Глава 3
Она мечтала — под новый год —
В алой закатной мгле,
В окно, где иней узорный цвел,
Глядя на бег саней.
Натянутая как струна, я смотрела на дверь, собираясь с духом, а затем шагнула ближе. Звук не повторился, и я приложила ухо к двери, прислушиваясь изо всех сил.
— Тебе помочь?
Я не слышала шагов, так что едва не подпрыгнула, когда позади раздался голос.
Обернувшись, я увидела высокого юношу — черноволосого, мрачного и промокшего насквозь. Его джинсы отяжелели от воды, а темная футболка под курткой прилипла к телу. Это наверняка был Камерон — единственный мальчишка-подросток в доме — но я ни за что бы его не узнала, если бы не была в курсе, что это он.
Ему исполнилось шестнадцать — на год больше, чем мне — и он выглядел очень бледным и таким серьезным, что представить себе его улыбающимся было невозможно. И все же он обладал каким-то странным обаянием — я, залюбовавшись его скулами и торсом под мокрой футболкой, даже смутилась. Его голубые глаза смотрели на меня так пристально, словно он умел читать мысли и уже знал все мои секреты.
— Ой, — сказала я, — нет. Извини. Я просто… услышала шум.
— Тебе показалось, — холодно произнес Камерон. — В этой комнате никто больше не живет.
Я сглотнула:
— Да. Я… кстати, я Софи.
— Я знаю, кто ты, — отозвался он. — И зачем ты здесь?
Его вопрос смутил меня. Я не понимала, что он имел в виду: здесь — у двери Ребекки или здесь — в доме?
— Просто… приехала погостить. А почему ты весь мокрый?
— Гулял, — бросил он. И добавил с раздражением: — На улице опять льет.
Камерон прошел мимо меня и скрылся в своей комнате. Я глядела ему вслед, гадая, чем же так его разозлила, а затем спустилась и встретилась с Пайпер в прихожей.
— А я как раз иду звать тебя на ужин, — сообщила она. — Встретила Камерона по пути?
— Да, — коротко ответила я, не зная, что сказать о нашем странном обмене любезностями.
— Полагаю, ты заметила, что он попал под дождь? — спросила Пайпер. — Пожалуйста, не говори папе, что он был на улице. Нам нельзя уходить из дома в плохую погоду. Папа с ума сойдет, если узнает.
— Хорошо, — ответила я. Меньше всего на свете мне хотелось доставить Камерону неприятности, учитывая, что я и так ему не слишком понравилась.
Кузина улыбнулась и крикнула:
— Камерон! Ужин готов!
Он не ответил, но она, похоже, этого и не ждала.
— Пойдем! — Пайпер снова обращалась ко мне. — Папа и Лилиаз уже в столовой.
Я последовала за ней в зал. Свет в гостиной был выключен. Над обеденным столом горели лампы, заливая его ослепительным светом и погружая остальную комнату во мрак. Дядя Джеймс и Лилиаз уже сидели за столом, и на один странный миг мне показалось, что мебель — декорации, а они — всего лишь актеры, изображающие семью, которая собирается поужинать.
Следуя за Пайпер, я прошла через всю комнату к столу. Дядя Джеймс сидел во главе, Лилиаз — справа от него.
— Твое место рядом со мной, — сказала Пайпер. — Садись, а я пойду за едой.
Она вышла из комнаты, а через минуту вернулась с большим подносом овощей и поставила его в центр стола. Она снова отправилась на кухню, и тут появился Камерон.
— О, ты все же решил почтить нас своим присутствием? — поинтересовался дядя Джеймс, когда Камерон выдвинул себе стул на противоположном конце стола. Я заметила, что кузен прятал правую руку в кармане и пользовался только левой. Его вытертые полотенцем волосы еще не высохли. Догадался ли тогда дядя Джеймс о том, что сын ходил на улицу?
— Хотя бы поздоровайся с кузиной.
— Мы уже встречались наверху, — не глядя на меня, ответил Камерон.
— А вот и я, — прощебетала Пайпер, появившись с двумя исходящими паром тарелками в руках. — Ешьте, пока горячее.
Она принесла стейки под соусом беарнез. Я была впечатлена: мне самой удавалось только разогреть банку бобов или сварить яйцо. Но когда я попыталась выразить свое восхищение, Пайпер рассмеялась:
— Наверное, не стоит признаваться, но его приготовила не я. Но это одно из самых роскошных готовых блюд. Мне хотелось отметить твой первый вечер с нами чем-то вкуснее пиццы.
— Выглядит чудесно, — похвалил дядя Джеймс.
— Да, это очень аппетитно, Пайпер, но как, по-твоему, я должен это есть? — спросил Камерон.
— Ой, — заволновалась Пайпер, — мне так жаль. Я не подумала. Давай нарежу его.
Я с удивлением наблюдала, как Пайпер вскочила и бросилась к Камерону, чтобы нарезать для него стейк. Все это время он держал вилку в левой руке и бесстрастно смотрел на сестру. Было неловко и никто ничего не объяснял, но я и так поняла: из-за обожженной руки Камерон не мог держать нож.
— Твоя мама говорит, ты хорошо фотографируешь, Софи, — сказал дядя Джеймс.
— Ну… Не так уж хорошо, но мне очень нравится этим заниматься, — ответила я, чувствуя на себе взгляд голубых глаз Камерона.
— Бесполезно пытаться удержать молодежь дома, я это знаю, — заметил дядя Джеймс. — Но тем не менее настаиваю, чтобы ты держалась тропинок. Некоторые из них, например, те, что бегут по утесам, небезопасны. Совсем недавно — этим летом — здесь погиб один из туристов: группа подошла слишком близко к обрыву. — Он покачал головой. — Такая жалость. Наверное, ему хотелось сделать фотографию получше. Надеюсь, ты будешь более осторожна? В первый раз иди на прогулку с Пайпер и Камероном. Они знают, где безопасно, а где нет.
— Завтра я покажу тебе окрестности, — улыбнулась мне Пайпер.
— Лилиаз, — обратился к младшей дочери дядя Джеймс, — ты ничего не хочешь сказать кузине?
— Прости, что убежала, не поприветствовала тебя как надо и вела себя грубо, — проговорила Лилиаз будто заученный текст.
— Все в порядке, — сказала я и улыбнулась ей.
— Я нарисовала тебе картинку, — продолжила Лилиаз.
— Вот и умница, — одобрил дядя Джеймс.
Девочка вытащила из-под стола листок и подтолкнула его ко мне. Камерон взглянул на рисунок, когда тот оказался рядом с его тарелкой, и, резко бросив вилку, вырвал у Лилиаз листок и смял его в кулаке.
— Камерон! — рявкнул дядя Джеймс. — Давай без выкрутасов. Отдай рисунок Софи.
— Не думаю, что он ей понравится, — совершенно спокойно отозвался Камерон.
— Отдай немедленно, — потребовал дядя Джеймс, скрипнув зубами.
Какое-то время они не отрываясь смотрели друг на друга. Наконец Камерон пожал плечами и разгладил рисунок, как мог, одной рукой. Правой я так и не увидела: она была под столом. Кузен протянул мне листок с почти извиняющимся взглядом.
Взяв его, я поняла, почему Камерону не хотелось, чтобы я его видела. Лилиаз воспользовалась всего двумя карандашами: красным и черным. На картинке она изобразила дом и семью перед ним. Все бы ничего, но все персонажи рисунка были мертвыми. Двое взрослых, судя по всему родители, и трое детей лежали в лужах крови, заштрихованных кривыми, как будто бы злобными линиями. Сверху типично детским, неровным почерком Лилиаз подписала свой рисунок: «Дом убийств».
— Он убил их всех, пока они спали, — пояснила она самодовольным тоном, каким фокусник говорит «та-да!», исполнив трюк.
— Кто? — спросил дядя Джеймс, встревоженно глядя на дочь.
— Никто не знает. Его так и не поймали.
— Она снова смотрела передачу о нераскрытых преступлениях, — объяснил Камерон, взял вилку и продолжил есть, словно ничего не случилось. — И нарисовала очередную сцену убийства.
— Ох, Лилиаз, — простонал дядя Джеймс. — Бога ради, ну почему ты не нарисовала цветочек?
Посмотрев на меня, он добавил:
— Прости… у нее сейчас мрачный период. Думаю, все дети через такое проходят, правда?
Я кивнула, хотя и не смогла вспомнить, чтобы сама когда-нибудь рисовала кошмарные сцены убийств и дарила такие рисунки другим.
— Это случилось ночью, — продолжила свой рассказ Лилиаз, глядя на меня. — Они все легли спать, и кто-то их убил. Порубил топором прямо в постелях. Хрясь, хрясь!
— Лилиаз, довольно, — начал сердиться дядя Джеймс. — Не за столом. Вспомни о манерах.
— Софи решит, что она приехала в дом ужасов, — натужно рассмеялась Пайпер. Повернувшись к Камерону, она продолжила: — Может, поиграешь для Софи, пока она здесь? — Кузина говорила с таким воодушевлением, и я решила, что она просто пытается вернуть беседу в нормальное русло. — Например, после ужина?
Она посмотрела в другой конец комнаты. Лампы там были выключены, сцена и рояль утопали в тенях, и, когда внезапно раздался нестройный аккорд, я едва не подпрыгнула. Нож и вилка с лязгом упали на стол.
— Кто там? — спросила я, всматриваясь во мрак сцены, пытаясь разглядеть рояль и гадая, не сидел ли за ним пятый член семьи Крейгов, о котором я не знала… Из тьмы донеслось еще несколько аккордов, нестройных, немелодичных — казалось, незнакомец за роялем играть совсем не умел и давил на случайные клавиши.
Камерон рассмеялся, впервые с момента моего прибытия, но смех его не был добрым.
— Расслабься, — сказал он. — Это Ракушечка.
Послышались еще пара случайных нот и мягкий удар. Через несколько секунд из тени вышла серая кошка и прыгнула на колени Камерону.
— Кажется, я забыл опустить крышку. — Кузен явно наслаждался произведенным эффектом.
Смутившись, я опустила глаза в тарелку.
— Ракушечка — необычное имя для кошки, — произнесла я, чтобы не молчать.
— Ее назвали в честь персонажа одной легенды, — объяснила Пайпер. — Ракушечка — это шотландское чудище, водяной с длинными черными волосами, который живет в ручьях и реках. Его одеяние все в ракушках: когда чудище движется, они позвякивают, и ты можешь слышать, как оно приближается. Если ему не удается утопить человека, он с удовольствием над ним поиздевается — так о нем говорят.
Они говорили об утопленниках уже второй раз. До смерти Джея я была равнодушна к подобным темам, но теперь не хотела ни слышать, ни думать об этом. Я не была уверена, знали ли дядя Джеймс и его семья о том, что случилось с моим лучшим другом, но Пайпер, похоже, почувствовала, что мне неприятны ее слова, и быстро сменила тему. Указав на кошку, она произнесла:
— Ребекка назвала ее так.
В комнате воцарилась полная тишина. Все застыли. Конечно, разговор о Ребекке не мог быть веселым, но и такой реакции я не ожидала. Все смотрели на Пайпер, будто она только что произнесла самое грязное ругательство.
Первым пришел в себя Камерон, наколол на вилку кусочек стейка, отправил его в рот и медленно прожевал, не спуская глаз с Пайпер. Дядя Джеймс опустил бокал на стол так резко, что расплескал вино — на скатерти остались пятна.
Лилиаз вонзила нож в стейк — он заскрежетал по кости.
И тут девочка закричала.
Это был ужасный, пронзительный визг. Волосы у меня встали дыбом. На одну кошмарную секунду я предположила, что Лилиаз отрезала себе палец — так она кричала. Если бы у Крейгов были соседи, они бы точно вызвали полицию, уверенные в том, что в доме кого-то убивают.
Зашипев, кошка спрыгнула с коленей Камерона. В следующий миг он вскочил на ноги, как и дядя Джеймс, и оба они метнулись к Лилиаз. Камерон оттолкнул от нее тарелку, словно это была бомба, готовая взорваться в любую секунду. Я заметила кровь у него на руке и поняла, что кошка оцарапала его, прежде чем убежала. Несколько капель упало на скатерть.
— Все хорошо, Лилиаз, — успокаивал сестру Камерон. — Помнишь, что надо делать? Дыши. Просто дыши.
Я видела, что Лилиаз пытается, но, похоже, она была так напугана, что физически не могла вдохнуть. Ее всю била крупная дрожь, как во время приступа. Потребовалось несколько минут, чтобы она пришла в себя. Все это время Пайпер снова и снова повторяла:
— Мне жаль. Мне так жаль. На упаковке было написано: без костей. Я проверяла. Дважды!
Наконец, когда Лилиаз немного успокоилась, Камерон сказал:
— Я уложу ее.
Одним плавным движением он взял сестру на руки. Обняв его за шею, она спрятала лицо у него на плече. Камерон поднял валявшуюся на столе плюшевую страусиху и, не сказав ни слова, вышел из комнаты.
Дядя Джеймс тяжело опустился в кресло, Пайпер застыла, прижав обе руки к губам. В зале снова воцарилась мрачная тишина.
— С ней… с ней все будет в порядке? — прервала молчание я.
— Да, — откликнулся дядя Джеймс. — Ты, наверное, не можешь понять, что тут случилось, Софи. Лилиаз больна. Но она лечится. Раз в неделю мы ездим к врачу в город.
— Чем больна? — спросила я.
— Это называется картилогенофобия, — объяснил дядя Джеймс. — Боязнь костей.
Когда Пайпер положила руки на стол, я увидела, что они дрожат.
— Я не знаю, как такое могло произойти, — прошептала она. — На упаковке было написано: без костей. Наверное, они что-то напутали на заводе. Мне так жаль, папа.
— Это не твоя вина, — утешил ее дядя Джеймс. Он посмотрел на меня и сказал: — Ты должна знать, что Лилиаз боится любых костей, даже тех, что у нее внутри. Ей стало немного легче, с тех пор как она начала лечение, но все же мы никогда не подаем к столу еду с костями… и на всякий случай запираем кухонные ножи. Пару лет назад Лилиаз достала один и попыталась вырезать себе ключицу. К счастью, она выжила — Камерон остановил ее, иначе бог знает, чем бы все закончилось. Я не думаю, что она сделает это снова, но… мы не хотим рисковать.
— Я понимаю, — проговорила я, не зная, что еще сказать.
Вдруг Лилиаз надела свитер с высоким горлом, чтобы скрыть шрамы от своей неудачной попытки избавиться от ключицы?
Камерон и Лилиаз не вернулись к столу, их еда остывала на тарелках. Мы с Пайпер и дядей ужинали в такой напряженной тишине, что я была рада, когда все закончилось и мне наконец удалось уйти в свою спальню.
Едва я открыла дверь, в нос ударил запах гниющих цветов. К моему удивлению пурпурные жирянки на столике у кровати съежились и завяли, пока я была внизу. Так быстро… Может, кто-то проскользнул сюда и заменил живые цветы на мертвые?
Переодеваясь, я представляла, что бы сказал Джей, будь он рядом. Наверное: «Они все ненормальные, Софи. На твоем месте я бы свалил отсюда, пока тоже не спятил. Я, конечно, буду навещать тебя в дурдоме, если ты окончательно слетишь с катушек. Можешь на меня положиться. Ты ведь знаешь, что я всегда буду рядом, да?»
Иногда я слышала его голос у себя в голове так ясно, словно он все еще был со мной, словно я могла до него дотронуться.
— Я не уеду, — ответила я Джею, хотя и понимала, что его здесь нет. — Как бы мне этого ни хотелось, я не уеду, пока не узнаю, что на самом деле случилось с тобой.
В комнате было душно и жарко, но, когда я подошла к окну, чтобы впустить немного свежего воздуха, то обнаружила, что оно запечатано каким-то темным воском. Рама не поддавалась. Мне не удалось сдвинуть ее ни на миллиметр.
Я застонала. Было так жарко. Возможно, цветы действительно погибли.
Выключив лампу, я забралась в кровать и попыталась не шевелиться, чтобы чуть остыть.
Я думала, сон не придет ко мне этой ночью легко, но уснула, стоило мне только лечь, и проспала бы, наверное, до рассвета, если бы несколько часов спустя не очнулась от того, что на моей лодыжке сомкнулись холодные пальцы.
