Черные паруса

Аластер Рейнольдс, 2019

Когда-то Адрана и Арафура Несс мечтали о путешествиях, приключениях и богатствах. Теперь им принадлежит космический парусник «Мстительница», однако вместе с кораблем сестры унаследовали чудовищную репутацию его прежнего владельца. Вынужденные скитаться по мрачным задворкам обитаемого космоса, они придумывают план, который позволит им вернуться в гостеприимные края, а потом разгадать важнейшую для человечества загадку тринадцати Заселений, узнать, как и почему в окрестностях Старого Солнца возникали очаги цивилизации. Но это весьма непростая задача, когда по пятам идут старые и новые враги, а еще со своим кораблем неразлучна зловещая тень пиратского капитана. Впервые на русском!

Глава 6

Паладин был прав насчет шторма, однако после того, как он утих, наше беспокойство усилилось. Я хотела бы знать наверняка, что произошло, но, как и замеченные Сурт две парусные вспышки (лишь одна из которых попала в официальный журнал наблюдений), инцидент посеял еще большую тревогу. Прежде всего, шторм действительно мог сбить с толку бортовые приемники и они могли выдать ложные показания, создав впечатление, что нас засекли с помощью локационного импульса, хотя на самом деле ничего не случилось.

Но если один корабль действительно преследовал другой и хотел обнаружить его, чтобы поточнее определить положение и дистанцию, то период повышенной солнечной активности был именно тем временем, когда можно на такое отважиться. Если все проделать быстро, ограничиться одним локационным импульсом, то нам будет трудно отличить его от ложных показаний, вызванных штормом, и у другого корабля будет совсем мизерный риск выдать собственное местоположение. Поскольку наше оборудование уже давало сбивчивые показания, а наиболее чуткие приборы были втянуты в корпус, овчинка стоила выделки. Я представила себе человека, который ссутулился над мерцающим экраном подметалы в рубке призрачного преследователя, держа руку на кнопке в ожидании момента, когда шторм обеспечит максимальную путаницу и можно будет послать локационный импульс. Через секунду наш корабль появился бы на экране подметалы в виде тусклого, расплывающегося пятна. Наш корпус был антрацитовым, паруса — чернее самой тьмы, но, отразив лишь малую долю импульса, «Мстительница» выдала бы свое местоположение.

Идеальный расклад. Можно было бы под прикрытием шторма послать локационный импульс в сторону преследователя, воспользовавшись той же сумятицей, но мы о таком не подумали, а теперь шторм слабел, и вряд ли имело смысл запускать подметалу. Если это сделать, обе стороны в точности узнают, где находится противник, и установится в некотором роде паритет. Но ведь мы не уверены, что нас засекли, а значит, запуск подметалы лишит нас секретности — преимущества, которым мы еще обладаем.

Если там вообще есть другой корабль.

Но сенсоры Паладина засекли импульс, исходящий из той же части неба, что и парусные вспышки. Список любопытных вещей, в которые я верила, все удлинялся, но совпадения в нем не значились.

* * *

Я повернула колесо замка, открыла дверь, вошла в тесное пространство без окон, а затем заперла дверь изнутри, затянув колесо до упора.

Череп занимал большую часть комнаты, он был подвешен к сферической стене с помощью тросов, каждый из которых по всей длине был снабжен пружинами, гасящими любые вибрации. Череп был вытянутый, как лошадиный, но гораздо крупнее, и, найдись в нем достаточно большая дыра, я бы легко пролезала внутрь и использовала его как койку. Не то чтобы мне этого сильно хотелось. Сквозь глазницы размером с кулак виднелся интерьер, напоминающий пещеру: тонкие гребни, костяные перегородки, а еще завесы из ткани, похожей на марлю. И по всему внутреннему пространству рассеяны сотни крошечных огоньков, соединенных тончайшей паутиной: кружевные останки чужеродных нейронных цепей.

Эти огни встревожили меня задолго до того, как я впервые увидела мигальную башку; теперь же тревога вызвала дрожь. Огоньки мерцали, потому что какой-то загадочный процесс все еще продолжался, хотя череп лишился почти всей органики. Это было похоже на город, чье население полностью вымерло, чья цель существования исчезла. Окна пустых зданий не светятся, ветер гоняет мусор по безлюдным улицам, но светофоры все еще горят, поезда метро ездят, а биржевые машины печатают бумажную чепуху.

Я убедила себя, что мигальная материя — всего лишь механизм, который никто не выключал, умный достаточно, чтобы делать свою работу, но недостаточно, чтобы понять, что его хозяин умер. Мигание продолжалось, потому что материя пребывала в контакте — точнее, пыталась восстановить контакт — с другими черепами, отдаленными неживыми родичами этого однажды явившегося в Собрание пришельца.

Это было удобно для нас — я имею в виду экипажи, — потому что давало еще один способ связи, помимо трещальника: мы могли запечатлевать собственные сообщения, встраивать их в инопланетные шепоты.

Трудность заключалась в том, что лишь немногие люди обладали способностью посылать и принимать сигналы через черепа.

Я была из таких. И Фура.

Из обладающих этим даром лишь один на тысячу по-настоящему хорош. Проблема в том, что способности постепенно исчезают, по мере того как нейронные структуры мозга затвердевают и превращаются в фиксированные паттерны зрелости. Мистеру Казарею, который учил нас с сестрой, было чуть за двадцать, когда он начал терять свой талант. К тому времени его синапсы уже сделались жесткими, больше не могли приспособиться к черепу. Казарей все еще мог читать череп на «Монетте», но его способность уменьшалась, и он никогда не смог бы настроиться на другой.

Мне было девятнадцать, а Фуре уже перевалило за восемнадцать. Мне приходилось время от времени напоминать себе об этом, так как событий прошлого года хватало на несколько жизней, и бывали дни, когда пережитое отражалось на наших лицах и мы чувствовали себя старыми не по годам. Но все же мы не достигли того возраста, в котором был мистер Казарей, и это означало, что нам предстоит еще несколько лет надежной работы с черепом. Сколько времени пройдет, прежде чем способности угаснут постепенно или резко, — никто не мог сказать.

Я подошла к той части стены, где висели нейронные мосты, сняла один с крючка и водрузила на голову, надавливая, чтобы индукционные прокладки прилегли поплотнее к коже. Мост был снабжен накладками на уши и парой шор для глаз. Еще была выпуклость на левом виске, внутри которой находилась катушка для контактного провода.

Я вытащила контактный провод, сжимая маленький штекер, словно штопальную иглу.

Помимо отверстий для опорных проводов, в черепе были просверлены углубления для десятков металлических гнезд, расположенных в произвольном порядке. Это были точки подключения, где с помощью контактного провода от нейронного моста можно было зафиксировать достаточно стойкий сигнал.

Если бы он оставался на одном месте, жизнь чтеца костей была бы намного проще. Но половина искусства заключалась в том, чтобы гоняться за этим сигналом по всему черепу, как за крысой, бегающей под половицами.

Иногда он был очень слабым, иногда отсутствовал. А то и вовсе пропадал — именно поэтому капитанам приходилось искать новые черепа. Новые не в буквальном смысле: все черепа были древними, но для них имелся рынок, и время от времени какой-нибудь удачливый разумник находил в шарльере череп; если тот оказывался в рабочем состоянии, вопрос пенсии можно было считать решенным.

Когда-то этот череп, возможно, и был хорош, но пользоваться им становилось все сложнее, и доказательства тому были повсюду. Никто не просверливал так много входных отверстий, если только сигнал не становился неуловимым. Гнезда были помечены символами, нанесенными чернилами на кость: даты и сила сигнала. Все очень методично, как любила Боса. Она хотела знать, с какой скоростью этот череп приходит в негодность, чтобы заранее спланировать приобретение следующего. Когда Фура устроила ловушку для Босы, частью приманки было обещание украсть свежий череп у капитана Труско. Но череп Труско погас, как только мы попытались перевезти его с одного корабля на другой, и пришлось положиться на экземпляр Босы.

Сколько он протянет, можно было только гадать. Все эти отверстия рисковали нарушить его целостность. По всей длине тянулись глубокие трещины, суженные металлическими скобами, но особую тревогу вызывали именно скрытые дефекты, которые незаметно накапливались внутри, пока череп не разваливался при малейшем контакте.

— Смелее, — прошептала я, потому что все еще не находила в этом процессе ничего естественного или приятного.

Череп дернулся на пружинах, когда я подключилась, но вскоре успокоился. Я пренебрегла защитными очками и наушниками, и мне не нужно было выключать свет. Я испытывала по этому поводу бессмысленную гордость.

Ведь мне все-таки пришлось опустошить разум, чтобы предложить его черепу.

Это куда сложнее, чем просто заглушить обычный хаос мыслей. На такое способен любой разумник, но для того, чтобы выдавить из черепа хоть намек на сигнал, нам с Фурой понадобилась многодневная практика.

Наверное, когда-то даже Казарей сомневался, что у нас есть дар. Внутри собственных черепов мы должны были отыскать потайные окна и двери — обычно запертые на засов, причем неспроста, — и распахнуть их настежь, чтобы впустить слабый ветерок. Этот ветерок пробирался через темные, сырые подвалы наших разумов, через пыльные комнаты и забытые коридоры, взвивался спиралью по потайным лестницам и наконец-то достигал сознания.

Иногда ветер появлялся сам по себе, не принося никаких сообщений. Это означало, что череп активен и шепчет мне, но никто не использует другой такой же, чтобы передать послание. Все равно что взять трубку телефона и услышать гудение, но никакого голоса.

Я воткнула штекер в соседнее гнездо. Ветер отсутствовал. Судя по меткам рядом с этими входами, они уже давно неисправны. Но проверить не помешает.

Я подключалась, отключалась, слушала.

И вдруг ощутила самый краешек чего-то. Вороватое, увертливое присутствие, которое одновременно существовало и не существовало. Канал входа был активным, и нечто появлялось и исчезало, когда я двигала пальцем по проводу.

Я беззвучно шевельнула губами: «Что-то есть».

До той поры я была одна в комнате костей, но теперь делила пространство с бестелесным гостем, который вполне мог быть и неразумным, но в то же время полностью осознавал мое присутствие, наблюдал и реагировал.

Это был несущий сигнал черепа, означающий, что тот активен, способен вести и передачу, и прием. Мигающая материя теперь, когда я разбудила череп, блестела ярче и настойчивее.

Из глазниц вырывались узоры разноцветного света.

Пришлось еще сильнее сосредоточиться, чтобы уловить обезьяний сигнал, оседлавший несущую волну, потому что его модуляции были в сотни, если не в тысячи раз слабее. На нейронных мостах имелись круглые ручки настройки и ползунки для усиления сигнала. Это усиление всегда делалось с осторожностью и лишь после обнаружения стабильной несущей волны.

Ну наконец-то.

Я не то чтобы слышала разговорную речь, а скорее осознавала пустоты, которые остались бы в тишине на месте изъятых слов. Что-то вроде негативных отпечатков. По большей части они были холодными, как типографские литеры, и начисто лишенными естественных интонаций.

Я обзавелась привычкой записывать слова — проговаривая их про себя и запоминая на достаточно долгое время, чтобы потом нацарапать несколько строк в журнале сообщений, — продолжая воспринимать поступающие сведения. Это был особенный навык.

…Прошу подтверждения ауспиций для Слепого Пятна, Ракушки и Желтого Шута. В ответ предлагаются сведения о мятеже на двух судах, представляющих взаимный интерес…

Ни то ни другое не предназначалось нам и не могло принести непосредственной выгоды. Один безымянный корабль послал сообщение другому, будучи уверен, что они переговариваются наедине. Вероятно, эти корабли в прошлом имели дружеские отношения и уже не в первый раз обменивались сведениями. Может, у них были парные черепа, полученные из одного и того же шарльера; или чтецы — родня, как мы с Фурой; или и то и другое. Еще они могли пользоваться слабым шифрованием — кодами, обманными указаниями — или просто полагаться на то, что третья сторона не настроится в определенный момент на определенную частоту. Может, это и вовсе был капер, посылающий сигнал во все стороны, выпрашивая объедки.

Я слышала только одну сторону в вероятном диалоге. Голос был отчетливым, но звучали и другие — то появляясь, то исчезая, как рябь на воде, так что я могла уловить только отдельные слова, в лучшем случае фразу.

…Покупка десяти тысяч лиг ярдажа с тройным волокном… Стоит учесть, что катер с налоговиками в последний раз видели… Потеряли кормовые завал-тали во время фотонного шквала… Пятнадцать многомерных пистолей за спасенное имущество… Срочно требуется фельдшер… Когда мы вышли на орбиту Когтя Блэка… Прихватите дыхаль и лучших лекарских помощников…

Разные голоса, шепчущие из разных черепов, с разных кораблей. Всегда корабли, за редким исключением. Черепа не работают должным образом на мирах, иначе банки и картели давным-давно опустошили бы рынок старых костей. Слишком ненадежный способ для этих разумников. Слишком жуткий.

Чтобы различать второстепенные голоса, требовался хороший чтец, но я причисляла себя к лучшим. Под этими шепотами простирался еще один слой, который читался еще труднее, и все же я знала, что он лежит в пределах моих возможностей — при условии, что череп не капризничает и все другие факторы работают в мою пользу. Вытеснив болтовню более высокого порядка из сферы внимания, я напряглась и прислушалась к тому, что лежало за ее пределами. Тишина поднималась и опускалась, заполняя мое сознание ревущей пустотой. Я знала, что рано или поздно услышу голос там, где его нет. Но если сосредоточусь как следует, то смогу уловить истинное сообщение, скользнувшее под слоем всех прочих.

Вот.

Не слово, не звук, но присутствие другого обезьяньего разума, соединенного с другим черепом. Я не могла сказать, близко этот разум или далеко, но он тянулся ко мне, и не потому, что желал контакта, — в этом случае присутствие было явственнее и настойчивее, — но потому, что некто был заинтересован в познании моей природы. Наши умы соприкоснулись на этом слабом уровне взаимодействия, и мы одновременно отпрянули. Однако кратчайшего контакта оказалось достаточно. Я ничего не узнала об этом разуме, не получила ни малейшего представления о человеке, который, возможно, находился в другой комнате костей, за тысячи или даже миллионы лиг отсюда, но он или она очень старались исключить два слова из своего мыслительного процесса — те два слова, которые выдавали слишком глубокое понимание того, кто мы такие.

И все же эти слова продолжали просачиваться.

Рассекающая ночь.

* * *

На следующей благоприятной вахте я заварила чай, нарезала горячего хлеба с маслом и, собрав остальных на камбузе, выложила им все подробности нашей ситуации, становящейся все более мрачной. Вокруг стола расселись Прозор, Страмбли, Сурт, Тиндуф и я. Отсутствовала только Фура, которая предпочла побыть в своей каюте, пока не узнает вердикт, чтобы никто не решил, будто она влияет на происходящее.

Стоит признать, это было благоразумно с ее стороны. Даже если бы она ничего не сказала, ей было бы трудно не вмешаться в разговор посредством мрачной ухмылки или хмурого взгляда.

— Если ты здесь, чтобы сказать нам, что она в очередной раз передумала… — предостерегающе начала Страмбли.

— Нет, она обещала подыскать для нас место назначения — и сделала именно это.

— Я слыхала, нас засекли, — сказала Сурт. — И сигнал пришел с той же стороны, где я видела парусные вспышки.

— Я думала, вспышка была только одна, — проговорила Страмбли, слегка нахмурившись. — Так их было несколько?

— Одна вспышка, о которой мы можем говорить наверняка, — сказала я. — И сигнал подметальной тревоги — в самый разгар шторма, когда я меньше всего склонна доверять нашим приборам.

— Значит, ты не думаешь, что за нами следует корабль? — спросила Сурт, скрестив руки на груди.

Я ни словом не обмолвилась о происшествии в комнате костей даже Фуре, и у меня не было настроения усугублять беспокойство Сурт, пока мы не разберемся с нашим затруднительным положением.

— Паладин не мог с уверенностью сказать, откуда взялся локационный импульс, если он вообще был настоящим. Да, это та же самая часть неба, где была парусная вспышка, но если мы начнем вздрагивать от каждой тени…

— Мне это не нравится, — сказала Страмбли.

— Тебе куча всяких вещей не по нутру, — заметил Тиндуф так просто и беззлобно, что даже Страмбли не сумела бы обидеться. — А я вот сестренкам Несс доверяю. Ежели они говорят, что за нами нетути корабля, — я им верю.

— Ты доверяешь кому попало, — покачала головой Сурт.

— Всенепременно, — согласился Тиндуф. — Пока он не напакостит мне, что бывает лишь однова.

— Если существует корабль, который нами интересуется, — сказала я, — он пойдет следом. В противном случае это просто мираж или какой-то совершенно посторонний парусник, оказавшийся здесь случайно. В чем нет состава преступления.

— И что же это, по-твоему, Адрана? — спросила Страмбли.

— Я думаю, нужно забыть об этом до тех пор, пока не изменим курс.

Страмбли откусила от ломтя и стерла масло с губ.

— Значит, Фура составила для нас план, да? Положившись на свой многолетний опыт в подобных делах?

Тиндуф постучал глиняной трубкой по столу. Он мягко улыбнулся и своим обычным примирительным тоном сказал:

— Давайте взглянем, чего она придумала, а потом будем приговоры выносить, ага?

Прозор выпила чаю.

— Это нам не навредит.

— Фура не вслепую делала свой выбор. — Я развернула тряпку с рваными краями, на которой отметила названия и основные детали потенциально пригодных для нас миров, и закрепила ее на столе четырьмя маломерными пистолями в качестве магнитов. — Она сочла, что лучше всего искать варианты во внешних процессиях, и я не думаю, что кто-то из нас станет по этому поводу возражать. Затем она сузила круг поисков, оставив только те миры, которые находятся немного в стороне от проторенных дорог. Мы не хотим слишком приближаться к месту, где идет бурная торговля, — оно, вероятно, кишит кораблями, и кто-то может понять, что мы собой представляем.

— Плевое дело, — хмыкнула Страмбли.

— Фура и это учла, — продолжила я. — Но я вернусь к подробным деталям, как только мы определимся с выбором. Так вот, я не хочу, чтобы вы решили, будто я исключаю какое-то место, прежде чем мы его обсудим. Первый из кандидатов Фуры — мир под названием Метерик, и он кажется достаточно хорошим для наших целей, но единственный из трех обладает поглотителем. То есть крутым гравитационным колодцем.

— Нам не подойти слишком близко под парусами, — сказала Прозор. — Значит, перемещение туда-обратно — только на катере.

— Если бы с горючим капитана Рэка дела пошли лучше, это не было бы проблемой, — сказала я. — Но так уж вышло, что мы не можем себе позволить расточительность, а путешествие к миру, подобному Метерику, ничего не оставит от наших запасов.

— Я правильно догадываюсь, что два других варианта попроще? — спросила Сурт.

Я кивнула:

— Катромил и Колесо Стриззарди. Полагаю, ни у кого из присутствующих нет опыта прямого взаимодействия с этими мирами?

— Встречала как-то разумника, который бывал на Катромиле, — сказала Прозор, не пожелав вдаваться в подробности. — А сама я побывала в сотне колесных миров, но никогда не слышала о Колесе Лиззарди…

— Стриззарди, — сказала я.

— Об этом тоже не слышала.

— Оба мира в отдаленных процессиях, — продолжила я, постукивая пальцем по ткани. — Ни тот ни другой не назовешь пульсирующим средоточием цивилизации, но нам такое и не нужно. Нам требуется место достаточно тихое и сонное, где можно без лишних хлопот разобраться с нашими делами. У того, кто захочет покинуть нас, будет вдоволь возможностей. Не исключено, что придется ждать несколько месяцев шанса купить куда-нибудь билет, но мы беремся покрыть расходы.

— Только не болтайте о своих приключениях, — предупредила Прозор. — Иначе нам придется вас разыскать и отобрать денежки.

Я улыбнулась Прозор, расценив ее слова так: какими бы ни были планы других, она останется на «Мстительнице».

— Сомневаюсь, что кто-то распустит язык. Это небезопасно. Фуре нравится Катромил, но у него есть одна особенность, о которой, я думаю, вы все должны знать.

— И какая же? — спросила Сурт.

— Его жители — не друзья Босы. — Я рассказала о спонсированной экспедиции и постигшей ее судьбе. — Ее там ненавидят всеми потрохами, и было бы неразумно впутываться в эту вражду. Если они заподозрят, что мы как-то связаны с Босой, все пойдет кувырком.

— И вряд ли кого-нибудь заинтересует наша версия, — прибавил Тиндуф, прежде чем глубоко затянуться трубкой.

— Да, проблема, — кивнула я здоровяку. — Если бы это зависело от меня, я бы не рискнула подвергнуть испытанию их оскорбленное чувство справедливости.

— Значит, надо держаться подальше от Катромила, — сказала Страмбли. — Без всякой гарантии, что в другом месте будет лучше.

— Мы не узнаем наверняка, пока не доберемся туда, — сказала я. — Но одно точно: подобных общеизвестных эксцессов, связанных с Босой, там не было. Значит, нет причин убояться нас с первого взгляда.

Сурт скептически скрестила руки на груди:

— Это действительно лучшее, что она придумала?

— Иногда вытягиваешь короткую соломинку, — сказала я. — А иногда все, что у тебя есть, — это короткие соломинки. Я согласна, ни один из вариантов не выглядит многообещающим, но доступные нам возможности ограниченны. Каждый из нас мог бы воткнуть булавку в «Книгу миров» и найти место получше, но придется обойтись теми местами, где мы не нарвемся на неприятности и не встретим другие корабли. Боюсь, что это исключает бо́льшую часть Собрания.

— Значит, Колесо Стриззарди, — решила Прозор, — если только у него нет каких-нибудь недостатков.

— Насколько мне известно, нет, — ответила я.

Остальные что-то пробормотали и неохотно кивнули.

— Если это все варианты, Адрана, — сказала Сурт, — то, я полагаю, выбираем третий. Сэкономим топливо.

Страмбли потерла шею.

— И сбережем голову на плечах. Мне так больше по нраву. Тиндуф?

— Я беру то, что дают. — Он задумчиво постучал по трубке. — Но одна мыслишка бередит старому Тиндуфу душу, Адрана. Может, они и не ссорились с Босой открыто, но это не значит, что отнесутся к нам по-дружески, когда увидят наши паруса, — точнее, когда ничегошеньки не увидят, что тоже плохо. Они все равно смекнут, кто мы такие и чего учудили.

— Он прав, — заметила Прозор.

— Они увидят наши паруса, — сказала я. — По крайней мере, некоторые из них. Боса не была дурой, она знала, что бывают случаи, когда нужно выдать себя за мирный корабль. Так что в трюме есть запас обычных парусов, чуть меньше двух тысяч акров. Они в плохом состоянии — скорее всего, сняты с кораблей, которые она ограбила после бортового залпа из гаусс-пушек, — но Боса не собиралась использовать их вместо ловчей ткани.

— Так какая нам от них польза? — спросила Сурт.

— Можно подвесить их снаружи на обычном такелаже, — подхватила идею Прозор. — Не имеет значения, сколько в них дырок, главное, чтобы с пары сотен лиг никто не разглядел.

— Зачем было Босе возиться с этими парусами, если она никогда не приближалась к цивилизованным портам? — спросила Страмбли.

— Иногда приближалась, — возразила я. — Кроме того, парус занимает не так уж много места, если его упаковать как следует, и даже тысяча акров парусины весит меньше бочки с топливом. Такелаж намного тяжелее.

— Это сработает, — сказала Прозор, сильно нахмурившись, как будто прокручивала все детали плана в голове. — Пристального изучения не выдержит, особенно если попадется знаток парусного дела, но весь фокус в том, чтобы нас и не рассматривали.

— Очень не хотелось бы вас огорчать, — сказала Сурт, — однако нам следует разобраться не только с парусами. Вы видели, на что мы похожи? — Она подалась вперед, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. — На то, чем и являемся, — на пиратский корабль! Это ведро с гайками снаружи выглядит коллекцией кошмаров благодаря шипам и прочим жутким аксессуарам, которые Боса сочла нужным прицепить к корпусу.

— Согласна, — кивнула я, вспомнив, как мы возвращались на корабль после похода в шарльер. — Это серьезная проблема.

— Сколько времени лететь до Колеса Стриззарди? — спросила Прозор, логично предполагая, что я уже все рассчитала.

— Пять недель. Тридцать пять дней, плюс-минус один-два. До Катромила, если понадобится, доберемся немного быстрее.

— Мы и близко не подойдем к тому месту, где к Босе испытывают столь сильные чувства, — заявила Страмбли, потирая шею так, словно уже чувствовала на ней веревку.

Прозор задумалась. Она кое-что знала о том, как составить хитроумный план.

— Справимся, — сказала, наконец. — Настройка парусов — не совсем детская забава, но ведь и мы не дети. Если обманули Босу — ведь получилось же, — то сможем обмануть и олухов на Колесе Стриззарди, особенно с учетом того, что не хотим причинить им никакого вреда. А что касается корпуса — то, что было закреплено, можно и открепить, было бы желание.

— За пять недель? — с сомнением проговорила Сурт. — Даже меньше, ведь нам нужно будет выглядеть прилично, когда на нас посмотрят в телескоп или увидят на экране подметалы, на достаточно близком расстоянии.

— Стоит только начать, и все выйдет славненько, — заверила ее Прозор.

Сурт рассеянно поковыряла бутерброд и принюхалась, как будто улавливая запах плесени сквозь щедро намазанное на хлеб масло.

— Наверное, недели — лучше, чем месяцы, даже если придется стереть пальцы до пеньков. Уйдем мы с этого корабля или нет, припасы давно пора обновить.

— Согласна, — сказала я и позволила себе тихонько перевести дух, чувствуя, что сумела склонить экипаж к самому разумному из возможных планов. — Нам необходимо туда попасть, независимо от чьих-либо личных намерений. Но мы все равно должны четко осознавать риск. Может быть, он не такой существенный, как в вариантах с Метериком и Катромилом, но никто не встретит нас с распростертыми объятиями, если возникнет хоть малейшее подозрение о связи с Босой. — Я глотнула чаю и продолжила: — Пока что время на нашей стороне, но слухи пойдут, и все кусочки сложатся. Нужно использовать наше преимущество, пока возможно, и это означает, что мы должны побыстрее добраться до Колеса Стриззарди, позаботившись о том, чтобы наш корабль не внушал страх. — Я кивнула всем по очереди. — Соглашусь с Проз: мы справимся, если не будем сидеть сложа руки и чесать языки.

— А твоя сестра? — спросила Страмбли. — Она спокойно воспримет этот маленький мятеж и отказ от ее предпочтений?

— С Фурой сама разберусь, — пообещала я.

* * *

Я пришла к ней в каюту и несколько секунд изучала ее профиль, склоненный над журналами и резко выделяющийся на фоне пляски огоньков Паладина. Во второй раз возникла иллюзия, что я забрела к сестре, когда она была моложе: она восторженно погрузилась в книгу с картинками или головоломку, ее воображение устремилось к горизонтам за обоями, гостиными и лестницами, с которыми мы были так хорошо знакомы.

Каким бы ни было приключение, которое, по мнению Фуры, она заслужила, сестра переживала его сейчас. Прекрасный черный корабль под парусами, команда, выполняющая ее приказы, робот с разумом солдата на борту и все миры Собрания в ее распоряжении. И я спрашивала себя, не хочется ли ей, чтобы жизнь сложилась немного иначе. Проявив достаточно свирепости и решимости, можно заполучить то, чего больше всего жаждешь. Однако подобные победы часто сопровождаются осложнениями и муками, которые никто не принимает в расчет.

— Они согласились, — сказала я.

Фура оглянулась, и на ее лице вновь появилось жесткое выражение, как будто неподатливая маска проступила сквозь кожу.

— Значит, мы едины во мнении, что Катромил — лучший выбор?

— Не совсем так, — ответила я, чувствуя, что следует поскорее закончить с плохими новостями. — Они согласились, что Метерик — слишком рискованный вариант, учитывая все обстоятельства, и требует значительного расхода топлива. Но я рассказала, как народ Катромила обижен на Босу, и эту новость приняли не очень хорошо.

— В Собрании нет ни одного мира, где Босе были бы рады, Адрана.

— Я знаю, что это вопрос степени. Но сжигать чучела Босы — это уже чересчур, и, честно говоря, я не могу не согласиться с командой, раз уж нашлась альтернатива, в той же степени полезная, да и добраться к ней будет тоже просто.

Она прищурилась:

— Ты ведь внесла свою лепту?

Я медленно кивнула:

— Высказала мнение, на что имела полное право. Однако выбор был сделан свободно. Нет смысла делегировать решение, если не готов принять результат.

— Да, — произнесла Фура. Она вдруг затрепетала, словно сдерживая мощную ярость; я смотрела на сестру, а видела бочку с ракетным топливом, готовую взорваться. — Ты права… и я его принимаю. Я бы предпочла Катромил — если бы мы постарались, то избежали бы любых подозрений в том, что связаны с Босой. Но раз команда выбрала Колесо Стриззарди, я покорюсь. — Она взглянула на бумаги: плотный текст, написанный ее рукой, сопровождали запутанные вычисления из области небесной механики. — Значит, пять недель.

— Тиндуф предложил замаскировать сам корабль, в дополнение к парусам. Прозор согласна.

— Тогда мы немедленно направимся к Стриззарди. Ты… оценила погоду? В том смысле, кто где захочет остаться?

Я заметила, что, когда мы беседовали с глазу на глаз, сестра в какой-то степени отказывалась от спектакля, который разыгрывала для других. Она изъяснялась правильнее, а не так, словно родилась в рундуке космоплавателя. Как будто в глубине души понимала, что мы все еще играем в некую игру с переодеванием, которая началась в ту ночь, когда мы бросили отца в Зале Истории, и которая иногда приводила к смерти и увечьям.

— Трудно сказать. По-моему, Прозор с нами надолго, и не похоже, чтобы Тиндуф торопился уйти. От выводов насчет Страмбли и Сурт воздержусь. Может, им требуется лишь возможность уйти — и, заполучив ее, они с радостью останутся на борту.

— А ты, раз уж мы заговорили об этом?

— Я еще не закончила с нашей маленькой эскападой, Фура. Как и ты, я хотела бы увидеть немного больше. Но если смотреть дальше следующих пяти недель, то все зависит от того, какова наша цель.

— У нас есть корабль и команда. Я думала, что наша цель ясна.

— Для тебя — возможно.

Ее взгляд был пытливым, но не враждебным.

— Я не вижу, в чем заключается трудность.

— Вот в чем, — сказала я. — Если не считать того, что нам не хватает пары компетентных разумников, мы готовы участвовать в той же игре, что и любой другой капер. Взламывать шарльеры, находить сокровища, продавать их на мирах — зарабатывать себе на жизнь таким образом, со всеми взлетами и падениями, которые связаны с профессией.

— Вот почему я так стремилась заполучить те бочки с топливом, — сказала Фура.

— Не сомневаюсь, что у тебя были планы насчет топлива. Уверена, ты не прочь взломать еще пару шарльеров. Но я думаю, что в твоей голове крутятся идеи, выходящие за рамки обычного каперства.

— И какие же?

— Что-то более грандиозное и, вероятно, более опасное. Я знаю тебя, сестра. Может, не так хорошо, как раньше, но достаточно хорошо, чтобы распознать озабоченность. То, что Боса поведала тебе о пистолях незадолго до смерти, не идет у тебя из головы.

— Будет лучше, если я все это проигнорирую, верно?

— Ее дело — ее безумие — не обязано стать нашим.

— О, я могу держать Босу на расстоянии вытянутой руки, — сказала Фура небрежно. — Мне хватит компании светлячка — в моем черепе нет места для еще одного подселенца.

— Надеюсь, ты в этом уверена.

— Еще как. Она ведь не меня пыталась обратить, помнишь? Не считая краткого периода в конце ее жизни, после того как я спасла тебя, мы с Босой были едва знакомы.

— Да, — сказала я, размышляя о том, что она сделала с Босой. — Но, с ее точки зрения, ты с лихвой компенсировала это.

— Послушай, — произнесла Фура более рассудительным тоном, — я не строю никаких предположений относительно этих пистолей. Но если они и существуют, то это все равно краденые деньги, правильно? Возможно, вся эта болтовня о мертвых душах, запертых в пистолях, — просто чушь. Как ты и сказала, Боса пошла бы на все, чтобы купить себе еще несколько вздохов. Но надо быть глупцом, чтобы отвернуться от склада с пистолями, если он принадлежит нам.

— Мм… — протянула я, не убежденная этим внезапным переходом к хладнокровной жадности. — А как, собственно, мы распорядимся этими деньгами?

— Если Боса грабила корабли так долго, как гласит легенда, то в ее тайнике могут без дела лежать миллионы многомерных пистолей. — Сказано это было с тихим благоговением. — Они наши, Адрана. Мы могли бы поделить их между членами команды и разойтись. Никто не узнает, откуда они взялись. Пистоли тем и хороши, что их нельзя ни пометить, ни отследить. И пока мы будем тратить свои доходы осторожно, чтобы не обесценить пистоли, уже имеющиеся в обращении, сможем жить хорошо.

— Рада, что ты все обдумала.

— Просто поразмыслила как следует, душа моя. Но можно сделать и нечто большее, чем просто почивать на лаврах. Помнишь, как плохо банки обращались с нашим бедным отцом? В кои-то веки у нас появились бы рычаги воздействия на них, сестра. Финансовая мощь, о которой наши дорогие покойные родители и не мечтали. Отец всегда платил свои долги — он был слишком горд, чтобы этого не делать. Но когда он нуждался в ссуде, чтобы ухаживать за матерью или позаботиться о своем здоровье, разве кто-нибудь его пожалел? Он был прекрасным, гордым человеком, и банки вознаградили его за честность и преданность бессердечным пренебрежением. — Она шмыгнула, по переносице пролегли морщинки. — Мы могли бы стать силой в Собрании, с которой ему пришлось бы считаться. Разве это не прекрасно?

— У тебя всегда получалось находить оправдания для любого поступка.

— Это ведь ты заломила мне руку и заставила сбежать из дома.

— Что перевернуло нашу жизнь с ног на голову. — Я вздохнула, не желая ссориться с Фурой. Было время, когда я выигрывала любой спор, будучи на десять месяцев старше и хитрее, но сейчас это преимущество мало значило. — Но все эти разговоры — лишь предположения. Ты абсолютно не представляешь себе, с чего начать поиски сокровищ.

— Уверена, что она никогда не упоминала о них при тебе.

Я снова вздохнула, задаваясь вопросом, сколько раз мы уже проходили через это.

— Боса лелеяла меня как возможную преемницу, не раскрывая всех своих тайн. И мы не посетили ни один шарльер, ни один мир между тем моментом, когда меня похитили, и тем, когда ты пришла за мной.

— Не важно. — Фура бросила взгляд на лежащие на столе журналы. — Годный ключ к этой тайне должен находиться где-то на корабле. Паладин рано или поздно найдет его; нет ничего, что он не смог бы найти, имея достаточно времени. Но он должен быть осторожен — нельзя торопить события. Может, корабль и не такой разумный, как Паладин, но все равно в нем есть какая-то хитрость. Есть вероятность, что он запутает или сотрет свои секреты, если заподозрит вмешательство.

— Я думала, это наш корабль.

— Так оно и есть — телом он наш, но вот душой — не вполне. Но не бойся, сестра. Мы будем осторожны и внимательны и очень скоро добьемся его верности. И заставим выдать свои богатства.

— Я слушала кости, — сказала я небрежно, подумав о том, что с удовольствием полистала бы эти дневники, представься такая возможность.

Фура неодобрительно взглянула на меня:

— Я считала, что мы договорились.

— Договорились. Ни одна из нас не должна оставаться наедине с черепом. Но он умирает, а ты вечно занята другим. Во всяком случае, я подумала, тебе стоит узнать про мой улов: чужой разум и два слова.

На ее лице отразилась борьба любопытства с раздражением.

— Какие слова?

— «Рассекающая ночь». Старое название этого корабля. Кто-то очень старался не думать о нем, особенно в тот момент, когда почувствовал меня.

— Тебе не следовало…

Я оборвала ее мягким, уверенным тоном:

— Я знала, что ты не обрадуешься, и хорошенько подумала, прежде чем говорить. Остальным я пока ничего не сказала, они и так достаточно напуганы. Но я думаю, можно извлечь несколько выводов из этого названия. Кому-то известно, кто мы такие, и я твердо убеждена, что разум, который я почувствовала, находится на корабле, который дал локационный импульс и парусную вспышку, замеченную Сурт. Нас преследуют. И я могу предположить только одну причину, по которой кто-то мог на такое решиться.

— Нас хотят захватить, — произнесла Фура с чем-то вроде благоговения в голосе. — И верят, что у них получится.