Не красавица

Алайна Салах, 2022

«Хоть Танька у нас не красавица, но голова светлая», – говаривала бабушка в детстве. «Отцовская порода, – поддакивала мама. – Зато раньше времени на свидания бегать не будет. Университет закончит, карьеру сделает, а потом уж мужа найдет. На некрасивых, слава Богу, тоже женятся". К своим двадцати четырем годам я поняла, что моя мама, всегда знающая обо всем лучше меня, кое в чем ошиблась. Университет я закончила с отличием, получила должность юриста в крупном холдинге, умею убираться и готовить. Вот только никакого мужа я не нашла. В смысле, вообще никого не нашла. За всю жизнь я ни разу не сходила на свидание, не имела ни ухажера, ни парня. Все меняется в один день, когда я позволяю подруге принарядить меня для похода в клуб. Не красавица, да. Значит и терять нечего.

7

— Привет. — Я по традиции обнимаю маму и протягиваю ей пакет с шоколадом: — Это ассорти: здесь молочный, темный, белый и трюфели. Ручная работа.

Не заглядывая внутрь, мама благодарит за гостинец и кивком указывает на кухню.

— Пойдем чай пить — я с травами заварила. Конфеты зря купила: все же зубы не молочные уже, правильно? Ты, кстати, на метро добралась? — доносится ее удаляющийся голос. — Такие пробки сегодня, это кошмар какой-то. Видимо из-за дождя.

Настроение, испорченное появлением Дана, а точнее, моим нелепым поведением, продолжает ползти вниз без видимой на то причины. Ведь не из-за конфет же? В смысле не из-за того, что я полчаса провела в бутике шоколада, обшаривая десятки полок в поисках самого вкусного, а мама в итоге сказала, что все было зря? Прекрасно ведь знаю, что ничего плохого в виду она не имеет, а просто по долгу профессии немного помешана на уходе за зубами. В любой другой день я бы, наверное, принесла к чаю что-то иное: например, ее любимый мармелад со стевией или овсяные печенья с цукатами, но сегодня хотелось именно шоколада. Выраженно сладкий, вязнущий на зубах, способный перебить горький осадок этой недели.

— О, у тебя новый сервиз? — указываю я на белые кружевные чашки, расставленные на столе, прекрасно помня, что маме дарили их на прошлый день рождения.

Просто сейчас мне удобнее сделать их безопасной темой для беседы. Мама обожает посуду, и никакие современные интерьерные веяния не способны избавить нашу квартиру от старомодного серванта, забитого фарфором.

— Это же Сивовы дарили мне в прошлом году, забыла? — Любовно придерживая крышку чайника, мама разливает заварку. — Тот старый я на дачу отвезу. Этот только мыть, наверное, придется вручную. Боюсь, позолота облетит.

Пакет с конфетами так и стоит нетронутым в углу столешницы, поэтому я иду его распаковывать. «Черт с ней, с зубной эмалью, — иронизирую про себя, снимая ленту с бумажной коробки. — Все равно никто ее не увидит».

Уложив конфеты в вазочку, я ставлю их на стол и сажусь. Мама стоит спиной, помешивая дымящийся суп. Перед глазами почему-то сразу появляется лицо Василины, смешно кривящей нос. Так она делает всякий раз, когда чувствует запах горохового.

— Ты, по-моему, похудела, мам.

— Ну прямо-таки похудела, — отмахивается она. — Наоборот, поправилась. В моем возрасте худеют уже только из-за болезней.

— Да какой уж у тебя возраст, мам. Всего-то сорок пять.

— А с каких это пор сорок пять уже не возраст? — отрезает она и, накрыв кастрюлю крышкой, выдвигает стул. — Смотря для кого, конечно. Вчера Надежда Васильевна рассказывала, что ее сестра в сорок семь в университет поступать собралась. Люди по-разному с ума сходят, конечно. Непонятно, чего ей в двадцать не училось.

— Здорово же, — улыбаюсь я. — Что человек не боится. В сорок семь снова станет студентом.

— И что в этом хорошего? Делать все нужно вовремя, чтобы люди потом не потешались.

Мама подносит к губам чашку и неспешно пьет, позволяя своим словам пропитывать воздух. Нехорошее предчувствие собирается ознобом на коже и через пару мгновений подтверждается.

— Об отношениях уже думать пора, Таня, — выстреливает неукоснительным требованием. — Тебе двадцать четыре.

Хочется съежиться и обнять себя руками, чтобы защитить грудную клетку, в которую больно ударяют эти слова. Мама считает, что это так просто? Достаточно просто подумать об отношениях — и вуаля! — перед твоими дверями выстроилась толпа парней. Все, что тебе нужно — это просто тыкать пальцем: ты, с пузиком, пошел вон, а вот ты, высокий и мускулистый, задержись, ты мне нравишься. Так? Конечно, я думаю об отношениях, а толку? Понятия не имею, что нужно делать. Кроме случаев, когда я была пьяна, мужчины ко мне ни разу не подходили. Подходить к ним самой? Как? Я даже в глаза им не могу нормально смотреть, не то что построить связный диалог. Нет, об Административном и Трудовом кодексе я могу часами разглагольствовать, но поговорить об обыденных вещах не умею. Взять хотя бы провальный разговор с Даном… Хотя лучше вообще не вспоминать.

— У меня пока много работы, — бормочу я, сосредоточившись на крошечных чаинках, осевших на дне чашки. — Начальница же в отпуске была, я говорила. Даже самой смешно от того, как жалко я вру. А вот сейчас Римма Радиковна вернется на работу, и тогда держись, мам! Местные аптеки не будут успевать заказывать презервативы, потому что мужчины из моей постели вылезать не будут.

— Все нужно делать вовремя, Таня, — с нажимом повторяет мама. — У тебя есть хорошая должность, пора и о семье подумать. Рожать лучше до двадцати шести…

— Почему? — перебиваю я. Мама непонимающе хмурится.

— Что почему? Почему лучше рожать до двадцать шести? Ты в семье медиков росла и до сих пор такие глупые вопросы задаешь. Есть такое понятие, как качество яйцеклеток, к примеру.

Я стискиваю зубы. Ну что за бред?

— Можно мне еще чай?

Потянувшись, мама наклоняет носик чайника над моей чашкой, но смолкать — нет, не смолкает.

— На первоначальный взнос за квартиру у меня деньги есть. Ипотеку сейчас под хороший процент дают — я узнавала. Цены в новостройках встречаются нормальные. Не центр, конечно, но для чего тебе центр? Пока потихоньку ремонт будем делать, парень толковый подтянется, и кредит потом вместе будете платить.

— А может быть, у него своя квартира будет? — храбро спрашиваю я.

— Если будет, очень хорошо, — без особого энтузиазма отвечает мама. — Главное, у тебя у самой будет, где жить. Тебе нужно почаще куда-нибудь выходить, Таня. Твоя соседка непутевая и то себе парня нашла. А ты чем хуже?

— Василина не непутевая, — возражаю я. — Не называй ее так, пожалуйста.

Легко сказать: почаще куда-нибудь выходи. Куда? У меня и друзей-то толком нет, кроме Васи. Я понятия не имею, где и как коротают досуг люди моего возраста, хотя бы потому, что в школьные и студенческие годы занималась только учебой. По маминой инициативе, между прочим. Сначала нужно было бросить все силы на вступительные экзамены, потом — с отличием сдавать сессии, чтобы непременно получить красный диплом, который, по ее словам, обязательно даст преимущество в трудоустройстве.

И к тому же я не Василина. Обладай я хоть сотой долей ее бойкости и красоты — наверняка бы с кем-нибудь встречалась.

Шоколадный шарик, провалившийся в желудок вместе с глотком чая, оказывается не способным даже немного притупить сгущающуюся тоску.

— Мне не нужны твои деньги, мам. И про ипотеку я все сама узнала.

— Хватит, Таня. Я с отцом уже поговорила. Пусть раскошелится на свою старшую дочь. Не все ее отпрыскам путевки покупать.

Я с тоской посматриваю на часы. Если разговор коснулся отца, то дело плохо. Сейчас мама заведется и придется выслушивать то, что я слышала тысячи раз. Женщина, с которой он живет, использует его как кошелек, а он бессовестный дурак, который не ценил маму. Хотя я сама немного обижена на папу из-за редких встреч, но называть его дураком язык не поворачивается. С мамой и ее характером действительно очень сложно ужиться.

— Мне ехать пора, — предупреждаю я, осушив чашку.

Мама смотрит с недовольством.

— Ты ведь только приехала. Куда так быстро?

— Я в салон записалась, — говорю первое пришедшее в голову.

— Ты вроде недавно стриглась?

— Это окрашивание.

— Что еще выдумала, Татьяна! — Резко опущенная чашка красноречиво демонстрирует мамино удивление, а мое полное имя усиливает этот эффект. — Ни к чему портить волосы.

— Я хочу. Решила попробовать.

— Для чего? У тебя свой цвет красивый. Когда поседеешь, как я, — начнешь краситься, а сейчас глупостями заниматься не нужно.

Тот редкий случай, когда я чувствую, что имею право настоять на своем. Это всего лишь покраска волос, а мне уже двадцать четыре. Я плачу за квартиру сама, покупаю себе вещи сама… Могу голосовать на выборах и даже уехать в другую страну при желании.

— Таня, ты меня поняла? — требовательно спрашивает мама, пока я убеждаю себя в возможности принятия собственных решений.

— Так, может, я и отношения заведу, когда поседею? — шепотом уточняю, чувствуя нестерпимое жжение на щеках. — Это мои волосы. Что захочу, то и сделаю.

Для кого-то сказать это — наверняка сущая ерунда, но для меня — самый настоящий подвиг. Смелее было только объявить маме о том, что я переезжаю на съемную квартиру. Уехать было отнюдь не просто: мама и требовала, и угрожала, и пыталась воззвать к практичности. Просто она не знала, что в мире не существует силы, способной заставить меня отказаться от мечты, которую я лелеяла весь последний курс университета: комната, где все устроено так, как нравится мне, холодильник, где хранятся продукты, которые нравятся мне, а еще тишина и свобода.

— Не знаю, что с тобой сегодня творится, но лучше поезжай домой и отдохни, — комментирует мама, наблюдая, как я обуваюсь. — Слишком много работаешь, видимо.

«А что мне остается? — в отчаянии думаю я, просовывая ноги в мокасины, которые в эту самую минуту начинаю ненавидеть. — Кроме работы, у меня больше ничего нет».

Заставив себя обнять маму на прощанье, я выскакиваю за дверь и, не дожидаясь, пока окажусь на улице, набираю нужный номер.

— Алло, девушка. Здравствуйте, это Татьяна… Ракитина. Я записывалась на стрижку и окрашивание, но потом отписалась, и вот сейчас снова передумала. Вот такая я непостоянная, да. Окошко еще осталось?