен был хвататься несчастный рыдающий доброволец. Райан поморщился — антураж слишком уж походил на выпендреж, все в нем так и кричало о том, что в крипте Замка не работают, а снимают какое-то забористое шоу.

— Мы уже начали волноваться, вдруг ты не приедешь, — Мишико ласково поцеловал Райана в обе щеки. — Смотри, что мы для тебя смастерили. Ну как?

Он махнул рукой в сторону кресла экстракции, любуясь проделанной работой.

— Как в кино, — саркастично заметил Райан, и Мишико самодовольно улыбнулся.

— То, что нужно! — пропел он и подтолкнул Райана ближе к камерам.

— Ты помнишь наш уговор? Никаких подстав. Иначе я наложу запрет на выпуск, — предупредил Райан.

— Да понял я, понял, — Мишико покачал головой, в ушах засверкали бриллиантовые серьги. — Только умоляю, не будь ты скучным, дай мне картинку!

— Я же не клоун в цирке, — проворчал Райан.

— С таким настроем мог бы пойти на «Юниверсал Ньюз», — шутливо предложил Мишико. — Под их программы старые пердуны засыпают быстрее, чем под сказки сиделок.

— Нет уж, у тебя аудитория два миллиарда человек! — ответил Райан.

— Меркантильный плохиш. — Мишико легонько толкнул Райана в плечо. — Ладно, начинаем. — Он громко хлопнул в ладоши.

Пародия на кресло экстракции до поры отъехала на задворки площадки. Мишико сел на пуф напротив Райана, закинул ногу на ногу, покачал лакированной туфлей. Райан знал, что, несмотря на разудалый прикид и высоченные каблуки, Мишико был одним из лучших интервьюеров своего времени. Умный малый, он чуял сенсацию за версту. Но при этом никогда не позволял себе переходить границы дозволенного, благодаря чему в его студии появлялись все новые и новые селебрити, не опасавшиеся оказаться вымазанными дерьмом на глазах у всего мира.

Суфлер на мониторе камеры застыл с первой же минуты, за ненадобностью. Мишико каждый раз готовил вопросы заранее, тщательно и придирчиво, но затем, переварив их в своей голове, разложив по полочкам, действовал экспромтом, внимательно глядя в глаза собеседнику, подмечая движение каждого мускула — выискивая страхи, ложь, позерство или простое волнение, используя все это для своих целей.

Студия с черными бархатными стенами вокруг них осветилась и расширилась. Станция виртуальной реальности под каждый выпуск создавала новый интерьер, не давая зрителю заскучать от вида одной и той же картинки.

— Друзья, без паники. Я отсюда слышу ваши изумленные голоса. Да-да, наш тайный гость, которым я интриговал вас всю неделю, сегодня… это сам Райан О’Коннелл! Не кажется ли вам, что его имя доносится из каждого утюга? Из моего точно — даже маечку не могу погладить спокойно. Кстати… — Мишико вытянул полы красной майки с выложенным из стеклянных осколков портретом Греты Тунберг, — ссыль на дизайнера в описании к выпуску…

Райан представил, сколько миллионов фунтов упало на счет канала за такую неприкрытую рекламу.

— Его имя вы все слышали, а вот лицо… Красавчик. Глаза голубые, будто два ледяных арктических озера. Ух! — Мишико дернул плечами. — Райан, что молчишь, я тебе комплименты раздаю, а ты… Ох уж эти ученые! Или ты не настоящий ученый?

Фраза задела Райана, будто его обвиняли в том, что он напечатал свой диплом на принтере.

— Ученой степени у меня нет, как ты правильно заметил, но я всегда увлекался программированием и достиг в этом успеха, — спокойно ответил он.

— Талантливые самоучки вроде тебя…

— Гениальные, — мягко, но уверенно перебил его Райан.

— О! Гениальные самоучки такие зазнайки. Думают, что могут совершать чудеса воскрешения и берут на себя обязанности самого Бога. Как ты насчет этого?

— Кажется, ты говоришь о ком-то другом. Можем его обсудить, — пошутил Райан.

— Тогда разубеди меня. Говорят, в твоем родовом гнезде, а иначе это место не назовешь… — Он повернулся прямо в камеру. — Знаете, такой серый неприветливый гигант из камня, напичканный всякими древностями, вроде подземных захоронений, пахучих гобеленов и тайных комнаток то ли для пыток, то ли для извращенных увеселений. Короче, — он снова повернулся к Райану, — в Замке теперь живут несколько покойников. У-у-у, жуть!

— Никаких покойников в Замке нет, Мишико. Я здесь, чтобы развенчать эту бредятину. Мертвые не воскреснут, как бы мы этого ни хотели. Проект был создан не для того, чтобы из могил вылезали обглоданные червями останки. Он создавался для тех, кого умершие оставили на Земле жить дальше в одиночестве и унынии, с болью потери, которую не в силах исцелить время.

Мишико секунду помолчал, обдумывая его слова. В его глазах вместо веселых искорок промелькнула печаль, будто где-то в глубине его души загорелся, прикрыв занавес бурлеска, живой человеческий огонек.

— Так что же они такое, твои «воскресшие»? Иллюзии, фантазии, миражи?

— Все вместе и ничего одновременно, — продумывая каждое слово, ответил Райан. — Посмотри вокруг. Станции виртуальной реальности позволяют создать подобие настоящего мира. Они так высокотехнологичны, что люди порой забывают, где реальность, а где виртуальная проекция. Иллюзию можно трогать, обходить со всех сторон, мять, ломать, принюхиваться к ней, короче, все как в реальной жизни. Изменилось восприятие. И эмоции, вызываемые иллюзиями, теперь самые что ни на есть настоящие. Так?

— Удивил.

Мишико снял с пальца кольцо и швырнул его в созданную программой виртуальную стену. Оно со звоном отскочило и упало на пол.

— Такие теперь есть в каждом доме.

— Предположим. А что, если мы наденем тебе на голову созданный мной нейронный дешифратор, и станция в режиме реального времени считает и сгенерирует для тебя тех, кого ты потерял, прямо из твоей памяти?

— Отключится станция виртуальной реальности, и они исчезнут?

— Включится станция, и они появятся снова. Их коды будут записаны на защищенные диски. Фактически, мои воскресшие не зависят от физического присутствия того, кто их помнит.

— Если ты говоришь, что они сотканы из памяти, то постоянно воспроизводят те моменты, которые были записаны через дешифратор? Например, повторяют одни и те же диалоги из прошлого. И как ты предлагаешь близким с ними прощаться? Это же цирк какой-то… Жена говорит мужу: «Прости, дорогой, что я тебя грохнула, ударив молотком по тыкве, я так и не успела сказать тебе, как мне жаль». А он такой: «Ты не видела мой носок, дорогая, он куда-то запропастился?»

Мишико весело засмеялся. Но Райан знал, что на самом деле ведущий крепко обдумывает все сказанное и понимает, что за шутками кроется сенсация, которую он не имеет права выпустить из рук.

— Совсем не так. Создать полное подобие умершего человека было для меня не таким уж трудным делом, — продолжил Райан.

— Да что уж там, гению и море по колено, — махнул рукой Мишико.

Он снова пускал развлекательную пыль в глаза зрителю, но весь напрягся в ожидании следующей фразы своего удивительного гостя.

— И я предусмотрел, что этот, как ты выразился, «цирк» испортит нам весь замысел, — продолжал Райан. — То, что хранится в памяти человека и считывается моим дешифратором, — это больше чем воспоминания. Мы можем смотреть и не видеть, видеть и не замечать, замечать, но игнорировать. А память, как восковая дощечка с отпечатками, хранит все детали. Поэтому проекция воскресшего содержит в себе личность человека, каким он был на самом деле, и ее поведение тоже естественно.

— Райан, а ты уверен, что это нормально? Люди рады обмануться, но что потом?

— Главное — это вера. Обиженный ребенок прижимает к себе своего друга, плюшевого мишку, и успокаивается, не раздумывая о том, что в руках у него тряпка с наполнителем. Человек должен прийти в Замок, чтобы отпустить свою боль, попросить прощения и получить его в ответ, обнять и быть обнятым, отдать любовь без остатка и почувствовать себя любимым. Только тогда грусть уйдет, последнее «прощай» обретет смысл и, выходя за ворота Замка, доброволец начнет новую жизнь. Предназначение воскресшего будет исполнено, и он будет стерт с диска.

Райан на секунду замер. Когда он летел сюда, в его голове крутились мысли, подобные кодам: четкие, ясные, холодные, факты и статистика. Но вдруг Райан стал тем, кем был на самом деле глубоко внутри, под слоями защитного панциря: человеком, который умеет любить и чувствовать.

А перед ним сидел такой же подлинный Мишико. Наверняка он думал о ком-то из тех, кого потерял. Его руки спокойно легли на колени, пальцы с длинными красными ногтями расслабились, губы перестали кривиться в насмешке, и он едва заметно улыбался, как дети улыбаются своим мечтам.

— И что же ты придумал? — спросил он по-дружески.

— Я нашел способ дать виртуальным проекциям интеллект андроидов первого выпуска.

Кажется, весь мир застыл, ошеломленный.

***

— Еще миллиард зрителей подключились к эфиру!

Мишико в блаженстве закатил глаза и воздел руки к потолку, благодаря невидимых богов.

— Это твой звездный час, — улыбнулся Райан.

— Брось, дорогой, вся слава сегодня — твоя. То, что будет во второй части, — сюрприз для аудитории. Мы следили, чтобы ни одного слова не просочилось в интернет раньше времени. Только скажи заранее, кого ты намерен воскресить?

— Собаку моей невесты Мэри Филлипс. Я знакомил тебя с ней пару лет назад. Надеюсь, она не обидится…

— Собака вряд ли будет в претензии. Ха-ха! А вот мисс Мэри как следует тебе всыплет.

Перерыв на рекламу подходил к концу. Они стояли у кресла экстракции. Чем больше Райан на него смотрел, тем больше оно напоминало ему агрегат для садо-мазохистов.

— Но я бы хотел от тебя чего-то более личного, чем собака. Ты знаешь, о чем я.

Райан почувствовал, как страх карабкается по его нутру вверх, к сердцу, к горлу.

— Даже не думай. Поменьше верь слухам и не вмешивайся в мои личные дела, — сказал он холодно.

— Ну как хочешь. Собаки будет достаточно.

После того, что сказал Мишико, Райан нервничал. Как некстати он напомнил ему о самом важном, что не должно было ни при каких обстоятельствах всплыть перед глазами многомиллиардной аудитории. Он должен контролировать свои воспоминания. Обязан!

Камеры включились снова. Мишико возвышался над Райаном, делая вид, что поудобнее устраивает его в кресле.

— Позволь за тобой поухаживать, — сказал он серьезно.

Над его коротко стриженной головой светили яркие желтые студийные лампы, создавая вокруг Мишико нечто вроде нимба. Бриллиантовые серьги отражали свет, преломляли во все цвета радуги, и Райан вспомнил заколки Мэри. Драгоценные камни были ее страстью. Он понял, что привезет ей в подарок из Лондона, и улыбнулся.

Пока камера объезжала кресло по кругу, Мишико прикрыл ладонью микрофон.

— Слушай, подумай над моим предложением, что-то личное во время экстракции — это будет бомба. Это тронет людей до глубины души. Ты завладеешь их сердцами.

— Я не такой человек, Мишико. Во многом не готов признаться сам себе…

Камера приближалась к креслу. Мишико все еще держал ладонь, прикрывая микрофон.

— Я через многое прошел, чтобы принять себя таким, какой я есть. Это освобождение. Позволь себе то же самое.

Под ослепительным светом Райан не столько увидел, сколько почувствовал, как Мишико надевает ему на голову нейронный дешифратор. Люди удивились бы, узнав, что Райан ни разу в жизни до этого не пользовался собственным изобретением. Нет, он не боялся. Просто Мишико был единственным, кому Райан поведал сущую правду — во многом он не признавался себе, многое хотел вычеркнуть из памяти. Но почему-то у него так ничего и не получилось.

Виртуальная проекция стен в студии менялась. Задник волновался, кое-где покрывался рябью, и Райан понял, что вот-вот увидит знакомую картину. Озеро Замка проявлялось из мутной виртуальной дымки. Широкое, бескрайнее, с покатыми краями, кое-где заросшими камышом.

— А где желтые барьеры «Моисея»? — с саркастичной улыбкой прошептал Райан.

— Они портят всю картину, — тихо ответил Мишико и повернулся к камерам.

— Честно говоря, когда Райан согласился приехать в студию, у нас началась настоящая потасовка. Каждый мечтал примерить на себя нейронный дешифратор и посмотреть, кто же выйдет из озера. У некоторых членов съемочной группы могли получиться улетные покойнички. Но ты, — он ткнул Райана длинным ногтем в грудь, — всех нас обломал. Ну да ладно. Итак, приступим.

Заранее проинструктированные программисты канала подключили привезенную Райаном станцию. Повернув голову, он смотрел на озеро, словно настоящее, и близкое и далекое. Давно ли настало время, когда люди перешагнули границу и перестали отличать реальность от виртуальной проекции? С воды дул легкий ветер, приносил запахи, но все же это была не та прохлада и не совсем тот аромат травы на берегу. Все казалось и тем, и не тем одновременно. Мелкие нестыковки, едва заметные глазу, едва ощутимые, они сбивали с толку, смущали и не давали до конца обмануть себя.

— У нас в Замке все немного иначе, — сказал Райан, всматриваясь в подготовленную художниками виртуальную проекцию. — Здесь я чувствую обман, иллюзию, мой мозг вопит о неувязках. А теперь я запущу дешифратор, и он спроецирует через станцию виртуальной реальности мое собственное воспоминание об озере.

— Кстати, а почему воскресшие выходят из озера? — поинтересовался Мишико.

— Может быть, потому, что жизнь на Земле зародилась в воде… А может быть, потому, что озеро для меня многое значит. Воскресшие могли бы появляться откуда угодно, но я решил так, как решил.

Задник снова начал меняться. Едва заметно: кое-где береговая линия стала четче, темнее, по траве поползли тени, оживив ее, вдоль газона протянулся след отводного канала, который Нис и его андроиды выкопали на днях. Над водой поднялись желтые барьеры «Моисея» с россыпью датчиков, на поверхности дрейфовала птица. Она заныривала маленькой головкой и тут же выныривала обратно, беспокойно отряхиваясь и поводя крыльями. Да и сам воздух стал другим — сладким, прохладным, легким.

Райан был дома.

— Видите разницу? — спросил Райан. — Художники отрисовали проекцию по фотографиям и видео. Это совсем другое. Чтобы по-настоящему увидеть то, что вы любите, оно должно быть соткано из вашей памяти. Потому что для каждого из нас одни и те же места и люди все же немного разные. Я создавал дешифратор именно для этого. Ни один ныне существующий прибор, кроме моего, на такое не способен! Именно поэтому воскресшие будут такими, какими их помнят добровольцы, такими, какими они были именно для них при жизни. Я называю это чудом и горжусь своим изобретением.

Мишико задумчиво провел пальцем по губам.

— Готовы ли мы к тому, что сейчас увидим? — спросил он, поворачиваясь к одной из камер.

— Готовы, — ответил Райан за несколько миллиардов зрителей и, откинувшись на изголовье, прикрыл глаза.

Часть его воспоминаний проецировалась вокруг него. Подвал Замка, детский смех, отскакивающий эхом от влажных стен, едва освещенный погреб и темные взгляды бутылочных стекол, сотни пытливых глаз, взирающих на него, восьмилетнего, со своих деревянных стеллажей. Секунда, пара секунд, они взметнулись и растаяли.

Мишико, окруженный этими видениями, сидел не шевелясь, только успевал поворачивать голову. Съемочная группа не двигалась с мест. Они застыли, будто статуи, пораженные реальностью происходящего.

Райану восемь, Мэри шесть. Должно быть так. В тот день Мэри потеряла своего пса Арчибальда навсегда. Но ни собака, ни Мэри не появлялись, потому что мысли Райана, как назло, уносились все дальше и дальше от того, что он хотел показать зрителям.

Толстые древесные стволы, недвижимые, они загораживают двенадцатилетнему Райану путь. Упругие мхи пружинят под его ногами, повсюду валяются тонкие прутья, ветки щелкают и подламываются, когда белые кеды Райана наступают на них. Красная ягода спряталась под листом — никто не учил его отличать ядовитые ягоды от съедобных, поэтому Райан, с опаской покосившись на спелую бусину, идет дальше. За деревьями шорох. Он знает, что в лесу никого нет. Потому что никогда не было — за все годы он ни разу не встречал в землях Замка чужих людей. Но это не человек.

Райан заерзал в кресле экстракции. Воспоминания сами шли к нему на зов. Опасные, сокровенные. У него был четкий план — собака Мэри. Все посмеются, поохают, подивятся. А все, что важно для Райана, так и останется не разворошенным. Но теперь все выходило из-под контроля. Он хотел остановиться, но почему-то не мог.

Он стоит как вкопанный. За деревьями что-то движется. Большое и неторопливое. Оно важно ступает по мхам, и кажется, весь лес расступается перед ним. Самец оленя, красивее которого Райан никогда не видел. На стене в холле Замка висели десятки оленьих голов, но ни одна из них не могла тягаться с этой гордо поднятой, массивной, шумно дышащей головой. Олень шел к Райану неспешно, поводя носом в воздухе, и совсем его не боялся, потому что Райан был меньше самца и казался олененком по сравнению с ним. Сильные ноги делали шаг за шагом, не перетаптываясь в страхе, но целенаправленно, смело, и каждое движение самца было ладным и уверенным. Он подошел так близко, что Райан ощутил его травянистое дыхание. Олень поднял голову вверх — рога, ветвистые, плотные, будто корона властелина мира, а через них с неба светит солнце и кажется, что он держит светило рогами, словно так оно и должно быть.

Райан был рад этому воспоминанию, хотя и боялся его. Потому что то, что пришло вслед за ним, было страшным.

Он отдал бы все на свете, чтобы остановиться сейчас. Но сила прошлого тянула его за собой, волочила, сбивала с ног.

Кровавая полоса на полу от входа в дом, она тянется до самой кухни. Толстая красная полоса, ее ничем не отмыть, сколько бы прислуга ни терла ее тряпками. В его руках топор, удобный, легкий, идеально лежит в ладони. Руки бессильно повисли вдоль тела. Входная дверь открыта. В дом вползают гонимые ветром осенние листья и прочий мелкий мусор. Бирн О’Коннелл стоит в проеме — спина все еще в тени, подпирает холодную ночь. Райану страшно до смерти. Он хочет бежать, но не может сдвинуться с места.

Впервые за много лет он снова увидел его, Бирна О’Коннелла, своего деда, который так и остался настоящим хозяином Замка и по сей день.

Озеро наступает. Райан не делает ни шагу вперед, но озеро само идет к нему навстречу. Как такое возможно?

Собака Мэри забыта. Шутка не удалась. Все, что должно было остаться в глубинах души, выходит наружу, как подземные воды, разливаясь и ширясь. Зрители приклеены к экранам. Они жаждут видеть, они жаждут знать, они жаждут убедиться, что этот человек, лежащий в кресле экстракции памяти, сможет сотворить нечто подобное и для них самих. Ткань времени с треском расходится, швы рвутся, в полотне настоящего зияет необъятная дыра, гигантский глазок, через который видно все, и ничего нельзя скрыть.

Мэри сидит на корме лодки. Ему шестнадцать, ей четырнадцать. Она такая красивая, его светлячок. Рыжие волосы, встрепанные ветром, свисают к поверхности воды — мелькнула и исчезла серая длинная тень. «Рыба, большая», — ее голос немного настороженный, не такой веселый, как обычно. Потому что они оба знают, сейчас что-то случится.

Райан окончательно потерял контроль. Его тело в кресле экстракции памяти лежит, будто кукольное, набор костей, мышц и кожи, а память скачет галопом взбесившейся лошади.

В озере очень холодно. Тень Мэри едва видна под толщей воды. Пузыри воздуха поднимаются мимо Райана к поверхности. Он тоже уходит на дно, не сопротивляясь. Длинные листья озерной травы касаются его голых щиколоток. Достаточно опустить глаза вниз, и он увидит ее — рыжие волосы, бледное личико, испуганные глаза. Наверное, они заслужили уйти так, вместе. Или не заслужили даже этого? Днище лодки качается над его головой, высоко, недостижимо. И что-то страшное таится в ней, в безобидной деревянной лодочке, все зло мира, глубоко ненавидимое им, отчаянно пугающее, зло, которое он так и не смог победить. Растянутая нить времени снова сворачивается в клубок: Мэри из лодки смотрит на рыбу, промелькнувшую у поверхности. Кровавая полоса в холле стягивается к двери, дед Бирн исчезает в холодной осенней ночи. Топор повисает на стенке стеклянного шкафа.

Мэри показывает пальцем на светлячков — она счастлива, и ее лицо озарено их магическим светом. А теперь они бегут по погребам Замка. А вот и пес Арчибальд. Мэри, совсем еще малышка, сидит на дороге, склонившись над его изувеченным автомобилем телом и содрогается от рыданий (как глупо, как эгоистично было шутить над ее болью, собираться воскресить собаку на потеху публике!).

А вот Райану года три, он стоит в холле Замка и смотрит вверх — дед Бирн спускается по ступеням, чтобы впервые взглянуть на своего внука. Рука отца, до того крепко державшая его ладонь, отдергивается, и мальчику становится страшно. Бирн смотрит на него сверху вниз внимательно и властно, и отныне его власть будет над Райаном всегда.

Остался лишь один узелок времени: Мэри с криком падает в воду, в руке Райана застыло весло, на конце которого алеет пятно крови. Последний узелок наконец развязан.

Озеро посреди студии волнуется. Из него быстрыми уверенными шагами выходит нечто, вздымая воду вокруг себя, вспенивая ее, сводя Райана с ума. Странная форма — широкая, прямоугольная, разлапистая. Нет, это не человек. Рога показываются из воды, ветвистые и могущественные, сколько озерных трав уместилось на них, с них стекает вода. Из озера выходит он, самец оленя. Уверенным прыжком выскакивает на берег, оглядывает Райана, лежащего в кресле экстракции, пораженного Мишико и застывшую съемочную группу и удаляется по направлению к виртуальному лесу.

Райан срывает с головы нейронный дешифратор. Он провалил интервью.

Перерыв на рекламу даст ему время собраться с мыслями.

— Что за черт?

Мишико в ужасе уставился на Райана. Он снова отключил микрофон.

— То, что мы видели, выглядит очень дурно, Райан, прямо-таки жутко!

— Да все в порядке! — замотал головой Райан. — Я сам не понял, куда меня понесло. Это просто осколки памяти. Не вздумай сказать в эфире нечто подобное. Все и так печально, теперь в проект никто не придет, я испортил все дело.

Мишико удовлетворенно похлопал Райана по плечу.

— Ну нет. Видно, что ты ни хрена не смыслишь в сенсациях. Это бомба, дорогой, атомная бомба. Теперь держись, люди наводнят Замок и будут умолять тебя принять их в программу. А мне ты сделал рекордный рейтинг.

Рекламная пауза окончилась. Программисты вытащили диск, на котором было записано все, что только что происходило у Райана в голове, отключили станцию виртуальной реальности, уложили ее в кейс и вместе с дешифратором отдали Райану. Он едва ли запомнил, как Мишико прощался с ним под бдительными взглядами камер. Райан что-то говорил зрителям на прощание, благодарил за приглашение в студию, его слова сами выстраивались в правильные фразы, но мозг отказывался думать, из Райана вышли все силы.

Он сядет в такси и через полчаса будет в гостинице. Спать и не видеть снов — и по-детски надеяться, что ничего этого не было на самом деле.

***

Мэри пообещала себе не смотреть эфир — своим тайным отъездом Райан дал ей понять, что ее это не касается. Она прошлась по узким витиеватым тропинкам сада, обогнула беседку, белые занавеси которой взлетали и опадали на ветру, и наконец нашла того, кого искала. Кэссиди сидела на земле, она собирала виртуальное «Лего». Ее серая вязаная кофта с растянутыми рукавами так подходила к ее серым глазам. Мэри погладила девочку по голове.

— Я скачала тебе новые приложения. Попроси у Четверки, она поставит тебе что-нибудь новенькое из игр.

— Да ну их, нет настроения, — пожала плечами Кэссиди. — Ева не хочет со мной играть, и мне скучно.

— Ей шестнадцать, тебе десять. Предложи ей «Визиря Безантиума». Игра закачана в станцию. Думаю, она подойдет вам обеим.

Кэссиди повеселела. Она пнула виртуальную станцию, и та аварийно отключилась. Рождественский домик эльфов рассыпался на разноцветные детали, и те растаяли без следа. Девочка скрылась за кустом желтого дрока, только ее голос, выкликавший имя Евы, разносился над садом.

В кармане весело заверещал телефон. Мэри надеялась, что Райан, наконец, напишет ей, хоть что-нибудь. Она не любила, когда он уезжал, не простившись. Но это был Нис.

«Что делаешь вечером?» — куча разномастных смайликов, значение которых ей было лень расшифровывать.

«На гидрологической станции заняться нечем?» — ответила она вопросом на вопрос, представив, как Нис коротает время в одиночестве, на посту, среди мигающих датчиков и ему совсем не с кем поговорить. Андроиды шестой серии были неразговорчивы, и толку от бесед с ними было мало. Если они не выполняли приказы, то сидели неподвижно, сканируя внутренние процессы.

«Слышал, Райан свалил. Не хочешь прогуляться?»

После имени Райана Нис наштамповал смайликов в виде кучек дерьма. Мэри хихикнула.

«Как ты узнал?»

«Я на тебя подписан, не забыла? И нет, интервью смотреть не буду, даже не умоляй. Мне достаточно его физиономии тут, под боком».

«Завязывай с оскорблениями. Дай мне подумать до вечера. Если освобожусь, свистну».

Рядом с Нисом она снова превращалась в семнадцатилетнюю девчонку: забавную, безбашенную, которая сначала делала, а потом соображала, что натворила. С ним она становилась собой, по-настоящему глубоко дышала.

В Замке было тихо и прохладно. Четверка чистила ковры, в коридоре стоял удушливый запах мокрой шерсти, смешанный со сладким запахом чистящего средства.

— Я иду в мастерскую. Надеюсь, ты не будешь опять преграждать мне дорогу?

— Нет, но если хочешь, могу проводить тебя, — спокойно ответила Четверка, стараясь выполнить свое обещание Райану как можно лучше.

— Не надо, спасибо. Если что, я позову, — сказала Мэри и улыбнулась. Четверка заботилась о ней как могла, и Мэри ценила это. — Прости, ладно? Я не должна была тебе грубить. Ты член нашей семьи, всегда помни об этом.

— Хорошо, — на лице Четверки не дрогнул ни один мускул.

Как же она отличалась от Омеги! Будто они были двумя разными существами, хотя на самом деле сошли с одного конвейера и выглядели, за исключением скальпированного черепа Четверки, одинаково. Но «человеческая» суть Омеги делала ее уникальной, и прекрасное лицо, на котором сменялись сотни эмоций, невозможно было забыть.

Мэри прошла мимо библиотеки. Высокие шкафы с книгами навевали на нее сон. В детстве, когда она навещала Замок, то обходила это место стороной. Мэри помнила, как торчала в ярко-желтом плаще под проливным дождем и с улицы через широкое окно показывала Райану язык — тот делал вид, что усердно читает очередной скучный талмуд. Каждый закоулок Замка напоминал ей о нем. Тут они как-то подрались за джойстик от «икс-бокса», там она вылила ему на голову ягодный морс, когда он обозвал ее дурой, а в кладовой все еще лежала швабра, с которой Райан гонялся за ней по всему дому в надежде огреть ее по спине.

Мэри свернула в узкий коридор с единственной дверью. Из подвала потянуло сквозняком. Тоннель, ведущий в мастерскую, напоминал длинную холодную пещеру. На полу уже которую неделю росла лужа — подземные воды просачивались откуда-то из щелей, из крысиных ходов. Но в самой мастерской было тепло и уютно, в углу горел приглушенный свет. Ящик с инструментами, печь для обжига, дубовый стол с расцарапанной столешницей. В глубоком мягком кресле по-хозяйски раскинулся плед цвета спелой сливы, вязанный крупными косами. «Вот ты где», — Мэри ухватила бутылку виски, забытую на столике возле кресла. В бокале напиток казался насыщенным янтарем, смолой, спустившейся с дерева жизни с десяток лет назад.

На черном от ожогов паяльника столе лежала еще не законченная работа — крошечная, выложенная из серебряной паутинки северная башня Замка с арочным окошком. Мэри подставила заготовку под линзу, зацепила ставню пинцетом — окно отворилось, так же как в настоящей башне Замка. Она провернулась на табуретке, собираясь с мыслями.

К Неделе моды Мэри успевала создать десятки изысканных заколок за пару месяцев, но теперь работа шла с трудом. Ей казалось, что она живет чужой жизнью, отдает всю себя добровольцам, воскресшим, но это было детище Райана. Ее собственное детище, ее вдохновение, так и лежало заготовками. Одна заколка, вторая, третья, спрятанные в ящике стола, живой укор их создателю. С тех пор, как Райан привез Мэри в Замок, ни одна заколка так и не была закончена. Мэри нашла на телефоне любимый трек-лист, взяла со стола деревянную шкатулку. Десятки драгоценных камней на бархатной обивке — живые, алчущие света и внимания, они переливались немыслимыми цветами. Райан считал, что шкатулку нужно прятать в сейф, но Мэри все упрямилась, держала ее незапертой на рабочем столе.

«Кто я?» — она перебирала камни, едва касаясь, поглаживала их кончиками пальцев: зеленые изумруды, алые рубины, голубой аквамарин, розовый империал. Камни думали, смотрели на нее со дна шкатулки и решали, кем будет их Мэри. Глубоким синим сапфиром? Отчего же? В ней нет ничего от вечернего неба. Фиолетовым аметистом? Да нет же! Разве похожа она на лавандовое поле, купающееся в июльском ветре? Она грустна немного, чего-то ждет, волосы рассыпаны по плечам, как рассыпаются осенние листья. Да, она — осень, их Мэри, вот она какая. Камни поворочались в шкатулке, совещаясь, и наконец цитрин выступил вперед. Оказавшись в ее руках, камень засверкал всеми оттенками оранжевого. Словно апельсиновый сок, свет лился из его нутра при ярком свете лампы на столе, а в полутьме мастерской затихал, превращался в густой мед. Мэри приложила локон к камню — почти идентичны. «Я знала, что вы не подведете», — она закрыла шкатулку.

Но до темноты Мэри так и просидела над столом, перебирала обрезки серебряной нити, вертелась на стуле, прохаживалась по мастерской. Отовсюду играла музыка — Четверка развесила колонки так, что Мэри утопала в мелодии. Бутылка быстро опустела, а на столе так и лежал медовый цитрин. Он был ею самой, неприкаянный, потерянный, забывший нечто важное, о чем уже и не вспомнить. Только мысли о Нисе рассеивали тоску. Мэри отчаянно искала путь к себе самой, к жизни, которую оставила ради Замка, и Нис иногда казался ей путеводной звездой к свободе.

Телефон молчал. Мэри то и дело проверяла уведомления — ничего. В коридоре раздался плеск, словно кто-то шагал по растекшейся по полу луже.

— Четверка, ты? — прокричала Мэри, приглушив музыку. Ответа не последовало.

Она выглянула за дверь. В пустом коридоре только монотонный стук срывающихся с потолка капель. «Еще пара месяцев, и придется переносить мастерскую из подвала наверх. А погреба… Что будет с ними?» Мэри обулась в высокие резиновые сапоги, которые теперь хранила здесь на случай потопа, и прошлепала по тоннелю к разбухшей от сырости двери. В системе лазов под Замком разобраться было почти невозможно. Многие коридоры переплетались, выстраивались один над другим, вели в тупики или, наоборот, закольцовывались, и, как в страшном сне, выбравшись из очередного узкого прохода, рано или поздно заблудившийся путник снова попадал в то же самое место. Но Мэри знала Замок как свои пять пальцев. В детстве они жили с Райаном по-соседству, и проводили здесь за игрой в прятки целые дни. Она ловко пригибалась под каменными уступами, открывала скрипучие двери, шагала по темным коридорам, узким, как кротовьи ходы, и наконец вынырнула у самого погреба.

Между стеллажами было сухо. Бутыли спали мирным сном, и Мэри ступала по погребу тихо, чтобы не нарушить их покой. Краем глаза она заметила быстрое движение. Смех, отрывистый, воскресший в памяти на секунду. Ее смех. Он отразился эхом от стен. Порыв ветра сквозняком метнулся к выходу и, хлопнув дверью, исчез. От страха Мэри подпрыгнула и зажала рот рукой. «Этого не может быть… Где Четвер…» Она оставила телефон в мастерской. В притихшем погребе не было ничего, что могло бы связать Мэри с внешним миром. Между стеллажами в углах шевелились тени. Воскресшие?

— Освальд? Акира? Кто там? — голос осип, будто она больна ангиной.

Замок был полон привидений, и кому, как не Мэри, было зазорно бояться их. Но все равно страх сковывал ее. Неуверенными шажками она обходила погреб в надежде, что сюда забрел один из воскресших и теперь, по старой привычке из прошлой жизни, инспектирует коллекцию бутылок.

Никого. Только сама Мэри остановилась посреди погреба, и ей казалось, что звук ее дыхания стал громким, как паровозный гудок.

— Я дружу с тобой только потому, что больше не с кем, — злой голос Райана раздался прямо над ее ухом, преодолев годы.

Мэри стало не по себе, ее затягивало в воронку прошлого. Дверь в погреб открылась и захлопнулась снова, быстрые удаляющиеся шаги в коридоре. Столько лет прошло, а Мэри все еще помнила, куда нужно заглянуть. В темном уголке под навесным деревянным шкафом с раритетным виски сидела совсем юная Мэри, скрючившись на полу, и обиженно плакала, вытирая красный нос тыльной стороной ладони.

***

— Господи, что здесь происходит? — она ворвалась в кухню, опрокинув стоящий на пути стул.

Четверка подняла глаза и молча посмотрела на перепуганную Мэри.

— Там в погребе… Я и Райан… В детстве! Да я себя только что видела!

Пока Четверка разобралась, в чем дело, Мэри успела немного успокоиться.

— Где аппаратура из крипты?

— Райан забрал ее на интервью в Лондон, — ответила Четверка, наливая Мэри горячий чай.

— Что? Он совсем сдурел?

Она уже догадалась, на ком именно он решил показать, как работает нейронный дешифратор, и почему она увидела в подвале то, что увидела…

— Так же нельзя!

Теперь Мэри знала, с какой целью Райан не сказал ей ни слова, когда уезжал. Если он затевал глупость, то проворачивал ее тайком, будто школьник, ворующий заначку марихуаны из родительской спальни.

— Он хочет доказать миру, что все происходящее в Замке — это наука. Никакой охоты на ведьм и колдовства. Райан должен показать себя ученым, а не шарлатаном и фокусником. То, что сейчас думают о нас люди, никуда не годится. Пусть раскроет перед ними всю схему работы: от дешифратора до озера. Проекту от этого будет только лучше.

С Четверкой было трудно не согласиться. Мэри стало немного легче, страх прошел, осталась только обида на Райана, который снова оставил ее за бортом собственной жизни, не удосужившись рассказать о своих планах.

— Неужели он показал на себе, как работает система? Перед всем миром?

— Именно так. Станция виртуальной реальности завязана на наши системы, где бы она ни находилась. Поэтому в погребе проявились старые воспоминания. Наверняка их было не много, только самые безобидные, — заверила Четверка. — Если нужно, я принесу твой телефон из мастерской.

Мэри поплелась в свою комнату. Лежа в постели, она никак не могла уснуть. От Райана все еще не было ни строчки, и теперь это сильно расстраивало Мэри. Он не посвятил ее в один из самых важных замыслов, в детали интервью, от которого зависела судьба всего проекта. И вдруг Мэри отчетливо осознала, что никогда не была для него ни другом, ни соратницей, ни партнером. Она свернулась в клубочек и заплакала так же горько, как тогда, в погребе, много лет назад: красный нос и опухшие глаза, слезы обиды текут, и Райан ни за что не попросит прощения, не такой он человек.

Телефон на тумбочке заверещал. Мэри покосилась на него, надула губы и отвернулась. Но любопытство взяло верх.

«Освободилась?» — и рядом цветочек, трогательная голубая незабудка.

Что бы там ни происходило у них с Райаном, для Ниса она была всем.

«Типа того. Куда идем?»

«В лес. Я у восточных ворот, где контейнеры с компостом. Поторопись, от них такая вонь, что сейчас стошнит!»

Мэри засмеялась. Она вскочила с кровати, натянула джинсы, накинула кофту, обула кроссовки, прихватила волосы заколкой с серебряным светлячком и, тихо ступая по ковру, прокралась на первый этаж. Четверка прибиралась в гостиной. Мэри, стараясь не скрипеть половицами, выскочила в коридор и выскользнула на улицу через заднюю дверь.

Ночь пахла свободой. Усеянное звездами небо было черно, как траурная вуаль вдовы. Цветы пахли оглушительно, пленяли и манили. И если день благоухал сладким вереском, то ночь была околдована миндалем, дымом, едкой горечью, наполнявшей ее до краев.

— Я не могу открыть ворота, мой чип сразу отметится в системе, и Четверка поймет, что я ушла.

Мэри держалась за холодные прутья ограды, ее карие глаза горели огнем восторга.

— Ты тут пленница что ли? Смотри, могу разнести этот обветшалый домишко к чертям собачьим, — пробасил Нис, просовывая к ней руку сквозь толстые прутья.

— Не тупи, я перелезу как-нибудь.

Мэри озиралась по сторонам в поисках плацдарма.

Через минуту она уже карабкалась на разлапистое дерево, с ветки которого могла перепрыгнуть через ограду.

— Штаны не порви, чудачка! — Нис приготовился ловить ее. — Боишься собственного андроида, она тебя что, отшлепает? А ногу сломать сейчас ты не боишься… Осторожно!

Сук хрустнул под весом Мэри, но все же выдержал, и она без страха ослабила хватку, чтобы спрыгнуть в объятия Ниса.

С опушки виднелись высокие башни Замка и весь верхний этаж — в спальне Мэри остался гореть приглушенный свет. По ночам лес казался черным и непроглядным, будто состоял из цельного куска угля. Держась за руки, они вошли в ночь, настоящую, осязаемую, насквозь пробирающую холодком. Упираясь верхушками в небо, вокруг шептались кроны деревьев.

— Знаешь, куда именно мы идем? — спросил Нис, кивнув в сторону сгущающейся между деревьями темноты.

— На поляну, куда же еще, — ответила Мэри, ускоряя шаг.

Здесь ей было хорошо, спокойно и совсем не страшно.

Так они и шли, крепко держась за руки, переговариваясь и хихикая. Вдалеке засиял призрачный желтый свет. Они подошли ближе, спрятались за деревом.

— Поляна светлячков, — Мэри ткнула Ниса в бок, за что он шлепнул ее пониже спины. — Да погоди ты, отвали.

— Ты реально пошла со мной в лес ночью и думала, что я буду вести себя как джентльмен? — прошептал Нис, покусывая ее за мочку уха.

— Пошли лучше туда.

Прижавшись к земле, Мэри поползла к озаренной светом тысяч светлячков поляне. Нис обреченно вздохнул и пополз следом.

Они сидели на земле, смотрели на неугомонный рой крохотных фонариков, кружащих над ними.

— Как здесь красиво, — покачала головой Мэри. — Но это не наше с тобой место. А наше с Райаном. Он даже называет меня «светлячок».

— Вот только он тебя сюда не отведет, — заметил Нис, и Мэри удивилась, насколько хорошо он знает Райана. — Сколько раз с тех пор, как вы приехали, ты была здесь с ним? Спорю, что ни одного. А я знаю, как тебе здесь нравится. Теперь это наше место. Как ты не поймешь!

— Чего? — коротко спросила зачарованная Мэри.

— Того, что я люблю тебя с самого детства. И не перестаю любить ни на минуту.

— А-а, ну это я знаю. Я тебя тоже люблю.

Слова так просто сорвались с ее языка, и снова она провалилась во временную дыру. Ей опять восемнадцать, они с Нисом валяются под звездным небом пьяные и счастливые. Теперь она думала, что в Замке не действуют законы времени: воскресшие, чужие потери, их с Райаном и Нисом жизни, все это сбило какие-то невидимые временные настройки, и в землях Замка то и дело нарушаются законы физики и логики, и прошлое путается с настоящим, смешивается и разделяется снова.

Нис потрогал заколку в ее волосах. Отполированная серебряная пластина на спинке светлячка отражала искристый свет. Его зеленые изумрудные глазки мерцали в темноте, загадочные, озорные. И сама букашка была такой ладной, искусно сотканной из тончайших серебряных ниточек, легких и прочных одновременно.

— Ты такая талантливая, — прошептал Нис и коснулся носом шеи Мэри.

— Мои заколки — это моя память. Книга жизни. Райан воскрешает чужое прошлое, а я — свое. По сути, мы с ним заняты одним и тем же.

Они так и сидели на траве, упоенные волшебной ночью. Им было по-настоящему хорошо вместе.