Выжившая

Алекс Д, 2020

Однажды Шерил Рэмси удалось выжить в логове серийного убийцы. Она спаслась при необъяснимых обстоятельствах, полностью стершихся из ее памяти. Спустя пятнадцать лет девушка продолжает выживать, но виной тому не монстр, скрывающийся в лабиринтах покалеченного подсознания, а жестокая действительность и равнодушные люди. В сложный жизненный момент Шерил получает выгодное, но весьма странное предложение от крупного медиа-холдинга и переезжает в мрачный старинный дом, чтобы работать над книгой неизвестного писателя. Очень быстро Шерил начинает понимать, на страницах рукописи пишется ее забытая история, а загадочный автор и владелец дома, возможно, один и тот же человек. В книге присутствует нецензурная брань!

«Это было», — сказала Память. «Этого не могло быть», — сказала Гордость. И Память сдалась.

Фридрих Ницше

Пролог

ДИЛАН

В комнате темно. Очень темно. Всегда темно. В этой комнате нет окон и всего одна дверь, запираемая не мной. Непроглядная тьма. Пугающая для тех, кто оказывался здесь впервые, и комфортная, безопасная для меня. В этой комнате всегда тихо, за исключением тех дней, когда у нас бывают гости. Я не люблю гостей, они громко кричат и всегда о чем-то просят. Мне это не нравится, меня это злит. Люди приносят с собой много шума, хаоса, грязи и вони, которую потом приходится смывать, соскабливать со стен и пола. Я люблю тишину, стерильность, темноту и одиночество.

Но сегодня мой покой нарушен. Моя нетронутая территория запятнана чужими следами, запахами, слезами, раздражающими всхлипываниями, похожими на скулеж раненого животного.

Сегодня нас здесь двое.

Я неподвижно стою в углу, лицом к стене, чутко улавливая малейшие колебания воздуха и вибрации звука.

— Здесь кто-то есть? — тонкий срывающийся на плач голос режет слух, впивается в барабанные перепонки острыми вращающимися иглами. — Я слышу, как ты дышишь! — уже без слез настойчиво повторяет высокий звонкий голос. Это невозможно. Меня нельзя услышать.

— Почему ты стоишь в углу? — еще один вопрос, приносящий сумятицу в мысли. Это невозможно. Меня нельзя увидеть.

— Тебя наказали? — раздражающий объект не сдается. Я слышу шорох одежды и звук неуверенных легких шагов, направляющихся в мою сторону. Осторожных шагов, обходящих стол и расставленные вокруг него стулья, неумолимо сокращая расстояние между нами. Я ощущаю прикованный к своей спине пристальный взгляд. Внимательный, любопытный, изучающий. Он заставляет меня нервничать, искать причины, объяснения. Я растерян, что мое надежное укрытие раскрыто. В комнате без окон угол является плотным соединением теней, густой концентрацией тьмы. Только я способен смотреть сквозь нее.

— Тебе тоже страшно? — робкий шепот раздается совсем близко. Я медленно оборачиваюсь, втягивая приторно-сладкий запах шоколада и ванили. Взгляд выхватывает из темноты маленькое существо в голубом платье и белых колготках, разорванных на коленках. Я умею различать оттенки, даже когда все вокруг объято тьмой. Голубой, как и белый, — самые нелюбимые мной цвета.

И она мне не нравится, слишком шумная, звонкая, непонятная, слишком неподходящая моей темной тихой комнате. Она — это девочка, совсем ребенок. Босая, напуганная, маленькая. Белокурые волосы, по-детски пухлое лицо и сосредоточенный недетский взгляд. Задрав голову, она смотрит мне прямо в глаза и не боится. Меня не боится. Девочку пугаю не я, а то, что привело ее сюда.

— Ты знаешь, где Руби? — со слезами в голосе спрашивает нарушитель моего единения с тишиной. Я отвечаю не сразу, увлекшись рассматриванием странного ребенка. До нее здесь никогда не было детей.

— Руби?

— Моя сестра, — поясняет девочка и начинает быстро тараторить. Мое звуковое восприятие едва успевает за ней, потому что не привык слышать так много слов подряд. — Мы ехали за город, и я уснула на заднем сиденье. А потом оказалась в этой комнате, с тобой. Это не ты принес меня сюда?

— Не я, — отвечаю твердо, без запинки, озадаченно рассматривая ребенка.

— Ты знаешь, где Руби? — сдавленно повторяет напуганное создание.

— Не здесь, — коротко бросаю я, чувствуя прилив раздражения. Девочка молчит какое-то время, раздумывая о чем-то своем и все так же скрупулезно изучая мое лицо. Потом неуверенно кивает, отступая назад, и садится на стул, даже не обернувшись. Как и когда она успела запомнить расположение мебели?

— Ты отвезешь меня домой? — вытирает грязным рукавом мокрые глаза, оставляя на щеках грязные разводы. Это выглядит неправильно, неэстэтично, сводя на нет все очарование удивительного контраста светлых растрепавшихся косичек и огромных очень темных глаз. Дети должны быть чистыми, аккуратными. Когда я был маленьким, отец приходил в неистовство, если замечал, что моя одежда испачкана или не убрана комната. Он научил меня ценить чистоту. Соблюдать порядок — важно. Если вокруг тебя грязь, то ты пропитываешься ею, позволяешь нечистотам проникнуть внутрь, запятнать, завладеть, поглотить.

Я протягиваю ребенку ослепительно-белый платок, находящийся всегда при мне.

— Вытри лицо, — строго требую я, копируя отцовские интонации. Она берет квадратный лоскут ткани маленькими испачканными пальцами.

— Спасибо, — слышу в ответ искреннюю благодарность. — Ты можешь включить свет?

— Могу, — киваю я. — Но не хочу.

Она замолкает, обдумывая мои слова. Трет ладошки, пахнет конфетами и совсем не плачет. Не забивается в ужасе в угол, не зовет на помощь, не умоляет отпустить ее. Она задает вопросы, видит в темноте и слышит, как я дышу. Она ведет себя совсем не так, как другие гости. Может, потому что она ребенок? Или потому что мы здесь одни?

Девочка снова начинает мне нравиться, несмотря на навязчивый запах, пропитавший небольшое пространство комнаты. Сладости я не выношу с детства. Конфеты оставляют липкую грязь на пальцах, липкий вкус во рту.

— Меня зовут Шерил, мне шесть. Я хожу в младшую школу. Мечтаю писать сказки или вести ток-шоу, — снова начинает тараторить незваная гостья, тщательно вытирая лицо и убирая платок в карман. — Ты любишь читать?

— Да. Здесь много книг.

— Ты читаешь их в темноте?

— Иногда я включаю свет.

— А ток-шоу любишь?

— У меня нет телевизора.

— Жалко. Как можно жить без телевизора? — искренне удивляется Шерил. Мне нравится, как звучит ее имя, словно перекатывается на языке. Если бы у меня была кошка, я бы назвал ее Шерри. Но животные, как и гости, несут в себе грязь и вонь.

— Ток-шоу — это очень интересно, — возбужденно продолжает Шерил. — Я могу тебе рассказать. Вот вчера показывали…

— Замолчи! — резко обрываю я, когда от детской болтовни у меня начинает закипать мозг. Мне хочется закрыть ладонями уши и отвернуться, но получается сдержать порыв. Мне интересно. Я удивлен. Мой покой нарушен.

— Ты не любишь разговаривать? — после непродолжительной паузы притихшим голосом спрашивает Шерил.

— Нет, — давление в висках нарастает, вызывая болезненную гримасу, которая совершенно не отталкивает и не пугает шумную незваную гостью.

— А шоколад любишь? — девчонка выкладывает на стол не распакованный «Сникерс». — У меня есть. Хочешь, я угощу? Мне не жалко. Я один съела по дороге. — Меня передергивает от отвращения. Шерил замечает и прячет угощение в карман платья.

— Я не ем шоколад, — отрицательно качаю головой, раздумывая, как бы заставить ее заткнуться.

— Ты же не собираешься съесть меня? Я тут не для этого?

— Конечно нет, — я хмурюсь, глядя на обеспокоенное лицо ребенка. Я не выношу людей, испытываю к ним отвращение. Зачем мне их есть? Шерил облегченно вздыхает, откидываясь на спинку стула и болтая ногой.

— А то я уже напугалась, — она широко и открыто улыбается мне, и уголки моих губ тоже непривычно дергаются в улыбке. — Как тебя зовут? — очередной неожиданный вопрос вынуждает меня впервые за много лет вслух назвать свое имя.

— Дилан.

— Ты поможешь мне вернуться домой, Дилан?

— А как же Руби? Ты вернешься домой без своей сестры?

— Ты же сам сказал, что ее здесь нет.