Жених и невеста. Отвергнутый дар

Алекс Бранд, 2020

Сюжет, уже ставший клише – второй шанс. Так что же – все ясно заранее, все предопределено? Снова радостная юность, любовь? И, зная будущее, вперёд по накатанной? Богатеть, спасать СССР, свершать и побеждать. И рядом – Она. Дар? Или проклятие? Хватать? Или стиснуть зубы – и отказаться? Этот роман идейно примыкает к вселенной романа «Выбор. Иное». При этом он абсолютно самостоятелен и ни в коем случае не является его продолжением или чем-то подобным. Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Интермедия. Он и Она

Он прищурился, склонил голову, вгляделся. Бровь удивленно приподнялась, пальцы, минуту назад привычно пробежавшие по клавиатуре, дрогнули. Мягкий отсвет экрана на лице потемнел, собрался черными провалами, впадинами. Глаза, скулы, ямка на заострившемся подбородке. Он откинулся на спинку кресла, перевел взгляд на смутно белеющий в вечернем полумраке потолок. Снова на экран, словно надеется, что увиденное минуту назад исчезло, стерлось, пропало навсегда. Этого никогда не было. Он прислушался к тишине дома, улыбнулся негромкому шуму льющейся в душе воды. Надо немного подождать. Пусть. Спешить некуда и незачем. То, что так неожиданно появилось на экране, никуда не денется. Взгляд скользнул по имени в верхнем левом углу, губы дрогнули в усмешке. Он ждет, прикрыв глаза, слушает плеск воды и негромкий напев, по мокрому синему кафелю шлепают маленькие ступни. Глаза закрыты, улыбка становится шире. Он медленно втянул воздух носом. Знает, что это невозможно на таком расстоянии, но чувствует легкий запах хвои. Вода стихла. Он сделал движение, словно хочет встать — и остался сидеть. Негромко стукнула дверь, горьковатый аромат усилился, стал ближе, еще ближе. Он почувствовал тепло, открыл глаза. Залюбовался.

"Ее тело словно светилось и переливалось мягким жемчужным светом в полумраке комнаты. Он бы и хотел еще полюбоваться ее небольшой грудью отличного второго размера, маленькими темно-коричневыми торчащими сосками, узкими, но при этом уже отчетливо округлыми девичьими бедрами, манящим темным треугольником. Но невозможно терпеть, его набухшее достоинство требовало, кричало — ну же, давай! И он дал. Да так, что основательная дореволюционная кровать только жалобно просила пощады всеми своими скрипящими досками и сочленениями. Раз. И еще один. Они никак не могли насытиться, даже удивительно для неопытной пятнадцатилетней девочки. Такой темперамент… А напоследок она сама предложила, повернувшись к нему аппетитной упругой попкой и сексуально выгнув спину этакой игривой кошечкой. Все мальчики просят в попу — так она сказала. Что остается сделать в ответ настоящему мужчине? Что предложили и вдвое больше! И не иначе."

— Саш…

— А?

— Это откуда?

Он неопределенно пожал плечами, рука крепче обняла, женщина поворочалась, удобнее устроившись на коленях. Заметила имя в углу экрана, несколько мгновений смотрела на него. Изумрудные глаза чуть расширились, их цвет странно сочетался со смуглым лицом. Зелень на меди. Отвернулась, совсем по-детски уткнулась носом в его шею, вздохнула, согрев теплым дыханием. Шепнула.

— Это он?

— Да, — мужчина усмехнулся и повернул ее лицо к себе, в полумраке комнаты оно казалось почти черным, — я помню, как под очень страшным секретом героиня этой сцены кое-что тебе потом рассказала. А ты мне, хороша подруга. О, как мило мы краснеем… Ай! Ну когда ты отучишься щипаться?

— Никогда! И она не была мне подругой. И, да, я помню все. Все! Как и то, что… — она запнулась, смутившись.

— Что?

Она решилась.

— Все было не так. Ну, не совсем так.

— Разве?

— Ну… Слушай, вот почему им всем, — она мотнула головой на экран, — почему им всем непременно нужно влезть девушке в зад, а? Причем сходу, блин! А она и рада такому счастью! Вот ты — сколько меня уговаривал? И как — была я рада этому незабываемому событию? Ась?

— Нуу… Как тебе сказать, ээ…

— Я вся — ухо. Слушаю.

Он снова усмехнулся, покосившись на ровные строчки текста.

— Не говорят так по-русски, «я-вся-ухо», — мужчина посерьезнел, усмешка исчезла, — Это ведь не главное, — тихим шепотом он произнёс короткое слово.

Женщина замерла — это ее тайное имя, не для чужих. Только для них, еще с тех давних времен. Придуманное для нее, для самого сокровенного. Прошептала в ответ.

— Ты прав. И, знаешь, хоть и противно, но давай прочтем. Ты говорил, что он рано или поздно появится и напишет.

— Разумеется, появится. Не утерпит.

— Расскажет?

— Угу. Поведает миру свою историю. Как и все они, — мужчина запнулся и поправился, — как и некоторые из нас. Но каков, а? Вдвое больше и не иначе!

Она хихикнула, потерлась щекой о его плечо, устраиваясь удобнее, перевела взгляд на экран — блеснули кошачьей зеленью глаза. Кивнула.

— Сегодня ночь сюрпризов, милый.

— То есть? Есть что-то, чего я не знаю до сих пор?

— Шш, не воюй. Ой! Дурак!

— Не только ты умеешь щипаться, малая. Колись!

— Ка-ак интересно… Мы ревнуем?

— Придушу!

Она внезапно сильно обняла его и прижала всем телом к жалобно скрипнувшему креслу, оно сдвинулось назад, смяв толстый ковер. Шепнула, обдав лицо горячим дыханием.

— Конечно. И не иначе! И ты тоже расскажешь мне, покажешь. Да?

— Хочешь увидеть?

— Хочу. Особенно после того, что этот рассказчик написал про нас.

Она подчеркнуто медленно перегнулась через мужчину, протянула обнаженную руку, под гладкой кожей вдруг обозначился бицепс. Сверкнул фуксиевой искрой ноготок, палец нажал кнопку, вспыхнул второй экран. Ровные строчки текста, обрывающиеся на середине.

Интермедия. В стране слепых одноглазый — король

Его губы искривила усмешка. И не иначе! Хорошее завершение сцены. Настоящий мужчина всегда на высоте. И это — читают. Где-то на задворках сознания постоянно тлело удивление. Это — читают? Серьезно? Счетчик равнодушно подтвердил — да. За сутки — больше двух тысяч, и стоит обновить страницу — число растет. Да, в комментариях народ плюется, сыпет всеми этими «нечитаемо»,"аффтырь убейся","в СССР все было не так","ГГ чмо". Усмешка бледных сухих губ стала шире. Плюйтесь, давайте. Все равно — открываете, читаете. Потому что в глубине души — завидуете моему герою. Хотите оказаться на его месте, вкусить наслаждение с влюбленной послушной девочкой-подростком. Хотите рулить, решать, распоряжаться. Да банально хотите поднять бабла и тратить его как заблагорассудится, хотите ногой открывать высокие двери. В вашей жалкой никчемной жизни такого не будет никогда. Так пусть хоть в жизни воображаемой — состоится. Есть такое у всех этих «критиков», есть. Тихо грызет, украдкой шепчет по ночам на незримой грани сна и бодрствования. Хочу туда! Хочу ее! Но ведь стыдно, верно? Стыдно взрослому человеку, отцу семейства — признаться в таком даже самому себе. Потому — аффтырь, убейся! Хрен вам. Не дождетесь. Я знаю, чего вы хотите. И я вам это дам, даже и против вашей ханжеской двуличной воли. Пожалуй, стоит подбавить подробностей в середине абзаца.

"Он страстно раздвинул в стороны ее горячие аппетитные упругие гладкие булочки и медленно ввел палец в узкую дырочку ануса, девушка тихо простонала от наслаждения. И сама начала наползать на осторожно продвигающийся палец, соблазнительно повиливая бедрами."

Вот так. Он вздохнул, снял очки и потер усталые покрасневшие глаза. Шесть часов перед монитором, а что делать? Если хочешь заработать на кусок хлеба с маслом, нужно выдавать по роману в месяц. И хорош уже читать хейтеров, сколько раз говорил себе. Пустая трата времени и сил. Что они знают, что понимают? Ни-че-го! Они ничего не знают! Пальцы сомкнулись на стакане воды и судорожно сжались, словно он хочет не напиться, а задушить кого-то. Пальцы пятидесятилетнего человека, покрытые узлами артрита. Человека, день за днем сидящего в небольшой комнате перед серебристо светящимся монитором. Он отпил несколько глотков воды, утер губы и прикрыл глаза, откинулся на спинку кресла. Если бы они знали… Если бы они только знали… Что все написанное им — правда. Это — было! Ну, почти правда. Например, на анальный секс она согласилась только через месяц. Пришлось поуговаривать. Но кому это интересно? Как сказано в старом добром фильме — "хочу монтаж!"Вот и получите монтаж, уроды. Ненавижу. Ненавижу вас.

Но надо успокоиться и писать дальше. Пока воспоминания не увели его туда, где вспыхнет тот взгляд. В нем тоже была ненависть, чистая незамутненная ненависть. Словно зарница сейчас мелькнула среди черных строчек компьютерного текста. Словно взгляд с той стороны. Нет, не нужно. Не сейчас. Пишем дальше. Не нужно о мрачном, вспоминать и рассказывать нужно позитивно. Герой должен жить легко, приятно, иногда превозмогая некоторые трудности. Как же все хорошо начиналось… От кончиков дрогнувших пальцев вверх ударила волна, словно вены заполнились не кровью, а чистым бурлящим пузырьками шампанским. О, то первое чувство первого мига, когда он осознал и поверил — не сон. Правда!

Начало праздника было жутким. Рассказывать о нем подробно поклонникам не стоит, да и самому вспоминать не хочется. Как обычный сон внезапно залила черная клубящаяся тьма, пронизанная низким гулом. Тусклые багровые вспышки, ощущение полного конца всему. Захлестнул ужас, бежать, проснуться! Ноги не парализовало — все было куда хуже. Если парализован, можно оскалить зубы в усилии и бороться, пытаться ползти. А что делать, если по пояс врос во что-то твердое и при этом отвратительно подвижное? Словно муха в куске янтаря, который вот-вот… Что? Низкий гул надвинулся со всех сторон, придавил сверху, отдаваясь в костях нарастающей болью, мелкой тошнотворной дрожью. Он понял, что когда страшный гул опустится еще на тон — по костям зазмеятся трещины. Он начнет исчезать, распадаться. Он не хочет. Не хочет! Бежать! Любой ценой, куда угодно. Вырваться из ловушки. Да! Движение. Он свободен. Нет. Как и был, намертво вросший в свою ловушку, он во внезапно наступившей тишине обрушился вниз. Тьма. Так, наверное, умирают.

Он вошел в класс, чувствуя себя зрячим в стране слепых. Кто написал тот рассказ? Там было о том, как некто попал в уединенную долину, населенную слепыми. О, как же там можно развернуться, ведь он — видит! А они — нет. В стране слепых и одноглазый — король. Вот что он чувствовал, войдя в класс. Язвительную мыслишку, напомнившую, чем тот рассказ закончился, досадливо послал куда подальше. Уж он-то не оплошает. Только не он. Мечта — сбылась. То, о чем столько читал — оказалось правдой. Он — попал. Вторая молодость в тихой благополучной стране, наивной и благородной. Украдкой оглянулся по сторонам, пряча улыбку — ух, а девочки вокруг… Если бы старость могла, как говорится. Хо, теперь она может, да еще и как… Так, стоп. Не спешим, осваиваемся, думаем, составляем план. А девочки никуда не денутся. Тем более, что Она учится не в этом классе, а в параллельном. Пора брать реванш за тот давний отказ. У нее есть парень, они давно вместе? Ха! Сашенька наш не стенка, подвинем. Ему нынешнему он — не соперник. Есть варианты. От представившихся возможностей на миг захватило дух и стало страшно — а вдруг это сон? От этой мысли вдруг тоскливо заныло сердце — только бы не очнуться сейчас в небольшой комнате на шестом этаже серого панельного дома. За это утро, за это волшебное солнечное утро она стала ему ненавистной. Комната, дом, улица, город, страна. И время, из которого он явился. Он не вернется! И сделает все, чтобы то время — не наступило. Ну и себя не забудет, разумеется. Он незаметно перевел дух, перед мысленным взглядом снова появилось смуглое лицо, веселая улыбка, непослушная челка на лбу. Вгляд медленно сдвинулся, огладив тонкую крепкую фигурку сверху донизу, опытным глазом пятидесятилетнего представив, как тает сначала школьное платье, потом… Всегда хотел посмотреть, какого цвета ее тело, такое ли, как лицо. Язык непроизвольно облизнул губы, во рту пересохло. Так и будет. Будет! Пальцы мелко задрожали, от онемевших кончиков вверх словно побежали колючие муравьи. Неприятно. Он несколько раз сжал и разжал пальцы, прогоняя ощущение. Поднес руку к лицу и осмотрел кожу, не посинела ли, как утром. Поймал на себе взгляд, повернул голову. Мысленно вздохнул. Нет, солнышко, не в этот раз. Светик-Светочка. Безнадежно влюблена уже года два, смотрит преданно, наверное, готова на все. Еще вчера он задумывался, не взять ли то, что так настойчиво предлагают. Тем более, что взять есть что. Смазливая мордашка, синие глазки, а главное — отлично видимые округлости во всех стратегических местах. А если короче — попка и сисечки что надо, из этой девочки умелый мужчина извлечет немало удовольствия. А он сейчас умелый? Ого, и ещё как. Он почувствовал сладкое предвкушение, теперь можно спокойно насладиться тем, за что в его времени сажают пожизненно. Ну, не пожизненно. Просто надолго. Ха! А мы никому не скажем, верно? Я — девятиклассник и мне вполне себе можно поиметь девятиклассницу. Со всем старанием взрослого опытного юбочника, хе-хе. Ух! Но не тебя, Светик, извини. Мне теперь по зубам кусочек куда аппетитнее. А где сейчас этот кусочек, кстати?

Интермедия. Он и Она

— Юлька, давай! Подачка-неберучка! Гаси-и!

— Хрен ей!

— В сетку, в сетку, в сетку!

— Риф пропустит.

— Убью козла! Сашка-а, ты же мужик! Не давай ей!

— И почему они всегда друг против друга? Играли бы вместе.

— А им так лучше друг друга видно, принц-принцесска. Вон буфера-то как прыгают.

— Ты аккуратнее пялься, Наташка смотрит.

— И чё? Нельзя, что ли? Я ж вежливо, смотрю — не лапаю!

— Ха-ха.

— О, щас!

Разноголосый гомон затих, тесно сгрудившиеся вдоль стен спортивного зала болельщики затаили дыхание. Подающая девочка выпрямилась, сдула с глаз упавшую челку. Прищурилась, поймав озорной взгляд с другой стороны площадки. Уголки губ поползли вверх, улыбка обещала, заманивала. Куда? Внезапно улыбка исчезла, девушка сделала два быстрых шага назад. Левая рука подбросила мяч, короткий разбег, прыжок, крепкая ладонь встретила зависший мяч в единственно правильной точке. На миг сверкнул гладкий плоский живот под высоко задравшейся майкой. Звук оглушительного удара отдался эхом во всех углах высокого старого зала, отразился от лепных дореволюционных карнизов и вернулся в центр. Мяч размазанным в воздухе ядром понесся к сетке, по выверенной траектории, заканчивающейся точкой в полу, в неприкрытом секторе. Девушка славится идеальным глазомером, сильной рукой и, временами, скверным характером. Взгляд парня на той стороне похолодел, он пригнулся, когда мяч еще только взлетел перед ударом. Расчет, оценка. Прыжок вперед, вверх, в сторону. Одновременно. Второй оглушительный удар — и мяч громко запрыгал по полу, отбитый подставленным блоком. Все. В тишине отчетливо и очень обиженно прозвучало.

— Зар-раза.

Она тихо рассмеялась, оторвав взгляд от экрана. Протянула руку и слегка дернула мужа за кончик носа.

— Я не это сказала. Забыл?

— Не забыл. Но здесь пусть будет «зараза». Приличные девочки-девятиклассницы не матерятся.

— Я, между прочим, тогда обиделась!

— А ты чего ждала, что поддамся?

Женщина засопела и быстро сменила тему, не найдя достойного ответа.

— И вовсе не так красиво ты выпрыгнул! Раскорячился как сосиска.

— Но отбил же?

— Ну отбил. Дай пончик!

— На. Чаем запей.

— Угум. Саш. А про сиськи — правда?

— Что именно? Что Ромка на них пялился или что они"ого как"?

Вместо ответа она запрокинула голову, откинулась на его плечо, точно рассчитанным движением обозначив грудь под тонкой майкой. В ложбинке блеснул серебряный медальон-четырехлистник. Блики причудливо пробегали по металлу, отзываясь на биение сердца.

— Слушай.

— Чего?

— Почему — Юля?

Пролог

В наступивших сумерках тускло горит одинокая лампа под небрежно белёным сводчатым потолком подъезда. Неровная старинная облицовка под ногами, медленные гулкие шаги, неторопливо скользящие назад желтоватые стены, тяжелые кованые ворота. Раз и навсегда распахнутые когда-то, они намертво вросли черными узорчатыми створками в потрескавшиеся плиты. Он коснулся пальцами, захотелось почувствовать под ними прохладную шероховатую стену, неровности кладки, мелкие и не очень трещинки. Он остановился, закрыл глаза. Кончики пальцев провели по стене, но почувствовали другое — ласковое тепло, гладкую кожу, в ушах послышался шепот. Глаза широко раскрылись, он повернулся и в несколько быстрых шагов вышел обратно в только что покинутый темнеющий двор. Жёлтые прямоугольники окон, перечеркнутые крестами деревянных переплетов, взгляд скользнул вверх, надеясь. Зная, что увидит там, на четвертом этаже. Улыбка на сухих потрескавшихся губах. Да. Подавшаяся вперед девушка, вот она его заметила и помахала рукой. Он вскинул руку в ответном жесте. Пора идти. Но как не хочется… Нога сдвинулась обратно в сторону парадной, это заметили наверху — движение плеч, наклон головы, прижатый к стеклу лоб, он читает этот язык как раскрытую книгу — иди же, я жду, я открою, я не хочу тебя отпускать, я… Я боюсь отпускать тебя. Он сжал губы, отгоняя непрошенные мысли и страхи. Ну их. Все хорошо. Все ушло и больше не вернется, никогда. Так они решили. Страшные день и ночь, выпавшие из его жизни. Разбитое зеркало и лужа крови на полу, нож в стене, короткая записка. Долгий, очень долгий рассказ. И решение. Так было — так будет. Ведь будет? Пора идти. Они кивнули друг другу, поняв все без слов. Юноша скрылся в подъезде, быстро вышел на улицу. Девушка позвонит, когда он вернется домой. И по дороге лучше он подумает о чем-нибудь приятном, например… Он глубоко, полной грудью вдохнул прохладный воздух позднего вечера, прислушался к шелесту густой листвы над головой, к шуму проехавшего неподалеку троллейбуса. Как же хорошо. Вдаль уходит серебристая цепочка неярко горящих фонарей, на улице почти никого. Редкие прохожие спешат домой, к теплу и свету. Он замедлил шаг, подумав, что в его доме сейчас пусто и темно. Не хочется туда возвращаться, не хочется смотреть в пустую раму от разбитого невесть зачем зеркала. Надо будет убрать его со стены. Так, хватит. Всё — завтра. А сейчас — подумать о приятном. Язык облизнул губы, почувствовав их сухость. Губы девушки в окне сейчас такие же, в корочках, словно от лихорадки. Вся осторожность была забыта, они целовались как безумные прямо в подъезде перед её дверью. Не могли оторваться друг от друга, словно им мало того, что было у него дома. Когда закончился долгий, очень долгий разговор, и они набросились друг на друга, желая еще и еще раз убедиться — это он. Вернулся. Навсегда.

— Ну ты как?

— Нормально, а ты?

— А чего ты так дышишь?

— Юль, все в порядке, просто быстро шел, боялся пропустить звонок.

— Ну и что, сам бы позвонил.

— Нет. Забыла? Ночью я тебе не звоню, ты сама набираешь.

— Не забыла. Так было раньше. Теперь ты будешь звонить, когда хочешь. Понял?

— Так. А что твои родители скажут?

— Плевать! Мы теперь…

— Юлька, не воюй. Да,"мы теперь". Но давай-ка постараемся слегка успокоиться, ладно?

Помнишь, приступ.

— Расчет и оценка последствий?

— Ага. Так что, родная…

— Назови меня так еще раз.

— Родная.

— И ты мой родной.

— Завтра в школе держись, налетят с расспросами. Все помнишь?

— Помню, Саш. Понос, золотуха, перегрелся. Глаза буду распахивать и ужасаться.

Думаешь, поверят и забудут через неделю?

— Конечно. А что им еще остается? Они забудут.

День первый. Школа

— Что скажете, коллеги?

Завуч посмотрела на сидящих в учительской, медленно обвела их взглядом. Школьная медсестра. Преподаватели — Физика. Математика. Светлана Васильевна имела невинную привычку называть их про себя не по именам, а по названиям предметов. Так рациональнее, короче, современнее. Простоватое лицо физика выражало растерянность, он только сейчас понял, как его обвели вокруг пальца. Ему было обидно. Математика насмешливо посмотрела на него.

— Интересный получился урок, Валерий Анатольевич, я вам даже в чем-то завидую. Меня-то Рифф обрезал сходу, отказавшись писать контрольную. Получите — распишитесь. А вас вон как обработали, с душой и огоньком.

Несчастный преподаватель покраснел. Его невинную слабость к девочкам старших классов знали все. Но знали также, что за почти пятнадцать лет работы он ничего и никогда себе не позволил, оставаясь в строгих рамках и соблюдая дистанцию. Добродушное подтрунивание коллег и советы жениться наконец — вот и все последствия.

— Вот кляты девки, ну я им… Да я… Ну кто бы подумал, а так интересно им было, эх…

Косноязычие Валерия Анатольевича вне физики было так же одной из его визитных карточек. У доски он был богом и виртуозом, сейчас же искренне страдал, пытаясь высказать возмущение поступком"клятой девки".

Светлана Васильевна негромко прихлопнула ладонью по лежащему перед ней журналу, физик замолчал. Софья Андреевна, математика, поняла, что ее приглашают высказаться. Она коснулась очков, поправив их, слегка пожала плечами.

— Признаюсь, они меня купили. Я поверила, разволновалась, сама отвела к медсестре. Да вот, спросите Валентину, она все видела. Верно?

Полная добродушная Валентина Николаевна кивнула, поджав губы. Симулянтов никто не любит.

— Верно, Светлана Васильевна. И привела, и даже уложила. Вот, значит, как… Купили? Почему?

— Потому что Александр Рифф — идет в комплекте с Юлией Анисимовой, и никак иначе. И если, повторю, если по какой-то причине это была не болезнь, то действовали они вместе, — завуч приподняла ладонь, словно собралась еще раз прихлопнуть.

Медленно положила ее на стол, досадуя на себя за несдержанность. Собеседники молча ждали продолжения, завуч вздохнула и улыбнулась.

— Произошедшее, если они нас обманули, — Светлана Васильевна подчеркнула сказанное паузой, — если это так, то мы примем меры. К обоим. Это недопустимо! В конце концов, где бы ни работала его мать, какую бы должность там ни занимала — никому не позволено делать из школы посмешище.

— А Анисимова?

— Что — Анисимова, Софья Андреевна?

— В чем она виновата? Все это явно не её идея, Юля просто помогала, — учительница усмехнулась, — а как же иначе.

— Вот за это и пострадает! — в голосе завуча прорезалась неприятная металлическая нотка, — в конце концов, лично мне уже давно надоело это"вам и не снилось"на глазах всей школы. Может, призадумается. Девятый класс — не шестой, пора взрослеть. Того и гляди, натворит уже не детских глупостей, а школе расхлебывать. Четыре года это тянется, не пора ли за ум браться?

Металлические нотки исчезли на последних словах, сменившись невольной задумчивостью, завуч посмотрела на высокую «старорежимную» дверь учительской, которую несколько минут назад аккуратно закрыла за собой помянутая Юлия Анисимова. Вот же нахалка. Мать Риффа вне досягаемости, снова одна из ее таинственных командировок. Сам виновник торжества отмалчивается дома, не ответив на звонок. Пришлось вызвать Анисимову, надо же узнать хоть что-то. Техничка нашла ее в укромном уголке под лестницей, что-то рассказывала ахающим подружкам. И нет, чтобы минутку тихо постоять, послушать. Сразу передала просьбу явиться в учительскую. Заставь дурака богу молиться… И явилась, сознавая свое полное право говорить от имени парня, словно — кто? Подруга, жена? Ишь, стоит, выпрямившись во весь свой невеликий рост. Не поощряемая школьным распорядком челка старательно заколота шпилькой. Когда девочку отпустят, шпилька будет со смехом выдернута. Как же эта девчонка, эта парочка, как же они иногда раздражают. Своей дружбой, своими отношениями. Отношениями? При взгляде на вполне сформировавшуюся стройную фигуру невольно приходит мысль — все может быть. Даже и «отношения». Ишь, выпятила. Никакой скромности, хоть бы плечи опустила. Но к делу. На заданный вопрос Юля ответила бойко и без запинки. Слишком бойко.

— Наверное, переутомился, переволновался, готовился много, конец года же. Вот и…

Девочка сделала рукой сложный неопределенный жест, подчеркнув это самое"вот и…"Впечатление испортил совсем некстати блеснувший на ногтях перламутрово-розовый лак. Раздражение завуча усилилось, да что же это такое? Челка, теперь лак. Так можно докатиться до черт знает чего! Взгляд упал на Юлины круглые коленки, отчетливо видные под коротковатым к концу года школьным платьем. Девушка же, не заметив настроения завуча, решила добавить подробностей.

— А дома он чуть в обморок не упал, мы врача вызвали! Вечером придет.

— Мы? — Светлана Васильевна не сумела сдержать сарказм.

— Мы. Я вызвала.

Юля отлично поняла тон, но решила не тушеваться. Что такого, чего тут стесняться? Все наставления Саши в этот момент она забыла, как и то, что врача вызвал он. Пусть знают, что она вполне самостоятельна и может позаботиться о друге. А еще надо сказать, что…

— Не ляпни только о диагнозе, поняла? Его врач в справке напишет.

— Не ляпну. Все в общем буду говорить.

— У него вегето-сосудистая дистония.

Слова вырвались в запале, девушка запнулась, закусила губу. Молчание в учительской ощутимо уплотнилось. Бровь Светланы Васильевны приподнялась в скорее наигранном удивлении. Юля попыталась исправить ошибку.

— Это я в книжке прочла, потом.

Завуч мысленно только покачала головой. Горой стоит, врет в глаза. Ради него. И он сделает то же самое ради нее. Но довольно. Девочку надо отпустить, пока совсем не завралась на глазах у всех. Велеть смыть лак? Нет, пусть идет.

Высокая дверь аккуратно и тихо закрылась. Завуч посмотрела на медсестру. Пусть говорят взрослые, специалисты. Не устраивать же консилиум с девятиклассницей.

— Что это за странный диагноз, Валентина Николаевна? Слышала о таком раньше, но…

Валерий Анатольевич внезапно подался вперед, пальцы сжались в кулак. Все удивленно посмотрели на него, он-то что может сказать?

— Я знаю, что это! Слышал… Это…

Собравшаяся было отвечать медсестра озадаченно пожала плечами и решила дать физику высказаться. Он же, сказав первые слова, внезапно потерял остальные, растерянно посмотрел на коллег. Завуч улыбнулась и подбодрила.

— Да вы успокойтесь, Валерий, и скажите нам, что слышали. Итак?

Физик кивнул, шумно вздохнул, сцепил перед собой пальцы и по примеру завуча стукнул по столу. Ему очень хотелось реабилитироваться. И было очень, очень обидно.

— Это ерунда полная, от армии косить, вот. Голова там кружится, сердце, задышки всякие. Вроде больной, а как выйдет с обследования — здоровый. И гуляй, пусть дураки служат. Ну, так они говорят. Эх… И этот…

— Стоп, стоп, остановитесь на секунду, — завуч даже слегка растерялась от такой внезапной вспышки, — ну армия здесь при чем? Ему шестнадцать всего лишь, рано думать об этом, тем более «косить». Не та семья.

Послышался негромкий голос медсестры, о которой все в этот момент забыли.

— Не армия, Светлана Васильевна. Но, кажется, я поняла.

— Что же?

— Валерий Анатольевич прав, те ребята, кто, скажем так, не горит желанием исполнять долг перед Родиной, начинают симулировать всякое. Кто-то, не особо умный, изображает психическое отклонение, например.

— Валентина Николаевна, мы в курсе этих историй. При чем тут Рифф и его загадочное поведение? От контрольной решил «откосить»? Прямо в классе, в последний момент? — завуч, не сдержавшись, поморщилась от употребления жаргонного слова.

Софья Андреевна кивнула.

— Нелогично, совсем. Хотел бы не писать отчего-то — дома бы остался, врача вызвал, как в итоге и произошло, — она показала на дверь, — так что бесспорно одно — что-то действительно у них случилось, настолько серьезное, что они пошли на крайность. Подождите!

Она подняла руку, останавливая возражения.

— У него не было причины отказываться. Понимаете? Я знаю это точно. Рифф достаточно владел материалом, чтобы получить твердую четверку, тем более, что его ангел-хранитель рядом. Анисимова бы его вытянула, помогла бы, дала списать. Она уже приготовилась, я не слепая и все их уловки насквозь вижу. Листок выдернула, под локоть кинула.

Завуч приподняла бровь, и посмотрела на Софью Андреевну. Преподаватель математики взгляд не опустила, приподняла в ответ подбородок. Неявный, но отчетливый вызов. Анисимова — ее любимица.

— И вы бы допустили это?

Математика выдержала паузу. Негромкий ответ.

— Возможно.

Это короткое слово прикрыло собой то, что Софья Андреевна в последний момент решила не говорить. Листок под локтем, быстрая перебранка шепотом — и Рифф качает головой, отказавшись от помощи. Он даже не попытался начать писать. Сразу — жалоба на самочувствие и все последующее. Вот верное слово — демонстрация. Это была демонстрация. Чего? Кому? Зачем? И это было для Анисимовой таким же сюрпризом, как и для нее. Все же дальнейшее — ее импровизация. Помочь, прикрыть. Впрочем, выносить эти вопросы на обсуждение, пожалуй, не стоит. Не время, не место.

Завуч несколько мгновений смотрела на нее, взвешивая и оценивая. Их незримое противостояние началось практически с первого дня пребывания Софьи Андреевны в школе. Сторонница новых методов преподавания, она пришлась несколько не ко двору. Бывшая гимназия, старинное здание в историческом Центре, многолетняя репутация одного из лучших заведений города. Множество учеников — детей уважаемых родителей при должностях и постах. И, разумеется, учителя. Сообщество, которое так и хочется назвать «элитным». Новое там воспринимали настороженно. Революции не любили, предпочитая неторопливую эволюцию. И вот, подумать только, «возможно»! Завуч, однако, решила не обострять. Было интересно услышать выводы. И потому…

— Так что же вы предполагаете?

Софья Андреевна оценила слова и тон, улыбнулась уголком рта. После того странного дня она снова и снова думала о случившемся. И пришла к совершенно определенному выводу, который придется огласить. Саша и Юля, простите. Она любила эту порывистую девочку, за быстрый цепкий ум, способности и характер. Сильный, бескомпромиссный и честный. На Сашу же она давно махнула рукой, не всем быть математиками. И насильно скармливать то, что не лезет никак — неразумно. Историк, географ, врач, археолог, путешественник — это его. Точные же науки — это не его. Точка. Анисимова и Рифф. Они отлично дополняют друг друга. Девушка прекрасно знает математику, а ее кавалер — чистый гуманитарий. Вот и тянут друг друга, уже четыре года. И они честные, правильные. Юля никогда не станет обманывать просто так, если нет на то очень серьезной причины. Причины, которая если и не оправдает, то объяснит произошедшее. Она вздохнула. Ей не очень понравились слова о"вам и не снилось". Светлана Васильевна собралась вмешаться, задействовать"родительский ресурс"? Боится"взрослых глупостей"? Ох, ну что за наивность. Все возможные «глупости» между ребятами наверняка уже давно произошли. Она помнит тот урок. Первый урок первого дня после совершения «глупости», больше года назад. Все было понятно. Софья Андреевна тогда чисто по-женски от души посочувствовала бедняжке, не стоило сразу идти в школу, полежала бы дома пару дней. Девочка побоялась родителей и предпочла преодолевать известные неудобства. Иными словами, поздновато вы спохватились, Светлана Васильевна. И ребят вам так просто не разлучить, не та история. Или сами расстанутся, как чаще всего и бывает со школьными парочками, или все по-настоящему и они отобьются от всех, кто решит вмешаться. Не мямли, подобно героям помянутого фильма, и не дадут превратить свою историю в слезливую драму. Хотя, конечно, рано им жениться, ни кола, ни двора, ни специальности. На чувствах и маминых пирожках далеко не уедешь. И если очень постараться — разлучить, конечно, можно кого угодно. Юля с Сашей — не исключение. Но молчание затянулось, пора его прервать. Софья Андреевна заговорила, тщательно выбирая слова.

— Поскольку я не вижу объективной причины отказываться писать контрольную, остается одно. К сожалению, только предположение. Ибо, в конце концов, они предоставят справку — официальный документ, говорящий о болезни, и мы не имеем права его игнорировать.

Она взяла паузу, давая всем присутствующим понять — по факту предпринять ничего нельзя. Саша с Юлей надежно прикрылись, и все происходящее сейчас, по сути — бесполезный разговор, за которым не последуют действия. Негромкий голос продолжает. Софья Андреевна смотрит на поблескивающие стекла высоких шкафов, на переплеты классных журналов, на висящее напротив круглое зеркало. Дверь с легким скрипом приоткрылась, кто-то заглянул и тут же закрыл ее, послышались быстро удаляющиеся по гулкому сводчатому коридору шаги. Тишина.

— И это самое «одно» означает — у них что-то случилось. Случилось неожиданно. Что-то настолько серьезное, что заставило их целый день морочить нам всем голову. Потом они ушли, наверняка к нему домой, как и всегда. Вызвали врача, попросят неделю, получат её. Уверена, через неделю он вернется как ни в чем ни бывало. Они постараются, чтобы все забылось. Вот и все, что можно сказать, конкретно мы ничего не узнаем. Думаю, не нужно и пытаться, на расспросы они просто продолжат врать дальше. Коготок увяз, сами знаете. Нужно ли это? Вы правильно поступили, Светлана Васильевна, что отпустили девочку. Бедняжка не знала, что еще придумать на ходу.

— То есть, вы предлагаете просто промолчать, закрыть глаза на это вопиющее происшествие? Какой пример мы подадим этим всем остальным? — завуч слегка повысила голос, подчеркнув последние слова, — все увидят, что можно безнаказанно лгать.

Софья Андреевна нахмурилась, завуч упорно ведет разговор в сторону лжи и наказания за нее. Так нельзя.

— Вовсе нет, мы не промолчим. Когда вернется из командировки его мать, вызовем, побеседуем. Вы знаете ее, ему не поздоровится за такое, даже если он на самом деле заболел.

Завуч хотела возразить, но правильных слов на этот раз не нашлось — мать Александра Риффа знали все, как знали, где она служит и как ее там называют — Железная Леди, по аналогии с Маргарет Тэтчер. По абсолютно заслуженной аналогии. Более того, знающие люди уверенно говорили, что премьер-министр Великобритании в этой паре смотрится бледно. Ну, хорошо. Еще один момент.

— Как вы собираетесь решить вопрос с контрольной работой? Ведь она не написана.

Софья Андреевна слегка пожала плечами, откинулась на высокую спинку стула. В ее голове промелькнула мысль, что они здесь, в тихой закрытой учительской, сидят словно члены какой-то тайной ложи. Целое совещание затеяли, обсуждают, словно нет более важных дел. Вершат судьбы. Чьи? Господи, это просто мальчик с девочкой, у которых что-то стряслось. Вершить судьбы? Или, как подобает учителям, взрослым — протянуть руку и помочь? Почему завуч так настроена вмешаться в их отношения? Но оставим это пока. Контрольная.

— Рифф напишет ее отдельно, через неделю.

Валерий Анатольевич поднял голову.

— Один?

— Разумеется. Я выделю одно из своих «окон», и будет писать, — она перевела взгляд на завуча и добавила, — Анисимова, конечно, подождет снаружи. Сам будет справляться, и получит заслуженную оценку, не меньше и не больше. Эти дни дома, не сомневаюсь, они даром не потратят. Что скажете, Светлана Васильевна? Согласны?

Интонация вопроса отказа не предусматривала — все разговоры о лжи и наказании, по сути, не имели значения. Будет врач, будет справка, школа обязана предоставить возможность написать контрольную. Завуч кивнула.

— Согласна. Не сомневаюсь в вашей объективности и беспристрастности, Софья Андреевна.

Тон произнесенного говорил об обратном, но… Собеседники предпочли этого не услышать, с отчетливым облегчением завершив неприятный разговор. Завуч проводила взглядом выходящих коллег, ее губы поджались — даже в спине идущей последней Софьи Андреевны ей чудился вызов. Хорошо. Посмотрим на твою объективность, коллега. А также на Рифа, когда он вернется. Риф. Светлана Васильевна поморщилась, невольно назвав парня кличкой. Уж слишком ладно она произносилась, сама собой. Риф. Ей нравилось это имя, в нем была соль моря, ветер в лицо и блеск солнечных искр до горизонта. И она никогда никому в этом бы не призналась. Только самой себе, в тиши учительской, за закрывшейся высокой дверью. Она отогнала непрошеные мысли и заставила себя вспомнить иное. Есть над чем подумать. Коллеги не задали один простой вопрос, хотя завуч ждала его и заранее приготовила ответ. Она была уверена, что вопрос прозвучит. И ошиблась. На импровизированном совещании присутствовали не все. Никто не спросил — почему. Но к делу, пора привести мысли и предположения в систему. Ручка замерла над листом бумаги. Пока чистым. Колебания? Словно стоит появиться знаку на белой поверхности — и назад пути не будет. Не вырубишь топором. Да господи, это всего лишь мальчишка и девчонка, что на неё и всех остальных нашло? Куда она лезет, зачем? Губы сжались, тускло блеснув бледно-розовой помадой. Ручка твердо вывела шапку. Остановилась. Что же написать под ней? По сути, пока нечего. Неделю придется подождать. Когда пишешь в шапке"Инструктору Первого Отдела ГорОНО" — содержание должно соответствовать. Завуч прикрыла глаза, вспоминая разговор с той, кого не было на совещании.

— Диана Дмитриевна, что вы думаете о произошедшем на вашем уроке?

Преподаватель английского языка коснулась кончика носа немного забавным, но и задумчивым жестом.

— Какого рода мнение вы хотите услышать?

Завуч улыбнулась. Прежде чем начать преподавать в школе, Диана Дмитриевна почти десять лет была переводчиком за рубежом. По отдельным намекам, недоговоренностям и умолчаниям Светлана Васильевна в свое время поняла, что это были не обычные переводы и не обычный зарубеж. Школа же стала тихой гаванью. Но можно ведь задать простой и невинный вопрос. Итак…

— Мнение опытного переводчика, Диана Дмитриевна.

Учительница на несколько мгновений задумалась, зачем-то окинув взглядом кабинет.

— Хорошо, вот вам мнение, — вежливая улыбка на ее лице странно сочеталась с похолодевшими глазами, — неофициальное.

— Конечно. Итак? Оу, вы же не притронулись к чаю. Прошу вас…

Диана Дмитриевна неторопливо отпила из голубоватой чашки, поставила ее обратно на блюдце, фарфор негромко мелодично звякнул. Ее позабавило это внезапное «оу», словно они безмятежно сидят в гостиной на… Неважно, где. Далеко отсюда. Итак…

— Рифф никогда не преуспевал в языке, обычный уровень немного ниже среднего по классу. Меня, кстати, давно занимает один вопрос, Светлана Васильевна. Не принципиальный, но тем не менее…

— Какой же?

— Он откровенно средний ученик, верно? Хорош в истории, географии, биологии, литературе. Но и все. Алгебра, матанализ, геометрия, физика, химия, английский, все действительно профилирующие предметы — плохо. Если бы не Анисимова…

Завуч сделала нетерпеливый жест, Диана Дмитриевна поняла, что та не хочет сейчас слышать имя девушки. Слегка пожала плечами и продолжила.

— Как получилось, что такой вовсе не хватающий звезд с неба ученик отвечает у нас в ни много, ни мало — за идеологию, в комитете комсомола. Заместитель комсорга школы. Нашей школы, Светлана Васильевна. Как? Не нашлось кандидата получше?

Завуч вздохнула. Этот вопрос в своё время занимал и её. История внезапного продвижения нерадивого Риффа в комитет комсомола, на одну из первых ролей в школе, была необычна. Предложение классного руководителя, последняя попытка как-то повлиять на отпрыска достойной семьи, чуть ли не позор матери. Конечно, «позор» — сильно сказано, мальчик просто не интересовался ничем, кроме своих книг и подруги. Да, были ученики и хуже, но… Элина Вячеславовна, классный руководитель, восприняла происходящее как вызов лично себе, и — попыталась. И — получилось. Парень заинтересовался, словно очнулся. Слабо владея многим из школьного материала по основным предметам, он обладал знаниями из совершенно неожиданных областей, зачастую очень далеких от школы и его возраста. Огромная домашняя библиотека и никакого контроля за чтением. Плюс доступ в закрытый спецфонд городской научной библиотеки. Завуч припомнила несколько особо выдающихся случаев, когда Рифф решил блеснуть. Первый произошел еще во втором классе, всего-то надо было рассказать как применяется в жизни электричество. Но если его одноклассники, как и положено наивным восьмилеткам, рассказывали про утюги и лампочки, Сашенька решил, что интереснее будет о… Светлана Васильевна почувствовала, как к щекам слегка прилила кровь. Одно хорошо — кроме обомлевшей Анны Вольфовны никто, скорее всего, ничего просто не понял. Ну и очень увлеченно рассказывающий Саша. Этот точно все понимал. Пришлось вызывать мать и предостеречь от бесконтрольного чтения, особенно медицинской литературы. В более старших классах мальчик больше не шокировал подобными «сообщениями», переключившись на историю и космос. Хотя был случай, притащил что-то, рассматривали с Анисимовой на уроке, та сидела с очень заинтересованным лицом. Оказалось — не то, о чем все подумали. Учебник по судмедэкспертизе. Картинки разглядывали. Очередная беседа с ними и родителями. И как ее мать с отцом четыре года терпят, уму непостижимо. Завуч пожала плечами, взяла чашку с блюдца — и поставила ее обратно, не отпив.

— Были кандидаты лучше, но выбрали его. Я не вмешивалась. Вы — тоже. Зачем теперь это вспоминать? Еще год — и все закончится само собой. Сами сказали, что вопрос непринципиальный. Что действительно интересно — это ваш урок и то, что на нем произошло.

Диана Дмитриевна кивнула, соглашаясь. За время, понадобившееся завучу на раздумья и ответ, она приняла решение — не стоит говорить. Опыт"переводов за рубежом"подсказал — что-то здесь заряжено и не так, как выглядит. А значит — не стоит слишком распускать язык. Не стоит говорить о том, что Рифф внезапно заговорил, как взрослый носитель языка. Да, не родного, но второго материнского. Не изысканно, не книжно. Если бы он просто вызубрил материал к уроку, чего он раньше никогда не делал — все равно бы остался в рамках учебника и пройденного. И акцент. Диана Дмитриевна отлично знает его обычное произношение — неуклюжее и грубое. Теперь же — акцент есть, конечно, но… Слова произносились быстро, уверенно и было видно — он не обдумывает. Не строит фразу в уме. Он просто говорит. Совсем не изысканно, с ошибками. Но эти ошибки — обычное пренебрежение грамматикой в разговорной речи. Повседневное неизбежное упрощение языка. И еще. Фразы короткие, резко обрывающиеся. Так говорят военные in action. Этот стиль въедается в обыденную речь и очень заметен. Откуда Рифф внезапно нахватался всех этих замашек? И этот жаргон. Не вызубрить. Такое «наговаривается» годами обучения. Нет. Общения с настоящими носителями языка. Говорящими просто, быстро, грубовато, короткими рублеными фразами, использующими жаргон. Общения с военными, чей родной язык — английский. Диана Дмитриевна почувствовала озноб — вывод пришел неожиданно и поразил своей законченной простотой. Рифф долгие годы провел среди англоязычных военных. Более того, если раскинуть на бумаге стандартную лингвистическую таблицу, разложить произнесенное учеником по ее графам — можно установить, откуда родом эти самые военные и под какими широтами находятся. Абсурд. Тогда иначе — за три дня, прошедшие с последнего урока, Рифф заговорил так, словно провел долгие годы среди англоязычных военных. Абсурд меньше не стал. Не будем же торопиться с выводами. Тем более, что это не все. Есть другая загадка. Учительница вспомнила страх на лице Анисимовой, когда ее друг начал так блистательно отвечать. Не гордость, не восхищение. Страх. Она боялась его. И бледное лицо Риффа, его усталые глаза. Он словно постарел на многие годы. Которые провел среди загадочных вражеских военных? Когда успел, за три дня? Провал во времени, как в модных западных фантастических романах? Доводилось читать, там. Что же произошло с ним, с ними обоими в тот день? Страх в глазах девочки — вот самое главное и ключ ко всему. Внезапный блестящий ответ Риффа на уроке вовсе не так важен, Диана Дмитриевна внезапно поняла это. Как и то, что причина страха исчезла, скорее всего, тем же вечером или ночью. Ибо на следующий день Юля не явилась, сегодня же как ни в чем ни бывало прибежала в школу. Веселая, спокойная, обычная. Все закончилось, так же внезапно, как и началось. Знать бы, что она спрятала за своей задорной улыбкой и щечками-яблочками, что они спрятали за дурацкой историей про"почти обморок". Повезло с ней парню, ничего не скажешь. Неделя дома по болезни. Они подготовятся, они рассчитывают, что все забудется. Что же, она не будет мешать. Не нужно. Через неделю, возможно, все так или иначе прояснится. Участники события решили сделать передышку? Она поступит так же.

— Рифф просто вызубрил материал, Светлана Васильевна. Пара жаргонных оборотов из словаря, хорошая память и желание блеснуть перед классом, перед подругой. Блеснул, но… Разовая акция, продолжения не будет. Уверена, через неделю он будет говорить, как и всегда. Спросим, что это было — что-нибудь сочинит"на отвали", как они говорят.

Завуч задумчиво смотрела на лежащий перед ней все еще чистый лист бумаги с выведенным четким академическим почерком заголовком. Ладонь легла сверху, она медленно провела по белой поверхности кончиками пальцев, словно в поисках. Ничего не обнаружилось, пальцы застыли. Мгновение тишины. Пальцы смяли лист и он полетел в корзину. С улицы донесся звук сирены «скорой», кому-то нужна помощь. Светлана Васильевна хмыкнула, вспомнив пассаж про обморок. Дети, строящие из себя взрослых, просто дети. Но тут же невольно проследила за быстро удаляющейся сиреной, а вдруг это к нему? Досадливо поморщилась. Конечно, звук затих совсем в другом направлении. Она посмотрела в окно, на улицу, на перемигивающиеся светофоры перекрестка. Привычное зрелище остановившегося напротив троллейбуса, «десятки». Почти пуст в середине дня, немногочисленные пассажиры суетливо зашли внутрь, дверцы с громким хлопком закрылись. Она уже почти отвела взгляд, как невольно вернулась. А вот и наша героиня, быстро идет, отмахивая рукой с портфелем. Кто это с ней? Завуч пригляделась и вздохнула. Ну, разумеется…

Андрей

— Юль, Юлька, ну подожди!

Она поморщилась и обернулась на голос и быстрые шаги. Захотелось картинно закатить глаза и поморщиться, так, чтобы он увидел. Увидел, насколько надоел своими клейкими попытками привлечь внимание, своими ненужными чувствами. Полно девчонок спят и видят себя с ним, так нет же, прилип, как… Как жвачка. Подумаешь, папа генерал и связи большие. А кто сказал, что это что-то там решает и дает? Кто хочет — пусть дает. А она — пас. Усек? Последнее слово Юле очень захотелось выпалить прямо в узкое красивое лицо подошедшего к ней парня."Вася из параллельного", он же Андрей Крамцов, и он же — шакал Табаки. Странно, почему Пришелец назвал его Васей? Забыл за три с чем-то десятка лет? Никакого Васи в параллельном девятом «б» не было, а был Андрюша, уже четыре года безмолвно, а иногда и не очень — пытающийся привлечь, завоевать. Отбить. Он имел для этого все, по его мнению — красивое породистое лицо с аристократической бледностью, ярко-синие глаза, атлетическую мускулатуру, отличные оценки в школе, уважение одноклассников и обожание девчонок. Огромная квартира, забитая импортной техникой, шикарная коллекция самой новой и редкой музыки прямо «оттуда», соответствующие шмотки — прилагаются. Вместе с очень влиятельным папой — милицейским генералом. Падай, Юлька, прямо в жаждущие руки! И побыстрее, желающих и без тебя — очередь. И не столько даже из влюбленных девочек, сколько из их дальновидных мам. Завидный жених, один из лучших в городе, пожалуй. После школы — университет, юрфак или даже Москва, МГИМО, карьера обеспечена. Жене такого парня можно только позавидовать. Только вот… У Юли он с самого начала вызывал отвращение — самоуверенностью, осознанием высокого положения и предстоящего блестящего будущего, которое он всерьез вознамерился украсить ею. И если бы только это… На каком-то подсознательном уровне Юля не терпела его, он отталкивал самим своим присутствием. И он искренне не понимал — что Юля, одна из самых красивых девочек класса, нашла в этом Риффе? Он, Андрей, намного лучше, «авантажнее», как говорила техничка. А человек, особенно девушки — должен получать лучшее. Это правильно и справедливо. И, разумеется, лучшие мальчики достойны лучших же девушек. Места Риффу в этой простой и совершенной схеме не находилось. Он нахально встрял между созданными друг для друга Андреем и Юлей, и исчезать не собирался. Что же, досадную ошибку можно исправить.

— Чего тебе?

Заданный в лоб вопрос слегка сбил Андрея с толку, он ждал, что хоть поздоровается. Он бы улыбнулся в ответ, что-нибудь веселое сказал. Она бы улыбнулась, слово за слово… Да. Так бы поступили Наташа, Света, Инна или Оксана. Но их здесь нет, а есть вот эта ведьма, ишь, смотрит кошачьими глазищами. И губы, о, эти губы… Сейчас сухие и бледно-розовые, а если к ним прижаться своими? Прямо сейчас, на улице? Он умеет, делал такое не раз. Неужели устояла бы, не раскрылась послушно навстречу, сначала робко, и тут же — жадно и влажно? Ну смутилась бы сначала, зато потом… Воображение услужливо нарисовало подробную картину этого и всего последующего.

— Ну? Чего хотел, Дрон? Мне идти надо.

Вырванный этими словами из грез, Андрей все же улыбнулся как можно непринужденнее. А увиденную картинку он запомнит и потом рассмотрит в подробностях.

— Я слышал, ты конспекты собирала по физике и литре, хочешь, мои возьми?

— А, ясно, — Юля поморщилась, — не, спасибо, мне все дали, там достаточно.

— По литре навряд ли, у меня есть готовые годовые сочинения, все темы, — и Андрей поспешил добавить, — только никому не говори, ладно?

Вот и общий секрет, с этого вполне можно начать. Юля поморщилась сильнее и сделала шаг дальше по улице.

— И не скажу, и не возьму. Сам с ними разбирайся.

— Но там на пятерки, гарантированно, студенты филфака писали, — Андрей очень рассчитывал на эти сочинения, и попытался убедить, — я просто помочь хочу, почему нет? Вот, посмотри.

Он присел на корточки и с громким щелчком раскрыл свой «дипломат», поднял крышку, так, чтобы Юля увидела содержимое. Тетради, учебники. Чтобы найти нужную тетрадь, Андрей неторопливо перебрал три фирменных «винила», сверкнувших прямо в глаза Юли яркими отблесками конвертов. Два Michael Jackson'а, «Thriller» и красочный редкий"Jackson's Victory" — шеренга всех Джексонов на шоссе, уходящем вверх и в космическую бесконечность. «Blondie». Девушке вдруг стало очень скучно и противно. Что он себе вообразил? Засветил пластинки — и, давай, милая? Она подняла руку, остановив Андрея, уже доставшего толстую общую тетрадь.

— Я же сказала, что не возьму, — она вдруг усмехнулась и добавила, — и тебе не советую.

— Почему? — юноша был рад любому развитию разговора. Юлька что-то отвечает. Отлично. Вот, она ему не советует. Проявляет заботу? Ох, если бы…

— Риф говорит, что текст должен быть своим. Если использовать чужие сочинения, то изменения стиля, другие типичные ошибки очень хорошо видны, это могут обнаружить. Неизвестно, сколько еще экземпляров гуляет по школам. И вообще, школьный стиль отличается от филфаковского, другой уровень, на раз выкупят. Короче, плохая идея.

Ах ты… Рука, держащая тетрадь, дрогнула, пальцы сжались на зеленой клеенчатой обложке. Риф говорит, подумать только… И ведь на память шпарит, даже тон сменила, чтобы уколоть больнее. Риф сказал. Иногда он ненавидел эту девчонку. Но нужно отвечать, любой разговор — может вывезти куда-нибудь, верно? Он усмехнулся в ответ, опустив руку с тетрадью.

— Но ты же списываешь у него сочинения, это все знают. Его стиль и типичные ошибки не замечают?

— А вот и нет. Мне он пишет только план и требует, чтобы писала потом сама, своим стилем и со своими ошибками. И все-все перед этим объясняет. Риф у меня строгий, Дрончик. У него на шару не посписываешь. Понял? Кстати, как ты эту Блонди слушаешь, она такая заунывная, у меня от нее зубы болят. Ну, пока. We can change, we can change the world…

Пропев эти слова, девушка отвернулась, подол колыхнулся чуть выше колен. И пошла прочь. Просто пошла. И здесь она не уступила ни пяди — это слова из песни на другом диске в его «дипломате». Глазастая, все рассмотрела, все поняла. И дала понять — у него нет ничего, что было бы ей нужно или интересно. А диски она и у Рифа возьмет, если захочет. Такие же диски. Уже слушала, кто бы сомневался… А он-то думал… Вот заинтересованно заглянет, попросит дать послушать. Он, конечно, с радостью. Готов даже подарить, так куда лучше. А можно пригласить домой, предложить записать ей кассеты на сверкающей деке Sharp, по ходу разговоры, задушевные разговоры… Запись — долгое и приятное занятие, на часы. Много чего может произойти, когда музыка негромко звучит в тишине большой уютной квартиры. У него есть песни, от которых девчонки совершенно дуреют, размякают и позволяют всё. Ну, почти всё. Неужели Юлька бы устояла против всего этого? Андрей смотрел, как она уходит, то появляясь на солнце, то исчезая в тени каштанов. Смотрел на стройные ноги, быстро отсчитывающие шаги до подъезда, на игру округлых бедер под школьным платьем, на ложбинку между ними. Ему показалось или он сумел разглядеть очертания трусиков под плотной коричневой тканью? Язык облизнул пересохшие губы, как бы он хотел… Он оборвал мысль, не дав ей набрать силу. Хватит себя мучить, пора идти, он не хочет видеть, как Юлька скроется в этом ненавистном подъезде. Мысль не послушалась и ехидно показала, что будет происходить через несколько минут. Иногда его одолевала ревность. Андрей не имел на нее права, но она все равно грызла и лишала покоя. Его давно мучил вопрос — Риф уже успел распечатать Юльку или все же нет? По слухам, все он уже успел, аж год назад. Так что она сейчас быстро пробежит двор, взлетит на третий этаж. Сверкающая разноцветными огоньками дека, негромкая музыка в тишине большой уютной квартиры. Андрей стиснул зубы. Ладно. Еще не вечер.

Дом. Риф, Юля

В тихий двор-колодец, зажатый между старинными зданиями когдатошних доходных домов, она почти вбежала, ключ уже зажат в горячей крепкой ладони. Поскорее подняться наверх, вставить его в скважину, два быстрых оборота…

— Юлечка!

Она чуть не споткнулась на полном ходу, услышав оклик. Повернула голову и увидела давешнюю тетю Свету, добродушную пожилую соседку, ту самую, что позавчерашним утром дала ей кружку. Придется остановиться, невежливо не обратить внимание. Юлю тут все знают, надо соответствовать. Тем более сейчас.

— Здрасте, теть Свет!

— Как там твой, оклемался? Я видела, как вы на скамейке сидели, Саша белый был, как стенка. Ты молодец, умничка, так и надо. Мужики, они без нас никак.

Произнося эту нравоучительную тираду, соседка многозначительно качала головой и поджимала губы. Юля чинно кивнула, борясь с желанием и рассмеяться, и бежать дальше. Тетя Света уже давно их с Рифом «поженила» в своих глазах, и обращалась с девочкой соответственно — как с будущей соседкой, младшей подружкой, несомненно, очень нуждающейся в советах более старшей и опытной.

— Все уже в порядке, спасибо, ой. Кружка! Ой, простите, я. Мы…

— Та я сама ее забрала со скамейки. Вы сидели, сидели, о чем-то говорили. Вдруг раз — встали и пошли. Понятно, что кружку забыли, голова другим занята.

— Так она не пропала? Уф, слава богу, — Юля облегченно вздохнула.

Признаться, она совсем забыла о кружке. Неприятно получилось, и хорошо, что соседка оказалась такой глазастой. Хорошо? А, кстати. Девушка вкрадчиво спросила.

— Вы ее сразу и забрали? А то украсть могли.

Соседка кивнула.

— Конечно. Я уж вам не мешала, как встали, так и вышла.

И обе закусили губу очень похожим движением, забавно смотрящимся на совершенно разных лицах — юном и пожилом. Полное красок жизни лицо пятнадцатилетней девочки. И широкое распаренное лицо женщины под шестьдесят. Пожилая погрозила юной пальцем, рассмеявшись и взъерошив ей волосы.

— Купила меня, ишь, молодая да ранняя!

— Ну теть Свет, — Юля покраснела и стала смотреть куда-то вверх, — ну я не думала, что вы купитесь. Oй!

Соседка шутя схватила ее за шиворот и слегка встряхнула, наклонилась ближе и негромко сказала.

— Не дура вчерашняя, видела, серьезное что-то. Ты скажи — не пьет, не колется? Время сейчас такое, рано начинают. Может, курит что-то? Бросай его тогда сразу. И не иди к нему, поняла? Сам погибнет и тебя утянет, навидалась. Ну?

— Да вы что такое говорите?

Юля резко высвободилась и нахмурилась. Вот же зараза какая, подглядывала, теперь еще и сплетничать будет во дворе. А вечером мама приезжает. Она представила яркую картинку — вот тетя Геня входит во двор, а эта ее уже поджидает с живописным рассказом наготове. Бр-рр.

— Ничего он не курит и не пьет! У нас знаете, какие контрольные с экзаменами сейчас? Он три дня не спал почти, вот! Ну и поплохело, тут взрослый свалится. Я сама еле тяну, хочу лечь и сутки спать. А вы… Вот сейчас вам тут в обморок упаду — милицию вызовете, пьяную забирать?

Девушка очень искусно обиделась и заморгала, готовясь расплакаться. Соседка поспешила признать ошибку, поняв, что действительно переборщила с беспокойством. Саша Рифф — и пьянки с наркотой? Да окститесь. Вырос на ее глазах, можно сказать. Книжки, игры во дворе. А последние четыре года — вот эта девочка, тоже фактически на ее глазах превратившаяся из угловатого ребенка в красавицу, аж сердце щемит, дай им бог, как говорится!

— Ну извини, сама знаешь, бабы, они все видят, и часто даже то, чего нет.

— Я еще не знаю, я девочка пока, а не баба! — Юля не собиралась уступать и задрала нос.

— Не баба, — тетя Света решила не спорить с всерьез раскипятившейся девчонкой, — но ты меня купила как именно что, ээ…

— Она самая?

— Она самая!

Обе рассмеялись, ссора закончилась, не начавшись.

— Ну я побегу, теть Свет?

— Беги, доча, а кушать-то есть у вас? Мать вечно в отъездах, и не готовит толком, наверное. Не до того…

— Все у нас есть, не волнуйтесь.

— Если что, только скажите, я сготовлю, или обедать заходите, как домой.

— Спасибо, теть Свет!

— Беги уж.

— Ай!

Юлька взвизгнула, получив шутливый, но чувствительный шлепок пониже спины. Обижаться не стоило — тетя Света действительно относилась к ней, как к слегка незадачливой дочке или даже внучке. И появился повод припустить к спасительной двери, уже не говоря ни слова. Девушка с облегченным вздохом скрылась в прохладном полумраке гулкой парадной. Поморщилась, потерла пострадавшее место — и одним духом взлетела по мраморным пролетам на третий этаж. Мама приедет вечером, можно не звонить, а войти самой. Конечно, она такое не раз делала и при ней, но всегда чувствовала неудобство. Все же это не ее дом, что бы Риф ни говорил, и как бы ни улыбалась его мама. Так было еще позавчера. Теперь же она вставила ключ с удовольствием, она пришла домой. Что бы на это сказали сейчас ее родители? Эту мысль она постаралась пока задвинуть подальше, не до того. Но последние дни она часто думала о том, что будь ей восемнадцать — просто собрала бы вещи и переехала сюда. Как долго еще ждать… Высокая резная дверь старого потемневшего дерева, легкий скрежет, два быстрых оборота. Знакомый и за годы ставший родным запах, сегодня и он чувствуется иначе. Все теперь будет иначе.

Внутри было тихо и темно, свет нигде не горел. Юля прошла по коридору и осторожно заглянула в самую дальнюю комнату, Сашину. Дверь в нее была приоткрыта, и его там не было. Диван сложен, занавески задернуты. Пусто. Казавшаяся такой доброй и домашней тишина вдруг сгустилась и ощутимо надавила на уши. Юля быстро пошла в гостиную, борясь с вновь подкатившим страхом и желанием громко позвать. В коридоре она заметила прислоненную к стенке пустую раму от разбитого зеркала, Саша вынес ее. Правильно, дурная примета. Но где же он, куда делся? Уфф. Ну дурак, напугал. Она уже орать собралась. Юля остановилась на пороге, улыбнулась. Вот он, чудо в перьях. Взгляд обежал в беспорядке разбросанные на низком столике учебники, раскрытые тетради. Матанализ, геометрия. Она быстро сбросила туфли и подошла, неслышно ступая по толстому ковру. Не нужно его будить, пусть спит. Пытался сам заниматься и уснул прямо на диване, положив голову на твердую стеганую подушечку. Юля наклонилась и прислушалась к дыханию, присмотрелась к лицу. Все в порядке, просто устал и вырубился. Даже за нормальной подушкой не пошел. Ее губы изогнулись в усмешке — за Сканави взялся, понятно. Задачник для матклассов, страх и ужас учеников. И развлекательное чтение для неё. Впрочем, и для Юли существует свой кошмар,"Война и мир", например. Она осторожно, стараясь не шелестеть, взяла тетрадь, перевернула несколько покрытых выкладками и чертежами страниц. Поморщилась, эх, криворучка моя. Ошибки тут и там. А тут начал и бросил. А тут просто жирно все перечеркнул. Кончик пальца медленно провел по странице, перо даже прорвало ее в конце. Ну и зачем было злиться, вот же решение. Она оборвала себя и положила тетрадь обратно на столик. Все будет хорошо, надо просто все еще раз объяснить, не теорема Ферма. Потом, когда проснется. У них много дел. А пока…

Весь день в школе она мечтала о душе. Встать под плотные горячие струи, блаженно закрыть глаза и на пять минут забыть обо всем. Ежемесячные «проблемки» как всегда некстати, сегодня прямо посреди химии. Пришлось бежать к Валентине, просить вату. Та старательно сделала вид, что не поняла, зачем вдруг девятиклассница обратилась к ней с этой просьбой. Не иначе, уши прочистить. Подобное всегда Юлю удивляло, потому что все всё знают — и все делают вид, что не знают. Это называется ханжеством, вообще-то. Ага, не понимает она, а за ватой полезла очень привычным движением. И Юля разглядела в шкафу початую и уже почти уполовиненную пачку. Зная, что в первый день может быть сильно, она попросила большой кусок и кое-как растянула его до конца дня. В школе собой не позанимаешься, всё и все на виду. Выйдя из гостиной Юля первым делом содрала с себя платье и все остальное, критически осмотрела… Да, сегодня домой она пойдет «экстремально», остается надеяться, что ветер где-нибудь не задерет ей подол а-ля Мэрилин Монро. Она тихо рассмеялась и вошла в ванную, на миг ей захотелось ее набрать и от души поваляться в горячей пенистой воде. А Риф бы ей"спинку потер", как в фильмах, что они иногда украдкой смотрят. Но он спит. Конечно, если его разбудить… Юля решительно повернулась к душу, не дожидаясь, пока соблазн победит. Ему надо отдыхать, да и какая ванна, какая вода? Сегодня она"не в форме". Тянущая боль внизу живота снова напомнила об этом, отдав в колени. Душ!

Как хорошо. Жаль, скоро вылезать. В ванну всё равно хочется, но, ладно, в другой раз. Вода льёт, стою. Живот побаливает, но это ерунда, дальше будет легче. Приступ первого дня. Если честно, было страшновато в этот раз — а вдруг не придет? После всего случившегося, да и таблетку пропустила. А потом ещё набросились друг на друга, жуть. Нет, не жуть, конечно, но. Хорошо, что началось, куда нам детей заводить, сами еще. В ухо налилось, не люблю. Мыло, ёлкой пахнет, нравится. Голову моем? Моем. Риф уже сколько просил отпустить волосы хоть до плеч, а я не хочу. Время на них тратить. Сейчас-то раз, два — и всё.

Просто постоять, расслабиться на пару минут, руки на стену, голову опустить, дышать медленно. Слушать плеск и думать. Есть о чем. Так. По порядку. Нам не поверили. Завуч смотрела многозначительно, Валерик обиделся, Валька тоже. Математичка, вроде, сочувствовала. Она меня любит и в обиду старается не давать. А я хороша, ляпнула про эту дис… дистонию. И кто за язык тянул с обмороком? Всё испортила. Сашке придется рассказать, пусть знает. Вечно я его не слушаюсь. Он просил запомнить, что Диана скажет, а её вообще не было. Что-то это значит. Подумаем. Дальше. Конспекты набрала, с математикой Сашка воюет, подготовимся. Сочинения. Он после всего слабый, может, сама как-нибудь? Ну, тройку получу. Лицо у мамы будет… не хочется всё же.

А ты откуда взялся, Табаки? Ах, сочинения. Отвали, не хочу о тебе думать. Почему сразу его не послала? Нет, надо ж было зацепиться, ещё решит, кокетничаю, цену себе набиваю. Песенки ему пела. Дура. А он во мне дырки сверлил взглядом, пока шла сюда. Диски эти дурацкие. А ведь находятся девчонки, покупаются."Ах, Андрюша, дай послушать". О, в рифму. We can change the world. Блин, вот же прицепилась, в жизни ее слушать не буду больше. Всё, хватит о нем. Услыхал, что у нас с Сашкой не то происходит, и стойку сделал. Как сделал — так и осядет. Но по морде ему так и хочется. Терпеть его не могу до печенок. Печенка. Есть хочу. Пока Риф спит, что-то сделаю. Картошку пожарю с яишницей, по-быстрому. Так, хорош плескаться, на выход. Ой!

Юлька вскрикнула от неожиданности и прикрылась руками, не успев дотянуться до большого махрового полотенца — его держал улыбающийся Саша. Через неплотно прикрытую дверь гостиной он сквозь дремоту услышал плеск воды, тихо вошел в ванную.

— Риф! Ты подсматривал! Ну, как маленький. Дай полотенце!

— Иди сюда, сама возьми.

— Ну дай, тут скользко же, не пойду.

— Сама виновата, вечно воды на весь пол нальешь. Ты рукой держись и по стеночке иди.

— Хитренький! Я рукой возьмусь, и все видно. Ну Са-аш, мне холодно!

В следующий миг она оказалась закутана в пушистое зеленое полотенце, блаженно закрыла глаза и замерла. Он прижался лицом к мокрым волосам и вдохнул их запах. Прошептал.

— Вкусно.

— Ага, и мне нравится елкой пахнуть, — девушка прошептала в ответ, устраиваясь удобнее в объятиях, — я уже согрелась, подержи меня так еще.

Он ничего не ответил, только прижал ее к себе сильнее, ладонь медленно провела по чутко отозвавшейся спине сверху вниз. Юля слегка повернулась, давая дорогу второй ладони, уже под полотенце. Накатила теплая волна, девушка глубоко вздохнула, по телу пробежал озноб. Ладонь скользнула по гладкой коже, ощутила ложбинки ребер. Словно невзначай коснулась подавшейся навстречу груди, и тут же отступила, дразня. Ниже, ниже по дрогнувшему от прикосновения животу, отступление незаметно стало атакой в противоположном направлении. Юлька очнулась от сладкой истомы и сжала ноги.

— Туда нельзя.

— Эх… Точно, уже пора бы. Одеваться?

— Угу. Дай мне трусы свои, спортивные. Ну, или плавки. Не, твои мне не налезут.

— Твои тю-тю?

— Полное «тю-тю», еле до дома дотянула.

— Я тебе сколько раз говорил, держи здесь пару трусов. Каши не просят.

— Забыл, как твоя мама колготки нашла? Скажешь тоже, трусы. Неудобно. Тебе что, жалко?

— Наоборот. Очень хочу на тебя в моих фиолетовых спортивных посмотреть. И чтобы больше ничего!

— Губу закати, извращенец. Так, отпускай меня и тащи вату с трусами, быстро! И не заходи.

— Э, а как я все передам?

— В руку, рукой! Ну вали уже, правда нужно.

Юлька оттолкнула юношу и туго завернулась в полотенце, подбородок недвусмысленно указал направление. Риф подмигнул, она от всей души показала в ответ язык. Он скрылся за дверью, через минуту обратно молча просунулась рука с требуемым. Девушка схватила все и не преминула при этом дернуть озорника за палец. Ладонь печально обвисла. Юлька хихикнула, сделала жалостливую рожицу и на мгновение прижалась к очень грустной ладони щекой. Тут же отпрянула. Ладонь исчезла, дверь закрылась.

— Саш, давай вина, немножко. Можно? Ну чуть-чуть, хочется.

Он поднял взгляд от тарелки, с которой уже почти исчезла солидная горка вкусно парящей жареной с яйцами картошки. С такой же, не отставая, бодро управилась и Юлька. Откинулась на высокую спинку парадного стула и осторожно похлопала по животу, прислушалась к ощущениям и улыбнулась лоснящимися от масла губами, промокнула их салфеткой. Сегодня они захотели обедать не на кухне, как обычно, а за большим столом. Скатерть, тарелки с гербами на массивном фарфоре, ножи и вилки из бабушкиного футляра. Словно на званом приеме. Что с того, что прием устроили себе подростки, а в тарелках не какое-нибудь консоме с пашотом, а наскоро сварганенная жареная картоха, да еще и с луком. Куски черного хлеба, щедро намазанного маслом, оба любят еще и посыпать его крупной каменной солью. И запивается все это великолепие ледяной пепси-колой, даже не налитой в стаканы — прямо из горла одной бутылки на двоих. Саша взял пепси и отхлебнул большой глоток, залить последнюю картошку. Протянул бутылку Юле, та мотнула головой. Он пожал плечами и залпом допил оставшееся, с негромким стуком поставил бутылку на стол. Улыбнулся и прищурился, внимательно посмотрел на подругу.

— Что-то мы пить с тобой начинаем. Взрослеем?

— Хочу с тобой капельку вина за обедом. А? Мы никому не скажем. Давай?

Она склонила голову набок и улыбнулась, Риф невольно залюбовался ее лицом, немного взъерошенными темно-каштановыми волосами, блестящими после купания. Синяя рубашка в белую клетку, закатанные до локтей рукава, старые спортивные трусы-шорты — в его вещах Юлька выглядела забавно и даже немного трогательно. Далеко не в первый раз она их надевала, но сегодня все приобрело особое значение, все наполнялось новым смыслом. Смуглое от природы лицо под густой каштановой шапкой сейчас выглядело задумчивым и таинственным, цвет рубашки усилил и оттенил это впечатление. Риф кивнул и встал из-за стола.

— Давай. Возьми бокалы, не пить же как пепси.

— Ага. Я вот эти хочу.

Юля тоже поднялась, подошла к серванту, отодвинула толстое стекло и бережно достала два тяжелых хрустальных бокала — по рассказам матери юноши, оставшиеся от давних немецких предков. Она знала, что это не винные бокалы, но какая разница? Риф тем временем открыл дверцу бара, вспыхнул вделанный в стенку матовый плафон, свет отразился на боках и гранях стоящих внутри бутылок. Лаково блеснули разноцветные наклейки, красное, черное, коричневое, золотистое сияние. Красивое и соблазнительное зрелище. Юноша слегка пожал плечами — в этом доме не пьют и почти ничего в алкоголе не понимают. Бар остался от отца, внезапно умершего семь лет назад. Бар и традиция держать в нем хорошую выпивку, просто так. Что же взять? Они как-то вечером дурачились и решили попробовать коньяк, мартель. Юльке понравилась красивая наклейка, ну и название на слуху. Отпили по чуть-чуть, показалось невкусным. И вчера, после возвращения. На нервах, на радости, на адреналине. Не выпили — жахнули. Почти не поморщились и ни в одном глазу. Сейчас же — осознанное желание. Неужели это тоже знак того, что история изменилась и теперь будет другой? Так что взять? Наверное, вот это пойдет. И — запечатанное. Как и почти все здесь. Откроем — распишемся. На бутылке двенадцатилетнего сотерна. Он почувствовал тепло и услышал сопение — Юля подошла и заглянула внутрь, вопросительно на него посмотрела.

— Что выберем?

Риф рассмеялся и решительно извлек сотерн.

— Вот! К жареной картошке и луку отлично подойдет, согласна?

— Ух ты, красивая. Дай посмотреть. А оно вкусное?

— Сладкое. Тебе понравится. Только чур — один раз и все, ясно?

Он налил на треть — и сразу убрал бутылку обратно в бар. Они сели за стол друг напротив друга и подняли бокалы, переливающиеся в солнечных лучах ломкими золотистыми отблесками. Юлька залюбовалась игрой вина и хрусталя, медленно поворачивая свой бокал на фоне окна.

— Даже жалко пить такую красоту, Саш. За нас?

— За нас. Пьем, как герои Мопассана!

Они осторожно чокнулись, по комнате проплыл тихий мелодичный звон.

— Правда сладкое, вкусное.

Юля пригубила и сделала маленький глоток, облизнула губы и зажмурилась. Передернула плечами.

— Ух, и еще крепкое, внутри жжет даже.

Риф отпил из своего бокала и усмехнулся.

— Это с непривычки, мне тоже жжет. Но да, вкусное, нравится.

— Я еще отопью, можно?

— Конечно, можно. Мы все выпьем, для того и налил.

— А я уже привыкаю, не так жжет. Греет приятно.

— Эй, притормози-ка, ишь, привыкает она… Заешь чем-нибудь.

— Так уже нечем, все сожрали. Я потихонечку, не бойся. Нам еще заниматься, Ферма ты мой недоделанный.

— Ну-ну, посмотрим и на тебя, знаток ты наш литературный."Отцы и дети"прочла, тот кусок, что я показывал?

Юля открыла глаза и посмотрела на него, сейчас она их зажмурила уже от удовольствия — вино действительно вкусное, сладкое, пить совсем не страшно. Тишина, покой, внизу совсем не болит, тихий звон старинного хрусталя, рядом любимый… юноша? Мужчина? Муж? Проблемы где-то далеко.

— Саш…

— А?

— Сначала новости и что было в школе.

Сразу посерьезневший юноша со вздохом поставил свой бокал на стол, то же сделала Юля. Праздник закончился.

— Рассказывай, Юль. Потом допьем.

— Значит, не поверили. Софья все раскусила, мисс Марпл, блин. Будет контрольная в одиночку, ну, это понятно. Неделю они дают на тайм-аут. И, наверное, пытать нас особо не будут. Бедняжка ты, не знала, что и придумать на ходу, — юноша подмигнул, — хорошо, что они тебя отправили. Но почему Дианы не было? Да, что-то это значит. Отдельно говорили? Знать бы, о чем… И мать вызовут.

— Саш, ну не сердись, — девушка виновато на него посмотрела, — само ляпнулось, правда. Вечно я тебя не слушаюсь.

Он улыбнулся и пододвинул к ней блеснувший в лучах заходящего солнца бокал, взял свой и приподнял в шутливом салюте. Юлька ответила тем же, они допили вино, не чокаясь.

— Ну что с тобой делать… Сегодня даже не отшлепать.

— Нуу…

Юля подчеркнуто грациозно встала и обошла стол, повернулась к юноше спиной и соблазнительно изогнула спину.

— Я готова.

— Всегда готов!

— Сашка! Ты не шлепаешь. Куда стащил… Ну что ты там не видел, исследователь, ай! Ну дурак, отпусти меня, а-ах!

— Правда, отпустить?

— Нет! Еще чуть-чуть… Ну вот, вся моя конструкция развалилась, а я старалась. Все, убегаю в неизвестность!

Прозвучал звонкий шлепок ладонью по голой коже, Юлька возмущенно пискнула, рванула обратно наверх спортивные трусы и повернулась к Рифу. Уперла руки в боки, он с очень натуральным испугом откинулся на спинку стула.

— Ну что это такое! То тетя Света, то этот теперь… Больно, она там же шлепнула!

— Давай другую половинку, побалуй страждущего.

— Страждущий сегодня обойдется!

Юля гордо прошествовала прочь из гостиной, впечатление слегка нарушали криво натянутые трусы. Небрежно хлопнула дверь ванной, послышался плеск льющейся воды. Риф усмехнулся и покачал головой, вот же язвочка бывает… Встал и подошел к окну, за которым скоро начнутся неторопливые майские сумерки. Яркий солнечный свет сменит дневной накал на темно-золотистую гамму заката. Как же быстро летит время… Казалось бы, столько его до вечера, а уже шесть, сейчас придет участковая, потом проводить Юлю домой. И около девяти приезжает мать. Разговор будет нелегким, это вам не в школе головы морочить. Впрочем, даже это — не получилось. Он скользил взглядом по окнам флигеля напротив, по кроне каштана за стеной, по виднеющемуся вдалеке высокому шпилю старинной немецкой кирхи. Мысли же его были в учительской, в ушах звучали слова, произнесенные там. Он ошибся — не забыли и так просто не забудут.

— Как ты все узнала, тебя же отпустили почти сразу?

— Ха-ха.

Она вышла из учительской, аккуратно прикрыла за собой дверь. Подхватила оставленный рядом портфель и сделала шаг в сторону выхода. И остановилась. Из-за двери донеслись приглушенные голоса, Юлька узнала завуча. Что-то спросила. Не разобрать. Послышалось ее имя. Говорят о ней. Девушка закусила губу, быстро посмотрела по сторонам — никого. Подбежала к углу коридора, осторожно выглянула — тоже пусто. Взгляд на большие часы — до звонка пятнадцать минут. А голоса все доносятся, Юля не выдержала и прижалась ухом к темному дереву, досадливо скривилась — ничего не разобрать, бур-бур-бур какое-то. Она испуганно вздрогнула — слишком сильно нажала на дверь и она с громким щелчком открылась, голоса внутри затихли. Блин. Пришлось опустить голову, скрыв лицо, на миг просунуться внутрь, словно кто-то ошибся — и быстро захлопнуть дверь обратно. Юля шмыгнула за угол и затаилась, сердце бурно колотилось, отдаваясь в голове и кончиках пальцев. Подслушивать у учительской! Если ее поймают… А они там продолжают говорить о Рифе и ней тоже, наверняка. И она должна знать, должна. Что же делать? Она резко выпрямилась и улыбнулась. Конечно! Только бы было открыто. Юлька стремглав сорвалась с места и через минуту вернулась, сжимая в руке стакан, который удалось стащить из буфета. Чувствуя себя заговорщицей, она прижала его к двери, и…

— Риф…

Сзади обняли теплые крепкие руки, ласково прижали. Юля выглянула из-за его плеча и тоже посмотрела на знакомый до мелочей пейзаж за окном. Двор, подъезд. Вот напротив окно, там живет Вика, с ней она три года назад даже подралась, а нечего на Сашку засматриваться! Ну и что, что в одном дворе сызмальства играют? Нечего, и все. Впрочем, этажом ниже — Сережка, с ним года полтора назад дрался уже Риф, угадайте, почему. А вот слева вход на черную лестницу, оттуда можно пролезть и в подвал, и на огромный чердак. Подвал в дальнем полуобвалившемся углу переходит в узкий проход-мину, там начинаются катакомбы, бесконечный подземный лабиринт, простирающийся подо всем городом и далеко за его пределы. Никто и никогда не смог составить карту этой системы, многие туда входили — и больше их никто не видел. Страшное и завораживающее место. Риф совершенно не боялся темноты и подземелий, а вот Юля — очень. Потому она только несколько раз согласилась спуститься вниз и то недалеко. А вот залезть вместе на чердак и оттуда на крышу, выстеленную старым волнистым шифером — это с удовольствием. Крыши старинного квартала причудливо соединялись между собой, там были свои тропинки и дороги. Зная их, можно было обойти все, ни разу не спустившись на землю. Они — знали, и в свое время проводили там часы. Иногда в жаркие солнечные дни даже загорали, болтая обо всем подряд и глядя сверху на снующие внизу фигурки людей. В нескольких местах красовались"наскальные рисунки", графики и формулы — Юлька объясняла математику, вооружившись большим ржавым гвоздем, подобранным здесь же. Были там их собственные укромные уголки, куда они любили забираться, и… И довольно об этом. Из подъезда показалась быстро идущая молодая женщина в светло-сером платье и голубой жакетке. В руке небольшой саквояж характерной формы. Юля фыркнула.

— Лягушонка с коробчонкой бежит, бежит…

— Анисимова, это не лягушонка, а наша участковая. И чего ты ее не любишь? Участковая!

Они вдруг осеклись и испуганно переглянулись, разом прекратив веселую пикировку.

— Бля, быстро палево со стола! Бокалы в кухню, в шкаф.

— Ложись, я сама! Рожу больную скрои. Ой, я в трусах же… Где платье? Мамочки…

— Рубашку снимай!

— А лифчик?

— Забей, не успеем. Вот твое платье, влазь. Руки подними. Оп!

— Полегче, изверг! Трёт же…

— Есть что тереть, хвала богам.

— Ха-ха-ха. Лапы! Уф… Ложись и харэ лыбиться. Лифчик под подушку сунь.

На несколько минут, потребовавшихся врачу, чтобы пересечь двор и подняться на третий этаж, воцарились суматоха и беготня. К моменту, когда раздался звонок, Риф лежал на диване с подобающим выражением лица, Юля, в школьном платье и с наскоро причесанными волосами, пошла открывать. Участковой предстала мирная картина заболевшего школьника и его скромной одноклассницы, пришедшей проведать друга после уроков.

— Здравствуйте, Ирина Семеновна.

— Ну, здравствуй, молодой человек.

Участковая положила саквояж на стол, со щелчком раскрыла его створки, извлекла фонендоскоп, тoнометр и разлинованную официального вида тетрадь. Вопросительно посмотрела на Юлю и слегка приподняла бровь.

— Хотите чаю? У нас как раз горячий, — Риф улыбнулся, постаравшись снять заминку и дать понять, что Юля имеет полное право здесь находиться.

Врач оценила ход и"у нас", улыбнулась в ответ и кивнула. Юля с готовностью отправилась на кухню, не преминув уже в дверях обернуться и показать ей в спину язык. Загремели чашки, Ирина Семеновна хмыкнула.

— Надеюсь, не расколотит ничего твоя хозяйка. Ну-с, а пока она там воюет, рассказывай.

Риф собрался с мыслями, чтобы изложить заранее подготовленную версию произошедшего. И ничего не произнес. Снова вспомнил все, рассказанное Юлей, совещание в учительской, непонятное отсутствие Дианы Дмитриевны, общее ожидание того, что он заляжет дома в подполье. Быстрые секунды раздумья. Врач заинтересованно посмотрела на него. Выглядит нормально, здоровый ухоженный юноша, немного бледный, но это явно конституция такая. Ишь, аристократ, и квартира соответствующая, и одет как бы и в простое домашнее, но… И красивая подружка рядом, как без этого. Опытный взгляд оценил отсутствие лифчика, а также краешек чего-то синего, предательски выглядывающий из-под небольшой диванной подушки. И девочка держится очень уверенно, словно дома, а не в гостях. Ладно, это не ее дело, пусть их родители ломают голову, если что. Что же он молчит, ведь хотел что-то сказать?

— Я слушаю, Александр, на что жалуешься?

За прошедшие секунды Риф принял решение. Внезапное, меняющее все планы. И — правильное. Ждете, что спрячусь? Залягу?

— Понимаете, наверное, просто переучился в конце года, Ирина Семеновна, ночами не спал, ну и пробило.

Врач неторопливо кивнула. Куда он клонит?

— Накануне был почти сутки на ногах, у нас годовая по математике, а с ней у меня не очень. Стараюсь, стараюсь…

Риф махнул рукой, показывая всю тщетность усилий.

— Так что случилось? — в тоне врача появилось нетерпение.

— Утром прямо возле дома почувствовал очень сильное головокружение, почти сознание потерял.

— Почти? Это как?

Тон участковой изменился, в нем появилась заинтересованность. Наконец-то пациент перестал лить воду и перешел к делу. Да, такое иногда бывает, загоняют себя и сваливаются. Но то студенты перед сессией в университете, она еще не забыла себя в такие моменты. Но чтобы в школе? Она раньше не слышала о таком. Интересно. Юноша продолжает.

— В глазах потемнело, звон в ушах, ноги подкосились. Хорошо, Юля как раз подошла и подхватить успела, усадила.

Послышался дребезжание фарфора, Юля поставила на столик у дивана небольшой лаковый поднос с чашкой, блюдцем и печеньем, вежливо пригласила.

— Вот, пожалуйста.

— Спасибо, девочка. Как тебя зовут, Юля?

— Да, мы с Риф… с Сашей учимся вместе.

— Риф? Как красиво… Это прозвище такое, от фамилии?

— Да, Ирина Семеновна, кто-то припечатал классе во втором — и прилепилось, — Саша заметил, что Юле не понравился такой интерес врача. И не понравился его ответ.

Рифом назвала его она. В шестом классе. И юноша заметил, как дрогнули ее руки, когда он стал рассказывать о произошедшем возле подъезда. Он ничего не помнил. Не знал. Он рассказывал о своей смерти, с ее слов. Дрогнувшие руки. Дребезжание фарфора.

Врач отпила чаю и улыбнулась.

— Очень символическое прозвище, Риф. О него можно разбиться. И так приятно выговаривается, весьма удачно получилось.

— Так вот, мы с Юлей посидели немного, она побежала, принесла воды, я немного оклемался и мы все-таки пошли в школу, — юноша поспешил вернуться к рассказу, увидев, что губы подруги скривились и глаза опасно сузились при последних словах врача.

Черт… Он совсем не подумал о том, каково сейчас Юльке слышать все это. От него. Они оба об этом не подумали, что сейчас своим расказом он словно возвращает Того, Кто Пришел. А если и впрямь — вернет? Нет. Юль, держись. Прости. Так нужно. Еще совсем немного — и она уйдет. Ирина Семеновна что-то спрашивает, отлично. Голос врача — то, что сейчас нужно.

— Так, и что в школе? Вы не пошли к медсестре? И, кстати…

Она оглянулась по сторонам, словно кого-то искала.

— А где твои родители? Мама, папа? Они в курсе?

Риф мысленно закатил глаза, вот же зараза, с Еленой Васильевной было бы куда проще, пожилая добродушная участковая знала его с пеленок, знакома с их семьей лет двадцать, да и Юльку знает как облупленную. Все было бы проще. Но прислали вот эту, новую, ничего и никого не знающую. Послать ее к старшей коллеге, дескать, та все объяснит? Позвонить Елене и она скажет молодой, что написать? Объяснит, что это хороший мальчик из хорошей семьи и надо помочь? Проворачивать такие комбинации Риф не любил и не умел. Итак, где его родители…

— Папа умер семь лет назад, сердце.

Лицо врача приняло выражение дежурного сочувствия, бедный мальчик. Риф сжал губы, он не бедный мальчик, ясно? Не глазами, шестым чувством он ощутил, как напряглась Юля и даже слегка подалась вперед, готовясь… К чему? Это же просто разговор, мирный и негромкий. Что на них нашло? Рассказ о произошедшем? Но это в прошлом, это просто слова. Слова?

— А мама в командировке, как раз сегодня вечером возвращается.

— А кто твоя мама, далеко командировка?

Ирина Семеновна окинула взглядом гостиную, мебель, телевизор и музыкальный центр, снова посмотрела на юношу. Тонкую улыбку на ее губах он понял правильно.

— Нет, не так далеко.

— Так кем работает твоя мама?

Риф помолчал мгновение, обдумывая ответ. Юля притихла рядом. Ей очень хотелось вмешаться и заткнуть эту самоуверенную докторшу в дурацкой жакетке и с «перекисными» локонами, но — Риф говорит, она молчит. Это его дело и его семья. Он посмотрел на врача и негромко ответил.

— Моя мама не работает. Она служит. И звонить ей в поездке нельзя.

Врач не ответила, не нашлась, что сказать. Риф больше ничего не добавил, и как ни в чем ни бывало продолжил рассказ о своей болезни. Сказанное разрядило напряжение, поставив точку и вернув беседу в привычное русло. Ирина Семеновна не возражала, решив не углубляться в скользкую тему. Потом она спросит старших коллег на участке. Елена Васильевна должна знать эту семью. Ей захотелось поскорее закончить визит и уйти. Что ему нужно, справку? Так он же был в школе.

— Мы пошли на урок, но там снова стало плохо, те же симптомы. А у нас контрольная же…

— И?

— И я не смог ее писать, попросился к медсестре.

Юля молча сидела, не двигаясь. Слова Рифа картина за картиной разворачивали перед ней тот страшный день. Она рассказала ему, теперь это возвращается к ней обратно. Как же больно… Но она вытерпит, так просто нужно для справки. Это слова, слова.

— Думаю, это было что-то типа presyncope, давление скакнуло вверх-вниз, по типу ВСД. Пару раз бывало нечто подобное, но я не обращался.

— Ого, молодой человек, такие термины… — брови участковой приподнялись в удивлении, — в семье есть и врачи?

— Нет, но медицину люблю, и от соседа, студента-медика, осталось много книг, учебников. Интересно бывает почитать. Вот, посмотрите, если хотите, четвертая полка снизу, левая секция.

Риф сделал приглашающий жест, показав на высокий книжный шкаф. Врач заинтересованно подошла, провела ладонью по корешкам. Да, неплохая батарея. Там вполне можно вычитать и про вегето-сосудистую дистонию. Весьма нынче популярный диагноз среди молодых людей предпризывного возраста. Она повернулась к Рифу.

— Ведь тебе шестнадцать?

— Да.

Она прищурилась и невинным тоном спросила.

— В армию собираешься?

Риф усмехнулся в ответ.

— И собираюсь, и пойду. В нашей семье все слуги государевы.

Вот же наглец… Впрочем, она неправа — не дерзит, не грубит, отлично воспитан и не кажется одним из"золотых горшков". И эта девочка с ним — не выглядит одной из подружек помянутого «горшка». Ишь, глазищи зеленые кошачьи распахнула, того и гляди когтями пройдется. Серьезно тут у них. Обязательно надо расспросить Елену Васильевну, та вот-вот на пенсию уйдет и оставит ее с этими, да и про других тоже надо узнать. Ирина Семеновна взяла фонендоскоп и выразительно посмотрела на Юлю, потом на дверь. Та поняла и подчеркнуто неторопливо встала и вышла из комнаты, негромко щелкнула дверь.

— Серьезная девочка, никого к тебе не подпускает, да? Садись прямо и подними футболку, я послушаю.

Риф слегка поежился от прикосновения холодной мембраны фонендоскопа.

— Сядь прямее. Дыши. Еще. Не дышать. Глубокий вдох.

Врач сняла наушники и оставила фонендоскоп висеть на шее, сунув мембрану в карман жакетки. Пожала плечами.

— Ничего. Да и с чего бы, не правда ли, почти коллега? Ложись. Футболку не опускай.

Вдруг что-то с негромким стуком прижалось к двери с той стороны, проехалось по дереву. Риф с трудом сдержал улыбку, поняв. А поняла ли врач? Виду не подала, в лице не изменилась. Когда ее сухие прохладные пальцы легли на вздрогнувший живот, он на мгновение подумал — не решила ли доктор"поиграть в доктора"? Так, просто, чтобы позлить Юльку, да и сбить апломб с барчука? Да просто так, в конце концов. Мало ли, что у нее в голове. Пальцы неторопливо двинулись справа налево, осторожно, но и сильно нажимая. Пока все в рамках осмотра. Бред, о чем он думает? Она старше лет на десять, а то и больше, кого злить, с кого сбивать, зачем? Бред.

— Не напрягай, расслабь. Вот так.

Пальцы продолжают свое путешествие. С той стороны двери тихо. Слишком тихо. Пальцы сдвинулись ниже. И остановились. Ирина Семеновна выпрямилась и негромко сказала.

— Можешь опускать. Разумеется, никакой патологии нет, — она повернулась к двери и позвала, — Юля, заходи. Стакан можно вернуть на место.

С той стороны отчетливо замерло, послышались шаги, девушка действительно отошла на кухню. Дверь распахнулась, Юлька невозмутимо прошествовала обратно и уселась на диван рядом с Рифом. Врач взяла тoнометр.

— Дай руку, и постарайся ею не двигать, пальцами не шевелить и мышцы не напрягать.

— Давление будет тоже в норме, Ирина Семеновна.

Она поджала губы и с треском развернула манжету.

— Вот и посмотрим. Заодно не расскажешь, что у тебя с рукой?

Она кивнула на забинтованную ладонь Рифа, о которой он откровенно забыл. Не болит, не беспокоит, зачем о ней думать? Теперь же, после слов врача, он снова почувствовал противное покалывание, словно между пальцами засел осколок зеркала. Риф знал, что это не так, но четко ощутил на миг — он там. Или был там и — исчез. Как исчез Пришелец, разбивший зеркало этой самой рукой. Для чего? Оно было чем-то важно для возвращения? Снова вопросы. А ведь хотели ничего не выяснять, ни о чем не спрашивать. Ошиблись — вокруг не вакуум, целый мир, и они — его часть. Не сбежать, не отсидеться дома. Мир устами врача сейчас спросил, указав на руку — придется ответить. И показать.

— Случайно порезался, зеркало перетаскивал, — Риф развел руками, — уронил, оно разбилось.

— Прямо на кулак уронил? — Ирина Семеновна не стала скрывать усмешки, — Юля, а ты что скажешь?

— Меня тут не было, так что не скажу, — Юля пожала плечами, — а что такого? Я и сама тарелки разбивала иногда, чашки. Резалась. Ерунда.

— Конечно, — врач решила не развивать эту тему, в конце концов, и это не ее дело.

Порез чистый, инородного тела нет. Бинтовать они хоть и не особо умеют, но справятся. Хотят разбитое случайно зеркало — пусть. Не ей с этим разбираться. Потому она не стала спрашивать и о припухшей левой кисти. Пальцы и их костяшки. След удара? Он с кем-то дрался? Тогда и порез получает совсем другое объяснение. Тоже не клеится — ребята не выглядят, словно влипли в подобную историю. Но что-то здесь не так… Врач вздохнула и решила все же померить давление.

Через минуту она прямо спросила, убрав принадлежности обратно в саквояж.

— Зачем вы меня вызвали? Нет, я понимаю, что нужна справка. Что ты не написал контрольную. Но ты — абсолютно здоров, юноша. По крайней мере здесь и сейчас. Ничего больше не хотите сообщить? Про порез на руке, например. Или про ушиб на левой кисти. Я никому не расскажу, обещаю. Я — врач, хранение тайны — моя прямая обязанность, — Ирина Семеновна подумала мгновение и добавила, — конечно, если речь не о чем-то криминальном.

Риф покачал головой.

— Больше сказать правда нечего, простите. И справка мне нужна совсем маленькая.

Юлька не выдержала и широко распахнула глаза, посмотрела на него. Риф кивнул.

— Завтра я возвращаюсь в школу.

— Уфф… Слава богу, свалила. Саш…

— А?

Юля вытянулась на диване, уютно устроив голову у него на коленях, прикрыла глаза. Ей нравилось так лежать, чувствуя, как пальцы юноши медленно перебирают волосы.

— Почему — завтра? Мы даже не позанимались, то одно, то другое…

Риф вздохнул, склонился к ней совсем близко. Она почувствовала тепло дыхания и открыла глаза. Зеленое смешалось с темно-карим, почти черным. Касание губ.

— Не выходит у нас отсиживаться, сама видишь. Врачиха зоркая, даже левую руку разглядела. О криминале заговорила. А ведь точно, болит.

Он поднял ее и внимательно рассмотрел, поворачивая перед глазами. Согнул пальцы, сжал в кулак, слегка поморщился — движение отдалось болью. Словно кого-то или что-то ударил. Риф пожал плечами, никого он не бил.

— Не буду прятаться за твоей спиной. Ты там одна против всех, это неправильно. Мы вместе?

— Вместе.

— Кроме того, все ждут, что я залягу. Ты сама слышала, да и мы того же хотели, помнишь?

— Помню.

— Хер знает, до чего они еще додумаются за эти дни, без меня. Верно?

— Верно.

— Дианы не было. Думаю, Светлана с ней говорила отдельно. А знаешь, кем была Диана? Военным переводчиком в разных интересных местах. Этот Пришелец круто говорил по-английски?

— Очень круто, как… Наверное, как американец, как в фильмах. Похоже очень.

— Угу. И как Диана на это?

— Знаешь, она не особо прям восхитилась и даже пятерку не поставила. Я же рассказывала.

— Помню, просто сейчас снова думаю. Мама всегда говорит — «прокручивай». Вот и кручу.

— Вот бы ей все рассказать, она бы их…

— Нельзя. Ничего ей не нужно знать. Мы не можем ее подставлять, никак.

— Понимаю, конечно.

— Вот они ждут, что спрячусь, а мы их завтра — удивим. Удивил — победил. Спрячемся не дома, а среди людей.

Риф погладил подругу по щеке и шепнул.

— Где умный человек прячет лист? Помнишь?

Юля улыбнулась и подмигнула, прошептала в ответ.

— Помню. В лесу.

— Вот и идем в лес, Юлька-барабулька.

— А контрольная? Если завтра заставит писать?

— На тройбан всяко напишу, не дрейфь, мэм.

— Ой, не кажи гоп…

— Все, поздно уже, домой.

— Ну Са-аш…

— Лифчик не забудь. Подъем, солнце. И домой позвони, что все в порядке и выходим. Опять забыли, Юль. Так нельзя, твои волнуются.

— Ну что со мной случится? Два шага от школы, сидим дома. Я сказала, что ты немного приболел и мы никуда не пойдем. Так что, не страшно.

— Все равно. Звони. Боишься, что влетит? Давай я.

Юлька покачала головой и подошла к стоящему на тумбочке в углу телефону, сняла трубку. Посмотрела на часы и поморщилась — почти семь. Стоило позвонить еще часа три тому назад. Да, ее родители знают, где она и с кем, они в любой момент могут в этом убедиться, просто набрав номер. Раньше так и было, потом привыкли и перестали проверять. Но злоупотреблять их терпением не стоило. Шесть оборотов диска, Юля поднесла трубку к уху.

— Мам? Привет, это я… Да, конечно, а где мне еще быть?… Все в порядке, уроки сделали, поели… Да, да… Уже лучше себя чувствует… Простыл немного, наверное… Участковая? Конечно, была… Мы уже выходим, будем как обычно… Конечно, проводит, и тебе привет от него… Нету температуры, и не кашляет, и я в порядке, ну что ты, в самом деле… Ага… Целую!

Она положила трубку и посмотрела на Рифа.

— Ну вот, все хорошо. Идем?

Трусы вместе с так и не надетым лифчиком Юлька положила в портфель.

Веселая суматоха сборов, шутливая перебранка. На миг вернувшаяся мгла рассеялась, они перестали о ней думать. Они знают, что делать, что будет завтра. Сейчас выйдут на тихую вечернюю улицу, рука в руке, совсем недлинная дорога к ее дому. Что может теперь с ними случиться? Все позади, предстоящее — понятно и знакомо, как до последнего камня знакома им исхоженная вдоль и поперек улица. Вдаль уходит цепочка горящих серебристым светом фонарей, старинная брусчатка мостовой отражает их своими неровностями, причудливой"лунной дорожкой", перечеркнутой тенями высоких каштанов. Прохожие торопятся по последним делам, прежде чем пойти домой, к ждущим их семьям. Ужин, непременные разговоры о делах, о планах, новостях, обо всем. Обязательная программа «Время» и после нее фильм.

— Будешь"Государственную границу"смотреть? Я буду. Интересно, что там дальше. Матроса не люблю, а вот Арамис там… — Юлька деланно вздохнула, изобразив влюбленность.

Риф покачал головой, его пальцы сильнее сжали ладонь девушки, она посерьезнела.

— Не волнуйся, с мамой все хорошо пройдет, вот увидишь. Когда звонить?

— Ночью уже, давай в двенадцать?

— Ага, точно, чтобы наверняка.

Риф улыбнулся.

— Заодно и серию расскажешь. Не засни только.

— Когда это я засыпала? Ну, максимум, дипломатический «сквозняк» полчасика.

— И не «матрос», а Гамаюн. Не «Арамис», а Данович.

— О, Данович, точно. И фамилия красивая… А кто такой Натье?

— Чего?

— Ну Натье… Его буржуй в чемодане прятал.

— Аа… Это был художник, французский. Только его в чемодане быть не могло.

— Почему?

— Он не рисовал миниатюры. Его стиль — портреты женщин в сказочных костюмах. Дома есть в альбоме, покажу.

— Ага, интересно, хочу посмотреть. И как ты все это запоминаешь, имена, художников? А простую теорему — никак.

— У нас мозги по-разному устроены, вот и мне теоремы не даются, а тебе художники и прочая"минералогия".

— Это точно, что по-разному.

Юля решила сменить тему, отвлечь друга и себя от неспокойных мыслей. Лучше просто поболтать. Хоть о кино, хоть о теоремах, хоть о чем.

— И все-таки она противная, врачиха эта, — Юлька на ходу заглянула в витрину булочной и дернула Рифа за руку, — пошли, там сладкие. Возьмем парочку?

— Не, очередь, опаздываем. Я на обратном пути возьму, завтра поделюсь, — парень не поддался и потянул подругу дальше, — и куда лезет только…

Девушка спорить не стала, но последнее слово постаралась оставить за собой.

— У меня в первый день всегда взрыв жора! Я сейчас хочу, а утром не то, и аппетита не будет.

— Мама опять манной кашей пичкать будет? — Риф рассмеялся, зная о вечной утренней войне, — а я ее люблю, можно с той же сладкой булкой замолотить. С маслом.

Юля ткнула его кулаком в бок и заявила.

— Вот! Завтра отдам тебе кашу, а ты мне булку принеси. Помнишь, как я тебя спасала от биточков с тюлькой, а ты меня от манки? Детьми еще совсем были…

— Ой, старушка…

Они рассмеялись оба, свернув в подъезд проходного двора, тут можно было срезать дорогу. Десятки раз они ходили здесь, утром, днем, вечером. В этих местах они росли, играли. Здесь все было им знакомо. Их шаги отозвались эхом в длинном полутемном тоннеле, полого уходящем вниз, дальше — поворот и выход во двор. Во времена их детских игр здесь был Меридор. Юлька — Диана, Риф — Бюсси. Этот дом вправду был очень похож на замок своими угловыми башенками, остроконечными крышами, узорными карнизами. Мрамор подоконников и парадных, винтовые лестницы черных ходов. Меридор. Бюсси всегда спасал свою Диану. Они прошли меньше половины пути до поворота, когда эхо их шагов внезапно многократно умножилось, сзади скомандовали.

— Стой!