Почти любовь

Алекс Д, 2022

Наша история строилась на череде встреч, каждая из которых заканчивалась по-разному, но так или иначе вела к новому столкновению. Неизменным оставалось только одно – мы пытались любить друг друга. И у нас получилось. Почти. В книге присутствует нецензурная брань!

Часть 1 Без страховки

Глава 1

«Я чувствовал себя обманутым, одураченным и, как ни странно, обворованным. Что именно Веснушка у меня украла, я понял не сразу и даже не через год…»

Май 2015 Москва

Кравцов

Никогда не думал, что однажды меня так жестко перемкнет на девчонке, которую видел пару-тройку раз в жизни. Даже в дурном сне не мог представить, что этой девчонкой окажется та самая несносная Веснушка — любительница привлечь к себе внимание и устроить шоу при помощи одного единственного мандарина.

Может быть, дело вовсе не в ней, а в чертовом мандарине? Хотя кого я обманываю? Ее винтажное нелепое платье и обескураживающая наглость тоже произвели на меня неизгладимое впечатление.

Нет, ну надо же было так вляпаться! Жил себе спокойно, с самооценкой полный порядок, нехватки в женском внимании нет, внешностью Бог не обделил, с финансами все стабильно. Заканчиваю ординатуру, работаю, занимаюсь спортом, в меру начитан. Не олигарх и не мажор, на клубы и шмотки зарабатываю сам. Если бы я встречался со всеми девчонками из тех, что не прочь прокатиться на моем Ягуаре (машина, кстати, подарок отца), мне бы не хватило дней недели для каждой. Поэтому я поступал проще — выбирал одну на неделю или две. Это как пойдет, а потом, охладев или перегорев, переходил к следующей. С последней — Ленкой Свиридовой — продержался целый месяц. Она очень старалась, в койке выкладывалась по полной, не доставала звонками и ничего, кроме моего регулярного участия в секс-забегах, не требовала, да и внешне вполне устаивала. Еще и на красный диплом идет. В общем, мечта, а не девушка. Мне все друзья завидовали. Да и я сам себе, а потом бац и как отрезало.

Резко, мгновенно. Вот Ленка сидит рядом со мной в университетской столовке, нашептывая на ухо, как планирует «развлекать» этой ночью, а я улыбаюсь от уха до уха, ощущая полную готовность к экспериментам. Как вдруг за наш столик, растолкав локтями моих друзей, усаживается смешно одетая блондинка с открытой задорной улыбкой и шальным огнем в зеленых глазах. Смотрит прямо на меня, без капли стеснения и неловкости. Так, словно мы сто лет знакомы, и она пи*дец как рада нашей встрече. Я сначала опешил, а когда блондинка протянула мне мандарин, окончательно завис.

— Привет, Страйк. Помнишь меня?

Конечно, я ее вспомнил. И так уж вышло, что пока вспоминал, Ленка вместе с моими приятелями-однокурсниками переместилась в параллельную реальность. А мы с Веснушкой остались. Это было похоже на гипноз, в который меня погрузили без спроса.

Неудивительно, что диалога у нас не сложилось. Она меня уделала на раз-два, воспользовалась, так сказать, синдромом внезапности. Обозвала занудой, выставила на посмешище и свалила. Я глазом не успел моргнуть, как преобразившаяся Веснушка исчезла из поля зрения, безжалостно выкинув меня во внезапно поблекший шумный мир, где и Лена Свиридова, и мои друзья стали казаться плоскими и неинтересными персонажами из какой-то чужой, не моей истории.

Я чувствовал себя обманутым, одураченным и, как ни странно, обворованным. Что именно Веснушка у меня украла, я понял не сразу и даже не через год… Осознание придет гораздо позже, а сначала было ощущение раздражения, злости и пустоты, а затем откуда-то взялась навязчивая идея доказать причёсанной чудачке без кудрей и веснушек, что она серьёзно ошиблась на мой счет.

Но для этой, мягко говоря, неблагородной цели мне как минимум нужно было ее найти. Что оказалось не такой уж простой задачей. Я знал ее имя, фамилию и даже отчество. Знал, что Матвеева Олеся Игоревна учится в нашем универе и довольно быстро выяснил курс и номер группы. Я (страшно поверить) выучил ее расписание и каждый день приезжал к концу последней пары, надеясь застать врасплох точно так же, как она меня в столовой. В течение недели я приходил минут за пятнадцать до конца занятий и караулил Веснушку в коридоре возле аудитории. Она само собой ни разу не появилась. Может быть, прогуливала или болела, но мне уже стало казаться, что Матвеева специально издевается, хотя откуда ей знать, что я торчу в универе каждый день, с дебильной надеждой всматриваясь в лица хлынувшей в коридор толпы студентов. Я конечно же мог бы остановить кого-то из ребят и спросить, где их однокурсницу черти носят, а еще мог позвонить ее отцу и спросить номер телефона дочери. Это было бы просто и быстро, но не так, как я бы хотел, хотя и сам не до конца осознавал, что именно мне нужно от Веснушки.

Честное слово, так по-идиотски мне себя чувствовать еще не приходилось. Самое главное я прекрасно понимал, что творю какую-то дичь, бесился на себя, зарекался, что сегодня был последний раз, пытался отвлечься другими девчонками, катал их по городу, поил дорогим алкоголем, тащил в свою съёмную квартиру, а на следующий день за пятнадцать минут до конца последней пары уже был на посту.

К началу второй недели я почти отчаялся, но не смирился. Понедельник, вторник — ситуация не изменилась.

Сегодня среда, половина четвертого. Счастливая ватага будущих медиков минут десять как покинула стены универа. Среди них Веснушки, разумеется, нет. Злой, как черт, выхожу на улицу, с досады закуриваю сигарету и, усевшись прямо на ступенях, ищу в телефонном справочнике номер Игоря Матвеева. Поражение надо уметь принимать достойно, но у меня выходит так себе. Моему отцу Матвеев о звонке наверняка доложит, а тот матери, и начнутся вопросы и дурацкие теории.

— Привет, Страйк, — смеющийся голос невозможной и неуловимой Веснушки звучит прямо надо мной.

Сердце совершает опасный кувырок, прежде чем оголтело забиться под ребрами. Я задерживаю дыхание, тщетно пытаясь отключить взбунтовавшиеся эмоции, чтобы презентовать себя, как полноценного брутала, а не мямлю, путающегося в словах.

— Папа не даст тебе мой номер, но я оценила попытку, — легкий шелест одежды, пряный аромат корицы, и она уже сидит рядом.

Практически плечом к плечу, бессовестно заглядывая в мой телефон. Пока я ищу в своем арсенале заготовленный остроумный дерзкий ответ для зарвавшейся пигалицы, Веснушка протягивает мне… нет, не мандарин, а наполовину съеденную шарлотку.

— Хочешь? — спрашивает она, перекидывая светлую копну волос на одно плечо, и до меня доносится новый запах.

Конечно же цитрусовый. Апельсин, грейпфрут и легкие нотки бергамота. Немного странно, что Веснушка пахнет, как ароматическое масло для сауны, но ей подходит. У меня начинает кружиться голова, словно я и правда оказался в разогретой до ста градусов бане. Адски хочется на воздух и с головой нырнуть в холодный бассейн. Мне однозначно нужно остыть.

— Ну и ладно, мне больше достанется, — пожав плечами, девушка с аппетитом вгрызается в свой десерт.

Повернув голову, я смотрю, как она ест. В голове ни одной адекватной мысли, слова застряли в пересохшем горле. У нее пушистые пшеничные ресницы, капризно вздернутый нос и крошечная родинка на щеке. Раньше я ее не замечал. Наверное, из-за веснушек. Куда, кстати, они пропали? С ними мне было гораздо комфортнее, я их почти полюбил за то, что отвлекали внимание на себя.

— Ты… — все-таки мямлю, безбожно буксуя. А она ведь снова проделала тот же трюк, что и в столовой. Появилась, словно из другого измерения, или затащила меня в свое, опять без спроса.

— Я, Страйк, кто же еще, — жуя свою шарлотку, мычит она. — Курить вредно, — сморщившись, указывает на мою сигарету.

— Жить тоже вредно, — бубню в ответ, демонстративно затягиваясь.

— О, ты умеешь говорить, — Веснушка широко улыбается.

Между ее передними зубами застряли крошки, на губах тоже несколько осталось. Мне дико хочется их стряхнуть, но она делает это сама. Вытирает рот салфеткой, в которую был завернут съеденный кусочек пирога, и отворачивается, хлестнув меня по лицу своими волосами. Я инстинктивно втягиваю их аромат и в шоке от собственных реакций резко отстраняюсь. От греха подальше.

Достав из своей объемной сумки бутылку с минералкой, Веснушка предлагает мне первому утолить жажду. Видимо, мое расшатанное состояние легко считывается, иначе откуда столько понимания и сочувствия в зеленых глазах?

— Дашь мне свой телефон? — сделав пару жадных глотков, возвращаю бутылку Веснушке, жалея, что не она пила первой, тогда я мог бы почувствовать ее вку… Блин, Кравцов, завязывай уже. Совсем головой поехал, что за бред?

— Зачем? У тебя свой есть, а я помогаю только тем, кто находится в сложной жизненной ситуации. Прости, но ты к этой категории ни одной ногой.

— Чего? — я ни слова не понял из того, что она только что мне сказала. Черт, ее платье… Оно ужасное. Кукольно-розовое с оборками на рукавах и подоле, а еще голубой бант на талии и заколки-ягодки в волосах, и туфли… Белые лакированные лодочки, устаревшие на десяток лет. Да меня засмеют, если я где-то с ней появлюсь.

— Ты не только зануда, Страйк, но еще и тугодум, — она смеется так заразительно и громко, что спускающиеся по лестнице студенты начинают с любопытством поглядывать в нашу сторону. — Вижу, что помощь тебе действительно нужна, — Веснушка втыкает в меня еще одну шпильку. — Буду спасать, а то от заикания лечить придется, — бесцеремонно вырвав из моих рук мобильник, она с деловитым и жутко довольным видом забивает в контакты свой номер, подписывая себя настоящим именем, а потом зачитывает подробную инструкцию к действию: — Днем не звони мне, я не отвечу. Можешь писать, если вдруг решишь блеснуть красноречием. Предупреждаю, мат и пьяные звонки не приемлю, голые фотки в полный рост тоже не интересуют. Сразу в бан. И больше не выслеживай меня. Я на свободном обучении. Выловить меня здесь очень сложно. Считай, что тебе сказочно повезло.

— А так можно? — в горле как будто что-то булькает. Не знаю, что за хрень такая творится с моим голосом. Она точно решит, что слабоумный. — Ну, на свободном обучении…, — поясняет «слабоумный тугодум». Все правильно. Я бы такой же вывод на ее месте сделал.

— Ну, мне можно все, Страйк, — игриво подмигнув, Веснушка резво вскакивает на ноги и снова собирается сбежать, на этот раз милосердно расщедрившись на прощальный воздушный поцелуй. Я ловлю его в кулак, как патлатый придурок из соплежуйской мелодрамы, приближаю к своему лицу и, раскрыв пальцы, запускаю туда облачко сигаретного дыма. Мой жалкий протест остается не замеченным, потому что Веснушки уже и след простыл.

Идиот, мог бы предложить подвезти ее до дома, как всегда опосля приходит умная мысля. Да я много чего мог предложить и сказать, но поезд ушел, точнее ускакал на невысоких каблучках допотопных туфель. Тем не менее шансы проучить вредную зазнайку выросли в разы. Теперь у меня есть ее номер, и больше не придется ошиваться под дверями аудиторий. Надо только кое-что поправить… Разблокировав потухший экран, я захожу в контакты и переименовываю Олесю на Веснушку. Вот теперь все правильно.

Сбежав по ступеням, приободренный и в приподнятом настроении, бодро вышагиваю на парковку. Прикурив еще одну сигарету, прямиком иду к Ягуару. Горький дым неприятно обжигает легкие. Может, и правда пора бросить курить? Выбрасываю сигарету под ноги и медленно вдыхаю полной грудью. Совсем другое дело!

В воздухе стоит запах весны с примесью выхлопных газов. Небо хмурится, намекая на майский дождь, который вот-вот обрушится на город. Открыв дверцу, я запрыгиваю на сиденье и опускаю крышу. Хочу промокнуть до нитки, а потом забраться в горячую ванну и капнуть в воду пару капель эфирного масла с ароматом апельсина, грейпфрута и бергамота. Правда, сначала его придётся купить…

Олеся

— Аделаида Степановна, так нечестно, вы все время выигрываете, — сокрушенно вздохнув, начинаю аккуратно убирать шахматы в коробку. Старушка в кресле напротив удовлетворенно улыбается, собирая вокруг рта глубокие морщинки. Вот уж кому старческая деменция не грозит. В сто лет любому фору даст хоть в карты, хоть в шахматы.

— Это потому, что ты все время отвлекаешься, деточка, а шахматы требуют внимательности и усидчивости, но я тебя не ругаю. Сама была молодой. Ветер да любовь в голове, — похлопав по накрахмаленной скатерти сморщенными пальцами с безупречным маникюром, Адушка, так я называю свою подопечную за глаза, тяжело поднимается и, опираясь на трость, ковыляет к антикварному бельевому шкафу. Ему, наверное, столько же лет, сколько и хозяйке, или даже больше. Трещины, словно морщины, прорезают лакированные дверцы, петли скрипят, как изношенные суставы, а внутри аккуратными рядами сложены опыт и мудрость.

Удивительно, как предмет мебели порой гармонирует со своим владельцем. Старый Адушкин шкаф, словно сундук со сказками, хранит в себе бесконечное множество захватывающих дух историй. И похоже, сейчас меня ждет еще одна. Я не против, устраиваюсь поудобнее и в предвкушении наблюдаю за аккуратной маленькой старушкой. С виду никогда бы не дала Аделаиде Степановне ее почтенный возраст. В ясном уме, всегда одета как на выход, с прической, накрашенными губами и подведенными бровями, а клюка только в этом году появилась. Она рассказывала, что еще прошлой зимой на лыжах каталась, и у меня нет причин сомневаться в ее словах.

Нащупав в кармане потемневший от времени ключик, Адушка подносит его к заветной скважине и оборачивается с хитрым прищуром:

— Я говорила, что надевала это платье на первое свидание с моим офицером? — она имеет в виду мой сегодняшний наряд, в котором мне на удивление комфортно. Платье и правда сшито словно на меня и выглядит совсем, как новое. А то, что оно из другой эпохи, для меня несомненный плюс. Безумно нравятся мне вещи с историей и люди, умеющие рассказывать истории так, как это делает Адушка.

— С тем, что потом стал полковником? — кивнув, уточняю я.

— Полковником был второй муж, — поправляет Аделаида Степановна, показав на фото в рамке на единственной свободной от пыльных ковров стене. Я предлагала Аделаиде отправить ковры в химчистку, но она наотрез отказалась. Без объяснения причин. — Мы прожили вместе тридцать восемь лет, — продолжает она свой рассказ. — Для кого-то целая жизнь, а для меня, как мгновенье, годы пролетели. Иногда ругались так, что стены дрожали, но я всегда знала, как держать его в кулаке, — боевая офицерская вдова демонстрирует мне сжатый кулак. — Вот он у меня где был.

— А что случилось с первым мужем?

— Погиб в сорок втором, — отвернувшись, горько вздыхает Адушка и снова скрежещет ключом в замочной скважине. — Федор был летчиком, одним из лучших. Настоящий ас, но война, Лесечка, не делит людей на лучших и худших, все гибнут, без разбора. И стар, и млад, и рядовой, и генерал, перед снарядом все равны. Богу-то сверху виднее, кто ему вперед нужнее.

Я молчу и слушаю, не влезая со своим мнением. Где Адушка с сотней лет опыта и мудрости за плечами, а где я, девятнадцатилетняя студентка, которая и жизни-то толком не видела.

— Мы с Федей мало прожили. Если посчитать, то даже года не выйдет. Я горевала по нему, но больше по себе. Живым всегда тяжелее.

— А офицер откуда взялся? — немного запутавшись, любопытствую я.

— А офицера, Лесечка, я любила так, как не любила обоих мужей сразу. И вот это платье я надела на наше с ним первое и последнее свидание, — Адушка поворачивается ко мне с вешалкой, на которой я вижу изумительное белое платье в крупный горох. Длинное, приталенное, с рукавами-фонариками, глубоким декольте, прикрытым кружевами ручной работы, и широким подолом. — Нравится? — лицо старушки светится от нахлынувших воспоминаний, глаза горят, а губы кривятся в задумчивой улыбке. Она даже помолодела, скинув пару десятков лет.

— Очень, — восторженно выдыхаю я. — Оно невероятное, Аделаида Степановна, как из советского журнала мод.

— Я та еще модница была. Не зря же училась на портниху. Мои подруги от зависти локти кусали, но я на заказ так ни одной и не сшила, хотя просили слезно.

— Вы сами шили свои платья? — изумленно открываю рот, не в силах оторвать взгляд от вешалки. Ужасно сильно хочется потрогать ткань, погладить пальцами кружева, ощутить, как шуршит подол при ходьбе.

— Сама, больше никто так не умел, — приосанившись, горделиво отвечает Адушка. — Примеришь? Тебе должно быть в пору, но сразу предупрежу, что оно только для особенного мужчины. Счастливое платье, Лесечка. Бери не пожалеешь, — щедро предлагает Ада, заставив меня покраснеть от смущения.

— Я не могу… не удобно. Вы и так мне на прошлой неделе подарили платье, — провожу ладонями по коленям, разглаживая складки на розовом подоле. — Я в нем сегодня такой фурор произвела, все прохожие оглядывались.

— Бери, говорят, — бурчит Аделаида Степановна, зыркнув на меня грозным взглядом. — Ишь какая гордая. Не может она.

Прогрохотав тростью, женщина приблизилась ко мне и всучила в руки счастливое платье, а потом погрохотала обратно к шкафу, распахнула шире и, покряхтев, нагнулась к нижним полкам, а я аж зажмурилась от удовольствия, вцепившись в наряд обеими руками. Ну как тут отказать? Особенно, если очень сильно хочется прямо сейчас нарядиться и покружиться вокруг себя.

— И туфли еще возьмешь, и сумочку, и брошь где-то была. Мамина с орхидеей, — перечисляет Адушка, доставая одну коробку за другой.

У меня голова кругом идет, когда мы начинаем рассматривать, что в них припрятано. Глаза разбегаются, словно передо мной сокровища рассыпали, а это и есть сокровища. В те года немногие могли себе позволить подобное изобилие.

— Не хочешь носить, выкини или в музей сдай. Мне, старухе, все это барахло хранить не за чем, — время от времени бормочет под нос Аделаида Степановна.

— Какая же вы старуха…

— И не льсти, Олеська, выгоню, — грозит Адушка, а сама улыбается, глядя, как я бережно перебираю в пальцах бусы из белого стекляруса. — Подумаешь, другую девчонку пришлют за старухой присматривать. Она уж точно разберется, куда мое богатство выгодно пристроить. А вот и брошь. Серебряная, — в мою ладонь ложится украшение тонкой ручной работы. Красивое, глаз не оторвать. Настоящее произведение искусства. Каждый лепесток вырезан со скрупулёзной точностью и голубые капельки росы совсем, как настоящие. — Да не бойся ты. Стекло это. Я еще не совсем из ума выжила, чтобы драгоценности разбазаривать. Брошь отец мой делал. Он у меня ювелиром был потомственным. Руки золотые, а сердце больное. Умер рано, я в школу только пошла. Мать белугой ревела, а потом попрятала все его подарки, я вот сохранила. Тебе отдам, может сгодится.

— Я ничего не возьму, если про своего офицера не расскажете, — положив брошь в коробочку, упрямо трясу головой. — Даже не уговаривайте, и угрозы ваши не сработают. А еще я чай вам заварю с мятными пряниками. Будете?

— Ну что с тобой делать, любопытная стрекоза? Неси свой чай, а потом так и быть расскажу тебе про моего Ганса, — беззлобно ворчит Адушка, откидываясь на спинку кресла и устремляя взгляд в окно, за которым разыгралась первая майская гроза.

Упругие струи дождя без устали барабанят в дребезжащее стекло, создавая особенный уют в небольшой комнатке с тусклым желтым светом, пестрыми коврами и черно-белыми фотографиями на стенах. Я расставляю на столике фарфоровые чашки из ленинградского сервиза, сохранившегося почти не тронутым с советских времен, незаметно двигаю блюдце с пряниками поближе к хозяйке квартиры. Свежие, мягкие, ароматные. Аделаида Степановна еще в первую встречу предупредила, чтобы я не вздумала покупать имбирные, шоколадные и с прочей начинкой. Только мятные и точка. Как тут было не запомнить. С суровой и боевой Адушкой шутки плохи. До меня от нее отказались пятеро соцработников и одна наша девчонка из благотворительной программы универа. Пришлось мне принять огонь на себя и пытаться искать общий язык со сложной сварливой старушкой. Мы с ней не сразу с поладили, сложно человеку в таком возрасте, прожившему в одиночестве много лет, посторонних людей в свой дом пускать, даже под предлогом помощи. Но нельзя человеку стареть в одиночестве, сердце черствеет. Да и надо то было всего ничего. Немного терпения, внимания и участия проявить. Не прошло и двух недель, как недоверчивая бабулька оттаяла. Я теперь к ней, как к родной, иду, а она мне, как родной, радуется.

— Познакомились мы, Лесечка, на свадьбе, в мае сорокового. Я девчонка совсем, семнадцать лет, а ему уже хорошо так за двадцать. Невеста Арина Воронова моей соседкой была, а он, значит, жених. Вот так мы с Гансом и встретились. Как взглянули друг на друга, так и полюбились. Он за всю свадьбу на невесту и десяти раз не посмотрел, с меня глаз своих черных, окаянных не сводил. Я, дура глупая, и растаяла. Красивый, статный, плечи, как у богатыря, и улыбка, как у кота мартовского. Как тут голову не потерять? — Аделаида Степановна замолкает на самом интересном, хитро посматривает на меня, наблюдая за реакцией. Неторопливо макает в чай мятный пряник, откусывает, тщательно разжёвывает, чаем запивает…

— Адушка Степановна, а дальше что? — заерзав от нетерпения, спрашиваю я. — Почему Ганс-то? Немец что ли?

— Ганс Леманн. Чистокровный немец, — кивает старушка, а потом начинает говорить, заставив меня забыть о времени и бушующей непогоде за окном. — Он в Москву учиться приехал, заканчивал последний курс, хотел здесь обустроиться, семьей решил обзавестись, корни пустить, а я ему как снег на голову прямо на свадьбе свалилась. Адушка…, так он меня и называл. Ласково так, что душа пела. Мы тайком с ним по закоулкам встречались. Скрывались ото всех, маялись, страдали. Ганс с Ариной разводиться собирался, опостылела она ему. И развелся бы, да не успел. Война нагрянула. В августе сорок первого его в Германию выслали, а я осталась, — Аделаида Степановна горестно вздыхает, протирая платком повлажневшие глаза. — Платье, что у тебя в руках, я два раза всего надела. Первый, когда мы с ним о свидании сговорились, а второй, когда на поезд его провожала. Арине он не сказал, что уезжает, а при проводнице меня женой называл, я и была ему женой по сердцу и душе. Мы на перроне, как дети, плакали, обнимались до хруста костей, целовались, пока дыхания хватало. Ганс писать мне обещал, но какие тогда письма могли быть? Он для наших враг, фашист, а я русская. Выжить бы и с голоду не умереть и то счастье.

— И вы так больше никогда не встретились? — любопытствую с замиранием сердца. Так растрогалась, что у самой глаза на мокром месте.

— Никогда, — качает головой Адушка. — Ни одной весточки с тех пор. Погиб, наверное, как многие в ту страшную войну. Офицер же, воевать поди отправили. Я тогда для себя решила, Лесечка, что раз не судьба нам, значит, дальше надо жить.

— Но не забыли его?

— Не забыла, — всхлипывает грозная боевая вдова полковника. Слезы катятся по напудренным щекам, и я вместе с ней рыдаю. — Увез немецкий офицер мое сердце в фашистскую Германию, да там и похоронил где-то рядом с собой. Я и живу так долго, Лесечка, оттого, что болеть больше нечему. Окаменела словно изнутри, но ты меня жалеть не вздумай. Я хорошую жизнь прожила и мужей своих уважала и ценила, виду ни разу не подала, что они мне не любы. Все у меня было, и любовь, и счастье, и война, и голод, и победа, и мир успела посмотреть, и людей достойных на своем веку встретила. Деток только Бог не дал, а в остальном грех жаловаться.

— А может быть, он выжил? Вдруг какие-то письма сохранились…

— Не может и не вдруг. Мы с Гансом в другом мире встретимся, а в этом я его отпустила, — отрезает категоричным тоном Аделаида Степановна. — Скажи-ка мне лучше, как французский Мартын твой поживает?

— На личном фронте без изменений, — уклоняюсь от прямого ответа. К сожалению, моя любовная история куда банальнее только что услышанной. Виктор Мартен действительно француз по отцу и по совместительству мой куратор в благотворительном фонде «Содействие», куда я вступила в качестве волонтера три года назад. Два из них тайно сохла по высокому знойному красавчику куратору, но, когда чудо случилось и Вик обратил на меня свое внимание, я слегка растерялась. Реальность не совпала с моими розовыми мечтами, разочаровав по всем направлениям. После того, как мы переспали, Виктор заявил, что не готов к серьезным отношениям, но не против иногда «отдохнуть» вместе, без обязательств и претензий. Возможно, его напугала моя девственность, и он решил, что я теперь непременно потребую от него поход в ЗАГС, а может, просто не хочет ограничивать свою свободу одной девушкой. Впрочем, это даже к лучшему. Я благодарна Виктору, что избавил меня от иллюзий еще на старте, потом было бы больнее и обиднее.

— Даже не вздумай мое платье на свидание с лягушатником надевать, — снова ворчит Адушка. Мягко улыбаюсь старушке, думая о том, что Вик бы даже иногда «отдыхать» со мной расхотел, если бы я явилась на встречу в наряде Аделаиды Степановны. — Прибереги его для кого-то стоящего, — доверительным шепотом добавляет пожилая женщина.

— Приберегу, — обещаю я, в глубине души очень сомневаясь, что этот «стоящий» когда-нибудь появится.

В общежитие я возвращаюсь с большим пакетом и блуждающей улыбкой на губах. На душе и грустно, и одновременно светло. Хочется взять блокнот и быстрее записать всё, пока не забыла. Ох и офицер, ну и Адушка. Вот это история бы вышла! На разрыв сердца. Кино можно смело снимать. Как же сильно надо любить, чтобы больше восьмидесяти лет помнить? Как Адушка сказала? «Похоронил мое сердце рядом с собой». Я чуть слезами не умылась. И больно, и завидно, и страшно. Такая любовь не каждому дана, для нее смелость и характер нужны. Слабый человек не вынесет, сломается, а я бы смогла. Точно бы смогла, лишь бы взаимно, по-настоящему.

Убрав подарки в шифоньер, аккуратно снимаю промокшее платье и вешаю его на плечики, и цепляю крючком за дверцу. Туфли ставлю в тумбочку, они, как ни странно, сухие. Варька, моя соседка по комнате, снова ночует у своего парня, и я могу спокойно растянуться на своей кровати в одном нижнем белье. Закрыв глаза, закидываю руки за голову и под аккомпанемент затихающего дождя снова и снова прокручиваю в памяти услышанную историю. Горько-сладкое послевкусие настолько осязаемое, что даже вечерний кофе приходится отменить, и я впервые за долгое время не планирую список своих дел на завтра, остаюсь в настоящем моменте, в вечернем сумраке, обласканном выскользнувшей из-за туч луной. В груди кипит и плачет, и снова мечтать хочется, но уже не о своем красавце кураторе. Сигнал доставленного сообщения нарушает мою ночную меланхолию, и я лениво тянусь за телефоном.

Неизвестный номер: Мне нравились твои веснушки. Куда дела?

Черт, Страйк. Совсем про него забыла. Вот идиот, неужели ничего умнее придумать не мог? Прицепился же на мою голову. Хотя, если взглянуть на него объективно, он очень даже ничего, и это еще скоромно сказано. Кравцов из породы мужиков, которым нет нужды заморачиваться поиском девушки для разового «отдыха», они сами под него штабелями ложатся, а потом, наверняка, добавки просят. У Страйка еще в подростковом возрасте был «кобелиный» взгляд, из-за которого от моих метких попаданий пострадали две официантки. Он мне, кстати, жутко не нравился. Высокомерный, тщеславный говнюк. Сейчас Кравцов точно такой же, совсем не изменился, но отстреливать его девок желание отпало. Мне немного льстит, что я) наконец-то привлекла его внимание, и самую чуточку любопытно, чем может закончиться наше общение, если, конечно, я ему отвечу. Страйк — точно не тот «стоящий» парень, о котором толковала Адушка, а еще один любитель свободных отношений мне не нужен. Виктор в этом плане гораздо удобнее и безопаснее. К тому же Вик моложе Страйка лет на пять, а значит, не так безнадежен. С другой стороны, я никому ничего не должна. Виктор сам предложил «без обязательств». Мне девятнадцать — это возраст, когда можно и нужно совершать ошибки, набивать шишки и творить всякие глупости. Потом можно просто не успеть…

Тяжело вздохнув, я на свой страх и риск все-таки записываю номер Кравцова в контакты.

Я: Веснушки сами кончились. Насчет «нравились» не верю. Помню, как ты брезгливо морщился и нос воротил каждый раз, когда меня видел.

Страйк: Тебе показалось, Веснушка. Ты была очень милым ребенком. Просто я тогда выбирал девушек постарше, а избалованные малявки самую малость раздражали.

Я: Ты безнадежен, Страйк. Доброй ночи, — пишу, а сама улыбаюсь от уха от уха.

Страйк: Подожди. Вторую попытку можно?

Я: С чего бы?

Страйк: Ты не шутила про прыжки с парашютом?

Я: Нет, а ты решил попробовать?

Страйк: Честно? Мне слабо. А ты смелая. Если не против, я хотел бы посмотреть, как ты прыгаешь.

Я: Ты меня даже не разглядишь, Страйк. Это провальная вторая попытка.

Страйк: Третью можно?

Я: Валяй. Я сегодня добрая.

Страйк: У меня вторую неделю бессонница. И все из-за тебя.

Я: Мне тебя пожалеть? Ты же врач, выпиши себе снотворное.

Страйк: Лучше пожалеть. Так меньше вреда для здоровья. Мне, чтобы работать, ясная выспавшаяся голова нужна. Ты, вообще, в курсе, что я людей лечу?

Я: Уже? А я думала, что ты до сих пор утки из-под больных выносишь и перевязками занимаешься, — быстро строчу я, высунув от усердия язык.

Страйк: Я ординатуру заканчиваю через месяц, и третий год работаю в онкологическом отделении. Пока в должности помощника хирурга, жду перевод с повышением, — исчерпывающе отвечает Кравцов после непродолжительной заминки, и я тоже на время подвисаю. Неудачная шутка получилась, но он сам виноват.

Я: Серьезный выбор. В онкологии врачи выгорают быстрее, чем где-либо, — спешно реабилитируюсь я.

Страйк: Так я уже начинаю тебе нравиться? — он добавляет подмигивающий смайл и сердечко. Боже, сколько лет этому горе-ординатору? Интересно, он со своими пациентами такой же? Или это только мне повезло непонятно за что?

Я: Скажем так, третья попытка дала надежду на то, что четвертая не провалится.

Страйк: Лесь, может я что-то пишу не так, но клянусь, что впервые так долго переписываюсь. Я в этом полный ноль. Научи, исправлюсь.

Я: Кто тебе разрешил сокращать мое имя? Ты меня удивил, Кравцов. Считала, что у тебя опыта немного побольше, чем полный ноль.

Страйк: С опытом все нормально, ОЛЕСЯ. Кстати, ты знаешь, что мы тезки?

Я: Тебя Олесь зовут?

Страйк: (смеющийся смайл) Твое имя происходит от древнегреческого Александра, что означает защитница. Не благодари.

Я: Ты это только что загуглил?

Страйк: Нет, мою старшую сестру звали Олеся. Ее крестили, как Александру.

Я: Звали?

Страйк: Она умерла. Давно.

Я: Похоже, на этот раз я постоянно пишу что-то не то. Прости, не знала…, — внутри появляется щемящее чувство. Неловкость, растерянность, глубокое сочувствие. Почему мои родители никогда не говорили, что у Кравцовых была дочь? Они не могли об этом не знать.

Страйк: Мы об этом не распространяемся, — с тяжёлым сердцем я читаю ответ на свой мысленный вопрос.

Я: Что случилось? Можешь не отвечать…

Страйк: Давай закроем тему, — просит Кравцов, и мне становится еще больше не по себе.

Я: Мне правда неловко, — признаюсь открыто и абсолютно искренне.

Страйк: Все нормально. Чем занимаешься? — он к счастью меняет тему, и я с облегчением выдыхаю.

Я: Валяюсь в кровати и переписываюсь с очень странным парнем.

Страйк: Может, прогуляемся? Странный парень приедет в любое место. Только свисни.

Я: Свисток потеряла… — бросаю взгляд на часы. Половина одиннадцатого. — Почти ночь. Кравцов, ты ненормальный?

Страйк: Не поверишь, сам каждый день задаю себе этот вопрос. Тогда завтра?

Я: Завтра не получится, буду занята до вечера.

Страйк: А когда ты не будешь занята до вечера?

Я: Ты подозрительно настойчив. Мне надо волноваться?

Страйк: Очень хочу, чтобы ты волновалась из-за меня, ОЛЕСЯ.

Я: Какой-то дешевый подкат, Кравцов, и вовсе необязательно мое имя писать заглавными буквами. Давай на сегодня закончим. Устала дико, глаза слипаются, пальцы не слушаются. Доброй ночи и крепкого здорового сна.

Страйк: Спасибо, буду спать, как младенец. Напишу завтра, Веснушка.

Я вряд ли отвечу, — ухмыляюсь про себя и прячу телефон под подушку. Закрыв глаза, по привычке пытаюсь воссоздать в памяти лицо своего парня, но воображение на этот раз вероломно дает сбой, и вместо сероглазого шатена, по которому одержимо сохну больше двух лет, я вижу самодовольную наглую физиономию Кравцова с заносчивой ухмылкой и похабным взглядом черных глаз. И снова меня охватывает этот странный мандраж, как во время переписки. Глупая улыбка растягивает губы, в животе предательски теплеет. Стыдно признаться, но в нем есть что-то такое… Не, так не пойдет!

Прочь из моих мыслей, Страйк!

Брысь, я сказала!

Ну, пожалуйста…

Ладно, хрен с тобой. Оставайся. Все равно ты никогда не узнаешь, что я с тобой творила этой ночью. В своих фантазиях, разумеется.

Глава 2

Кравцов

— Слушай, я для кого этот центр развивал? Столько лет и сил угробил? Ты хоть понимаешь, кто наши пациенты? И какие деньги ты можешь там зарабатывать? На кой хрен ты в онкологию поперся? Хирурга, бл*ь, гинеколога в нашей семье еще не было. Выделиться решил? Тебя пока до серьёзных операций допустят, поседеть успеешь, а тут все уже готово. Приходи и работай, — лютует отец, меряя шагами гостиную. Мама только за сердце хватается, вжавшись в спинку белоснежного кожаного дивана. Ничего нового. Как Кравцов-старший беснуется, остальным только по углам прятаться остается.

— Пап, давай не начинай. Тебе о моем решении давно было сказано. Я еще и в аспирантуру пойду, а ты дальше силикон в сиськи и задницы закачивай и панику не разводи на пустом месте, — мне каким-то чудом удается не сорваться и выдержать спокойный уверенный тон.

Вот тебе и отцовская гордость, и поддержка. Зашибись у нас семейка. Мать всю жизнь в анестезиологах продержал, хотя она могла покруче карьеру построить, но нет, Сереже надо помогать, а Сережа хрен на нее забил. Живет на две семьи и в ус не дует. Главное, все в курсе, включая законную жену, но делают вид, что это норма в современном обществе.

— Ир, ты посмотри на этого идиота, — изрыгает отец гром и молнии, а на деле впустую сотрясает воздух. — Ученую степень он захотел. Напомнить, кто тебя содержал, за учебу платил, пока ты по клубам и бабам шарился? А теперь самостоятельный стал? Не припозднился, Саш? Я в твои двадцать семь частный медицинский центр уже открыл, дом этот отстроил, дерево посадил и сына родил, а ты до сих пор на папкиной машине ездишь, герой.

— Сам родил или помог кто? — потерев переносицу, остужаю отца ледяным взглядом. К подобным выбросам «праведного негодования» родителя мне не привыкать. Манера воспитания у него такая, как котёнка в каждый угол носом тыкать и попрекать. Если в рот ему не смотришь и не киваешь, значит, дурак. Дед дома в семье такой же бешеный был, зато в клинике психиатрии Корсакова его запомнили как исключительно внимательного психиатра. Яблоко от яблони, как говорится, но я надеюсь, что подальше упал.

— Сереж, ну пусть Саша попробует…, — пугливо мяукает мама с дивана. Заступница, блин, выискалась.

— А ты вообще рот закрой, пока я с сыном разговариваю. Это ты из него недомужика вырастила, пока я на вас всех пахал, — как и ожидалось, матери тоже щедро «прилетает».

— Мать не трогай, — уже по привычке принимаю мамину сторону, встаю между ними, загораживая собой. — Она ни дня без работы не просидела. Меня и в декрете левые тетки няньчили, пока она тебе в задницу дула. Но ты и при таком присмотре умудрялся пациенток и медсестер над своим столом нагибать.

— Саша, ты как с отцом… — ошарашенно шепчет мама.

Вот и жалко ее, и встряхнуть иногда хочется, да только бестолку все. Они оба, как в броне, дальше которой видеть ничего не хотят.

— Воспитали сынка на свою голову! — побагровев, рявкает отец, а у самого глаза трусливо бегают. Правда она такая, слушать тяжело, а опровергнуть аргументов не придумал еще. Остается только на оскорбления переходить, да кулаками махать.

— Уж какой есть. Не устраиваю, пусть Юлька твоя нового родит. Может, успеешь еще воспитать, а я как-нибудь сам, — высказавшись, с чувством неимоверного удовлетворения толкаю стеклянную дверь на террасу и выхожу из смердящей лицемерием гостиной.

Закуриваю, упираясь локтями на перила, смотрю на цветущий сад. Денек изумительный выдался, на небе ни облачка, солнце жарит, соловьи поют, сирень и жасмин благоухают. Если бы один старый мудак настроение не подпортил, в Завидное бы с друзьями на шашлык рванули, а теперь никакого желания. Понесло же идиота в выходной предков навестить. Вместо душевных семейных посиделок дерьма ведро вылили, стою, обтекаю, видом, сука, любуюсь. Сквозь трели птиц и шелест листвы слушаю доносящиеся из дома вопли отца и рыдания матери. Классно отдыхаю, всем на зависть.

Минут через пять маме все-таки удается его угомонить, и он как обычно ее парламентёром отправляет, разгребать все, что наворотил.

— Саш, ты не сердись на него. Сережа не со зла. У него неделя сложная выдалась. Зашивается. Игорь в отпуске, а весной наплыв клиентов. Кому грудь, кому талию. Время такое. Купальный сезон на носу, — чуть осипшим от слез голосом заступается она за своего кобеля. — Он отойдет, знаешь же. Я горжусь тобой очень. Правда, горжусь, — последние фразы шепотом, чтобы отец не услышал.

— Знаю, мам, — ухмыляюсь с горечью, выпуская в сад струйку дыма. — Поеду к себе, наверное. Звони, если на него опять накатит. Приеду, разберусь. И прекрати уже стелиться перед ним. Смотреть не могу, как он ноги об тебя вытирает, до дыр уже стер.

— Я не стелюсь, Саш, — оскорбляется мать, а я вспоминаю седину в ее волосах и до ломоты в кулаках хочу прибить одного стареющего козла. — У твоего отца не всегда был тяжелый характер. Это он после Олеси озлобился, а до этого хорошо же жили.

— Да не жили вы хорошо. Мне-то хоть не ври. Хочешь, я тебя заберу? — поддавшись порыву, предлагаю я. — У меня две комнаты, сам домой только спать прихожу, отдохнешь, развеешься, себя в порядок приведешь, и отец, может, одумается, соскучится.

— Не могу я без него, сынок, — обняв меня со спины, говорит она то, что я и так знаю. — И тебе обузой быть не хочу. Ты молодой еще, не понимаешь много. Твой отец знаешь какой бывает… Редко, правда, но лучше так, чем одной.

— Подумай хорошо, мам, — настаиваю я. — Мое предложение бессрочное. В любое время. И ты не одна, я у тебя есть.

— Спасибо, милый, — поцеловав меня в плечо, всхлипывает мать. — А отец… он ведь тоже без меня не выживет. Я это точно знаю. Поэтому и терплю.

— Странные вы, родители, — тяжело вздыхаю я. — Но других уже не будет. Поэтому и терплю.

— Язвишь, — слышу ее улыбку и немного расслабляюсь. — Останься на ужин. Матвеевы придут. Игорь барбекю приготовит, я плов сделаю.

— Одни придут? — ощутив предательский толчок в груди, интересуюсь чуть севшим голосом.

Веснушка, зараза бесячая, второй день подряд меня игнорирует. Ни трубку не берет, ни на сообщения не отвечает. Или цену набивает, или я не такой уж охеренный, как заверяли мои бывшие.

— Вроде одни, — растерянно отвечает мать. — Отец остальных друзей всех распугал, а Игорь держится, потому что деваться некуда. Работают вместе.

— Понятно, — разочарованно говорю я. — Нет, все-таки поеду, а вы тут сами.

— Зря, хорошо бы посидели. Ночевать бы остался, в бане попарился. Ты когда в своей комнате спал в последний раз?

— В прошлый новый год, когда вы с отцом в Европу гоняли, — припоминаю я, невольно улыбаясь. Отметили мы с друзьями тогда на славу. Полдома разнесли, еле успели к приезду родителей все следы замести. — Извини, мам, телефон, — почувствовав вибрацию мобильника в кармане джинсов, оборачиваюсь и показываю взглядом на дверь. Мама понимающе кивает и выходит с террасы.

Друзья, наверное, меня потеряли. Договаривались в пять в Глобусе закупаться, а сейчас уже шестой час. Тяжело вздохнув, готовлюсь отбиваться и, не взглянув на экран, отвечаю на звонок.

— Как твоя бессонница, Кравцов? Не разбудила? — жизнерадостно щебечет в динамике мелодичный голосок Веснушки.

Ну ни хрена себе, а я уже в утиль себя списывать собрался. Решил, что хватку потерял и харизму где-то пропил. А нет, рано еще список женских имен прорежать. Совсем скоро новое добавится.

— Да, нет. В магазине стою, свисток тебе выбираю, — сегодня у меня с голосом полный порядок. То ли переписка помогла, то ли на отце натренировался. — А ты, смотрю, свой нашла. Свистнешь или все-таки геолокацию скинешь?

— А если я поболтать? — спрашивает Веснушка сквозь смех. Рассмешить получилось, осталось очаровать и соблазнить. А жизнь-то налаживается, и вечер обещает быть не совсем пропащим.

— Болтай, — благосклонно разрешаю я. — Минут пять у меня есть.

— Я тут слышала краем уха, что мои к твоим в гости собрались… — начинает она издалека.

— Есть такое дело, — слегка напрягаюсь я.

— Ты же про меня ничего лишнего не сболтнул?

— Смеешься, Олесь? — да она охренела. Нашла, блин, сплетника. — Ты со своими много чем делишься?

— Ну мало ли…

— Что значит мало ли?

— Ты сегодня какой-то злой, — тоном миротворца замечает Матвеева. — Случилось что?

— Ага, — киваю я. — Ты случилась.

— И как? Тяжелый случай?

— Неоперабельный, — скорбно выдыхаю.

— Ладно, уговорил, — хохочет Олеся. — Лови геолокацию, а то помрешь еще, а мне живи с этим грузом.

Я не верю своим ушам, а потом и глазам. Она действительно отправляет свое местоположение. От меня до нее гугл-карты рисуют тридцать минут езды. И даже пробок нет. Для вечера субботы — это фантастическое везение. Мне однозначно сегодня прет. Скандал с отцом мгновенно забыт, не попрощавшись с родителями, почти вприпрыжку несусь к машине, опасаясь, что, если не поспешу, Олеся передумает. С нее станется. Шальная на всю голову.

Выехав за территорию коттеджного поселка, запоздало вспоминаю, что сгоряча хотел вернуть отцу ключи от Ягуара. Хорошо, что удержался. Хрен ему. Это моральная компенсация за безрадостные детство и юность. Через пару минут я уже мчусь по МКАДу, пытаясь придумать, куда поведу Веснушку. Как назло, в голову ничего оригинального не идет. Ресторан — банально, в парк — скучно, к себе — рано. Пока гадаю, перебирая варианты, она снова звонит.

— Буду у тебя через тринадцать минут, — отчитываюсь я.

— Я как раз в кофейне кекс доедаю, а мы, вообще, куда пойдем или поедем? — уточняет она, судя по звукам, не переставая жевать.

— Меня друзья в Завидном ждут, — выдаю, как на духу. Пошлет, так пошлет, сама пусть тогда программу развлечений выбирает. — Мы там шале у озера на сутки сняли. Баня, купель, шашлык, места красивые.

— Знаю, была там, — беспечно отзывается Олеся. — Раз друзья ждут, надо ехать.

— Ты не против?

— Нет, — в ее голосе слышится удивление. — Или вы там проституток планировали?

— Спятила? Стал бы я тебя звать.

— Ну кто тебя знает, — усмехнувшись, тянет Олеся. — В наше время ничему удивляться нельзя.

— Ты же услышала, что мы на сутки едем? — уточняю на всякий случай. — То есть с ночёвкой.

— Я не глухая, Саш. С ночевкой, так с ночевкой. Я давно на природе не была, подышу свежим воздухом, высплюсь, утром птичек послушаю. Ты, кстати, не храпишь?

— Нет, — обескураженно отзываюсь я. — Ты со мной спать собралась?

— А там кровати свободные есть?

— Нет, — теперь я в полном ступоре. Она прикалывается или всерьез?

— Значит, с тобой придется спать, — невозмутимо заявляет Веснушка. — Да не бойся, Кравцов, насиловать не буду. Я девушка порядочная, — снова смеется и сбрасывает вызов.

Все-таки угодив в стихийную пробку, я паркуюсь у кофейни с опозданием на десять минут. «Порядочная девушка» ждет меня на тротуаре в короткой юбке, босоножках на высоченной платформе и в топе с надписью: «Дам подержать за 100$». Не выше, не ниже, а через всю грудь. И, похоже, лифчика под топом нет. Трындец, она точно издевается. Заглушив двигатель, ошалело пялюсь на нее минуты две или больше, прохожие головы сворачивают, кто-то даже проверяет бумажник на наличие долларов, а она, стоит как ни в чем не бывало, улыбается, жвачку жует. На одном плече рюкзачок, на сгибе локтя джинсовый пиджак и боевой раскрас на лице а-ля Клеопатра со стрелками до висков и красной помадой.

Может, уехать, пока не поздно? — приходит здравая мысль. Чую, добром все это не кончится. Она мне уже мозг взорвала. Страшно представить, что дальше будет. Но в итоге любопытство и азарт берут верх над здравым смыслом. Да и отступать я не привык, тем более добыча сама в руки идет.

Опустив стекло, я сигналю заждавшейся девчонке в образе сексуальной фантазии дальнобойщика. Отыскав меня взглядом, Олеся расплывается в широченной белозубой улыбке, приветственно машет и легкой, несмотря на внешне тяжелую обувь, легкой походкой направляется в мою сторону. Два парня азиатской внешности свистят ей вслед, бабулька с лысой собачкой под мышкой осуждающе качает головой, и только один остановившийся посреди тротуара мужик обращает внимание на меня и, подняв руку, показывает «класс», оттопырив вверх большой палец. Кивнув мужику, я переключаюсь на покачивающуюся при ходьбе надпись на груди Веснушки, мысленно гадая, как она додумалась не только купить эту похабщину, но еще и надеть, и выйти в люди.

— Мои глаза выше, Саш, — остановившись перед машиной, смеющимся голосом напоминает Олеся. Мда, глаза и правда выше, но эта провокационная надпись и то, что под ней, нехило меня завели, а еще ноги у нее бесконечные и талия такая, что ладонями можно обхватить. Руки чешутся проверить последнее предположение и заодно забраться под широкий, но короткий топ. Там размер второй, не меньше. Самое то. В яблочко, как говорится. За сто баксов можно подержать? Да без проблем. Я парень не жадный.

— Ягуар, еще и желтый. Для съёма девчонок — беспроигрышный вариант, — Олеся продолжает меня безжалостно троллить, а я достаю из бардачка зеленую сотенную купюру и с нахальной улыбкой протягиваю в окно.

— Сто баксов за «подержать», — ухмыляюсь, откровенно уставившись на высокую грудь Олеси. Она не теряется, с деловым видом берет сотню и, проверив на свету водные знаки, по-хозяйски убирает в карман короткой юбки. — Спасибо за взнос на приют для бездомных животных, — Веснушка хлопает по карману. — Шестой за сегодня, — добавляет хвастливым тоном.

— Шутишь? — я вопросительно вскидываю бровь.

— Нет, я сама серьезность, — Леся смеется, отрицательно качая головой, и, отогнув краешек кармана, демонстрирует сложенные купюры. Моя сотня там точно не единственная. Я раздражённо хмурюсь, начиная догадываться, что меня развели, как последнего лоха. — Не переживай, Саш. «Подержать» сейчас устрою. Не при всех же, — заговорщически подмигивает Олеся и, резво обогнув Ягуар, забирается на соседнее сиденье. — Ну, вот теперь мы одни, — она снова одаривает обезоруживающей улыбкой.

— Одни, — киваю я, выжидающе глядя в мшисто-зеленые глаза, чуть ли не потирая руки в предвкушении.

Мой взгляд предательски сползает на ее губы. Они обычные, не идеальной кукольной формы, но с красной помадой оказывают на меня какое-то парадоксальное воздействие. Терпеть не могу целовать накрашенные губы, но Олеськины, несмотря на обильность покрытия, не отталкивают, а напротив, вызывают грязные и пошлые фантазии на ее счет. Отрицать бессмысленно — Веснушка меня возбуждает, не до потери пульса, срыва башки и звона в яйцах, но до вполне ощутимого дискомфорта в джинсах.

— Глаза закрой, — требует девушка-загадка.

— Так нечестно, — возмущаюсь я.

— Почему нечестно? Про «посмотреть» речи нет, — пожимает плечами Олеся. Так и есть, даже придраться не к чему. — Закрой глаза и протяни мне ладони, — повторяет она с дополнением. — Или я верну тебе сотню.

Делать нечего. Приходится играть по ее правилам. С тяжелым вздохом я жмурю веки, ощущая себя полным кретином, и вытягиваю вперед обе растопыренные пятерни, готовые ухватится за уверенные «двойки» под топом Олеси. Ну хоть так, как крот, наощупь, а детали можно и дофантазировать.

— Какой послушный доктор, — посмеивается Олеся.

Понятия не имею, что на уме у этой сумасшедшей, но минуту, как минимум, она ничего не делает и не двигается. Я слышу ее ровное дыхание, дышу цитрусовым ароматом, мгновенно пропитавшим салон моего автомобиля, и жду сам не зная чего. Внезапно раздается какое-то шуршание, и по ошибке я воспринимаю звук за шелест одежды, но уже через считанные секунды горько разочаровываюсь.

— А вот и награда для героя, — взяв меня за запястья, Олеся уверенно разворачивает мои ладони так, чтобы в них могло что-то поместиться, и это что-то вовсе не упругая голая двойка…, а две апельсиновые карамельки в бумажных фантиках.

— Это какой-то прикол? — праведно гневаюсь на веселящуюся шарлатанку.

— Неа. Все честно, без подставы, — утверждает Олеся, наблюдая, как я раздражённо бросаю карамель в бардачок. — Зря, конфеты вкусные. Кстати, присмотрись внимательнее. Видишь рядом со знаком бакса две конфетки? — Бессовестная манипуляторша растягивает ткань на топе, проводя пальцами по танцующим буквам. В горле резко пересыхает, горячая пульсация в паху усиливается, принимая болезненный оттенок. Конфетки есть, Олеся не соврала, но смотрю я на выступающие через ткань вершинки сосков, умирая от желания попробовать именно их, а не дурацкие карамельки.

— Вижу, на бабочек больше похожи, — отвечаю низким тоном, выдавшем меня с потрохами. — Так и напрашиваются, чтобы их поймали. Могу зубами, если руками нельзя. Только скажи.

Но Олеся ничего не говорит, внезапно растеряв свое язвительное остроумие. Мы застываем в сантиметрах друг от друга, и за мгновенье атмосфера в салоне раскаляется до температуры кипения. Воздух становится густым и вязким, спираль напряжения раскручивается по нарастающей, пока не начинает опасно искрить. Мы встречаемся взглядами, одновременно делая глубокий жадный вдох, первый за прошедшую минуту. Она приоткрывает губы, взволнованно сгрызая с них помаду, забавно хмурится, рассматривая меня с каким-то новым обескураженным выражением, и больше не улыбается от уха до уха, а скорее, выглядит испуганной и растерянной. До скрежета зубов наивной и невинной. И этот ее непосредственный открытый взгляд отрезвляет меня быстрее, чем ушат с ледяной водой. Я вспоминаю, кто передо мной, вытравливая из головы похотливые мысли. С физиологией дела обстоят сложнее, но я справлюсь. Веснушка — не та девушка, которую можно в первый день знакомства отыметь в машине и без сожалений выставить на улицу, но я, чёрт подери, был дьявольски близок к тому, чтобы именно так и поступить.

— Тебя отец не учил, что дразнить взрослых дядей опасно? — прячу злость на самого себя под едкой иронией.

— Это ты что ли взрослый? — она скрывает свою нервозность за дерзким тоном, быстро накидывает на себя джинсовый пиджак, наглухо застегивая его на груди. А вот это мудрое решение.

— Я старше на восемь лет, Олеся. Давно не мальчик из песочницы, и подобные игры могут завести нас не туда. Понимаешь? — сухо интересуюсь я, отворачиваясь от притихшей девушки, и завожу своего зверя. — Пристегнись, пожалуйста.

— Ты меня сейчас напугать пытаешься? — Олеся натянуто смеется, щелкая ремнем безопасности. — Не слишком ли пацанская машина для взрослого дяди?

— В самый раз.

— Кто-то еще не наигрался в крутого мачо местного разлива?

Ягуар с мягким рокотом срывается с места. Я выразительно хмыкаю, не удостоив ее ответом. Пусть сколько угодно брызжет ядом, мне известна причина вызывающего поведения. Мне не привиделось сексуальное притяжение между нами. Мы оба его почувствовали несколько минут назад, но в отличие от меня, Олеся пока не готова признать очевидное. Что ж, подождем. Спешить нам некуда. До утра еще много времени, и я собираюсь использовать его по полной.

— Саш, расскажи, кто там будет? — спустя десяток километров пути, Олеся первой прерывает молчание, убавляя громкость ритмичного трека.

— Напряглась, малышка? — ухмыляюсь я, бросив на девушку насмешливый взгляд, и откровенно пошлю: — Боишься, что с тремя взрослыми дядями твой наглый язычок не справится?

— Я же сказала, что не боюсь тебя, Кравцов. — порывшись в своем рюкзачке, она достаёт влажные салфетки и, опустив зеркало, тщательно вытирает губы. — У меня плохая память на имена. Не хочется попасть впросак, — закончив, поясняет Веснушка.

— А мне кажется, что ты прощупываешь почву и начинаешь жалеть, что опрометчиво согласилась поехать со мной, — не унимаюсь я. — Вдруг у нас мальчишник, Лесь? Трое мужчин и ты одна, да еще и в такой говорящей футболке. Друзья мне только спасибо скажут за приятный длинноногий бонус.

— У меня обычные ноги. Платформа у босоножек высокая, — невозмутимо отвечает Веснушка, рассеянно глазея в окно.

Как будто и правда не волнуется. Выдержка у девчонки что надо. Другая бы уже заистерила и заставила бы меня развернуть машину. Скосив взгляд на едва прикрытые юбкой стройные бедра и острые коленки, я готов с ней поспорить насчет обычности ее ног. Фигурка у Веснушки отпад, гибкая и точеная, как статуэтка. Обычно я предпочитаю более сочные формы, а-ля песочные часы, но случались в моей постели и худощавые девчонки. Вкусы и предпочтения иногда подстраиваются под обстоятельства и конкретного человека. Конкретно Олеся Матвеева меня нехило вштыривает, а это и есть самое главное в подборе партнерши для секса.

— Олег и Макс Богдановы. Родные братья. Макс мой ровесник, учились в одном классе, потом вместе в МГМУ Сеченова поступили. Макс будет со своей девушкой Яной, Олег старше нас на два года — с женой Мариной, — снисходительно отвечаю на просьбу Олеси и коротко рассказываю о своих друзьях.

— Макс и Яна, Олег и Марина, — прилежно повторяет Олеся. — А ты собирался один поехать? Пятым лишним? — тут же любопытствует она. — В столовой ты был с брюнеткой, или, скорее, она с тобой.

— Ленка — отработанный материал, — равнодушно отзываюсь я. — Планировал взять кого-нибудь другого. Выходные без секса — это время, потраченное впустую, — снова провоцирую Веснушку, но та стойко держится.

— И все равно с кем?

— Почему? У меня есть личные критерии выбора и список желающих, — пожимаю плечами, с улыбкой поглядывая на задумчиво нахмурившуюся Веснушку. — Но сегодня все пошло не по плану.

— В списке желающих меня точно не было, — повернув голову, она озадаченно изучает мой профиль.

— Правда? — ухмыльнувшись, смотрю ей в глаза, замечая вспыхнувшие на щеках розовые пятна, говорящие куда больше любых слов.

— Мне нравится тебя дразнить, хотя ты и считаешь, что это заведет нас не туда, — с непосредственной искренностью отвечает Олеся. — Я думаю, мы можем стать друзьями, Кравцов.

— Ага, лучшими, — смеюсь над ее наивностью, возвращая взгляд на дорогу. — С подругами я еще не трахался, Веснушка. Может быть, потому что у меня их никогда не было. Но давай попробуем. Вдруг понравится.

— Друзья для души, а не для тела, — выдает она, и я ржу, как конь. Надувшись, Олеся отворачивается от меня и до конца поездки обиженно молчит. Я не чувствую ни малейших угрызений совести, наоборот, меня-таки распирает от удовольствия и волнительного предвкушения.

Мы приезжаем в самый разгар сабантуя. Парни заметно на веселе после распитой бутылки вискаря, девочки балуются шампанским, горячий шашлык уже на столе, рыба еще на гриле, баня топится, от купели под открытым небом в воздух поднимаются клубы пара.

Я быстро знакомлю друзей со своей новой спутницей, и уже через час Олеся своя в доску, словно сто лет тусуется в нашей компании. Не знаю как, но за короткий отрезок времени Веснушка умудряется задвинуть меня на второй план и очаровать всех, включая не очень жалующую моих пассий Маринку. Когда-то давно, еще до замужества с Олегом, у нас с ней пару-тройку раз было, но об этом известно только нам двоим. Тем не менее Марина до сих пор ревностно относится к каждой девушке, которую я знакомлю с друзьями. Точнее относилась — до появления Олеси.

— Мальчики, мы париться. Без нас не пить и не сплетничать, — игриво грозит нам с парнями Яна. — Олесю тоже забираем, — обнимая Веснушку за плечи, она уводит ее в сторону бани. Марина уже там, встречает подружек шампанским и пьяно хохочет.

— Вам не поплохеет? — кричит вдогонку Олег. — Шампунь в парной лучше снаружи принимать, а не внутрь.

— Помощь потребуется — позовём, — хихикает Яна, демонстративно захлопывая за собой дверь.

Расположившись на мягких диванах вокруг кострища, мы с друзьями курим кальян и доедаем шашлык под крепкие напитки и мужские разговоры. Макс, как обычно, травит больничные байки, Олег отпускает пошлые беззлобные шуточки в адрес закрывшихся в бане девушек, а я расслаблено потягиваю из стакана холодный виски и изо всех сил стараюсь не опьянеть.

— Колись, Кравцов, где такую забавную малышку откопал? Ей восемнадцать-то есть? Не встрянешь за совращение? — глумится Макс.

— Есть. Девочка взрослая, — поясняю я и затягиваюсь кальяном.

— Я бы не сказал, — вставляет Олег. — Без обид, но синий чулок с душой нараспашку не твой формат, Сань.

— В каком смысле? — раздражаюсь я, поперхнувшись дымом. Олеся странная немного, ладно, пусть не немного, но уж точно не синий чулок.

— В прямом. Я давно тебя знаю, выучил уже твой типаж.

— Да отвали ты от него, Олег. Может, Кравцова теперь прет от девочек-одуванчиков, — хохмит Макс. — Они, между прочим, самые отмороженные на голову. Зажигают похлеще опытных. Поэтому я одобряю. Один раз живем, грех не оприходовать такой свежачок.

— Свежачок? — вопросительно подняв бровь, смотрю на захмелевшего Макса.

— Ленки твоей точно посвежее будет, — оба друга срываются в пьяный ржач, чем начинают меня изрядно подбешивать. Свиридова-то тут причем? Мы вроде разбежались без претензий. Или я чего-то не знаю?

— Да не парься, Сань, — хлопает меня по плечу Олег. — Макс ей присунул разок, вот и радуется, как ребенок.

— Серьезно? — недоверчиво пялюсь на младшего Богданова. — Когда успел?

— После того, как ты ее послал, она ко мне пьяная приперлась, хотела выяснить, есть у тебя кто или нет, — поясняет Макс, закидывая в себя порцию виски. — Я сказал, что в душе не е*у, а Ленка разревелась. Пришлось утешить.

— Ну ты козел, — ухмыляюсь без особого сожаления. Ленка — пройденный этап, и ее нравственный облик меня волнует мало. Хреново, конечно, что по рукам пошла, но это только подтверждает правильность моего решения. Все просто на самом деле. Нет бабы — нет проблем. — А Янка где была?

— К родителям в свой Мухосранск на выходные ездила, — небрежно отзывается Макс. — А я оба дня Свиридову жарил. Ухх она какая, с огоньком. Такую ты девку, Кравцов, просрал.

— Зато ты вовремя подобрал, — цинично замечаю я, ничуть не удивившись выходке Макса. Он из нашей компании самый всеядный, а Янка у него или слепая, или замечать ничего не хочет.

— Слушаю вас и завидую, — с притворным сожалением вздыхает Олег. — Нахера я так рано женился?

— Сейчас Марина вернется и объяснит, — насмешливо бросаю я, поворачиваю голову в сторону бани как раз в тот момент, когда оттуда выбегают распаренные и раскрасневшиеся девушки в полотенцах. С громким смехом они несутся прямиком к купели. Олеся вперед всех, светлые волосы собраны в пучок на макушке, довольная улыбка до ушей, щеки горят. Парни одновременно сворачивают шеи, когда все три банщицы оказываются на бортике купели.

— Интересно, они голышом нырять будут или слабо? — пожирая девчонок взглядом, рассуждает вслух неугомонный Макс.

— На Маринку мою голую поглазеть хочешь? — Олег шутливо отвешивает ему братского леща по затылку.

Шутки шутками, а я почему-то напрягаюсь, наблюдая за тем, как Олеся развязывает узел на своем полотенце, медленно разводит края в стороны и поворачивается к нам спиной. У меня даже в горле пересыхает, а Макс подается вперед, ерзая от нетерпения. Зря Олег волнуется, его не Маринка вовсе интересует, и не Яна, которую он голую сто раз видел. Ловлю себя на мысли, что тоже не прочь хорошенько вмазать Богданову-младшему и не дружеского, а воспитательного леща. Тем временем Олеськино полотенце падает к ее босым ступням, открывая умопомрачительно-горячий вид на изящное точеное тело в крошечном белом купальнике, состоящем из одних веревочек. С моих губ срывается невнятное ругательство. Не знаю, сколько ткани и что она прикрывает спереди, но сзади — это просто отпад башки. Марина и Яна тоже бросают свои полотенца на землю, но на их фоне Веснушка смотрится еще сексуальнее. Гибкая, хрупкая, почти невесомая, но при этом чертовки женственная. А талию и правда ладонями обхватить можно.

— Беру свои слова про синий чулок назад, — возбужденно сопит Макс. — Кто бы мог подумать, что у бледной худышки такая задница зачетная. Ну, давай, детка, повернись, покажи нам сиськи.

— Заткнись, Богданов, — толкаю друга в плечо и тычу пальцем в его подружку. — Яну видишь? Вот она покажет все, что хочешь.

— Жалко, что ли? Я одним глазком, — намеренно дразнит меня Макс. Но его эротическим фантазиям не суждено сбыться. Сосчитав до трех, девушки, так и не оглянувшись в нашу сторону, ныряют в купель, подняв волну брызг.

— Облом, — смеется над приунывшим братом Олег, а я, облегченно выдохнув, плескаю себе немного алкоголя в стакан. — Не вешай нос, Макс, сейчас быстро накупаются и вылезать начнут.

Черт, об этом я как-то не подумал. Поперхнувшись горьким пойлом, ставлю стакан на стол и снова переключаю фокус внимания на плескающихся русалок. Девчонки весело хохочут, брызгаясь и зазывая нас присоединиться.

— Давайте-ка тоже попаримся, — предлагаю я, решительно вставая с насиженного места.

— Пошли, — охотно соглашается Олег. Максу не остаётся ничего другого, как последовать за нами, тоскливо оглядываясь на резвящихся в воде полуголых купальщиц.

Олеся

Выходить из купели оказалось не так приятно, как нырять в нее. Жаркий майский день давно закончился, сменившись вечерней прохладой, земля остыла, свежий ветерок пронизывает до костей. Я зябко ежусь, кутаясь в мокрое полотенце, зубы стучат, тело покрылось гусиной кожей. Сейчас бы опять в баньку погреться, но она временно оккупирована мужчинами. Они, конечно, будут не против, если я присоединюсь, но рисковать все же не стоит, да и девочки не поймут.

— Замерзла? — с добродушной улыбкой спрашивает Марина. Я согласно киваю, растирая плечи руками. — Но круто же, согласись? Не жалеешь, что приехала?

— Нет, тут здорово и вы заводные и классные, — делаю искренний комплимент.

Марина мне правда очень понравилась. Веселая, простая, без короны на голове и поговорить есть о чем, кроме шмоток и клубов. Они с Олегом шикарная пара. Оба высокие, спортивные, яркие. Он — шатен с зелеными глазами, она — черноглазая брюнетка с сочными формами. Дети красивыми будут. Макс с Яной на мой субъективный взгляд не так гармонично смотрятся, да и вообще не похожи на влюбленных. Он весь вечер на меня пялился, даже не скрываясь от своей девушки. Как-то это неправильно, но кто я такая, чтобы совать нос в чужие отношения.

— А Яна куда делась? — задаю вопрос, оглядевшись по сторонам.

— Вон, идет, — показывает Марина на спускающуюся с крыльца дома подругу.

— Ну, как вы, живые? — приблизившись, Яна протягивает мне банный халат с капюшоном. Длинный и теплый, как раз то, что нужно. Второй отдает Марине, а третий накидывает на себя. — В карманах тапочки. Они одноразовые, потом можно выбросить.

— Спасибо, — благодарю трясущимися губами.

Мы быстро одеваемся и перебираемся поближе к огню. Занимаем свободный диван напротив того, что облюбовали парни. Оголодавшие после купания девчонки набрасываются на еду, открывают очередную бутылку шампанского. Третью или четвёртую по счету. Я уже сбилась. Мне за ними при всем желании не угнаться. Только один бокал осилила, после которого до сих пор в голове шумит и в сон клонит.

— Давай самую капельку, за компанию, — уговаривает Марина, наполняя бокал для меня и двигая в мою сторону. Отпираюсь как могу, объясняя, что ещё один глоток, и я вырублюсь прямо на улице, а им всем придётся тащить мою тощую тушку в дом.

— Ничего страшного, Кравцов взвалит на плечо и поволочет в свою берлогу, — легкомысленно смеётся Янка и добавляет заговорщическим тоном: — Мы вам комнату на первом этаже оставили. Самую удобную, между прочим. С гостевой ванной и выходом на террасу.

— Кравцов, как всегда, в малине, — закатив глаза, фыркает Марина. — Олег над ним больше, чем над собственной женой и братом трясётся. А Сашка мог вообще не явиться. Не раз всех обламывал. Честно говоря, не понимаю я дружбы в одни ворота.

— Не нагнетай, Марин, — отмахивает Яна. — Был бы Кравцов херовым другом, вы бы с Олежкой даже до ЗАГСа не дошли, — девушка бросает на подругу многозначительный взгляд. Глаза у нее и правда, как у лисы Алисы, хитрые, раскосые, выразительные, и волосы ярко-рыжие, собранные на затылке в густой хвост. Огненная девчонка, парни таких любят, но Максим, похоже, свое рыжеволосое счастье пока не оценил.

— Почему? Саша отговорить мог? У Олега своей что ли головы на плечах нет? — недоумеваю я. Девчонки переглядываются, потом смотрят на меня и дружно хохочут.

— Ну ты наивняк, Леся. Детский сад, штаны на лямках. — задыхаясь от хохота, Янка вытирает выступившие слёзы.

— А что я такого сказала? — спрашиваю, смущённо глядя на веселящихся подруг.

— Ты точно сюда с Кравцовым приехала? — Маринка заливается ещё сильнее.

— Ей бы больше Смоленский подошёл. Скажи, Марин? — хватаясь за живот, обращается к подруге Янка.

Я не злюсь на них и не обижаюсь. Смеются — значит весело. Волшебные пузырьки из шампанского действуют. Жаль, что у моего организма на алкоголь совсем другая реакция. Или сплю, или плачу.

— А кто такой Смоленский? — интересуюсь для поддержания беседы.

— Вадик Смоленский тоже из нашей компании, но появляется редко. Олег, Сашка и Смоленский ещё со школы дружат. Вадим — жуткий ботан, но зато к нему с любым вопросом обратиться можно. Поможет, выручит, подскажет, — объясняет Яна. — Кстати, он до сих пор девственник. Вот кому-то повезёт, — хохочет девушка, и я тоже непроизвольно улыбаюсь. За компанию.

— Чем повезёт-то? — уточняю, не совсем уловив в чем подвох.

— Ну ты приколистка, — почти плачет Маринка. — Вас точно со Смоленским надо познакомить. Он бы тебе сейчас такую лекцию развернул, до утра бы слушала.

— Лесь, скажи, а как тебя в Кравцова нашего вляпаться угораздило? — интересуется Яна. В бане меня Марина уже пытала на эту тему, но я умудрилась незаметно «съехать». А сейчас под прицелом двух любопытных пар глаз отмолчаться точно не получится.

— А почему вляпаться? — я все-таки пытаюсь увести разговор в сторону.

— Ты, как почемучка, Олесь. Мы уже смеяться устали, — жалуется Марина. — А вляпаться — это потому, что Кравцов, как мужик, дерьмо редкостное. Каждый месяц новая баба, знакомиться устали. Больше двух раз ни одну не видели. Нет, вру. Ленка сегодня четвёртый раз должна была приехать, но появилась ты, — она окидывает меня красноречивым взглядом. — И очень нас всех удивила.

— Зачем ребёнка пугаешь, Мариш? Вдруг у них любовь. Чистая и светлая, как в кино, а ты в грязной обуви по нежным чувствам, — выдаёт Яна, прыснув в конце от смеха. — Ты не слушай Маринку, Лесь. И меня не слушай. Тебе Кравцов только на пользу. Наивности поубавится и ума бабского прибудет. К тому же гинекологи, говорят, трахаются, как боги. Да, Марин?

— Ничего особенного, — мрачно отзывается брюнетка и залпом допивает шампанское из бокала.

— Да ладно, мне-то не заливай. До сих пор на Кравцова слюни втихаря пускаешь, — Яна толкает подружку плечом, и до меня частично доходит, что они имеют в виду. У Марины и Страйка есть своя история, судя по всему, случившаяся до Олега. Я не удивлена, но странные они тут все, конечно.

— А кто гинеколог-то? — слегка запутавшись, спрашиваю я. — Стра… Кравцов же вроде онколог.

— Хирург-онколог, — важно поправляет Марина, давая понять, что знает о Саше куда больше, чем я. — По женским половым органам. Вот такие дела.

— Специализацию, конечно, он выбрал себе специфическую… — комментирует Яна. — Насмотрится на работе ужасов, и неровен час, ориентацию сменит, — она и тут находит повод посмеяться.

— А мне кажется, что это очень смелый выбор, — говорю серьёзным тоном.

— Его отец так не считает, они из-за этого постоянно срутся. Папашка Сашку в пластическую хирургию отправлял, хотел, чтобы сын по его стопам пошел, «Амели» после него возглавил, а Саша по-своему сделал, — рассказывает Марина, наполняя свой и Янкин бокалы. Мой — по-прежнему до краев, нетронутый. — Кравцов хоть козел и бабник, но Олег говорит, что он врач от бога. Его единственного на третьем курсе в хирургическую бригаду взяли к самому Маковецкому. Слышала такого? Один из лучших онкологов страны. Прикинь, уровень? Скоро и к нашему Кравцову запись на пять лет вперёд выстроится.

— А так и не скажешь. Кравцов на врача совсем не похож. Бывает же такое несоответствие, — разводит руками Яна и бросает на меня хитрющий взгляд. — Ну так как, врут слухи про особые умения мужиков-гинекологов в сексе или нет?

— Понятия не имею, мы до этой стадии отношений не дошли, — передергиваю плечами, задирая ноги на диван и прижимая колени к груди. — Но мне кажется, что к профессии секс не имеет особого отношения.

— Серьезно или шутишь? — девушки снова переглядываются, на этот раз удивленно. — У вас совсем-совсем ничего не было? — им больше не смешно, и я из категории забавной дурочки плавно перешла в какую-то новую. Теперь на меня смотрят не с покровительством, а с настороженностью.

— Серьезно, — киваю я. — Совсем ничего, — расправляю широкий халат так, чтобы накрыть им не только колени, но и озябшие ступни. Разговор становится малоприятным, все больше смахивая на обмусоливание сплетен.

— А знакомы давно? — любопытствует Яна, рассматривая меня совсем другим взглядом. Я начинаю подозревать, что у любвеобильного Страйка и с этой девушкой имеется незакрытая страница засекреченной истории.

— С пяти лет, — выкладываю, как на духу, и только увидев вытянутые лица девчонок, осознаю, что дала маху. В первую очередь, против самой себя. Судя по тому, что ребята дружат давно, они могут знать, пусть даже условно, моего отца. Мне категорически не нужно, чтобы до моих родителей дошло, что я встречаюсь с сыном Кравцовых. Во-первых, между нами действительно нет ничего серьезного, а во-вторых, они со стопроцентной гарантией решат вмешаться из самых искренних родительских побуждений, и этого я боюсь больше всего.

— Моя мама раньше работала в «Амели», и нашу семью пару раз приглашали на корпоративы, — вру на ходу, ставя себе мысленную пометку предупредить Страйка.

— Да ладно, — расплывается в улыбке Яна. — Так это у тебя ещё с детства? Офигеть!

— Что с детства? — не понимаю я.

— Что-что? Любовь, — беззлобно раздражается Яна. — Очень неудачный объект для воздыханий ты выбрала, Лесь, но хотя бы опыту наберешься. В этом плане лучше Кравцова только мой Макс. Такой же бл*дун и пи*дабол.

Я туманно улыбаюсь, не собираясь оспаривать версию Яны. Пусть думают, как хотят, и мне в роли наивной дурочки гораздо комфортнее.

— Грубовато ты о своём парне, — смеётся Марина. — Но в точку. Самого порядочного я отхватила. Олег у меня святой на фоне друзей. Лесь, тебе лет сколько? — резко меняет она тему.

— В ноябре двадцать будет, — отвечаю без заминки. Марина кивает каким-то своим мыслям. — А тебе?

— Двадцать пять, — вздохнув, словно ей сорок, признается она.

— Старушка, — подтрунивает над подругой Яна. — Мне ещё три года до твоего юбилея.

— Учитесь где-то? — интересуюсь я, радуясь, что диалог перетек в другое русло.

— Я закончила в том году. Работаю архитектором в департаменте. Тоска смертная. Скорее бы в декрет, — сетует Марина.

— В чем проблема? — мягко улыбаюсь я и даже немного завидуя. Давно заметила, чем благополучнее у некоторых жизнь, тем охотнее они себе сложности придумывают. — Возраст у тебя подходящий. Чем раньше начнёте, тем быстрее дети вырастут и здоровее будут.

— Да, знаю, — соглашается Марина. — Сашка то же самое говорит, а Олег хочет подождать ещё год. Им с Кравцовым пообещали хорошие места в питерском многопрофильном онкологическом центре. Переезжать с маленьким ребёнком сложнее будет. Решили немного повременить.

— Олег тоже онколог?

— Да, во взрослой гематологии. Очень не…, — Марина отвлекается, не успев закончить мысль.

Дверь парной с грохотом открывается, выпуская троих голых парней, с гомерическим ржачем несущихся к купели. Сверкнув задницами и мускулистыми спинами, троица дружно прыгает в воду.

— О, наши герои напарились! — оживляется заметно опьяневшая Яна. — Как интересно они выбираться будут? — ухмыляется она. — Мужской стриптиз заказывали, девочки?

— Пойду в дом, вынесу им тоже халаты, а то от них всего можно ожидать, — Марина качает головой, с улыбкой глядя на веселящихся парней сквозь дымовую завесу затухающего костра. — Как соберутся вместе, так детство в одном месте играет, — ухмыляется она, поднимаясь с дивана.

— Эх, зря она суетится, я бы посмотрела, — заявляет Яна, когда Марина скрывается из поля нашего зрения. — Ничего нового я там не увижу, но все равно эстетически кайфану. Повезло же тебе, Леська, — завистливо протягивает она. — Ночью не теряйся. Выжми из него по максимуму. Кравцов — редкий экземпляр. Во всех смыслах.

— А недавно в один голос говорили, что не повезло, — припоминаю с безобидной улыбкой. — Но ты не волнуйся, я разберусь, что мне делать с этим редким экземпляром.

— Сомневаюсь, — одарив меня скептическим взглядом, заключает Яна. — Нравишься ты мне, Олеся. Хорошая девчонка, добродушная, наивная и совсем зеленая… — вздыхает чуть ли не с сожалением. Ну надо же, какая заботливая. Сейчас еще и советы дружеские начнет раздавать. — Ты на Сашку больших планов не строй, Лесь, — подтверждает она мои догадки. — Развлекись, приятно проведи время… и забей, лучше первая, чтобы не так обидно было.

— Ян, у меня вообще-то парень есть, — сообщаю, устав слушать о том, какой Страйк мега-бабник и как быстро меня кинет. Словно я дура слепая и не вижу очевидных вещей. — Он сейчас во Франции, но скоро вернется, — поймав недоверчивый взгляд Яны, добавляю поспешно.

Придумываю, само собой. Никуда Вик не уезжал, только собирается. Завтра. А сегодня мы должны были встретиться в той кофейне, откуда меня потом забрал Страйк. Я отменила свидание в последний момент и, честно говоря, сама не до конца понимаю, зачем позвонила Кравцову под дурацким предлогом и потом согласилась поехать сюда. Наверное, захотелось удивить, сломать сложившийся в его голове шаблон. По старой памяти. Есть в нем что-то, разжигающее во мне… азарт, если это можно так назвать.

— Ваш Кравцов мне не интересен в долгосрочной перспективе. Так что расслабься, никуда он от вас не денется, — говорю Яне чистую правду.

— Слышали мы уже такие песни, — усмехнувшись, иронично отзывается она. — Потом будешь сопли на кулак наматывать.

— Что вы тут наматывать собрались? — плюхнувшись между нами, спрашивает Максим, обняв нас обеих за плечи. Увлекшись разговором, мы с Яной не заметили, как он подкрался. Подняв голову, я натыкаюсь на хмурый взгляд Страйка, усевшегося на диван напротив. На нем такой же халат, как у меня, но сидит совершенно иначе. Если я в своем тону, то Кравцову размер подошел впритык. За прошедшие годы с нашей последней встречи Страйк заметно возмужал. Особенно это бросилось в глаза, когда я наблюдала за его голым забегом. Не качок, но спортивными тренировками, судя по широченным плечам и крепким мышцам, похоже не пренебрегает.

— Леску на удочку наматываем. На рыбалку собрались, — отвечаю Максу с невинной улыбкой.

— Один карась уже клюнул, — ухмыляется Кравцов, намекая на своего друга.

— Речной карась костлявый, можно подавиться, — парирую я, глядя в темные глаза Страйка.

— На хрена тогда такая рыбалка? — Саша явно чем-то недоволен, но мне плевать. Я приехала развлекаться, отдыхать и дышать чистым воздухом. Пока все идет по плану, и Страйк при всем желании не испортит мне настроение. Даже если будет сильно храпеть ночью или руки распускать. Ни то ни другое меня не напугает. Кравцов — красивый взрослый мужик, как он сам выразился, и я, благодаря рассказам Яны и Марины, примерно догадываюсь, чего от него ожидать, когда мы останемся в комнате одни. Я пока не решила, стоит ли дать ему… по морде или попробовать вкусить прелести «свободных» отношений. Вовсе не назло Виктору, не позвавшему меня с собой в Париж, а чисто из любопытства.

— А мы просто на бережке посидим, а еще лучше полежим, — опуская руку мне на талию, выдает Богданов-младший.

— Макс, ты Олеську не лапай, а то тебе Сашка руки вывернет, — в шутку бросает Яна. Он и бровью не ведет, уставившись на меня самодовольным похабным взглядом.

— Так я исключительно по-дружески, — широко улыбается парень, и его ладонь нагло сползает мне за спину. — Ты же не против, Олесь? Давай на озеро прогуляемся? Там ночью красиво, тихо, птички поют.

— Лягушки квакают, комары жужжат, — продолжаю скептическим тоном. — Куда Марина и Олег делись? — отодвинувшись подальше от разгорячённого нетрезвого парня, перевожу диалог на нейтральную тему.

— Спать пошли, супружеский долг не ждет. Что будешь пить, цыпленок? — спрашивает Макс, опуская взгляд на мои губы, и снова наседает, сокращая расстояние.

— Олеся не пьет, и тебе уже хватит, — Яна тянет его за локоть в обратную сторону, но он отмахивается от девушки, как от назойливой мухи. Придвигается ко мне вплотную и дышит перегаром в лицо.

— Отвали, Каштанка, не видишь, мы разговариваем, — откровенно хамит Макс, опуская свою загребущую лапищу на мою задницу.

Янка чуть не плачет от обиды, Кравцов бездействует, заняв наблюдательную позицию, а мне уже совсем не весело. Вопросительно вскинув брови, я гневно смотрю на Страйка, мысленно посылая ему сигналы SOS, а этот козел равнодушно ухмыляется, давая понять, что и пальцем не пошевелит, чтобы угомонить своего напористого друга. «Я тебя предупреждал», — кричит его насмешливый взгляд.

Ладно, хрен с тобой, сама разберусь.

— Я бы водки выпила, Макс. Принесешь? — заявляю с лучезарной улыбкой. Кравцов давится своим виски, а Янка смотрит на меня, как на Иуду.

— Так это в дом идти надо, — теряется парень, озадаченно чешет репу и наконец переключается на свою подружку. — Яныч, сгоняешь по-быстрому? Бутылка в холодильнике.

— Хрен тебе, придурок, — огрызается девушка. — Сгоняй сам.

— Не ругайтесь, я схожу. Одна нога там, другая — здесь, — торопливо вскакиваю с дивана и быстро улепетываю в сторону дома. Возвращаться, само собой, не собираюсь.

— Я с тобой, — вызывается неугомонный Макс, тоже подрываясь. У меня сердце в пятки падает. Вот же прилипала.

— Сел на место, — слышу резкий оклик Страйка. Да неужели. Никак голос прорезался, мысленно язвлю я. — Мозги включи, Богданов, и перед Яной извинись. Я спать пошел. До завтра.

— Пока, Саш, — пищит в ответ Янин тонкий голосок.

Выдохнув с облегчением, я замедляюсь у крыльца и уже без спешки поднимаюсь по ступеням. Открыв дверь, прохожу в тускло освещенный холл. Замешкавшись, растеряно кручу головой, пытаясь понять, в какую сторону идти. Девчонки вроде говорили, что нам оставили комнату внизу.

— Направо, — подсказывает из-за спины догнавший меня Кравцов. Я на автомате замечаю, что от него пахнет дымом от костра, табаком и крепким виски. Так себе коктейль, но мне неожиданно нравится. После неприятного инцидента с пьяным Максом, я уже не уверена, что ночевка со Страйком такая уж безобидная идея. Не зря же люди говорят: Скажи мне, кто твой друг… Может, ну его, любопытство мое. Поэкспериментирую с кем-нибудь другим, менее опасным.

— Показывай дорогу. — оглянувшись через плечо, я натянуто улыбаюсь, стараясь не выдать внутренних противоречий, и отступаю в сторону, позволяя Кравцову стать моим проводником.

— Не ссы, Веснушка, не съем, — разгадав мою браваду, ухмыляется Страйк и окидывает меня ленивым взглядом с головы до ног. К счастью, халат скрывает все части тела, за исключением возмущенно пылающих щек и шеи.

— Подавишься, — нахохлившись как боевой воробей, огрызаюсь я, вызывая у Кравцова снисходительную улыбку.

— Пойдем, паникерша, — взяв меня за руку, со смешком произносит Кравцов и уверенно тянет за собой.

Глава 3

Кравцов

Включив в спальне свет, я направляюсь прямиком к огромной кровати, оставив Олесю на пороге. Развалившись звездой на широченном матрасе, издаю блаженный стон.

— Классный сексодром. Опробуем, Лесь? — приподнявшись на локтях, хищно улыбаюсь и хлопаю ладонью по покрывалу рядом с собой. — Дверь закрой и прыгай ко мне, — низким голосом приглашаю ее присоединиться.

Веснушка растерянно шарит взглядом по комнате в поисках альтернативного спального места и недовольно поджимает губы, не обнаружив ни одного подходящего варианта. Кроме громадной постели из мебели в спальне есть только пара кресел и кофейный столик. Шкаф для одежды и прикроватные тумбочки не в счет.

Прикрыв дверь, Олеся нервно сует руки в карманы безразмерного халата и нерешительно шагает вперед. Проходит в середину комнаты и снова останавливается, глядя на меня с недобрым прищуром. Оробела девочка. Напряглась вся. Вдруг и правда съем и даже не подавлюсь. Смешная. В машине она была куда смелее и когда светила задницей с веревочками у купели тоже совсем не тушевалась. Про топ с похабной надписью я, вообще, молчу.

— Ты чего притихла, Веснушка? — бессовестно подтруниваю над застывшей девчонкой, отрываюсь за свои двухнедельные мучения. — Сегодня твоя очередь дар речи терять?

— Зато тебе, смотрю, виски язык развязал, — взяв себя в руки, дерзит Олеся и неторопливо приближается к кровати, садится на самый край, на меня демонстративно не смотрит, устремив заинтересованный взгляд на приоткрытую стеклянную дверь на террасу. — Я там посижу, ты не против? Сон еще не нагуляла, — объясняет она свое желание и, резко поднявшись, бессовестно сбегает.

— Так надо было на озеро с Максом соглашаться, — бросаю ей вслед и, выругавшись, нехотя сползаю с постели и топаю за Веснушкой.

— Яна бы нас обоих там и утопила, — отзывается Леся, юркнув за дверь.

Я захожу следом. На террасе свежо, в открытые окна задувает ветер. Заметив на столике пепельницу, достаю сигареты и, чиркнув зажигалкой, закуриваю. Олеся любуется на звездное небо, сидя в плетенном кресле из ротанга и кутаясь помимо халата еще и в один из двух пледов, предусмотрительно оставленных для гостей. Сажусь во второе точно такое же кресло, через стол от Леси. Двигаю к краю металлическую пепельницу, затем зажигаю антимоскитную свечу.

Мы какое-то время молча созерцаем окружающие нас красоты ночи. Слышно, как шелестит листва и стрекочут насекомые, где-то совсем близко раздаются трели соловьев и каких-то других птиц. Небо безоблачное, все в звездах, еще и полнолуние. Свеча воняет лимоном и чем-то специфическим, а от Леси веет уже знакомым мне бергамотом и грейпфрутом. Романтика одним словом, а мы сидим, как два идиота, понятия не имея, о чем разговаривать.

— Жалеешь, что приехала? — начинаю не с самого удачного вопроса.

— С чего ты взял? — она переводит на меня удивленный взгляд. — Тут красиво и компания веселая, а Максим просто перебрал. Я на пьяных чудаков не обижаюсь.

— Макс и трезвый себя так ведет, — ухмыляюсь в ответ. — На самом деле он безобидный.

— А ты безобидный, Страйк? — провокационно допытывается Олеся.

— С какой целью интересуешься? — сбросив пепел, коварно улыбаюсь я.

— С целью поддержания диалога, — прямолинейно отвечает Веснушка. — Твои подруги активно предупреждали меня на твой счет, почему-то решив, что я в тебя отчаянно влюблена, — она смеется искренне и звонко. Весело ей, блин.

— Значит, ты им понравилась, — недобро хмыкнув, предполагаю я. — Купальник откуда взяла? — перевожу тему.

— Марина свой запасной дала. Понравился? — хитро прищурившись, любопытствует Леся.

— И не только мне, — затушив сигарету, говорю я. — Ты всегда так себя ведешь в незнакомых компаниях?

— Ориентируюсь по ситуации, — она пожимает плечами. — Намекаешь на то, что я сама Макса спровоцировала?

— Нет, — качаю головой. — Просто нужно быть осторожнее.

— Скромнее, ты хочешь сказать?

— Ответственнее, — конкретизирую я. — Хотя, о чем мы говорим, ты же любительница прыжков с парашютом.

— Без страховки, — добавляет она, не отводя взгляд. Воздух между нами начинает вибрировать, вырабатывая статическое напряжение.

— Опасное увлечение, Веснушка, — говорю предательски севшим голосом.

— Жить тоже опасно, Страйк, — она встает, оставив плед в кресле, и, ни сказав ни слова, планирует бросить меня в прокуренном одиночестве.

Покинув насиженные позиции, Олеся отступает в сторону предыдущей локации, откуда меня благополучно умудрилась выманить. Причем действует не открыто и честно, а бесшумно крадучись за моей спиной. Я мог бы ее остановить, схватить за руку, усадить на колени, стащить с худых плеч мешковатый халат, а потом и набор верёвочек, из которых состоит одолженный Мариной купальник. Мог бы зацеловать до потери дыхания и трахнуть прямо здесь, не вставая с места, а потом взять голую и сдавшуюся на руки, отнести в кровать и повторить пару раз для закрепления результата. Но вместо этого я тупо сижу, пялясь на подмигивающие в бархатистом мраке ночи звезды, и курю очередную сигарету.

Все это максимально странно, нелепо и до смешного глупо. Даже не знаю, как воспринимать очередное бегство. Понятия не имею, что делать дальше и нужно ли, вообще, что-то делать, и я совершенно не уверен, что Олеся с готовностью ответит на мои поползновения. Точнее уверен, что ответит, но, возможно, не совсем так, как я ожидаю. Может и кулаком по морде съездить и по яйцам коленом — с нее станется. Талантом удивлять и шокировать Веснушка обладала еще в беззаботно-беззубом детстве. Сейчас я даже прогнозировать не берусь, что она может выкинуть, если ощутит потребность нокаутировать меня чем-нибудь эдаким. В отместку за наглость.

Кстати, я совершенно не удивлюсь, если Олеся в плане секса совершенно неопытна. Может, до сих пор хранит свою девственность для кого-то особенного, а я на эту роль по многим причинам ну никак не гожусь. Все ее чудаковатое поведение, нелогичные поступки и даже провокационный топ — весьма своеобразный и нестандартный способ самовыражения и своего рода защитный барьер между самой собой и создаваемым образом. Мне любопытно заглянуть за маску, но в то же время совершенно не хочется пудрить девчонке мозги. Как ни крути, но разница в восемь лет ощущается. Я все-таки привык иметь дело с женщинами постарше. А с Олесей… Хрен его знает, что за розовые единороги обитают в голове девятнадцатилетней вертихвостки?

Наверное, не стоило мне приглашать Веснушку, но поздно пить боржоми. Она уже здесь и сама по себе не рассосется. В конце концов, не вести же ее домой посреди ночи?

Выкурив еще одну сигарету и выждав для порядка пару минут, я возвращаюсь в спальню, предварительно убедив себя в том, что переспать с девушкой, не занимаясь сексом, это тоже круто. Новый опыт, незнакомые ощущения и никаких неловкостей утром и щенячьих глаз, и раздражающих вопросов, типа «когда ты мне позвонишь?».

Как и предполагалось, Олеся уже заняла свою половину кровати, ту, что ближе к ванной комнате, чтобы было куда бежать в случае моего вероломного нападения. Свернувшись под одеялом калачиком, она усердно делает вид, что крепко спит или и правда спит. Вечер был насыщенным на эмоции и впечатления. Я, честно говоря, тоже не прочь вырубиться и желательно без похабных сновидений, чтобы ненароком не проснуться в перевозбуждённом состоянии и не натворить дел.

Окинув спальню взглядом, нигде не вижу признаков снятого Веснушкой халата, а значит, Веснушка улеглась в нем, причем поверх чужого купальника, что только укрепляет сделанные выводы о ее неготовности к взрослым играм. Я такой хренью страдать не собираюсь. Гашу везде свет, после чего снимаю халат и, бросив его на стул, ложусь в кровать, как обычно, голый. Личная свобода и комфорт превыше заморочек недооценившей свои силы гостьи. Я съехал от родителей в восемнадцать лет не для того, чтобы в чем-то себя ущемлять.

Растянувшись на своей половине, укладываюсь на живот, обнимая подушку, и пытаюсь уснуть, ни разу не скосив взгляд на закутанную в одеяло, словно в кокон, гусениц… Веснушку. Она мерно сопит, и я начинаю склоняться к мысли, что никакое это не притворство. Вымоталась девочка, а я со своими грязными мыслями чуть было не испортил ей отдых.

Между мной и Олесей метра полтора, если не больше, в этом и состоит прелесть громадных отельных кроватей. Можно потрахаться от души, а потом крепко выспаться, забыв о существовании партнерши. Для блюстителей личного пространства — самое то. Я как раз из тех, кого раздражают обнимашки после секса. Кайфанули и разбежались, каждый в свою постельку. Даже курить предпочитаю один, чтобы не вытягивать из себя тисками вымученные темы для разговоров. Тишина и одиночество — вот необходимые условия для восстановления потраченной мной энергии, а иначе это уже не отдых.

Только по этой причине я минут десять прислушиваюсь к звукам заснувшего дома и шелесту чужого дыхания на другой половине кровати, ворочаюсь с бока на бок в поисках комфортного положения и никак не могу отключить мозг. Олеся далеко, рукой не дотянуться, но мне один хрен не уснуть. Почти отчаявшись, я замечаю, что простыни приятно-охлаждающие, хрустящие новизной и настолько белоснежные, что светятся в темноте, от наволочки пахнет чем-то приторно-сладким, одеяло слишком теплое, и, если бы я лежал в постели один, оно давно бы оказалось где-то в ногах.

Перевернувшись на спину, тяжело выдыхаю, устремляя взгляд вверх и какое-то время почти рассматриваю деревянные крепления и балки под самым потолком. Сна по-прежнему ни в одном глазу. Может, снова сходить покурить на террасу, прихватив с собой банку холодного пива? Или подумать о чем-нибудь нудном и неприятном, чтобы организм включил защитный режим и послал мне желаемое забвение. Например, об придурке отце и его тиранических замашках контролировать всех и вся или о несчастной матери, безропотно терпящей измены и унижения, или о Ленке Свиридовой, охотно расставившей свою рогатку для моего друга в тот же день, как я ее бросил.

Нет, это все не то, понимаю я, и начинаю думать о двадцатилетней пациентке, которая умерла на операционном столе в эту пятницу. Ее смерть не стала огромной неожиданностью, главный хирург расценивал шансы девушки примерно сорок на шестьдесят. Сорок — на положительный исход операции. Она знала о рисках и все равно согласилась, очень хотела жить…, а не доживать в болезненных муках, с метастазами, распространяющимися по всему телу. В памяти всплывают окаменевшие от горя лица родителей в тот момент, когда Маковецкий скорбно сообщил, что их дочь пополнила ряды неблагоприятной статистики.

Сорок на шестьдесят… У моей сестры шансы были выше, и она точно так же хотела жить и боролась до самого конца, но все равно проиграла. Мы все проиграли, позволив ей уйти.

— Саш, а почему гинекология? — зашуршав одеялом и выглянув из своего кокона, абсолютно бодрым голосом интересуется Олеся. Надо же, сам не заметил, как от созерцания потолка переключился на рассматривание крепко спящей, как мне казалось, Веснушки.

— Так получилось, — пожав плечами, я поворачиваюсь на бок. Она делает то же самое, не сокращая даже на сантиметр полутораметровой дистанции. — А если честно, то на спор.

— Глупо, — фыркает она, едва заметно улыбаясь.

— Глупо, — соглашаюсь я, замечая, что в лунном свете ее рассыпавшиеся по подушке волосы кажутся серебристо-платиновыми, а широко распахнутые глаза — бездонно-темными, утратившими привычную зелень с янтарными всполохами.

— С кем спорил? — приподнимаясь на локте, пытает меня любопытная Веснушка.

— С Олегом. Это был даже не спор. Он взял меня на слабо, а я повелся, как пацан, — усмехнувшись, вспоминаю я.

— Не жалеешь?

— Не жалею, — отзываюсь спокойным тоном. — Я давно заметил, что самые важные решения в жизни чаще всего принимаются спонтанно. Долгосрочные планы, амбициозные цели — все это прекрасно, но редко работает так, как надо.

— Реальность вносит свои коррективы, даже если ты прешь напролом, — понимающе кивает Олеся. — Моя бабуля говорила: хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

— И ты не рассказываешь?

— Неа. Даже от себя скрываю, — смеется она. — Кстати, это правда, что врачи отрицают религию?

— Не все, — отвечаю я. — У нас в больнице есть часовня, и могу тебе с уверенностью сказать, что туда захаживают не только пациенты и родственники.

— Ты захаживаешь? — пристально глядя мне в глаза, спрашивает Веснушка.

— Нет, — коротко бросаю я, снова переворачиваясь на спину и уставившись в потолок. — Странные ты вопросы задаешь, Олеся. Сама из семьи врачей.

— Мне было интересно твое личное мнение, — признается Веснушка. — Не напрягайся, Страйк, я тоже атеистка.

— А я думал, что ты альтруистка. Не перепутала понятия?

— Нет, но они связаны между собой, — серьезно выдает Олеся. — Ладно, не буду тебя парить, это долгая и нудная тема.

— Сойдет в качестве колыбельной, — усмехнувшись, я поворачиваю голову и выжидающе смотрю на нее. Олеся сменила позу и теперь сидит, привалившись спиной к изголовью и подобрав к груди колени. Одеяло сползло до уровня подмышек, открывая обзор на хрупкие плечи и выступающие ключицы.

Черт, никакого халата на ней нет и купальника тоже. Эта молниеносная мысль прошибает меня насквозь, уничтожая последние надежды на здоровый целомудренный сон. Я аж подскакиваю, ощущая прилив энергии сразу во всех местах, но особенно в том, что скромно прикрыто одеялом. Трэш, мы оба голые в одной кровати, но вместо того, чтобы предаться разврату, беседуем о религии. Ну не идиоты ли?

— Что? — удивляется Олеся, уловив исходящие от меня сексуальные вибрации.

— У тебя там ничего нет? — севшим голосом задаю вопрос, показывая на одеяло.

— Знаешь, это даже звучит обидно. Кое-что есть, пусть и не такое выдающееся, как тебе бы хотелось, — фальшиво возмущается Веснушка, пристально изучая мое лицо, потом медленно соскальзывает взглядом вниз, рассматривает мои плечи и пресс так же скрупулёзно и вдумчиво.

— У меня разносторонние вкусы, Лесь. Не переживай, ты вписываешься, — «успокаиваю» я и сажусь, чтобы облегчить Веснушке задачу, позволив оценить под новым ракурсом все, что находится выше пояса. Мне стесняться абсолютно нечего. Я даже в пятнадцать не страдал от дурацких подростковых комплексов. На хрена, спрашивается? Мордой уродился, рост выше среднего, мышечный тонус в порядке, бицепсы, трицепсы на месте, рельефный намек на пресловутые кубики имеется, ниже пояса тоже все в пределах нормы, с техникой и выдержкой проблем не замечалось. Никто до сих пор не жаловался. Надеюсь, что и Олеся останется довольной и удовлетворенной. И не только бесплатным просмотром моего великолепного мужественного тела (да-да, от скромности не умру). Тем более ей наверняка и сравнить-то особо не с кем.

— Скажи честно, Кравцов. Ты действительно собирался просто спать? — ошарашивает меня Олеся, потянув край моего одеяла на себя. Ее взгляд неотступно следует за сползающей тканью и без намека на стеснение останавливается на моем половом органе, находящемся в состоянии полуготовности. Странно, что он вообще не упал на полшестого. Я сейчас чувствую себя объектом для детального изучения анатомии, а не брутальным самцом.

— Неплохо, но после рассказов Яны и Марины я ожидала большего, — нагло заявляет малолетняя стерва.

— Каких еще рассказов? — раздраженно уточняю я, впервые в жизни испытывая острое желание прикрыть свои причиндалы от оценивающего женского взгляда.

— Разных, они только о тебе и болтали, — ухмыляется она, взглянув, наконец, мне в лицо. — С Мариной все понятно, а с Яной я до конца не уверена. Подозреваю, что инцидент намечался, но что-то пошло не так, и в итоге секса не случилось.

— Ты о чем вообще? — фальшиво недоумеваю я, повторяя за Олесей маневр с одеялом. Теперь ее очередь оголиться под моим искушённым взглядом, и я уже предвкушаю, как совсем немного ей отомщу.

— Можешь не отвечать. Я сама додумаю.

— Мне расскажешь? — интересуюсь я, сосредоточенно пытаясь вытрясти девушку из одеяла, но моя задача оказалась сложнее, чем у Олеси. Она умудрились обмотаться дважды. Точно, как гусеница.

— Неа, — Олеся заливисто хохочет над моими провальными попытками и хлестко бьет меня по рукам. Больно, между прочим, и обжигает. Придвинувшись, я дергаю сильнее, вызывая у Олеси очередной приступ веселья. В процессе возни с одеялом расстояние между нами ощутимо сократилось. Настолько ощутимо, что я буквально нависаю над ней, но Леся все равно упорно держится за чертово одеяло. Даже сиськи не выпрыгнули, несмотря на все мои старания.

— Снимай, — требую грозным тоном у заигравшейся Веснушки. Мне не смешно, не весело и не забавно. Я злой, возбужденный и совсем не расположен к долгим прелюдиям.

— Попроси вежливо, — издевается наглая пигалица, продолжая хохотать, как умалишённая.

Супер, таких придурочных у меня точно не было. Надеюсь, что оно того стоит, и Веснушка не преподнесёт больше никаких сюрпризов. Например, залитых девственной кровью простыней и утренней истерики на тему «ты обязан на мне жениться».

— Хватит, Лесь, — упираясь локтем в матрас, обхватываю свободной рукой ее скулы и несильно сжимаю пальцы. — Прекрати ржать. Пожалуйста.

— Ладно, — она подозрительно быстро затихает, глядя на меня с непосредственным любопытством.

Я застываю, обескураженный мгновенной сменой ее настроения. Она молчит, не дергается, не пытается скинуть с себя и вообще не двигается, заняв пассивно лежащую подо мной гусеничную позицию. Словно выжидает удобного момента, чтобы опять вывести меня из себя, а я бы хотел наоборот. Ввести себя в нее, и как можно скорее. Может быть, тогда весь этот затянувшийся цирк закончится, и я перестану думать о ней сутками.

— Чего ты хочешь? — ослабив хватку, осторожно провожу пальцами по ее щеке. Судя по диаметру ее зрачков, скорости и глубине дыхания, наши желания обитают в одной плоскости интересов. — Только честно, — убираю прилипшую к губам светлую прядь за ухо и снова ласково глажу нежную кожу. На ощупь она, как шелк, хочется прикасаться еще и еще.

— А ты? — уходит она от прямого ответа.

— Я первый спросил, — склонив голову, хрипло шепчу в теплые губы и, поддавшись соблазну, пробую их, лизнув языком. Сладкие и вкусные. — Если тебя что-то напрягает, тоже можешь мне сказать, — говорю, прежде чем она придумает очередной язвительный выпад.

— Все отлично, Саш. Честно. — заверяет Олеся. Она неподражаема. — Можешь продолжать.

— Уверена? — недоверчиво уточняю я. Веснушка кивает и даже кладет ладони на мои плечи, но это так… В общем, понимаю, что просто обязан задать еще один неловкий вопрос. — У тебя было… — начинаю, осекаясь в середине фразы. — С мужчинами… раньше? — бинго, я справился. Ура. Можно выдохнуть.

— Думаешь, я жажду осчастливить тебя своей невинностью? — в глубине широченных зрачков проскальзывают искорки смеха. — Расслабься, Кравцов. Одеяло — это единственная преграда, которую тебе придется преодолеть.

— Тогда все и правда отлично, — я с облегчением улыбаюсь, хотя она явно пыталась меня задеть своим небрежным высказыванием. — Поможешь мне? С одеялом.

— Без проблем. Только слезь с меня сначала, — пожав плечами, отвечает Олеся.

Скатившись в сторону, я даю ей возможность наконец-то избавиться от всего лишнего и заодно вовремя вспоминаю, что оставил презики в кармане своего халата, смирившись, что они не пригодятся. Резво спрыгнув с кровати, в темноте нащупываю стул, а потом и нужный карман.

— Покурить решил? — удивленно интересуется Леся, включая светильник над прикроватной тумбочкой. — Классная задница, кстати.

— Спасибо, знаю, — самодовольно ухмыляюсь я, оглядываясь через плечо. — Это не сигареты, — подняв руку, демонстрирую зажатую между пальцами стандартную упаковку презервативов. — Покурить меня тянет обычно после основного забега, но с тобой может и в процессе накрыть, — смех застревает в горле, потому что в этот момент долбанное одеяло наконец-то улетает на пол.

— У тебя бывает еще и не основной забег? Я запомню, — абсолютно голая Олеся соскальзывает с кровати и с кошачьей грацией направляется ко мне.

Зависнув, я ошалело таращусь на самые роскошные сиськи из всех, что мне приходилось видеть, трогать, лизать, сосать и даже трахать. Бл*ь, это тройка. Натуральная, упругая, стопроцентная, идеальная, вызывающе покачивающаяся тройка с маленькими аккуратными бесстыдно торчащими сосками. И все это богатство двигается ко мне на бесконечно-длинных стройных ножках, между которых прячутся аккуратные гладкие губки без единого волоска. Не сомневаюсь, что внутри она так же идеальна, как и снаружи. Все сомнения на ее счет улетают в топку. Черт, да это пир же для любого перфекциониста. О*уеть, я и мой член в настоящем шоке. Мы оба окаменели от восторга. Даже во рту пересохло, и яйца зазвенели от напряжения.

— Ты вообще настоящая? — севшим до неузнаваемости голосом спрашиваю я, запуская пальцы в облако белокурых шелковистых волос. Как в песне, бл*ь. Еще немного и стихами заговорю.

— Нет, я твой сон, — мурлыкает Олеся, чувственно улыбаясь, и я тону в темно-зеленых омутах, увязаю глубже, чем тогда в столовке. Где-то на подкорке отчаянно ревёт тревожная сирена, но я вырубаю ее, сосредоточившись на угодившем в мои порочные лапы совершенном и прекрасном создании. — Нравится сон? — подразнивает меня Леся, выдергивая упаковку с резинками из моих онемевших пальцев.

— Пи*дец, как. Боюсь проснуться, — выдаю как на духу и опускаю руки на ее талию. Расставляю пальцы и пытаюсь сомкнуть, проверяя свою теорию. Пусть с небольшим усилием, но у меня получается. Капец. Ну все, кажется, я конкретно влип.

— Боишься проснуться с лягушкой? — она хрипло смеется, откинув голову назад.

— Хуже. Один, — говорю я и рывком поднимаю ее над полом. Легкая, словно пушинка. Олеся обхватывает меня ногами, крепко цепляясь пальцами за плечи, старательно пряча коготки, чтобы случайно не поцарапать. Такая мелочь, а меня торкает до глубины души. Я подтягиваю Олесю еще выше, пока ее грудь не оказывается в аккурат напротив моих губ. С утробным рыком втягиваю в рот твердую вершинку, кайфуя от собственных ощущений и ответного приглушенного женского стона. Она что-то невнятно бормочет, хватает меня за волосы и несильно стягивает на затылке, подставляя свою грудь под мой голодный рот. А я и рад стараться. Дразню, посасываю, щелкаю языком, жадно прикусываю и тут же зализываю тугие соски. Сначала один, потом второй и так по кругу. Никогда не был фанатичным обожателем сисек, а теперь вот стал. Олеськина грудь определенно войдет в список моих личных фетишей. Причем абсолютно заслуженно.

Через пару минут одной игры с сосками становится недостаточно. Я несу свою невесомую ношу к кровати, укладываю на спину в самый центр и секунд десять даю себе на визуальный экстаз, прежде чем приступить к физическому. Задыхаясь, она тоже смотрит на меня затуманенным похотью взглядом. Без намека на смущение Олеся раздвигает ноги в недвусмысленном приглашении. Такая откровенная и раскрепощенная в своих желаниях, что у меня окончательно рвет крышу. Накрываю ее тело своим и жадно целую горячие губы, раздвигаю языком и толкаюсь внутрь. Она отвечает не сразу, шокированная напором, и пока подстраивается, я остервенело имею ее рот, глубоко и пошло, упиваясь дурманящим вкусом и тихими, ласкающими слух стонами. Олеся постепенно втягивается, и мы отрываемся на пару, устроив неистовый трах нашим трущимся друг о дружку языкам. Прерываюсь, только когда у обоих кончается кислород в легких. Необходимо пополнить запас, иначе мы не доживем до секса.

— Давай резинки, детка, — прошу прерывистым шепотом, дыша как после пробежки. Олеся слегка напугана, но гораздо больше возбуждена, дрожащими пальцами протягивает заветную коробочку. Встав на колени между широко расставленных женских ног, я торопливо вскрываю упаковку, достаю один из трех презервативов, отрываю зубами кусочек фольги и суетливо облачаюсь в латексные доспехи. Процесс максимально простой и быстрый, но мне он кажется бесконечным. Черт, я еще никогда так долго не надевал защиту. Это все она, кудесница леса Олеся. Тааак, вот опять песни в ход пошли, смеюсь я над собой, неотрывно пожирая алчным взглядом острые коралловые соски, изящную линию плеч, тонкую талию, плоский подрагивающий живот и идеально-гладкий лобок. Теперь, когда вопрос с девственностью решен, она уже мне не кажется ни зажатой и ни неуверенной. Теперь я даже жалею, что вот это все не только для одного меня, и это пи*дец как странно. Я ее еще даже не трахнул, а уже включаю собственника, что мне в принципе не свойственно.

— Дыру прожжешь, Кравцов, — комментирует Олеся мой одичалый голодный вид и шумно втягивает воздух, когда я дотрагиваюсь до ее промежности.

— Здесь? — мои пальцы медленно двигаются по нежным набухшим от притока крови складочкам, безошибочно нащупывая нужные точки. Она отзывчивая, только немного смущается, но с этим я справлюсь быстро. — Или здесь? Где горячее, Лесь? — мои пальцы ловко и умело перемещаются от одной эрогенной зоны к другой, не сосредотачиваясь на какой-то одной, а поочерёдно дразня особенно чувствительные участки скопления нервных окончаний. Большинство парней знают только о существовании клитора, да и то далеко не все. Я на их фоне нахожусь в заведомо выигрышной позиции. — Здесь тоже прожигает, да, Лесь? — продолжаю свои исследования, наблюдая за сменой ярких эмоций на порозовевшем от возбуждения лице. Это и есть моя маленькая месть за хамское «я ожидала большего». Большего ей никто не даст.

— Ты трахать меня, вообще, собираешься? — она злится, потом сдавленно всхлипывает, жадно хватая губами раскаленный воздух.

— Обязательно, — заверяю с порочной усмешкой, проталкивая два пальца в восхитительно узкую вагину. Олеся потрясенно распахивает глаза, когда, согнув пальцы, я начинаю ритмично растирать самую неуловимую и труднодоступную точку женского удовольствия. Загвоздка в том, что эта овеянная легендами и спорами ученых эрогенная зона развита не у каждой женщины и даже не у каждой второй. Треть моих бывших любовниц не были способны испытывать вагинальный оргазм, и отличные знания женской анатомии тут совершенно ни при чем. Судя по тому, как Олеся все хаотичнее елозит своей красивой попкой по хрустящим простыням, издавая при этом низкие горловые звуки, нам с ней повезло, но она вряд ли позволит мне использовать это преимущество прямо сейчас.

— Прекрати, хватит… — умоляет она, дрожа всем телом, и я выполняю ее просьбу, хотя мог бы продолжить и подарить Олесе незабываемый яркий оргазм. С чувствительной и страстной девушкой это не сложно сделать и не займет много времени. Я одинаково хорош и подкован как в теории, так и в практике, но главное заключается совсем не в технике пальцев или удачной позе проникновения. Секс с вибратором тоже доставляет удовольствие, но люди в большинстве своем нуждаются в живых, реальных эмоциях. В моем понимании именно в этом состоит разница между техничным и качественным сексом.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спрашиваю я, заметив на себе почти свирепый взгляд.

— Нет! Хочу тебя убить, — в подтверждение своих слов Олеся несильно ударяет ступней в мой пресс. Поймав точеную лодыжку, закидываю себе на плечо и, подсунув ладони под ее ягодицы, резко дергаю на себя. Ахнув от неожиданности, она сминает в кулаках простынь и блаженно прикрывает веки, ощутив первый осторожный толчок.

— Больше не хочешь? — хрипло смеюсь я, неторопливо проникая глубже, постепенно растягивая под свои габариты. Олеся трясет головой и инстинктивно выгибает спину, когда мой член медленно покидает тугие влажные тиски ее внутренних мышц. Я не гигант, но она слишком напряжена, и напористый жёсткий темп может доставить ей дискомфорт вместо ожидаемого удовольствия. — Расслабься, Лесь. Доверься мне. Я знаю, что делать, — мягко сжимаю ладонью ее грудь, перекатывая между пальцев камушек соска, и, изрядно вспотев от вынужденной сдержанности, снова неспешно вхожу, на этот раз до конца и сразу обратно, потом опять внутрь, чуть быстрее, постепенно наращивая скорость и глубину толчков.

Мне пи*дец как сложно держать себя на привязи. Хочется отключить контроль и оторваться по полной, выжав из хрупкого тела все соки, но вместо этого я нежно оглаживаю плоский живот, уделяя особое внимание впадинке пупка, опускаю руку ниже, ритмично растираю пальцами налившуюся головку клитора. Олеся издает шипящий звук и тоже включается в процесс, начиная двигаться синхронно.

Мы размеренно и неторопливо трахаемся, никуда не спеша, балансируя от нижней грани удовольствия к средней. В этом тоже есть сообразный кайф. Мучительный и болезненный, для мазохистов в самый раз, но в качестве исключения можно и потерпеть. Олеся очень тихая, сосредоточенная на ощущениях своего тела, настоящая, никаких громких пошлых стонов и фальшивых оргазмов, как в дешевой порнушке. Ей определённо все нравится, но мне нужно больше. Ощутив полную ее вовлеченность, я прерываюсь сменить позицию. Закончим мы по классическому сценарию. Первый раз никаких экспериментов, чтобы не спугнуть неопытную партнёршу. Оторвемся потом, когда Олеся научится доверять, отпустив внутренние рычаги контроля.

Опустив стройную ножку на матрас, я накрываю ее покрытое испариной тело своим, глубоко и порочно целую горячие сухие губы, пока они не становятся такими же бесстыдно мокрыми, как внизу. Я снова дразню ее, задевая головкой члена наружные скопления нервных окончаний, раскачиваюсь взад-вперед, не проникая внутрь. Олеся сдавленно стонет мне в рот, сердито цапнув зубами за язык, сексуально выгибается, упираясь пятками в мои ягодицы.

— Я тоже больше не могу, — хриплю в зацелованные губы и вхожу в нее скользящим движением, горячо, влажно и глубоко. Охеренно просто, и с каждым толчком все круче и мощнее. Острое удовольствие током проходит по позвоночнику, пронизывает каждую мышцу тянущим наслаждением. Черт, это всё. Меня накрывает. Тормоза летят к херам, и я набрасываюсь на распятое подо мной тело, утоляя разгулявшийся голод быстрыми резкими толчками. — Твою ж…Пи*дец, Леська. Горячая такая, маленькая… — я хриплю, матерюсь, рычу и несу всякую пошлую хрень между жалящими остро-сладкими поцелуями. Мы оба задыхаемся, двигаясь все быстрее и быстрее, стремительно приближая вожделенную разрядку. Ее пальцы до легкой боли впиваются в мышцы моей спины, зеленые глаза неотрывно смотрят в мои. Я готов кончить только от этого поплывшего взгляда, но каким-то чудом еще держусь. Пару минут, больше не вывожу. Она тоже. Сдается первой, ее мышцы пульсируют, начиная бесконтрольно сокращаться вокруг моего члена.

— Вот так, да. Умница, — хрипло выстанываю в открытые губы, ворую ее дыхание, отдавая взамен свое. Разгоняюсь и прямиком в пропасть, рваные жесткие толчки, сумасшедший кайф, удовольствие мощное, запредельное, простреливающее насквозь.

— Вот это мы зажгли, Веснушка, — бормочу спустя несколько минут, ровно столько мне понадобилось, чтобы восстановить дыхание и вернуться в реальность. Приподнимаясь на локтях, смотрю в ее покрывшееся бисеринками пота лицо, замечая пятьдесят оттенков смущения на пылающих щеках. — Понравилось? — прищурившись, спрашиваю я.

— Было приятно, — выдавливает она, опуская взгляд в область моего подбородка. — Ты очень…, — запинается, пытаясь подобрать подходящее определение. — Активный… и шума от тебя много.

— А зачем сдерживаться, если приятно? — улыбнувшись, целую Олесю в висок. — Пойдем со мной в душ, — скатившись в сторону, резво встаю с кровати и бодро направляюсь в ванную комнату. Она не спешит присоединиться, оставаясь в кровати. Я не настаиваю, решив дать ей еще несколько минут, чтобы прийти в себя.

Не переставая улыбаться своим порочным мыслям, выбрасываю использованный презик в урну и забираюсь в душевую кабинку. Включив максимальный напор, встаю под освежающие струи воды, наслаждаясь ощущением легкой эйфории и расслабленности. Во мне нет ни капли усталости, я полон сил и энергии обучать свою скромную тихую любовницу азам грязного и бесстыжего секса до самого утра.

Однако все мои наполеоновские планы приходится свернуть и отложить на неопределённый промежуток времени. К моменту моего возвращения из душа Олеся спит как убитая, распластавшись нагишом по центру кровати. Обломщица, блин. Ладно, пусть отсыпается, утро не за горами. Доживу.

Глава 4

Кравцов

Утром я просыпаюсь в громадной кровати совершенно один. Ни лягушки, ни Веснушки, ни принцессы, и даже след от головы на подушке успел остыть. Проглотив раздражение, переворачиваюсь на спину и потягиваюсь, разминая затекшие мышцы. Комната залита солнечным светом, день снова обещает быть по-настоящему летним. Дверь на террасу слегка приоткрыта, и вместе с бодрящим сквозняком в спальню залетают пряные запахи свежей листвы. Птицы поют еще громче и заливистее, чем вчера. Где-то недалеко квакают лягушки. В самом доме тихо. Ни голосов, ни звуков шагов. Наверное, друзья устроили завтрак на природе или решили прогуляться по территории гостиничного комплекса и Веснушку мою забрали. Надеюсь, Макс ее не обижает, иначе придется провести внушение в воспитательных целях, а то он в последнее время совсем берегов не видит.

Эх, надо вставать. Электронные часы на прикроватной тумбочке показывают пятнадцать минут одиннадцатого, а это означает, что я продрых почти до обеда. Редкая роскошь для меня, но зато наконец-то выспался. Нехотя выбравшись из-под одеяла, босиком шлепаю на террасу, прихватив по пути свой халат. Набрасываю на ходу, достаю сигареты. Кто-то предпочитает начинать свое утро с горячего крепкого кофе, а я вот так — с отравления организма никотином.

Затянувшись дымом, устремляю рассеянный взгляд в горизонт. Вчера мы с Лесей любовались на звезды и полную луну, а при свете дня с террасы открывается живописный вид на озеро. Издалека вода кажется лазурно-голубой, пологий берег, насыпной белый песок. Летом тут настоящее раздолье, можно и накупаться, и на гидроциклах погонять, и…

— Мы, значит, всей толпой ждем, когда его величество соизволит оторвать свой зад от кровати, а он тут загорает на балконе с сигареткой, — раздается за спиной насмешливый голос Олега. Оглянувшись, я делаю приветственный жест рукой и предлагаю присоединиться. Богданов тоже закуривает, плюхнувшись в кресло из ротанга. — Нам в двенадцать выселяться. Ты в курсе? — напоминает он.

— Успеем, еще полтора часа, — беспечно пожимаю плечами. — Завтрак я проспал?

— А сам как думаешь? — ухмыляется Олег. — Неслабо тебя рубануло на свежем воздухе. Ночь бурная была?

— Не твое дело, — обрезаю на корню обсуждение личных подробностей. — Олеся с девчонками? — развернувшись, спрашиваю я. Богданов удивленно хмурится, вытаращившись на меня, как на седьмое чудо света.

— Она тебя не разбудила, что ли?

— Нет, — настороженно отвечаю я. — А должна была?

— Вообще-то да, — кивает Олег.

— Не понял…

— Уехала твоя Олеся, Саш. Семи утра еще не было. Я в туалет вставал, в окно увидел, как она в такси садилась.

— Зашибись, — бросаю я, откровенно охренев. Мда, так жестко меня еще не кидали. Все-таки отчебучила Веснушка…, но зато обошлось без серьезных утренних разговоров на тему счастливого совместного будущего. Все, как и хотел — классно потрахались и разбежались, но почему тогда меня мучает подозрение, что я где-то очень сильно облажался?

Олеся

— Какие хорошенькие, — заглядывая в коробку с пятью полосатыми котятами, умиляюсь я. Им недели две, не больше. Совсем крошечные, беспомощные и наверняка голодные, как настоящие тигры.

— Тот, кто их выбросил на помойку, так не считает, — с негодованием вздыхает Антонина Федоровна, тяжело опираясь одной ладонью на кухонный стол, а второй наливая в чашки кипяток из чайника. — Ничего в людях человеческого не осталось. Зверье сплошное. Как только рука поднялась. Пятерых живьем в мусорку, — возмущается пенсионерка.

— Хорошо хоть не утопили, — нахожу я единственный положительный момент в сложившейся ситуации. — Вы правильно сделали, что мне позвонили.

— Я как их увидела возле бака, сразу поняла — надо Олесе звонить, она точно найдет, куда малышню пристроить.

— Разберемся, — уверенно киваю я, делая фото котят и написав емкое информативное сообщение с пометкой SOS, бросаю его в общий волонтёрский чат. — Пока чай пьем, кто-нибудь ответит. Сейчас по приютам животных в притык, но будем надеяться, для наших тёплое местечко найдется.

— Олесь, я бы и сама с радостью, но не могу. Бой и Герда кошек на дух не переносят, — женщина кивает на закрытую дверь в единственную комнату, из-за которой раздается звонкий лай двух дворняжек, тоже однажды преданных и брошенных бывшими хозяевами. Спасибо Антонине Федоровне, что не отказала, когда пару лет назад я попросила ее взять двух щенков на передержку. Уговор был на неделю, а Бой и Герда остались у нее навсегда. Теперь сложно даже представить, что не так давно этой бодрой и активной пенсионерке требовалась помощь социального работника. Когда есть о ком заботиться, о своих болячках меньше думаешь. Да и вообще, любовь к братьям нашим меньшим исцеляет.

— Не переживайте, теть Тонь. Если совсем никто не откликнется, к родителям на дачу отвезу. Они как раз там, присмотрят за малышами пару дней. — я присаживаюсь на кухонный табурет, поставив коробку на пол, заглядываю с надеждой в чат. Пока все печально. Три отказа от самых крупных приютов, и еще двое уточняют наличие мест. Вздохнув, тянусь к кружке с красным чаем и, подув, делаю осторожный глоток. — Каркаде? — угадываю вкус. Да и цвет тоже говорящий.

— Да, мне врач посоветовал пить. Говорит, что сахар понижает, — отвечает Антонина. — Ну и я пью, хотя ты знаешь, сахара у меня, тьфу-тьфу, полгода не подскакивали.

— Вы — большая молодец, теть Тонь, — хвалю я и всей душой радуюсь за бывшую подопечную, как за саму себя. — Вам может лекарства какие купить? Сбегаю быстренько, пока здесь.

— Тебе своих забот мало? Мы после обеда с Боем и Гердой на прогулку пойдем и все сами купим. Ты чай то пей, Лесь. И вот еще — угощайся, — Антонина Федоровна пододвигает ко мне вазочку с конфетами, судя по фантикам, на глюкозе.

— Спасибо, — поблагодарив, открываю одну и целиком засовываю в рот. — Ммм, с орешками. Вкуснятина, — не прожевав, мычу я, и тянусь за следующей.

— Ты голодная? Давай я тебе бутерброд сделаю, — спохватившись, предлагает Антонина.

Мне жутко стыдно, но я соглашаюсь. С самого утра скачу, как ошалелая. Сначала в общежитие на такси, потом переоделась и бегом к Адушке, оттуда сразу сюда — мохнатых брошенцев выручать. Позавтракать так и не получилось, а сейчас обед почти.

Намеренно отключаю мысли о экспериментальном сексе с Кравцовым и своем трусливом бегстве, убираю их подальше, в самый захламленный уголок подсознания, где пылится все, что вызывает чувство внутреннего дискомфорта. Мне не нужен лишний геморрой, с лихвой хватает запутанной истории с Виктором. Вляпываться в очередные бесперспективные отношения я не хочу, не могу и не буду. Было и было, любопытство удовлетворено, сравнительный анализ проведен. Точка.

— Ты какая-то бледная, Олесенька, не приболела случаем? — обеспокоено интересуется Антонина Федоровна, нарезая хлеб и колбасу.

От внимательного заботливого взгляда хозяйки мне немного неловко. Знаю, что тетя Тоня от чистого сердца тревожится, считая меня чуть ли не ангелом невинным, а я вон чего вычудила. Вошла во вкус, называется. Один парень еще не уехал, а я уже со вторым отожгла не по-детски. До сих пор тянет и ноет в причинном месте. Страшно представить, что бы было после дополнительного забега. Кравцов ведь намекал не в шутку и явно не собирался останавливаться. Слава богу, я вовремя вырубилась и утром незаметно срулила, пока Страйк храпел в обе ноздри. Ну нафиг такие опыты. Мне все его гинекологические навыки даром не сдались. Пусть на других дурах практикуется, а я не такая, жду трамвая, и вообще, девушка порядочная и высокоморальная. Подумаешь, один раз споткнулась, с кем не бывает?

— Не выспалась, — снова заглядываю в свой телефон, ощущая, как щеки заливает стыдливый румянец. Два пропущенных звонка от Виктора. Надо бы ответить, пожелать удачного полета, но, хоть убейся, не могу и все тут. Не знаю, кому как, но мне, видимо, прелести свободных отношений никогда не постичь. Чувствую себя грязной, распущенной и добровольно использованной. Вот что бывает, когда не в тот трамвай садишься, но тут главное спрыгнуть на следующей остановке. У меня вроде бы получилось.

— Небось с кавалером до утра гуляла, — протягивая бутерброд с толстым куском сыра и колбасы, хитро подмигивает мне Антонина Федоровна. Эх, знала бы эта святая женщина кого прикормила…

— Угу, — мрачно киваю я, жадно вгрызаясь в угощение. Телефон снова дает о себе знать. Не Виктор, к счастью. Угомонился или вылетел уже. С ним разберусь позднее. Сейчас главное котят пристроить. Провожу пальцем по экрану, открывая чат, и ликующе мычу с полным ртом. В одном из питомников готовы принять всех пятерых. Я так бурно радуюсь, что едва не давлюсь крошками. Откашлявшись, запиваю остатки бутерброда теплым чаем и чувствую, как энергия постепенно возвращается в мое хилое тельце.

— Отличные новости, теть Тонь. Везу наших полосатиков в Бирюлево, — бодро сообщаю я хозяйке квартиры.

— Так далеко же! — всплеснув руками, качает головой Антонина Федоровна.

— Ничего страшного, доберемся, — успокаиваю сердобольную старушку. — У вас пеленки одноразовой нигде не завалялось? Подстелить бы мелким, а то таксист ругаться будет, если сиденье испачкаем.

— Есть. Две хватит? — суетливо копошась в кухонном ящике, спрашивает Антонина и протягивает мне неполную упаковку. — Все бери. Пригодятся.

— Спасибо, теть Тонь, лишние в приют передам, — искренне благодарю я, порывисто обнимая добрую женщину.

Потом мы вместе осторожно достаем писклявых малышей, застилаем дно коробки впитывающими непромокаемыми пеленками и возвращаем трясущихся от страха котят обратно. Вот теперь можно и такси с легким сердцем и чистой совестью заказывать. Оставляю заявку сразу в двух приложениях и терпеливо жду. Минуту, две, десять. Ценник поднимается в геометрической прогрессии, а желающих отвезти меня в Бирюлево как не было, так и нет.

Через пятнадцать минут ожидания первое приложение присылает сухой отказ. К сожалению, свободных машин нет. Ну и идите лесом. Такого ценного пассажира профукали, я бы еще и на чай дала. Вся надежда на второе такси. И дернул же черт сдать мою родненькую Киюшеньку на диагностику. Сама бы быстро скаталась туда-обратно, а после бы еще и к родителям успела на дачу заехать. В пятницу обещала, что навещу на днях, и пропала до воскресенья. Нехорошо получилось. Они наверняка сильно соскучились и страшно волнуются за меня. Им не обязательно говорить об этом, я просто знаю и все.

У меня лучшие в мире родители, и я каждый день просыпаюсь с мыслью о них, даже находясь далеко. Наша связь гораздо глубже и сильнее, чем в обычных семьях. Мы пережили слишком многое, проросли друг в друга, став единым организмом, но, когда пришло время оперившемуся птенцу выпорхнуть из гнезда, они не стали держать клетку закрытой. Наверное, я разбила им сердце, решив уйти во взрослую жизнь, но они позволили мне сделать этот первый самостоятельный шаг, заняв наблюдательную позицию в тылу, чтобы в случае малейшей опасности прийти на помощь.

Все, кто кричат о безусловности родительской любви, не говорят главного. Страх потери поселяется в сердцах родителей одновременно с всеобъемлющим чувством узнавания в момент первого контакта. Именно страх заставляет людей совершать эгоистические поступки. Лично я не знаю, что может быть сильнее страха потери. Неважно, боитесь ли вы потерять собственную жизнь или боитесь потерять родного человека, мозг будет искать способ защитить нервную систему от потрясения, выстроив оборонительную крепость вокруг объекта страха, и сделает все, чтобы он оставался под контролем и никогда не покинул стены убежища.

Поверьте, я знаю, как исправно и бесперебойно работает этот защитный механизм. Проверила на собственной шкуре, и, если честно, быть объектом постоянного страха своих родителей совсем не круто. Скажу больше — это тяжкое созависимое состояние. Их страх проникает в тебя, становится твоим собственным, и однажды наступает момент, когда ты перестаёшь понимать, чего ты боишься больше: причинить страдание им или самой себе.

Мои родители и правда самые лучшие. Немногие способны проложить мост через глубокий ров оборонительной крепости ради глотка свободы и счастья своего ребенка. Мои сумели. Они давно уже не обрывают мой телефон, не строчат беспокойные смс, пытаясь выяснить, где и чем живет их блудная дочь, не приезжают без предупреждения, не устраивают семейные посиделки с целью выманить меня на свою территорию и почти полгода не поднимают вопрос о покупке квартиры, хотя их изначально приводило в ужас мое желание жить в общаге, и мы долго и упорно спорили на эту тему.

Они позволяют мне жить так, как хочу я, и это дорогого стоит, говоря об их любви ко мне больше любых громких слов и денежных дотаций. Наш путь к взаимному пониманию и доверию был долгим, сложным, извилистым и тернистым. Было много маминых слез, суровых отповедей отца и моих демонстративных хлопков дверью. Не сразу, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, маленькими шажками, голыми ступнями по острым камням, через боль и страх мы мучительно медленно продвигались вперед. Вместе, пока я наконец не увидела свет. Не тот, что видят в конце тёмного тоннеля во время клинической смерти. Мой свет был совсем другим, я выгнала тьму из своего сердца и внезапно осознала, что сама могу стать солнцем для кого-то, кто еще не нашел дорогу и вслепую бредёт в темноте. Именно так ко мне пришло понимание того, чем я хочу заниматься и ради чего живу.

Стоит ли говорить о том, что родителям было не просто смириться и отпустить меня в свободное плавание, но точно знаю, в глубине души они понимают, почему я одержима идеей сделать этот мир лучше. Лучше не в глобальном смысле, а в масштабах собственных возможностей. Отдавая все, что у нас есть, мы получаем больше, гораздо больше. Жаль, что немногие это понимают, но я безумно счастлива, что у меня есть круг единомышленников, где никому ничего не нужно доказывать и объяснять.

— Олеся, телефон звонит, — сквозь плотный туман мыслей пробивается голос Антонины Федоровны. Она протягивает мне мобильник, и я отвечаю, не глядя на экран, еще не до конца вынырнув из глубокой задумчивости.

— Привет, динамщица. Представь себе, просыпаюсь утром, а красавицу с потрясными сиськами как ветром сдуло. Ты бы хоть лягушачью кожу оставила, что ли? — раздается в трубке низкий мужской смех. Я уже почти согласна на Виктора, но это Страйк. Невозможно не узнать его нагловато-развязный тон, который он использует, когда чем-то недоволен. В конкретном случае, Кравцов не доволен моим утренним бегством.

Пересилив острое желание скинуть вызов и бросить его номер в блок, я напоминаю себе, что Страйк, по сути, не сделал мне ничего плохого. Он просто был собой, таким, как есть: раскованным, напористым, уверенным в своей крутости и уникальности. Стопроцентный нарцисс со всеми вытекающими. Я не испытывала особых иллюзий на его счет, отлично представляя, с каким психотипом имею дело, но кое в чем Александр Кравцов все-таки удивил. Он не такой жлоб, как я думала, и в сексе не эгоист, что присуще большинству самолюбивых нарциссов. Пожалуй, теперь я немного, совсем чуть-чуть, самую капельку понимаю Марину, за спиной мужа бросающую на его лучшего друга голодные взгляды.

— Знаешь, как-то не пришло в голову выпотрошить лягушку, — отвечаю я. Не весело и не игриво. Никакого флирта, иначе от него будет трудно отделаться.

— Могла просто разбудить. Вместе бы уехали, — уже серьезнее, с намеком на претензию говорит Кравцов. Я морщусь, словно съела что-то кислое. Ну да, конечно, так и поверила, что мы бы просто встали утром и уехали. Без интенсивной разминки прямо в постели или в душе, или где-нибудь еще. Спасибо, мне с лихвой хватило одного раунда.

— Я занята сейчас. Ты чего-то хотел, Саш? — спрашиваю напрямик, решив не тратить ни его, ни свое время. На мгновение в динамике воцаряется оглушительное молчание. Я слышу шум автотрассы и его нервное дыхание. Скорее всего, он стоит в пробке на пути домой, и не зная, чем себя занять, решил позвонить мне, а я такая вредная колючка отказываюсь его развлекать. Обидно, досадно, но ладно…

— Я не понял, Веснушка. Ты меня посылаешь?

А ведь и правда не понимает. Не привык, не знает, как реагировать на нестандартную ситуацию. Ничего, справится, все однажды случается в первый раз. Теперь молчу я, давая ему самостоятельно сделать очевидный вывод, но у нарциссов, как правило, имеются определенные сложности с критическим мышлением.

— Олесь, что не так? Все же нормально было? — в его голосе звучит напряжение с толикой удивления. — Если я чем-то тебя обидел, то извини.

— Не парься, Кравцов. Чем ты мог меня обидеть? Отлично отдохнули, как-нибудь повторим, — жизнерадостно выдаю я. Вру, разумеется, но он поверит. Мужики, вообще, народ доверчивый. Им кажется, что это они чемпионы по навешиванию лапши на наивные женские уши, а мы тоже кое-что умеем.

— Когда? — не сдается Страйк. — Я сегодня совершенно свободен. Готов примчать, куда скажешь.

Блин, кажется, вчерашняя история повторяется, а мне, честно говоря, повторять совершенно не хочется. И не потому, что все было совсем плохо, просто не вижу смысла продолжать. Еще одного свободолюбивого пользователя я не потяну ни морально, ни сексуально. Раскрепощённые, темпераментные мужики хороши только в бульварных романах, а в реальности от них сплошной геморрой. Я за романтику и доверие, за простоту и стабильность, за общность интересов, принципов и целей, за осознанность и духовность, а не вот это всё… Вик, конечно, тоже не подарок, но с его тараканами я давно знакома и не теряю надежды, что однажды смогу их приручить. По крайней мере, мы занимаемся одним делом и смотрим в одну сторону. Пока этого фундамента достаточно для дальнейшего развития, а Кравцов… Это Кравцов. Будущее светило хирургии, Комплекс Бога и все такое. Не про меня и не для меня.

— Олесь, ты там еще? — теряет терпение мой одноразовый любовник. — Что у тебя пищит?

— Ничего, помехи, наверное, — рассеянно бубню в трубку, бросая быстрый взгляд на коробку с жалобно мяукающими комочками шерсти, потом смотрю на Антонину Федоровну, и меня вдруг прошибает молниеносная идея, как доставить брошенцев в Бирюлево быстрее и дешевле, чем на такси. Зачем переплачивать, если подвернулся халявный вариант? Лучше оставлю сэкономленные деньги малышам на корм. — Слушай, а ты точно абсолютно свободен?

— Как ветер, — воодушевленно отвечает Кравцов. — Куда подъехать?

Я отправляю свое местоположение, с трудом сдерживая клокочущий в горле злорадный смех. Порядочные высокоморальные девушки тоже иногда бывают немного суками и чуток стервами.

— Ни хрена себе, я совсем близко, — обрадованно восклицает Страйк, не подозревая, какая подстава его ждет. — Через десять минут буду у тебя.

— Сгораю от нетерпения, — я мрачно ухмыляюсь, удивляясь, как легко этот доморощенный бабник заглотил крючок.

— Ну что, Лесенька, кавалер тебя отвезет? — дождавшись, когда я закончу разговор, с любопытством интересуется Антонина Федоровна.

— Ага, — киваю я. — Только он не кавалер, теть Тонь.

— А кто же тогда? — удивляется женщина.

— Да так, один знакомый гинеколог, — передернув плечом, подхватываю картонный домик с котятами и танцующей походкой направляюсь к входной двери. Антонина Федоровна плетется следом. — За малышей не волнуйтесь, я их в хорошие руки передам, — говорю на прощанье. — Вы берегите себя, теть Тонь. Звоните мне, если помощь понадобится или просто так.

— Позвоню, деточка. Храни тебя Бог, — погладив меня по плечу, хозяйка квартиры выпускает меня на площадку и осеняет крестом в дорогу.

Жаль, мои руки заняты коробкой, иначе я бы не поленилась и сфотографировала вытянутое лицо Страйка в тот момент, когда его взгляд останавливается на мне. Кстати, если быть предельно честной с самой собой, Страйк внешне очень даже ничего. Не в моем вкусе, но посмотреть приятно. Чисто эстетически. Без всяких тайных желаний.

Страйк стоит в позе брутального мачо, вальяжно опираясь на боковую дверь своей тачки для съема меркантильных дур. Модные джинсы с протёртостями, швейцарские часы на запястье, белая футболка известного спортивного лейбла и светлые конверсы из последней коллекции сидят на нем идеально и подчеркивают именно то, что должны. В правой руке букет белых лилий. Охренеть, он еще и цветы припер. В целом, выглядит круто, этого не отнять, но выражение изумления и шока на лице портит все впечатление. Все-таки здорово, когда удается поразить мужское воображение, тем более такое избалованное, как у Кравцова.

Честно, я даже не берусь гадать, что поразило его больше. Моя мега-стильная причёска из двух длинных косичек, как у прилежной первоклассницы, или дизайнерский мешковатый спортивный костюм в крупную черно-белую клетку, или брендовые зеленые кеды с розовыми шнурками. Скорее всего, весь образ в комплекте, и я совру, если скажу, что выбирая одежду для выхода, не отдаю себе отчет в том, как буду выглядеть в глазах знакомых и случайных прохожих. Нет, это вовсе не попытка привлечь внимание или как-то выделиться из толпы, или желание блеснуть оригинальностью. Чудаков в Москве и без меня с лихвой хватает. Все гораздо банальнее. Это просто весело и мне нравится, что мой вид вызывает у людей улыбки. Неважно, что за ними стоит. Насмешка, недоумение, ирония или осуждение. Главное — эмоции. Я дарю их абсолютно искренне, от души, ничего не требуя взамен. Но есть и еще одна веская причина. Мне часто приходится бывать в детских домах-интернатах и больницах, общаться с детьми, оказавшимися в тяжелой ситуации, чья жизнь не отличается буйством красок и впечатлений. Я для них, как персонаж из мультфильма, весёлый, забавный и понятный, и они обожают меня точно так же, как и я их — совершенно безвозмездно и с распахнутой настежь душой.

Страйк давно вышел из возраста, когда Пеппи из известного мультика по сказке Линдгрен казалась маленьким мальчикам симпатичной. В двадцать семь мужчины предпочитают взрослые фильмы с пометкой 18+ и чулки с кружевной резинкой, желательно в комплекте с корсетом и поясом с подвязками. Представляю, как его сейчас корежит от разрыва шаблона, и даже немного сочувствую.

Расправив плечи, я резво сбегаю с крыльца подъезда и с широченной улыбкой направляюсь к желтому спорткару с откидной крышей.

— Решил прокатить меня с ветерком? — невинно интересуюсь я, останавливаясь напротив ошеломленного Кравцова.

Он ожидаемо теряет дар речи, пряча глаза за темными очками, и, мгновенно растеряв всю свою крутость, воровато озирается по сторонам. Что, Страйк, не доросла я для подружки плейбоя? А как же красавица с классными сиськами? Или это о ком-то другом? — мысленно ехидничаю я.

— Цветы мне? Спасибо, но на будущее — лилии не люблю. Захочешь порадовать, купи гвоздики. Красные. — сообщаю доверительным шепотом и, обогнув Ягуар, по-хозяйски открываю пассажирскую дверь, и плюхаюсь на сиденье. Поставив на колени коробку, деловито пристегиваюсь и терпеливо жду, когда Кравцов отомрет и сядет за руль.

Минута, две, три. Резко хлопает водительская дверца, и он нервно опускается в водительское кресло, букет демонстративно швыряет назад, как ненужный веник, рваным движением заводит мотор. Меня буквально накрывает волнами мужской агрессивной энергии, даже волоски на руках и затылке встают дыбом. Кажется, я чуток переборщила, но Кравцов еще неплохо держится. Только челюсть скрипит от негодования и скулы заострились, что об них можно порезаться. Не могу отказать себе в удовольствии и искренне любуюсь напряженным профилем. Нет, все-таки Страйк не сексапильный красавец из рекламы Gillette, но харизма у него ого-го. Так и прет… из ушей. Злой, как черт. Надо бы как-то подлизаться, а то выкинет из тачки вместе с коробкой, а нам с брошенцами в Бирюлево попасть позарез надо.

Пока я придумываю, как усмирить грозного огнедышащего дракона, спорткар выезжает из двора на второстепенку. Может, водички предложить? Пусть остынет. Жаль, не прихватила с собой бутылку минералки.

— Куда едем? — кисло спрашивает Кравцов, нажимая кнопку на панели управления. Крыша с автоматическим жужжанием опускается, скрывая нас от любопытных глаз прохожих.

— Правильно, Страйк, незачем себе репутацию портить. Машина заметная, вдруг кто узнает, потом устанешь оправдываться, — невинно замечаю я. Он хмуро косится на меня, потом на коробку, и переключается на дорогу. Мои пушистики, к счастью, притихли, словно учуяв опасность.

— Куда едем? — мрачным тоном повторяет свой вопрос.

— В Бирюлево, мне туда очень срочно надо, — я лучезарно улыбаюсь, игриво пробежав пальцами по обтянутому футболкой мужскому плечу. Один раз, второй, спускаюсь чуть ниже, уже откровенно ощупывая крепкие бицепсы. Кравцов скрипит челюстью, но терпит.

— Подсказать, где еще потрогать? — грубовато бросает он.

Я разочаровано вздыхаю и с сожалением убираю руку. Фу, какой пошлый. Надувшись, собираюсь убить его игнором, но взгляд так и ползет туда, где Кравцов предлагал потрогать. Не так, чтобы в лоб, но намек я поняла правильно.

— В коробке не взрывчатка случайно? — он смотрит на меня как раз в тот момент, когда я сосредоточенно разглядываю его ширинку. Кстати, нет там ничего особо выпуклого. Ну вот и не расстройся, а я-то думала, что Кравцов прилетел ко мне на крыльях пламенной страсти, сгорая от желания войти в пещеру наслаждения своим нефритовым жезлом. — Мои глаза выше, — Страйк насмешливо повторяет мою вчерашнюю фразу. Я неторопливо поднимаю взгляд на его лицо, отмечая, что он немного расслабился, и даже смешинки появились в наглых глазах. — Так что мы везем в Бирюлево, Веснушка? — Кравцов кивает на коробку на моих коленях.

— Секретный груз, — загадочно заявляю я и добавляю шепотом: — Тебе лучше не знать. Так безопасней.

— Я серьезно, Лесь. Нам ехать больше часа, — раздражается Страйк.

— Похоже, что я шучу? — напускаю на себя оскорбленный вид. Кравцов нервно потирает переносицу, сосредоточившись на вождении.

— Если там что-то запрещенное… — он не успевает закончить мысль, потому что из коробки доносится жалобное голодное мяуканье. Проснулись, мохнатые предатели. Причем все сразу. — Кошки, что ли? — морщится Страйк, словно речь идет не об очаровательных пушистых созданиях, а о хвостатых грызунах с красными глазами.

— Котята, — поправляю я. — Крошечные совсем. Их одна добрая женщина из мусорного бака достала.

— А ты причем? — искренне недоумевает Страйк.

— Я везу малышей в приют для животных.

— Не ты, а я.

— Мы, — упрямо поджимаю губы. — Доброе дело, между прочим, делаем.

— О да, — иронично тянет Кравцов. — Я и забыл, что ты из благотворительной программы. У вас там все такие странные? Или ты эксклюзив? — язвит он, намекая на мой внешний вид.

— Тебе что-то не нравится? — я безмятежно улыбаюсь в ответ. — Вчера вроде был всем доволен, комплименты отвешивал, а сегодня я вдруг странная стала. Ты уж определись.

— Вчера ты голая была, Лесь, — нагло заявляет Страйк с пошлой усмешкой. — Без обид, но без одежды ты мне однозначно нравишься больше.

— Какие обиды, Саш? — отзываюсь с самым невозмутимым видом. — Мой парень то же самое говорит.

Кравцов ухмыляется, словно его позабавила сама мысль о том, что у меня может быть парень.

— Ну-ну, что еще он говорит? Или у вас без разговоров? Жёсткий секс и ничего лишнего? — он ржет в голос, откровенно надо мной насмехаясь. Вот козел!

— Примерно так, — серьезно отвечаю я. Хрен он меня достанет. — Свободные отношения с правом налево. Удобно, между прочим. И без лишнего головняка. Он мне рассказывает о своих приключениях, я ему. Обсуждаем вместе, смеемс…

— Лесь, завязывай со своими сказками. Не смешно, — небрежно обрывает меня Страйк. — Зря стараешься. На меня это не действует.

Ну ни фига себе заявочка. Самомнение у кого-то выше шпиля останкинской башни. Как ему такому о*уенному еще памятник при жизни в форме гордо стоящего фаллоса не поставили?

— Что именно на тебя не действует? — сухо уточняю я.

— Ты же меня на ревность развести пытаешься, — самодовольно отвечает мистер проницательность. Описаться можно.

— А ты, значит, не поддаешься? — любопытствую, пряча улыбку.

— Женщины обычно изменяют со мной, а не мне.

— Да ты альфа-самец, Саш, — саркастично восклицаю я. — Мне сказочно повезло изменить с тобой.

— Твой воображаемый парень может тобой гордиться, — смеется Кравцов.

— Я ему передам, когда он вернется из Парижа.

Глава 5

Кравцов

— А ты познакомь нас, Веснушка. Раз вы оба такие продвинутые и свободные, то проблем не будет. Вместе обсудим, посмеемся, сравним. А там глядишь и тройничок намутим, — подкалываю Олесю. Я, разумеется, прикалываюсь, расчётливо целясь в девичью скромность (где-то она все-таки прячется). Веснушка брезгливо морщится и ни на тон не розовеет. Смутишь ее, как же. Робкие фиалки не одеваются, как артистки бродячего цирка. А я, наивный, думал, что после образа мечты дальнобойщика меня ничем не удивить. Хрен там. Веснушка не повторяется.

— Фу, Кравцов. Я, конечно, подозревала, что ты без тормозов, но это перебор, — фыркает циркачка. Нет, у нее реально театральный талант. Его бы в позитивное русло, далеко бы пошла.

— Слабачка, — насмешливо бросаю я. Она недовольно супится, но прикусывает свой дерзкий язык. Правда ненадолго. Я даже расслабиться не успеваю.

— Саш, а ты животных любишь?

— Кошек?

Неспроста этот вопрос. Чую подвох, морально готовлюсь дать отпор.

— Не только. Кошек, собачек, птичек, — расширяет список Веснушка. Точно неспроста.

— Я женщин люблю, Лесь, — отшучиваюсь я. — А на домашних животных у меня аллергия.

— Серьезно?

Я уверенно киваю:

— Мама как-то попыталась мелкую собачонку завести, а я весь с ног до головы пятнами покрылся. Чесался без остановки. Ужас. Подумали, что лишай, а нет. Аллергия на шерсть.

— Сочувствую, — искренне отзывается Веснушка.

Смешная. Вот уж с кем точно не соскучишься. Кошки, собачки, птички, котята в коробке. Француза какого-то себе выдумала, свободные отношения. Фантазерка. В таком обмундировании к ней ни один мужик в здравом уме не подойдет. Я и сам уже сто раз пожалел, что решил продлить общение. На хрена, вообще, позвонил? Еще вчера было ясно, что Веснушка слегка с придурью. Даже не слегка, а основательно так.

— А ты к чему спросила, Лесь? — интересуюсь я.

— Подумала, может, ты захочешь пожертвование на содержание питомника внести, — пожимает она плечами. — Машина у тебя крутая, явно не бедствуешь, сто баксов за две конфетки не пожалел. А тут, можно сказать, дело жизни и смерти.

— Ты еще и благотворительными сборами занимаешься?

— У меня полно обязанностей. Кто-то должен всем этим заниматься? Почему не я?

— Без проблем, — обречённо выдыхаю я, понимая, что Веснушка просто так с меня не слезет. — Сколько нужно?

— А сколько не жалко? — задает она встречный вопрос. Вот зараза. Мало дашь — жлоб, много — выпендрежник.

— Пять тысяч налички есть. Устроит? — предлагаю наугад.

— Вполне, — удовлетворённо отзывается Леся и требовательно тянет руку.

— Прямо сейчас? Может, когда доедем?

— Вдруг передумаешь, — непринуждённо бросает Веснушка.

— Ты за кого меня принимаешь? — фальшиво возмущаюсь я.

— Мне будет неудобно просить второй раз.

Повернув голову, я встречаю ее прямой упертый взгляд и сдаюсь.

— Бумажник в бардачке. Возьми сама, Лесь.

Как можно отказать девчонке с косичками в нелепом мешковатом костюме и зеленых кедах? Со смеху умереть можно. Смотрю на нее, и яйца сжимаются. Такое ощущение, что я ночью малолетку совратил, сбежавшую с детского утренника. Именно так она сейчас и выглядит. Сплошной антисекс. Чувствую себя конченным извращенцем, потому что несмотря ни на что, хочу еще разок трахнуть эту сумасшедшую. Или не разок. Как пойдет…

Олеся тем временем воодушевленно извлекает из бардачка мой слегка потёртый кожаный бумажник, но вместе с ним, как назло, вываливается гора блестящих фольгированных квадратиков. Нет, это вовсе не новогодние конфетти. Бл*ь.

— Ого, — смешно округлив рот, выдыхает Олеся. — Я смотрю, к твоей шмаровозке прилагается соответствующий минибар.

Шмаровозка? Это она про мой Ягуар? Обнаглела в доску.

— Что плохого в том, что я забочусь о своем здоровье? — Леся что-то неразборчиво мычит в ответ, быстро собирая рассыпавшиеся по полу гондоны и засовывая их обратно, не забывая прокомментировать надписи на упаковках.

— Ультратонкие, со вкусом банана, сверхчувствительные, с пупырышками, ребристые… — деловито перечисляет она. — Слушай, Кравцов, а ты очень основательно и с воображением подходишь к вопросам своего здоровья. Коллекцию собрал на любой вкус.

— Нравится? — спрашиваю с ухмылкой. — Выбирай любой, подарю.

— Спасибо, ты такой щедрый, — умиляется Леся, открывая мой бумажник. Изучив содержимое, вытаскивает две пятитысячные купюры и с наглым видом пихает себе в карман. — Это компенсация за моральную травму, — поясняет она. — Даю слово, что всё до копейки передам в фонд помощи бездомным животным.

* * *

Мы добираемся до приюта минут через сорок. Леся предлагает мне пойти с ней, но я воздерживаюсь, сославшись на срочный звонок, который мне, хоть умри, но нужно сделать прямо сейчас. Окинув меня красноречивым уничижительным взглядом, Веснушка в обнимку с мяукающей коробкой выскальзывает из машины и удаляется в сторону невзрачного одноэтажного здания с выцветшей нечитаемой вывеской. Она не успевает дойти до пошарпанной двери, как та резко распахивается, и в проеме появляется высокий худощавый парень с дредами и татуированными руками, одетый в рваные джинсы и футболку с черепами. Одной рукой он перехватывает у Олеси коробку, бегло заглядывая внутрь, а второй по-свойски обнимает за талию, что-то ей говорит, белозубо скалясь и слишком низко склоняясь к ее радостно сияющему лицу. Они несколько секунд оживленно разговаривают, обмениваясь игривыми взглядами, после чего татуированный неформал уводит мою Веснушку в подозрительного вида помещение. Дверь за ними с грохотом закрывается, а я, уронив челюсть, пораженно пялюсь в пустоту.

Проходит без малого полчаса, прежде чем Олеся снова появляется в поле зрения и танцующей походкой направляется ко мне. Выглядит жутко довольной и чертовски юной. Я как завороженный пялюсь на ее смешные кеды с розовыми шнурками, пытаясь представить, как вчера отреагировали на Лесю мои друзья, если бы она заявилась в таком виде. Как минимум покрутили бы у виска, как максимум — всерьез обеспокоились бы моим психическим состоянием. Леся резво запрыгивает в машину, одаривая меня счастливой улыбкой.

— Спасибо огромное тебе, Саш. И за то, что подвез, и за пожертвование. Я, правда, не ожидала от тебя таких подвигов, — умудряется она одновременно и похвалить, и уколоть.

— Это еще почему? — хмуро отзываюсь я.

— Да, просто вырвалось. Ты просто супер, Страйк, — отмахивается Веснушка и достает из кармана безразмерных штанов раздражающе-пиликающий телефон. Зажимает гаджет плечом, отвечая на вызов, и одновременно пихает мне в руки крупный мандарин.

— Да, мам… Уже выезжаю. Буду у вас часа через полтора… Все, пока. Люблю вас, — закончив короткий разговор, поднимает на меня кающийся просящий взгляд. — Саш, я совсем забыла, что обещала родителям приехать. Подбросишь? Или мне такси вызвать?

— Я не против съездить с тобой к твоим родителям. Наши семьи давно дружат. Почему бы нет? — вкрадчиво говорю я, поняв, что меня развели, использовали и часа через полтора планируют кинуть.

— С «давно дружат» ты погорячился, Саш. Скорее, наносят друг другу визиты вежливости, — скуксившись от моего предложения, отвечает Леся, наблюдая, как я лениво и с удовольствием очищаю мандарин. По салону моментально разносится цитрусовый бодрящий аромат, ощутимо поднимая настроение.

— Я не против нанести твоим родителям визит вежливости.

— Я против, — категорично заявляет Веснушка, отказываясь от протянутой половинки мандарина. — Думаю, что нам не стоит появляться вместе. Точнее, я в этом уверена на миллиард процентов.

— Почему? — небрежно любопытствую я.

— Потому что ты намного старше, а я для моих родителей все еще их маленькая девочка, — озвучивает Веснушка сомнительный аргумент.

— Мы скажем, что случайно встретились, — предлагаю я компромисс. Леся пренебрежительно фыркает, бракуя мою гениальную идею.

— Они не поверят.

— Ты за себя боишься или за меня? — смакуя сладкий фрукт, уточняю я.

— Не хочу проблем, — нервно дернув себя за косичку, признается Олеся. — Зачем нужны лишние вопросы, разговоры. Ты не знаешь, что ли, как это бывает? Мама начнет волноваться, отец спрашивать, насколько серьёзны твои намерения. Тебе оно надо?

— Может, мы друзья?

— Ага, а они с луны свалились. С такими, как ты, не дружат, Страйк, — звонко смеется Олеся. Ее тонкий стеб начинает меня понемногу подбешивать.

— Значит, я подожду в безопасном месте, пока ты освободишься, — пожимаю плечами, доедая последнюю сладкую дольку. Зря она отказалась. Мандарин очень даже съедобный.

— Я хотела остаться на ночь.

— У меня? — широко улыбаюсь я.

— У родителей, — Олеся смотрит на меня, словно я сказал какую-то дикую дичь.

— Ты шутишь? — я все еще не верю, но судя по выражению ее лица, она абсолютно серьезна. — Охренеть, Лесь. У меня нет слов.

— Я все-таки вызову такси, — вымученно бормочет Олеся и утыкается в свой телефон, явно вознамерившись заняться именно тем, что озвучила.

— Как хочешь, Веснушка, — отзываюсь равнодушно.

— Ну, я пойду? Не буду тебя задерживать, — она отстёгивает ремень, смущенно заглядывая мне в лицо.

— Иди. — мрачно киваю я.

Не возражаю, не отговариваю, не обещаю позвонить, не прошу ее мне написать. Смотрю, как она неуклюже выбирается из машины, расстроенная, несчастная, дико обиженная, и не чувствую ничего, кроме глухого раздражения. Цирк уехал, клоуны остались. Точнее, одна клоунесса… в зеленых кедах. А мне уже по барабану. Достала. Пусть катится, куда хочет. На такси, пешком, ползком — мне глубоко плевать. Лимит моего терпения исчерпан. Я отказываюсь понимать все ее шарады и заскоки. Она забавная, смешная, с чувством юмора, под одеждой полный порядок, секс у нас был классный, но на этом можно поставить точку. Будем считать, что наши тараканы не ужились. Бывает… С этой мыслью, я опускаю на глаза темные очки-авиаторы, завожу мотор и резко срываюсь с места, поднимая шинами облако пыли и оставляя позади нелепую девчонку с косичками.

В тот момент мне казалось, что наши с Веснушкой пути больше никогда не пересекутся. Не было ни сожаления, ни особой обиды, ни каких-либо претензий. Она такая, какая есть — словно с другой планеты, где обитают розовые единороги и отважные феи, способные одним взмахом волшебной палочки спасти сказочный мир. Моя реальность разительно отличается от той, в которой живет Олеся, и даже не в силу разницы в возрасте. Ей вполне комфортно в своем измерении, а я не хочу тратить свое время на то, чтобы вытащить Веснушку оттуда и открыть глаза на действительность. Олесе это не нужно, как и мне.

Эпизодическое помутнение закончилось.

Мне больше неинтересно.

Глава 6

Неделю спустя

Кравцов

— Мам, этого следовало ожидать. Я давно тебя предупреждал и предлагал переехать ко мне, — одной рукой обнимая за плечи рыдающую мать, второй протягиваю ей кружку с теплым чаем. Сейчас бы ей больше помог глоток коньяка, но она наотрез отказалась. Спиртное в моей семье категорически не приемлют, а вот предательство и распутство давно стало допустимой нормой.

— Куда? В твою съёмную квартиру? Ты один тут едва помещаешься, — всхлипывает мама, поднимая голову и окидывая взглядом небольшую комнату, соединённую с кухней. Есть еще спальня, но она совсем крошечная и вмещает в себя только кровать и гардеробный шкаф. — Это все твое упрямство и дурацкая гордость, Саш, — она неожиданно переводит стрелки на меня. — Сколько раз отец предлагал купить тебе квартиру в новостройке?

— Ты забываешь про условия, — прохладно напоминаю я. — Папа ничего просто так не делает. Квартиру он предлагал, как аванс, если я соглашусь работать в «Иштар». Ты правда хочешь, чтобы твой сын до конца жизни занимался пластикой женских половых губ и делал операции по уменьшению размеров влагалищ?

— Центр предлагает широкий спектр пластических процедур, — смутившись, отвечает мама. — Совсем необязательно делать то, что ты перечислил.

Сделав глубокий вдох, я уговариваю себя учесть ее тяжелое моральное состояние и не усугублять положение ненужными спорами.

— Я планирую построить себе карьеру в другом направлении, мам. Давай закроем этот вопрос. Я думал, что ты меня понимаешь и поддерживаешь, — без упрека говорю я. Встав с дивана, иду к барной стойке и под осуждающим взглядом матери наливаю в стакан виски. — У меня сегодня выходной, — зачем-то оправдываюсь, поднося стакан к губам.

— Я надеялась, что ты поедешь к отцу и поговоришь, — произносит подавленным голосом.

— О чем? — нахмурившись, я в некотором недоумении смотрю на мать. Стакан на всякий случай отставляю на столешницу, а сам усаживаюсь на высокий барный стул.

— Ты его единственный сын, — опухшие от слез глаза загораются лихорадочным блеском. — Он должен прислушаться к твоему мнению.

— Мам, отцу всегда было плевать на мое мнение, — возражаю я излишне резко, но зато честно. — Почему ты решила, что сейчас он сделает исключение? Даже если случится чудо, ситуация все равно уже не рассосется сама собой. Какой у Юльки срок?

— Двадцать недель, — с рыданием в голосе выдает мама. — У них девочка будет. Они уже и имя придумали. София… — закрыв лицо ладонями, она горько плачет, заставляя мое сердце сжиматься от жалости к ней и ненависти к отцу и его шлюхе.

— Ты же сама все понимаешь, — мягко говорю я. — Это должно было рано или поздно случиться. Пока ты закрывала глаза и притворялась идеальной понимающей женой, Юлька методично обрабатывала отца.

— Я думала, что это очередное увлечение, — хлюпая носом, сипло объясняет она свою пассивную позицию.

— Он три года ее содержит не скрываясь, водит по ресторанам, возит на моря. Я пытался его образумить, но это бесполезно.

— Он хочет развестись, — выдавливает мама и снова заливается слезами. — Притащил ее в наш дом. Они сейчас там… празднуют. Он меня выгнал.

— Урод, — мрачно рычу я, возвращаясь к матери на диван. Забрав кружку из ослабевших пальцев, крепко обнимаю ее, позволяя выплакаться на моем плече. — Я здесь только ночую, мам. Диван, на котором мы сидим, полностью в твоём распоряжении.

— Я не могу… не хочу быть тебе обузой.

— Фигню не городи, — отрезаю я, гладя ее по волосам. — К тому же это ненадолго. После развода купишь себе хорошую квартиру и еще останется на безбедную жизнь. За тридцать лет брака с этим озабоченным козлом ты заслужила внушительную моральную компенсацию. Помочь тебе с поиском адвоката? — услышав мой вопрос, она начинает рыдать еще сильнее. — Завтра же займусь. Ни о чем не беспокойся. Через пару месяцев ты поймешь, что отец сделал тебе подарок, избавив от своей тирании, — обещаю я. — Пусть Юлька теперь несет этот крест. Главное, чтобы вас развели до того, как он опомнится.

— Ты думаешь, что он опомнится? — затихнув, мама отстраняется и с щенячьей надеждой смотрит на меня. Я уверен, что опомнится и пожалеет обо всем. Любовница отца на два года младше меня, молодая, настырная, наглая и меркантильная до мозга костей. Выжав из богатого папика все, что можно, она кинет его стареть в одиночестве и переключится на идиота помоложе. Больше всего я боюсь, что, когда это случится, отец приползет к матери с повинной, и она примет его обратно.

Сглотнув скопившуюся горечь, я обреченно качаю головой:

— Тебе нужен хороший психолог, мам. В Сеченке есть отличные специалисты, занимающиеся частной практикой за стенами универа. Я попрошу, чтобы тебя записали.

К моему несказанному удивлению, она послушно кивает. Я с облегчением выдыхаю. Радоваться рано, но, по крайней мере, мама готова принять от меня помощь, а это уже прогресс и большой шаг к исцелению от нездоровых отношений с моим отцом. Поговорить с ним мне все же придется. Даже не поговорить. У меня кулаки чешутся от желания хорошенько ему вмазать. Давно надо было это сделать, но мать не позволяла, всегда влезала между нами, стояла горой за стареющего кобеля. На Юльку и ее чувства мне глубоко насрать, да она и не полезет в драку. Трусливая шлюховатая дрянь.

Вечером, дождавшись, когда мама уснет, напившись валерьянки, я тихо выхожу из квартиры, сажусь в машину и еду за город, в семейное гнездо Кравцовых, где прошли мои детство и юность, где родилась моя сестра… и произошла самая страшная трагедия нашей семьи. Мне было семнадцать, когда она умерла, и с того момента все пошло наперекосяк. Отец никогда не был идеальным мужем, но после смерти Олеси слетел с катушек, начал гулять открыто, мать погрязла в своей депрессии и беспомощности и пыталась удержать хотя бы призрак прежней семьи, а я через год пребывания в этом аду сбежал. Сначала в общежитие при универе, а потом в съёмную квартиру. Вдали от них я научился снова дышать свободно и принимать жизнь такой, какая она есть — с горькими потерями и несбывшимися надеждами. Я пережил свое горе в одиночестве, а родители так и не смогли. Но то, что делает отец, ничем нельзя оправдать. Он ведет себя, как бессердечная, бессовестная скотина, по отношению к женщине, посвятившей ему всю себя без остатка. Он все у нее забрал, лишив самоуважения, достоинства и шанса на личное счастье.

Я бросаю Ягуар перед воротами, не заезжая на территорию. Не собираюсь надолго задерживаться в этом гадюшнике. Разговор у нас с отцом будет конкретным и очень коротким. Заметив на придомовой лужайке два незнакомых внедорожника, сардонически ухмыляюсь. Похоже, отец и правда решил отпраздновать грядущий развод и заодно создание новой ячейки общества. А единственного сына не пригласил. Какая досада! Ничего, я не гордый. Могу и так заявиться.

Звуки музыки и гомон голосов доносятся с другой стороны дома, где расположен сад, мангальная зона, открытый бассейн с шезлонгами и просторная беседка. Идеальное место для релакса и отдыха с гостями в тени вечнозеленых высоких елей и туй. Сунув руки в карманы брюк, я направляюсь туда по выложенной фигурным камнем дорожке. Адски хочется заткнуться сигаретой, чтобы обуздать клокочущий внутри гнев, но я намеренно отказываю себе в этом удовольствии. Ярость мне сейчас необходима, как воздух.

Мое появление замечают далеко не сразу, дав мне фору на то, чтобы оценить обстановку. Я замедляю шаг, рассматривая присутствующих. Цветущий сад утопает в розовато-оранжевом предзакатном свете, кое-где уже зажглись вечерние светильники. Идеальный газон, безупречный ландшафтный дизайн, веселящаяся компания. Кулаки непроизвольно сжимаются, когда я нахожу взглядом отца. Он стоит ко мне спиной вместе с двумя мужчинами, которых мне сложно идентифицировать, пока не подойду ближе. Отец и его гости заняты приготовлением барбекю. Сквозь ритмичную музыку я слышу их голоса и громкий смех. Следующей я замечаю Юлю в компании еще двух женщин, комфортно расположившихся на мягких креслах в беседке. Садовую мебель, кстати, выбирала и покупала мама, и пледы, и чертовы фонарики, и все остальное, что наполняет сад уютом и теплотой. На круглом столике красуется мамин любимый чайный сервис, который она использовала только для особых случаев. Новая хозяйка светится от удовольствия, опираясь на мягкую подушку и попивая чай из фарфоровой чашки. От такого кощунства и наглости сводит челюсти и темнеет в глазах. Узнав среди собеседниц Юльки Матвееву Светлану, я на какое-то время впадаю в ступор. Почему-то только сейчас замечаю, как сильно Олеся похожа на свою мать. Те же зеленые глаза и пшеничные длинные волосы, бледная кожа и тонкие черты лица, но в отличие от дочери у Светланы Андреевны есть стиль и вкус, с помощью которых она изысканно подчеркивает достоинства своей неброской внешности. Значит, один из мужчин, жарящих шашлык, Игорь Степанович. Я переключаю внимание на зону барбекю как раз в тот момент, когда Матвеев снимает с углей решетку с готовым мясом. Отец в знак одобрения хлопает его по плечу, неизвестный третий подставляет блюдо под шашлык, а я тихо о*уеваю, наблюдая за происходящим.

Выходит, что Матвеевы, как ни в чем ни бывало, приехали знакомиться с пассией отца, и, похоже, их совсем не напрягает отсутствие хозяйки дома. У меня нет слов, один мат в голове.

Ну все, налюбовался, оценил обстановку, теперь пора пообщаться поближе.

— Всем приятного вечера, — подчеркнуто вежливо здороваюсь с присутствующими, неторопливо приближаясь к мужчинам. — Что празднуем? — обращаюсь непосредственно к отцу. В моем голосе нет ни намека на разрывающую изнутри черную ярость.

— Александр, ты какими судьбами? — отец недовольно хмурится. Его приятели, правильно оценив ситуацию, удаляются к женщинам. В саду сразу становится заметно тише, градус напряжения зашкаливает.

— Поздравить тебя пришел. С грядущим пополнением. — усмехнувшись, отвечаю я, разглядывая лоснящуюся, местами поплывшую рожу отца и заметные залысины на висках. Ради молодой любовницы мог бы и подтяжку сделать в собственной клинике, жир из пуза и боков откачать или на худой конец спортом заняться. Пересадка волос тоже не проблема. Но зачем? Он же считает себя даром судьбы для любой женщины. Угадайте, кто его в этом убедил? Та, чье отсутствие празднуют ее вчерашние друзья.

— Если тебя мать послала, то сейчас не лучшее время. Поговорим в другой раз.

— А другого раза не будет, пап, — спокойно произношу я.

Он удивленно вскидывает брови, собираясь что-то сказать. Не жалея сил, я бью его кулаком в лицо. Правая рука немеет, раздается противный хруст, и вместо слов из горла отца вырывается булькающий звук. Отшатнувшись под воздействием удара, он хватается рукой за разбитый нос, мыча что-то нечленораздельное. Бью во второй раз, и отец грузно валится на землю, хрипя от боли. Трусливо прикрывается окровавленными руками, когда я делаю шаг вперед.

— Ты свой выбор сделал. Только попробуй хотя бы раз появиться в нашей жизни. Убью, — сплюнув в сторону, с презрением смотрю в начинающие заплывать глаза отца. — Понял? — спрашиваю ледяным тоном.

Он быстро кивает, отползая в сторону к бегущим на выручку защитникам. Не могу поверить, что вот это жалкое ничтожество столько лет диктовало, как нам жить.

— Все в порядке. Я ухожу, — подняв ладони, обращаюсь к подоспевшим приятелям отца.

Где-то на заднем фоне слышу истеричный визг Юльки и удовлетворенно улыбаюсь, встретив ее перепуганный взгляд.

— Хрен ты получишь этот дом, сука. Дед завещал его мне. Приятного вечера, — махнув ей рукой, я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и вальяжной походкой покидаю «веселую» и «дружную» компанию.

Позволяю себе выдохнуть, только оказавшись за воротами. Нервная дрожь поднимается откуда-то изнутри и накрывает меня волной апатии и опустошения. Чувствую себя морально выпотрошенным. Ни облегчения, ни триумфа. Я однозначно испортил папаше праздник, но вряд ли он сделает для себя правильные выводы. По крайней мере, на какое-то время затаится и оставит нас с матерью в покое. Привалившись к капоту Ягуара, я достаю сигареты и закуриваю. Руки трясутся, в голове пустота, на душе так мерзко, что хочется нажраться до отключки. Мягко говоря, идея дерьмовая, утром будет еще хуже, чем сейчас, а завтра у меня вечерняя смена. Я должен быть в форме, оставив все личное за порогом больницы. Черт, надо что-то придумать с рукой, не чувствую пальцев. И боли, впрочем, тоже. Повредил из-за старого кобеля свой основной рабочей инструмент.

Бегло взглянув на разбитые костяшки, стряхиваю кровь и глубоко затягиваюсь никотиновым ядом. Задрав голову, отрешенно смотрю на потемневшее небо с россыпью бледно проступающих звезд. На горизонте оно еще раскрашено багрово-алыми штрихами, а прямо надо мной светится серебром убывающая луна. Тишину вокруг нарушают только умиротворяющие звуки природы, шорохи травы, пение птиц, шелест листвы, стрекот кузнечиков… Выбросив докуренную до фильтра сигарету, я закрываю глаза и делаю носом глубокий вдох, наполняя легкие чистым кислородом. Мне нужно расслабиться. Нельзя возвращаться домой в таком состоянии. Мать сразу все поймет и еще больше расстроится, начнет рыдать, или еще хуже — помчится на ночь глядя узнавать, не убил ли я ее обожаемого Сереженьку.

От этой мысли снова становится горько до тошноты. Сколько раз я слышал: Сережа то, Сережа сё, Сережа лучше знает, Сережа просто устал, Сережа много работает… Сколько раз говорил, чтобы училась думать не только о Сереже, но еще и о себе, и иногда обо мне? Почему, черт подери, после смерти дочери маму перемкнуло на отце, а не на сыне? Я бы никогда не заставил ее страдать. Женщины… Я досконально знаю, как они устроены изнутри, но хрен разберешь, что творится в их головах, хотя психологию в Сеченке нам тоже преподавали.

Достаю очередную сигарету и вспоминаю бабушку по маминой линии. Волевая была женщина с сильным внутренним стержнем, деда до самой его смерти держала в ежовых рукавицах, до пенсии проработала заведующей поликлиникой, а потом всю энергию на небольшой дачный участок с покосившимся домиком тратила, за два года преобразив его до неузнаваемости. Я любил туда ездить, мы с ней о чем угодно могли разговаривать, на самые разные темы, как равные, а не взрослый с несмышлёным ребенком. Бабуля меня понимала и слышала, как никто другой. Почему же своей дочери она не привила веру в себя и не научила отстаиванию своих интересов? Жаль, что сейчас я не могу задать бабушке этот вопрос, и как хорошо, что она не дожила до того дня, когда мы похоронили ее старшую внучку.

Услышав приближающийся шум мотора, переключаюсь на размышления о том, кого еще отец пригласил на смотрины своей беременной любовницы. Он лет пятнадцать не звал к нам никого, кроме Матвеевых, да и то крайне редко. Я, как правило, отсутствовал на подобных сборищах. Предпочитал проводить время с друзьями на улице. К тому же дочка мне их жутко не нравилась. Тогда я думал, что из-за веснушек и избалованного характера, а теперь понимаю, что дело было в имени. Олеся. Оно напоминало мне о тяжело болеющей сестре, а я хотел хотя бы иногда забывать, в каком аду мы жили. Шесть мучительно долгих лет. Она стойко сражалась с медленно и неумолимо поедающей ее болезнью.

А все началось с обычной царапины. Сестра поранила ступню о коралл, когда мы отдыхали семьей в Египте. Никто не придал этому особого значения. Побрызгали антисептиком, наложили повязку и забыли. Проблемы начались через месяц после возвращения домой. Сестра вдруг начала слабеть, постоянно держалась невысокая температура, появились тянущие боли в ноге. Родители положили ее в больницу на обследование, и через пару недель нас оглушили страшным диагнозом. Саркома… Я помню, как она улыбалась мне, гладила по голове и утирала слезы. Она обещала мне поправиться и сыграть со мной в футбол на нашей лужайке перед домом. Мне было всего одиннадцать, и я поверил ее спокойной улыбке и уверенным словам, но через полтора года интенсивного лечения ей ампутировали ступню, а еще через год болезнь перекинулась на вторую ногу, поразив коленный сустав, и снова была операция. Потом еще одна и еще…

Внезапно совсем рядом раздается скрип затормозившей машины. Вынырнув из страшных воспоминаний, я рассеяно смотрю на серебристый «Киа Рио» с глухой тонировкой. В глаза почему-то бросается ржавчина на крыльях и трещина на лобовом стекле. Что здесь забыла убитая бюджетная легковушка? Кому-то из гостей такси понадобилось?

Автоматически подношу сигарету к губам, собираясь затянуться, и только сейчас замечаю, что от нее остался только потухший фильтр. Раздражено выбросив окурок, тяну из пачки следующую, хрен знает какую по счету сигарету. Зажав губами, подношу к лицу зажигалку и несколько раз чиркаю, пока не появляется огонь. Газ снова кончается. Надо новую купить по пути в город, а то последнюю зажигалку с балкона забрал. Прикуривать от газовой плиты — удовольствие сомнительное и опасное. Как-то в юности таким образом ресницы и брови себе спалил. Затянувшись, я щурюсь от попавшего в глаза дыма, краем уха улавливая хлопок автомобильной двери. Надо бы убираться отсюда, пока очухавшийся батяня не нарисовался с группой поддержки.

— Страйк? — удивленно окликает меня подозрительно знакомый голос. Проморгавшись, я фокусирую взгляд на стоящей в двух шагах от меня Веснушке. В синих джинсах-резинках и белой свободной футболке, сползающей с острого плечика, ее почти не узнать. Никаких вульгарных надписей и кричащих рисунков, вместо зеленых кед удобные светлые кроссовки, вместо детских косичек собранный на макушке хвост, и даже легкий намек на макияж имеется. Выглядит поразительно нормальной. Милая, симпатичная девочка. Пусть не знойная сексапильная красотка, но посмотреть приятно и в люди вывести не стыдно.

— А тебя каким ветром принесло? — ухмыльнувшись, спрашиваю я, глядя в настороженные мшисто-зеленые глаза. Снова чувствую, как меня затягивает, накрывает. Колдовские, сука, омуты. Вот как она это делает? Я за неделю о ней и двух раз не вспомнил… ладно, не больше десяти, максимум тридцать, а теперь может снова замкнуть на пару недель.

— Мама попросила забрать. Отец выпил, а я недалеко была, — спокойно признается Веснушка, цепляясь внимательным взглядом за мои кровоточащие костяшки. Я инстинктивно опускаю руку, но она уже заметила все, что нужно, но виду не подает, помалкивает в тряпочку. Правильно, не хрен в чужие проблемы любопытный нос совать.

— Твоя развалюха хотя бы до МКАДа доедет? — бессовестно срываю на ней свое дерьмовое настроение, оттачивая при этом мастерство стеба. Ни хрена мне не стыдно, даже нигде не екнуло. Она мои прошлые выходные знатно испоганила, а долг платежом красен. Про три недели своего неадекватного сталкинга я вообще молчу, так как это было мое личное временное помешательство.

— Доедет, недавно из ремонта забрала. Полетает еще, — скрестив руки на груди, с лукавой улыбкой отвечает Леся.

— Полетает? — насмешливо выгибаю бровь. — Так вот значит о каком вертолете речь. Часто прыгать на ходу приходится?

— Только когда тормоза отказывают, — не моргнув глазом, парирует Олеська. Молодец, за словом в карман не лезет.

— А ремнем специально не пристёгиваешься?

— Ага, без страховки же.

— А я сразу понял, что ты мне напиз… наврала, Веснушка. Без страховки указывает на отсутствие парашюта.

— Ну это зависит от того, какие трусы надеть.

— Ты сейчас про бабушкины панталоны?

— Они самые. Просторные, надежные, с вентиляцией.

— Хотел бы на это посмотреть.

— Могу устроить, или ты во мне сомневаешься?

— Тебя опасно на слабо брать.

— А ты попробуй, — провоцирует меня Веснушка. Не сомневаюсь, что она способна устроить дефиле в бабушкиных парашютах прямо на Красной площади.

— Очкую. Сердце не выдержит, — театрально прикладываю ладонь к груди.

— Слабак. — фыркает Олеся.

— Я от клоунессы до сих пор отойти не могу, — отгоняя от лица мошкару, признаюсь со смешком. Она смеется в голос, звонко, заливисто, как девчонка. Она и есть девчонка. Молоденькая совсем. Безбашеная, крыша подтекает, тормоза отказывают и со страховкой наверняка проблемы. Почему я уверен, что Веснушка и в боулинг никогда не играла, и, вообще, сочиняет через слово?

— Я в воскресенье должна была в благотворительном спектакле играть, — вдоволь нахохотавшись, откровенничает Веснушка. — Его отменили, когда я уже из дома вышла. Возвращаться было влом. Кстати, с ролью ты почти угадал. Только не клоунесса, а придворный шут.

— С косами? — недоверчиво уточняю я. Она равнодушно пожимает плечами.

— Девчонки тоже шутами бывают.

— Шутихи, что ли?

Снова смеется, хватаясь за живот.

— Завязывай, Кравцов, или я описаюсь.

— Так вокруг кустов много. Сходи, если приспичило, — предлагаю я, показывая в сторону зарослей за дорогой.

— Дурак, — она смахивает выступившие от смеха слезы.

— Ты лучше расскажи, почему ты в сценический костюм сразу вырядилась, а не с собой взяла?

— Время экономлю, — невозмутимо поясняет Олеся.

— Логично, — ухмыляюсь, прикуривая последнюю сигарету из пачки. Она снова смотрит на мои разбитые пальцы.

— Руку обработать надо, Саш. У тебя аптечка в машине есть? — спрашивает без улыбки. Серьезная, как училка. Совсем ей не идет. Ни тон, ни выражение лица.

— Я сам врач, меня лечить не надо, — грублю в ответ на ее беспокойство. Она шумно втягивает воздух носом и быстро отводит взгляд в сторону.

— Мама сказала, что у вас случилось. Она не хотела ехать. Отец настоял, — тихо произносит Веснушка, и от моей недавней весёлости не остаётся и следа. Я не собираюсь обсуждать с малолетней соплячкой свои семейные проблемы. — Ты правильно сделал, что врезал ему, — неожиданно говорит она. — Надеюсь, Ирина Владимировна отсудит у него все, что ей положено по закону. Она очень хорошая женщина и еще будет счастлива.

— Я знаю, — отзываюсь негромко, внезапно растеряв весь свой агрессивный запал. Не такая она и глупая, моя Веснушка. Моя? Черт, Кравцов, тебя опять не туда несет. Тормози, пока не поздно, но… я, видимо, как Олеся, лечу в неизвестность без страховки. — Поехали со мной, Лесь?

— А машина? — она растерянно хлопает ресницами.

— Я тебя верну, откуда взял, — настойчиво смотрю в распахнутые зеленые глаза.

— Я маму обещала отвезти, — колеблется Леся.

— Такси вызовет, не маленькая, — отмахиваюсь я и протягиваю руку, ту самую, травмированную о физиономию отца. — Поехали, — повторяю низким голосом.

— Хорошо, — выдохнув, соглашается Олеся и неуверенно кладет свои тонкие пальцы в мою открытую ладонь.

Глава 7

Я включаю музыку, что-то нейтральное, расслабляющее. Олеся задумчиво смотрит в окно, не спрашивая, куда и зачем мы едем. Ей как будто бы все равно, что меня вполне устраивает. Я и сам не знаю, куда ее везу и на кой черт вообще позвал с собой. Сиюминутный порыв, который испарился к тому моменту, когда мы выехали на МКАД. У нас с ней все время так — спонтанно и незапланированно. Но дело сделано, назад не повернешь. Глупо получится, а идиотом выглядеть в глазах Веснушки совсем не камильфо. Нужно придумать хоть какой-то маршрут. Бесцельно кататься по городу нет ни сил, ни желания. К себе не привезти, там мать спит. В бар или клуб — не тот настрой. От Леси помощи ждать бессмысленно. Приглашающая сторона — я, а значит, за мной и выбор места досуга. Да и вряд ли она способна предложить что-то дельное. Устроить экскурсию по Московским ночлежкам для бомжей — это вполне в ее духе. Ума не приложу, зачем второкурснице весь этот геморрой с волонтёрским движением? Ради поблажек на экзаменах и автоматических зачетов? Вряд ли. Я наводил справки, с успеваемостью у нее полный порядок. Не отличница, но сессии сдает без хвостов.

— Ты голодная? — заметив вдалеке вывеску Макдака, спрашиваю я. Отгородившись от меня стеной молчания, Веснушка размышляет о чем-то своем и реагирует на мой вопрос с задержкой.

— Ммм? Да… можно, — отмирает она, растирая лицо ладонями. — Извини, меня вырубает слегка.

— Тяжелый день?

— Рано встала, — качает головой и вновь заостряет внимание на моих пострадавших за справедливость костяшках. — Надо обработать, Саш.

— Засохло уже все.

— Ты же врач. Вдруг инфекция попадет? — настаивает Леся.

— Ладно, уговорила. Дам тебе возможность поиграть в доктора, — усмехнувшись, сдаюсь я и съезжаю на дублер.

Припарковавшись на стоянке возле Макдака, передаю Олесе автомобильную аптечку и смиренно протягиваю руку. Она действует на удивление быстро, четко и профессионально, словно обрабатывать раны для нее привычное дело.

— Мне иногда приходится работать в приютах для бездомных. Туда приходят люди с улиц, и почти всем необходима медицинская помощь, — заметив мой удивленный взгляд, объясняет Веснушка.

— Не боишься заразу подцепить? — интересуюсь я, наблюдая, как она ловко и аккуратно накладывает бинт.

— У нас есть четкие инструкции по безопасности, — сухо произносит Олеся, отпуская мою руку. — Готово. Ничего серьёзного. Заживет быстро, — ободряюще улыбается она.

— Завтра ассистирую Маковецкому на серьёзной операции во второй половине дня. Сто процентов не допустят. — разглядывая забинтованные пальцы, делюсь своими опасениями.

— Лучше предупреди заранее, чтобы тебя заменить успели, — советует Олеся. — Тебе как минимум неделю нельзя работать в перчатках.

— А то я сам не знаю. Ладно, хер с ним. Буду карты пациентов заполнять, — озвучиваю тоскливый прогноз на ближайшие несколько смен.

— Вот и правильно, мудрое решение, — хвалит меня Олеся.

— Ты, кстати, своих предупредила, что со мной уехала? — переключаюсь на другую тему. — А то увидят твою машину без хозяйки, тревогу поднимут.

— Я написала маме, что моей подопечной понадобилась срочная помощь, машина не завелась, и пришлось уехать на такси.

— Она поверит? — скептически спрашиваю я. Олеся уверенно кивает.

— Поверит. У нас не принято врать друг другу.

— И часто ты этим пользуешься? — хитро прищуриваюсь, разглядывая миловидное лицо, на котором особенно ярко выделяются крупные выразительные глаза.

— Исключительно в благих целях. Не хочу, чтобы родители волновались по пустякам, — совершенно искренне признается Олеся.

— Именно поэтому ты решила съехать с элитной родительской трешки на Арбате в общагу? Чтобы они не волновались по пустякам? — подливаю немного дегтя в слишком приторный чан с медом. Застигнутая врасплох моим вопросом она недовольно поджимает губы. — Не злись, Веснушка, я и сам в твоем возрасте стал жить отдельно. Тоже, кстати, начинал с общаги. Полгода продержался…

— Пока не выгнали, — не дав мне договорить, с триумфом заявляет Леся, решив блеснуть своими познаниями о моей нескромной персоне. — О тебе там не забыли, Страйк, — лукаво улыбается она.

— Собираешь слухи? — наигранно возмущаюсь я.

— Слухи бегут впереди тебя, Кравцов, — небрежно фыркает Веснушка.

— А ты у нас святая невинность?

— Ангел во плоти, — ее невозмутимой уверенности можно только позавидовать. — В отличие от тебя, у меня идеальная репутация. Ни одного темного пятнышка, никаких скандальных слухов, — без зазрения совести хвастается Олеся.

— Чиста, как Дева Мария, — иронично подытоживаю я, двигаясь к разговорившейся Веснушке, пока не упираюсь бедром в разделяющую панель. — Тихоня и скромница, спасающая всех несчастных и обездоленных. Благодетельница. Защитница. Идеальная дочь.

— Это такой завуалированный стеб? — почувствовав подвох, Олеся настороженно сдвигает брови, но не спешит трусливо отпрянуть, продолжая неподвижно сидеть вполоборота ко мне с прямой спиной и вопросительным выражением в глазах.

— Нет, просто удивляюсь, как ты такая правильная и высокоморальная дала мне на первом свидании? Что-то тут не сходится, Лесь, — низким бархатистым голосом говорю я, опускаю взгляд на нежные губы, вспоминая, какими податливыми и бесстыжими они могут быть, лениво сползаю ниже, по оголенному плечу к груди. Если на Олесе и есть бюстгальтер, то очень тонкий, потому что через хлопковую ткань футболки я вижу очертания ее сосков. От настойчивого внимания они твердеют и приподнимаются буквально за считанные секунды. Воздух в салоне раскаляется до температуры плавления. Олеся плотно сжимает бедра, и мой член мгновенно распознает это движение, как готовность «святой невинности» принять его как можно глубже. Я сглатываю, облизывая губы. В горле сухо, как в пустыне, в брюках невыносимо тесно. Как так, бл*ь? Я до нее даже не дотронулся. Надо срочно исправлять… Обхватив Веснушку за шею, резко тяну ее на себя. Накрываю горячие губы своими, целую глубоко и жестко, толкаясь языком в теплую полость рта. Она отвечает скованно, оторопев от неожиданности. Перехватив контроль, я усиливаю натиск, имея нежный рот как заблагорассудится. От сумасшедшего желания закипает кровь, вынуждая меня действовать напористо и быстро. Рывком задираю ее футболку и грубо сжимаю грудь через кружево белья, нетерпеливо дергаю чашечки вниз, заставляя круглые мячики выпрыгнуть из тесного убежища. Чееерт, стояк натягивает ширинку так, что та вот-вот лопнет. Одурев от похоти, я хриплю что-то нечленораздельное, поглаживая твердые соски. Отстраняюсь, чтобы посмотреть на охренительно упругую тройку с идеальными острыми вершинками, и почти с завистью наблюдаю за собственными пальцами, ласкающими безупречную грудь. У меня реально крышу сносит от этого зрелища, предохранители горят, мозг вырубается, оставляя голые инстинкты. Я нетерпеливо тянусь к припухшим губам, одновременно дергая пуговицу на ее джинсах. Но вместо мягких нежных губ целую пустоту.

— Саш, стоп! — отклонившись назад, Олеся толкает меня в грудь. Не сильно, но достаточно ощутимо, чтобы частично прийти себя. Именно частично, потому что некоторые части моего тела, включая заработавший мозг и каменный член, не готовы смириться с обломом. — Мы поесть собирались, а не потрахаться, — напоминает Леся, суетливо поправляя свою одежду. Заметив мой свирепый взгляд, девушка торопливо добавляет: — Я тебя не динамлю. Ты сам пристал, — она пытается выглядеть уверенной и независимой, но пылающие щеки и огромные, как переспелые вишни, зрачки рассказывают совсем другую историю. — Слушай, я думала, что тебе моральная поддержка нужна. Поэтому и поехала, — выдает очередное оправдание. — Если бы знала, ни за что бы не села в эту шмаровозку.

Олеся начинает нервничать из-за отсутствия какой-либо реакции с моей стороны. Я молчу, потому что попросту не в состоянии выдавить ни слова. Мне даже начинает казаться, что я слышу, как звенят мои несчастные яйца. Не динамщица она, как же.

— Ты в порядке? — встревоженно спрашивает Олеся, так и не дождавшись ответа на предыдущие реплики. Я выразительно показываю взглядом на свою вздувшуюся ширинку и мрачно ухмыляюсь, заметив, как вспыхивают ее щеки. — Сам виноват. Вот и мучайся теперь, — неожиданно раздражается она и, сложив руки на груди, отворачивается к своему окну. — Отвези меня обратно, — капризно требует маленькая стерва.

Вы посмотрите на нее. Еще и обиженку из себя строит. Стиснув зубы, я завожу свою «шмаровозку» и выезжаю с парковки.

— Нет секса, нет бургеров, да, Саш? — дерзит обнаглевшая Веснушка, стреляя в меня ядовитым взглядом.

— Фастфуд содержит большое количество консервантов, усилителей вкуса, красителей, которые не приносят пользу организму. Кроме того, подобная пища вызывает привыкание. Если не хочешь через пару лет превратиться в жирную корову, постарайся питаться полезными продуктами, — выдаю я самую длинную за нашу поездку речь.

— Хамло, — огрызается Леся.

— Малолетка безмозглая.

Олеся

Это я? Я — малолетка безмозглая? А он-то сам кто? Нарцисс недоделанный. Двадцать семь лет, а ума нет и не предвидится.

Еще ни один парень не доводил меня до крайней стадии бешенства, хотя пытались многие. Я — добрый человек, мне, вообще, не свойственны агрессивные эмоции и животные инстинкты, но Страйк умудрился пробудить и то и другое одновременно. Невыносимый человек. Наглец и эгоист, каких поискать. Грубиян, бабник, самодовольная сволочь. А я… я просто дура. Наивная малолетка. Все-таки правильно он сказал. С моим жалким опытом от таких, как Кравцов, надо держаться подальше.

Обидно, черт бы его побрал. Я же от чистого сердца, поддержать хотела, поговорить, отвлечь от семейных проблем. Отвлекла, блин. Сижу теперь в мокрых трусах и со злобным неудовлетворенным мужиком за рулем. Оно мне надо, вообще?

— Смотри не лопни, — насмехается Кравцов, комментируя мой надутый вид. Плевать. Мне по барабану, что он обо мне думает.

Отвернувшись к окну, мысленно отгораживаюсь от источника раздражения, представляю, что между нами не полметра расстояния, а как минимум горный хребет, как максимум никем еще не покорённый Кайлас. Пару раз сбросив Страйка в пропасть в своем воображении, немного расслабляюсь и в какой-то момент даже умудряюсь задремать и увидеть весьма реалистичный сон с прикованным цепями к склону горы Страйком и клюющей его печень орлицей, которой, само собой, была я.

— Хватит дрыхнуть. Приехали, — обламывает меня его бесячий голос на самом интересном. Во сне он умолял меня сжалиться, обливаясь кровавыми слезами, а в действительности бесцеремонно трясет за плечо с такой силой, что я несильно ударяюсь головой о стекло.

— Совсем спятил? — возмущенно сиплю спросонья.

— Извини, я не специально, — поразив меня до глубины души, неожиданно извиняется Кравцов, глядя в глаза с неподдельным беспокойством. — Больно? — взяв меня за локоть, тянет на себя, собираясь устроить медосмотр моей головы.

— Нормально все, — отпихнув нахала от себя, отстегиваю ремень безопасности и выпрыгиваю на дорогу, от души грохнув дверцей.

Брр, ну и холодина. Стуча зубами, почти вприпрыжку держу курс на свою брошенную Киюшу. На улице заметно посвежело, накрапывает дождик, ледяной ветер пронизывает с головы до ног, а в желудке противно сосет от голода. Была бы сытая, так бы не замерзла.

Слышу, как за спиной снова хлопает дверь, пиликает сигнализация, гравий скрипит под подошвами кроссовок. А его куда понесло? — размышляю я, заледеневшими пальцами доставая из кармана ключи от машины. Судя по звуку шагов, Кравцов идет не за мной, а в сторону забора. Решил еще раз отмутузить папашу-блядуна? Не то, чтобы я против. Предателей и изменщиков терпеть ненавижу, но руки Кравцова реально жалко. Он вроде и правда подающий надежды хирург. Можно же серьёзно покалечиться, и я сейчас не про его отца. Обидно — вот так глупо, из-за чужой дурости поставить крест на своей карьере.

Озадаченно оглянувшись, я вижу, как Саша подходит к воротам и с размаху что-то швыряет через них. Раздаётся характерный стук приземлившегося на асфальт неизвестного предмета. Там же не бомба? Нет?

— Подкинешь до города? — развернувшись ко мне лицом, как ни в чем не бывало интересуется Кравцов. От его зашкаливающей наглости у меня аж зубы сводит.

— Да пошел ты, — показав парню фак, я сажусь в машину и завожу свою ласточку. Но на этом наши злоключения не кончаются, потому что выехать этот мудак мне не дает, встав столбом прямо перед автомобилем. — Свали на хрен, Страйк, — опустив стекло, ору я на него.

— Ты мне должна, Веснушка, — сунув руки в карманы, невозмутимо заявляет засранец.

— С фига ли? — насмешливо бросаю я.

— Я тебя в Бирюлево возил? Возил. Еще и денег блохастым иждивенцам пожертвовал, — перечисляет с глумливой улыбкой Кравцов.

— За благотворительность благодарность не спрашивают.

— В отличие от тебя я в волонтеры не записывался.

— Ну и гондон ты, Кравцов.

— Ты час назад меня хамом называла, а сама-то, — ухмыляется он.

— Вот именно, Страйк. Зачем тебе такая невоспитанная компания. Садись в свой драндулет и езжай куда хочешь, подхватив по пути пару проституток. Они уже на смену заступили. Поспеши, иначе самые страшные останутся.

— Ты не поняла, Веснушка, — он опирается ладонями на капот, давая понять, что с места не сдвинется, пока не добьется своего. — Нет у меня больше ни шмаровозки, ни драндулета. Буду теперь ездить исключительно на одиннадцатом маршруте, — показывает мне два пальца. Хорошо, что оба на одной руке, иначе я бы его точно переехала.

— Так ты ключи, что ли, через забор выкинул? — осеняет меня с задержкой.

— Дошло до шутихи. Аллилуйя! — восклицает он, выразительно закатив глаза.

— Папин подарок решил вернуть? А у тебя оказывается яйца есть, — насмешливо скривив губы, признаю я очевидный и лично проверенный факт. — Вот только на одиннадцатом далеко не уедешь. Отсюда до города часа три пешком.

— Вот и спасай меня, благотворительница. Я же теперь нуждающийся, — Страйк разводит руками, состроив уморительно-несчастную физиономию.

— Таких нуждающихся на каждом повороте с десяток насобирать можно, — фыркаю я, нехотя открывая пассажирскую дверь. Он, конечно, козел каких мало, но не бросать же его тут. Замерзнет. — Ладно, Кравцов, черт с тобой. Отвезу.

— Спасибо, благодетельница. Век не забуду твою доброту, — просияв, обещает Страйк.

— Даже не мечтай. Спасибо не прокатит. Теперь ты мне должен, Кравцов, — заявляю, когда он вальяжно разваливается на соседнем сиденье.

— Натурой возьмешь? — самодовольно лыбится Кравцов. Теперь приходит мой черед закатывать глаза. — Шучу я, Веснушка. Отработаю, не ссы.

— Куда тебя? — спрашиваю я, вырулив наконец на дорогу.

— До первого попавшегося метро. Дальше сам доберусь, — внезапно помрачнев, отзывается Страйк. Похоже, до Кравцова только сейчас дошло, что в ближайшее время московское метро станет для него основным способом передвижения по городу. Если финансы позволяют, можно и на такси, но я не уверена, что помощник хирурга настолько хорошо зарабатывает, чтобы позволить себе личного водителя.

Мда, без папиной помощи Страйку придется учиться экономить и рассчитывать только на себя. Это, в принципе, не так уж и плохо. Повзрослеет парень, на ноги встанет, на мир другими глазами посмотрит.

— Адрес какой? — сжалившись, уточняю у Кравцова. — Говори быстрее, я в навигатор забью, пока стоим на светофоре. — он косится на меня с нескрываемым удивлением, но не спорит. Диктует.

— Спасибо, Олеся, — благодарит абсолютно искренне. Может же, когда захочет. Жаль только, что хочет он крайне редко.

Честно говоря, я и сама не ожидала от себя подобного аттракциона щедрости. Вся злость на Страйка испаряется, как по щелчку пальцев. Ситуация в семье Кравцовых и правда аховая. Врагу не пожелаешь. Мои родители друг с друга пушинки сдувают. За двадцать лет брака ни одной крупной ссоры. Я, по крайней мере, ни разу не слышала, чтобы они кричали друг на друга или спорили.

— Извини за малолетку, — еще больше реабилитируется в моих глазах Кравцов. — Я так на самом деле не думаю. Есть у тебя свои странности, но…

— Остановись, пока все не испортил, — советую я. Он послушно замолкает, уставившись в лобовое стекло. — Так и быть, прощаю. И ты ничего мне не должен.

Саша молча кивает, отрешенно наблюдая за дворниками, размазывающими по стеклу дождевые капли. Поглядываю в его сторону и думаю, что есть в нем потенциал роста и развития. Не совсем еще пропащий человек. Эх, не получится из меня роковой стервы, но как говорил Лев Николаевич: «Добро, которое ты делаешь от сердца, ты делаешь всегда себе». Так что Кравцов тут абсолютно ни при чем. Для себя любимой стараюсь. От всего сердца.

— Саш, если я могу еще чем-то помочь, ты не стесняйся, — меня похоже несет куда-то не туда. Пожалею наверняка, но и пусть. — У меня есть знакомые юристы. Если нужен хороший адвокат по бракоразводным делам…

— Не напрягайся, Веснушка. Я знал, что рано или поздно этот день настанет. Успел подготовиться, — низким хрипловатым голосом отзывается Кравцов. Я бросаю на него удивленный взгляд.

— То есть ты заранее нашел адвоката? — уточняю на случай, если неправильно его поняла.

— Да, еще и деньги на оплату услуг отложил, — он печально улыбается. — Что смотришь, Лесь? Я же не дурак. Видел, к чему все идет. Это мать всю жизнь, как в розовых очках.

— Она семью хотела сохранить, — мягко говорю я. — И любит твоего отца, иначе не стала бы терпеть подобное.

— Сохранять давно нечего, — глухо отзывается он, опуская взгляд на свои перебинтованные пальцы. — А любовь… Черт. Лесь, это же такой бред. Как можно любить того, кто тебя ни во что не ставит? Прощать, унижаться, терпеть других баб. Он своих шлюх даже домой к нам водил. Не при маме, конечно, но я видел, и она обо всем прекрасно знала.

— Мне очень жаль, Страйк, — я шумно вдыхаю, крепче сжимая руль. Молчу, потому что сказать больше нечего. Почему-то вспоминается Вик и наша «свободная» любовь. Любовь ли? Или нездоровая привычка? Три года назад я могла бы с уверенностью сказать, что была в него влюблена до одури, а сейчас? Сложный вопрос. Очень сложный. Своими глазами я не видела других девушек рядом с Виктором, но он не скрывал, что они есть. Сначала было больно, а потом… потом как-то притупилось. Вик считает, что границы и запреты убивают любовь, но так и не смог доходчиво и внятно объяснить, как ее укрепляет половая распущенность. Мужчины полигамны от природы? Это полная чушь. Я верю в настоящую преданную любовь, потому что выросла в семье, где верность и уважение ставились выше всего остального.

Погрузившись в свои мысли, я теряю чувство времени. Веду машину на автопилоте, следуя маршрутом, указанным в навигаторе. Кравцов ведет себя на удивление тихо — ни слова, ни звука, словно его и нет на соседнем сиденье. Добравшись до адреса назначения, я паркуюсь на свободном месте и, заглушив двигатель, поворачиваюсь к своему молчаливому пассажиру.

— Саш… — начинаю я и осекаюсь. Страйк крепко спит, откинувшись на спинку кресла. Не самая удобная поза, учитывая его рост и комплекцию. Переутомился бедолага. Даже будить жалко, а придётся. Часы на приборной панели показывают без десяти два. Черт, ума не приложу, как буду утром вставать. Планов до позднего вечера. Столько всего нужно сделать и желательно с ясной головой.

Протянув руку к спящему парню, собираюсь встряхнуть его за плечо, но вместо этого какого-то хрена поправляю торчащие пряди волос. Ему, кстати, не помешало бы подстричься. И побриться заодно…, хотя небольшая щетина ему идет. Он, вообще, внешне не тянет на свои двадцать семь, максимум двадцать с хвостиком. Или это я на него предвзято смотрю? Так, стоп, а зачем я на него смотрю? Нервно сглатываю, с ужасом уставившись на свои пальцы, скользящие по линии выступающих мужских скул. В горле резко становится сухо, легкие сжимаются от нехватки кислорода, сердце тревожно колотится о грудную клетку.

Нет. Нет. Нет. Даже не думай, Олеся. Не смей! Но я смею, трогаю его чувственные губы, упругие и теплые на ощупь. Вспоминаю, как они грубо и нагло целовали меня сегодня, и низ живота простреливает острым возбуждением, грудь наливается, затвердевшие соски упираются в кружево бюстгальтера, в трусиках снова становится предательски влажно. Окончательно поплыв, я опускаю взгляд на ширинку Кравцова и, закусив губу, сжимаю бедра, пытаясь унять пульсацию между ног. Не знаю, что этому засранцу снится, но стояк у него весьма внушительный.

— Ты что-то там потеряла, Лесь? — слышу над головой насмешливый низкий голос. Резко отпрянув, делаю вид, что мне срочно нужно застегнуть ремень безопасности, но никак не могу попасть в пазы. — Не нервничай так. Все нормально. — обхватив мое запястье, Страйк прекращает мои напрасные попытки. Поднять на него взгляд стоит мне колоссальных моральных сил, но я это делаю и теряюсь в огромных черных зрачках. Кравцов улыбается, но не триумфально, а, скорее, понимающе. Кровь приливает к щекам, сердце ухает в пятки. Разумеется, он догадался обо всех моих грязных мыслишках на его счет. Чеерт, как я могла так сильно облажаться?

— Тебе пора, — сиплю я, кивая на дверь с его стороны.

— Уверена? — не отпуская ни мой взгляд, ни мое жалкое трясущееся запястье, хрипло спрашивает Страйк. Яростно киваю в ответ и удушливо краснею, когда его взгляд лениво перетекает на мою грудь. Хочется провалиться сквозь землю, пока он недвусмысленно разглядывает натянувшие ткань футболки соски. — Можем перебраться на заднее сиденье. — пробежавшись языком по нижней губе, он снова смотрит мне в глаза. — Я бы к себе пригласил, но у меня сейчас мать живет.

— Не надо…. Ничего не надо, — мотаю головой, выдёргивая запястье из его обжигающе горячих пальцев. Разорвав зрительный контакт, я скрещиваю руки на груди и пытаюсь восстановить дыхание.

— Ты же хочешь, Лесь, — он нетрепливо обхватывает мои скулы, разворачивая к себе. — Почему «нет»?

— Ты мне не нравишься, Страйк, — выдавливаю я.

— Врешь, — утверждает он со снисходительной улыбкой. — Нравлюсь, Веснушка. Еще как нравлюсь. Ты просто боишься.

— Чего, например?

— Быть взрослой, — серьезно отвечает он, поглаживая большим пальцем мои губы.

Я даже усмехнуться не могу, потому что Кравцов наверняка засунет свой чертов палец мне в рот. То, с какой жадностью он смотрит на мои губы, только подтверждает мои мысли.

Конец ознакомительного фрагмента.