Мы, марсиане

Азамат Байгалиев

«Абсурдистские рассказы Азамата Байгалиева, фантасмагоричность сюжетов которых начинается с как бы вполне реалистичных сценок, – это та редкая для меня ситуация, когда, дочитав рассказ, я возвращался к началу, чтобы перечитать – очень уж неожиданным оказывается сюжетный, а следовательно и смысловой поворот. Ощущение, что продул себе голову свежим ветром».Сергей Костырко, литературный журнал «Новый мир»

Мы, марсиане

Вернуться домой

Когда над долиной высоко взошли обе луны, а пыль в каньонах зашептала от прикосновения ветра, он вернулся домой. Осторожно открыл люк, снял гермошлем, прошёл гостиный отсек и оказался в спальне.

— Тебя долго не было, — сказала она. Не обиженно, ей никогда не приходило в голову обижаться на него по таким пустякам.

— Я нашёл чёрный монолит, — ответил он, присаживаясь рядом. — Но он такой тяжёлый, что за ним придётся возвращаться на глайдере. Получим за него кучу баллов.

— И чей же он? Кто-нибудь выжил?

— Кажется, корабль с Андромеды. Но там мало что осталось. Я даже не понял, был ли там кто-нибудь — аппарат мог работать на автопилоте.

Она вновь подумала о радиации, но муж перебил её.

— Капсула отклонилась и едва не угодила в каньон. В небе появился росчерк, потом я увидел шар и понял, что посадка идет не по плану.

— Это плохо, — кивнула женщина. — Всегда грустно, когда кто-нибудь разбивается.

В её глазах он прочитал, что, возможно, они сами давно сидят в таком корабле, который многие годы терпит бедствие, но промолчал. Их домик стоял, по меркам цивилизации, на самом отшибе, у каньона Мелас в долине Маринер. До ближайшего населённого пункта — 300 километров, до города и того больше пятисот. Зарабатывали тем, что искали артефакты с кораблей, иногда помогали выжившим и даже получали от правления небольшие бонусы.

Базу проектировали вместе, собирали, как космическую станцию, по частям, по мере того, как накапливали баллы. Вскоре с Земли прилетели два её брата. Работа ускорилась. Правда, оба долго уговаривали родню вернуться назад, он лишь качал головой.

— Не замерз? — спросила она. — Ночью становится все холоднее.

— Чуть-чуть, — ответил он. — И ещё проголодался.

Она улыбнулась и, укутавшись в одеяло, повела его на кухню. Включила свет, диоды неспокойно мигали, предрекая пыльную бурю.

— Утром проверю ромашку, наверное, забилась, — он убрал занавеску, за окном медленно вращались лепестки ветряной установки, собранные из лопастей потерпевших крушение аппаратов.

— Проверь.

Еда показалась ему холодной, но он промолчал. Не спеша стянул кусочки мяса с тонких шпажек, зачерпнул вилкой слипшийся рис, принялся жевать.

— Через месяц будет большой слёт, — вспомнил он. — Наверняка что-нибудь случится.

— Грустно, когда астронавты теряют любимые вещи.

— Знаю.

У них не было счетчика, но почему-то ей казалось, что уровень радиации даже здесь, за пределами каньона, значительно выше нормы. Может быть, поэтому в маленькой семье так и не появились дети. Ей хотелось вернуться назад, к морю, но все как-то не удавалось.

В минуты особо тоскливые она даже принималась собирать вещи. Правда, на мгновенном порыве все и завершалось. Вскоре немногочисленные костюмы возвращались на полку, таблетки-антигравы — в аптечку, бонусные карты — в сферу-накопитель. «И как ты без меня жить собираешься?» — спрашивала она, когда речь заходила об отъезде.

В этот день он нёс ей что-то действительно важное. Маленький контейнер, наполненный воздухом, в котором теплилась жизнь. Она булькала, сканировала небо, передавала сигналы в космос. Только безрезультатно: сто лет — слишком малый возраст для установки связи вне планеты. Да и речь скорее напоминала лепет, чем мольбу о спасении.

— Смотри, кого я нашёл! — он вбежал в дом, но не сразу её нашёл. Она в очередной раз вычищала костюмы в спальне, чтобы уйти. — Да брось! Скоро всё изменится к лучшему.

Он поставил контейнер на стол и открыл его. Синеватое свечение, под стать местному закату, наполнило отсек. Ей пришлось подойти. Снизу три пары зеркально-голубых глаз удивлённо уставились на неё, не мигая.

— Он, должно быть, голоден, — сказала она. — Приготовь еду. И найди в заднем блоке доску.

Вскоре малыш был умыт и одет в детские вещи, которые копились на базе со дня перелёта с Земли. Перед обеденным столом они поставили доску-ретранслятор. Раньше, лет десять назад, этот переводчик был в моде. Но центаврианцы почти перестали посещать человеческую систему, и импульс первого контакта утонул в рутине колонизации.

Они дождались, пока маленький гость переварит всю тарелку, и стали задавать вопросы. На экране вместо ясных образов вырисовывались размытые круги, точки, кривые линии. Центаврианец оказался ребёнком не старше 100—120 лет. Это обрадовало его и совершенно расстроило её.

— Когда он научится посылать свой первый сигнал в космос, нас уже не станет, — грустно улыбнулась она. — Мы должны отвезти его в город.

Он покачал головой.

— Всё, что падает на Марс, остаётся здесь навсегда.

Она попыталась сдержаться, но ей было больно.

— Надеюсь, меня это не касается, — неожиданно выпалила она и вышла из отсека. На доске появились обрывистые линии, словно капли земного дождя — малыш заплакал.

На рассвете она долго стояла у люка с рюкзаком на спине и гермошлемом в руках. Он спал, а ребёнок таращился в окно и пытался поймать волну местной радиостанции. Когда затянувшемуся прощанию с прошлым пришёл конец, она приняла решение.

— Надо вернуть тебя домой, — вслух сказала она, склонившись над контейнером. Все шесть глаз весело заискрились в ответ. — Но только не сегодня. Может быть, завтра. Или даже послезавтра.

Спустя шестьдесят лет центаврианский ребёнок отправит сородичам свой первый осознанный сигнал о помощи: «Это мы, марсиане. Здесь я, мама и папа. Прилетайте за нами. Солнечная система, планета Марс, Долина Маринер, каньон Мелас». Гул чужого корабля станет последним, что услышат его родители на исходе своих дней.

Новый снег

ГЛАВА 1

Этот мир ничем не отличался от любых других. Он был приплюснутым и летел вверх ногами над звёздным морем в лапах пурпурного птеродактиля.

В нем умирали и вновь рождались бледно—зеленые и лимонно-желтые леса.

Здесь также безразлично, как и везде, реки впадали в озера, а озера выплескивались за край земли.

Даже в живности природа не проявляла фантазии. Пролетит букашка, пробежит по колючим зарослям дикий зверь; проснется, махнет беспокойно крылом однозубый дракон — и снова наутек. Удивляться нечему.

Наравне с букашками драконы — вымирающий вид. Их уничтожили ленивые герои. Вместо полезных дел лучшие мужи в самом расцвете сил на протяжении целых десятилетий гоняли старых ящериц по горам. Когда драконов осталось мало, их по требованию Всемирной организации охраны драконов стали отпускать ранеными. Теперь эти животные не только старые, однозубые и замученные постоянными погонями, но и хромые, одноглазые, одноногие и… Ну, в общем, понятно.

По мере уничтожения живности у людей рос интерес к цивилизации. Это проявлялось в строительстве крепостей, изготовлении доспехов, ковке мечей. Особенным раздражителем для цивилизованного человека стал «цивилизованный сосед».

Все громче раздавались крики о том, кто здесь цивилизация, а кто и, прямо скажем, варвар последний. В этой священной битве никто уступать не хотел. Мы, говорили, не за деньги боремся, не за золото, не за земли, не за женщин, а за святую правду, выстраданную огнем и мечом, выращенную потом и кровью.

Эта история произошла во времена расцвета цивилизации в одном из небольших городков.

Городок как городок, ничего важного. Улочки не мощеные, ставни в домах широкие, на случай, если соседняя цивилизация осмелится напасть, садики неухоженные, персиками, как бывало в «дикие времена», не заваленные. На многих домах вьется черная ленточка — признак смертельной преданности семьи устоям цивилизации.

В городе взрастало новое поколение таких брутальных героев. Молодые, полные сил, готовые свершить законную месть. Они рождались в шлемах на голове и с непокорным кинжалом в руках. К войне герои готовили себя с детства. Ни дня не проходило без мыслей о том, как несутся они на боевых конях, как сметают все на своем пути, как земля дрожит от их стремительного бега. Их, без сомнения, ждала слава и смерть. А что еще человеку культурному надо?

Но в семье не без урода. Среди волков и заяц найдется. И среди шампиньонов в салате поганка спрячется.

Нашелся такой и в городе. В свои шестнадцать лет он — ни в стремя ногой, ни в зуб соседу. Слабак и бездельник без будущего. Фюлософ. Хлюмлик. Изубрютатель. Сидит в подвалах и в ус не дует. На женщин не смотрит. В кулачных боях не участвует. На соседа с вилами не ходит. Варвар, дикарь и еретик.

Конец ознакомительного фрагмента.