Jesus

Айес Мэйшайн

Про христианство – с огромной свободой и большой любовью. Книга для тех, кто хочет узнать настоящий смысл, о котором обычно не рассказывают./Так чувствуют себя люди, которые ночью залили в фонтан шампунь и превратили воду в пену. Но никто кроме них об этом не знает. Так чувствовала себя я, потому что это был совершенный impossible. А рассказать было некому.

ХРАМ

С самого первого трипа в храм все богослужение вызывало у меня сильные ассоциации с театром. Я воспринимала все как перфоманс, как действие, которое пропитано тайной. Это была для меня сцена еще тогда в начале. В период, когда я забыла, что всю жизнь мечтаю о настоящей сцене, с самого детства.

Еще до обучения, когда стала интересоваться темой, я успела побывать в красивом храме на правом берегу. Собственно, именно с него и началось мое путешествие по этой дорожке еще в январе 2014 года. Самое-самое начало. Старт. Тот момент на остановке, когда я поняла, для чего мне нужна была невзаимная любовь.

Я приезжала туда регулярно, раз-два в месяц. Это всегда было путешествие, потому что ехать около часа по окраинам и незнакомым районам. Потом идти по чужим улицам и среди них находить этот красавец-храм. Высокий, белый с золотым куполом. Очень величественный снаружи и внутри. Внутри бесконечно высокие своды, иконы под самым потолком, хор тоже где-то под потолком, золотой заборчик перед иконостасом — все очень масштабно. Впечатляюще. Несколько лет подряд у меня была традиция ездить на утреннюю службу в этот храм в день своего рождения. Теплая осень, 7 утра, листья на асфальте, солнце и это путешествие.

В этом храме служил Иоанн. Уже после начала катехизации мне удалось несколько раз видеть его «на работе». В этом храме я стояла и лила слезы отчаяния: сначала от невзаимной любви и потрясающих открытий в этом контексте. А потом, когда умерла бабушка и я просто не знала, что мне делать. В этом храме я впервые заговорила со священником. Пошла на исповедь и причастие.

Еще я побывала в деревянном и самом камерном храме в городе. Темный, маленький, очень уютный и тихий. Там всегда полумрак и особая таинственность. Старик-священник с длиннющей бородой, который читает все молитвы наизусть (а их очень много).

Еще была в женском монастыре с очень строгими монахинями в черных одеждах. Этот монастырь — самый строгий и страшный, там переносишься в царскую Россию. Всегда. Один раз я даже мыла там пол. Потому что в храмах есть традиция после службы просить прихожан остаться и помыть пол, помочь прибраться. Я подумала, что хочу сделать это из благодарности. И осталась. И это было, как остаться после спектакля, зайти за кулисы.

…

В любом новом храме я выбираю себе место. Поближе к основной «сцене». Такое место, где никто не будет ходить мимо меня и мешать, никто не встанет передо мной и не загородит действие. Место, откуда очень хорошо должно быть видно ту икону, которая проникает в самое сердце. Ту, которая по моему восприятию самая живая. Это очень важно.

Там, на Сурикова, я сразу нашла свое место. В первых рядах. Потом рядом со мной постепенно образовалась постоянная тусовочка из самых классных ребят и девчонок нашей группы. Первое время мы стояли там с книжками или телефонами — следили за текстом службы, читали про себя и подпевали хору.

Надо сказать, что это очень строгий и достаточно консервативный храм. Не самый, но один из. Поэтому сам факт того, что мы там стояли в первом ряду с телефонами, просто был чем-то непостижимым. Я быстро выучила все наизусть, все молитвы и песни. Я обожаю этот старый церковный славянский язык. Он очень похож на испанский, в нем есть потайное измерение. Есть магия и объем в каждом слове.

По ходу субботней службы, примерно в середине ее, есть момент, когда в центр храма выходит человек в черной рясе и читает 6 длинных псалмов.

Это до сих пор мой любимый момент. Это как таинство, хотя по факту псалмы даже не являются молитвами. Это песни-обращения к Богу, которые были написаны царем Давидом очень давно. И вот сам факт, что он реально их написал, и больше 2000 лет они каждый день читаются в храмах всего мира — меня поражает!

Во время чтения 6 псалмов в храме выключается свет. Остаются только гореть свечи. И это атмосфера тайны, чего-то страшного и манящего. И чтение в полной тишине, на старом церковном языке, в котором ты понимаешь только половину слов. Это просто транс. Когда я выучила псалмы наизусть, то проговаривала их все шепотом вместе с читающим диаконом. И время останавливалось. В каждом слове физически чувствовалось еще больше объема, бесконечное измерение! Несмотря на то, что это всегда читается в быстром темпе. Я зависала в каждом слове, и одновременно летела сквозь них, как в космосе, где нет привычной нам категории времени.

Кроме этого момента у меня было еще несколько любимых. Несколько песенных молитв, которые каждую субботу пел хор. Хор стоял прямо среди нас, на специальном балкончике (или кафедре), высотой вровень с полом. То есть эти ребята были просто отгорожены от всех невысоким заборчиком. И вот когда ты стоишь прямо в 30 сантиметрах от хора и слышишь все очень проникновенно, поешь вместе с ними — вся служба превращается в праздник!

Но самым сокровенным всегда был момент уже практически в финале службы. Есть такой ритуал, когда священник выходит в центр храма, и все люди выстраиваются в очередь. Тогда им на лбу кисточкой с освященным маслом рисуют невидимый крест. Это — благословение. Это проводится каждую субботу в каждом храме мира.

И вот там, на Сурикова, очередь была очень длинная. И проходила не совсем по центру, а очень рядом с иконостасом (стеной из икон от пола до потолка, которая закрывает алтарь). Сам иконостас в этом храме находится в сильном углублении (около 3-х метров). Пока я стояла в очереди, всегда было несколько мгновений, чтобы найти там, в глубине храма, ту самую икону Христа. Ту, с которой Он смотрит на меня так, что я за эти 10 секунд получаю и ответы на все вопросы, и волну любви, и супер-спокойствие.

И вот этот момент был самой высокой вышкой! Посмотреть Ему в глаза 10 секунд. И тогда — всё! После этого служба шла еще около 15 минут, а потом можно было выйти из храма и завоевывать весь мир. Потому что этот контакт давал уверенность в том, что невозможное возможно.