Экономика Казахстана. Мифы и реальность

Айдархан Кусаинов

В чем истинные причины кризисов 2008 и 2015 года? Какова на самом деле казахстанская экономика? Как победить коррупцию? Какой может быть социально-ориентированная политика устойчивого экономического роста?В этой книге простым и доступным языком даны ответы на приведенные вопросы. Кроме того, рассмотрены масштабные изменения в обществе Казахстана и предложены новые смыслы национальной идеи, отвечающие текущим общественным и экономическим вызовам.

Часть вторая

Экономическая реальность

Введение

Глава 1.

Голландская болезнь

Глава 2.

Инвестиционная привлекательность

Глава 3.

Нефтяные иллюзии

Глава 4.

Олигопольность экономики

Глава 5.

Потребительский рынок: структура, доля импорта,

инфляция

Глава 6.

Обрабатывающая промышленность

Глава 7.

Долларизация

Глава 8.

Эволюция экономической политики (123)

Введение

Сегодня экономика Казахстана переживает очередной кризис и находится на этапе выбора дальнейшего пути развития. Считаю важным для осознания, что кризис экономики вызван не внешними факторами, а именно внутренними — это закономерный результат экономической и финансовой политики на протяжении 15 лет. Внешние факторы послужили лишь спусковым крючком, ускорили развязку, однако не являются фундаментальными причинами. В связи с этим особенно остро стоит выбор дальнейшего направления развития, но это в первую очередь требует понимания реальной ситуации в экономике.

Для выработки новой экономической политики необходимо сначала разобраться в особенностях экономики Казахстана, понять, как она работает и почему она работает именно так. Понимание причин позволит выработать эффективную политику. В противном случае мы рискуем опять начать борьбу со следствиями, сделать очередное «улучшение» ситуации, которое только отложит кризис и усугубит проблемы в дальнейшем.

В данном разделе я попытаюсь развенчать некоторые мифы, привычные шаблоны, психологические установки, которые очень сильно воздействуют на мышление и деформируют восприятие реальности. Неверное понимание реальности казахстанской экономики либо приводит к неверным решениям, либо извращает правильные решения на этапе их реализации — и то и другое приводит к дальнейшему ухудшению ситуации.

Кому-то приводимые тезисы покажутся очевидными, какими они мне самому кажутся, но мой опыт дискуссий, бесед с экспертами и людьми, принимающими решения или влияющими на их принятие, показал, что ошибочные парадигмы прочно укоренились в мышлении. Этот факт заставил меня более подробно остановиться на отдельных тезисах. Впрочем, этот факт и подвигнул меня к написанию книги.

Экономика Казахстана поражена голландской болезнью, является олигополистической и держится исключительно на государственном финансировании или нефтяных деньгах. Традиционные экономические меры в таких условиях либо неэффективны, либо неприменимы. Решение проблем возможно только при развороте к экспортной ориентации в политике.

Эта часть состоит из следующих глав.

Глава 1. Голландская болезнь. Существует мнение, что экономика страны испытывает признаки голландской болезни. Это неверная точка зрения. В реальности экономика страны давно и глубоко ею поражена.

Глава 2. Инвестиционная привлекательность. Мнение о том, что экономика страны является инвестиционно привлекательной, ошибочно. В реальности экономика страны уже давно не привлекает иностранных инвесторов и целиком и полностью зависит от средств Национального фонда и квазигосударственных заимствований.

Глава 3. Нефть как основа экономики. Мнение о том, что Казахстан идет к большой нефти, сырьевой сектор ждет большое будущее, он может быть основой и драйвером развития экономики, является крайне вредной иллюзией. Реальность такова, что пик добычи нефти уже пройден и перспективы будущего роста весьма туманны. Горнодобывающий сектор сам начинает генерировать трудности для экономики.

Глава 4. Структура рынка. Мнение о том, что экономика Казахстана функционирует в условиях рынка совершенной конкуренции, является мифом. Реальность заключается в том, что экономика страны олигопольна, то есть политики и механизмы, работающие для рыночных условий, не работают и неэффективны для Казахстана. Речь даже не идет о государственном капитализме или участии государства, речь идет о самой структуре рынка страны.

Глава 5. Потребительский рынок Казахстана. Рассматривается цепочка добавленной стоимости, роль и относительная величина сектора торговли в экономике. Показывается отсутствие связи между номинальным курсом и внутренними потребительскими ценами, и рассматриваются механизмы инфляции в Казахстане. Феноменальный рост доли торговли в 2010 — 2015 годах связан с антикризисной программой роста государственных расходов, примененной на олигопольном рынке.

Глава 6. Производство обрабатывающей промышленности Казахстана. Объем, потенциал и роль в экономике. Отечественное производство потребительских товаров сопоставимо с объемами импорта таких товаров, более того, существующий экспортный потенциал несырьевой экономики в виде имеющихся, уже построенных мощностей сопоставим с объемами экспорта нефти и составляет до 20 млрд долларов США.

Глава 7. Долларизация: иллюзии и реальность. В этой главе я остановился на истоках этого явления, сегодняшней объективной несостоятельности, что подчеркивает ее ментальный, иррациональный характер, а также дал оценки вполне объективному экономическому, реальному ущербу, который создает психологическая долларизация.

Глава 8. Эволюция экономической политики и мышления в Казахстане. На программных документах показывается, как плавно, но очень быстро произошла подмена экономической идеологии. В стратегии «Казахстан-2030» было заявлено об экспортной направленности, однако фактически страна вела импортозамещающую политику с 2003 года.

Глава 1.

Голландская болезнь

В первой части я подробно описывал смысл ресурсного проклятия, или голландской болезни, а также назначение и цель Национального фонда. Болезнь выражается в чрезмерном притоке валюты в экономику, с которым она не может справиться. В результате этого растет инфляция, безосновательно укрепляется номинальный курс, также безосновательно растут стоимость жизни и доходы, понижается эффективность экономики. Казахстанская экономика в полной мере заразилась этой болезнью, несмотря на наличие института Национального фонда.

Формально, конечно, это не голландская болезнь, потому что нефтяные поступления, то есть средства Национального фонда, аккумулировались отдельно и не использовались в экономике. Если смотреть с точки зрения Национального фонда как резерва для будущих поколений, то идея реализовывалась совершенно четко и последовательно — средства хранились отдельно и накапливались, приток же валюты шел в виде инвестиций и кредитов через частный сектор. Но Национальный фонд не является накоплениями для будущих поколений — этот момент я подчеркнул в первой части книги. Национальный фонд — это регулятор, мешок, который абсорбирует избыточный приток валюты, и с этой точки зрения — с точки зрения своего реального смысла — Национальный фонд оказался неэффективен.

Ниже приведен график агрегата M1/ВВП и курса тенге к доллару, по данным Национального банка РК. Денежный агрегат М1 — это количество тенге в экономике как наличных, так и безналичных. Понятно, что чем больше ВВП, тем больше денег нужно, чтобы обслуживать расчеты между субъектами экономики, бизнесом и населением. Из графика видны проблемы голландской болезни: сильное укрепление тенге на фоне резкого роста его количества, для того чтобы хоть как-то компенсировать наплыв валюты.

Замечу, что в стране тогда реализовывался режим свободно плавающего курса валюты с фокусом на удержании инфляции в заданном коридоре. Эта политика успешно реализовалась в 2003 — 2008 годах. Инфляция действительно большую часть времени была ниже 8%, с единственным всплеском в 2007 году. Низкая инфляция достигалась за счет очень серьезного укрепления курса тенге — на протяжении 7 лет он укреплялся в среднем на 3,9%.

Инвестиции в экономику шли не в результате того, что она была фантастически конкурентной и открывала бесконечные просторы для бизнеса. Эти инвестиции шли в сырьевой сектор. Отдельно остановлюсь на поступлении денежных средств за продажу месторождений, которые также теоретически должны были поступать в Национальный фонд.

Массовая продажа месторождений полезных ископаемых происходила в 2002 — 2004 годах. Летом 2001 года был утвержден модельный контракт на недропользование и началось активное заключение контрактов. Первыми покупателями стали в основном казахстанские компании или совместные предприятия, а размеры подписных бонусов были не очень большими — основным требованием были объемы последующих инвестиций. В 2003 — 2005 годах сформировался вторичный рынок месторождений — уже приватизированные месторождения перепродавались реальным инвесторам или сильным партнерам. Цены вторичного рынка были значительно, порою в разы и десятки раз выше, чем подписные бонусы, но поступления от этих сделок уже не попадали в Национальный фонд. Это были сделки частного сектора, а поступления от них вливались в экономику страны, причем неважно, где и в какой валюте заключалась сделка. Часто эти сделки происходили за границами РК, однако деньги все равно возвращались в страну, потому что продавцами были казахстанские граждане и компании.

Итак, значительная часть денежных потоков и инвестиций шла именно в горнорудный сектор, но формально Национальный фонд уже не мог абсорбировать эти потоки — они стали частными инвестициями в частные компании, прямыми иностранными инвестициями или просто сделками купли-продажи частного сектора.

С началом голландской болезни, то есть неоправданным укреплением тенге, ростом доходов населения, надуванием пузыря на рынке недвижимости, ростом странового рейтинга, деньги потекли рекой в основном в финансовый сектор. Даже само по себе усиление тенге также стимулировало приток спекулятивных капиталов: тенге в период с 2003 по 2008 год в годовом выражении укреплялся к доллару на 2 — 3 — 5 — 9%, а в целом он укрепился на 23%. Усиление валюты и появляющаяся курсовая разница являются дополнительной премией для кредитора или инвестора. Банки начали привлекать дешевые кредиты, во многом обеспеченные страновым рейтингом, который, в свою очередь, основан на сырьевых ресурсах. Дополнительный спекулятивный приток валюты укреплял тенге, а укрепление стимулировало приток валюты. Голландская болезнь стремительно прогрессировала.

Ниже приведен график ежегодного прироста внешнего долга и роста внешних активов (Национальный фонд и золотовалютные резервы, по данным Национального банка) в млрд долларов США.

Замечу, что речь идет о приросте внешнего долга, не включающем межфирменную задолженность. Эта задолженность, то есть долг дочерней казахстанской компании перед иностранной материнской, может быть не связана с реальными денежными потоками — зачастую, особенно в сырьевом секторе, материнская компания сама приобретает оборудование, товары и услуги, а затем передает их уже в виде долга своей дочке.

Очевидно, что, формально изолировав деньги Нацфонда, страна получила гораздо большие суммы через внешние, в основном корпоративные и банковские займы. С точки зрения управления валютными потоками проще было бы не мудрить с Национальным фондом, а просто все сырьевые деньги тут же возвращать в экономику: последствия были бы теми же — голландская болезнь, разрушение перерабатывающей промышленности пузыри на финансовом (ипотечном и потребительском) рынке и в недвижимости.

Остановлюсь подробнее на том, почему разрушалась перерабатывающая промышленность. В 2004 — 2008 годах мы имели два негативных фактора для отечественного производства — инфляцию и укрепление тенге. За 5 лет инфляция составила 60%, при этом курс доллара снизился со 150 до 120 тенге. В таких условиях для сохранения конкурентоспособности эффективность производства товаров в Казахстане должна была бы вырасти в два раза. Проиллюстрирую это примером.

Пусть цена пары носков, произведенной в Казахстане, составляла в 2003 году 150 тенге и эти носки конкурировали с импортной продукцией, цена которой была равна 1 доллару за пару. В соответствии с инфляцией (60%) к 2008 году цена отечественных носков выросла до 240 тенге. Цена же импортной продукции в 2008 году осталась неизменной и равной 1 доллару, но по новому курсу это не 150, а всего 120 тенге!

Очевидно, что у казахстанского производителя есть два выхода: либо в течение этих пяти лет постоянно повышать свою эффективность и за пять лет снизить себестоимость в два раза, либо просто закрыться, уволив работников фабрики. Для повышения эффективности в два раза за пять лет нужно много инвестировать, кредитоваться, модернизировать производство, рисковать деньгами и активами, «гореть на работе»… и все это только для того, чтобы сохранять равновесие с конкурентом. Не развиваться, не наращивать прибыль, не расширять производство, а всего лишь сохранять текущую рыночную позицию!

При этом иностранные конкуренты совершенно никак не напрягаются, не модернизируются и не рискуют — они по-прежнему продают носки по доллару за пару. Если же иностранный производитель немного нарастит маркетинговую активность или чуть снизит цены, то казахстанское производство вообще вылетит с рынка. Понятно, что при таких перспективах национальному производителю проще и безопаснее уволить сотрудников, продать здания и землю и построить бизнес-центр, торговый дом или переключиться на торговлю продукцией собственных иностранных конкурентов.

Реальный эффективный обменный курс и торговый баланс

Я подробно рассказывал о показателе реального эффективного обменного курса в первой части книги. Здесь напомню, что индекс РЭОК определяет улучшение или ухудшение условий торговли, то есть конкурентоспособность отечественной и иностранной продукции с учетом инфляций в разных странах и изменений номинальных обменных курсов. Рост индекса РЭОК означает ухудшение условий торговли, то есть ухудшение курсовой конкурентоспособности отечественного производителя и улучшение ее у иностранного производителя. В качестве базового года принят 2000 год, в котором индекс РЭОК принят за 100. Замечу, что рост индекса в любом случае означает ухудшение условий торговли и конкурентоспособности. Если в каком-то году он был равен 60, а в следующем стал равен 70, то конкурентоспособность отечественного производства за этот год снизилась. Это снижение не связано с эффективностью или качеством производства — ухудшение условий торговли произошло исключительно в результате курсовой политики.

Как уже говорилось, ухудшение условий торговли практически не влияет на сырьевой сектор. Никто не переключится с казахстанской на канадскую или арабскую нефть, посчитав это более выгодным. Цена нефти одинакова и не зависит от себестоимости или прибыльности ее производства. В потребительском же рынке покупатель легко переключается между различными производителями макарон, телевизоров, мебели или одежды — в несырьевом секторе себестоимость товаров, цена, качество, бренд играют существенную роль.

Если богатство страны, ее уровень жизни определяются продажами производимых ею товаров и услуг на внешних рынках, то все в порядке — импорт определяется экспортом — торговля сбалансирована. Страна зарабатывает на произведенном продукте и покупает то, что может себе позволить купить. Если есть долгосрочный дисбаланс, то есть объемы импорта не соответствуют уровню заработка страны — экспорту несырьевых товаров и услуг, то накапливаются проблемы.

Ниже приведен обычный общий торговый баланс Казахстана, включающий в себя экспорт нефти, а также торговый баланс, из которого эти доходы исключены. Торговый баланс без доходов от нефти рассчитан мною через объемы экспорта нефти и средней цены нефти марки Brent. Этот торговый баланс системно отрицателен: он резко вырос в 2003 — 2007 годах, а затем закрепился в районе минус 12 — 17 млрд долларов, и финансируется этот дисбаланс из нефти.

Методологический комментарий. Торговый баланс без учета нефти является моей оценкой, но я считаю ее весьма объективной. Понятно, что казахстанская нефть продается на разные рынки с разными маршрутами транспортировки, да и сама по себе нефть неоднородна. Часть объемов продается по цене смеси Urals, которая торгуется дешевле, чем Brent. С другой стороны, значительную часть экспорта нефти обеспечивает ТОО «Тенгизшевройл», которое продает нефть под собственным брендом «Тенгиз», и этот сорт дороже Brent. Различные рынки с различными маршрутами транспортировки, как правило, дают одинаковую конечную цену для производителя, то есть цену «на скважине» или экспортную. На одних рынках цена выше, чем на других, потому что есть дифференциал, связанный со стоимостью транспортировки, одни компании продают нефть «на скважине», другие — в портах или на границе. Однако все эти различия не принципиальны, потому что они взаимно компенсируют друг друга, а расхождения составляют от 5 до 7 долларов за баррель — стоимость премий и дисконтов. В моменты снижения цен разница снижается, в моменты роста цен она повышается, но в любом случае в процентном соотношении ошибка — а в интересующий нас период цены были высоки — находится в пределах 5%. Величина ошибки позволяет с уверенностью говорить о тенденциях — всякие корректировки и уточнения существенно на них не влияют.

Ниже приведена динамика индекса РЭОК (реального эффективного обменного курса) (правая ось) и дефицита ненефтяного торгового баланса.

Резкий рост чистого импорта в 2004 — 2007 годах связан со значительным ростом РЭОК с 89 в 2003-м до 112,7 в 2008 году. Фактически с точки зрения торгуемых товаров тенге укрепился на 25%, что вызвало падение конкурентоспособности казахстанского производства и приток импорта. Падение импорта в 2008 году связано с общим кризисом в стране.

Девальвация 2009 года снизила индекс РЭОК, но он остался выше уровня 2006 года — периода разгара голландской болезни. Фактически конкурентоспособность казахстанских товаров с точки зрения обменного курса не восстановилась, условия торговли так и остались гораздо хуже, чем были в 2000 — 2003 годах, и это состояние продолжалось до 2015 года. Невыгодные условия торговли продолжали удушать отечественное производство, создавая преимущества импортным товарам. Это, в свою очередь, приводило к дальнейшему ухудшению условий торговли — спираль закручивалась до девальвации 2014 года. Девальвация 2014 года не восстановила паритет, и уже через год условия торговли опять ухудшились.

Если говорить в терминах медицины, то девальвации 2009 и 2014 годов только частично снимали или купировали острые, кризисные явления, но не возвращали баланс конкурентоспособности казахстанских и иностранных производителей до здорового уровня. Экономика напоминает хронически больного человека, периодически снимающего обострения стимуляторами, но не лечащего болезнь, которая продолжает подтачивать организм: обострения наступают все чаще, дозы стимуляторов с каждым разом растут, а в целом болезнь развивается.

Еще раз обращу внимание на то, что номинальный курс не имеет смысла для экономики. Мировой кризис привел к тому, что инфляция в мире резко снизилась, обсуждались возможности дефляции, мировые производители снижали цены — шли серьезные экономические процессы и изменения. Зафиксировав и удерживая курс тенге к доллару, обманываясь номинальной стабильностью, страна стабильно и систематически ухудшала свою реальную торговую позицию, собственную конкурентоспособность.

Считаю, что для нормальных условий конкуренции в среднесрочной перспективе индекс РЭОК должен быть на уровне 75 — 80. В 2002 году, наверное, достаточно было и 90, но с тех пор наша несырьевая экономика значительно ослабилась: потеряны мощности, люди и рыночные ниши. Восстановление требует времени, а значит, нужно обеспечить больший ценовой запас в конкуренции (при РЭОК = 100 в 2000 году).

Текущие экономические проблемы являются результатом посткризисных политик и были прогнозируемы еще в 2009 году. Хочу отдельно подчеркнуть, что летом 2013 года НБ РК, по-видимому, попытался плавно ослабить тенге, но это движение тут же вызвало панику в информационном пространстве, начались девальвационные ожидания — в результате председатель НБ выступил с заявлением и курс снова стабилизировался. Это показательный пример того, когда неверно сформированное общественное мнение, искаженное информационное пространство, народно-площадная экспертиза заблокировали реализацию правильной, остро необходимой валютной политики.

Резкая и внезапная корректировка курса тенге в 2014 году подорвала уже ослабленную экономику, бессмысленные же дальнейшие действия по удержанию курса в течение 10 месяцев 2015 года усугубили ситуацию, ввергая страну в кризис. Шоковая девальвация является крайней мерой и используется очень редко — это инструмент последней надежды, когда экономика стоит на пороге коллапса. В 2008 году она была оправданна: население, бизнес к ней были готовы и ждали. Девальвация 2014 года была совершенно бессмысленной. Не было никакой срочности, катастрофичности, даже необходимости в таком шоке. Да, тенге был переоценен, да, он нуждался в ослаблении еще с 2012 года, но его можно и нужно было бы ослаблять постепенно, без разрушения доверия к регулятору, к тенге и экономических потрясений.

Образно говоря, с 2004 по 2007 год нам давали деньги под нефть и под запасы Национального фонда, и мы стали жить не по карману. Кризис 2008 — 2009 годов не отрезвил, не заставил вернуться к реальным для экономики показателям, создать условия для ее развития — реально оценить ситуацию не хватило воли или компетенций, — мы просто впрямую пересели на нефтяные деньги и сбережения, потому что в долг и под будущие потоки сырьевых доходов денег уже не давали. При такой политике неэффективность и структурные перекосы в экономике нарастали. Теперь заканчиваются и нефтяные деньги.

Заключение

В 2003 — 2008 годах экономка страны на четверть снизила свою конкурентоспособность по условиям торговли. Упрощенно это можно понимать следующим образом: если в 2003 году два совершенно одинаковых завода в Казахстане и за границей, имея одинаковую квалификацию персонала, одинаковые технологические линии и производительность, выпускали продукцию по одинаковым ценам, то в 2008-м себестоимость отечественного производства выросла на 25% относительно зарубежного аналога. Этот рост себестоимости произошел исключительно в результате курсовой политики — неоправданного укрепления тенге. Девальвация 2009 года не убрала, а всего лишь немного снизила валютный диспаритет, но уже к 2013 году он снова достиг уровней 2008 года, девальвация 2014 года опять уменьшила диспаритет, но уже в 2015 году он снова вырос. Девальвация 2015 года оказалась уже более существенной, курсовая неконкурентоспособность почти исчезла, и сейчас стоит вопрос о дальнейшей политике.

Экономика страны напоминает запутавшегося в долгах человека, который живет не по средствам, отказывается работать на меньшую зарплату, снизить свои запросы, жонглируя долгами и проедая сбережения. Периодически такой человек попадает в кризисы, после которых появляются просветы, но с каждым разом кризис все глубже, а просветы все меньше. Единственным выходом из ситуации является принципиальный пересмотр своих привычек, стиля жизни и запросов — в экономике это означает принципиальный пересмотр экономической политики. Не очередные антикризисные меры, а именно политики в целом.

Для нормального и стабильного развития экономики необходимо, чтобы она была конкурентоспособной, то есть могла сама зарабатывать деньги на внешних рынках. Для этого необходимо либо понизить себестоимость казахстанских товаров в валюте на 25 — 40%, либо получить право назначать премию к ним в 25 — 50%, то есть убедить потребителей покупать казахстанские товары дороже, чем иностранные аналоги.

Формально правительство работает в обоих направлениях. В части понижения цен разработаны предложения и программы по энергосбережению, структурным реформам, повышению внутренней эффективности — все в порядке, работа идет. Проблема состоит в том, что, во-первых, понижение цены на 25 — 40% в целом по экономике даже в 10-летний срок является чудом и волшебством, а во-вторых, для такого чуда необходимо, чтобы производство уже работало (для действующих производств ЕЩЕ работало), причем прибыльно — иначе откуда же брать деньги на модернизации? Очевидно, что сегодня при существующих условиях торговли и с текущей себестоимостью производство либо не запустится, либо очень быстро остановится; а без работающего производства все программы по повышению его эффективности лишены смысла.

Для повышения цены на свою продукцию (назначения премии) есть два пути. Первый является классическим: десятилетия продаж, работы с потребителем, присутствия на рынке, наработанная репутация, качество продукции, инвестиции в бренд. Понимая, что этот путь в текущих условиях невозможен, Казахстан решил идти своим путем и совершить прорыв. Страна делает ставку на прорывные проекты и технологии — фактически ищет «волшебную пилюлю», которая выстроит покупателей казахстанской продукции в очередь, позволит нашим товарам завоевать мировые рынки сразу и быстро. А пока идет поиск такого чуда, экономическая политика остается неизменной. И снова хорошая аналогия с запутавшимся в долгах человеком: он, как правило, тоже живет поиском внезапного богатства, волшебной сделки, чудесной работы — в общем, прорывом, который сразу все изменит.

Фактически текущая экономическая политика опирается на два чуда: либо вдруг наши товары буквально вот-вот и сразу подешевеют, либо мы найдем чудесную таблетку и их начнут покупать по любой цене.

Между тем есть простой и очевидный путь — создание выгодных для казахстанского производства условий торговли. Нужно признать, что экономика больна, тенге необоснованно силен и не позволяет ей развиваться. Ослабление тенге автоматически снизит цены казахстанских производителей по сравнению с иностранными конкурентами, даст возможность запустить казахстанское производство. Работающие производства далее смогут повышать свою эффективность, повышать качество продукции, нарабатывать репутацию и назначать премии за бренд, переходить в более высокие ценовые сегменты.

Несостоятельность страхов о том, что «население страны обнищает», «цены производителей все равно поднимутся на тот же уровень потому, что у нас все импортное», я рассмотрю в главе 5.

Глава 2. Инвестиционная привлекательность

Очень важно понимать смысл, ценность и роль инвестиций в экономике. Я хочу остановиться на этом моменте подробнее, потому что вижу и понимаю, что в общественном сознании и казахстанском информационном пространстве смысл искажен.

Инвестиции сами по себе не являются драйвером экономики — они являются следствием возможностей, которые предоставляет экономика, признаком уверенности инвесторов. Исходной и начальной предпосылкой для них являются конкурентные преимущества, которые дает открытие производства в этой стране, получаемые коммерческие выгоды, ведь инвесторы не благотворительные организации, — они вкладываются в проекты и страны, в которых видят возможность заработать и приумножить свои деньги. Инвестиции являются признаком здоровья экономики, следствием успешной политики.

Можно провести аналогию с энергопотреблением. Рост энергопотребления, как правило, отражает рост экономики и в какой-то степени является положительным признаком. При этом само по себе энергопотребление не влечет за собой роста экономики — сжигание бензина на холостом ходу или света посреди белого дня в краткосрочном периоде, конечно, приводит к росту доходов бензоколонок или электросетевых компаний и к приросту ВВП, но очевидно, что это крайне неразумный путь экономического развития.

С инвестициями в нашем экономическом мышлении произошла именно такая метаморфоза — они превратились из признака и следствия успешности экономики в драйвер роста, в основу. Инвестиции стали самоцелью и фокусом экономической политики, от них стало зависеть благосостояние.

Корни этого явления лежат в импортозамещающем восприятии и восходят к 2003 году. В момент своего массового притока в сырьевой и добывающий сектор иностранные инвестиции действительно во многом являлись драйвером экономического роста страны — они создавали дополнительный и мощный спрос на местном рынке. Ключ к пониманию находится в том, что это были иностранные инвестиции, то есть фактически это был экспортный спрос на наши товары и услуги, ведь покупателями были иностранные компании. С точки зрения макроэкономики иностранные инвестиции являются деньгами, которые были заработаны иностранными компаниями на внешнем рынке, а потрачены внутри страны. Такие инвестиции являются спросом со стороны внешних рынков, то есть фактически являются экспортом наших товаров и услуг.

В общественном же, и не только общественном, сознании сформировалось неверное понимание, что инвестиции сами по себе являются драйвером роста. Это привело к тому, что страна начала замещать иностранные инвестиции собственными, пытаясь сохранять уровень инвестиций и даже его наращивать в погоне за экономическим ростом.

Вернусь к аналогии с бензоколонкой и энергопотреблением. Владелец сетевой компании или бензоколонки будет рекомендовать и приветствовать, когда его клиенты жгут бензин, прогревая машины, или вхолостую жгут лампочки, не выключая свет. Клиентские расходы — это его доходы. Но тот же владелец будет выглядеть не очень разумно, если при падении продаж начнет сам жечь энергию или рекомендовать своей семье делать то же самое в попытках поддержать свои продажи. Рост продаж самому себе не приведет к его богатству, они будут просто уничтожать его накопления. Гораздо правильнее будет принять падение продаж и понять, что же нужно изменить в собственном бизнесе, чтобы вернуть клиентов.

Конец ознакомительного фрагмента.