Скажи мне, где я

Адриана Мэзер, 2020

Пережить несколько недель обучения в закрытой от всего мира Академии Абскондити было еще полбеды. Теперь Новембер предстоит пройти не школьный экзамен, а самое настоящее испытание: найти своего пропавшего отца. Для этого ей приходится вернуться в родной Пембрук, чтобы отыскать оставленную им подсказку и начать самую смертоносную охоту в своей жизни. Теперь за каждым углом скрываются неожиданные враги, которые только и ждут ее ошибки. Расследование приводит Новембер в Европу, где ей предстоит не только раскрыть таинственную историю своей семьи, но и оказаться в самом центре международной паутины интриг. Сможет ли Новембер с далеким от идеала уровнем подготовки противостоять многовековой организации опытнейших убийц и искусных шпионов, которая задумала убить ее отца, – Альянсу Стратегов и при этом остаться в живых?

Глава шестая

Вхожу в уютный кабинет Блэквуд. Эш уже там, сидит в кресле возле ее стола. В воздухе знакомый запах горящих в камине дров, комнату освещает множество свечей в канделябрах на стенах и серебряных подсвечниках на столе.

Блэквуд знаком велит мне садиться. Опускаюсь в кресло и вспоминаю первую нашу с ней встречу. Это было до того, как я узнала о существовании Альянса Стратегов, и задолго до того, как мне стало известно о соглашении между директором и моим отцом: он пообещал Блэквуд, что я помогу доказать причастность Коннера к убийству нескольких учеников, а за это меня примут в Академию.

Охранники закрывают дверь, но остаются в кабинете.

— Как я и обещала, вас обоих доставят в тот самый аэропорт, из которого ты, Новембер, улетала, — говорит Блэквуд, откидываясь на спинку стула. Расслабленная поза не делает ее облик менее суровым и строгим. — Дальше — сами за себя.

— Спасибо, — говорю я, все еще не до конца веря в то, что она нас отпускает.

Блэквуд переводит взгляд с меня на Эша.

— Перед отъездом вы получите свою одежду и личные вещи. И вот это… — Она вручает каждому по пухлому конверту.

Заглядываю внутрь и вижу толстую пачку стодолларовых купюр.

— Ни хре…

Блэквуд строго смотрит на меня, и я проглатываю конец слова, хотя и так ясно, что я хотела сказать. Эшу явно весело — его выдают глаза. Откуда, черт возьми, взялись такие деньжищи? Думаю, что от папы, но это наверняка не меньше половины всех его сбережений.

— У тебя есть ко мне какие-либо вопросы по поездке? — спрашивает Блэквуд.

Судя по тому, как она выделяет голосом слово «поездка», откровенный разговор о ее дружбе с моим отцом — вроде того, который состоялся у нас пару ночей назад, не приветствуется. Теперь я жалею, что не расспросила ее подробнее о том времени, когда она училась в Академии вместе с моими родителями: какими они были в моем возрасте, до того как им пришлось бежать из Европы и от своих Семей и скрываться в Америке.

— Как нам связаться с вами, если понадобится? — спрашиваю я, вдруг осознавая, что вовсе не уверена в своем желании навсегда расстаться с Академией Абскондити.

В уголках ее глаз появляется легкий намек на улыбку.

— Обычным способом — через связных ваших Семей.

Хочу сказать, что понятия не имею, кто эти связные, но в присутствии охранников наверняка не стоит задавать таких вопросов.

Блэквуд смотрит на Эша, но тот ни о чем не спрашивает. Он держится так спокойно и непринужденно, как будто собирается домой на каникулы проведать своих родных.

— Итак, если у вас больше нет вопросов, — продолжает Блэквуд, — сейчас охранники отведут вас в комнаты, где вы переоденетесь в дорожную одежду и оттуда отправитесь в путь.

Мы с Эшем встаем.

— Счастливого пути. Увидимся, когда вы оба вернетесь, — говорит Блэквуд, и хотя ее тон, как обычно, холоден и отстранен, мне кажется, что она искренне желает нам удачи.

— Спасибо, — говорю я и улыбаюсь, сожалея, что, когда у меня была возможность поговорить с ней с глазу на глаз, я не поблагодарила ее за все те различные способы, которыми она меня защищала.

Тогдашний наш ночной разговор состоялся пару дней назад, сразу после схватки с Коннером, и полное изнеможение вкупе с известием, что папа не оставил ни малейшего намека на то, где его искать, лишило меня последних сил и затуманило разум.

Бросаю последний взгляд на Блэквуд, понимая, что, скорее всего, вижу ее в последний раз. Ведь даже если мы чудом останемся в живых и найдем папу, я ни за что не оставлю его одного, чтобы вернуться сюда. С трудом верится, что в эту минуту мне в голову приходят мысли о директоре Блэквуд, но я знаю, что буду немного скучать по ее жесткой манере и блестящим играм в стратегию. Наверное, я никогда не пойму всего того, чему она пыталась меня научить, но в одном я уверена: ее уроки не прошли даром.

Мы с Эшем покидаем кабинет. Когда за мной закрывается дверь, не могу отделаться от мысли, что закончилась очередная глава моей жизни. Уезжая из Пембрука сюда, я не подозревала, что жизнь уже никогда не будет прежней, но сейчас, покидая Академию, я точно знаю, что мой мир вот-вот снова изменится.

— Нам опять дадут снотворное, да? — спрашиваю я Эша, когда мы спускаемся по лестнице.

— Ну, разумеется, — говорит он, успокаивающе улыбаясь.

Охранники отводят нас на первый этаж. Мы идем по тускло освещенному коридору. Охранник, сопровождающий Эша, останавливается возле двери напротив учительской и отпирает ее.

— До встречи в Америке, — говорит Эш, скрываясь в комнате.

Я следую за вторым охранником к соседней двери, и он тоже отпирает ее без объяснений. Захожу внутрь, дверь с громким щелчком закрывается за мной. Оказываюсь в маленькой уютной комнатке, больше напоминающей номер в частном отеле, чем ставшее уже привычным для меня помещение в замке. На стене висит яркий гобелен, из мебели тут только большая кровать с балдахином и изящный столик. Огонь в камине приятно обогревает комнату.

В изножье кровати лежит моя матерчатая сумка в синюю клетку и с потертыми ремнями — на фоне старинной мебели она кажется инородным предметом. Провожу пальцами по знакомой ткани, расстегиваю черную молнию и чувствую родной запах — от сумки все еще пахнет домом.

Внутри лежат вещи — частицы дома, при виде которых у меня ноет сердце: наволочка с соснами с моей кровати, старая папина футболка, которую я несколько лет назад приспособила себе под пижаму, и пара митенок из экокожи, которые мы с Эмили купили в прошлом году в полной уверенности, что станем законодателями новой моды. Оказалось, что для зимы они недостаточно теплые, а летом в них жарко, так что носить их можно всего пару недель в году осенью, когда в воздухе только появляется первый холодок. Мы, конечно, упрямо носили их каждый день, чтобы оправдать покупку, а друзья постоянно отпускали шуточки по поводу банды байкеров. Эмили не обращала на них внимания и настаивала, что Пембрук просто слишком мал для оригинальных идей.

В предвкушении встречи с родным домом дышать становится легче. Сбрасываю шерстяную мантию, белую льняную рубашку и черные легинсы, оставляю форму Академии на полу и натягиваю любимые джинсы и удобный растянутый свитер. «Домой! Я еду домой!» Сажусь на край кровати и вытаскиваю из сумки высокие коричневые сапоги.

Раздается легкий стук в дверь.

— Войдите! — отзываюсь я.

На пороге возникает охранник. В руке он держит стакан с мутной жидкостью — видимо, снотворное для меня. И я снова болезненно осознаю, что у меня две жизни — тихая жизнь в Пембруке и смертельно опасное существование Стратега.

Натягиваю сапоги, застегиваю сумку. Хочется спросить, что будет дальше, но это бесполезно — охранник все равно не ответит. Он дает мне стакан, и я забираюсь подальше на кровать. Кто знает, как быстро сработает эта штука. Не хватало еще грохнуться на пол и заработать сотрясение мозга. Нюхаю жидкость в стакане, но не чувствую никакого запаха. Вопросительно смотрю на охранника, но тот, как всегда, наблюдает за мной с обычным для них бесстрастным выражением лица.

Не знаю, может, меня просто трясет от радостного возбуждения по поводу возвращения в Пембрук, но я вдруг начинаю петь: «Добавила лайм в кокосовое молоко и выпила все до дна». Потом залпом выпиваю солоноватую на вкус жидкость и возвращаю стакан охраннику. И хотя он по-прежнему выглядит холодным и отстраненным, готова поклясться, что в глазах у него появляются веселые искорки.

— Не бойтесь, — говорю я. — Я никому не скажу, что рассмешила вас. — Сначала ничего не происходит, но постепенно все вокруг начинает расплываться, как будто я гляжу на мир сквозь залитое дождем окно. — Мне то-о-о-оже смешно! — С этими словами я падаю на спину на мягкую кровать. — Ураааа!

* * *

С резким вдохом отрываю голову от хрустящей белой наволочки. Мир вокруг меня внезапно материализуется. Часто моргаю, пытаясь сориентироваться в комнате, сердце бешено колотится. Я лежу на шикарной, прямо-таки королевской кровати. Возле большого, прикрытого шторой окна стоит кресло. А еще стол, над которым висит огромный телевизор с плоским экраном. Тру лоб рукой и сажусь, нахмурив брови и в изумлении разглядывая странные современные предметы. Потом вспоминаю о снотворном, вспоминаю, что уехала из Академии.

Спускаю ноги с кровати, на полу вижу пушистый ковер и белые тапочки. «Я в отеле?» Хочется смеяться, как бывает, когда просыпаешься от странного сна и чувствуешь такое облегчение, что аж голова кружится. Но эта комната, которая еще недавно показалась бы мне настолько замечательной, что я немедленно кинулась бы отправлять Эмили фотографии, теперь, после месяца, проведенного в Академии, производит на меня странное впечатление.

Я встаю и потягиваюсь. Все тело болит. Запахи кажутся слишком сильными и резкими, как, например, стиральный порошок с цветочным ароматом и чистящие средства с лимоном. Ничего подобного в средневековом замке не было. Бьюсь об заклад, что там все проблемы решались одним и тем же куском мыла.

Раздвигаю тяжелые шторы, впуская в комнату солнечный свет. Похоже, сейчас позднее утро. Рассматриваю комнату, кровать с накрахмаленным белоснежным бельем и замечаю на стене ряд выключателей. На мгновение меня будто парализует: мне даже в голову не пришло, что можно включить свет, вместо того чтобы открывать шторы. В голове не укладывается, что всего за несколько недель мир, в котором я прожила всю жизнь, стал для меня настолько чужим. Я слышала про обратный культурный шок, но, как и в случае с пищевым отравлением, никогда не думаешь, что такое может случиться с тобой, пока стремглав не побежишь в туалет.

Хватаю с тумбочки пульт, рассматриваю его и включаю телевизор. На экране мелькают местные новости, и я вздрагиваю. Звук кажется слишком резким, яркие цвета бьют по глазам, заставляя щуриться. Снова выключаю его, чувствуя облегчение, когда исчезает картинка. Но я же всегда любила телик, разве нет?

— Эш? — У меня срывается голос.

— Я здесь.

Выхожу в смежную гостиную с высокими эркерами и огромными диванами. Меня поражает обилие здесь электроники: еще один телевизор, кофе-машина, музыкальные колонки и на кофейном столике… мой телефон. При виде его чувствую радостное волнение.

Тут же бросаюсь к столику, но, подойдя ближе, вижу, что от моего телефона остался только один футляр. Беру в руки футляр с картинкой из аниме Миядзаки «Унесенные призраками». В уголке знакомая трещинка — пару месяцев назад я уронила его на пол в кухне. Переворачиваю его и, нахмурившись, смотрю на пустое место, где должен быть мой телефон. Провожу пальцами по блестящей подвеске-звездочке, прикрепленной к футляру. У Эмили такая же в виде полумесяца.

Озадаченно смотрю на Эша.

Но его, похоже, это не удивляет.

— В Академии запрещены сотовые телефоны, — объясняет он. — Если он был при тебе, когда твой отец посадил тебя в самолет, его наверняка уничтожили.

— Уничтожили? — в шоке повторяю я. — Они что, не могли просто выключить его или вытащить симку?

Влажные волосы Эша аккуратно причесаны. На нем белая рубашка на пуговицах, светло-серый свитер, черный пиджак и дорогие на вид джинсы. От его вида застываю на месте. Я никогда не видела его ни в чем, кроме нашей школьной формы, а сейчас он выглядит так, будто сошел с обложки модного журнала.

— При наличии необходимой техники телефон можно отследить как с сим-картой, так и без нее, — говорит он. — Конечно, легче, когда он включен, но можно отследить и выключенный. Не стоит рисковать.

Мои пальцы замирают на пустом футляре. Я почти год мечтала о таком телефоне и купила его себе на день рождения, после того как долго копила нужную сумму, подрабатывая бэбиситтером. Мой телефон прожил всего четыре месяца.

Хмурю брови.

— Знаю, что в нынешнем моем положении должно быть наплевать на такую мелочь, как телефон, — вздыхаю я. — Но мне… не наплевать.

Я не говорю ему о том, что это было последнее, что связывало меня с жизнью обычного подростка, и мне очень не хотелось с ним расставаться. Пропущенные сообщения от Эмили, фотографии, снятые в последние два месяца до отъезда в школу, которые я так и не перекинула в компьютер, заметки о всяких трюках с ножом и мечом, которые я разучивала. От меня по кусочку отрезают мою прежнюю жизнь.

Эш кивает, но вместо того чтобы безмолвно осуждать мое легкомыслие, улыбается.

— Ты очень красивая, — говорит он и усмехается. — Никогда не думал, что скажу это девушке с очень блестящим футляром для телефона, но это чистая правда.

Я тоже смеюсь. Печальные мысли по поводу уничтоженного телефона отступают. Моя коса растрепалась, пряди волос обрамляют лицо. На мне поношенные, завернутые внизу джинсы, разные носки и тот же мешковатый свитер крупной вязки, в котором я приехала в Академию Абскондити.

— Сразу видно, что ты еще не отошел от снотворного и у тебя в голове каша, — говорю я. — Кстати, о снотворном. Как мы попали в этот отель?

Эш пожимает плечами, как будто не считает это достойным внимания.

— Система транспортировки в Академии не менее таинственна, чем ее расположение. Это помогает скрывать школу. Каждый раз, когда мы с Лейлой возвращаемся в Египет, нас куда-то везут и мы просыпаемся в самых разных местах.

Я осматриваю гостиную, как будто надеюсь найти ответ среди диванных подушек, но это совершенно обычный номер дорогого отеля, у которого нет никаких отличительных черт. Вспоминаю, как Эш сказал мне, что бессмысленно пытаться понять, где находится Академия, но, будучи там, я все равно упорно изучала каждый дюйм школьной территории.

— То есть это просто отель, никак не связанный с Альянсом Стратегов? — спрашиваю я, разочарованная отсутствием каких-либо особенностей.

— Ну да, обычный номер в обычном отеле, — повторяет Эш, продолжая улыбаться.

— Что ты смеешься? — спрашиваю я. Может, у меня волос во рту или слюни на лице? Такое со мной бывает.

Вместо ответа он подходит ко мне. Взгляд становится жарче, и у меня подскакивает сердце. Он касается волнистой пряди, выбившейся из моей косы, кладет мои руки себе на шею и прижимает меня к себе.

— Если бы ты взглянула на себя моими глазами, то увидела бы само совершенство, — говорит он.

Почувствовав его свежее мятное дыхание, вдруг вспоминаю, что сама еще не умывалась.

Он наклоняется ко мне, его губы приближаются к моим, но я отворачиваюсь, быстро целую его в щеку и отодвигаюсь.

— Сейчас я ни за что не стану с тобой целоваться. Ты только что принял душ и… — указываю на него пальцем, — и так одет.

Он смеется:

— Ты не станешь целовать меня из-за моей одежды? Предпочитаешь видеть меня в чем-то другом? Что ж, я с удовольствием переоденусь.

— Ты знаешь, о чем я, — говорю я, не в силах сдержать улыбку. — Ты так разоделся, а я еще даже зубы не почистила. Сейчас быстро приму душ, а потом нам надо поймать автобус в… — По привычке замолкаю. В Академии я приучила себя не раскрывать никаких подробностей о жизни дома. — Пембрук, — продолжаю я. — Думаю, мы в Хартфорде, поскольку Блэквуд обещала отправить нас в аэропорт, из которого я улетала. — Подхожу к окну и отдергиваю штору.

Вижу внизу знакомые городские улицы и типичную для Новой Англии архитектуру и внезапно снова теряю способность ориентироваться в пространстве. Машины на улицах едут слишком быстро, дома кажутся слишком яркими, а под открытым небом я чувствую себя страшно уязвимой.

— Это точно Хартфорд, — говорю я. Казалось бы, вид знакомого города должен успокоить меня, но ничуть не бывало. — Если я правильно помню, нужный нам автобус ходит почти каждый час.

Снова задергиваю штору. Чувствую себя увереннее, когда смотрю на Эша, а не на улицу родного штата. Всего месяц назад поездка в Хартфорд обрадовала бы меня: это означало бы поход по магазинам с Эм или по антикварным лавкам в поисках старинных ножей с папой. «Неужели я и правда так сильно изменилась?» Я задавала себе тот же вопрос, готовясь покинуть Академию, но тогда мне казалось, что я стала сильнее, умнее, внимательнее. А теперь я чувствую себя так, словно просто не знаю, кто я.

— Закажу нам завтрак, — говорит Эш, разглядывая мое лицо. Я молчу, и он добавляет: — Не думай об этом. После пребывания в Академии всем требуется какое-то время, чтобы снова привыкнуть к обычному миру.

С благодарностью киваю. Как здорово, что он все понимает!

— Такое ощущение, будто я привыкла жить странной средневековой жизнью, а теперь, вместо того чтобы чувствовать себя как дома, мне кажется, что я путешествую во времени.

— У меня было такое же ощущение, когда нас с Лейлой детьми брали в Европу, чтобы познакомить со связными Альянса Стратегов или позволить наблюдать за родителями во время выполнения простых заданий, — говорит он. — Скажем, людные улицы Парижа так сильно отличались от нашего поместья, что даже страшно становилось.

Я замираю. Может, он и понимает, что я сейчас испытываю, но, судя по всему, его детство было полной противоположностью моему.

— Вашего поместья?

Он замолкает — видимо, ему в голову пришла та же мысль.

— Оно похоже на Академию, но только меньше, — объясняет он. — У каждой Семьи свое поместье. Они вроде бы у всех на виду, а не скрыты в лесу, как наша школа, но тот, кто не имеет отношения к Альянсу Стратегов, никогда не догадается, что они собой представляют и как устроены.

Таращусь на него так, будто он только что сообщил мне, что небо не голубое, а зеленое.

— Секундочку! Ты что, вырос в замке?

— Это скорее особняк, но, в общем-то, да.

— Прошу, скажи, что у вас было электричество, — с нажимом говорю я, готовясь к очередному шоку.

Моя реакция забавляет Эша, и от того, как светится его лицо, у меня слабеют колени. Я встречалась с разными парнями, но ни один из них не производил на меня такого дурманящего, сногсшибательного, опьяняющего впечатления, как Эш.

— Ну конечно, у нас было электричество, — говорит он. Его глаза смеются. — Но мы знаем, как выжить без него. Родители утверждали, что Стратеги тысячи лет прекрасно обходились без современных приборов и что зависимость от любой техники только ослабляет наши способности.

— Разве Лейла не говорила, что в каждой Семье есть специалисты по технике? — Еще раз убеждаюсь в том, как мало я знаю о мире Стратегов.

— Есть, — подтверждает Эш, — но к их услугам прибегают избирательно и не так часто. Смысл в том, что даже если бы их не было, мы бы все равно могли выполнить задания.

…На кровати моих родителей лежат две пары черных перчаток, две черные вязаные шапки и два серых шерстяных шарфа.

— У меня для тебя задание, очень важное задание, — говорит мама серьезным голосом, как будто делится со мной тайной. — Сегодня прекрасный зимний день. Выпал свежий снег. К нам едет тетя Джо. — Я ловлю каждое ее слово. — И мы с папой подумали… — Она делает интригующую паузу, — что нам всем нужно пойти кататься на санках.

Я подскакиваю.

— Санки! — кричу я, хлопая в ладоши и глядя на нее снизу вверх. Папа сидит с газетой в уютном кресле у окна и улыбается.

Мама сажает меня на кровать.

— Но, видишь ли, вот беда, — говорит она. — Мы с папой перепутали наши перчатки, шарфы и шапки, и нам нужна твоя помощь: мы не сможем пойти кататься, если не разберемся, где чьи вещи.

Я рассматриваю черные перчатки, горя желанием помочь маме. Тут же выбираю пару перчаток, которая лежит ближе ко мне.

— Вот эти твои! Они меньше.

Мама ободряюще улыбается.

— А шапки?

— На твоей помпончик, — отвечаю я, радуясь, что могу ответить на ее вопросы.

— Верно. — Она тоже садится на кровать и обнимает меня. — Остались только шарфы.

Я разглядываю серые шерстяные шарфы, надеясь, что что-нибудь бросится мне в глаза, но они ничем не отличаются друг от друга. Беру их в руки, верчу туда-сюда.

— Они кажутся тебе одинаковыми на ощупь? — спрашивает мама. Я киваю. — И пахнут одинаково?

По очереди подношу шарфы к носу, чувствую знакомый запах, но пахнет от них одинаково. Сосредоточенно рассматриваю шарфы. Как же мне разгадать эту загадку, чтобы мы могли пойти кататься на санках? Мама молчит, а я не прошу о помощи; я уже знаю, она рассчитывает, что я сделаю все сама.

И тут я вижу разгадку.

— Вот это твой! — торжествующе заявляю я, держа ее шарф в левой руке.

Мама сияет.

— Говорила же, она узнает мой шарф по растрепанному краешку, — с триумфом сообщает она папе.

Я качаю головой. Я не заметила растрепанный кончик на ее шарфе, но теперь, приглядевшись, вижу там небольшую дырочку.

— Нет, мама, на нем твой волос, — с гордостью говорю я.

Она приглядывается к шарфу и снимает с него длинный волнистый каштановый волос. Лицо ее расплывается в улыбке.

— Какая же ты молодец! — Мама валит меня на кровать. — И как только мне досталась такая умная девочка? — Она покрывает меня поцелуями, а я визжу от смеха. — Бросай свою газету, Кристофер! — восклицает мама. — Нас ждут санки и снег!..

— А на какие задания вы ходили с родителями? — спрашиваю я. Наверняка задания у меня дома сильно от них отличались.

— В основном шпионаж. Нас учили вести переговоры и передвигаться незаметно.

Я киваю. Может, и мои родители стали бы учить меня этому, если бы мама прожила дольше. Хотя папа по-своему тренировал меня, я все равно не понимаю, почему он не рассказал мне правду про Альянс Стратегов.

— Заказывай все! — Указываю на меню у него в руке. — Я просто умираю с голоду!

Он ухмыляется, и меня снова гипнотизирует его манящий взгляд.

— Все так все.

Улыбаюсь в ответ.

— И прекрати на меня так смотреть. Ты слишком привлекательный и… все такое. Это нечестно.

Эш смеется:

— Понял. Заказать много еды. Перестать быть привлекательным. И начать по-другому одеваться.

— Точно, — говорю я. — А если не сработает, найдем способ прикрыть чем-нибудь твою физиономию. Тогда я смогу нормально думать и не отвлекаться на желание поцеловать тебя. Давай, работай над своим списком. Пойду соберусь, чтобы потом можно было сразу отправиться в путь. — Возвращаясь в спальню, слышу, как Эш посмеивается у меня за спиной.

Несколько секунд стою посреди комнаты, глядя на свою клетчатую сумку. Я еще не до конца привыкла к окружающему меня современному миру, такому знакомому и одновременно чужому. Когда я последний раз была в Коннектикуте, все было так хорошо. Я жила в маленьком понятном мире. У меня была маленькая семья и все, что мне нужно. Теперь все изменилось.

Касаюсь затылка, выуживаю из-под косы прядь волос, которую на прощание дала мне Лейла, прижимаю ее к сердцу, как будто в ней скрыты ответы на все мои вопросы, и надеюсь, что она поможет мне хотя бы обрести утраченный душевный покой.