Студия

Алгебра Слова, 2015

Обычная двухдневная командировка двух любящих, но несвободных людей. Главные герои мистического романа еще не знают, что возвращаться им будет некуда. Время и воображение сыграли с ними великолепную шутку. Дело начинается со случайного знакомства с господином Соломоном Абрахансоном, который может все. Как понять, кто плохой, а кто хороший? Кто живой, а кто мертвый? Когда зло может обернуться добром, а благо – крупными неприятностями? Откуда начинается любовь, и где начинается зависимость? На самом ли деле все происходит так, как нам кажется?

Глава 2

Жара не спадала, и духота оставалась тягучая, как густая пелена, от самой земли до светлого неба. Семеныч периодически смахивал ладонью пот со лба. Побродив по городу, они вышли на окраину. Зелень деревьев манила вперед, обещая хоть небольшую, но защиту от палящего солнца.

Одна улица перетекала, изгибаясь, в другую. Дома постепенно редели и перемежались с большими просторами садов, со свисающими спелыми фруктами на деревьях. Дышать становилось легче. Сады путались с мощными хвойными островами зарослей сосен и елей, насыщающими воздух смолистой приправой.

Серая аккуратная полоса под ногами вела дальше, под густо нависающими над ней кронами высоких деревьев и становилась уже. Сама дорога находилась в идеальном состоянии, как будто была нарисована на картинке. Катя, безжалостно вышвырнув неприятное утро из памяти, разулась и шлепала босиком, наслаждаясь ощущением горячего асфальта под ногами. Семеныч поначалу разулся тоже, но одной ногой ступив на раскаленный камень, тут же обулся опять.

Впереди дорога резко сворачивала так, что казалось, будто она оканчивается овальным тупиком раскидистых вековых елей. Если оглянуться, то сзади петляющая дорога также тонула в стене из зеленых деревьев.

— Красиво… Да, Семеныч? Мы идем по какой-то полосе без начала и конца, снизу серое, вверху голубое и зеленый плотный забор. Погляди, как точно все, даже трава, смотри, смотри! — Катя подбежала к краю обочины, показывая. — Растет, как будто по линейке. Видишь? Как будто мы в мультфильме.

— Вижу, вижу, — улыбался Семеныч, послушно оглядываясь по сторонам. А из головы незаметно отступал вопрос, беспокоящий все последнее время: «Неужели нет такого выхода из ситуации, чтобы всем было хорошо? И моей семье, и ее семье, и ей, и мне?»

Катя побежала вперед и вдруг остановилась, в полной растерянности оглянувшись на Семеныча.

— Что там? Тупик? Что ты увидела? — крикнул он.

— Посмотри сам, — она махнула рукой. Семеныч, заинтересовавшись, прибавил шагу. Дорога сворачивала вправо. Семеныч прикрыл веки. Шутя, сделал военный поворот на девяносто градусов на круто заворачивающейся гладкой ленте асфальта.

Перед ними открылось огромное здание из темного стекла. Его окружали аккуратные тротуарные дорожки, строгие стриженые ряды кустов, ровные аллеи. Шелковистые газоны обрамлялись светлым камнем и скрывались от солнца под тенью небольших деревьев. В центре внутренней площадки располагались скамейки с удобными спинками.

— Вот представь: большое отдельное здание из темного стекла, не примыкающее ни к каким другим строениям с огромным пространством внутреннего двора, с парковкой… — процитировала Катя слова Семеныча, которые слышала ночью.

— И другими вспомогательными прибамбасами… — растерянно закончил тот.

Крыша из темно-зеленого стекла оканчивала макушку здания громадной пирамидой, матово блестевшей на солнце. Вдалеке виднелась синяя широкая полоса канала. Вода в нем была прозрачной, но из-за бирюзовой внутренней отделки плиткой, казалась неестественного цвета. Канал уходил вдаль, по обе стороны тянулись широкие дорожки с низкими круглыми фонарями. Рядом были высажены деревья, на равномерном расстоянии друг от друга. Каждый сантиметр окружающего пространства был сделан досконально точно и безупречно красиво.

— Семеныч? «Арт-студия» существует? Или это мираж, как в пустыне?

— Не знаю, — недоуменно пожал плечами он.

— Здесь как-то могильно.

— И мне не по себе что-то.

— Мы пойдем ближе?

— Да, а чего нам? Пойдем, интересно же!

— Ты в последнее время во все двери заходишь, открытые они или нет, не замечаешь?

— Свои ищу, — отшутился он и поцеловал Катю. Она повернула его лицо к себе, заглянула в глаза и с облегчением успокоилась, увидев своего прежнего Семеныча. Почти прежнего. В этом городе он стал чаще улыбаться и меньше уходить в себя.

* * *

Они подошли к открытым стеклянным дверям здания. Прохладный холл с раскидистыми деревьями в горшках на мраморном полу, кожаные диваны, уютные журнальные столики, книжные полки, информационные стенды. Кое-где в уголках, виднелись оборудованные рабочие компьютерные места. Несколько кофейных автоматов. Столики с бутылочками питьевой воды.

Люди, изредка проходившие мимо, не обращали на них никакого внимания. Их никто не остановил и не поинтересовался целью визита.

Вскоре Катя и Семеныч, потягивали вкусный кофе, зачарованно смотря по сторонам. Холл по краям был обрамлен очень широкой лестницей, которая, как змея, извиваясь, ползла круговыми движениями снизу вверх и расходилась в стороны. Просторное помещение не имело дополнительных перекрытий. Этажи располагались по периметру. Прямо из холла, если поднять голову вверх, можно было увидеть пирамидальную крышу. Светлые бесконечные коридоры. Много стекла вместо большей части стен. Это стекло снаружи здания выглядело темным, а изнутри — прозрачным. Сквозь него виднелась окружающая территория.

Из-за бесчисленного множества дверей, доносились запахи красок, глины, гипса, слышались звуки музыки… Все пространство пронизывалось ощущением тепла и спокойствия.

Они обходили здание и бродили по коридорам, поднимались по лестницам и вновь ходили по коридорам, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за дверей. Где-то спорили, где-то стояла тишина… Люди, попадавшиеся им на глаза, казались добродушными, улыбчивыми, и чем-то сильно увлеченными.

На втором этаже Семеныч присел на диван в коридоре, притянул Катю к себе.

— Вот это работа. Я всю жизнь мечтал, о такой работе!

— О какой?!

— Ну вот о такой!!!

— Да о какой работе, Семеныч?

— Смотри, как здесь хорошо!

— Так ведь это только помещение.

— Ну и что?

— Работа-то тут у каждого своя.

— Тут энергия хорошая! Мне кажется, тут можно не работать!

— А что же делать?

— А ничего! Хочешь — работай, хочешь — не работай.

— Ты здесь остаться собираешься? — в полном недоумении спросила Катя.

— А что? Если платить неплохо будут.

— За то, что ты не будешь работать?! — она в ужасе смотрела на него, снова заметив в глазах Семеныча тот же самый нездоровый блеск.

— Ну… — протянул Семеныч. — Пойдем искать начальство!

Он поднялся и решительно пошел вперед, не обращая внимания на то, что Катя не пошла за ним, а осталась сидеть на диване, сдавив голову руками…

* * *

Она сидела долго, смотря в ту сторону, где смолкли шаги Семеныча, и исчез его силуэт.

«Что же с ним произошло, что случилось там, у Соломона, я не узнаю его совершенно. Песня эта отвратительная, шуба, разговоры. Это не он. Как маятник. То он, то не он, — лихорадочно думала Катя, глядя на проходящих мимо людей. Они приветливо кивали ей, словно знакомой, и шли дальше по своим делам. — Это уже подозрительно».

Она поднялась, поправляя рубашку, и руки остановились в движении — над диванчиком висела информационный стенд. Среди многочисленных объявлений, в левом верхнем углу стенда была прикреплена корпоративная газета с фотографией президента компании. С фотографии, прищурив глаза, улыбался Соломон.

«Вот она, сволочь седая. Зачем я ушла тогда, зачем оставила Семеныча с ним? Что «седой» с ним сделал?» — разозлилась и сразу же испугалась Катя. Идя по коридору, она внимательно вглядывалась в лица попадающихся навстречу людей.

«Они не от добродушия меня не замечают, им вообще нет никакого до меня дела! — поразила ее догадка. — Им вообще ни до чего нет дела! Они… Они смахивают на блаженных. На очень довольных сумасшедших!»

Вернувшись в просторный холл, Катя подошла к женщине, которая листала журнал, держа в руках чашечку кофе:

— Мужчина в светлой рубашке и брюках не выходил из здания?

— Нет! — радушно улыбнувшись, ответила женщина, и опять углубилась в чтение.

«Но это не ответ, она словно радостно подтвердила мои слова», — Катя отошла к кофейному аппарату и вновь подошла к женщине:

— Мужчина в светлой рубашке и брюках выходил из здания?

— Да! — с готовностью кивнула она, подняв голову, и снова вернулась к страницам.

— О-о, — застонала Катя вслух. — Это дурдом. Здесь одурманенные люди.

— Да-а-а, — ее же тоном опять ответила женщина.

«Вот тебе и «дом культуры», здесь что-то натворили с людьми, и они теперь такие мирные-смирные, Соломоновские овечки. Надо срочно искать Семеныча и вытаскивать отсюда», — Катя побежала по лестнице, заглянув в первую попавшуюся дверь. В просторном кабинете за столами, кто сидя, кто стоя, расположились мужчины. Они о чем-то спорили. Катя неслышно притворила за собой дверь и села за крайний стол. Не прекращая беседу, ее поприветствовали кивками головы и вернулись к разговору.

— Надо сделать висячие мосты здесь, здесь и здесь, — говорил один, показывая пальцем на чертеж. Катя подошла ближе — на большом ватмане был схематично отображен план города. Красными стрелками обозначались мосты, которые мужчина предлагал построить. Вся карта была излинована стрелками. Похоже, стрелки шли, чуть ли не от каждого строения.

— Это получится висячий город, — сказала Катя, обращаясь к усатому мужчине. — К чему столько мостов? Какой с них толк?

— Это красиво, я люблю висячие мосты! Некоторые будут немного покачиваться на цепях, и скрипеть под ногами деревом. Это будет необыкновенно! — ничуть не удивившись ее вопросу, воскликнул он. — Это город будущего, мосты делать надо на разном расстоянии от земли, словно уровни. Этот город будет уходить в небо!

— Послушайте, вы с ума сошли. Кому нужно столько мостов? — прервала его Катя.

— Да. Пока никому не нужно. Я делаю сейчас чертеж нескольких подобных мостов для Гонконгского парка, а это я делаю уже для себя. Я мечтаю построить такой город!

— Верно, — усмехнулся другой мужчина, стоявший рядом. — Это лучший в мире инженер подвесных конструкций. Давайте вернемся к подземным территориям. Между домами вполне много места, там нужно разбить парковочные места с развлекательными центрами. Мы избавим дома от дикого окружения четырехколесных тараканов! Можно глубоко уходить, я подсчитал! Можно сделать четыре уровня, если рядом нет высоток.

Мужчина поставил на плане галочки карандашом. Остальные то предлагали что-то свое, то перечеркивали чужие отметки на чертеже…

— Вы что делаете? — спросила она.

— Город создаем! Планируем! — увлеченно ответили они вразнобой. — Видишь, какой он будет совершенный!

— Создавайте, — пробормотала Катя, вылезая из-за стола. — А мне надо своего создателя поискать, пока он тут так же не погряз в подобном несбыточном плане.

Она вышла и заглянула в другую дверь. В огромном светлом зале, похожим на лабораторию всюду находились разнообразные приборы, на которых качались стрелки и мерцали цифры, мониторы с мелькающими графиками, измерительные регистрирующие автоматы…

Катя обошла все крыло второго этажа, но везде было одно и то же. Никто ей не удивлялся, люди занимались различными вопросами, то совсем идиотскими, то вполне реально осуществимыми. Можно было заходить в любой кабинет или зал, задавать вопросы и вступать в разговор. Люди любезно и радостно принимали Катю, даже не спрашивая ее имени.

В конце концов она устала бродить и остановилась в пролете лестницы, прислонившись лбом к нагретому солнцем стеклу.

«Семеныча надо искать среди музыки и компьютеров. Я, кажется, начинаю понимать. Соломон собирает талантливых людей здесь. Не просто талантливых, а почти одержимых своим делом. Они делают основные заказы для того, чтобы все это существовало и давало прибыль, но никто не запрещает им ковыряться в своих увлечениях до потери пульса и развивать свои мечты. Но почему они все такие оторванные от всего мира? Если Семеныч останется здесь, он так и про меня не вспомнит никогда… Что же Соломону от Семеныча нужно?» — Кате опять захотелось кофе. И она снова побрела к холлу, где располагались кофейные автоматы. Налив стаканчик, Катя подошла к двум, сидящим на диване, мужчинам, которые обсуждали и сравнивали свойства синтетической и природной основы пластмассы.

— Где вы живете? — без предисловий спросила она.

— Недалеко отсюда находится коттеджный поселок. Все сотрудники живут там, — ответил мужчина.

— И семья с вами?

— Нет, жена с детьми осталась в Петербурге, — без тени сожаления ответил мужчина, тут же вернувшись к прочности пластмассы.

— А вы? — обратилась она к другому мужчине.

— Я? В городе живу. У меня жена местная, правда, она здесь не работает, у нас там магазин есть, она свои безделушки продает, но я часто остаюсь здесь, потому что ехать туда только затем, чтобы поспать, нет никакого смысла.

— Выходные есть у вас?

— Да есть, сколько угодно. Но уж если взял проект, будь добр, закончи. А потом можно и отдохнуть или своим позаниматься, или новый брать. Как хочешь.

— А зарплата?

— Нормально все, — сказал первый, с недоумением пожав плечами, словно это или вообще их не интересовало, или было в таком достаточном количестве, что теряло всякую ценность. Они опять стали говорить о пластмассе, и Катя, сжимая стаканчик в руках, отошла в сторонку.

«Вот и нашелся «рай» для работы, — грустно подумала Она. — Семенычев рай. Глядя на них, я вижу их удовольствие и спокойствие. Но почему мне кажется, что оставшись здесь, можно так же сдвинуться? Почему эти люди кажутся мне не совсем нормальными?»

Допив кофе, Катя пошла дальше. Заглянув в очередную дверь, утонула и сама. В полутемной комнате на громадных мониторах монтировался видеоряд с включением компьютерной графики.

«О-о-о!» — ей в глаза сразу бросился интерфейс компьютерной программы, изучить и попробовать которую никак не доходили руки. Тут же находились те, кто знал, умел, и совсем не прочь был посадить Катю рядом с собой, рассказывая и показывая все немыслимые функции программы. От огромных мониторов Катины глаза стали еще более голубыми. Через несколько часов, они отливали красным, и из них текли слезы от напряжения. Но все остальное для нее потеряло всякий смысл, кроме того, как на каркас посадить оболочку и заставить двигаться тигра по заданной траектории так, чтобы его движения выглядели бы настоящими.

Катя очнулась от сильной головной боли. Захотелось поесть или выпить что-нибудь горячего. И подумать, как сделать выходящего тигра так, чтобы высокая трава шевелилась в такт его шагам. Она даже не заметила, что по ту сторону стеклянного здания уже давным-давно село солнце, и вечер встречал ночь.

В холле на столиках стояли корзинки с горячими булочками, лепешками и пирогами. Катя взяла булку, густо посыпанную сладкой пудрой и, сжимая чашку налитого кофе, рассеянно пошла обратно.

Услышав негромкий мотив мелодии, который показался ей знакомым, Катя приоткрыла дверь. Семеныч сидел возле компьютеров и увлеченно о чем-то рассказывал рядом сидящему парню.

Катя подошла к ним, села рядом и протянула Семенычу половину булки. Семеныч не прекращая разговора, взял хлеб и, не замечая, что ест, откусывал куски. Он был сосредоточен и возбужден. На экране появлялись фрагменты компьютерных игр, а Семеныч накладывал на них аудиофайлы.

— Семеныч, — толкнула его Катя, пытаясь собраться с мыслями. Сознание ее немного прояснилось, и она старалась сообразить, что они здесь делают. Но в голове снова окутывалось все туманом, и мысли расплывались.

— Что? — Семеныч быстро взглянул на нее, и тут же, отвернувшись, продолжил беседу. Катя отшатнулась: он посмотрел на нее так же, как если бы смотрел на любого другого, постороннего человека.

— Семеныч! — еще громче и требовательнее сказала она, встав напротив него и загородив собою монитор.

— Ну что? Что? Кофе попила? Вот молодец. Сходи в западное крыло, там есть кафе, поешь, пожалуйста, — Семеныч легонько отодвинул Катю от экрана, и занялся очередной мелодией, подбирая для нее на слух исполняющие инструменты.

— Семеныч! — она вновь упрямо возникла между ним и монитором. — Пошли отсюда, тут не люди, тут одержимые, Семеныч, пойдем! Пойдем домой!

— Соломон скоро подъедет, не мешай. С Соломоном поговорим и поедем. Иди, погуляй. На улицу сходи, — вновь отодвинул ее от себя Семеныч. — Отстань.

Она растерянно постояла за его спиной, наблюдая за его движениями.

— Семеныч, ты не уходи никуда, я рядом буду, ладно?

— Да. Да, — пробормотал Семеныч, даже не слыша, о чем ему сказала Катя. Она спустилась вниз, намереваясь принести ему кофе и горячих булок. Сквозь распахнутые двери входа увидела, как подъехала огромная грузовая машина. Катя выскользнула на улицу и притаилась в тени фонарей, за аккуратно стрижеными кустами. Из машины сгружали темные полиэтиленовые тюки, похожие на те, которые она видела в казино. Рядом стоял Соломон.

— Вот двадцать сюда, десять в столовую, остальные по ресторанам. Вот смотри, тут задания, — Соломон достал бумаги из папки. — Эти отнеси в компьютерный отдел, эти — в мастерскую, а это — в главный. Этот проводник здесь?

— Да.

— С ней?

— Оба здесь.

— Отлично. Занялись чем-нибудь?

— Более чем, за уши не оттянешь.

— Хорошо, буду у себя. Если про меня вспомнят, скажи, занят, переношу встречу на завтра. Они еще тут денек посидят, кофейку попьют, — проговорил Соломон. — И совсем потеряются. Мне очень нужно, чтобы они остались.

Когда рабочие выгрузили мешки, оттащив их к черному входу за углом, машина, заурчав, отъехала. Соломон уехал следом.

«Кофейку попьют… Кофе в казино пила я… Семеныч ночью пил у Соломона кофе, и, судя, по количеству чашек, они выпили много. Потом, когда шли сюда, он был почти нормальный, и мы здесь первым делом пили кофе, потом его дурацкий разговор, он ушел. Кофейку попьют… Ах да! Я же хотела принести Семенычу кофе!» — спохватилась Катя и вернулась. Налив две большие кружки, взяла лепешку с завернутым внутрь аппетитно пахнущим салатом, и, осторожно, стараясь не расплескать жидкость, понесла наверх.

Разгоряченный Семеныч сидел у мониторов в той же позе. Она поставила ему кофе на стол и вложила в левую руку лепешку. Семеныч был в наушниках, в такт чуть покачивая головой. Пальцы правой руки скользили по сенсорной подложке. Она подождала, пока он поест и выпьет кофе. Хотела рассказать про то, что слышала и видела внизу, но мысли стали непослушно путаться.

— Семеныч, я тут рядом. У компьютеров, я не помню номер. Через три двери направо, ладно? — отогнув у него одно ухо наушника, проговорила ему. Семеныч кивнул. Катю звал к себе недоделанный тигр на высококлассном экране.

Она села за компьютер и пропала в нем.

* * *

Прошло несколько часов, когда Семеныч почувствовал легкую усталость. Затекшее от долгого сидения тело требовало разминки. Он понял, что занятие стало надоедать. Дело было не в исчезновении интереса, а в том, что Семенычу потребовалась смена занятия и обстановки, которая сошла бы за отдых или перерыв, чтобы с новыми силами вернуться к делу. Завершив очередной фрагмент аранжировки, он снял наушники и сказал сидящему рядом молодому человеку:

— Пойдем, покурим?

Тот удивленно глянул на Семеныча:

— Ты шутишь?

Семеныч удивился:

— Нет. А что тут смешного?

— Лучше кофе попей!

— Я не хочу кофе. Я его, наверное, несколько литров выпил.

— Тогда поешь.

— Я не хочу есть. Я курить хочу.

— У нас не курят.

— Кто у вас не курит?

— Никто у нас не курит!

— Да? Тут такое большое количество людей, и ни один человек не курит? — Семеныч внезапно разозлился. Адреналин моментально разрушил то состояние полублаженства, в котором он находился в течение последних нескольких часов. Сознание его немного прояснилось, и он ощутил сильную горечь во рту, вызванную огромным количеством выпитого кофе и лепешек, которые все вокруг периодически жевали, не отрываясь от своих занятий.

Выйдя на улицу, он закурил. С каждой затяжкой создавалось впечатление, что его мозг выходит из туманного забытья. Семеныч словно прозревал, одновременно ощущая наваливающуюся усталость и опустошенность.

«Что за черт? — раздумывал Семеныч, ища разумное объяснение происходящему. — Что-то тут не так! Что же?»

Смутное впечатление неестественности не давало ему покоя. Услышав негромкое жужжание, Семеныч поднял голову вверх и увидел черное колечко видеокамеры, наблюдающей за ним.

— Что же вы тут устроили? — усмехнулся Семеныч и, выдохнув густую струю табачного дыма прямо в видеокамеру, бросил окурок, потушив его подошвой ботинка.

* * *

— Где она? — спросил он женщину, сидевшую за столиком возле входа.

— Кто она? — поинтересовалась та.

— Где девушка, с которой я сюда пришел?

— Вы? Но вы же сейчас один вошли?

— Сейчас один, а до этого…

Семеныч внезапно понял, что ничего не добьется: «Что-то Катя мне говорила, уходя… Черт, не могу вспомнить!»

«…я тут рядом. Через три двери направо…» — наконец в памяти вспыли ее слова. Семеныч поднялся на второй этаж, нашел кабинет, где он записывал музыкальные фрагменты для виртуального мира, отсчитал три двери направо, и открыл дверь. Катя сидела перед огромным экраном, на котором здоровенный тигр разинул пасть и сделал прыжок. Зверь замер с оскаленной пастью. Катя дернула мышкой, нервно нажала клавиши зависшего компьютера.

— Пошли отсюда! — Семеныч схватил ее за руку.

— Я никуда не пойду! — Катя смотрела на Семеныча, но ее взгляд не выражал узнавания, словно ее сознание оставалось где-то там, внутри монтажной ленты компьютерной программы.

— И не иди! — Семеныч наклонился, схватил ее в охапку, поднял на руки и быстрым шагом вышел с ней из кабинета. Катя пыталась сопротивляться, отталкиваясь и брыкаясь. Семеныч поцеловал ее в губы, и она затихла, обняв его за шею.

— Мы уходим, — твердо сказал Семеныч, опустив ее.

— Можно я останусь? — попросила Катя.

— Поздно. Я даже не знаю, сколько сейчас времени. Соломону надо позвонить. Пойдем. Мы еще завтра придем, — мягко уговаривал ее Семеныч.

— Я кофе возьму себе. Я пить хочу, — Катя сразу направилась к автомату, как только они оказались в холле.

— Не надо этого кофе! Уже дурно от него! — Семеныч потянул ее за руку.

— Я пить хочу! — вдруг разозлилась Катя, выдернув руку. — Мне попить тоже нельзя? Вот воды хоть возьму.

С этими словами, Катя мимоходом схватила одну из бутылочек воды, которые стояли на высоких подставках, рядом с булками и лепешками. Пока Семеныч соображал, что тут тоже может быть какая-то загвоздка, Катя открутила крышку и, жадными глотками выпила воду. А пустую бутылочку швырнула за стенд с прессой.

— Ты что вытворяешь? — удивился Семеныч.

— Мне показалось, что там должно быть мусорное ведро, — пожав плечами, спокойно ответила Катя.

— А если там диван и люди на нем? — Семеныч почувствовал, что он снова начинает вваливаться в это блаженство-отрешенность-забытье.

— Да? Ну что ж, пойду, извинюсь, — ответила Катя и двинулась к стенду.

— Все. Не надо, пошли отсюда. Мне что-то плохо становится, пойдем на улицу, — заторопился Семеныч, намереваясь скорее выкурить сигарету, чтобы опять взбодриться.

— Нет, погоди. Вдруг там люди, и я их убила? Бутылкой? А что если там не один человек? А двое? Ой, — Катя остановилась, и ее глаза испуганно расширились. — А если я троих прикончила?

— Все, мы уходим. Мне плохо! А тебе, по-моему, еще хуже, — пробормотал Семеныч. Но Катя все-таки успела забежать за стенд, и оттуда послышался ее смех.

— Семеныч! Там мусорное ведро!

Семеныч крепко взял Ее за руку:

— Пошли.

— Пить хочется! — Катя упрямо схватила другую бутылочку, но Семеныч резким движением отобрал ее и зашвырнул за спину в сторону стенда.

— Семеныч?!

— Там же ведро.

— Нет, я пошутила. Семеныч остановился. Дернул Катю за руку.

— Наплевать мне уже, что там.

— Ну не сердись! Там мусорная корзина. Не сердись. Пусти, мне руку больно, ну, пусти, пожалуйста. Уходим, уходим, если ты так хочешь, уйдем.

Когда они вышли на улицу, Семеныч сразу прикурил сигарету, потому что почувствовал, что только так придет в себя окончательно. Катя мотнула головой, прижалась к его плечу, потом дотянулась, привстав на цыпочки, и поцеловала в висок.

— Семеныч, какая ночь теплая! А как мы сейчас пойдем по темноте? — потом нагнув его голову, прошептала на ухо: — Я в туалет хочу. Покури пока, а я сбегаю обратно.

— Нет, — твердо сказал Семеныч. — Обратно не пойдешь.

— Но я очень хочу.

— На улице темно и никого нет. Иди, где хочешь. А я покурю.

— Совсем, что ли, с головой у тебя не хорошо? — обиделась Катя и пошла наперерез в неосвещаемую сторону кустов.

Семеныч докурил, но Катя не возвращалась. Почувствовав неладное, он пошел за ней. Чиркнул зажигалкой и при неярком свете короткого пламени пытался хоть что-то разглядеть. Услышав вдали легкое движение, Семеныч, отодвигая свисающие ветви, стал с трудом протискиваться через многочисленные ряды плотных кустарников.

Катя сидела на невысоком каменном парапете, отделяющем канал. Она сидела, вся сжавшись, обхватив руками колени и наклонив к ним голову. Семеныч провел ладонью по волосам:

— Маленькая! Что ты? Что с тобой?

Она приподняла голову и посмотрела на Семеныча сверкающими от слез глазами:

— Я не знаю. Мне страшно.

Семеныч присел рядом и обнял ее за плечи:

— Что случилось? Почему тебе страшно? Ведь ничего плохого не происходит…

— А что происходит?

Семеныч задумался и затем медленно ответил:

— Я не очень понимаю, что происходит, честно говоря. Вроде бы даже и наоборот. Творческие занятия. Интересные проекты…

— Как-то искусственно все это. Как будто их доят.

— Кого доят?

— Людей! Как будто всех этих людей, которые работают в студии, насильно заставляют всем этим заниматься.

— Но ведь никто никого не заставляет? И нас ведь никто насильно не заставлял заниматься. Меня никто не заставлял заниматься музыкой. Тебя никто не заставлял заниматься этим виртуальным тигром. Вот только с кофе что-то не то.

Она поднялась:

— Пошли. И с кофе что-то не то. И с булочками не то. И с водой не то, — тут Она вспомнила обрывок разговора Соломона, который случайно подслушала на улице, когда разгружали машину с тюками.

— Я вспомнила. Они хотели, чтобы мы пили это кофе.

— Кто они? — остановился Семеныч.

— Они… Соломон и его люди.

— Не переживай, разберемся. Во всяком случае, теперь мы будем настороже. Нужно только не показывать вида, что мы о чем-то подозреваем, а завтра взять с собой свое кофе и свои булочки, чтобы не выделяться из общей массы. А может сейчас встретиться с Соломоном?

— Не нужно сейчас, — устало ответила Катя. — Давай, сначала в себя придем. Завтра поговорим.

— У тебя голова болит? — спросил Семеныч, заметив, как она нахмурилась.

— Нет. Но как будто я в каком-то опьянении. В ушах шум, как под водой. И вообще, все в тумане. Ничего не понимаю. Студия непонятная, люди мутные. Как привидение, как сон. Ты ее только ночью так красочно описывал, и вот она. Тут как тут.

Семеныч шел рядом с ней, стараясь приноровиться к ее шагам:

— Здесь все работники выглядят очень рассеянными, и в то же время чрезвычайно сосредоточенными. Словно концентрация их внимания увеличена и направлена исключительно на поглощающее их занятие. И их больше ничто не способно встревожить, кроме того, чем они занимаются в данный момент.

Придя в гостиницу, они наскоро ополоснулись под душем и почти одновременно заснули.

Семеныч вздрогнул во сне, приподнявшись, рука его шевельнулась по пустой постели и не обнаружила Катю. Он хотел было встать, но тяжелая голова упала на подушку, глаза не открылись, а разум провалился куда-то вниз.

* * *

Семеныч проснулся от гула, доносящегося с улицы. Лежал, не открывая глаз, соображая, что это могло бы значить. Вспомнив пустую постель ночью, дернул в сторону рукой.

Катя спала на краю кровати, в одежде. Семеныч сел, голова была словно в тумане, такими же густыми и тягучими оказались мысли. Он точно помнил, что они, придя ночью, приняли душ и легли спать в раздетом виде.

Семеныч прошел в ванную, умылся холодной водой, и, вытираясь полотенцем, замер, глядя в зеркало. Через проем незакрытой двери в ванную отражалось окно, которое за прозрачными шторами было полностью завешено белой тканью. Гул на улице становился то тише, то сильнее. Семеныч подошел ближе. Мокрая простыня полностью закрывала широкое окно, а ее концы были тщательно заткнуты в щели. На полу, под балконной дверью лежал плед, сложенный в несколько раз. Дверь в номер была заботливо укутана влажными полотенцами.

Семеныч оглянулся: Катя так же лежала, не шевелясь, уткнувшись лицом в подушку. Он подошел, поцеловал в шею, отодвинув волосы, и прошептал:

— А что происходит?

— Жарко было, — неожиданно раздался ее совсем не сонный голос.

— Ты поэтому вдруг решила одеться ночью и сейчас, упав, лежишь без сил?

Она легонько помотала головой, не отрываясь от подушки, и не ответила ему.

— Это да или нет? Что это за гул за окном?

— Сирена.

— Какая сирена?!

— Воздушная.

Семеныч развернул ее на спину и посмотрел в глаза:

— Куда ты ходила ночью? Зачем завесила все окна и двери?

— Снега просила, — лукаво улыбнулась она.

— Дали? — Семеныч напряженно вглядывался в Катино лицо, желая прочитать настоящий ответ.

— Нет. Я взяла сама.

— Снег? И что ты с ним сделала?

— Разбросала! — Катя вскинула руки вверх и опять перевернулась со спины на живот в ту же позу, уткнувшись лицом в подушку.

— Ну что за фокусы опять? — Семеныч бережно подвинул Катю от края постели и стал медленно стаскивать с нее футболку. Она мгновенно прогнулась, помогая его рукам, потом перевернувшись и приподнявшись, прильнула к нему в поцелуе:

— Это не фокусы! Посмотри в окно, там все белым-бело!

— Конечно, простыня-то белая, — Семеныч рассмеялся, снимая с Кати оставшуюся одежду. — И даже мокрая. Очевидно, от растаявшего снега, не так ли?

— Не так. Ты на улицу погляди. Только аккуратно отогни краешек, не снимай простыню с окна.

— Да верю, верю. Летом выпал снег, и подняли воздушную тревогу, — Семеныч уже обнимал Катю крепче.

— Ага, — покорно согласилась она. И эта опасная кротость заставила Семеныча насторожиться на долю секунды. Он хотел отодвинуть ее от себя, но в следующее мгновение Катя нежно и торопливо касалась губами его лица. Семеныч закрыл глаза, поддавшись, но гул за окном нарастал, напомнив о себе.

Семеныч порывисто прижал ее к своей груди, устремив невидящий взгляд в стоящий напротив шкаф, пытаясь сообразить, что происходит. Рядом со шкафом лежал чемодан. Через полосы расстегнутых молний виднелось что-то меховое. Семеныч медленно, словно силясь что-то вспомнить, отнял Катю от себя, и подошел к чемодану, грубо откинув крышку ногой.

— Что это? — отрывисто бросил он.

— Шуба, — Катя вздрогнула, испуганно натянула на себя одеяло и нагнулась за бельем, которое валялось возле постели.

Семеныч растерянно уставился на Катю. Она наскоро оделась и легла, вновь отвернувшись. События прошлых дней и ночей, мешаясь и путаясь, понемногу всплывали в его голове в виде обрывков, но в единый хронологический и ясный порядок никак не выстраивались. Семеныч пытался все вспомнить, но отрезки памяти пересекались и блуждали как в пьяном сознании: «Соломон… Шуба… Студия… Кофе… Компьютеры… Люди…»

Он в два шага оказался у окна.

— Не сдирай! — крикнула Катя.

Семеныч отогнул край простыни. Улицы, дороги, машины, дома были покрыты белесой известью, похожей на первый снег.

— Что ты сделала?!

— Сливки, сахар, пудра — можешь называть это, как угодно, — прозвучал твердый ответ. Семеныч ринулся к ней, грубо тряхнув ее за плечи.

— Что ты натворила?! Говори! Отвечай мне!

— Вчера вечером я спустилась вниз, когда ты там сидел. Подъезжал Соломон, с машин сгружали какие-то мешки, он говорил о кофе. Это, наверное, наркотическое вещество, которое по указке Соломона везде добавляют в его заведениях, как я поняла. В казино, в ресторанах, в студии. Он подсадил весь город. Он подчинил себе весь город, и неизвестно, один ли. Теперь все об этом узнают. Теперь никто не закроет на это глаза. Приедет телевидение, пресса. Теперь ему придется отвечать! Я говорила, что там что-то не чисто, ты мне не верил. Убедись теперь, до чего твой Соломон хитер. Такой он умный. Вся его мудрость состоит в том, чтобы использовать людей! Заметь, не самым порядочным способом.

— Ты понимаешь, что сейчас этими парами может отравиться весь город? Люди!!!

— Ничего страшного, покумарятся в последний разок.

— Ты понимаешь или нет, глупая моя, ведь ты можешь уничтожить сейчас своими руками весь город. Надо было как-то по-другому!

— Вызвать госнаркоконтроль? Который, небось, об этом и так прекрасно знает. Он уничтожал столько людей неизвестно сколько лет! И уничтожал бы дальше! Зато прикрыта теперь его нирвана. Пусть ценой чьей-то жизни, зато другие останутся. Жертвы всегда были. Считай, что это стихийное бедствие. Зима пришла, и все вымерзли.

Семеныч посмотрел на Катю.

— Вставай, пошли.

— Никуда я не пойду. Пока эта дрянь не развеется, я и с места не сдвинусь.

— Пойдешь, вставай, — Семеныч сдернул ее с постели, но Катя, увернувшись, опять запрыгнула на кровать и закуталась в одеяло.

— Мне нельзя туда идти!

— С чего это вдруг? Других, значит, в жертву, а сама тут под мокрыми простынями отсиживаться будешь?

— А я не о себе беспокоюсь, — беспечно отозвалась Катя, плотнее обкладывая себя подушками, словно они могли бы спасти ее от разозлившегося Семеныча.

— В таком случае, я ухожу один, — он нарочито неспешно оделся, тщательно проверил документы, убрал бумажник во внутренний карман и направился к двери. Обуваясь, нагнулся и незаметно посмотрел на нее. Катя, насупившись, наблюдала за ним и упрямо сидела, даже не думая двигаться с места.

Семеныч сдернул все полотенца с двери, небрежно бросая их на пол, и взялся за ручку, потянув ее до упора вниз.

— Иди, иди. Пусть наш ребенок без отца останется. Иди, — ее голос очень медленно оказался где-то глубоко в его сердце, как готовящаяся разорваться граната, кольцо с которой уже сорвано.

Семеныч замер. Громко щелкнула в тишине, взлетевшая в обратное положение, ручка двери.

* * *

Семеныч отошел от двери и опустился на кровать, положив голову ей на колени. Через минуту Катина рука гладила его, как маленького, запутавшегося мальчика. Он лежал с открытыми глазами. Он был разбит.

Через полчаса поднялся и ушел, не сказав ни слова. Катя не находила себе места. То ходила по комнате, то лежала, пытаясь уснуть, то стояла у окна, и, отогнув простыню, смотрела на дорогу. Катя боялась, что Семеныч не вернется. Она по себе знала: иногда бывает такое сильное чувство стыда, что легче больше не показываться на глаза тому, перед кем чувствуешь себя виноватым.

«Зачем я ему сказала? — в отчаянии думала Катя. — Это не командировка получилась, а какой-то ад. То он врывается в закрытый дом, и в нас стреляют. Я проигрываю деньги. Теперь эта студия, более похожая на сумасшедший дом».

Семеныч вернулся под вечер. Катя, заслышав его легко узнаваемые ею шаги, обрадовалась и испугалась одновременно.

— Весь город оцеплен, срочно эвакуируют людей, — спокойно сказал Семеныч. В его голосе не было ни упрека, ни раздражения, ни каких-либо чувств. — То, что ты натворила — может принести большую беду. Это вещество при определенной концентрации насытится кислородом. И на рассвете, прогреваясь лучами солнца, город просто взлетит на воздух. Собирайся немедленно, машина внизу, мы уезжаем.

Семеныч прошел в ванную и собрал туалетные принадлежности. Катя покидала вещи в сумку, застегнула чемодан с ненавистной шубой. И только потом заметила, что от Семеныча сильно разило алкоголем, и походка его, несмотря на четкость и ясность речи, была нетвердой. Взглядами они оба старались не встречаться.

Семеныч подхватил сумку, закинул ее на плечо, и, пропустив Катю вперед, захлопнул дверь. Чемодан остался в номере.

* * *

Машина ехала долго. Петляющая дорога разрезала напополам маленькие поселки, большие поля, пологие холмы, равнины, пока полностью не проводила солнце за горизонт.

— Закрой окно, мне дует! — первой нарушила молчание Катя.

— Оно закрыто, — улыбнулся Семеныч, и у Кати отлегло от сердца. По его тону она поняла, что в сложившейся ситуации он ее не винил, но поскольку ничего так и сказал — что будет дальше, пока неясно. Но то, что он остается рядом, было определенно точно. Катя искоса посмотрела на него, еще раз убедившись, насколько сильно и болезненно любит этого мужчину.

— Открыто! — заспорила она.

— Закрыто! Стекла просто нет. Я его выбил, — Семеныч притормаживая, съехал на обочину. По обе стороны пустынной дороги простирались поля с высокой травой. Он проехал еще несколько метров, удаляясь от дороги, и остановился. Мотор шумно остывал.

Семеныч вышел. Достал из багажника воду, фрукты, жареное мясо, завернутое в фольгу, овощи. Расстелил плед на земле.

— Иди, поешь, пожалуйста, — сказал Семеныч, словно сам себе. Катя подошла и взяла бутылку воды.

— Поешь, я сказал, — он забрал у нее из рук воду и вложил кусок мяса.

«Семеныч, прости меня, — умоляли Катины глаза. — Пусть все будет, как раньше?»

— Я впустил тебя в свое сердце, в свою душу… А теперь… — Семеныч горестно махнул рукой и отошел обратно к машине. Достав из пакета прозрачную, запотевшую бутылку, стал с силой сдирать бумажную обводку и откручивать крышку.

— Не пей, — прошептала она. Размахнувшись, Семеныч со злостью зашвырнул бутылку в траву и тяжело оперся негнущимися руками на край машины.

— Семеныч, иди сюда. Иди. Образуется как-нибудь все, — сбивчиво говорила Катя, чуть не плача. Ее сердце чувствовало огромную вину, не очень понимая ее смысл. Но сердце не умеет понимать.

Семеныч, мотнув головой, опустил сиденья машины. Сняв пиджак, подошел к ней, молча закутал, как ребенка и поднял на руки. Она крепко обвила его шею руками, и его губы прижались к ее губам.

— Спи, удобно тебе? Окно занавесить чем-нибудь? — Семеныч бережно опустил Катю на сиденье.

— Неудобно, руку дай свою.

— А теперь?

— Все равно неудобно, ты далеко очень!

— Я в двадцати сантиметрах, не придумывай.

— Я не придумываю, я так не засну.

— Закрывай глаза, я тебя усыплю, — Семеныч подтянулся поближе и стал легонько покачивать ее, обнимая.

Когда Катя заснула, он аккуратно вытащил ладонь из-под ее щеки, нащупал в кармане сигареты и вылез из машины. Закурил, глядя на улыбающуюся луну, бледный дымчатый свет которой чуть освещал небо вокруг себя и ласково падал на землю.

В полной неизбежности пришедшей ночи вдруг стало спокойно.

Семеныч убрал нетронутую еду обратно в багажник. Закурил еще и, меряя шагами землю, укрытую влажной травой, в задумчивости побрел вперед. Нога наткнулась на выкинутую бутылку. Вернулся.

Устроился на сиденье и долго лежал, отхлебывая жидкость из горлышка и прислушиваясь к Катиному прерывистому дыханию во сне, который кошмаром вскоре забрал и Семеныча к себе в лапы.

* * *

Семеныч очутился в неясной мерцающей тьме. Он двигался наощупь сквозь густое пространство, пока не почувствовал Катю где-то рядом. Он пытался подойти ближе, но что-то или кто-то не давало ему сделать шаг вперед, словно поставив между ними воздушный поток, по плотности превышающий Семеныча. Катя была в панике, и Семеныч чувствовал ее страх, как свой собственный.

У Семеныча заледенели ноги, судорогой сводило руки. И тут же холод обернулся жаром, который заставлял плавиться кожу. Семеныч чувствовал, как Катя защищается от кого-то или защищает что-то и просит о помощи.

Стало очень жутко. Семеныч находился на тончайшей, хрупкой грани реальности и сна. Где-то рядом была Катя, которой Семеныч отдал всего себя. Женщина, забирающая жизнь и дающая тревожную, необыкновенную любовь. Но Катя уходила. Семеныч ее не видел, он только чувствовал. А рядом дышала смерть. Вместе с этим начало скручивать и выворачивать все тело Семеныча, кости сделались мягкими, а кожи и вовсе не осталось. Дикая боль разрезала Семеныча пополам.

Вдруг Катя закричала, очевидно, от той же дикой боли и страха, которые терпеливо сносил Семеныч. Он больше не выдержал. Ему удалось все-таки схватить ее за руку, и тогда он с силой потянул ее к себе, чтобы прижать, укрыть собой и никому не отдать. Но Катя не шла к нему. Он упорно тянул ее к себе. Семеныч стоял на месте, и в то же время было ощущение дикой скорости, когда неосторожное небольшое движение приведет к взрыву или безвозвратной потери. Катин образ начинал рассыпаться в его руках.

Семеныч тянул и чувствовал, как она ускользает, перехватывал и вновь тащил… Воздух…

* * *

Вздрогнул, проснулся. Ночь прочно и безмятежно покоилась, как и до приснившегося кошмара. Семеныч приподнялся, чиркнул зажигалкой. Кошмар продолжился наяву. Катя тяжело дышала, ее бледное лицо было искажено гримасой боли, лоб покрылся испариной, на ресницах поблескивали слезы. Семеныч дергал ее за руки, тормошил за плечи, пытался приподнять голову… Но в ее теле не было сопротивления. Катя не открывала глаза и не отзывалась.

* * *

Он лихорадочно поднял сиденье, повернул ключ в замке зажигания и стал выбираться на дорогу. На огромной скорости Семеныч погнал машину назад. К городу. К домику со странной надписью: «Добро пожало».

Семеныч не мог объяснить себе, почему он решил, что Соломон остался в городе и может чем-либо помочь. Автомобиль пролетел по пустым улицам городка, который, посыпанный белым, разбухшим от влажного воздуха, порошком, прятался в ночи, ожидая страшного рассвета.

— Соломон! Соломон, ты мне нужен! — Семеныч пнул ногой дверь и в несколько быстрых шагов оказался на пороге той комнаты, с которой все и началось несколько дней назад.

Соломон сидел на том же месте и пил вино, вальяжно расположившись в кресле. На коленях лежала раскрытая книга.

— Скорее, Соломон, не до разговоров! — Семеныч появился перед ним с горящими глазами и, взяв из его рук бокал, поставил на стол. Требовательная просьба нисколько не удивила мужчину. Соломон торопливо встал и пошел вслед за Семенычем к машине.

Увидев Катю, Соломон охнул, нагнулся над ней, что-то бормоча. Семеныч прислушивался, но разобрать слов было невозможно. Катя открыла глаза через несколько минут. Соломон с облегчением прислонился к машине и сделал глубокий вздох.

Катя немного приподнялась на сиденье и тут же согнулась пополам:

— Семеныч, мне больно!

— Езжайте на запад, в пятидесяти километрах отсюда будет деревушка. Спроси Дамира. Он хороший фельдшер. Скажи — от меня, — сказал Соломон.

— Сейчас, маленькая, сейчас поедем, потерпи, — Семеныч сел на водительское сиденье и захлопнул дверь. В волнении не сразу смог повернуть ключ трясущимися руками. Катя вновь откинулась на сиденье и глаза ее закрылись.

Семеныч подал машину вперед, но через несколько метров, внезапно включил заднюю скорость:

— А ты?

— Я остаюсь. Возьми ей от боли, на два раза тут раздели, пока доедете, — Соломон протянул прозрачный пакетик со знакомым белым порошком.

— Скажи, зачем нужны были эти наркотики? — горестно спросил Семеныч. — Ведь это же…

— Какие наркотики? — удивился Соломон.

— Вещество это, — Семеныч показал на усыпанный город и на пакетик в руках Соломона.

— Да ты что? — Соломон в полном изумлении уставился на Семеныча. — Ты откуда такой информации нахватался?

— На практике. Мы как в тумане были эти пару дней.

— А вы ничего больше не употребляли? Алкоголь, например, сомнительного производства?

Семеныч вспомнил банку с коньяком, и его только осенило, что все началось совсем не с домика с вывеской: «Добро пожало», а именно со злосчастной банки с жидкостью. Этот дурман, который, словно спазмами то становился сильнее, то совсем ослабевал.

— Пресса шумит, — уже менее утвердительно сказал Семеныч.

— Им нужна сенсация. Ты вряд ли меня поймешь, но этот порошок никоим образом не относится к вредным веществам. Он просто не запатентован. Это, считай, легкое успокоительное, к тому же крайне благоприятно действующее на мозговую деятельность, на нервную систему. Это растительное средство! Сублимированный экстракт из плодов инджина. Как добавка. Как витамин. Я не так давно его открыл. Трудность была в хранении. Оно взрывоопасное лишь при соединении с кислородом. И когда его много. Но, если изготовить его в суспензии или капсулах с добавлением обволакивающих веществ — оно будет полностью безопасным.

— Стой, но в студии. В твоей студии люди выглядели точно укуренные! Кофе это…

— Кофе? И что с кофе? — рассмеялся Соломон. — Брось. В студии работают удивительно талантливые люди. Согласен с тобой, некоторые кажутся не от мира сего. Но все гении немного нарушают нормы, особенно если им это позволить. Я одного физика выдернул из сумасшедшего дома. Общаться с ним невозможно. Он толком не может приготовить себе поесть, но до каких вещей он додумывается своим отрешенным разумом и годами корпеет над такими разработками, что лет, наверное, только через пятьдесят человечество это оценит.

Семеныча бросило в жар, когда он только допустил мысль о том, что Катя, все неправильно истолковав, причинила столько бед целому городу.

— Скорее! — кивнул Соломон на Катю.

— Город может взорваться.

— Вот и поторопись, рассвет занимается. У тебя была возможность остановить вращение медали добра и зла так, чтобы она упала нужной стороной. Но, когда медаль замерла с тем, чтобы упасть, ты, Семеныч, ты… Вновь заставил ее вращаться. Ты был перевешивающей силой, которой нужно было сделать выбор. Но ты не смог. Поэтому все продолжится. До следующего раза, — Соломон замолчал и пошел к дому.

— На чьей стороне был ты? — крикнул Семеныч вслед. — Кто ты? Я не понимаю, что ты говоришь!

— Уходи… Видно, не судьба была.

На улице стало чуть светлее. Опасное солнце поднималось. Семеныч гнал машину. Светлело. То тут, то там вспыхивали искры огня и, загнанные в щели деревянных заборов, оконных рам, скопления порошка начинали тлеть.

На выезде из города дежурили полицейские в специальной защитной форме, напоминающей фольгу. Семеныч свернул в поле. Высокая трава доброжелательно скрыла, с трудом пробиравшийся по неровной земле, автомобиль.

Уже после, когда они нашли местного фельдшера, и были в относительной безопасности, земля содрогнулась несколько раз, а над городом высоко поднялось оранжевое марево чудовищного заката на рассвете.

Катя очнулась на мгновение, посмотрела в глаза Семеныча, где бездонное небо и бескрайнее море вновь пообещали ей о том, что все будет хорошо. И бессильно закрыла веки.

— Неси ее в дом, — сказал пожилой мужчина. — Я пока подготовлю все.

— Это вещество, которое рассыпано по городу. Не… Не наркотическое?

— Нет! — ответил мужчина, открыв шкафчик в сенях. Он доставал марлю, вату, пузырьки с йодом и спиртом. — Очень жаль, что так случилось. Соломона жаль. Так он боролся за производство этого лекарственного средства. У меня ведь были случаи, когда астма переходила в легкую кашлевую форму посредством приема этого порошка, не требуя больше применения гормональных препаратов. А теперь, не знаю, что с Соломоном будет. Не завели б дело уголовное по факту хранения опасного вещества. Ну, может, обойдется. Мужик он крутой. Заплатит, кому надо. Город жаль.

Семеныч вытер пот со лба и взглянул на Катю. Она была без сознания.

«Как все-таки дорого стоят ошибки… Маленькие и большие. Мои и твои. Свои и чужие», — поразился он.

— Уйди, — попросил мужчина Семеныча, войдя в комнату с инструментами, которые звенели в тазу. — Нет у нее аллергии?

— Нет… — Семеныч неохотно отпустил ее руку и отошел.

— Все нормально будет. Выкидыш, с кем не бывает. Молодая, здоровая. Еще родите. Самое главное, вовремя успели. У меня побудете некоторое время, я за ней пригляжу. Иди, погуляй пару часов.

Семеныч опустился на корточки перед закрытой дверью и долго сидел, слушая, как в комнате металлические инструменты с равнодушным стуком громко лязгали о жестяной таз.

«Все будет хорошо, — тяжело отстукивало его сердце. — С ней все будет хорошо».

* * *

Очнувшись, Катя не вставала несколько дней и ночей, от еды и питья напрочь отказывалась. Она лежала на постели в доме фельдшера, отвернувшись к стене. Просыпалась и лежала, почти не двигаясь, ждала, пока опять уснет. Семеныч изредка трогал ее за плечо, но Катя, передернувшись, сердито сбрасывала его руку. Он не знал, переживала ли она за потерянного ребенка или в полузабытьи услышала о том, что вещество оказалось безопасным, а может, ее мучила боль…

Семеныч не отходил от нее, устроившись на жестком топчане в узкой комнатушке. Тупо смотрел на вытянутую фигуру Кати под одеялом и ждал.

Время превратилось в вязкую, серую паутину, растягивающуюся и сжимающуюся в соответствии с неким, только ему самому понятным, алгоритмом…

«Не трогай ее, — говорил фельдшер, когда заходил в комнату. Он осматривал Катю, выгоняя Семеныча поесть. Но тот выходил за дверь и возвращался обратно. При нем Катя отказывалась общаться с доктором. — Дай ей время».

«Время…» — растерянно молчал Семеныч, думая о том, что в Москве рвет и мечет начальник и волнуется жена, которая не знает, что и думать. Семеныч не звонил им. Он не знал, что сказать. Нельзя рассказать людям, которые послушно ходят на работу и примерно ложатся спать в своих кроватях, что его девушка в беде и отчаянии. Его любимая, уничтожившая город. Его душа, которая рвется. Его музыка, которая вечно звучит в сердце. А оправдываться и лгать у Семеныча почему-то теперь не поворачивался язык. Сейчас все стало неважным, кроме того, чтобы с Катей было все в порядке. Семеныч понимал, что потом лестница значимости снова крутанет своими ступенями, и потом придется себя чувствовать еще хуже. Будет просто омерзительное состояние, когда они вернутся. Ведь, наверняка, его все потеряли в сгоревшем городе. А телефон Семеныч отключил. Ложь зачастую мучает хороших людей, заставляя их лгать еще больше. Словно яма, которую, чем больше роешь, тем больше она становится, превращаясь в пропасть или собственную могилу.

С бог знает, каким по счету рассветом, в комнатке без окон, Катя откинула одеяло с плеч и повернулась к Семенычу. Они смотрели друг на друга уставшими глазами, под которыми пролегли глубокие тени.

«Она справилась. Я справился. Мы справимся, — одежда Семеныча была сильно измята, на лице щетина. Он поднялся с топчана и подошел. Встав на колени возле постели, Семеныч носом дотронулся до Катиной щеки.

— Вижу, дела налаживаются, — неслышно вошел в комнату фельдшер. Они обернулись. — Баня истоплена. Завтрак горячий. Подъем.

* * *

— Семеныч, а где ты машину взял? — Катя расположилась у него на коленях, водя пальцем по черточкам его лица. Она склоняла голову то на один бок, то на другой, заглядывая Семенычу в глаза. Он сидел на земле, привалившись спиной к шершавой коре толстого дерева.

— У домика Соломона, она с ключами в замке стояла, я разбил окно и поехал.

— А почему он ничего не сказал, когда мы к нему приезжали той ночью?

— Богам не нужны машины, наверное. Они нужны людям, — предположил Семеныч. — Ты лучше расскажи, сколько тонн порошка ты подарила ветру? И каким образом?

— Проще простого, — грустно ответила Катя, вздохнув. — Я пробралась в подвал студии, а из него выходили такие здоровые турбины с фильтрами, откачивающие воздух из помещения или для чего-то еще, не знаю. И стоило только открыть камеры и вспороть мешки, как эта мука сама засасывалась в них и улетала струей на улицу. Прямо вверх!

— Наверное, это была часть вытяжной вентиляции. А в подвал как проникла?

— Еще проще. Одна из этих труб не работала. Я проползла через лопасти. Ты знаешь, я, если честно, не понимаю, что меня сподвигло это сделать. Все эти дни я была в каком-то неясном состоянии. Меня сильно взбесил тот факт, что он потчевал наркотиками весь город. Но я еще до конца не уверена, что он ничем не травил людей в студии. Они на самом деле выглядели не очень адекватными. Или мне так показалось? Такое ощущение, что в этом городе, в те дни я была в сильном опьянении. Или во сне.

Семеныч промолчал.

— А попить осталось?

— В багажнике посмотри, там должно быть еще пару бутылок воды.

— Пить очень хочу, — Катя слезла с ног Семеныча и пошла к машине. Открыла багажник, заглянула внутрь, рукой шаря по пакетам. Достала один и оглянулась назад. — Семеныч, не спи!!!

Семеныч чуть приоткрыл один глаз и улыбнулся:

— Я быстро, пока ты пьешь.

Нежное солнце, ранним утром застенчиво поднимаясь из-за горизонта, обещало новый день в старом мире, который все же был не так уж плох. И сегодня Семеныч с этим согласился, проваливаясь в дрему.

— Се-ме-ныч! Семеныч!!! Се-ме-ныч!!! — через минуту новый день нетерпеливо тормошил и радостно дергал Семеныча за руки.

— Что, милая?

— Да открой ты глаза!

Когда он послушно поднял веки, Катя стояла над ним с пакетом в руках, который был перевязан бечевкой крест-накрест. Она дернула зубами узел веревки, и на Семеныча посыпались аккуратно упакованные, пухлые пачки зеленых банкнот.

— Откуда ты их взяла? — удивленно спросил Семеныч.

— Из багажника машины. Ты разве не видел этот пакет?

— Странно. Нет.

— Так эти деньги так и лежали в машине все это время?

— Наверное, не знаю. Я не разглядывал, что там было.

— Мы ведь приехали к Соломону на его машине, он не сказал ни слова, ведь он не мог не знать, что там остались деньги? Или ему ни машины не нужны, ни деньги?

— Почему, не нужны? Возможно, и не нужны. А возможно у него их в избытке, — задумался Семеныч. — Соломон… Кто же он? Плохой или хороший?

Она засмеялась:

— А почему надо все обязательно делить на плохое и хорошее? Можно прийти к хорошему через плохое. И к плохому — через хорошее.

Семеныч задумался:

— Если верна поговорка: «Благими намерениями вымощена дорога в ад», то верно и обратное. Злыми намерениями вымощена дорога в рай? Почему люди впадают в зависимость от наркотиков или алкоголя? Потому что это единственный способ проникнуть в свой собственный мир, на время отодвинув другой. Этот мир сначала дарит положительные эмоции, то есть то, чего не хватает в обычной жизни. А почему жизнь устроена так, что всем не хватает счастья? Но ведь наркотики делают людей зависимыми и больными. С другой стороны, эти люди ведь занимались творчеством. И были полностью счастливы… Кому плохо было бы от того, что они могли бы что-то и принимать? Для общества они только приносили пользу! Ты же видела проекты? Для общества, которому абсолютно наплевать на них! А они были счастливы что-то создавать именно для общества. Они хотели сделать мир лучше!

— Семеныч, тут запутано все, как шар! А сам шар, потому и шар, что его окружность вертится и создает иллюзию шара. Да?

— Да, — Семеныч встал, собирая деньги. — Пора нам выбираться отсюда?

— Пора, наверное, — согласилась Катя.

— А я, может, и был бы не против этого порошка, если даже он и наркотический, но вреда здоровью не приносит, если бы чувствовал свою жизнь цельной и интересной, занимаясь своим делом. Я и с ума сойти не против.

— А я? — с тревогой спросила Катя, думая про себя, что ни одно дело не заменит ей Семеныча. Хотя до встречи с этим человеком, она тоже мечтала куда-нибудь провалиться с головой.

— И ты. Куда я без тебя? Надо попрощаться с Дамиром и отблагодарить его, — сказал Семеныч, озабоченно глядя на еще бледное, оттого почти прозрачное, лицо Кати, на ее заметно похудевшее тело.

* * *

— Давай быстро поедем? — предложила Катя, когда включила радио в машине и откинула голову на сиденье.

— Давай, — улыбнулся Семеныч и надавил на педаль. Катя вновь щелкнула на следующую радиостанцию и рука ее замерла.

«Ведутся работы по восстановлению сожженного города. По последним данным, ущерб составил более семидесяти процентов. Жертв нет. Власти города вовремя эвакуировали людей. Им предложена материальная помощь и предоставлены жилые помещения в соседних населенных пунктах. Финансирование проекта по расселению людей из района бедствия ведет неизвестное лицо из-за границы, совершая переводы денежных средств на расчетный счет, открытый специально для этих нужд. Власти и спецслужбы предполагают, что спонсором является сам Соломон Абрахансон. Он по-прежнему подозревается в причастности к созданию и синтезированию незапатентованного вещества, неправильное хранение которого, привело к огромной беде. Анализ данного вещества показал, что оно производилось из сухого концентрата мякоти редчайших плодов «инджин» методом сублимации. Хотя деревья, дающие эти плоды, согласно последним данным, на земле не растут уже много десятилетий. Вещество увеличивает работоспособность, снимает усталость, напряжение, тревогу и страх, повышает проницаемость сосудов головного мозга и способствует их насыщению кислородом. Противопоказания и побочные эффекты еще не изучены, — они переглянулись. Семеныч приложил палец к губам и сделал погромче: — Единственная опасность — хранение этого вещества. При определенной температуре воздуха, концентрации и соединении с кислородом, оно имеет устойчивую способность к воспламенению. Все люди, выехавшие из города, проходят диспансеризацию. Пока вреда, оказанного на их самочувствие и здоровье парами этого вещества, не обнаружено. По факту распыления вещества и дальнейшим многочисленным возгораниям в городе возбуждено уголовное дело. Полиции удалось найти данные съемок видеокамер наружного наблюдения. Разыскивается девушка примерно двадцати пяти лет, темные длинные волосы, светлые глаза, внешность европейская. Фотороботы составлены нечетко. Уехала из города с мужчиной на черной машине, государственный номер…»

Конец ознакомительного фрагмента.