Я Бадри

Азамат Дулатович Иманбаев

Бадри с самого детства мечтал быть известным рок-музыкантом и иметь статус "культового барабанщика". Но став постарше он начинает понимать, что всё это, на самом деле – не его; и потому принимает окончательное решение уйти из группы. Однажды на работе Бадри падает в обморок, в следствии которого чуть не разбивается с большой высоты, отделавшись только одним ушибом головы. Но как раз-таки после этого с ним начинают происходить странные вещи. В его жизни появляется – его второе "я" по имени Мэттью, которое раскрывает в нём талант истинного писателя.

Часть 1

Безысходность

1

У него закружилась голова. Он в ужасе замер, дабы не упасть с такой высоты. Бадри чутко чувствовал, как сердце внутри отбивает беспокойный ритм. Время словно замедлилось. Возник некий ступор.

— Бадри! Ты собираешься брать эту чёртову дверь или нет?! — проворчал Рэй. — У нас нет времени. И весь день я так простоять не смогу. — Он подавал дверь наверх своему подчинённому. Тот должен был наклониться, и потянуть её на себя, а затем положить на поддон, на котором сам и стоял.

Но Бад никого не слушал. Тошнило.

Поспешил присесть.

Он не знал, что его лицо сильно побледнело. Бадри мимолётно, сквозь пелену недомогания, обратил внимание на коллегию внизу: Лео без устали что-то вещал (он улыбался, то не улыбался), Рэй так и стоял с дверью в руках, запрокинув голову назад, и напряжённо глядел вверх.

Кажется, Рэй что-то говорил. Бадри видел, как шевелятся его тонкие губы, но звук почему-то разобрать был не в силах. Звон в ушах. Наверное, мешал он. А может и — тошнота, ведь он боялся, что его вырвет. Вся концентрация уходила на то, чтоб не потерять сознание; а не — разбирать речь заведующего складом.

Непроизвольно улавливался отдалённый смех Лео. И этот смех в данный момент казался каким-то противным, словно коллега насмехался над ним.

Бадри побледнел ещё сильнее, и ему захотелось срочно прилечь. Ведь тогда станет легче.

Наверху было неимоверно душно.

Он закрыл лицо руками. Бад отчаянно пытался сопротивляться, однако положение только усугублялось. Но вдруг… внезапно образовалась странная тишина. Абсолютная тишина. Не единого звука. Бадри так показалось. Его посетила мимолётная мысль о том, что парни обиделись на него (за его неуспеваемость) и ушли домой, и теперь он сам будет поднимать двери, и дорабатывать этот вонючий день на складе.

Виски пульсировали. Сердце, как пулемёт. Бадри стало ещё страшнее. Он попытался зачем-то встать, но снова сел. Бад повернул голову налево, и боковым зрением уловил какое-то копошение внизу. Это были Рэй и Лео. И они не обиделись. И, тем более, никуда не ушли. Они просто почуяли, что с их товарищем творится что-то неладное.

Бадри сидел на низкой стопке дверей, прикрыв лицо руками. Ему захотелось окончательно закрыть глаза. Экран начал темнеть. Вдруг он почувствовал себя орлёнком и…

«На дисциплине строится карьера, а на страстях образуется могила».

Мэттью

2

Новый день. Победа света над тьмой. Сказочный рассвет робко пробивается сквозь окна двадцатиэтажного здания. Он покидает свою белую постель, желая насладиться этим природным явлением.

Отменно! У него всё есть: богатство и слава. Он мечтал об этом всю свою жизнь, стремился к этому, работал не покладая рук, и вот наконец… свершилось: рок-музыкант с мировым именем, большие концерты, деньги льются рекой, раздача автографов на улице. Вот она, какая, оказывается, всемирная слава; он крутой барабанщик и настоящая рок-звезда.

В состоянии воодушевления, независимости и самодостаточности, мужчина стоит около огромного панорамного окна и наблюдает, как из-за огненно-жёлтого горизонта плавно поднимается великое светило. На огромный мегаполис постепенно опускаются лучи утреннего рассвета. Не хватает только эпичной музыки в этот момент («он у окна», «рассвет»). Какое же блаженство наблюдать за всем этим — наблюдать с высоты птичьего полёта. Волшебная красота. До этого мига, ничего подобного, он в жизни ещё не испытывал. Но погодите… Врезается это! — то самое «но»…

Что-то начинает беспокоить именитого музыканта. Эти странные звуки — непонятные и страшные нотки какой-то дисгармоничной мелодии. Кажется, она далеко, но в тот же момент и близко; и так нагло плюёт в душу. Бьёт по перепонкам, разрушая идиллию созерцания прекрасного. Кажется, даже, что он их знает. Эти звуки… Верно!.. Этот дискомфорт не спутать ни с чем. Страшные звуки, из-за которых хочется сиюминутной смерти, а после — вечного покоя.

Ну почему именно сейчас — на самом интересном месте?! — воскликнул мысленно Бадри на фоне уходящих сновидений и бескомпромиссного будильника.

***

Квартирка делилась на две локации: комната, в которой барабанщик спал, и иногда ел, и прихожая — кухня по совместительству, где он шаманил что-то постное и не совсем вкусное. Бадри не любил тратить много времени на готовку, поэтому только чисто отваривал, а различными соусами потом заправлял, что в итоге, в принципе, получалось весьма благородно.

Понятие «уборка» эта берлога уже успела подзабыть. «Благодаря» такому жителю, как Бадри — анти-оптимист и лентяй, — «берлога», пожалуй, было подходящим названием. Об этом явно кричали пыльный шкаф, грязная плита, засоренный комнатный палас, а также не менее «чистый» санузел. Бытовой дисбаланс закреплял непонятный спёртый запах: то ли сырости, то ли чего-то там ещё.

Говорящего ящика в комнате не было. У стены, а вернее, у кровати, тесно пристроенной к стене, валялись мужские повседневные вещи: музыкант снова не удосужился перед сном нормально сложить вещи, и положить их на стульчик, который всё равно пустовал, одиноко располагаясь возле окна. Вблизи кровати также виднелось изобилие подсушенных крошек. Ничего особенного. В принципе ничего сверхъестественного. Просто Бадри вчера заедал стресс за просмотром психологического триллера, где безбашенные подростки гоняли любовную парочку по лесу, мстя им за гибель их псины.

Хоть умереть, но он не хотел вставать. Лучше быть там, чем в этом сером мире, да ещё и в безнадёжном теле. С такими мыслями Бадри наконец распахнул тяжёлые веки после малочасового сна. Первое, на что проснувшийся обратил внимание, была давно нетронутая ударная установка, пылившаяся в углу его комнатушки. Давно не репетировал. Он досадно вздохнул. Ничего… Его цель не за горами. Скоро он станет тем, кем так давно мечтает стать — барабанщиком всемирно-известной рок-группы. Ведь всё для этого имеется: талант, дружные ребята и цифровой век. Лишь было бы желание. А оно как раз-таки у него было неимоверное.

Очень скоро. Да! Нужно просто набраться терпения, и только верить в себя. Главное не останавливаться…

Его слишком долго отшивали. Потому глупо останавливаться на полпути. Все они… не хотели играть с Бадри. Однако теперь всё изменилось: он играет в коллективе. И он докажет им (всем тем, кто его когда-то отшил), что они совершили большую ошибку, когда брили его. Теперь — это его долг. Миссия на миллион. Бадри просто обязан прославиться. Пути назад нет!

Телефон на полу снова завибрировал. Будильник завопил, но Бад его заткнул не глядя, одним точным касанием по сенсору гаджета. И снова тишина. Только он, и его мысли — мысли об успешном будущем, и ещё о том, что сейчас надо срочно выпрыгивать с постели, дабы не опоздать на работу. Лучи утреннего солнца проникали сквозь грязные окна, поливая квартиру в романтические оттенки. Окна в этой берлоге обычно задёргивались шторами — из-за боязни квартиранта увидеть посреди ночи каких-либо сущностей, заглядывающих в окно второго этажа; однако в этот раз (вчера) что-то пошло не так: Бадри без памяти уснул.

Находясь всё ещё в кроватке, он хотел бы и дальше продолжать видеть сны, укрываясь давно нестиранной постелью; но для него это было просто недоступной роскошью в данный момент.

Нужно вставать.

Нужно чистить зубы.

Нужно ехать на работу.

Нужно, нужно…

Это слово бесило Бадри, выворачивая его психику наизнанку. Однако, как бы он не капризничал, нужно было кормить себя и платить квартплату: еда с неба не упадёт, а арендодатель бесплатный кров не предоставит.

Тяжёлая рука стянула одеяло вбок. Тело оголилось. Парень с недельной щетиной уселся на кровати. Потрёпанные волосы не стриглись приличное время, и не мылись, наверное, около недели. Бад снова вздохнул и забылся, погрузившись в мысли. Его раздумья прервал очередной глас будильника; он даже слегка подскочил от неожиданности. Раздосадованный от того, как быстро бежит время, Бадри поднял телефон с пола; увиденное в следующий миг заставило его не на шутку встревожиться. На дисплее смартфона показывало: 8.32. Дела, означало, плохи. Работа начиналась с девяти, а значит, дела гораздо хуже, чем просто «плохи».

Бадри суетливо носился по квартире. Проблема заключалась в носках, которые он не мог всё никак найти. Время уже показывало 8.45, а барабанщик носился до сих пор в трусах. Обычно, в такие моменты, время беспощаднее некуда; когда как в ожидании чего-то заветного, оно всегда тянет резину.

Срок поджимал. Долой умывание и чистка зубов. Бадри не хотелось ловить косые взгляды от заведующего складом, поэтому гигиенические процедуры пришлось экстренно отменить. И, не позавтракав к великому разочарованию, он выпил лишь стакан воды. Напялил чёрное трико. Натянул вонючие, найденные в горке грязного белья, белые носки (относительно «белые»). Оставалось только выбрать подходящую футболку, которых было всего три. Выбор мгновенно пал на красную. Бадри схватил ланч, обул кроссовки, и с последующим треском двери, его подошвы засверкали…

***

На носу стоял конец лета. И летний зной. Три дня подряд небо без единого облачка. Лучезарное светило уже с утра норовилось положить какого-нибудь сердечника на лопатки. Люди толпами штурмовали автобусы и заполоняли тротуары улиц, начиная свой серый будний день. Пешеход, соединяющий обе стороны улицы, пустовал. Бадри в спешке ступил на него, поправляя чёрный рюкзак на плече, и с облегчением заметил зелёное разрешение на светофоре. Машины вмиг остановились перед зеброй, чётко следуя правилам дорожного движения. Трёхглазый хамелеон торопливо заморгал, и оставшиеся триста сантиметров Бадри пришлось пробежать. Опасная дистанция позади. Теперь он на тротуаре.

По пути на автобусную остановку раздался телефонный звонок. Раздосадованный барабанщик даже знал заранее автора входящего вызова. Достал смартфон. На экране мерцал контакт с интересным именем: «Серое лицо». Самое меньшее, что хотел бы Бад слышать по утрам, так это однообразный голос их заведующего складом.

— Да, Рэй, — монотонно ответил на звонок.

— Ало, Бадри? Утро доброе, — раздался на той линии баритон коллеги. Судя по голосу, он ничуть не собирался отчитывать своего подчинённого за опоздание.

— Если оно было бы ещё добрым, — был недовольный комментарий.

Пока Бадри ведал о своей задержке на работу, очередной светофор встал у него на пути, когда он повернул направо. Периферическим зрением невольно улавливал женский силуэт. Рядом с ним ненароком, красовалась хрупкая азиатка с идеальными чертами лица и распущенными душистыми волосами. Бадри слегка взглянул на неё, в надежде попытать счастье: ну, мало ли, авось и повезёт. Почему нет? Однако красотка даже не заметила его существования. Настроение у парня вмиг упало, и стало ещё хуже, чем было до этого душераздирающего момента. На личном у барабанщика не складывалось. И подобные курьёзы ещё больше пробуждали в нём женоненавистничество.

— Слушай, купи пожалуйста чего-нибудь пожрать. Умираю от голода. Не проблема? — вежливо попросил Рэй, и голос его уже не казался таким однообразным. — Моя девушка уехала поступать в универ. А готовить мне самому лень. Хе-хе…

И зачем мне об этом знать? А?

В общем подчинённый согласился спасти заведующего от голодной смерти, уверив, что попутно заскочит в ближайший супермаркет. Тем временем загорелся зелёный свет. Восточная красавица завиляла аппетитным орехом, делая топ-топ уверенными шагами по каменной зебре идя впереди. Под гнётом соблазнительного зрелища, наблюдатель на автопилоте принимал заказы от Рэя. Д-а-а… Повезло её парню. А может даже — мужу!.. Интересно, какого ему? — интересовало Бадри это не меньше, чем — чёрные дыры мистера Хокинга¹.

— Хорштэйн?

— Хорошо, Рэй. Я всё куплю, — спешил закрыть разговор Бад. — Давай. Скоро буду, — соврал с небольшим угрызением совести.

— Всё. Лады. Давай, — одобрил низкий голос, и первый положил трубку.

Бадри миновал короткую пешеходную дистанцию. Красавицу он потерял из виду после того, как завернул налево. Та пошла прямо, незримо растворившись вдоль магазинов одежды и SPA-салонов.

***

Ему казалось, все на него смотрят, хотя логически Бад понимал, что это просто уловки паранойи. Парила душная атмосфера в общественном транспорте, укрывая испариной серые лица граждан. К большому «счастью» пассажиров кондиционер был сломан. Они об этом узнали тогда, когда с дальних рядов звонкоголосая пассажирка сделала замечание водителю автобуса; на что, тот кратко бросил: «Сломался!»

В парилке на колёсах все места были заняты бабульками, стариками, да беременными девушками. Молодёжь отважно ехала стоя. Одни уступили место из-за искреннего уважения к подобной категории граждан, а другие — просто потому что так принято; и, если они этого не сделают, их обвинят во всех смертных грехах. Сам же Бадри никогда не любил сидеть в маршрутке, особенно в такую жару. Были, конечно, исключения, но только не связанные с маршрутами на работу. Вот они — те самые исключения: чтобы не уступать кому-нибудь место, Бадри всегда делал вид, будто бы прилип к телефону или к окну; и ещё… как вариант (всем известный манёвр), Бад притворялся мёртвым. Шутка. Спящим.

Он держался за верхний поручень, и просто смотрел в окно, размышляя о своей жизни, — насколько она всё-таки ничтожна. Одиночество. Фобии. Тоска. Сплошной замкнутый круг изо дня в день. Ничего не меняется. Кажется, становится лишь только хуже. Из потока мыслей о самоубийстве его вытащила женщина, которая сидела не так далеко, и всё никак не могла успокоить своего отпрыска, находившегося рядом с ней.

— Я тебе уже сказала: нет! — громко рявкнула мамаша на сына. Она будто не замечала посторонних лиц, и говорила так, как ей удобно.

Бадри невольно поморщился, узрев потный — в солёной росе — второй подбородок персоны бальзаковского возраста. А также её губы…

Скрудж Макдак².

— Н-у-у м-а-а-ма! Я хочу получить эту штуку. Мне очень она нужна. Дай мне её, — ныл над душой конопатый, дёргая за платье женщину. Если мамке было пофиг на окружающих (учитывая её гонор), то маленькому эгоисту — тем более. Неизвестно, что вымогал рыжий сорванец у матери; но просил он напористо, и, однозначно, не думал сдаваться.

— Никаких возражений, гадёныш. Вс-ё-ё, я сказала. Всё! Прекрати сейчас же! Замолчи. — Женщина нервно огляделась по сторонам, словно только сейчас увидела людей поблизости. У неё декольте в испарине. — Дома поговорим. Вон люди на нас уже смотрят как на ненормальных; а ты сидишь и балуешься. Не стыдно? — в полголоса донесла до мальчика.

Юный парень заревел. Лет пять-шесть ему было.

— А ну-ка не плачь, — грозно процедила полненькая женщина. — Ты слышишь меня?! Не ной говорю тебе! — добавила жару она, ударив не сильно юнца по ручонке.

Тот взвизгнул точь-в-точь, как свинья, ну… или как подобает молодому кабанчику, когда в него вонзают острый нож. Мамаша аж немного растерялась, судя по тому, как она резко огляделась. Серые лица пассивно лицезрели конфликт упитанной курицы и её цыплёнка. Моментами кто-то недовольно вздыхал, да ахал. У центральных дверей кашлял щуплый дед; на него презрительно поглядывали.

— Я расскажу всё дяде Морсу! И он даст тебе по тыкве! — сделал неожиданное заявление малец на весь автобус.

После этого пассажирка в разноцветном платье ещё пуще покраснела. Услышав детскую угрозу, старушки закачали головами, а граждане моложе — тихо засмеялись, разобрав слова маленького ребёнка. По мимике несчастной дамы чётко прослеживались растерянность и неопределённость: бить или не бить? — ведь если ударить, то капризы усилятся, и тогда станет ещё хуже; а люди вдобавок вообще подумают, что она мамаша-тиран.

Так и эволюционировала она — за короткий отрезок времени — из грозной бабы в покладистую мамочку, пытающуюся угодить своему несносному чаду. Между тем конопатое существо подкидывало дров, всё больше разжигая манипуляционный костёр, пока через три остановки оно, и его родительница не вышли из автобуса, облегчив участь оставшихся пассажиров. «А не фиг было орать на весь автобус», — позлорадствовал себе под нос Бад, но в то же время испытал долячку сочувствия. На ум сразу прилетел отрывок из радикального изречения старшего брата, по поводу таких несносных детей: «…хорошенько кирзовым сапогом по роже!»

***

Локомотив со свистом пронёсся по железной дороге, и предупреждающе завывая, тянул за собой железную цепочку с углём. Бадри держал в руке бумажный пакет, в котором лежали песочное печенье и пять сэндвичей с курицей. В наушниках жужжал привычный для его ушей метал. На плече по-прежнему висел чёрный рюкзак одиннадцатилетней давности. Вагоны тянулись один за одним, и он ещё пуще не хотел идти на работу, находясь вблизи проскакивающих разноцветных громадин на металлических колёсах.

Можно было просто уволиться, и дело с концом; и больше никогда не видеть этот пыточный склад, и эту громкоговорящую железнодорожную станцию, через которую надо было пробираться, чтобы настигнуть его. Нужно было просто найти новую работу — ту, которая хоть немного будет по душе, а не надрывать свою спину с «клоакой», таская ежедневно пятьдесят пять тысяч фунтов на плечах. Этим Бад и хотел заняться — поиском новой работы; но постоянно это откладывал, потакая своей зоне комфорта, и ссылаясь на неумение находить общий язык с людьми. Ему в тягость было осознавать то, что какая-либо работёнка давалась для него с большим трудом. Бадри всегда твердил — мысленно и вживую, — что кроме умения играть на ударных, он больше ничего не умеет. Он считал, что человек не создан для того, чтобы быть там, где ему не хочется. Если уж работать и зарабатывать, то только любимым делом. Бад частенько скандировал на работе фразу, что-то там… про любимое дело, которое должно быть твоим оплачиваемым хобби (он всё никак не мог запомнить правильность цитаты).

Баду осточертело таскать двери. Ему надоело разгружать машины и фуры. Его раздражали коллеги, женская бухгалтерия, а особенно — не вселяло надежды на позитивное существование — серое лицо заведующего складом. Ему думалось, что все сотрудники заодно, однако в реале (вне его паранойи) они были такие же пешки в этой компании, как и он. «Рабсила», — любил акцентировать Рэй на первом корне слова. Конечно же, снова и снова, барабанщик осознавал абсурдность своих предположений. Ещё Бад осознавал и то, что ожидание-стояние вот-вот закончится, ведь виднелся последний вагон, а значило: в ближайшие пять минут он очутится на «любимой» работе, где сперва увидит недовольную физиономию Рэя, испытает робкое рукопожатие Лео, а потом они сядут пить кофе, разговорятся, и начнут весело отгружать машины; а ближе к вечеру их настроение подымится до небес, ведь наступит кончина рабочего дня.

Работник аккуратно перешагнул рельсу, боясь запачкать и поцарапать новые кроссовки; и направился в сторону ангаров…

Мексиканец сосредоточенно размешивал свой чай, глядя на то, как заварка кружится в кипятке, постепенно раскрашивая его, и плавно опускается на дно. Лео — мексиканец, и он не пил кофе. Он был фанатом чая. Закончив размешивать чёрный напиток, смуглый мужчина с усиками и бородкой положил ложечку рядом с кружкой, и вопросительно взглянул на заведующего складом.

— Чего тебе? — не расслышал мексиканец руководителя с первого раза.

— «Сэндвич в студию» говорю! — хотел добавки Рэй, который улыбнулся, но в ответ получил суровый взгляд от коллеги.

— Хватит тебе сэндвичей. Лопнешь! — пошутил Лео под маской суровости, и передал продолговатое лакомство.

Кореец принял с восхищением купленный барабанщиком продукт питания. Рэй — слегка смугловатый оттенок кожи, пять футов и пять дюймов ростом, среднего телосложения, длинная чёлка чёрных волос, умеренно вдавленный лоб, а губы и брови спорили, кто тоньше.

— Плевать! Я хочу жр-а-а-ть! — протянул коварно Рэй, затем откусил смачный кусок от сэндвича. Он страстно зажевал, а его уголки рта запачкались майонезом.

Помещение, где парни обычно отдыхали в обеденный перерыв, да и просто коротали за чашкой чая, располагалось на втором ярусе склада. Кругом находилась заказная мебель, упакованная в коробках, а по середине стоял самодельный стол, сделанный из негодного межкомнатного полотна. Чуть далее от стола лежали два замызганных матраса, на которых парни — без угрызения совести — любили порой дремать. В воздухе напрочь закрепились ароматы постоянных перекусов и деревянных изделий, вперемешку с потом и душком вонючих носков. Зимой на складе можно было покрыться льдом, если мало двигаться, и второй этаж был неким спасением от холода; однако летом дела обстояли совсем иначе, потому как… первый этаж, наоборот, служил спасением от неимоверной духоты, так как на втором — жара достигала самого пика из-за нагретой солнцем крыши ангара. Вот и сейчас ребята претерпевали душную атмосферу, вдобавок занимаясь распитием горячих напитков, покрываясь солёной росой.

— Что на сегодня? — спросил Бад по поводу плана работы.

Заведующий запил кофе, держа в левой руке почти доеденный сэндвич. Заговорил:

— Ну, учитывая, что фура с товаром прибудет приблизительно через две недели, то… — Рэй на несколько секунд задумчиво замолк, — ничего, — улыбнулся он, затем доел лакомство.

Бадри промолчал, лишь в душе ликуя.

— Чёрт подери! Не работа, а сказка. ***³. Значит, сегодня опять спим, — расплылся в улыбке мексиканец, сделав глоток чая.

Рэй исподлобья недовольно посмотрел на коллегу.

— Но для начала сделаем кое-какую работёнку, да? — утвердительно напомнил кореец, и улыбка Лео вмиг исчезла.

— Да брось, Рэй… Почему именно сегодня, а не завтра?! — ноюще протянул сорокалетний мужчина.

— Потому что завтра — это завтра, Лео. А надо — сегодня! Или ты уже забыл? — Рэй орудовал салфеткой у рта. — Короче не волнует. Сейчас доедим, допьём кофе и пойдём работать. Всем понятно? — окинул он взором своих подчинённых.

Бад с любопытством обратил внимание на Лео, предполагая, какая реакция сейчас будет; и не ошибся, когда увидел невнятные бурчания мексиканца себе под нос.

— Я тоже тебя люблю, Лео, — улыбнулся иронично Рэй. Он убрал салфетку в сторону и заговорил с Бадри. — Смотри… сейчас, когда пойдёте — ну, сначала доешьте, допейте здесь всё, — Лео тебе покажет фронт работы. Там немного, Бадри. Ничего сложного…

Барабанщик неохотно слушал рабочий замысел заведующего складом, запланированный им ещё вчера. Его жутко бесило, когда Рэй начинал свой разговор со слова «смотри», ведь за этим обязательно следовало какое-либо поручение или какая-нибудь — может быть, и не муторная, но всё же очередная — серая работа. Не было какого-либо желания напрягаться сегодня совсем, «благодаря» неимоверной лени.

— Нехороший ты человек, Рэй. Нехороший, — тем временем возмущался мексиканец, хотя на самом деле просто валял дурака. — Вот откуда ты такой взялся? Скажи мне! А? Ты как женщина. Жьеньщина… — протянул последнее слово с акцентом. — Ты как, моя жена. Точно! Она только дома мне мозг ***, а ты здесь — на работе. — Лео встал из-за стола. — Иди вообще в отпуск. Тебе в отпуск пора. Надоел ты что-то нам, — бросил напоследок, и направился к лестнице, ведущей на нижний этаж.

Подстывший чай мексиканца остался недопитым, сэндвич несъеденным, но его возмущения продолжились; и на фоне шагов по железным ступенькам вниз, его бурчания вынуждали коллег непроизвольно улыбаться. Рэй в эту минуту разглядывал Микки Мауса на кружке, из которой пил обычно только кипяток, однако сегодня решил сделать кое-какое исключение, в виде двух выпитых порций кофе. Лео был неконфликтным, и даже безобидным человеком, поэтому… чтобы он не выбрасывал время от времени, Рэй и Бадри всерьёз его не воспринимали. Они хорошо ладили с ним. Отлично знали его манеры — манеры, пропитанные не злобой и не ненавистью, а лишь — юмором и некой детской шалостью.

— Вообще охренел, — в шутливой манере заметил Рэй на всеуслышание.

С первого этажа донеслось ворчание мексиканца, еле уловимое слухом:

— Всё. Завтра увольняюсь, — повторил в очередной раз Лео, потому как делал это частенько.

В своей привычной манере Рэй хотел кинуть прибаутку на этот счёт, но его осекла задумчивость Бадри.

— Бадри, всё нормально? — дружеским тоном поинтересовался кореец.

— Да, Рэй, вполне, — слукавил Бад, испытывая апатию.

Увидев потухший взгляд товарища, Рэй решил разжечь диалог:

— Как рок-группа? Живёт?

— Живёт, — был скудным ответ.

— Когда выйдет клип? — не терял надежду Рэй, до последнего проявляя интерес. — И что там с Rock am ring⁴? Когда собираетесь ехать? — заправил юмором.

Двумя годами раннее, Бадри решительно загорелся создать свою рок-группу, и осуществить мечту детства: попасть на легендарный Rock am ring. Музыканты-любители, окружавшие его тогда, смеялись над ним, но он-то знал, что они просто глупцы, довольствующиеся лишь одними кабаками да городскими сейшнами. В связи с этой серой массой ему было сложно найти единомышленников. С ним никто не хотел играть, даже несмотря на то, что он был вполне хорошим барабанщиком, имея внушительный скилл⁵. Прибыв в большой город, ещё только на заре самостоятельного плавания, Бад работал охранником в супермаркете, и во время рабочего процесса искал единомышленников, сканируя при входе посетителей на наличие соответствующих признаков. Ориентиром были мужчины с татуировками и длинными волосами. Девушек он сразу отсекал. В представлении Бадри рок-группа должна состоять из крутых парней, а не из крутых девчонок. Ничего личного.

Если что-то совпадало, то разговор между охранником и посетителем был неизбежен. Порой даже получалось попасть в точку, и наткнуться на настоящего музыканта, однако… тот или иной чувак оказывался не амбициозным или унылым человеком; или вовсе играющим только для себя (для души), как делают это многие узкомыслящие рок-музыканты, позволяющие сгнить своим талантам в небытие. Иногда попадались парни, которые носили кожу, цепи и косички с бородой не потому, что были какими-нибудь металюгами или викингами, а потому, что им просто это нравилось. И всего-то. Ну, или посетители с татуировками… Люди просто обожали рисовать на своих телах. Вот и всё.

Каждый нюанс, заключавшийся во вкусе и мировоззрении предполагаемого кандидата в группу, Бадри сразу досконально (с долей перфекционизма) уточнял. Если и завязывался разговор с более-менее амбициозным музыкантом, то зачастую так же всё рушилось: либо вокалист жрал алкоголь, и имел шаловливый характер, либо гитарист очень занят, и тонул на работе не по специальности, либо кто-то там ещё был лютым лентяем, который сам же в этом на месте и признавался. Бадри такой расклад, конечно же, не устраивал. Он спешил прощаться с подобными персонажами. Для него, в первую очередь, был важен сам человек — его стремления и амбиции; а потом уже его музыкальный профессионализм.

— Не знаю я, Рэй, — покачал головой Бад, задумчиво глядя перед собой. — Хочу ли я играть в этой группе или нет? — тоскливо вздохнул он.

— Опять собрался что ли уходить?! — Рэй сдержал смех. — То это мечта твоего детства… то ты вообще не хочешь играть… Тебя, Бадри, не поймёшь. Пора бы определиться.

Образовалась непродолжительная пауза в неформальном разговоре между коллегами. Шоркающие шаги Лео едва доносились снизу.

— Наверное, ты прав. Действительно пора бы уже. А то я что-то совсем… запутался, — согласился Бад, плавая в реке неопределённости. — Выгорел я, Рэй, выгорел. Не моё это.

— В любом случае выбор за тобой. — Рэй привстал со стула и выпрямился. — Будь конкретным. Людям зачастую не хватает конкретики. В этом вся и проблема. Мужик не должен мямлить, а должен чётко говорить: да или нет. Усёк?

— По самое «не хочу», — скромно улыбнулся барабанщик.

— Хорошо, — заключил Рэй и технично перевёл разговор. — Так… Ты допил кофе? Давай допивай и спускайся, а мы с Лео тогда пока приступим. Потом присоединяйся. Короче, мы пока начнём. — И снова включился суровый заведующий складом.

Рэй побрёл в сторону лестницы, сопровождая походку танцульками. Бадри вдумчиво откусил сэндвич, не желая покидать место, и идти кидать говняные двери. Пока он жевал курятину с печёным тестом, его слух резали напевы Рэя, который пытался попасть в ноты, исполняя свой любимый трек. Многое волновало Бада время от времени. Психику насиловали нескончаемые вопросы, навязчивые мысли; и он плавал в вечных сомнениях, будучи неуверенным человеком. Но в чём Бадри был точно уверен на данный момент, так это в том, что рабочие штаны Рэя стали ещё хуже, чем когда-либо были. «Зато всё проветривается» — ухмыльнулся мысленно подчинённый. — «Вентиляция».

3

— Ребят, это было сочно! Вот прям настоящий сок! — Восторженный Алекс одной рукой держался за гриф бас-гитары, а другой — поправлял свои длинные каштановые волосы. Семнадцать лет было пареньку.

— Что скажешь, Мел? — не менее восхищённый вокалист группы поинтересовался у менеджера, стоя у стойки с микрофоном в центре помещения.

Девушка сидела скромно на диванчике, который располагался у белой стены, лицом к музыкантам. Мел, как водится, зависала в гаджете.

— С каждым разом всё лучше и лучше, — ответ от Мел не заставил себя долго ждать. — Результат на лицо. И это-то за короткий срок. Значит, не зря занимались всё это время. — Она искренне улыбалась, и была восхищена.

— Ну ясень пень! Не просто так же ерундой страдаем. Да, пупсики?! — бросил Берк басисту и барабанщику.

— Знаете, мне кажется, в той части немного затянуто. Я предлагаю сделать её немного живее, — подметил Алекс на всеобщее обозрение.

— Да не знаю. По мне всё пушка, — сказал просто солист Берк. — Тебе как? — спросил он у Бадри, сидящего за ударной установкой.

Барабанщик будто под действием гипноза пялился в рабочий барабан. Повторялись мысли об уходе из группы, к которым он снова и снова возвращался. Бад прокручивал воспоминания, различные моменты, связанные с рок-коллективом. Он взвешивал все «за» и «против»: стоит ли уходить или не стоит? или может всё-таки остаться?

«Выгорел я, Рэй, выгорел. Не моё это…»

— Бадри! — повторил Берк громче.

— А? — наконец проснулся тот.

— Спит он, блин! — пошутил в серьёзной манере вокалист и сразу добавил: — Как тебе песня? Стоит ли что-то менять? Алекс предлагает немного сделать поживее.

— «Алекс предлагает»? — повторился барабанщик, и их взгляды с басистом на миг сошлись. — Ну… Не знаю… Мне… По мне так даже очень.

— Что «очень»? — подавил смех Берк, недоумевая от замыканий приятеля.

— Ну, лично меня всё устраивает, — с улыбкой исправился Бадри. — Просто может Алексу стоит играть немного поинтереснее? — выразил он мнение, и их взоры с басистом вновь сошлись. — Нет, Алекс, ты ничего не подумай. У тебя всё супер получается. Я просто имею ввиду, что можно сделать ещё лучше. Именно в том моменте, когда переход на припев. То есть, и так интересно, но можно сделать… ещё интереснее! — ухмыльнулся, тут же добавив: — Мы-то знаем, ты способен на большее. Да, ребят?

Бас-гитарист тряхнул гривой, и длинная чёлка отлетела в сторону. Мел оторвалась от телефона, заинтриговавшись процессом. Берк приготовился слушать, что будет дальше. Алекс задумчиво молчал, почёсывая подбородок, уставившись в пол.

— Переход на припев… Переход на припев… — бормотал парнишка в думках.

Между Алексом и Бадри изначально были недопонимания. Ритм секция часто спорила. Порой даже доходило до конфликта.

— Ну там… типа… всё просто и вкусно, — пытался подбросить Бад искорку для идеи, не зная, как казаться более понятным. — Что-нибудь эффектное. Простое на игру, но гениальное на слух… Что-то в духе Нирваны⁶. О! — наконец-то донёс свою мысль.

— Хорошо. Сейчас попробую. — Озадаченный был вид. — Спасибо за совет, — душевно улыбнулся Алекс барабанщику.

— Всегда пожалуйста, дружище, — оценил тёплый жест Бадри.

— Парни, — вдруг заговорила Мел, — Домовой спрашивает, не хотите ли вы выступить в эту субботу?

В ушах присутствующих всё ещё звенела тарелка, по которой Бад ударил несколько секунд назад. Отголосок назойливо висел в незримом пространстве, неторопливо утихая. Звон вмиг прекратился, когда барабанщик схватил бронзовую виновницу за её округлую форму.

— А где? — спросил Алекс.

— В «Red Mask».

— О! Это ж новый клуб, — с большим энтузиазмом отозвался Берк, поправляя ремень гитары на плече. — Ну, мальчики, какие планы на субботу вечером? Ах, да, Мел… А во сколько выступление-то?

— Кстати, по поводу времени. — Менеджер озадаченно уткнулась в телефон. — Домовой пишет, что пока ещё точно неизвестно. Чуть позже даст ответ. Наверное, ближе к субботе, я так поняла.

— Короче, держи нас в курсе, пупсик, — сказал Берк.

Девушка налилась краской.

Мел — этакая скромница с милым личиком, и не по годам развитым мышлением. Чёрные волосы едва касались её маленьких плеч. Ростом она была приблизительно метр пятьдесят пять. Мел всегда носила чёрную одежду и слушала исключительно альтернативный рок. Она очень любила животных. В свободное время подрабатывала тем, что купала кошек и собак, и стригла им ногти.

Мел очень нравилась Алексу, но очарованный парень «старательно» это скрывал, да так, что каждый вечер провожал её до дома. Менеджер группы, разумеется, видела знаки внимания, и старалась максимально держать дружескую дистанцию, будто бы ничего не замечая. На эту тему они как-то секретничали с Бадри, посиживая в китайском кафе. Сказать по правде, Баду она тоже нравилась. Но в отличии от наивного басиста, хитрый барабанщик умело скрывал свою симпатию, благодаря определённому жизненному опыту и чтению соответствующей литературы, которую так страстно поглощал одно время под напором жадного рвения к саморазвитию. Ко всему прочему Бадри видел будущую жену гораздо взрослее: быть старше на двенадцать лет музыканту явно не хотелось. В результате оставалось свою симпатию просто маскировать. К тому же… жалко было портить замечательные отношения с такой приятной и умной девушкой, как Мел. Быть в отношениях — это великая ответственность, а недопонимания и ревность неизбежны, как поллюция во время эротического сна; поэтому пусть лучше остаётся так как есть, нежели потом разочаровываться, и тем самым ещё пуще разжигать женоненавистничество, которое, очевидно, сотрёт в пух и прах эту невинную дружбу между менеджером и барабанщиком.

— Так… Давайте ещё раз прогоним-ка тот кусок до припева. Кажется, у меня появилась очень крутая идея, — вдруг загорелся Алекс.

— Так быстро?! — удивился Берк. — Прям «крутая»?

— Главное, чтоб её сейчас не забыть, — промолвил басист, и окинул застенчивыми глазками всех участников репетиции.

— Скорострел! — ухмыльнулся солист, поправляя на плече ремень электрогитары.

Единственная девушка в помещении законфузилась, и моментально уткнулась в телефон, то ли по делу, то ли просто так совпало, или действительно от неловкости, таким образом, спрятавшись в сетях всемирной паутины.

— Бад, счёт! — сказал Алекс барабанщику, и тот сразу приступил отсчитывать, ударяя палкой об палку: раз, два, три, четыре.

***

Ночью большой город выглядел особенно красиво. Высотные здания излучали фееричные цвета, поливая улицы различными оттенками. Социум оживал с приходом тьмы, горячо встречая летнюю ночь на тёплом воздухе. Город просыпался; пусть и по правилам биоритма должен был идти спать. Но к чёрту эти ритмы. Долой правила. День — это рутина, загруженная нудной работой; а ночь — это свобода, где можно расслабиться и оторваться.

«С наступлением ночи большой город оживает», — размышлял деревенщина по имени Бадри.

Загорелся зелёный. Бад с Берком пошли по пешеходу.

— Начал что-нибудь писать? — спросил приятель барабанщика, напомнив ему о другом его увлечении помимо музыки.

— Может быть, — помялся тот.

Парню было за тридцать. Он всегда мог выслушать, и дать дельный совет пессимисту Бадри. Берк не славился хорошим зрением, потому всегда носил очки. Внешне парень походил на латиноамериканца, когда как в реале носил совсем другую нацию. Своего собеседника он был выше на полголовы. Его массивную шею обволакивала толстая серебренная цепь. Массивные скулы обтягивала смуглая кожа лица. В этот погожий вечер Берк решил надеть тёмную приталенную футболку, серые джинсы — грамотно сочетав их с чёрными кроссовками, — а на голову напялил траурную кепку с прямым козырьком. От природы солист группы имел плотное телосложение, хоть от спорта и был далёк, как земля от солнца. И вновь, возвращаясь к вопросу о его происхождении, то никто не знал, какой же всё-таки нации был вокалист Берк. Это своего рода были его изюминкой и маленькой тайной, о которой даже не знал барабанщик Бадри.

— Знаешь, в голову вообще ничего не лезет, — посетовал собеседник.

— Ты хоть пробовал-то? — не верил Берк словам нытика.

— Да, — Бадри выдержал паузу, — правда… только немного. Столько ненужных мыслей. Сложно сосредоточиться, когда в твоей голове сплошная помойка.

— Бади, опять что ли грузишься? — Берк уже выучил барабанщика, как облупленного (среди знакомых музыкантов, он единственный называл его «Бади»).

Ответ от приятеля последовал не сразу. Они между тем оставили пешеход позади, и очутились на тротуаре. Проходили мимо бурного прозрачного фонтана.

— Я просто, Берк, не хочу жить, как амёба. Понимаешь? Хочется в этой жизни как-то реализоваться, чего-то достичь. А просто… ходить, как все, и быть, как все, — я так не хочу… Я могу больше. Я хочу быть знаменитым, богатым. Жизнь-то одна. Чего плавать-то на мелководье, правильно же? — разговорился Бадри.

— Ну да. Совершенно верно, — утвердительно кивнул солист группы.

— Хочется не просто денег; а именно… статуса! — уточнил Бад, продолжая свою мысль. — Быть кем-то! Деньги-то само собой придут. Просто вот это вот… — Он на миг задумался, а затем выпалил: — Не хочу я каждое утро ходить на нелюбимую работу, а по вечерам в тупую играть на барабанах, лишь бы просто потрещать и скоротать время. Я так не хочу, Берк.

— И я не хочу, Бад. А кто говорит, что мы просто так убиваем время?

Барабанщик виновато промолчал, осознав, что сказал лишнее.

— Мы ведь вместе идём к успеху: я, ты, Мел, Алекс, — мягко заговорил Берк. — Думаешь, нам по кайфу так жить? Ребята-то ладно… Алекс первый курс. А Мел вообще только школу закончила. Не один ты, Бадри, ходишь на эту нелюбимую работу. Мне, допустим, тоже не нравится вставать каждый день в шесть утра — шесть дней в неделю, — а потом куда-то там ехать, потому что просто так надо, а не потому, что душа так сильно этого хочет. Я вообще, если ты не знал, (но ты и так это знаешь), хочу только играть, собирать стадионы и путешествовать по миру. Вот, что я хочу! И ты этого хочешь тоже. Это наша общая цель. Но надо к этому прийти, Бади, а, чтобы к этому прийти, надо соответственно потрудиться, что мы сейчас, в принципе, и делаем вместе. Было бы больше времени, вообще можно было бы каждый день репетировать. Но его, как принято, не хватает, к сожалению. Но рады тому, чему рады. Поэтому надо выжимать по максимуму, пупсик, — закончил Берк.

Но вечно сетующий барабанщик и здесь ничего не сказал; а лишь угрюмо вздохнул, беспокойно размышляя о своём скором уходе из группы. Он даже сам до конца не понимал, зачем ему гасить мечту детства; однако в глубине души что-то подсказывало, что это будет правильным решением для него.

— Ты просто капец как грузишься. Вот я тебе говорю, — заметил Берк и хорошенько прочистил горло. — Конкретно как грузишься. — Он, и остальные ребята не знали, какой побег замышляет член их рок-команды.

Музыканты проходили вблизи торгового дома, который обливал их ярко-оранжевым светом. По пути им повстречались, идущие под ручку, высокий мальчуган и очаровательная полторашка-европейка. При виде подобной парочки, у Бадри с геометрической прогрессией падала самооценка.

«Почему все нормальные парни мутят, а я нет?!»

— Я просто чувствую себя каким-то тормозом. Каким-то овощем…

— Да что ты заладил с этим «овощем»?! — уверенно перебил Берк. — Хватит грузиться, Бади! — приободрил он спутника. — Овощ, овощ… Ты хоть знаешь, кто такой овощ?

Бад только хотел вымолвить оправдание, но вокалист тут же его перехватил.

— Не овощ ты! И не говори так больше. Ты крутой музыкант, Бад. Играешь в группе. Идёшь к своей заветной цели. Да знаешь? Такого барабанщика, как ты, между прочим, надо будет ещё поискать.

В большом городе?! Пфф…

— Да ну, — отмахнулся скептически парень, а в душе почувствовал тепло.

— Я тебе на полном серьёзе говорю. Ты классный барабанщик! — всё же был настойчив Берк. — И хороший парень, — добавил через секунду.

— Спасибо, Берк, за мотивацию, — робко улыбнулся Бадри.

— Не знаю, почему ты себя так терзаешь. Нормальный чувак вроде. Просто сам себе всё накручиваешь. Вот и всё. Сам себе геморрой делаешь. Перестань заниматься этим дерьмом, Бадри, пока не поздно — пока совсем крыша не поехала.

— Я постараюсь, — промолвил барабанщик, понимая, что слова спутника бессильны перед его — ставшей привычным образом жизни — депрессией.

В какой-то степени советы Берка всё же давали света мрачной сущности Бадри, но в пребольшущей степени… это было не «в какой-то степени».

— Просто не парься, — заключил весело приятель Бада. — Ты слишком много думаешь. О-о-чень много. Да ещё и не по делу. Расслабься. Хорошо, пупсик? — не мог ни дня прожить Берк без этого умилительного словечка.

И вновь рокеры остановились на очередном светофоре. Вопреки дорожным правилам, вне очереди проскочила белая машина скорой помощи, тревожно завывая и мигая. С мрачного небосвода наблюдала хладнокровная пятнистая луна.

— Тебе срочно нужно отдохнуть, чувак, — сказал Берк. — Когда у тебя отпуск?

— Не помню. Надо будет уточнить, — без какого-либо интереса ответил Бадри.

— Вот, смотри, — настроился Берк дать годный совет, — сгоняешь в отпуск. Проведаешь свою мать, брата, остальных родных и близких. Отдохнёшь как следует. Временно отключишься от этой городской суеты — от этого шумного города. Восстановишься как следует. Морально! (Ну и физически.) А потом снова приедешь в город; и уже с новыми силами будем топить дальше: запись альбома, ещё один клип, концерты, и всё остальное. Лады? — со жгучим позитивом молвил солист рок-группы.

— Знаешь, что, Берк… — Бад собрался бы говорить, но загорелся зелёный сигнал светофора.

Музыканты двинули по выцветающей зебре, а вместе с ними и десятка разнополых граждан.

— Знаешь, что, Берк? — вопросительно повторил Бадри.

Берк кивнул головой, показывая готовность слушать.

— Мне бы твой позитив, — лишь бросил барабанщик.

— Вот увидишь, — заулыбался заманчиво вокалист. — Слетаешь в отпуск, тебе сразу полегчает. Как никак, но домашний уют лечит. Дом есть дом, Бад. Это факт.

— Я очень на это надеюсь. Спасибо за поддержку, Берк. Твои слова реально мотивируют. Очень приятно, что хоть кому-то я не безразличен, — был сентиментален Бадри.

— Бад, я тебя уважаю. И хочу, чтобы ты об этом знал. Да блин… Мы все к тебе хорошо относимся: что Мел, что Алекс. Ты отличный музыкант. Но они, как и я, тебя любим, в первую очередь, как человека, а не как барабанщика. Мне очень важно, чтобы ты это понимал.

Как человека? Не думаю, что это так…

— Да-да, конечно, Берк. Я о вас никогда плохо не думал, — поспешил сказать Бад.

— Да ладно? — приподнял бровь собеседник.

Если честно, то Бадри думал о них плохо; а точнее, думал наоборот, что это они думают о нём плохо. Ну это тоже вроде как плохо: думать так ведь — не хорошо.

— Что не так? — ухмыльнулся барабанщик.

— Да нет, ничего, — был прост ответ.

Берк достал сигарету и прикурил, а спичку бросил прямо на тротуар. Ноздри Бадри приласкал запах печенья. Издавал его плывуче распространяющийся в воздухе дым сигарет.

— Но ты это, — Берк затянулся и выпустил жирный клуб изо рта, — если надумал свалить от нас, то забудь про это. Я тебя везде найду. Да хоть из-под земли, но найду. Даже и не пытайся, — смакуя тонкую сигарету, он предупреждал серьёзно, однако фундаментом был юмор.

— Хорошо. Хорошо. Я всё понял, — рассмеялся Бадри и похлопал того по мясистому плечу, затем чуть погодя с благоговением добавил: — Спасибо тебе за всё, Берк. Правда. Спасибо, — неустанно повторялся деревенщина Бад.

— Да было б за что, — с лёгкостью бросил вокалист. — Что будешь сейчас делать, когда придёшь домой? — ловко сменил тему.

— Лягу, наверное, спать, — подхватил Бадри. — Сегодня был тяжёлый день. А ты?

Берк сделал смачный затяг и, глядя на небо, выпустил демонстративно дым.

— В первую очередь — пожру, а потом посмотрим. А может вообще сразу упаду в кровать. Устал тоже. Сегодня и вправду был тяжёлый день. Заказов куча. Нужно всё успеть. — Солист делал на заказ мебель. — Кстати, как обстоят дела с девушками?

— Какими? — почуял запах жаренного Бадри.

— Не придуривайся, — ковырнул Берк.

Барабанщик вмиг расплылся в улыбке:

— Завтра вечером идём в ресторан.

— Серьёзно? — Берк искренне удивился, и даже обрадовался достижению.

— Ну, вроде как, — колеблясь отвечал Бадри. — Мы пока что просто переписываемся. Вот. Я предложил ей сходить куда-нибудь. Ну и она согласилась. Сколько можно уже переписываться, — ухмыльнулся он. — И это даже не ресторан. (Что-то я загнул.) Знаешь, что-то типа кафе… — «Ромео» задумался на мгновение, а потом махнул рукой. — Забегаловка, короче, — пульнул словами и вызвал приступ смеха у спутника.

— Молоток. Что ещё сказать? Так держать! — Собеседник одухотворённо протянул руку для пожатия, уверенно шагая по тротуару. — Бад, главное не тупи опять. Только, пожалуйста, не тупи.

— Главное, чтоб у неё не было усов, — с серьёзным видом изрёк Бадри, пожимая руку в ответ.

— А разве ты не видел её фото? — поправил Берк очки на переносице.

— Видел, конечно. Просто я имею ввиду различные фильтры и прочую байду…

— Главное, чтоб не елду! — отрезал уверенно вокалист.

Раздался затяжной смех. Впервые за день Бадри рассмеялся от души. Именно нескромный юмор Берка веселил его время от времени, заставляя забыться, хоть на чуть-чуть, но забыться.

Берк прервал смех лёгким кашлем. Он прочистил горло, сплюнул, а окурок выкинул в ближайшую — по пути — урну.

— Не делай ей предложение на первом свидании. — Его улыбка блеснула в ночи, а равномерные бакенбарды показались собеседнику ещё гуще, чем днём.

— Ты что ещё помнишь? — Бадри опять засмеялся, но уже не так яро. — Вообще-то я просто спросил, не хочет ли она замуж.

— И на первом-то свидании… — иронично покачал головой Берк.

Время было в районе десяти-одиннадцати, а путь до дома музыкантам предстоял ещё не близкий.

Словно ночник в тёмной комнате, они застали — по левой стороне — светящуюся аптеку, которая несла круглосуточную службу и атаковалась обильной очередью граждан. На какой-то миг, при виде данного зрелища, Бадри встряхнулся, и с облегчением подумал о том, что он здоров, и что… как на самом деле у него всё хорошо; однако спустя каких-то пару минут… он вновь вернулся в прежнее — угнетённое от серых будней — состояние. Несмотря на дельные советы Берка, беседа приобретала всё более пессимистичный характер, и разговор по итогу затянулся. Собеседник Бада бился с ним до последнего, пытаясь его вразумить, вплоть до перекрёстка, где они чуть позже попрощаются. Тот всячески пытался прояснить затуманенное сознание Бада; но по большому счёту всё было тщетно, ведь за всем этим стояло запрограммированное подсознание. «Девяносто пять процентов неосознанного мышления против пяти процентов осознанного», — однажды вычитал Бадри с какой-то статьи по нейробиологии.

Барабанщик с паранойей был зациклен на своём прошлом, на том, что у него нет девушки, что у него тяжёлая физическая работа; на том, что он просто неуверенный в себе мальчишка и т.п. Берк терпеливо слушал, и не терял надежду помочь приятелю, хоть и сам недавно претерпел развод. «Благо, не было детей, — ухмылялся Берк, — поэтому делить-то особо было нечего».

«Разбежались, и остались друзьями», — сказал как-то он Бадри.

Бад, в свою очередь, тоже пытался внимательно слушать приятеля. Он прекрасно осознавал, что не у него одного жизненные проблемы и трудности, и помимо него есть такие же люди, которые тоже — как и он — хотят кому-то выговориться.

Бадри и Берк частенько так вот ходили вместе после репетиций домой. Бывали дни — хоть и в редкость, конечно, — когда им действительно было о чём поговорить: о музыке и религии, о дальнейших планах и жизни в целом. Однако, как водится, зачастую они обсуждали великие страдания двигателя коллектива. Да! Бад был не только барабанщиком группы; но и… главным её двигателем.

Для ребят он был даром и проклятием из-за его сложного характера. Мел восхищалась целеустремлённостью барабанщика, и его преданностью мечте детства. Алекса Бад раздражал биполярным поведением, но его импровизационные навыки на ударных, безусловно, его восторгали. Обо всём этом Бадри знал, и всё понимал.

«Сложно измениться, когда твоё подсознание привыкло к нытью.»

Согласно купленным билетам парни остановились на перекрёстке. На этот раз они не стали задерживаться за болтовнёй, как делают это обычно, перед тем, как попрощаться. День выдался тяжёлым. Берк улыбнулся на прощание, сказал пару напутственных слов, затем они с Бадри пожали друг другу руки. И на этом простились.

— Спокойной ночи, Берк.

— Сладких снов, Барни.

Раздался щелчок выключателя, и маленькая прихожая озарилась тусклым светом. Ни любимая жена, ни детишки, ни домашний питомец — никто не встречал Бадри с порога после грузного рабочего дня. Всё что он мог лицезреть придя домой, так это бледные стены, одинокую лампочку на потолке, и грязную кухонную плиту, на которой кроме чайника и пустого замызганного сотейника ничего не стояло.

Деревенщина Бад скинул рюкзак на пороге, отбросив его в сторону, и устало принялся снимать кроссовки. Аккуратно сложив обувь, он направился в ванную комнату. Четыре шага. Завернул налево. В заляпанном зеркале (пастой, козявками, прочими разводами) Бад угрюмо наблюдал безысходность, которой не помешало бы сбрить волосняк под носом, губой и на подбородке. Немного постояв, барабанщик открыл кран, и под слабым напором приступил умываться. Помыл руки марсельским мылом. Он несколько раз смочил лицо холодной водой, вяло протирая мрачные глаза, затем снял полотенце с крючка и вытерся. Выходя из ванной, закружился вот такой вот смерч мыслей:

Кто ты? Что ты от меня хочешь? Зачем меня преследуешь? Ты жалкая тряпка! Ты ничтожество! Ни на что негодное отродье! Оставь меня в покое! Пожалуйста! Уйди прочь, неудачник! Я призираю тебя…

Квартирант шмякнулся на кровать, но ещё не собирался погружаться в сон.

( — Что будешь сейчас делать, когда придёшь домой?

— Лягу, наверное, спать…)

Загорелся дисплей смартфона. Недовольная физиономия осветилась.

Согласно привычному сценарию начался сёрфинг по просторам интернета. «Пусть лучше я здесь помучаюсь, нежели в аду», — думал Бадри в апатичном состоянии, когда закрадывались мысли висельника. Вдруг телефон заветно завибрировал. Вверху соблазнительно вылезла иконка с SMS от некоего пользователя с ником «Anji».

Сообщение!

Бадри напрягся: наполнился волнительной радостью. Всплеск дофамина и адреналина. Обычное сообщение, а человек, который пять минут назад думал о смерти, уже испытывал волшебную эйфорию.

Зависимость от внешних факторов.

А счастье должно идти изнутри.

Жалкое зрелище.

Предвкушение обернулось крахом после того, как опасения «Ромео» оказались верны. Ему выпало опять ощутить копья в сердце на фронте любви. Сообщение от Anji гласило: «Привет! Извини, но завтра не получится. Да и вообще… знаешь, в последнее время столько всего навалило. Я просто не успеваю. Прости, Бадри.»

Навалило ***. Понятно.

Барабанщик со всей силы стиснул зубы.

Земля сотрясается! Горы раскалываются! Вулканы извергаются! А Бадри… А Бадри… Бадри просто разбит…

Отвергнутый ничего не написал в ответ. Он уже сбился со счёта с этими отказами. А время за полночь. В квартире душно: то ли результат дневного зноя; то ли из-за трагического сообщения. Бад от злости сморщил своё лицо до неузнаваемости. Его женоненавистничество увеличилось, казалось, до фантастических размеров. Бадри застонал, закрыл лицо руками, и перевернувшись на живот, заплакал. «Почему?» — единственный вопрос, пожалуй, который беспощадно терзал парня в последний период его жизни.

Почему? Почему? Почему?..

Многократное повторение, и слово вовсе начинало терять смысл.

Он вот-вот готов был лезть на стену, если б только мог.

Но неожиданно… Бадри отпустило. Да-да! Некое облегчение опустилось на его сердце. Он не мог объяснить этот феномен словами. Внезапно стало как-то легко. И этого было достаточно.

Спасибо Тебе.

Включились размышления о Боге. Бадри верил в Него так же, как и атеисты в Жака Фреско⁷.

Настало облегчение. Бадри сел на кровати. В тишине испортил воздух. Настало другое облегчение. Бросил уставший взор на окно с незадёрнутыми шторами.

Ох уж этот серебристый свет прожекторов, смотрел отвергнутый на многоэтажку напротив. Романтика!

Где-то там зацепились бродячие кошки. Не совсем далеко голоса бессонных придурков. Об этом всём не солгала открытая форточка.

Бадри упился протяжным зевком, и подумал о завтрашнем дне.

…снова переться на долбаную работу.

I’m so happy⁸…

В голове почему-то заиграла песня группы Nirvana.

***

Снился родительский дом. Задний двор. Ясное небо, откуда падали младенцы. Мёртвые младенцы! Безжизненные тельца бесшумно приземлялись на сено. Окровавленные. С бледным оттенком плоти. Они издавали смрад. Их было так много, что попросту негде было укрыться. Он подумал, признаки судного дня…

***

Мальчишка выбежал во двор и спрятался в густом кустарнике. Растение росло в метрах пятнадцати от дома. Полуденное солнышко припекало в летнюю пору. Бадри был напуган от крика отца, и всегда порой так делал, когда дома происходило нечто подобное. Девятилетнего Сида, тогда ещё просто «Ильгам», снова поймали с сигаретами, и теперь ему точно было несдобровать. Их папа явно не любил шутить с подобными фокусами, и был очень суров, когда кто-нибудь из двух сыновей вытворял нечто шальное. Старший брат, в отличие от Бадри, частенько отхватывал от отца жирного ремня и стопку нотаций о здоровом образе жизни; за компанию доставалось (только нотации) и младшему. В результате получала свой кусочек пирога и Роза — жена Альберта и мать его детей. Супруга выслушивала замечания по поводу плохого воспитания юных мужчин, и старалась ничего не говорить в ответ, ведь по опыту знала, что разгневанный муж всегда прав. И когда маленький Ильгам получал взбучку кожаным ремнём, она, разумеется, не вмешивалась.

Сердечко семилетнего Бади было готово выпрыгнуть наружу. Пот стекал по вискам его детской головушки. Опять раздался крик отца. Снова этот львиный рык. Синяя деревянная дверь, потерявшая былой яркий цвет, распахнулась с грохотом, и на крыльце показалась фигура главы семьи. Жилистый мужчина в кепке и клетчатой рубашке схватил за ухо маленького сорванца, и поволок его куда-то за дом. Бадри напугано — одновременно с неистовой долей любопытства — наблюдал за происходящим. Он знал, что сейчас будет. Мальчуган поблагодарил дядю Бога за то, что он не курит. (Забавно: ребёнок придал Непостижимому человеческие качества.)

***

Я чувствую себя ужасно. Я не знаю, как смотрят на меня со стороны в реале. Но мне кажется, я похож на подлинный кусок говна.

Мои глаза слегка покрасневшие. Из-за недосыпания, наверное. Волосы жирные. Я давно не стригся. Чувство никчёмности. Паранойя преследует меня повсюду, и кажется, сильнее чем раньше.

Мне плохо. Я готов сорваться. По утрам я всегда заряженный и нацелен на саморазвитие; но вечером… всё меняется. Мне хочется бить всем морду, особенно тем придуркам, кто надо мной смеётся. Где бы я не работал — а работу менял я часто – везде найдутся такие ублюдки, которые захотят тебя морально, а то и даже физически — закопать. Чтобы найти с кем-то общий язык, мне приходится нелегко. Просто мне сложно находиться в новом коллективе, особенно если этот коллектив серый и похабный.

Порой я себя вообще не узнаю. Я перестаю адекватно мыслить. Мир словно рушится. Окружающие будто бы становятся против меня. Это не мои мысли. Это инфекция, которую подхватил мой ум. По крайней мере, так диктует мне моё больное сознание. Это печальная правда. Знаю. И это не просто слова. Это моя жизнь, в которой я кроме нытья ничего не достиг…

4

Подскочив посреди ночи, Бадри вполголоса выдавил: Чё за *** там хрень! Вначале думал, что снится.

Звук спросонья казался особенно противным. Кто-то скребся о железную поверхность входной двери. Он глянул в телефон.

Полчетвёртого! Ну почему мне даже поспать нормально нельзя?! Господи, за что?

I’m so happy… — до сих пор играла в уме песня.

Назойливые шорохи нагоняли жути. Баду стало не по себе, и в придачу стыдно: Трус! Как грушу хлестать — герой; да и ногами почти, как Ван Варенберг… М-да… И всё-таки, самое главное, это — дух!

Бадри с большим трудом оставил горячую кровать. В кромешной темноте он направился к источнику шума, который наглым образом его разбудил.

Сонный человек осторожно крался к двери, словно был вором в чужом доме. Шелестел босыми ногами о холодную поверхность линолеума в прихожей. Скрежет всё не умолкал. «Что за там самоубийца за дверью?!» — блефовал себе под нос парень, боясь даже дышать полной грудью.

Бад перебирал различные версии в голове, и надеялся, что это какая-нибудь соседская кошка или собака. Бадри, ты рехнулся? — но тут же себе возражал. Чушь! Какая кошка? Какая псина? Животные не будут себя так вести… Не! — если, конечно, мою дверь не обмазали мёдом или кровью.

Слишком уж больно было как-то по-человечески. Погодите… Немного не так… Человечно не по-человечески? Так?

Короче! Царапал какой-то человек. Дураку было понятно. Ну а если не человек… тогда кто?

Нечисть?

Барни *** трус!

На такое был способен кто угодно. Жилой комплекс, как и здешняя атмосфера, не славились своим благополучием: обшарпанные дома, запущенные подъезды, сомнительные лица. (Мало ли психов.) Но то, что он услышал дальше — по-настоящему ужаснуло. К царапанию прибавилось неразборчивое бормотание. Еле слышный голос напоминал некое колдовское заклинание или бредовое состояние психически нездорового человека. Барабанщик затаил дыхание, и замер на месте, вслушиваясь в речь колдуна по ту сторону пространства.

Мужчина? Там за дверью мужчина.

Скрипящий голос с хрипотцой. Двадцативосьмилетнему рок-музыканту стало пуще не по себе. Ноги вновь зашагали. Любопытство шло параллельно с липким страхом. Бадри приблизился к выходу (теперь слышал и дыхание со свистом). Он предельно осторожно — боясь выдать своё присутствие — вставил правый глаз в глазок. Увиденное в следующий миг его крайне напугало. Он даже слегка отпрянул назад, поддавшись эффекту неожиданности. Аж проснулся! Такое можно было увидеть только в каком-нить хорроре или психологическом триллере. Но нет же! — Бад видел наяву. И тощий дед по ту сторону был тому доказательством.

Мать — моя женщина!

Распахнутые — подверженные депигментации — глаза. Седые жиденькие волосики. Кожа лица сморщенная, как сухофрукт. Колдун — высокий и дряблый старик — лениво царапал дверь пальцами рук; выполнял все эти бессмысленные вещи посреди ночи, беспокоя своего соседа. Жуткий старик находился в белой пижаме. Он смотрел в одну точку, словно витал в некоем трансе. Этакий персонаж из фильмов ужасов.

Шорохи за дверью… Глазок… Эффект неожиданности… Бледная старческая физиономия…

Однако страх рассеялся.

Пожилой мужчина являлся дедушкой молодого человека, который заселился здесь на днях. Их съёмная лачуга располагалась на одном этаже с берлогой Бада (рядом: в тридцати двух футах). У семидесятилетнего гражданина была деменция, которая провоцировала ярко-выраженный сомнамбулизм, о чём новый сосед Бадри — во время их знакомства — ему об этом (зачем-то) рассказал.

Дряблокожий дед с редкими волосами продолжал точить когти о железную дверь музыканта. Что делать, Бад не знал: он впал в некий ступор. Своеобразней ситуации Бадри в жизни не мог себе представить. Такое может только случиться на страницах романа проходного писателя, у которого явно не все дома. Но, как показала практика, это возможно и в реальном мире. «Да иди ты уже спать, *** дед», — вслух выругался Бадри, глядя в глазок.

Почему он выбрал именно мою дверь, а не какую-нибудь другую? Десять квартир! Д-е-е-е-сять дверей! — Бадри хотел спать, и был взбешён. — Половина пустуют. Нет! — надо было именно в мою!..

Давай, Бади, думай… рожай быстрее… а иначе снова будешь на работе «в какашку».

Медленно повернул ночную задвижку. Щелчок. Плавно надавил на скрипучую рукоять, собираясь открыть дверь, и прогнать старого лунатика.

— Дедушка! — разрядил обстановку вдруг раздавшийся голос. Бадри тут же убрал руку с дверной ручки. Он щёлкнул собачкой, и вновь прильнул к глазку. Усатый — как достопочтенный Марк Твен⁹ — внук уже уводил старика восвояси, попутно ему что-то втирая.

Слава тебе господи.

Смачно зевнув, и не в силах больше стоять на ногах, наблюдавший отправился досыпать оставшиеся несколько часов, думая о работе, о том, как не выспится и — по какой неординарной причине прервались его сновидения; и о том — кстати, лишь сейчас он об этом вспомнил, — как сегодня его отшила очередная девчонка по переписке.

***

…чириканья каких-то птичек. Вроде даже отголоски ветра. Бушующие волны где-то там. Гитарка, кажется, струнками перебирает. Звуки фортепьяно: то медленный ритм, то быстрый; то пиано¹⁰, то форте¹¹…

Ах, ну да! Это ж «обожаемая» Бадом мелодия «долгожданного» будильника, которая просто разорвала в клочья его идиллию сна. Ну, а если по чесноку, то это даже «идиллией» сложно было назвать: быстрый и тревожный сон. Более того: ощущение, будто вообще не спал. Мозги в данном состоянии, как варёные овощи, если прикидывать всё это визуально. Надо поменять срочно мелодию будильника, вскользь, и максимально раздражённо подумал Бадри, вырубая ненавистную ему пищалку. Довольно долгое время эта мелодия будила барабанщика по утрам, что в итоге начала ассоциироваться у него со злом, безысходностью и концом света.

В каком-то из углов жужжала назойливая муха; или даже несколько крылатых тварей — одновременно. В неубранной квартирке теснила духота; а тело было характерно липким. Голова-то как предательски болела. Не выспался? Обычная головная боль? Или вообще… мигрень? Бадри не придал этому особого значения.

Но если б он только знал, что это — предвещает…

***

Дугообразные — цвета хрома — склады-ангары раскинулись вдоль базы с обеих сторон, отражая своими волнистыми крышами солнечный свет ясного утра. На территории хранится керамогранит — товар компании, который вынужден пачками греться под солнцем (и на котором без проблем потом можно жарить яичницу). Мужики на вилочных погрузчиках (на карах) рассекают по базе, подымая столбом пыль, занимаясь перемещением товара, его сортировкой и упаковкой, согласно задаче, поставленной им руководством. Местами мелькают любопытные клиенты, которые бродят по территории в поисках стоящего (достойного) керамогранита: выбирают для своего фэн-шуя подходящие цвет и толщину. Гармонично дополняют атмосферу труда — громкие голоса строителей, занятых стройкой очередного сооружения в интересах базы.

Горящие мозоли Бадри давали о себе знать, даже сквозь шершавые перчатки. Бад спрыгнул с брусьев. Это был шестой подход. Можно было, конечно, ещё разочек; но после двадцатого раза уже никак не хотелось напрягать подуставшие мышцы рук. В ходе перерывов на работе, Бадри любил так вот тренироваться на свежем воздухе. Физические упражнения для него были антидепрессантом, а также перезагрузкой мыслительных процессов. После выполненных подходов становилось легче, настроение подымалось, а приход вдохновения и новых идей — написания какой-нибудь песни для группы — не заставляли себя долго ждать.

Бадри засучил рукава красной потёртой кофты, разглядывая с восхищением на предплечьях плоды воркаута: вздутые, выпирающие сквозь кожу, подобно длинным червям, вены. Его венам — как сейчас — позавидовал бы любой наркоман, который вопреки своей воле вгоняет себе иглой всякие гадости.

Если и Бадри ощущал всем естеством себя неудачником, то окружающие на базе думали о нём совершенно иначе. В свой адрес он часто слышал похвалу и восхищение; и безусловно, это его заряжало. Это мотивировало измениться; подталкивало стать таким в реальной жизни: быть, а не — казаться. Бад ежедневно посещал площадку вблизи гаражей, на которой (по инициативе начальника базы) были сварены самодельные турник и брусья. Потому… его знали, как спортивного, постоянного и улыбчивого паренька. Этим он и вызывал к себе некое уважение среди местных рабочих.

В кофте и серых штанах с лямками спортсмен-любитель выглядел обычным парнем — незнакомым с миром спорта; однако стоило ему оголить торс, картина мигом менялась: пропорциональные трапеции, вздутая и подчёркнутая грудь, рельефные плечи, массивные широчайшие спины, четыре (словно выгравированных) кубика пресса. Всё это говорило о многолетних тренировках, интенсивных кардионагрузках и, наверняка, всякого рода — различных диетах. Разумеется, Бадри нельзя было назвать эталоном фитнеса, а тем более — бодибилдинга; но…

…учитывая, что я наработал рельеф собственным весом, – это неплохое достижение.

Мезоморф — идеальный тип телосложения для бодибилдинга, любил хвастаться Бадри.

— Эй, Джон, как дела? — выкрикнул Рони. Он проходил мимо неподалёку, исполняя обязанности помощника начальника охраны. («Джон» — это Джон Рэмбо. Сотрудник базы называл так Бадри с тех пор, когда увидел его впервые без футболки на площадке возле гаражей.)

Маленький афроамериканец шёл уверенно, твёрдо придерживаясь прямой осанки. Спортсмен-любитель молча поднял руку, продержав её в воздухе секунды четыре, в знак взаимного уважения. Между ними были тёплые отношения. Тот уважал Бада, и даже порой обращался к нему на «вы», таким образом вгоняя его в малый ступор. Ещё бы: знали они друг друга не один день, более того, Рони был старше Бада на пятнадцать лет; но при этом всё равно умудрялся иногда обращаться на «вы». Ну, конечно же, Бадри было чертовски приятно это слышать.

Оголил вспотевшие руки и засунул перчатки в карман. В следующий миг набирал свою мать по телефону.

Гудки…

— Привет, — улыбнулся Бадри, присаживаясь на широкую скамью рядом с турником. Ждал ответа, слушая гудки, недолго.

— Привет, сынок, — нежно ответила Роза на входящий звонок. — Как твои дела?

— Всё в порядке, — выразился парень — вот так, хотя было не совсем так. Впрочем, он не хотел делиться тем, как каждый вечер испытывает апатию и депрессию (особенно в последнее время), и что он подумывает наложить на себя руки, но не делает этого из-за того, что боится попасть в ад. — Не отвлекаю?

— Нет. Что ты! — возразил мягко женский голос. — Как работа? Наверное, сильно устаёшь, бедный, — последовала забота от матери.

— Терпимо, мам. — В мозгу снова мелькнула мысль о смене профессии, но Бадри воздержался сказать это вслух. — Да достала меня эта работа!

— С твоей-то поясницей? — скептически отреагировала Роза. В трубке раздалось лёгкое покашливание.

— Мама, сейчас мне уже лучше. Тренируюсь иногда. И чувствую себя замечательно, — сказал правду Бад. — Ты простыла?

— Нет, — отрезала Роза, как отрезают розы в саду. — Этот кашель у меня уже давно. Наверное, аллергия. Я не знаю. Но врач сказал, что с лёгкими у меня всё в порядке.

— Ты была у врача? — удивился сын, задав риторический вопрос.

— Да. На прошлой неделе, — прочистила горло женщина. — Но ты не переживай. Я же говорю, что ничего серьёзного, — уверила мать сына, но тот не совсем поверил.

— Слава Богу, — вздохнул Бадри.

— Слава Богу, — продублировала душевно Роза, затем заботливо добавила: — Ты там всё равно поосторожнее, сынок. Работёнка-то у тебя нелёгкая.

— Знаю, мама. Но деваться некуда. Надо работать; как-то выживать в большом городе, — ухмыльнулся Бадри, а тем временем, ему на колено запрыгнул серенький кузнечик. Он хотел до него дотронуться, но едва ли успел коснуться пальцем маленькое создание, как оно тут же взмыло вверх, и потерялось где-то там — в ближайшей траве.

— Ну да. Конечно, сынок. Понимаю, — с участием согласилась женщина.

На линии образовалась пауза — такая же пауза, которая обычно возникает между парнем и девушкой, когда им вдруг нечего друг другу сказать; но в данном случае не было какой-либо неловкости, которая всегда сопровождает молчание двух — недавно познакомившихся — воркующих людей.

— Мне снился сегодня твой отец, — нарушила молчанье мама.

— И… о чём был сон? — поинтересовался сынок.

Птички чирикали. Бадри поморщился на солнце.

— Он был таким счастливым, — начала Роза. — Я никогда при жизни его таким не видела. — В голосе женщины были счастье и грусть, гармонично идущие рука об руку. — Он что-то мне рассказывал, а главное — ещё с таким энтузиазмом. Такой счастливый был, что аж светился весь: румянец такой, щёки припухлые. Как думаешь, это хороший знак? Он в раю?

— Я не знаю, мам, — замешкался Бадри с ответом. — Никто не знает, что на том свете нас ждёт. Но, думаю, если снятся такие сны, значит… это хороший знак.

— Я тоже так подумала, — коротко подметила Роза.

— Я молюсь за него, мама. Каждый день, — последовало благое слово от Бадри.

Женщина помолчала немного, затем снова замолвила о том же:

— Сынок, он был таким счастливым. — Было заметно по голосу как она улыбалась. — Понимаешь, вот прям аж… светился весь! — радостный такой, словно не тот человек, которого я знала при жизни, — делилась впечатлениями Роза и дивилась сну. — Альберт всё-таки в раю, — с надеждой надеялась она в мыслях.

Бадри почувствовал, как начинают влажнеть глаза («Ох уж эта сентиментальность!»), и сделал позитивный манёвр.

— Д-а-а, — протянул он. — Папа был жёстким человеком, — и тихонько хихикнул.

— Зато был порядок, сынок. Зато был порядок, — повторил женский голос два раза.

— Тотальный порядок! — подчеркнул Бадри, улыбнувшись. Мысли всплыли сами по себе, и он увидел синюю дверь их дома в тихой гавани (в деревне), а затем папу, который выходит на крыльцо, держа за ухо его старшего брата.

Между тем голос на линии:

–…в гараже всё по местам, машина на ходу. Во дворе и в огороде всегда был порядок. А сейчас… — Роза покашляла и добавила: — Скотина раньше была в конце-то концов. Не нужно было в этих минимаркетах шлындать в поисках сыра и молока. Бадри, всё своё же было. Какая-никакая экономия. — А сейчас что? Сейчас что? На старость лет стала вдовой, а ещё старший сын… «праздники» устраивает…

— А Сид, мам? Что он? — упомянул Бад брата. — Ты же говорила, что он всё делает по дому. Разве нет? Твои слова; не мои. Хех! — и душевно улыбнулся.

— Да, конечно, — поспешила подтвердить Роза. — Он помогает. Я ничего не имею против. Ильгам хозяйственный, работящий. Старается…

Мать резко замолчала. Бадри заметил некую недосказанность.

— Мам? — аккуратен был сын после того, как услышал тихий всхлип.

Спустя несколько секунд.

— Почему он нас оставил? Почему, сынок? Почему всё так не справедливо? За что? — скорбела вдова об утрате мужа.

Бадри пожалел, что заговорил об Ильгаме.

— Твой отец был ещё так молод, — продолжала Роза (58 лет – это ещё не старость!). — Жить да жить. Не курил. Не пил. Спортом занимался. Строго следил за питанием. И заболел. Я не понимаю. Как?.. Наверное, всегда так в жизни… было и будет, сынок, что хорошие люди уходят рано, а плохие живут долго. Это так не справедливо, Бадри. Ну почему именно сейчас? — Она заплакала.

Когда печалится родной человек — а особенно мама, — сердце невольно сжимается. Бадри нечего было сказать. В такие моменты он терялся, ведь не каждый день слышишь, как плачет родная мать. Бад прекрасно понимал, что она просто хотела выговориться, ведь ей попросту некому было излить душу, кроме него.

Роза была сильной женщиной. За три года она потеряла брата, маму и мужа. Это её не сломило. Она продолжала жить: так же занималась бытовыми делами, общалась любезно с соседями, ходила по минимаркетам, готовила различные супы, пекла вкусные булочки и делала изумительное мясное рагу. Так же, как и раньше, безумно хотела внуков. Всё было именно так. Именно так… только — на поверхности! Однако внутри — глубоко на дне внутреннего мира… какая-то её часть безвозвратно атрофировалась.

Роза сильно печалилась; и душой была полностью противоположна своей внешней оболочке. Порой она забывалась, и уходила в себя. Всеми усилиями Роза старалась подавлять тоску на своём лице. Она открывалась лишь по ночам. Когда никто не видел. Роза плакала по ночам, заливая подушку слезами. Ей снились покойные близкие и родные. Для неё жизнь утратила яркие краски; будто бы это происходило не с ней, а с какой-то другой Розой — Розой с параллельной вселенной. По крайней мере, ей так думалось и хотелось, чтобы это происходило действительно не с ней; но сценарий у судьбы был иной…

Её супружеские отношения с Альбертом не были идеальными, однако прожили плечом к плечу вплоть до его смерти. С годами огонь потух. Никакой страсти, как в былые — молодые годы — времена. Спали они раздельно: в разных комнатах (разделение началось в более зрелом возрасте, когда Бадри и Ильгам уже учились в старших классах). Со временем увяли цветы, и осталась лишь привычка (некая зона комфорта) — привычная среда под названием «семья», которая и была фундаментом их длительного совместного существования. Сохранилась только — в изначальном виде — единственная бумажка: свидетельство о браке. Можно, конечно, сюда ещё добавить и светлые воспоминания. Как-никак, а они тоже сохранились.

Было дело, когда Роза даже хотела развестись. В далёкой молодости дело было — у истоков разложения любящего брака. Альберт приехал за женой, когда она находилась у своей матери в городе. Не было скандала или какого-либо давления со стороны прибывшего мужчины. Только спокойный разговор. И в этом спокойном, но не в ванильном разговоре, Роза наотрез отказывалась ехать обратно в деревню. Альберт всеми усилиями пытался помириться, и вернуть разочарованную жену домой. Но ребро было сломано, и он сам был тому виной; ведь женщина подобна ребру, если надавить, то — сломаешь. А Альберт давил. И давил довольно-таки часто, ввиду своего сложного характера. Если бы не плачущий трёхлетний Бади в машине (пятилетний Ильгам молча наблюдал из окна), понимавший уже тогда, что если родители не вместе, это не есть хорошо, — то вероятнее всего дело просто дошло бы до суда, и супругам пришлось бы воевать за опеку над детьми.

В результате детский эгоизм взял своё, и шипы Розы сломались, а сердце поддалось. «А как же дети?! Роза, надо! Надо ради детей», — решила в уме мама Бадри. Бабушка напоила их малиновым чаем, и в этот же день её дочь уехала вместе с мужем и детьми обратно в деревню.

Довольно-таки распространённый случай, когда родители живут в браке только ради детей, а не по любви…

***

Неспешно шагая, спрятав руки в карманы, Рэй брёл мимо сваренных сооружений, рассказывая Бадри план работы, который надо было желательно выполнить до конца рабочего дня.

Они достигли конца склада, остановившись в семи метрах от секционных ворот.

–…в принципе мы уже начали, — чётко доносил мысль заведующий складом. — А что касается отгрузок, то вечером мы ждём одного клиента — одного типа, который божился, что успеет приехать до шести. Ну поглядим. Сейчас же наша задача — это просто добить заявки на завтра, чтобы как в жопу раненные с утра не бегать потом. Но сперва… — Он указал пальцем на стену ангара. Стояла прислонённой жирная стопка дверей. — Сперва раскидаем вот это дерьмо… В-о-о-н туда, — ткнул пальцем на третий ярус стеллажа, где торчал их блестящий от жары коллега. — По сути немного. Совсем малость, как видишь. А затем начнём собирать наши любимые заявочки (в этот момент он потирал руки, как муха). Ну и потом мы спокойно сможем свесить лапки, и до вечера ни хрена не делать. А!.. Ну клиента подождём. Упакуем его быстренько. И на этом всё. — Периодически Рэй вытаскивал свою руку, дабы жестикулировать. — Wanseongdoen! — бросил на корейском «закончили». Чёлка азиата падала на лоб, вот-вот касаясь его глаз.

Они были высокие — железные трёхъярусные стеллажи, на которых стопками громоздились межкомнатные двери. В последнее время продажи компании упали, соответственно товар залёживался на складе, покрываясь жирным слоем пыли.

Бадри неохотно принимал информацию. Его взгляд был потухшим. Он просто кивал. Что-то явно было в нём не так. Но он всё равно внимательно слушал — старался внимательно слушать! — корейского парня, который был так же, как и он, метр шестьдесят пять. Однако кидать эту херню из древесного массива — 55 000 фунтов на третий ярус, напрягая свои руки и широчайшие мышцы — до тошноты не было желания.

— Ну как дела, амигос? — окликнул Рэй работника, торчавшего на самой вершине одного из стеллажей.

— «Как дела»? Я с самого утра здесь торчу, — бросил Лео с третьего яруса. — Всё супер. Всё просто лучше некуда! Спасибо тебе за всё, самый лучший завсклад во вселенной! — съязвил мексиканец.

— Бадри, иди замени его, — поручил Рэй и шёпотом добавил: — А иначе меня проклянёт, и на костре сожжёт!

— Я всё слышу! — крикнул Лео.

Заведующий лишь улыбнулся, никак не прокомментировав, а Бадри направился к высокому железному сооружению.

Мексиканец принялся слазить с третьего яруса, одновременно что-то бурча себе под нос. Он спускался неуклюже, прям как медведь.

— Осторожней, парни! Соблюдаем технику безопасности. На складе нам трупы не нужны! — осведомил в своём стиле Рэй своих подчинённых, когда один из них уже вскарабкивался, а другой — тот, что с мини-пузиком — спускался.

Лео проходил мимо заведующего складом.

— Скорее бы уже вечер, — устало бросил мексиканец, снимая рабочие перчатки.

— Не печалься, Ахиллес. Скоро всё закончится. И ты победишь Гектора! — торжественно выдал Рэй в спину товарища, и обратил внимание, как у того насквозь промокла футболка.

— Я готов! — раздался сверху голос, а в нём ноль энтузиазма.

Коллегия внизу приготовилась: заведующий кивнул, Лео снова напялил перчатки.

На складе каждый загонялся по-своему. Бадри частенько уходил в себя, тем самым выпадая из рабочего процесса, что в свою очередь вызывало недовольство корейца по имени Рэй. Лео вообще любил поворчать. Порой чаще это делал, чем совершались астральные приключения Бадри. Но всё же он был неплохим парнем. Даже, напротив. К примеру… Если Бад приходил без ланча — а он частенько приходил без еды (особенно в последнее время), — мексиканец сразу старался угостить безалаберного коллегу, устраняя потенциальную возможность отбросить тому копыта на складе. Рука помощи несмотря ни на что — это про него: Лео всегда мог протянуть руку помощи. Невзирая на неприятные обстоятельства, он чудом сохранял хладнокровие и удивительный позитив.

Как-то раз у него приболела жена, вдобавок долбили по поводу неуплаты кредитов, а на работе был завал умопомрачительный. В этот вечер парни попадали по полной программе. Рэй был на взводе. Бадри относительно. Складское трио находилось по уши в переработке. Время показывало без одной шесть. Конец рабочего дня, чёрт подери. Однако шеф поставил задачу загрузить машину во что бы то ни стало; и точка! Важная птица залетела на склад, неужели не ясно?

Несмотря на закоренелые хладнокровность и невозмутимость Рэя, в этот вечер из его уст вылетали матерные словечки, хотя он матерился исключительно

(«*** шеф со своей переработкой!»)

только по «праздникам». Бадри опаздывал не репетицию. Страсти накалялись. Эмоциональный динамит: взрывчатая смесь барабанщика на основе брани заведующего и различных наполнителей в виде внеплановых переработок. Между коллегами вспыхнул ожидаемый спор. Рабочий процесс превратился в словесный балаган, однако погрузка так же шла: они гавкались параллельно. Только единственный и неповторимый Лео улыбался,

(«“Милый!.. Любимый!.. Ед-и-и-и-н-н-н-ственный!” — напевал периодами Рэй любимую песню мексиканца.»)

и неустанно молвил шуточки про девушек и известного бельгийского каратиста¹², несмотря на нытьё в своей пояснице, назойливых коллекторов и плохое самочувствие жены. Не потому, что ему было всё равно. Просто этот мексиканец отлично понимал, что дерьмо случается, и негативом дерьмо не победить: только новое дерьмо породишь. Не даром даже кто-то в народе ляпнул, что улыбка — это оружие человека. Рэю с Бадри есть чему было поучиться у своего коллеги.

Они закидали двенадцать дверей.

— Не устал? Отдохнуть не хочешь? — поинтересовался кореец у Бадри.

— Рэй, хватит меня нежить, — проворчал тот с третьего яруса. — Я же не инвалид тебе. У всех проблемы с поясницей. У Лео тоже она болит. И ничего! — работает же мужик.

— Хорошо. Хорошо, — улыбнулся Рэй.

— Пока всё нормально, — улыбнулся Бадри тоже, успев покрыться испариной. — Давай следующую дверь. Быстрее закончим, быстрее отдохнём.

— Он же жь-е-е-е-ньщина! — протянул с акцентом Лео. — Да, Рэй? Ты же женьщина? Каждые пять минут настроение меняется, прям как у беременной бабы. Хорошо, что ты реально не баба, а так мы с тобой точно бы не сработались. — Последовал затяжной смех.

Бадри подхватил откровенную шуточку, и немножко отвлёкся от дурных мыслей. А Рэй?.. А что «Рэй»?.. Рэй как всегда улыбался да молча работал. Без комментариев. На подобные высказывания сложно было найти подходящий аргумент. Приходилось только использовать оружие — свою улыбку.

Пока Лео хохотал, заведующий складом пытался подать дверь Баду.

— Держи! — сипло промолвил Рэй, поднимая беленькую — упакованную в красный картон — дверцу.

Если брать в общем — на самом деле, и в целом, — то у этих двоих были хорошие взаимоотношения. Рэй даже порой чинил мексиканцу сантехнику.

«Рэй, Рэй… Всегда Рэй!.. А ты что… безрукий?! Сам не можешь починить этот *** сральник? А?!» — однажды не вытерпела жена Лео.

Бадри стоял и тупил. Точнее — таким казался. Даже слова не мог вымолвить: боялся, что всё выйдет наружу. Да… его мутило.

— Ну бери же! — не выдержал Рэй, выкрикнув тому, кто принимал полотна наверху. Заведующий кореец держал вертикально дверь на весу, напрягая свои руки и широчайшие мышцы спины. Его лоб покрылся плёнкой пота.

Лео снова засмеялся. Но только не Бадри. Ему было очень… плохо.

У него закружилась голова. Он в ужасе замер, дабы не упасть с такой высоты. Бадри чутко чувствовал, как сердце внутри отбивает беспокойный ритм. Время словно замедлилось. Возник некий ступор.

— Бадри! Ты собираешься брать эту чёртову дверь или нет?! — проворчал Рэй. — У нас нет времени. И весь день я так простоять не смогу. — Он подавал дверь наверх своему подчинённому. Тот должен был наклониться, и потянуть её на себя, а затем положить на поддон, на котором сам и стоял.

Но Бад никого не слушал. Тошнило.

Поспешил присесть.

Он не знал, что его лицо сильно побледнело. Бадри мимолётно, сквозь пелену недомогания, обратил внимание на коллегию внизу: Лео без устали что-то вещал (он улыбался, то не улыбался), Рэй так и стоял с дверью в руках, запрокинув голову назад, и напряжённо глядел вверх.

Кажется, Рэй что-то говорил. Бадри видел, как шевелятся его тонкие губы, но звук почему-то разобрать был не в силах. Звон в ушах. Наверное, мешал он. А может и — тошнота, ведь он боялся, что его вырвет. Вся концентрация уходила на то, чтоб не потерять сознание; а не — разбирать речь заведующего складом.

Непроизвольно улавливался отдалённый смех Лео. И этот смех в данный момент казался каким-то противным, словно коллега насмехался над ним.

Бадри побледнел ещё сильнее, и ему захотелось срочно прилечь. Ведь тогда станет легче.

Наверху было неимоверно душно.

(«…жара достигала самого пика из-за нагретой солнцем крыши ангара…»)

Он закрыл лицо руками. Бад отчаянно пытался сопротивляться, однако положение только усугублялось. Но вдруг… внезапно образовалась странная тишина. Абсолютная тишина. Не единого звука. Бадри так показалось. Его посетила мимолётная мысль о том, что парни обиделись на него (за его неуспеваемость) и ушли домой, и теперь он сам будет поднимать двери, и дорабатывать этот вонючий день на складе.

Виски пульсировали. Сердце, как пулемёт. Бадри стало ещё страшнее. Он попытался зачем-то встать, но снова сел. Бад повернул голову налево, и боковым зрением уловил какое-то копошение внизу. Это были Рэй и Лео. И они не обиделись. И тем более никуда не ушли. Они просто почуяли, что с их товарищем творится что-то неладное.

Бадри сидел на низкой стопке дверей, прикрыв лицо руками. Ему захотелось окончательно закрыть глаза. Экран начал темнеть. Вдруг он почувствовал себя орлёнком и…

***

В отключке ему виделся огромный сад, в котором он собирал красные-красные яблоки. Сочные плоды падали с высоченных деревьев, а Бадри жадно их ловил. Пытался ловить; но они разбивались о бетонную землю…

***

Яблоками это был — он (со своей потёртой красной кофтой). Деревьями был — стеллаж. Садом оказался — склад. А самим им — Лео и Рэй.

Слышались какие-то голоса. Лишь когда окончательно пришёл в себя, осознал, это голоса его коллег по складу.

Начало пятого. Работа прервалась к чертям.

— Как ты, Бадри? Что с тобой случилось? — обеспокоенный Рэй аж подлетел к диванчику, на котором лежал его подчинённый с частично перебинтованной головой. Присел на краешек ободранной чёрной дерматиновой мебели.

Барабанщику было в тягость говорить. Пока что, он ничего не говорил. Пока — ровно дышал.

Лео подошёл поближе. Он не улыбался… словно, и не был обеспокоен. Мексиканец с неким любопытством смотрел на Бадри, как на какой-то раритетный экспонат.

— Повезло, что мы с Лео успели тебя подхватить, — был впечатлён кореец, изменив своей привычной невозмутимости (Лео в этот момент заворожённо кивал). — ***! — матюкнулся он и продолжил: — Дерьмо! Это грёбанное чудо! Ей-богу. Других слов нет. Грёбанное чудо. До сих пор не верится, что нам удалось это сделать. Если бы… Твоя голова… Чёрт… Бадри, твоя башка… — Заведующий складом нервно осёкся. Вытер рукавом облитое потом лицо. Обильные негативные впечатления заслонили эмоциями доступ к словам.

Это случилось внезапно, и не к месту, в точности, как диарея у донжуана на дебютном свидании с очередной простофилей. Рэй понял, что что-то не так. Ситуация рисовала непривычную картину, и заведующий её увидел, и она сильно смутила его. Пока Лео называл его женщиной, он внимательно вглядывался вверх, пытаясь понять, что происходит с Бадри: почему Бадри молчит и присел? Всё окончательно прояснилось только тогда, когда их коллега внезапно решил «отрастить крылья», но у него ничего не вышло; и он без них полетел вниз — головой вниз с — метровой¹³ высоты на серый и холодный бетонный пол.

Мгновение!

Состояние аффекта!

Парни даже и понять-то ничего не успели, а лишь издали какой-то обрывистый крик, и подняли — вознесли к небесам, подобно мольбе о помощи — руки вверх, чтоб спасти от гибели члена их складского трио. В самый волнительный момент их жизни они чудом

(«Это грёбанное чудо! Ей-богу. Других слов нет.»)

успели среагировать, и поймали товарища в синкопальном состоянии. Ноги падающего тела достались Лео, а конкретнее — его пухленькой физиономии; но всё обошлось без увечий. Рэю досталась верхняя часть Бадри. Шестидесятикилограммовая тушка точно в цель накрыла шокированных коллег: они все «дружненько воссоединились». Если бы не реакция спасателей-любителей, то с вероятностью сто один процент — Бадри сломал бы себе шею… или минимум: переломал бы себе конечности. Это в лучшем случае… наверное. Однако (всё же! всё же! всё же!) одного всё-таки не удалось избежать: не сложилось уйти от ушиба — ушиба головы. Сильного ушиба! Это, возможно, можно было миновать — да-да-да, медвежонок Лео запорол, — если б мексиканец не споткнулся, а кореец удержался бы в этот момент (когда Лео споткнулся) на ногах. Открытая рана вмиг дала о себе знать, и кровь показалась из головы пострадавшего. Складские парни оторопели, узрев тёмно-алую жидкость на бетоне. Они подумали уже, что всё — конец! Теперь, когда всё позади, они могли в этом с уверенностью поклясться.

«Бадри не придал этому особого значения. Но если б он только знал, что это — предвещает…»

— Я, кажется, потерял сознание, да? — прохрипел вдруг орлёнок.

— Да? А мы подумали с Лео, ты просто хочешь пораньше уйти домой, — осторожно пошутил Рэй, поглаживая свой затылок, которым не слабо ударился.

Лео хотел заржать, но выдал только улыбку. Бадри не улыбнулся.

— Ты нас напугал. — Лео присел рядом на табуретку.

— До сих пор колотит, твою мать, — с бледной улыбкой отчеканил изумлённый Рэй.

— Скорую вызывали, — подметил следом мексиканец.

— Старались не привлечь внимание нашей дорогой общественности, — пролил сарказм Рэй, подразумевая соседние склады и офис. — Но это не точно, — неуверенно добавил.

Скорую помощь невозможно было не заметить. По крайней мере, любопытному охраннику Рэй наплёл про какой-то солнечный удар.

— Не мало ты, однако, провалялся, — заметил Лео.

— Ничего не помню… Голова раскалывается, — сетовал Бадри. Он крайне осторожно трогал частично перебинтованную голову.

— Так что с тобой произошло, Бадри? Это был обморок? — спрашивал озадаченно Рэй.

— Он просто хотел на больничный, — вставил неуместно Лео и покраснел.

— По всей видимости, да. — Какой ещё обморок?! Я в жизни не падал в обморок.

Ощущение у него было такое, будто мозг вылетел с орбиты и бесхозно болтался.

— Почему ты не сказал, что тебе плохо? — мягко ругнул заведующий.

Бадри проигнорировал.

Рычания вилочных погрузчиков и крики рабочих — фоном доносились с улицы.

— Блин, Бадри… — Рэй помялся, прежде чем продолжить: постеснялся, ведь коллега и так помятый. — Давай договоримся так… в следующий раз ты обязательно скажешь, если тебе вдруг станет плохо. Договорились? — заострил он внимание. И, не дождавшись ответа, ещё добавил: — Сегодня нам просто повезло. Спасибо всем святым на небесах. Ну тебя на фиг!.. Больше ты наверх не полезешь.

Пострадавший соизволил дать ответ минутой позже.

— Внезапно… Всё слу… случилось внезапно. Я не знаю… Я сам даже не ожидал, — говорил прерывисто Бадри.

Барабанщик лежал на ободранном диване, стараясь меньше шевелиться. Глаза его то закрывались, то открывались. Он смотрел в потолок склада (а там волнистая сущность ангара, покрытая жирным слоем монтажной пены для утепления склада), пока что, недоумевая, как это могло с ним произойти.

— Сколько я был в отключке? — был вопрос от Бадри.

Коллегия на мгновение ушла в раздумье, переглянувшись.

— Около часа, — ответил Лео, опередив Рэя.

— Бадри, ты себе ничего не сломал? — был озадачен Рэй, искренне переживая за товарища.

Орлёнок отрицательно помотал головой.

— Да вроде не должен. Мы же его успели поймать, — с умным видом вставил Лео. Они с заведующим странно переглянулись, и одновременно подумали о том,

(«Голова!»)

как чуток всё же недоуспели.

Кореец ещё раз окинул Бада взором с головы до ног, а потом, выждав маленький антракт, задумчиво произнёс:

— Будем надеяться, — повторил это Рэй дважды.

— Единственное… это… моя голова.

— Что?

— Голова, Рэй… Она сейчас… взорвётся, — пролепетал Бадри.

— Лео, принеси пожалуйста воды, — попросил Рэй, и мексиканец сиюминутно зашевелился. — Всю баклажку сразу принеси. — Кореец зашуршал в карманах. — Вот обезболивающее, Бадри. Медбрат оставил. — Он вытащил пластиковый квадратик, в котором было восемь пилюль, и задержал его на несколько секунд в воздухе. — Сейчас одну выпьешь. И боль спадёт.

— Спасибо, Рэй.

— Лео, ну что там с водой? — окликнул заведующий складом через пару минут.

— Иду! Иду! — раздался со второго яруса суетливый голос; а потом пошли грохочущие шаги.

— Жара, — вздохнул Рэй, вытирая пот со лба. — Такое ощущение ***, как будто килограммов пять за сегодня точно сбросил…

До окончания рабочего дня оставалось меньше двух часов. Рабочий план Рэя был провален; но зато — они спасли человеку жизнь.

Часть 2

Мэттью

5

Сентябрь.

Моросил дождь. Прохладный лёгкий ветерок. Местами виднелись кусочки синего неба, но серые тучки почти закрывали всё. Бадри, как обычно, стоял у железных путей, ожидая, когда проедет эта длиннющая цепочка груда металла с углём. И вот, вроде был виден конец этого нескончаемого безумия… но нет, — за этим, казалось, последним вагоном, последовал ещё один. А потом ещё один. И ещё один…

От того, что вагоны казались бесконечными, Бадри принялся их считать. Он всегда так делал. Таким образом… ему думалось, что так они проедут быстрее.

Раз… Два… Три…

Мелкие капли дождя стали агрессивнее. Бад накинул капюшон на голову. Пасмурная погода и колёса вагонов — отбивающих о рельсы нудный, но чёткий, словно метроном, ритм — навевали на барабанщика чудовищную хандру. Сзади послышались шаги: хлюпающие соприкосновения обуви и луж. Мысли о суициде прервались. Бадри обернулся, и увидел пузатого работника железнодорожной станции, облачённого в оранжевый жилет и дождевик. Они обменялись безразличными взглядами. Железнодорожник припарковал свою тушку в нескольких метрах от мрачного парня, и тоже принялся, вопреки своим интересам, ждать железную очередь на колёсах. Но как ни странно, вагоны после его прихода тут же закончились.

Бадри отвлёкся на незнакомца, но когда понял, что перед ним открыт путь,

(Ну его ***! Может всё-таки уволиться? Прямо сейчас прийти и сказать: “Я увольняюсь! У-ВОЛЬ-НЯ-ЮСЬ!”)

лениво побрёл прямо, осторожно перешагивая холодные и загаженные рельсы.

Калитка секционных ворот протяжно заскрипела и захлопнулась изнутри: Бадри зашёл на склад. Едва он успел оказаться в помещении, как сходу его встретил Рэй (в своей чёрной растянутой, как ведро, шапке).

— Привет, Бадри. Сейчас буду. Мне надо к бухгам¹⁴. Ты за старшего, — похлопал заведующий того по плечу и поспешил выйти.

— Хорошо. А Лео пришёл? — вслед протараторил подчинённый.

— Отпросился, — ответил кратко Рэй, закрывая калитку.

«Опять?» — удивился вслух Бадри: это был третий отгул на неделе от мексиканца.

Секционная дверца с грохотом закрылась.

За три недели, в общем-то, ничего и не изменилось; если, конечно, не считать наступления осени. Обстановка на складе была прежней — серая и рабочая, — за исключением порядка, который недавно навела складская тройка. Под ногами теперь не валялись горы разорванной плёнки, полимерные ленты и пенопласт; а зона, где рабочие выгружали прибывший на поддонах товар, была абсолютно пустой, и идеально выметенной. Фура, которая неделю назад привезла двенадцать поддонов дверей, была за несколько дней в пух и прах раскидана по заказам.

Бад шёл на поправку; а ведь по началу, первые три дня после травмы, его сильно рвало, и, соответственно, жуть как болела голова. Впервые в жизни он ощутил на себе обморок, а особенно — острую грань между жизнью и смертью. После того дня, он хоть задумался, и начал ценить жизнь; однако старые установки подсознания — вспышки беспричинной тоски, апатия и т.п. — периодически напоминали о себе. Бадри так и не понял, почему ему вдруг стало неожиданно плохо. Терапевт заключил: солнечный удар. А ещё… больничный сотрудник грешил на нервное перенапряжение проверяемого.

Пару недель Бад отлёживался в своей берлоге на больничном, хотя начальство вообще настаивало на целый месяц (ну… это ж Бадри!). Смотрел целыми днями фильмы. Не скупился на вкусняшки. Набрал один кило; и теперь он весил шестьдесят один. Обошлось без швов, однако всё равно пришлось коротко подстричься, дабы легче было заниматься раной.

Поправил мокрый рюкзак, и прошёл чуть дальше. Его не переставал встречать спёртый запах помещения. Он зачем-то огляделся по сторонам. Собрался на второй ярус, чтоб переодеться в рабочку, но замер на первой же ступеньке лестницы: некий шорох в конце склада привлёк его внимание. Это был не просто хаотичный шум. Это были шаги. Послышались чьи-то шаги!

«***!» — вполголоса выругался Бадри, и плотная акустика ангара быстро поглотила его мат.

На складе же никого…

Или нет?

— Лео?.. Лео, это ты?

Барабанщик пошёл проверять.

— Выходи, шутник. Я тебя вижу. Вон, у тебя голова выглядывает. Твоя лысая башка. Вылазь, Лео. Тебя уже спалили, — блефовал Бадри и запел: — Милый! Любимый! Ед-и-и-н-н-ст… — не допел он, когда настиг конца склада. Обнаружил, что никого нет.

Мыши? Да нет! Я же слышал чьи-то…

–…и они были явно не мышиные!

Глюки?

Мелкий дождик тарабанил по крыше ангара, поддразнивая нелюдимую тишину на складе. Бадри бегал глазами по пространству, в поиске автора таинственных шагов. Но перед собой он лишь видел голое место — лишь ветхие секционные ворота, серые регистры отопления вдоль стен ангара, и неровный, местами побитый, бетонный пол, — где абсолютно некуда было спрятаться, если, конечно, это реально была не мышь.

Значит, эта мышь носит туфли!

Не обнаружив (как он наивно полагал) ничего, барабанщик развернул обратно.

— Доброго времени суток, Бадри.

Парень содрогнулся от внезапности. Перед ним стоял низкорослый старик китайского происхождения: мокрое от осадков морщинистое лицо, красной паутинкой купероз¹⁵ на щеках.

— Вы меня напугали, — сказал Бад, еле улыбнувшись.

Дождь о крышу ангара неисчисляемой дробью: тк-тк-тк-тк-тк-тк…

— Извини старого дурака. — Шэнли прокашлялся. — А где Рэй?

От пожилого азиата повеяло спиртным.

— Скоро будет. В офис пошёл. Что-то срочное?

— Думаю нет, — прочистил горло старик. — Что может быть такого срочного у старпёра вроде меня, — ухмыльнулся с хрипотцой.

Бадри не захотел комментировать. Шэнли приступил удаляться.

— Тогда загляну чуть позже. Передай, что я заходил.

— Хорошо. Передам.

На базе Шэнли работал давно: практически с самого основания компании. А-ля человек-загадка. Никто не знал, откуда этот старик в камуфляжной униформе взялся. Известно было только то, что он любил выпить и работал электриком.

Пожилой мужчина короткими шагами шёл к выходу. Бадри провожал немолодого работника взглядом, пока мысль о загадочных звуках снова не зачесалась. Напоследок ещё раз окинул голое место.

Ничего.

Лишь ветхие секционные ворота, серые регистры отоп…

Да-да-да-да! Ничего, ничего!

На другом конце складского помещения захлопнулась дверь: Шэнли вышел.

Шаги? Наверное, показалось.

Если б Бадри только знал, что это ему не просто показалось. И в ближайшем будущем он лично убедится в этом сам…

***

Разносчики в красном.

Он смотрел на официантов в яркой форме.

Деревенщина Бад окончательно решил, что уходит из группы.

В китайском кафе — то самое кафе, где Бадри и Мел однажды секретничали по поводу влюблённости басиста Алекса — кипела жизнь. Это было недорогое заведение. Постояльцами здесь были в основном семейные и студенты.

— Я, наверное, закажу-ка лапшу. И ещё чай. — Берк сидел напротив, и держал в руках красное меню.

— Зелёный? — Бад перевёл внимание с меню на собеседника.

— Да. Думаю, сойдёт. — Вокалист группы поправил очки. — Ты что будешь заказывать?

— Хм… Закажу пару блинчиков с курицей. Я не особо голоден, — сказал Бадри, и отложил меню на край стола. — Официант! — поднял он руку, увидев на горизонте ораву работников заведения.

С потолка гроздьями свисают компактные белые люстра. Столы сделаны из красного дерева, а диванчики обтянуты бурой кожей.

— Бади, ты точно решил уйти? — пристально посмотрел Берк.

— В этот раз как никогда, — улыбнулся уверенно барабанщик. — Всё обдумал. Взвесил все «за» и «против». Так что… вот так. Я ухожу из группы, Берк.

Солист вдумчиво принял ответ и хотел прокомментировать, но не успел: у их стола, магическим образом, появилась хрупкая девушка в красном.

Lady in r-e-e-e-d… — само напелось в голове Бадри.

— Добрый вечер! Что решили? — улыбнулась официантка двум рок-музыкантам.

Берк тут же бросил раздумья, в которые его загнал нудный барабанщик, и заговорил с работницей кафе:

— Вечер добрый, — включился Ален Делон. — Прекрасное заведение.

— Спасибо, — расплылась в улыбке девушка.

— И у вас изысканная внешность.

Официантка покрылась лёгким румянцем.

Бадри прикрыл рот рукой, дабы спрятать свою широкую — почти смех — улыбку. (Ему чертовски захотелось позвать её замуж.)

— Ну так что… выбрали, что будете заказывать? — вырвалась из оков застенчивости работница кафе.

— Выбрали. Выбрали, — бодро ответил Берк. Он демонстративно выдохнул, затем изрёк: — Мне пожалуйста лапшу и ваш фирменный зелёный чай.

Девушка ловко черкала в блокноте.

Хм… работает прям, как по старинке.

— Всё? — Она вопросительно взглянула на посетителя в очках.

— Думаю, да, — сказал Берк и Ален Делон исчез.

— А вы что будете? — переключилась официантка на другого посетителя.

Как же она хороша…

Бадри заказал два блинчика с курятиной. Девушка вновь что-то у себя черканула и ушла.

— Какая миниатюрная, — игриво заметил Берк, держа в руках свой гаджет. — Женился бы на ней, Бади? А? Признавайся.

Ухмыльнувшись, Бад способно сменил тему:

— Кстати, а почему Мел и Алекс не пришли? Не в курсе?

Берк убрал телефон на край стола, которым минут несколько попользовался.

— В курсе. У Алекса по учёбе завал (как всегда, короче), а у Мел подработка.

— А-а… А то я уже подумал, что они обиделись.

— Не парься, Бадри, — начал Берк, заметив у собеседника элемент смятения. — Это твоя жизнь. Делай так, как удобно тебе. Тебе эту жизнь проживать, а не им, правильно же? Не пытайся кому-то угодить. Вообще забей. Следуй зову своего сердца, пупсик.

— Берк, спасибо, что понимаешь меня… Правда… Я… М-мне очень… приятно, — говорил душевно Бадри, подбирая тщательно слова.

Тот отмахнулся, мол, «пустяк, братан».

Вокалист снова заглянул в свой телефон, не отрывая его с места (видимо, пришло сообщение, судя по вибрации).

— Знаешь, в чём твоя проблема, Бади? Я тебе уже ни раз говорил об этом.

Барабанщик приготовился слушать. Он не касался лезвием своего лица уже почти месяц.

Внезапно китайское кафе объяла мягкая босанова с приятным женским вокалом. В этот самый момент Бадри потешился мыслью: а что, если за место Берка сейчас бы сидела какая-нибудь красавица, и у них было бы романтическое свидание?

Эх… Эх…

— Ты часто загоняешься. И обычно по пустякам. — Берк прочистил горло.

— Просто, когда речь заходит о вражде с самим собой, то… это страшнее любого врага извне.

— Да-да, конечно. Здесь я тебя прекрасно понимаю. Когда я развёлся с женой, у меня было тоже самое. — Приятель выпрямил спину и пододвинул стул чуть ближе, садясь поудобнее. — Вот, точь-в-точь, как ты и говоришь. После развода у меня ведь, так и было. Ну… полная дезориентация! Я вообще сбился с курса: куда идти? что делать? как быть? Просыпаешься по утрам, а ты, оказывается, уже один. Такой… смотришь в потолок. Тебе ничего не х-о-о-чется. Дерьмовое такое состояние, знаешь. (Ну, это именно первые дни, когда только-только развёлся.) Режим дня нарушился. Питался одним лишь фастфудом. К этому ещё и прибавился алкоголь. (По любому!) — Берк внимательно посмотрел на Бада. — Хорошо, хоть ты не пьёшь, — заметил он, и продолжил свою исповедь. — Та ещё зараза! От него, наоборот, только хуже становилось. Стрессы перешли в круглосуточный режим. Одиночество… Чувство одиночества… Навязчивые мысли… Короче, ***, саботаж в мозгах. Причём до такой степени, что я начал задумываться о самоубийстве. Представляешь?.. Не знаю, что могло бы быть. (Он вздрогнул, как при холоде.) Даже вспоминать не по себе.

Бадри с большим участием слушал приятеля.

— Вот так вот! — подытожил Берк, и закончилась история о разложении личности. — Я тебе рассказывал вроде, нет?

— Не так подробно, — выдал робкую улыбку Бад.

— Семейные меня точно поймут. Это, кстати, единичный случай в моей жизни, когда я до такой степени опустил руки. М-да… И каким же я был идиотом, когда из-за этого хотел запрыгнуть в петлю. Из-за какого-то куска ***. В голове не укладывается.

Бывшие коллеги по рок-группе одновременно хихикнули.

Босанова на заднем плане также играла.

— Послушай, начни писать, — вдруг изрёк Берк. — Помню, ты говорил, что пробовал писать книгу, верно?

— Да.

— Вот и отлично. Этим ты и займёшься! — загорелся Берк. Он говорил так, словно сам свалил из группы и собирался начать писать книгу.

— Возьмись за дело только серьёзно, чувак. Пожалуйста, не пропускай это мимо ушей, как обычно у тебя бывает. Возможно, это тот самый момент, когда ты откроешь новую дверь в своей жизни. Что улыбаешься? Я на полном серьёзе говорю. А вдруг? Это не какая-нибудь философия или метафора, Бади. Я говорю реальные вещи — реальные практические вещи. Главное — начать. М? Начинать сложно, да… но… — Он остановился и задержал в воздухе указательный палец, подобно мудрецу, — оно того стоит.

— Главное — начать, — задумчиво процитировал собеседник, глядя куда-то в сторону.

— Что там с нашей лапшой?! — смутился вдруг Берк, посмотрев по сторонам, рыская голодным взором официантов. — Официант! — заметил он статного парня, махнув рукой. — Святые пончики, — пробурчал под нос.

Голубоглазый блондин сиюминутно подошёл к негодующему посетителю.

— Здравствуйте! Я вас слушаю, — заговорил сотрудник мощным басом.

— Приветствую тебя, голубоглазый самурай! — так и хотелось ляпнуть Берку, но он это подавил. — Вечер добрый! Мы тут с другом сде… — Посетитель подозрительно замолк, а затем как-то странно расплылся в улыбке. — Извините, тут к нам подходила ваша коллега по цеху: такая миленькая, симпатичная, не высокого роста девушка (Берк жестикулировал руками). Мы сделали ей заказ. И дело в том, что нам так его и не принесли.

— Приносим наши извинения! — поспешил оправдаться официант. — Наверное, возникли какие-то сложности. А что вы заказывали? Можете пожалуйста повторить?

— Можем, — кивнул Берк. — Но для начала ответьте на интересующий меня вопрос. Могу я спросить? — аристократично вёл себя вокалист рок-группы.

— Да, я вас слушаю, — приготовился слушать самурай, а вместе с ним и Бадри, который понял, что сейчас будет что-то интересное.

— А как зовут эту девушку? — спросил Берк; и увидев, недоумевающее лицо официанта, уточнил: — Ту, которой мы сделали заказ.

Раннер сдержанно улыбнулся, будто приревновал. Бадри это заметил.

Нет! Скорее всего опять мерещится какая-нибудь хрень.

— Эм… Анжелика.

— Анжелика, Анжелика… Хм… Превосходно! — был доволен любопытный тип в очках. — А у Анжелики есть страничка в социальных сетях? — говорил Берк с расстановками.

Голубоглазый ревнивец ответил не сразу.

— Не знаю, сэр. Извините, — разочаровал самурай заинтересованного мужчину.

— Да всё ты знаешь, брехун! — Берк молча улыбнулся.

Где-то раздался звук разбитой посуды, а за ней последовали «охи» и «ахи». Одновременно завёлся плач ребёнка, словно пожарная сирена.

— Так какой у вас заказ? — спросил официант.

***

Автобус «56» оставил деревенщину Бада на безлюдной остановке, которая освещалась одиноким фонарным столбом.

На улице немного прохладно. Прилично стемнело. Стоит приятный запах сырости от прошедшего днём дождя. Осень тихо шепчет.

Бадри побрёл в сторону жилой зоны, где он по недорогой цене арендовал однокомнатную берлогу. По пути Бадри видел разнополую молодёжь, бесцельно слоняющуюся по улицам района в поисках беззаботной жизни. Местами мелькали и семейные пары с колясками. Наркоманов — и подобный слой общества — здесь часто можно было встретить; но чаще всего прохлаждались всякие бомжи да грязные алкоголики — попрошайки. По сути никакого вреда мирным жителям они — грязные, еле бредущие алкаши — не несли: они несли вред сами себе, когда под предлогом «з-закинь не-немного на хлеб» — просили себе на бормотуху.

Бадри остановился у светофора — заключительного на сегодняшний день. Выпустил плавно пар изо рта. Его ноги гудели от тяжести дня. Пока красный свет уверенно держал свою позицию, Бад подумал о том, как зайдёт через несколько минут к себе в квартиру, и будет опять заниматься самобичеванием.

Стало дурно. Он быстро отбросил дурные мысли. Вроде как получилось.

Разве ты не забыл, как чуть не убился, идиот? Радуйся! Будь благодарен!

Перед носом проехала крутая тачка. Издав рёв, словно дикий зверь, она пронеслась со скоростью двести километров в час.

Загорелся зелёный свет. Транспорт затормозил. Бад поспешил миновать асфальтированную зебру. Навстречу шли такие же граждане, как и он сам: две ноги, две руки, и голова — полная забот и хлопот. Рядом прошёл мужчина в чёрной кожанке, у которого была брутальная щетина, и который держал за руку свою пассию в белом одеянии. Каштановые волосы влюблённой свисали до её бицепса бедра, а мускулы ухажёра выпирали через одежду. Их лица в ночи сверкали от счастья. Гармония! Вот что увидел Бадри, вновь почувствовав колики в сердце от игл одиночества; по крайней мере, он не был одержим чёрной завистью, а только лишь — белой.

На тротуаре Бад повстречал пожилую мадам, впереди которой гордо вилял попкой упитанный мопсик. Он умилился, ведь очень любил животных, особенно щенят и котят. Мопсик пробежал мимо, даже не взглянув в его сторону. Бадри обернулся ему вслед, и увидел смешной обрубок за место полноценного хвоста.

— Персик, не ходи на дорогу! Иди ко мне, Персик! Кому я сказала?! — строго скрипела седая хозяйка, когда её питомец вот-вот чуть не выбежал на дорогу, и не превратился в лепёшку.

В таких моментах он обращался к людям с просьбой — погладить или пофоткать их пушистых членов семьи; однако в этот раз у него не вспыхнуло — как зачастую это бывает — подобное желание. Наверняка всё из-за усталости, ломающей его инертное тело. Плюс… время на дворе было далеко не засветло: мало ли, вдруг старушка испугается, приняв любителя животных за маньяка-извращенца, учитывая его потухший вид, впалые щёки и козлиную бородку.

Ну что за бред, Бадри? Ну что за бред?..

Была почти полночь, но Бад не мог оторваться от гаджета, сидя на кровати, и даже не переодевшись. Бадри отдавал себе отчёт в том, что делал, бессмысленно листая ленту, в трубу растрачивая время на видео и фото с обнажёнными девушками.

Реальность! Таким образом деревенщина убегал от неё.

Потухший энтузиазм и дезориентация в жизненных целях напрочь затмили нужные установки, благодаря которым он очевидно бы преуспел. Но… Но…

Что? Телефон в руках неожиданно потух. Мысль была такова, мол, случайное нажатие блокировки. Потыкал всевозможные кнопки. Чёрный дисплей, так и остался чёрным. Уста забрызгали нецензурной бранью. Чеканил, так чеканил: агрессивно и без сожалений. Плевать на соседей (которых можно было по пальцам пересчитать).

Бадри отложил нерабочую игрушку в сторону, а сам закрыл лицо руками, наклонившись, уперев локти в ноги. А телефон внезапно заработал.

Я больше не играю в группе. Аж не верится.

Мечта детства… Хорошие и талантливые ребята…

И что дальше?.. Что дальше?!

Через открытую форточку веяло прохладной. Отдалённо было слышно, как машины рассекают воздух, полируя влажную поверхность асфальта. Женский смех со двора. Даже — младенческий плач. Мужские голоса под окном. Кто-то заводил машину; улавливался зуммер: кто-то её открывал.

Надо отбросить все мысли. Нужно ложиться спать.

Бадри отбросил все мысли и собрался ложиться спать. Он поднялся с кровати. Мебель молча его отпустила: кровать не имела пружин. Бад окинул грустными глазами красную ударную установку, которую по дешёвке приобрёл год назад у одного недобарабанщика. Теперь он не знал, что с ней делать: желание играть уничтожено. А может даже и знал; и наверняка!.. выгодно размышляя.

Может её продать?

Прощай, Мел. Прощай, Алекс. Я, наверняка, больше не увижу Берка. Нашу дружбу делала группа: если бы не группа, дружбы и вовсе бы не было. Она нас сближала. Наши интересы нас сближали. Но не наши души. К сожалению.

Какое-то время Бадри стоял и смотрел в окно (шторы раздвинуты). В комнате темно. С прихожей как всегда робко заглядывал свет. Опять этот вид из окна: многоэтажка напротив, на крыше которой романтично горели яркие — выстроенные в линию — прожектора.

— Ложись уже спать, — пробурчал безнадёжно Бадри.

И тут…

— Да, ложись уже спать, — поддержал голос за его спиной, и Бад шарахнулся — настолько, насколько это возможно, — вмиг обернувшись.

По коже пробежало миллион мурашек. Кровь застыла, как и его речевой аппарат. Тело охватил паралич, но он успел отпрянуть к окну. На кровати кто-то сидел. И этот «кто-то» ему что-то говорил. Но как он пробрался в квартиру, ведь дверь заперта? К тому же Бадри услышал бы очевидное вторжение незнакомца.

А может это грабитель, и он здесь сидит уже давно в засаде? Он спрятался в ванной или газовой плите, а когда я отвлёкся, он бесшумно вылез, и теперь хочет со мной «поиграть». Да-да. Точно! Он спрятался под… Погоди… Внизу кровати нет же проёма…

Бадри не двигался, заострив внимание на типе, который нагло сидел на его подушке.

— Пора менять эту жизнь, родной. Так больше не может продолжаться, — промолвил незнакомец. — Так больше не может.

— Как ты сюда пробрался? — взял Бадри страх под контроль (более-менее).

— Я давно за тобой слежу.

— Чего? — Точно грабитель!

— Хватит быть тряпкой и постоянно жаловаться на жизнь, — продолжал тот гнуть свою линию. — Как думаешь, где самые страшные волки, Бадри? — Он говорил медленно и чётко.

— Откуда знаешь меня? Кто ты? Чего тебе надо? — охренел Бад ещё сильнее, когда услышал своё имя.

Кровать молча отпустила гостя, после того, как он поднялся с неё. Квартирант настороженно отступил назад, опасаясь незваного нравоучителя. Тот вышел на свет, встав боком в дверном проёме. Теперь Бадри видел его в полный рост: чёрный смокинг, красная рубашка, гладко выбритое лицо и зализанные назад волосы.

Стильно.

Гость-интеллигент плавно изрёк:

— В голове, родной, в голове. — Он повернулся лицом. — Самые страшные волки только у нас в голове!

И Бадри снова разучился говорить, а его мурашки размножились до квадриллиона.

Этот «кто-то» был как он. Да это и есть он: глаза, нос, лицо…

Лицо — точная копия!

Это же я! Нет! Он похож на меня, но это не я! Но чёрт! Это моя копия! Что здесь *** происходит?! Мне снится?

Вот ирония: грабитель похож на меня. Да какой в жопу грабитель! Если он был бы грабителем, я давно уже получил бы своё. Да он вообще не похож на грабителя. Взгляни на его прикид, Бадри. Взгляни!

Двойник, как хорошо показалось Баду, щёлкнул выключателем. Лампочка на чёрном проводе вспыхнула. И тот — кому показалось — понял, что ему вовсе не показалось. Точнейшая копия, но в тот же момент не просто копия, а (своего рода) улучшенная версия Бадри: уверенная улыбка, чёткая дикция, проницательный взгляд и, что самое главное — прям-таки веяло мужеством.

— Кт… К… Ты…

— Вместе мы — сила! И я явился, чтоб тебе это доказать. — Фигура в смокинге подошла к оцепеневшему вплотную. — Теперь нас ничто и никто не разлучит, родной.

— Ты… ты не настоящий. Т-ты не настоящий. Не настоящий, — шептал Бад, как помешанный, зажмурив крепко напрочь глаза.

Копия принялась медленно ходить вокруг оригинала.

— Я настоящий, как твоя неопределённость в жизни. Я настоящий, как твоё нытье. Я настоящий, как твоя любовь к женщинам…

Бадри тем временем беспрерывно шептал.

–…я настоящий, как твоя трусость. Я настоящий, как твой ярлык «неудачника». Я настоящий, как твои мысли висельника. Я настоящий, как тот сэндвич в холодильнике, который ты собирался сегодня съесть перед сном. Я настоящий…

В голове Бада эхом: Настоящий! Настоящий! Настоящий…

— Заткнись! — крикнул Бадри, одновременно открыв глаза.

Никого?

Никого. Только он, и его съёмная лачуга. В комнате по-прежнему темно, а с прихожей всё ещё заглядывал тускловатый свет.

Причудилось? Но… я же…

Слышал тарабанящее сердце. В горле образовался ком, который он боялся заглатывать, опасаясь, что кто-нибудь услышит этот — в тишине особенно — грохочущий звук. Аналогично, и с телодвижениями: затаив дыхание, Бад не шевелился, за исключением головы, которой он аккуратно поворачивал, озираясь по сторонам.

…нет, ну свет же отключен, правильно? А он его включил; а я его не выключал. Тогда почему свет отключен?

Перенапряжение, говорит доктор. Скорее всего так.

Настал долгожданный момент, и Бадри всё-таки решился на отважный поступок: он проглотил застрявший комище в горле, затем максимально плавно выдохнул. После чего отважился сдвинуться с места, и сесть полноценно на кровать. Подушка не была помятой. Выходит, никто на ней и не сидел; а значит, это ему действительно привиделось.

Смешанные чувства: облегчение и страх.

Ладно.

— Нет, не ладно: у тебя глюки, идиот. Самые настоящие глюки!

Я не пони… К-а-а… Как такое возможно?!

Впечатление от встречи ещё не отпускало. Лёг на правый бочок, забыв про то, что надо скинуть с себя ветровку и потушить свет в прихожей.

Я не собираюсь спать. Не собираюсь. Сейчас вот немного полежу и…

Глаза его медленно, но уверенно закрываются, однако он сопротивляется. Он лукавит. Он лжёт самому себе: он собирается всё-таки спать, сам того осознавая, и не осознавая.

Кажется, спячка вот-вот полностью поглотит, как сразу в левое ухо врезается чей-то шёпот — такой громкий и чёткий:

— Проснись! — прозвучал голос таинственного двойника.

Бадри мгновенно открыл глаза. Уже утро…

***

…проснулся без будильника, поскольку забыл его установить. Невероятно, но пробудился ровно в шесть.

На одном из двух окон были не задёрнуты шторы, и сквозь запотевшее стекло било сентябрьское солнце, озаряя комнату своим бледным светом. Чувство недосыпа. Первая мысль, которая посетила после пробуждения, была про одежду: он уснул не раздевшись. После… Бадри подумал о Берке, с которым они вчера тепло поболтали в китайском кафе, но услышали оба о том, что барабанщик всё-таки покидает рок-группу, и теперь Бадри больше не является участником их банды. Хоть он и ушёл по собственной воле, некая тоска всё-таки присутствовала, и грусть сразу окутала его. «Наверное, это обусловлено воспоминаниями», — именно так парень старался успокоить себя. Всё временно. Правильно. Однако…

Я больше не барабанщик. А кто же тогда? Что мне теперь делать? Какова моя цель в дальнейшем?

Минут восемь-десять старина Бад втыкал в потолок, то в запотевшее окно. Собравшись с мужеством, он уселся на кровати, оторвав тяжёлую голову от подушки. Внимание сразу забрала прихожая: горел свет. Тут-то Бадри и вспомнил кое-что, прервав напрочь осаждающую его хандру. Он вспомнил сон. Точнее, было ли это сном вообще или нет?

На телефоне шёл какой-то мультик про единорогов, от которого мозг точно не получал чего-то высокоинтеллектуального. Данный шедевр транслировался онлайн, пока Бадри лазил в трусах, проделывая утренние ритуалы: плескалась вода, гремел чайник, шипели огненные конфорки, в кастрюле варился рис, в туалете звучал слив. Утренняя рутина двигалась не спеша, ведь он встал рано, в придачу и без будильника.

Выйдя из ванной комнаты, Бадри подошёл к газовой плите, чтобы проверить рис. Он открыл кастрюлю содержимого и пар взмыл вверх, подобно вулканическим газам. Бад немного помешал крупу, затем закрыл обратно кастрюлю: готово. Выключил эту конфорку. Другую оставил пылать: чайник продолжал ещё закипать.

Хотелось срочно перекусить: здесь и сейчас.

Дверь небольшого белого холодильника тяжело отворилась. Холодок коснулся тела Бадри. Он проигнорировал сэндвич, достал с верхней полки латок оставшихся яиц, и поспешил закрыть хранителя еды. Едва похититель куриных детей успел отойти, как в глаза бросилось это: залепленный скотчем, на дверце холодильника висел тетрадный листок, в котором он прочёл следующее —

«Самые страшные волки только у нас в голове»!

Мэттью

***

Утро другого дня.

Ещё с вечера Бадри оповестил по телефону Рэя, что не сможет выйти завтра (сегодня) на работу. На вопрос «почему?» подчинённый сослался на плохое самочувствие, и учитывая то, что почти месяц назад он разбил себе голову, заведующий без каких-либо проблем его отпустил. На самом же деле Бадри отправился в одно место, решать очень деликатный вопрос…

***

В одиннадцать его приняли. Хотя Бад — как всегда, со своей вечной боязнью опоздать — прискакал часом раньше.

На вид мужчине было около пятидесяти: длинные волосы (собранные в добротный хвостик), седина в бороду, полное телосложение и высокий рост. Он плавно перебирал алую ручку в руках своими морщинистыми сардельками. Бадри сидел напротив него. Преградой между ними был лакированный офисный стол светло-шоколадного оттенка.

— Вы хотите сказать, что это был сон, верно? — не совсем понял специалист.

— Да, — ответил Бад, затем неловко улыбнулся. — Нет. Это был не сон.

Мужчина озадаченно нахмурил густые брови.

— То есть?.. Бадри, я вас не совсем понимаю.

На фоне работал кондиционер. Комната стояла в приятной прохладе.

Посетитель прочистил горло и решился:

— Извините, просто… Понимаете… — Снова прочистил горло Бадри. — Это было похоже на реальность. То есть, да… Понимаете… я проснулся и подумал, будто мне это приснилось, но… когда я увидел записку с его именем… — Здесь он замолк, уткнувшись перед собой задумчивым взглядом.

— Каким именем? — не выдержал специалист и сдержанно поинтересовался. — Не стесняйтесь, Бадри. Говорите всё как есть. Ведь именно за этим вы сюда пришли, правильно?

— Мэттью. Его звали Мэттью, — промолвил посетитель спустя недолгую паузу.

— Мэттью?

Парень с неким опасением посмотрел на бородатого мужчину.

— А если я вам расскажу всё как есть, вы ведь потом не позвоните куда-нибудь… в психушку?

Бородатый рассмеялся.

— Нет. Можете быть спокойны. «Почему»? Сейчас объясню простым для вас языком. Во-первых, я дал клятву Гиппократу. Наверняка, вы слышали про эту клятву?

Бадри закивал.

— Здорово, — улыбнулся мужчина и слегка покашлял. — Во-вторых, я частное лицо, а не государственное. Вы мне заплатили деньги, поэтому я просто обязан исполнить должным образом свои обязанности. Так?

— Так.

— Так. Но как я это сделаю, если вы молчите, Бадри? — душевно хихикнул специалист. — А в-третьих, я вас вижу впервые, и вообще… на каком основании, я имею право звонить в психиатрическую больницу, если вы не сбежавший психопат-убийца? — Он прищурился и заострил свой анализирующий взор. — Вы же не психопат-убийца?

— Нет-нет, — интенсивно замотал головой посетитель.

— Я рад, — улыбнулся бородач напротив.

— Просто я ни разу не посещал психиатров, — чувствовал себя Бадри не в своей тарелке.

— Да? А я даже и не заметил, — выдал короткий смешок психиатр.

Бад почувствовал лёгкость и широко улыбнулся.

— Значит, Бадри, сегодня утром… у себя дома… вы обнаружили записку от некоего Мэттью? Так? Я правильно понял?

— Вчера.

— Простите?

— Вчера обнаружил… «Самые страшные волки только у нас в голове».

— Простите ещё раз?

— Ну… так было написано на листочке: «Самые страшные волки только у нас в голове».

— Хм… Звучит по-филосовски, я бы сказал. Глубоко, однако, — размышлял вслух психиатр. — А этот самый листочек у вас с собой?

— Э-м-м… Забыл куда положил.

— Ладно… Получается, вы не помните, что позавчера вечером было?

— Нет, почему? Я помню. Позавчера мы с моим другом сидели в кафе, потом я поехал домой и…

Образовалось молчанье.

— И? — Густые брови мужчины приподнялись.

–…и я встретил его.

Психиатр в этот раз переспрашивать не стал, а лишь молча выразил недоумение: по мимике было заметно.

— Он сидел на кровати. Я обернулся и подумал, что это грабитель. Я испугался. Он ещё так говорил мудрёно; не помню, о чём конкретно. Помню, только, что он назвал моё имя. (Это меня ещё очень сильно удивило.) Потом, он встал в дверном проёме и включил свет… Бац!.. И вот тогд-а-а-а… — Бадри сделал удивлённое выражение лица, выпучив глаза, — я просто охренел.

Он увлёкся, и быстро извинился за «красноречие»; но психиатр махнул рукой, и велел ему, чтобы он не останавливался.

— Он был вылитый я. Прям точь-в-точь! Представляете? Я вам клянусь. Зуб даю. Но, — Бад задумался, — он был не совсем как я. То есть, я, но круче чем я. Он побритый, в отличие от меня. Знаете, такой крутой чёрный костюм, красная рубашка и… волосы… — Он на миг утих, потом воскликнул. — Да!.. У него шикарные были волосы — такие зализанные, прям как у… дона Корлеоне! Да-да-да-да… Помните же эти фильмы про мафию?

Специалист кивнул, внимательно слушая.

Бадри продолжил:

— Вот. Точно такая же причёска была и у него, — с неким восхищением молвил предполагаемый пациент. — Я закрыл глаза. (Ну, понимаете, да? Увидеть себя это…) Я испугался и закрыл глаза. Хотелось бы, конечно, вспомнить, что он говорил. Он говорил что-то про… про мои неудачи, про то, что мне постоянно не везёт, про то, что он пришёл мне помочь… Что-то в этом духе, короче. И, — Бад вытащил палец, как мудрец востока, и завершил, — он сказал то, что было написано на листочке.

— «Самые страшные волки только у нас в голове».

— Точно! — хлопнул в ладоши Бадри, и тут же посчитал это неуместным, и скрыл сияющую улыбку за серьезным лицом, мгновенно прочистив горло. — Как-то так это было, — был он самой невозмутимостью. — А когда, после того, как я ему велел заткнуться (психиатр вскинул брови), он сразу исчез. Я лёг тихонько на кровать. И всё. Я уснул. — Посетитель с ухмылкой заметил: — Даже одежду не снял, и свет в прихожей забыл вырубить. — Ухмылка быстро исчезла. — А затем проснулся утром, и увидел записку на холодильнике… Знаете, — Бадри задумался, глядя на искусственную пальму в углу, — это было словно каким-то посланием.

Конец ознакомительного фрагмента.